Из средневековья в современность. Конституция Росс

Леонид Волков

       РУССКАЯ ВЕСНА ИЛИ ПОВЕСТЬ О "ЛИХИХ" ДЕВЯНОСТЫХ.

ИЗ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ – В СОВРЕМЕННОСТЬ? «ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ» И КОНСТИТУЦИЯ РОССИИ.
               
               В Конституционной комиссии. Часть 1 (Обновленная редакция)
               
                глава из книги мемуаров

   "Да зравствует император Константин и жена его Конституция!" Немало поколений читателей и историков посмеивались над наивностью солдат-декабристов. Но вот я вдумываюсь - до чего ж пророчески все поняли солдаты. Конституция - жена правителя. Жена, которая держит правителя в узде, удерживает от глупостей, смягчает нрав, а главное - он любит ее. Представить только себе - правитель  любит жену-Конституцию, любит Конституцию. А ведь может и народ полюбить такую жену правителя. Жену - Конституцию. Даром что ли кричали солдаты и шли на гибель? Жаль только, что это просветление не осенило меня, когда я оказался среди прародителей этой самой конституции. Я стал одним из нескольких ее отцов. Но вот стала ли она любимой женой правителя и любимой "царской" женой народа?

    Немало поколений российской интеллигенции мечтало о конституции. Крижанич, Радищев, Панин, декабристы, целая когорта русских юристов дореволюционной школы. Мечтал и я. Но как? Советская власть в самом своем начале, казалось бы, осуществила эту мечту. Уже в 1918 году была обнародована Конституция РСФСР. Так сказать, "ленинская" конституция. Только ее принятие сопровождалось ленинскими же словами о диктатуре, "никакими законами не связанной". Такой вот, основной закон, который никого ни к чему не обязывал и, прежде всего, ни к чему не обязывал власть. С тех пор было принято несколько советских конституций, которые никого ни к чему не обязывали и даже не имели значения непосредственно действующего права. Почему?
   Что социалистический СССР с его спутниками и ракетами живет на самом деле еще в где-то в шестнадцатом веке, я осознал и высказал где-то ближе к концу пятидесятых. Я называл уже тогда эту ситуацию, этот «социализм» промышленным феодализмом. Какая уж тут «конституция» прямого действия в этом «социалистическром» средневековье. Высказывал я эту мысль, конечно, в «узких кругах». Попробовал бы тогда автор высказать такую идею публично. И даже позже, служа в академических заведениях и имея доступ к академическим публикациям, я должен был быть осторожен в изложении своих взглядов, о чем более подробно  в другом месте.

   Я знал, что Сталин и сталинская юриспруденция хорошо разъясняли, что конституция — всего лишь "основной" закон. Это значило, что прямого действия ни в судах, ни в других учреждениях этот «закон» не имеет. И потому те, кто пытался ссылаться на права, формально предоставленные конституцией, заканчивали жизнь в ГУЛАГе. Между тем, многие инициаторы правозащитного движения советских времен начинали свою деятельность именно с требования просто соблюдать то, что записано в советской конституции — будь то "сталинская", написанная, как говорят Бухариным, или "брежневская". Что ж, неудивительно, что появлением нынешней Конституции, Россия во многом обязана молодому поколению своих не успевших вкусить сталинских лагерей граждан. 

   И вот теперь, когда я, спустя примерно четверть века, оцениваю итоги реформаторской деятельности конца восьмидесятых–начала девяностых, то задаю себе невольный вопрос, что сохранилось из багажа тех лет. Перечень получается не очень щедрый. Вроде бы — всего понемногу: Тридцать процентов свободы торговли… Десять процентов свободы предпринимательства… Пять процентов свободы слова… Полтора процента многопартийности… Полпроцента свободы выбора…
   Есть, однако, явление, которое, казалось бы,  выставляет другой счет. Реформа Гайдара, драма правительства камикадзе c последующей сомнительной ваучерной приватизацией оттеснили далеко на второй план, если и вовсе не затмили другую реформу.
Я имею в виду, что в историю страны вошла  Конституция как "закон прямого действия". Вошла в ходе борьбы страстей, размышлений и сомнений, происходивших на глазах общества и при его соучастии. И в ней как нам, ее «отцам–основателям» представлялось,  были заложены, проработаны и зафиксированы. основы государствообразования новой, современной России. История, однако, изменчива. На то и история. Для кого на самом деле осуществилась реформа Гайдара? И для кого и для чего на самом деле была написана и утверждена эта конституция? Принята ли она народом? Действует ли эта конституция? Или ее КПД нынче не превышает все те же полтора процента, а то и менее? Ответ должна была дать история. И вот ее начало.


           Вначале было слово... Олега Румянцева

   Было бы несправедливо и нечестно не сказать об огромной роли в создании Конституции РФ  Олега Германовича Румянцева. Очень молодой, можно сказать совсем еще юный парень, Олег уверенно нес в начинавший бурлить советский мир свой незаурядный темперамент и амбиции. Он прекрасно говорил и писал. Мог  быть обаятельно дружеским и вдруг до грубосьти резким. И, казалось, всегда знал, чего хочет и умел добиваться этого. Словом, этот почти еще юноша легко воспринимался как лидер. И как бы ни сложилась в дальнейшем его судьба, куда бы ни завлекла Румянцева его политическая эволюция, сколько бы изменений не претерпевал первоначальный, базисный конституционный проект, и сколько бы авторитетов ни числили себя впоследствии авторами Конституции России, смею заявить, что его историческая роль в российских реформах вряд ли уступает роли Гайдара.
     Так вот, я хорошо помню, как еще в конце восьмидесятых годов на одной из наших социал-демократических "тусовок" вдруг возник разговор о "конституционном процессе". Мы, группа демократически настроенных людей разных возрастов из разных регионов,болели тогда идеей создания легальной социал-демократической партии, как перспектианой 
альтернативы номенклатуре КПСС.  Внутри "социал-демократов", однако, не было единства в отношении того, хотим ли мы строить социализм с демократическим лицом или демократическое государство с социальным лицом. Лично для меня приоритетом была демократия.
   И вот,  быстро ставший лидером нашего движения Олег Румянцев, которого на Западе вскоре окрестили "вундеркиндом перестройки", вдруг выступил с идеей "конституционного процесса". Прямого отношения к тогдашним устремлениям новоиспеченных социал-демократов это, казалось бы, не имело. Но Олег, которому тогда было 28 лет проявил настойчивость. Не знаю, сам ли он пришел к мысли о "конституционном процессе", или кто-то подсказал ему нечто подобное, но убежденность и настойчивость Олега в осуществлении этой идеи привела его в дальнейшем на пост секретаря Конституционной комиссии Съезда народных депутатов РФ. И он стал на длительное время фактическим мотором процесса создания российской конституции. Может
быть, поэтому первые проекты Конституции, стали называть социал-демократическими. Одни — с оттенком одобрения, другие — осуждая. Тут я должен немного вернуться назад к тому, что предшествовало разработке Конституции.

               Суверенитет, декларация, конституция

   Однако, понять  и принять роль Румянцева и созданной им Конституционной комиссии можно, только признав и приняв историческую, политическую и юридическую реальность. А именно — реальность возникновения на развалинах себя изжившей советской империи нового Российского государства, начало которому было положено «Декларацией о государственном суверенитете РСФСР».    
   Лично я горжусь тем, что принял самое активное участие в предложении, разработке и провозглашении этой Декларации. В особенности, ее решающего правового пункта — О ВЕРХОВЕНСТВЕ КОНСТИТУЦИИ И ЗАКОНОВ РЕСПУБЛИКИ ПО ОТНОШЕНИЮ К КОНСТИТУЦИИ И ЗАКОНАМ СССР.
Боюсь, прада, что не только "непосвященным", но даже некоторым "посвященным" эта формула не вполне понятна. А ведь это и есть на самом деле суверенитет, господство государства над своей территорией. Мы, государство, народ государства по собственной мерке творим законы на своей территории и никто на нашей территории не вправе их нарушать. Разумеется, если предполагать, что законы вообзще существуют и исполняются.  Проще говоря, это означало, что законы и Конституция СССР на территории РСФСР сами по себе больше не действуют.И никаких своих суверенных полномочий Россия с СССР больше не делит, во всяком случае не обязана делить.Ясно, что теперь требовалось конституционное оформление новой  исторической ситуации. И тут немедленно оказались востребованы разработки  и энергия Румянцева.

    К моменту избрания Съезда народных депутатов РСФСР Олег Румянцев пришел с четко разработанным планом действий. План предполагал необходимость создания на Съезде народных депутатов РСФСР специальной Конституционной комиссии и, что особенно важно — более узкой рабочей группы внутри нее из числа наиболее подготовленных и перспективно мыслящих депута
тов и экспертов. Задача разработки новой, современной Конституции,
таким образом, обретала конкретные организационные контуры.

   Напомню, что уже к началу Съезда  мы с Румянцевым выступили с формулой ГОСУДАРСТВЕННОГО суверенитета РСФСР.  (См. главу настоящей книги: «Декларация о государстве Россия»).
Вскоре была принята, правда в несколько ослабленном по сравнению с нашим первоначальным проектом виде «Декларация о государственном суверенитете РСФСР». В этот акт был заложен ряд основных демократических принципов, за которые, таким образом, проголосовал Съезд народных депутатов, а значит – население. Дата принятия Съездом «Декларации» -  12 июня - была объявлена тогда Днем Свободной России. Это действительно был день провозглашения юридического, политического и экономического высвобождения России из под крепостнического господства партийно-политического сословия, действовавшего от имени Союза ССР. И это был крупнейший шаг к раскрепощению всей жизни в России, к эмансипации самых разных слоев ее населения, сравнимый на мой взгляд,  с отменой крепостного права Александром Вторым, хотя и с проблемами, похожими на те, которые были вызваны к жизни реформами царя-освободителя. Теперь можно было приступать к разработке новой Конституции.

   Любопытно, что мой ближайший  в то время коллега и друг, депутат Виктор Шейнис, об этой декларации и довольно шумных обстоятельствах ее принятия в своем капитальном труде ( ) даже не упоминает.  Возможно потому, что он в этом историческом событии не уаствовал, а значит такого события не было. Между тем, именно дата ее принятия - 12 июня - была затем объявлена "днем свободной России". Я как-то раньше над этим странным отношением Виктора к столь важному для истории событию особо не задумывлся, а вот теперь это мне кажется очень странным. То ли оно прошло мимо внимания Виктора потому что он лично в этом событии не участвовал. То ли ему оно не интересно и даже не очень приятно, потому что он скорбит о распаде СССР. Надо бы его спросить.

                За державу обидно? 

   Но здесь я хотел бы сделать "лирическое отступление" в адрес тех, кому
"за державу обидно". Чувства эти, в той мере, в какой они исходят от
так называемых "простых людей", понятны. Но вот я, уже как аналитик, вглядываюсь в прошлое этого события.
     СССР как "империя", как мировая "сверхдержава" получил всемирное признание лишь после Второй мировой войны. Лишь после достигнутой невероятной ценой международной военной победы и обретения атомного оружия. Очень сложен был международный "ядерный" статус СССР, поддерживать который можно было лишь ценой разрушительных для народного хозяйства и блага населения жертв. А значит - ценой насилия и крови. Молодое поколение лидеров СССР во главе с Горбачевым этого не захотело. В итоге СССР ушел из Восточной Европы, отказался от Варшавского пакта и фактически перестал быть той супердержавой, на роль которой еще претендовал при Брежневе и Андропове. Спрашивается, как, какой ценой теперь можно было удержать старый Союз изнутри "империи"?
     Как — на этот вопрос ответил ГКЧП в августе 1991 года. Но раньше ГКЧП на него ответили кровавые события Уренгоя, Баку, Вильнюса, Тбилиси — конца 80-х, начала 90-х. На него ответила также и Республика Россия, избежав большой крови и гражданской войны. Но она избежала, таким образом,  еще и другой   угрозы — войны на два, на три фронта, о чем мало кто задумывается. Ибо трудно представить себе, что случилось бы, продолжи «союзная республика РСФСР» в составе СССР, во главе, скажем, с Полозковым или Жириновским, военными средствами имперскую политику в отношении других народов и других союзных республик. А чего стоила бы военная сила СССР без России? И как бы на это отреагировали, например, НАТО или Иран, или Китай? Достаточно задуматься над тем, что даже Сибирь и Дальний Восток не раз обнаруживали настрой на государственную независимость, как представится совсем иная картина проблем безопасности и имперского будущего русского народа, чем это видится тем, кто, не задумываясь, до сих пор живет настроениями "сталинских побед". А задуматься стоит.

    Но здесь я возвращаюсь к моей мемуарной истории конституции и ее «отцов-основателей».

             Конституционная комиссия

                "Что за комиссия, Создатель?"

   Конституция от Бога? Конституция от народа? Конституция для народа? Конституции для  истории? Какой шекспировский вопрос. Действительно, была ли  конституционная реформа «лихих» девяностых  лишь затеей группы одухотворенных реформаторов? Или сама история России призвала их, как своих пророков? Или речь шла еще об одном бюрократическом зобретении? Сегодня,когда я пишу эти строки такие вопросы , боюсь не только для меня, становяится отнюдь не риторическими. Пока что речь идет о проекте Румянцева со-товарищи.
   Проект   скорее всего были подсказаны Ельцину именно Олегом Румянцевым. Он  в этот период мог свободно входить к Борису Николаевичу в кабинет. Новообразование было названо скромно и даже загадочно - Конституционная комиссия. Что за комиссия, чья комиссия, при ком комиссия? Я думаю, это был верный тактический ход и Румянцева и Ельцина. Никто на Съезде не стал к этой загадочности придираться и она была утверждена Постановлением Съезда народных депутатов РСФСР 16 июня 1990 года, став как бы особым органом самого Съезда. Или вообще особым государственным органом республики с конституционными полномочиями.  Никаких данных о статусе комиссии в постановлении Съезда не содержалось кроме того, что она состоит из народных депутатов, и их поименный список. Получалось, что этому списку, этому особому органу Съезд, высший представительный и законодательный орган республики, вручает  дальнейшую конституционную судьбу России.

   Список этот, несомненно, представляет интерес с точки зрения его представительности.Кто же должен был творить судьбу России? Всего в состав Конституционной Комиссии вошло 100 депутатов. Из них 25 представляли академическую сферу — научные сотрудники разных степеней, преподаватели академических вузов. Вместе
с пятью представителями свободных профессий, главным образом адвокатами, они составили самую большую группу членов Комиссии. Вторая по численности группа была представлена партийно-советскими работниками, в основном руководителями областных советов или обкомов КПСС — 28 членов. 12 человек представляли народное хозяйство — от
низового до руководящего уровня. Всего 4 члена официально представляли госбезопасность и 7 членов — МВД. Еще 4 — армию и флот. И еще 9 членов — учителя, врачи и мелкие чиновники.    
   
  Но этот анкетный счет не дает реального представления о характере Комиссии. Что это было – малый конституционный конвент? Несколько разросшаяся компания творцов, вдохновленных идеей  создания нового конституционного государства? Или некий театр, где мудрый режиссер предоставлял разнообразным актерам сцену для проявления и опробования своих возможностей?
Территориально Россия была в ней представлена достаточно широко. Социально — с очевидностью преобладала академическая и политическая элита. Политически же и мировоззренчески профессиональный и социальный статус членов вовсе не всегда был определяющим.В частности, далеко не все представители академической прослойки принадлежали к числу демократов и сторонников реформ. Не говоря уже о симпатиях к самому Ельцину. Кроме того, настроения членов комиссии заметно окрашивались особым отношением к столицам,да и столиц к провинции. В целом, особенно вначале, настроение большинства "комиссионеров" было скорее консервативным. Это,прежде всего, относилось к представителям прежней номенклатуры КПСС. Именно с этой целью они и вошли в Комиссию по представлению, территориальных делегаций с их высокономенклатурными руководителями. Вместе с тем, членство в Конституционной комиссии считалось престижным.

    Что же получается - шекспировская драма российской конституции во втором действии из «затеи» энтузиастов становится ареной деятельности  широкого круга «политиков», представлявших самые разные слои и группы населения республики. Притом, при всех различиях во взглядах и установках практически все актеры этого театра в той или иной степени ощущают если не необходимость, то неизбежность конституционной реформы. Это очень важный момент."Момент истины", как сказал бы один известный журналист.И такая противоречивая «солидарность» неожиданно подтвердилась уже в 2010 году, когда по поводу юбилея Съезда народных депутатов в Москве собрались самые разные бывшие народные депутаты.  Я, в частности, на этой конференции сказал: «…В свое время мы довольно сильно, иногда резко и даже грубо воевали друг с другом, и, наверное разногласия остались и останутся…. Но я думаю, что, на самом деле , нас сегодня нечто большее объединяет, чем разъединяет.» (Стенограмма ( Материалы) юбилейной научно-практической конференции, посвященной 20-летию со дня начала работ Первого Съезда народных депутатов РСФСР. Стенограммы, выступления, доклады, резолюция.  ООО КА «Норма-Арт». 2010 – 176 с. – с.25) 

    Итак, Конституционная комиссия вдруг обретает значение не просто какого-то бюрократического департамента, а почти что сакральный смысл источника, в котором пишется сценарий всего дальнейшего судьбоносного развития страны.Соответственно складывается и структура и сама судьба Конституционной комиссии 1).
               
 Рабочая группа

Если спуститься на землю, то становится достаточно ясно, что громоздкая и разношерстная Конституционная комиссия вряд ли была бы в состоянии в относительно короткие сроки
создать конституционный проект. Особенно, если учесть, что большинство ее состава не очень-то к тому и стремилось. Поэтому следующим ходом энтузиастов новой конституции должно было стать создание органа, способного реально осуществить высокое предназначение. Работоспособный орган возник после того, как первоначальный состав Конституционной комиссии из 86 депутатов, избранных на основе формального представительства от "территориальных делегаций" , был по представлению Ельцина пополнен еще 14 депутатами совсем иного рода. Ельцин объяснил этот список необходимостью добавить в комиссию депутатов-"специалистов" в областях, необходимых для разработки конституции. В то, что эти депутаты-специалисты были, в основном, представителями либеральной академической интеллигенции, Съезд вникать не стал. Не придал значения. Шаг этот тоже был подсказан Ельцину Румянцевым, что мы с ним не раз обсуждали . Так и я попал в этот список.

  В архиве есть адресованный Ельцину и Хасбулатову, как заместителю председателя Конституционной комиссии, документ, подписанный мной, Румянцевым, и Шейнисом, в котором изложена концепция и структура планируемого творческого органа. Такой орган и был создан распоряжением Ельцина в составе 31-го депутата и нескольких специалистов в должности «экспертов». Он  получил официальное название «Рабочая группа Конституционной комиссии» и по статусу был приравнен к комитетам и комиссиям Верховного Совета. Интрига же состояла в том, что здесь собрались уже не представители номенклатуры, а в основном либерально, чтобы не сказать демократически, настроенные «академики».
В качестве «экспертов» к группе были причислены видные представители юридической науки. Среди них были В.А. Кикоть, Л.С. Мамут — мои бывшие коллеги по Институту государства и права Академии Наук СССР. Б.А. Страшун и Э.М. Аметистов, хорошо мне знакомые своими настроениями юристы из параллельных юридических институтов. Был включен, по-моему, по моей же рекомендации Борис Курашвили, — ученый «советской» ориентации, но автор оригинальных и весьма критических работ, с которым мы также контактировали в Институте государства и права. Вошел в число экспертов и проф. В.Д. Зорькин, правда, не знаю по чьей рекомендации.
   Были включены, хотя практически не стали участвовать в работе, такие известные социологи как Игорь Клямкин и Юрий Левада — крупные интеллектуалы, с которыми не раз пересекалась моя общественная судьба. Это особенно жаль, поскольку учет социологических, социальнопсихологических и личностных факторов мог бы сильно помочь авторитетному определению соотношения полномочий различных властных структур.

  Что ж, настроения и квалификация как экспертов, так  и большинства депутатов, членов Рабочей группы, совпадали. Назову лишь некоторых, с которыми довелось сотрудничать и общаться наиболее тесно. Борис Золотухин, крупный адвокат, защищавший диссидентов еще в советские времена, Револьт Пименов — математик, сам бывший диссидент, Федор Шелов-Коведяев — коллега Галины Старовойтовой, Сергей Ковалев — выдающийся правозащитник, обладающий, не будучи юристом, поразительным правовым чувством, и мой ближайший коллега Виктор Шейнис, широко образованный интеллектуал четких демократических взглядов и мудрый политик большого личного авторитета.
Был образован и технический секретариат во главе с А.А. Собяниным, человеком близким кругу А.Д. Сахарова. В состав секретариата одно время входила также замечательная Галина Коальская, в прошлом тоже моя коллега по ИНИОНу. Образованнейший специалист по искусству Возрождения, она впоследствии стала заметным журналистом нескольких ведущих изданий. Ее перу принадлежал, в частности, блистательный по своей критической точности портрет Гайдара. Вместе с Сергеем Ковалевым и Анатолием Шабадом она непосредственно на месте героически добывала объективную информацию о происходящем в Чечне. Галина трагически погибла в авиакатастрофе во время одной из командировок. Ее присутствие в Архангельском вносило в работу и жизнь нашей команды струю тепла, юмора и разумной заботы  о деле и его исполнителях. Я , как и многие, до сих пор скорблю о потере этого человека и этой дружбы.
   Так было реализовано давнее намерение Румянцева создать творческую группу, способную реально провести в жизнь грандиозный реформаторский проект — проект политической и экономической модернизации России конституционными средствами.  Замечу здесь, однако, что у меня сразу же возник конфликт с Хасбулатовым, который к тому времени был избран и заместителем Председателя Верховного Совета и заместителем Председателя Конституционной комиссии.   На одном из первых собраний конституционной комиссии я предложил установить связь с научными и информационными центрами АН СССР, в первую очередь с Институтом научной информации по общественным наукам и Институтом государства и права. Это казалось бы разумное предложение неожиданно вызвало резкую неприязненную реакцию Хасбулатова, причину которой я долго не мог понять. Лишь много позже зам. директора ИНИОН Шкаренков поведал мне в длительном телефонном разговоре, что в свое время Хасбулатову пришлось покинуть этот институт, поскольку его методы в роли руководителя одного из секторов оказались несовместимыми с представлениями коллег. Особенности личности Руслана Имрановича довольно быстро стали проявляться в дальнейшем в роли председателя Верховного Совета РСФСР. И они сыграли едва ли не главную роль в конституционном и политическом конфликте, приведшем к роковым событиям октября 1993 года. Но это отдельная тема.

Создание Рабочей группы вслед за принятием Декларации о государственном суверенитете РСФСР, и обозначило практическое начало конституционного процесса. Шел 1990-й год.

                «Отцы-основатели» в Архангельском

Итак, в конце сентября 1990 года мы, часть Рабочей группы с экспертами и аппаратом, отправились на государственную дачу в Архангельское, где и приступили к многочасовым предварительным обсуждениям принципов и поискам формулировок. Десятилетия советского режима по существу свели на нет само понятие конституционного права. Оно было
заменено понятием права государственного. И наш депутатский корпус, похоже,  не насчитывал в своих рядах ни Бенджамина Франклина, ни Джефферсона, ни Мэдисона, ни даже Вильсона или Дайси. Череда же ярких русских конституционалистов предреволюционного времени давно лежала в могилах.
    Что ж, попытаюсь построить аналогию с историей отцов-основателей конституции США. В самом деле – вот только что одна из главных колоний большой империи декларировала свою независимость от британской короны.  И вот всего несколько человек, проникнутых очень современными философскими и правовыми идеями,  сели за стол и написали, какой должна стать эта колония, неожиданно превратившаяся в суверенное государство. Напоминает что-то?
     Итак, всего несколько человек, труд которых потом стал образцом для Французского конвента, для Веймарской Германии, и вот теперь как бы и для нас.  Вениамин Франклин, ученый физик, просветитель, политический публицист и дипломат. Георгий Вашингтон, генерал, администратор и политик крестьянского происхождения (чем не Ельцин?). Иван Адамс, юрист из крестьян, адвокат, судья и  политический теоретик. Фома Джефферсон, крупный просветитель, убежденный демократ, архитектор, писатель. Интересно, что все они происходили из фермерской среды. И, в частности, Джефферсон был большим сторонником фермерской демократии. В отличие от них адвокат и судья Иван Джей происходил из семьи купца, и стал поначалу умеренным борцом за свободу на почве права. Вообще, все они, за исключением, может быть, Вашингтона стремились вести борьбу с Англией за независимость и свободу на почве права, в том числе самого английского права, благо это право содержало такую возможность. В итоге именно Джей вместе с Ефимом Мэдисоном и Александром  Гамильтоном создали знаменитый «Федералист», который и стал основой американской конституции.

Так вот я нарочно транслитерировал здесь их имена в русские, которым они в точности соответствуют. Я делаю это для того, чтобы на этих достаточно простых людей перестали смотреть как на иконы, - божественные или дьявольские - как на изваяния, как на памятники. Чтобы их не идеализировали и не идолизировали. Тогда легче и вернее будет понять, что собой представляли наши отечественные «отцы-основатели» и почему тем сильнее пламенел энтузиазм большинства участников Рабочей группы создать в короткие сроки «конституцию на века» и "не хуже американской". Не уверен, что все мы вполне осознавали это, но ведь и в самом деле речь шла о большом духовном подвиге - о подвиге не просто изменения институтов, а о подвиге историческогго масштаба духовного преобразования страны на основе конституции как "жены" народа, как народной веры. Может, именно это  интуитивно имелось в виду, когда говорили о конституции "на века" и "не хуже американской".

                Конституция "сверху" или "снизу"?

     Признаюсь, я к такому рвению изначально относился скептически.Я полагал более реалистичным принять сначала несколько деклараций конституционного значения.Обнародовать их, опробовать на деле в конт акте с различными социальными группами. Декларации, в отличие от конституции, не прописывали бы жесткие нормативы, но создавали бы легальные рамки для творческой деятельности граждан, государственных органов и —что особо важно —судов. Они открывали бы путь к новотворчеству, к строительству демократии в основном снизу. Сама конституция, таким образом, строилась бы, прежде всего, снизу на основе народной практики. И это стало бы залогом ее действенности и стабильности. Так я считал
тогда. А чтобы государство не растворилось в море анархии, следовало принять свод органических законов, то есть законы о системе государственных органов и правилах их взаимодействия, важнейшим из которых я считал — и тут нас было большинство — разделение властей. В органических законах можно было бы поподробней, чем в конституции,
расписать процедуры работы всех систем власти. И это было важно, ибо опыта разделения, а стало быть, четко регламентированного взаимодействия властей в стране не было. То есть их «координировала» Партия. Но она не была демократической. И тут как раз важно было основательно прописать демократические процедуры, на которые все время происходили покушения. Этот план был бы к тому же гораздо более оперативным, чем «конституция на века». Декларации можно было бы принять очень быстро, да и органические законы тоже быстрее, чем целостную конституцию. В конце концов – одно дело конституционная инициатива группы энтузиастов, «отцов основателей»  и другое – насколько новая конституция была востребована народной массой. В том или ином виде она несомненно была востребована определенными элитами. Но для того, чтобы продвинуть ее шире и точнее в народ мне казался более эффективным путь деклараций, которые народу еще предстояло переварить, и органических законов, которые могли бы гибко урегулировать отношения между элитами.

   С этим я и выступил в начале деятельности Рабочей группы 1а). Понимания и поддержки, однако, мои соображения не нашли. Коллеги настроились сотворить конституцию «на века». Помимо эмоционального заряда здесь играли роль и объективные моменты. Моя логика профессионала опиралась на опыт переходных от диктатуры к демократии государств, в частности Испании, которой я когда-то специально занимался, как моделью в значительной мере сходных с Россией исторических процессов. Обрушить на неподготовленную массу и неподготовленных функционеров «октроированную», навязанную  сверху демократическую конституцию было, на мой взгляд, чревато «веймарским» вариантом2.
Кстати тогда, при обсуждении проекта «Веймарской конституции» крупнейший немецкий социолог Макс Вебер, испытывал сходные опасения. Однако его рецепт – соединить демократию с широкими полномочиями «харизматического» лидера-президента оказался роковым с точки зрения будущего поворота Германии к нацизму. Не грозило ли на м нечто  подобное?
  Вместе с тем, обойтись только «органическими законами» — значило бы пойти на риск признания нестабильности положения и открыть путь к их постоянному пересмотру в зависимости от соотношения политических сил. И все же, обращаясь к тому, что в итоге получилось, я прихожу к выводу, что мой  гибкий вариант, при всех его рисках, был исторически оправдан. То или иное изменение гибкой конституционной основы не есть по-
кушение на сам принцип права. Оно не влечет за собой дискредитации права, в данном случае дискредитации конституции. Это понятно каждому юристу, по крайней мере —юристу по призванию. Вспомним девиз советских правозащитников: «соблюдайте вашу конституцию». И даже в феодальные времена крестьяне западных стран, страдая от феодальных привилегий, требовали прежде всего, хотя бы их точного соблюдения. Тот же принцип. Иными словами право, чтобы оставаться правом, а не инструментом произвола, должно быть реальным. Даже если эта реальность несколько дальше от того, что идеально хотелось бы иметь.Я и сегшодня придерживаюсь той же позиции  и выступаю с ней.

              Работа есть работа

    Но, несмотря на бурные дебаты и порой горячие схватки членов группы между собой, работа шла в атмосфере общего подъема, я бы сказал, напряженно и весело. И тут, помимо общего энтузиазма — творим демократическую конституцию, - была несомненная личная заслуга Олега Румянцева.  Я и сейчас как будто вижу, как с раннего утра, Олег сидит во главе нашего длинного дискуссионного стола с портативным компьютером перед собой (тогда это была редкостная новинка) и, поощряя движение наших мыслей живой мимикой и остроумными репликами, непрерывно набирает на клавиатуре прозвучавшие формулировки, превращая более
или менее вольную дискуссию в организованный текст.
    Действительно, прежде чем перейти к детальной проработке разделов конституции, надо было определиться с ее общей направленностью — конституцией какого государства, какого общества должно стать наше творение. Даже между единомышленниками тут не было полной
ясности, ее надо было найти, можно сказать, ощупью. Затем предстояло заняться структурой конституции, в ее соотношении со структурой общества.

  Должен, все же по секрету признаться, что конститиуционный профессионализм работавших в Архангельском депутатов и экспертов имел различную окраску. Допустим, В.Д. Зорькин преподавал в 70-е годы на кафедре конституционного и государственного права не где-нибудь, а в Академии МВД. Имел ли он военское звание, я тогда не знал. Профессор Б.А. Страшун, тогда специализировался на конституциях социалистических стран. Такие высоко эрудированные эксперты как Мамут или Кикоть к тому времени были известны
один, как специалист по истории политических учений, а второй, как знаток общей те-
ории права и гражданского права. Другие, как В.Л. Шейнис,Ф.В. Цанн-кай-си - в области истории, политологии, философии, - или правовой практики, как депутат Б.А. Золотухин с его блистательным адвокатским опытом. Учитывая, однако, невысокий концептуальный уровень традиционной советской конституционно-правовой теории, в этом был даже свой плюс. Снимались шоры.
   Что касается меня, то хотя я к тому времени уже чеверть века прослужил в академических институтах, но уклон мой в последние годы был тоже скорее политологический, нежели сугубо юридический. Однако, во-первых, я, можно сказать, с ранних юношеских лет увлекался конституционным правом,прочитал десятки зарубежных конституций. Я был в прошлом аспирантом проф. Левина. Был автором статей по зарубежному конститиуционному праву в изданиях Инсттитута государства и права и даже в БСЭ. У меня была унаследованная от проф. Левина неплохая библиотека русских конституционалистов, а также книги известных зарубежных конституционалистов на русском и английском языках. Словом, конституционному праву я был человеком отнюдь не чужим. Но главное мое примущество, как я сам думаю, состояло в том, что у меня был немалый опыт практической работы в качестве юриста, знание и понимание того, что есть право на практике. А ведь конституция в этом смысле ничем не отличается от других форм права. Она тоже есть ПРАВО со всеми его особенностями и значениями.Все это позволяло мне  и побуждало энергично, иногда даже слишком эмоционально вносить свой вклад в общую работу.
   Естественно, наши мысли поначалу носили спонтанный, импровизационный характер. Но иначе и не могло быть. Осуществлялся процесс коллективного творчества, которое зрело по мере самого процесса творения. И я уже обозначил выше аналогию с «отцами основателями» американской конституции – в чем-то похожими на упомянутых мной коллег.




_______________

1)Здесь я пускаюсь в некоторые организационные детали, которые читателю литературы сугубо мемуарного жанра могут показаться скучными. Тогда опустите их. Но мне нелегко от них отказаться. Без них, на мой взгляд, будет трудно понять дальнейшее.
       
    В самом деле, юридически Конституционная комиссия не подпадала под разряд обычных комитетов и комиссий Верховного Совета, как они определялись старой «брежневской» конституцией РСФСР 1977 г. в ее перестроечной модификации.  Комитеты и комиссии Съезда народных депутатов этой странной Конституцией вообще не предусматривались. И ни Съезд, ни Верховный Совет не издали особого закона о Конституционной комиссии. Статус  комиссии определялся постановлениями Съезда народных депутатов, принятыми вслед за Декларацией о государственном суверенитете РСФСР, а также распоряжениями Председателя Верховного Совета, соответственно Президента РСФСР.  Официальным главой, председателем Комиссии на всем протяжении ее деятельности был Б.Н. Ельцин, сначала как Председатель Верховного Совета РСФСР, а затем как Президент России. Само по себе это выделяло Конституционную комиссию из ряда других парламентских органов, хотя после выборов Ельцина Президентом  возникали голоса, требовавшие замены его другим председателем из числа депутатов. Но Ельцин остался и реально руководил деятельностью Конституционной комиссии, в том числе председательствуя на ее пленарных заседаниях.Конкретно комиссии поручалось подготовить и внести на рассмотрение Съезда проект закона об изменениях действующей конституции РСФСР. Изменилось ли бы что-то, если бы Конституционная комиссия была утверждена законом, и об этом было бы объявлено на всю страну?

1а) См. Сообщение о третьем заседании рабочей группы конституционной комиссии
РСФСР. Из истории создания Конституции Российской Федерации. Конститу-
ционная комиссия: стенограммы, материалы, документы (1990–1993), — М. 2007.
Т.1. С. 99–100.
2) Принятая после свержения монархии в Германии "Веймарская" конституция
1920 г. считалась по тем временам самой демократической в мире.