Поклониться второй своей маме. Часть2

                «Поклониться второй своей маме…»



                Часть 2

                1

   …Одноэтажный каменный беленый дом, разделённый на две половины. В одной – Анна Васильевна и её родной младший брат, в другой – соседка Людмила, невеста Александра, так и не ставшая ему женой. Свадьбу планировали справить сразу после возвращения Саши из Афганистана, к маю должен был вернуться. Но его привезли раньше,  в феврале. В закрытом цинковом гробу.

    На кухне жарко растопленная печь. Три комнаты. В одной, всё время зашторенной, он. Младший брат Сергей. Лежит на железной пружинной кровати. Лежит уже второй  год - парализован.  Всю свою семью потерял в Фергане во время вспыхнувших там беспорядков, а в начале 92-го, когда рушилось единое государство, он перенёс инсульт. Анна Васильевна  перевезла брата к себе. Без её помощи он бы не выжил в республике, вдруг ставшей для него чужой. 

    Она часто перечитывает письма сына. Оттуда, из Афганистана. Словно вновь и вновь разговаривает с ним. Вот и в этот день, усадив гостей за накрытый стол, первым делом прочитала вслух несколько писем Саши.

  «Здравствуй, дорогая мама!  Сегодня получил твоё первое письмо. Знаешь, какая это была радость. Два месяца уже  здесь, а ничего не получал. Бойцы уже начали меня немного жалеть. Всем пишут, со всех концов Союза доходят письма, а мне всё нет. Успокаивали: ничего, товарищ старший лейтенант, это из-за непогоды. Какие славные в моем подразделении люди – очень отзывчивые и всегда готовые выручить. Так бы вот всегда и все жили…» (15.07.1986г.).

   Анна Васильевна  начала рассказывать о сыне, больше поглядывая на Невского, так как Вадим и сам знал всё хорошо.

  Стать офицером Александр мечтал с детства. Рос в семье, где всегда царило преклонение перед военными: отец – капитан-артиллерист закончил войну в Берлине, дослужился до полковника. Умер Виталий Иванович, когда Саша заканчивал восьмой класс. Сказались полученные на войне ранения. Дед по отцовской линии был командиром партизанского отряда в соединении Ковпака. 

   Анна Васильевна  выбежала поспешно в соседнюю комнату, вернулась с альбомом фотографий.  Невский внимательно разглядывал пожелтевшие снимки людей, которые принесли всем победу от фашизма.

-А это кто?  Вижу, что  ему пририсована звезда Героя Советского Союза.

-А это мой родной старший брат Мишенька, посмертно был награждён, а  Звезду ему Сашок пририсовал шариковой ручкой, когда ещё в школе учился. Так и не пришлось Мише  поносить награду.

-Ой, расскажите, пожалуйста, Анна Васильевна,  о своём брате. Не часто приходилось  разговаривать с родными Героев, о подвигах  их слушать.

   Пожилая женщина кивнула, подлила горячего чаю в кружки гостей. Вышла  проведать лежащего брата, вернулась и начала рассказ.

      «Я хорошо помню, как незадолго до конца войны по городам и селам страны прокатилась весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР звание Героя Советского Союза присвоено сразу 67 воинам. Да, да – именно так высоко был отмечен подвиг отряда морских десантников. Люди пожилого возраста, как я, конечно, помнят этот исторический факт, но для вас, молодёжи, видимо, не лишним будет сообщить о нём поподробнее».

-Я тоже с удовольствием послушаю вас, мама. Никогда не рассказывали мне эту историю,- Вадим смущённо кашлянул.

-Ты, сынок, не спрашивал, я и не рассказывала, - Анна Васильевна  озорно улыбнулась, сразу помолодев на десяток годов. – Продолжаю. Я много об этом подвиге брата читала, да и муж хорошо разбирался в военной истории, любил мне рассказывать.

«Бои на подступах к Николаеву приняли затяжной характер, ибо гитлеровцы создали здесь несколько поясов укреплений с минными полями, системой дотов и дзотов, полосами проволочных заграждений и разветвлённой сетью траншей.  Оборону врага укрепляло и то, что оба её фланга упирались в берега двух рек – Ингула и Южного Буга.  Наступать на город можно было лишь по узкой, насквозь простреливаемой всеми видами оружия полосе. Но это неизбежно потребовало бы больших жертв.

   Вот тогда-то у командования наших войск, действовавших в направлении Николаева, возникла идея: под покровом ночи выбросить в порту морских пехотинцев с тем, чтобы отвлечь на себя с фронта какие-то силы врага.

   В отряд вошли пятьдесят пять  уже прошедших огни и воды десантников, десять сапёров и два радиста. Возглавил его старший лейтенант Константин Ольшанский, а проводником вызвался быть пятнадцатилетний парнишка из местных Андрей Андреев. Итого, таким образом, - 68 человек, которые в штормовую погоду в ночь с 25 на 26 марта 1944 года на семи весельных лодках отправились в дерзкий рейд.

   Первыми на портовый пирс поднялись сапёры и несколько автоматчиков, в числе которых и был мой брат, Михаил Коновалов.  Они бесшумно сняли часовых, сделали проходы в минных полях и проволочных заграждениях, почти без боя проникли в здание элеватора и в какой-то четырёхэтажный портовый дом. Вслед за ними сюда просочился и весь десант.

   Трое суток десантники мужественно отражали одну атаку врага за другой. Даже мальчишка-проводник не выпускал из рук автомата.

    Старшина 2-й статьи Михаил Коновалов со своим отделением занимал второй этаж захваченного здания. Задача у него была одна: не подпустить врага к элеватору, где сражалась большая часть десанта, не дать врагу возможность проникнуть в эту крепость.  И он, уже раненый в ногу, сдерживал натиск гитлеровцев, управлял огнём отделения так, что враги не могли подойти к элеватору ближе, чем на выстрел. Когда пуля снайпера сразила пулемётчика, Михаил сам залёг за пулемёт…

…Когда утром 29 марта в порт пробилась разведрота батальона морской пехоты и выбила  из него остатки уцелевших гитлеровцев, вокруг элеватора валялось более 700 трупов врага, а навстречу им из пепла и ада, шатаясь, вышло всего несколько краснофлотцев. Михаила Коновалова и ещё двоих десантников санитары нашли ещё живыми. Они были изранены, контужены и отравлены газом дымовых шашек, которыми гитлеровцы пытались  выкурить их из дома, ставшего неприступной крепостью. Не приходя в сознание, они умерли уже в медсанбате.

  А вскоре вышел  Указ, которым все 67 бойцов и командиров легендарного Николаевского десанта были возведены в ранг Героев Советского Союза».

- Но ведь их было 68, - почти в один голос прервали рассказчицу Вадим и Александр.

-Да, 68-м был юный проводник Андрей Андреев. В том бою он погиб, и по прихоти какого-то штабиста не был включен в список десанта.  Однако по многочисленным ходатайствам оставшихся в живых десантников и жителей Николаева в 1965 году звание Героя Советского Союза было присвоено и ему.  К этому хочу ещё добавить вот что: 31 января 1984 года поднят военно-морской флаг на сторожевом корабле, вошедшем в состав Краснознамённого Черноморского флота, и на его борту – крупными литыми буквами «Михаил Коновалов».

   Анна Васильевна  промокнула крохотным платочком набежавшие слёзы, а потом добавила со вздохом:

- Вот какой у меня был старший брат Миша. Герой!  Мой сынок и его племянник Сашенька вырос на рассказах о дяде, очень гордился им и своим отцом-фронтовиком.  Вот и он, я знаю, воевал здорово. Только  себя не уберёг…



               
                2

     После восьмилетки поехал Александр Белоусов в Свердловск, в суворовское училище.  Небом «заболел» год спустя, когда стал посещать клуб ДОСААФ, впервые прыгнул с парашютом. В выборе военной профессии не колебался. Только в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище имени Ленинского комсомола. Здесь он возмужал. Отсюда шагнул на нелёгкую командирскую стезю: сначала был командиром парашютно-десантного взвода, через год доверили роту. Потом служба на афганской земле в должности командира разведывательного подразделения…

   Невский слушал прерывистый рассказ матери о погибшем сыне  и боялся поднять глаза – столько боли звучало в её словах.  Это, как резать по живому.  Но такие воспоминания должны звучать с высоких трибун, нельзя об этом забывать! Большой грех предавать этих матерей забвению, когда и сыновние могилы ещё свежи.  К сожалению, если их и вспоминают, то лишь в связи с очередным письмом в газету или депутату-избраннику народа… «Обращается к вам мать погибшего воина-интернационалиста…»  Они, как правило, очень короткие, эти письма: «Помогите!»   Крышу залатать. Угля на зиму подвезти. Жильё сносное получить. Защититься от впавшего в раж чинуши… От вопросов этих никуда не уйти…

   Но, допустим, залатали крышу, подвезли угля, наказали бюрократа. И – всё? До следующих писем? А как живут они, матери погибших «афганцев», изо дня в день? Что думают – о себе, об обществе, об этой войне?  И что знают, как относятся к ним те, кого сия страшная чаша миновала? Быть может, узнав чуть больше, лучше можно будет познать и себя, и свою душу, и свою совесть…

  Невский невольно сравнивал судьбы Михаила Коновалова и его племянника, десантника-разведчика,  сложившего голову на далекой земле. Мог ли предположить морской десантник там, в Николаевском десанте, что домой вернётся  в виде бронзового памятника  и со  звездой Героя на груди? Да нет же. Что голову сложит в бою с врагом – это он допускал, даже знал, только цену за неё хотел взять и взял возможно бОльшую. Да и его племянник, Александр Белоусов, не очень-то заглядывал в завтра.  Сказано лететь на досмотр каравана – летел. Сказано прорваться через ущелье – прорвался. Надо выручить из беды афганских солдат – нет вопросов, поспешим, ребята!

   Наверное, это в крови русского воинства – думать сперва об Отечестве и лишь потом о себе, стремиться во что бы то ни стало взойти на высоту солдатского долга.   Вот отсюда, наверное, и возникают у военных замысловатые и непредсказуемые зигзаги судьбы: во многих уголках земного шара оставил следы русский солдат…

  И военные бывают безмерно горды, когда зигзаги эти вознаграждаются либо Орденом, либо Медалью из благодарных рук Матери – Родины, либо грамотой какой, даже тёплым словом командира.  И очень жаль, когда за ратный труд награда назначается посмертно…

   Невский перебирал награды, вынимая их  из шкатулочки. Это были награды Александра Белоусова, его отца и дяди. Они хранились теперь все вместе.

   Словно почувствовав настроение своих гостей, Анна Васильевна заговорила  вновь ровным голосом:

-Да вы не казните себя! В наши семьи многие идти боятся, даже те, кто вместе с сыновьями воевал.   Недавно на Сашиной могиле фотографию подняла. Холмы какие-то, сплошные камни. А на обороте надпись: «Место гибели Саши – провинция Нангархар». И всё. Ни адреса, ни имени того, кто был. Не зашли. Думают, лишнюю боль причинят. Но куда уж больнее…

  В городе меня избрали председателем совета матерей погибших «афганцев».  Вы только вдумайтесь в словосочетание, которое  становится уже привычным: «Совет матерей погибших…»  Что заставляет нас объединяться?  Вот что говорят мои «сестры по горю»: «Люди каждый занят своим, и кому дело до таких, как мы?» «С бюрократами тяжко бороться, везде стоят на пути».  «Нас может понять только мать, потерявшая сына в Афганистане…»  Конечно, общее горе роднит.
 
   На днях встретилась с Зоей Михайловной. У неё тоже единственный сын погиб. Очень горюет. Одно остаётся, говорит,  это руки на себя наложить. Обняла я её: Зоенька, покуда мы живы, живы и наши сыновья…

  А одна горемыка из наших к баптистам прибилась.  Себя, семью забыла. Опять-таки к кому её муж пришёл за помощью? К нам.

   Рядом с портретом сына на стене семь таких же снимков в чёрных рамках.  Погибшие в Афганистане молодые и красивые парни.

   Перехватив взгляд Невского, Анна Васильевна пояснила:

- Мы, их мамы, как-то особенно сдружились.  Вот и усыновили теперь – каждая семерых. Так вроде легче.

   Она помолчала. Потом неожиданно улыбнулась своим мыслям и торжественно произнесла:

- Людочка мне тоже помогает и по хозяйству, и заходит поговорить по душам. Уговариваю её замуж выходить. Не хочет. Всё Сашеньку ждёт, мол, хоронили в закрытом гробу, а, может, и не погиб он… А ещё у меня  появился сынок Вадик. Не забывает меня, старуху. Часто приезжает, по хозяйству помогает, деньги мне присылает каждый месяц, хоть и отказывалась я. Ни в какую!  Спасибо ему. Деньги-то мы в общий «котел» складываем с моими сестрами названными. Кому-то надо могилку поправить, веночки новые купить. Так и живём. 

  Анна Васильевна порывисто поднялась, обняла и расцеловала  Ведерникова.

   Тот засмущался:

- Да будет меня хвалить, мама.  Александр решит, что я прямо «белый и пушистый».   Тоже ведь не сразу решился к вам зайти.  Первые два года просто приезжал на могилу друга. Потом только насмелился  письмо написать.

- Верно-верно.  Как-то раз  в конце 89-го получаю  письмо. И сердце зашлось. Хоть и видели глаза, не слепая ведь – чужой, чужой почерк, и всё же – мыслимое ли дело вновь прочитать: «Здравствуйте, мама!»  Написал о своей службе с моим сыном. В конце письма извинился, что обратился ко мне как к маме. И тут же попросил разрешения именно так меня называть.  Ответила Вадику. Стали переписываться, а потом уж он стал домой ко мне приезжать.    Трудно ему бывает, сама вижу, но меня старается своими проблемами не обременять. Хотя сколько раз ему говорила, мол, облегчи душу, расскажи, легче станет.  Вот тоже покалечила его эта война – на протезе-то ведь тоже, чай, не побегаешь.

 - Я когда в Афганистан уезжал, мой старенький дед,  жив был тогда ещё, меня напутствовал: «С войны приди хоть без ноги, но с медалью… »  Я так и пришёл, и не только с медалью, но и с орденом.

  Вадим грустно улыбнулся.




                3


  - С Сашей мы жили в одной комнате офицерского модуля, даже кровати были рядом. Можно сказать, познакомились обычным образом. Позднее сдружились: выяснилось, что мы оба с Урала, общие воспоминания о Свердловске, о  других городках области.  Как и я, он рано потерял отца, старался помогать во всем своей маме.

  Первое время я работал переводчиком при Политотделе Бригады. В начале 87-го попросился к разведчикам.  Сашка меня сначала отговаривал, мол, убьют дурака такого не обстрелянного и фамилии не спросят. Он упорно называл меня «пиджаком», как обычно называют гражданских, призванных на два года в армию.  Потом взялся меня обучать искусству выживания.  Он так и говорил, что никогда не простит себе, если меня убьют – значит, плохо учил. Мы были почти ровесники, но рядом с ним я всегда ощущал себя младшим братом. Была в нём какая-то основательность, надежность. А в учёбе он мог быть очень жестким, требовательным.

  Начинать пришлось с малого – учиться ходить неслышно в горах, когда с первого километра ноги наливаются свинцом, а лёгкие с трудом втягивают расплавленный, словно из печки, воздух высокогорья. После первого марш-броска с тяжеленным рюкзаком, хотелось одного – упасть в тень скалы и залпом опорожнить флягу с водой.   Но Белоусов был неумолим – глоток воды – и вперёд.

   «Сначала десантник бежит, сколько может, а потом – сколько нужно для боя…», - любил повторять Александр.

    А однажды произошёл такой случай.  Отрабатывали спуск с горы на веревке.

- Пошёл, - скомандовал он своим подчинённым, среди них и я находился.  Солдаты один за другим заскользили вниз.

   Я сделал, было, шаг к краю обрыва, но потом вдруг всем корпусом подался назад.  «А если не выдержит верёвка, - мелькнула предательская мысль, - или вбитый в скалу крюк?»

-Спокойно, Вадик, - без нажима, но твёрдо произнёс Александр. Повторил команду уже для меня одного.

   Я стоял столбом и не шелохнулся.

-Вслед за мной прыгнешь? -  подошёл он поближе. И неожиданно добавил: «Брось сначала сердце, а потом себя…»

   Не успел я сообразить, что ответить, как старший лейтенант сделал два быстрых шага и заскользил вниз.

  Я не помню, как оттолкнулся ботинками от скалы, заскользил по верёвке вниз. Очнулся, услышав голос друга и командира:

- Молодец, Вадик!  Правда, совсем не страшно, когда сначала бросаешь сердце, а потом себя?

   Сколько раз после этого за время службы на афганской земле я, «бросив сначала сердце, а потом себя», под огнём прыгал из зависшего вертолёта на близкие скалы, вёл бой на караванной тропе, шёл по горным кручам в засаду, где каждый выступ таил опасность, каждый шаг мог стать последним.  И всегда помнил  эту науку выживания, которой меня обучил Александр Белоусов.  Думаю, я вернулся живым только благодаря ему.   Один раз расслабился, потерял контроль и наступил на противопехотную мину.  Саши тогда уже не было в живых…

     Вадим замолчал. Вынул из кармана пачку сигарет и показал Невскому. Тот согласно кивнул. Извинившись перед Анной Васильевной, вышли на крылечко покурить. День догорал, заметно похолодало.  Надо было собираться в обратный путь.  Но перед отъездом Ведерников  решился рассказать ещё  один «поход на караван», который он совершил с Белоусовым.   Тогда сложилась довольно тяжёлая ситуация, но и из неё вышли победителями благодаря мастерству Александра Белоусова.
 
    «Это было в провинции Кандагар в конце мая, в то время там проводилась большая армейская операция», - произнёс Ведерников.  Выпив залпом кружку остывшего чая, он  начал свой рассказ.

«Уже десять часов мы лежали на горячих камнях и за это время, наверное, прокляли «духов» и жару на всю оставшуюся жизнь. Здесь, на горе, было как в адовой духовке: камни жгли сквозь одежду, пыль забивалась в рот. Два дня назад забросили нас вертолётами в раскалённые голые горы с заданием – проникнуть в тыл душманов и уничтожить караван с оружием. Это всё равно, что сунуть голову в пасть крокодилу и попытаться вытащить её назад. Риск смертельный.  Можно напороться на засаду, на минное поле. Наконец, выдать себя. Поэтому на днёвке забиваемся в щели и лежим там до темноты, обливаясь потом, не разводя огонь: по запаху и дыму могут «вычислить» всю группу. Нельзя говорить: вокруг «вотчина» душманов. Группу ищут. Не успеешь дожевать кашу, как всех порежут очередями…

    Наше время – ночь. Как стемнеет, вещмешок на спину, мины, гранаты – на пояс, автомат на шею и – вперёд, надеясь на удачу, рацию, оружие и особенно тех, кто рядом.  И ещё, пожалуй, на последний патрон – что он не даст осечки. Ведь случись что, враг за караван живьём растерзает.  Удивлён спокойствием и выдержкой этих парней.  Ночью перед боем они не ворочаются с боку на бок, спят крепко, словно это не им вечером идти в самое душманское логово.

    До перехода к разведчикам мне казалось: чтобы попасть сюда служить, надо пройти особый отбор, иметь выносливость марафонца, силу штангиста. Оказалось, ничего подобного: и щуплых видел, и не высоких ростом.  Стоит такой в строю, на нём выкладка почти в тридцать килограммов. Вроде едва держится. А разговоришься – ахнешь, - у кого орден, у кого два. И у каждого на счету не один обезвреженный смертоносный караван.

    Особая забота о радистах. Глаза и уши группы.  «Духи» первым делом стараются уничтожить рацию. А добить группу, оказавшуюся у них в тылу без связи, - дело времени. Начальник радиостанции прапорщик Шайхатаров  ходил  десятки раз «на караваны». Однажды, помню, во время боя перебило антенну. Он встал во весь рост и в вытянутой руке держал обрубленный кусок до тех пор, пока не закончился сеанс связи.

… Кто спал, если можно уснуть на горячей сковородке, кто чистил автоматы, кто лениво ел, кто вёл наблюдение через маскировочную сеть. Вокруг была голая земля. Точнее, не земля, а лунный пейзаж: камни, пыль. Ни куста, ни травинки.

   Вечером, когда горы отбросили длинные тени, мы свернули маскировочные сети и направились на юг. Сейчас там было самое жаркое место во всём Афганистане.  Была несколько месяцев назад объявлена политика национального примирения и на юге происходили события, от которых во многом зависел завтрашний день страны. Контрреволюция здесь очень  сильна.  Особенно чувствуется это в Кандагаре.

   Было объявлено, как известно, и одностороннее прекращение огня. Но, воспользовавшись этим, руководители «непримиримых» накапливали на территории Афганистана запасы оружия.  Были  созданы огромные арсеналы. Усилилась оснащённость «воинов ислама» зенитным оружием, в том числе американскими ракетами «Стингер» и английскими «Блоупайп». Почти всё это доставляли в караванах. И без того непростая обстановка в приграничных Пакистану провинциях Кунар, Нангархар, Кандагар накалилась, стала взрывоопасной. И хотя расслоение внутри вооружённой контрреволюции усилилось, положение в этих местах оставалось сложным.

   Через юг по дорогам войны идёт доставка контрреволюции оружия, медикаментов, наркотиков, снаряжения.  Уничтожать караваны – значит перекрывать врагу кислород, выбивать из-под ног его почву, держать в страхе и напряжении, вынуждать ошибаться. Тогда война перешла на древние караванные пути…
 
     Этой заброски пришлось ожидать.  Вертолёт долго не мог взлететь. Мы все сидели и ждали, когда раскалённый воздух остынет хотя бы до плюс 45. Иначе «вертушку» не держит: сильное разрежение.

… Летели на высоте 15-20 метров. Совершали противоракетные манёвры. Воздух держал плохо. Звук от вращающихся лопастей был такой, будто тысячи прачек одновременно полоскали бельё. Русла пересохших речек и все подозрительные барханы «щупали» очередями. Было несколько ложных посадок. Но главная – когда показались, словно призраки, горы.  Мы выскочили в вязкий песок и под прикрытием пыли, поднятой вертолётом, побежали прочь. Я оглянулся на прощанье. Лётчик махнул рукой. По движению его губ догадался, что он произнёс:

- Ни пуха!
- К чёрту!..



                4


   Ночью стало казаться, что где-то журчит ручей. Мы проходили через русло. Но воды в нём не было. Язык не умещался во рту, губы пересохли. Горло стянуло обручем.  И тут услышал от Белоусова долгожданное:

-Пришли!

  Мы заняли оборону  и стали ждать.  Напряжение с каждой минутой возрастало. Ощущение было такое, словно к тебе подключили электричество и забыли выключить рубильник.  Под впечатлением рассказов бывалых разведчиков, после посещения госпиталей (я тогда ещё не прошёл сам  через испытание первым ранением), внутри что-то натянулось и уже не отпускало до последнего дня пребывания в Афгане: не наступить бы на мину, не попасть бы снайперу на мушку, не подорваться на фугасе…

   Машины шли без огней, поднимая клубы пыли. Первым по дороге нёсся мотоциклист – дозор. За ним – «Тойота», ещё дальше – метрах в двухстах – «Симург». Машины шли, покачиваясь, словно катера на волнах. В них обычно по 10-15 человек охраны. Примерно через две минуты они вошли на участок дороги, который полностью покрывался огнём. И земное время для тех, кто был на дороге, по сути, остановилось. Они были обречены. Шансов у них почти не осталось.

… Длинная очередь Александра  Белоусова – сигнал.   И началось.  «Шквал огня».  Осколками от мин направленного действия вышибло лобовое стекло у «Тойоты». Водитель и сидевший рядом с ним погибли, видно, мгновенно.   «Тойота» врезалась в придорожные дюны. Пять, шесть «духов» все же выскочили из машины. Песок вокруг беглецов тут же закипел от пуль. Они не сделали и пяти шагов. Все оглохли от бешеной стрельбы.

  Из раскалившихся стволов шёл дым. Было даже слышно, как в моторах у растерзанных машин что-то щёлкало, шипело. Всего несколько минут….Страшное время.

   Конечно, тот, кто едет в караванах, никак уж не рассчитывает, что с ним расправятся вот так, за десять-пятнадцать минут.  Охранники обучены прекрасно, могут с ходу заложить пулю точно в ухо. Смерти не боятся, в плен не сдаются, если шансов вырваться не остаётся – подрывают себя. Дать таким опомниться – себя обречь.  А было и такое. Поэтому – огня! Обычно бой длится по два, три часа. В тот раз повезло.

   Машины были разбиты, иссечены пулями. Вокруг пробоин краска облупилась. В машине обнаружили ещё троих. Никто из охранников, судя по автоматам, не успел разрядить магазина. В кузове «Тойоты» были ящики, в них – автоматы совсем новые, ещё в смазке. «Симург» выглядел так, будто в нём специально кто-то насверлил сотни дырок. Вырежи лист металла – готовое сито.  Беда, которую нёс его смертельный груз, обернулась против самих душманов.

-Всё, вызывай вертолёт, - сказал командир группы Белоусов радисту.

   В вертолёте уже никто не думал об опасности. Надоело думать об этом.

-Первое, что сделаю на земле, - прокричал мне Александр, сквозь шум двигателя, приблизив ко мне  лицо, - часа два под душем постою. Второе – попариться бы в бане.

- А третье? – спросил его я.

-Ещё раз в душ и в баню, - он широко улыбнулся и подмигнул мне. – С первого раза въевшуюся в нас пыль не отмоешь…

   Вадим замолчал, долго постукивал костяшками пальцев по столу. Невский и Анна Васильевна смотрели на него. Все молчали.

   Через несколько минут Ведерников продолжил глухим голосом:

-  О последних минутах жизни моего друга мне рассказал один из его сержантов, оставшийся в живых. В тот день Саша вылетел с группой на досмотр каравана.  Но их подкараулили. В вертолёт ударила ракета. Машина загорелась и, как говорят, посыпалась. Белоусов стал выталкивать солдат из люка. Последним покинул падающую машину, она в этот момент взорвалась.  Очнулся от удара о землю.  Вместе с оставшимися в живых солдатами организовал круговую оборону.   «Духи» были метрах в сорока.   Стали ждать, когда подойдут. Бывает же такое – не заметили.

   Но спустя некоторое время к ним подошла новая вооружённая группа. Завязался неравный бой.  Со сломанными ногами Александр  отстреливался от наседающих душманов, руководил боем.  Погиб от выстрела в голову.  Очень скоро подоспели наши вертолёты.  Живых и погибших эвакуировали.

 Так закончил свой жизненный путь на земле мой друг.

    Вадим низко опустил голову.  В наступившей тишине стало слышно, как тихо всхлипывает Анна Васильевна.  Потом она встала, подошла к Вадиму  и обняла его.

-Не казни себя, Вадик. Твоей вины в смерти Саши нет.  А пока я живу, он тоже всегда будет со мной.  Спасибо вам,  ребята, что приехали, помянули со мной  моего сыночка. Дай Бог вам здоровья. Я верю, что он нас видит и радуется тому, что не забыт боевыми друзьями…

   Обратно ехали в полном молчании. Да и говорить было не о чем – всё главное произнесено…


Для справки

     Национальное примирение. Оно было провозглашено в январе 1987 года.  Правительство Афганистана прилагало большие усилия для того, чтобы процесс примирения приобрёл необратимый характер.  Более 30 тысяч  человек сложили оружие, из-за границы на родину вернулось около 80 тысяч беженцев.  Предпринимались меры по созданию национального правительства на основе объединения всех сил, выступающих за прекращение «необъявленной войны».   Но диалектика примирения была такова: чем больше усилий к достижению мира прилагала законная власть, тем агрессивнее становились подкармливаемые спецслужбами зарубежных стран «непримиримые».  Свою ставку они сделали на караваны. С их помощью главари контрреволюции стремились наводнить страну оружием.

      «Караванная война» в конце 1987 года достигла апогея.  Только в августе всеми видами разведок было обнаружено около 200 мелких и больших караванов и транспортов с оружием, пересекших афганскую границу.  Половину удалось разгромить, остальные – будто растворились в горах…

   Караванам с оружием по-прежнему преграждали путь разведывательные и досмотровые группы на вертолётах.  Вот лишь несколько примеров за сентябрь:

   14 сентября в 10.20 в районе 10 км юго-западнее Лашкаргаха досмотровая группа (ДГ) лейтенанта Ю. Стадника обнаружила караван с боеприпасами. В результате боя уничтожено: мятежников – 4, ракет «земля – земля» - 40, противотанковых мин – 60.

   16 сентября в 7.20 досмотровая группа лейтенанта Ю. Рыбакова в районе 10 км юго-западнее Джелалабада обнаружила и захватила 19 ракет, подготовленных к пуску по городу.

  17 сентября в 9.00 ДГ старшего лейтенанта В. Еремеева в районе 20 км юго-западнее Лашкаргаха обнаружила караван с оружием. В ходе боя уничтожено: мятежников – 25, машин – 4, тракторов – 1, ракет – 1.886, боеприпасов к ЗГУ – 27.200. Захвачено в плен 2 мятежника…

  Список можно продолжать… Но даже эти примеры показывают масштабы вооружённой борьбы противников примирения.  «Караванная война» идёт каждую ночь. Бьют их крепко. Не каждый караван безнаказанно достигает нужного района. Но правда в том, что вместо разгромленных тут же снаряжаются новые…




Вместо послесловия

    15 февраля 2011 года. 22-я годовщина вывода советских войск из Афганистана… День Памяти погибших в афганской войне. В этот день «афганцы»  поимённо  вспоминали всех, кто погиб, низко склоняли  головы в память о них…


   «Уже закончилась война» (стихи Евгения Бунтова)


«Уже закончилась война,
Хмельное зарево рассветов.
И всё, что сказано о нас,
Пылится пачками в газетах.

Уже закончилась война,
Не долетают злые пули,
Долги оплачены сполна,
И все, кто смог, назад вернулись.

Когда пургой свинец душил,
Мечтою грелись о России.
И вот вокруг всё та же жизнь,
Да только мы совсем другие.

Нас покалечила война
По одному из сотни тысяч.
И снова слух ползёт о нас
И кто-то в спину пальцем тычет.

Как было просто в жизни той
Где правду, ложь не перепутать.
А здесь своею простотой
Мешаешься в ногах кому-то.

И незаметным не пройти,
Ведь, как бельмо, твои награды.
И виноват лишь ты один,
Что не умеешь жить как надо.

Ты научился доверять
Стоящим за твоей спиною.
Как трудно заново понять,
Что здесь в цене совсем другое.

Забыто, кажется, навек
За глухо запертою дверью,
Что человеку человек
Когда-то был не только зверем.

Стучат по каменной земле
Слов равнодушия осколки.
Здесь не спасёт бронежилет
От лицемерия и поддонка.

И не приступна высота
Улыбки милой бюрократа,
Как ненадёжна пустота
В руках, привыкших к автомату!

Пусть этот мрак невыносим,
От боли ты не смеешь крикнуть.
Страшней не выбиться из сил,
Страшнее к этому привыкнуть!

Пусть боевые ордена
Уже блестят совсем иначе.
Мы живы – это что-то значит,
Ещё не кончилась война!»

                *


Использованные материалы:

-В. Щербань «Десант на караванной тропе», газета «Известия», сентябрь 1987г.;
-А. Олийник «На караванных тропах», газета «Красная звезда», октябрь 1987г.;
-Е. Суслов «Там, где сходилось небо с горами», газета «Ветеран Афганистана», март 1993г.;
-В. Симонов «Высоты солдатского долга», газета «Ветеран Афганистана», апрель 1993 г.

                ***


На фото – Мемориальный комплекс «Черный тюльпан». Екатеринбург. 2010г.