Volgograd International Airport

      В один из жарких дней конца июля я уезжал из Волгограда. Брат проводил меня до маршрутки, отъезжающей из центра города, от касс Аэрофлота на Аллее Героев, в аэропорт. У меня был утренний шестичасовой рейс в Питер, но, избавляя себя от трёхчасового ночного подъёма и поездки по спящему городу, я решил уехать в порт вечером. Почти совсем стемнело, пока маршрутка везла меня, и я остался единственным пассажиром ( все другие вышли раннее, в городской черте) доставленным до самого, не претерпевшего за несколько десятилетий никаких совершенно изменений, волгоградского аэропорта. Всегда были и остались главным его украшением поверх двухэтажного продолговатого серого здания изображённая высшая награда Советского Союза - медаль Золотая Звезда и гордая надпись "Город - Герой Волгоград" рядом.
      Никогда не бывает многолюден волгоградский аэропорт. Ему присуще всегдашнее запустение и даже небольшие группки пассажиров, набегающие изредка ( больших самолётов не принять укороченной по каким-то причинам полосе), не оживляют странной отрешённости этого, по логике должного быть оживлённым, места. С недавнего времени, впрочем, порт обрёл статус международного. Данному терминалу было отведено место в соседнем здании, построенному значительно ранее, а отсюда не лишённому архитектурного изыска - оригинальная округлая форма издали напоминает громадный шатёр, выкрашенный в жёлтый цвет. Несколько европейских направлений, а также рейсы в Турцию и Египет осуществляют высокое назначение волгоградского порта связать Россию с другим миром, звучат на исковерканном английском объявления о прилётах - вылетах, гордо пытаются шагать по тесноватому закутку спецконтроля пассажиры пореспектабельнее, но, увы, мы с грустью понимаем - ничему международному здесь никогда не бывать. Это Россия, провинция...
      Маршрутка не доехала добрую сотню метров до центрального приземистого входа аэропорта, я выпрыгнул и, странно, после городской жары меня обдало прохладой. Вечер? Но летние волгоградские вечера не лишены духоты, выбивающей испарину на утомлённых за день лбах, а здесь нагловато налетевший ветерок (день был совсем безветрен) заставил меня поёжиться в тонкой футболке и летних брюках. Я вошёл в порт и мимо пустующего поста спецконтроля отправился на осмотр безлюдного здания. Узкий проход отделял несколько торговых киосков от отгороженной металлическими щитами зоны досмотра пассажиров. Далее пара маршей лестницы вела на второй и последний этаж, пройдя по которому мимо сбившейся в центре группы мест ожидания, я дошёл до противоположной лестницы и спустился вниз к выходу, обойдя таким образом всё здание аэропорта.
      Я вышел в вечернюю темноту. Слегка поблескивали отражениями в стёклах несколько машин на пустынной площади, лежащей передо мной, границами своими тонущей в сумраке, далее тёмными качающимися силуэтами на фоне ещё не успевшего окончательно потемнеть неба, угадывалась аллея, низковатая для деревьев, состоящая  из каких-то высоких кустов. Я направился туда со своей небольшой чёрной сумкой через плечо - всем моим багажом, - нужно было как-то занять себя эти несколько часов, остававшихся до регистрации.
      Вот и аллея, а рядом, под углом, отходит ещё одна, направляющаяся к гостинице для лётного состава, что светилась несколькими окнами невдалеке. В противоположной стороне, параллельно моей аллее, уходила в город широкая неосвещённая дорога, по которой маршрутка привезла меня. Я стоял один в темноте, среди трепетавших листвою кустов, невидимый никем и сам различающий немного. Начало нового путешествия. Тот самый момент, который надо уловить, почувствовать, узнать. Да, должно быть, это он. Я достал из сумки небольшую связку бананов - мой ужин - и, отрывая по одному и очищая, съел все, каждый раз закидывая оставшуюся кожуру в темнеющие кусты, где она исчезала бесследно. Затем постоял ещё немного, посмотрел в ночь над головой, но как-то мало было звёзд, большую часть которых, вероятно, скрывала лёгкая облачность. Ветер не прекращался, но дул ровно,  так что я даже перестал обращать на него внимание.
     Я вернулся к вокзалу неторопливым шагом. Часть времени, отделяющая меня от питерского рейса, была потрачена. Зашёл в распахнутые настежь двери (далёк, должно быть, ещё час, когда здесь заработает кондиционер), поднялся по лестнице и было присел на одно из кресел, никем так и не занятых. Однако после вечерней свежести какое-то одуряющее чувство духоты навалилось на меня,  да так сильно, что я поспешил поскорее встать, спуститься со второго этажа и вновь выйти на улицу. Пуститься в ночную прогулку я уже не решился и сел, предварительно постелив сложенную газету, на основание колонны, поддерживающей нависающий бетонный свод над входом.      
     Я сидел лицом к тому месту, где забор из высоких стальных прутьев отделяет встречающих от лётного поля, от совершивших посадку судов, от нестройной вереницы спустившейся по трапу группы прилетевших, спешащей навстречу к их ожидающим. Перед этим отрезком забора с пропускными воротами, находился невидимый для меня пункт выдачи багажа (павильон с сеткой - рабицей вместо стен), далее - международный терминал, обсаженный вязами. Прилетая в Город-Герой Волгоград,  пассажиру прежде всего бросаются в глаза эти два столь различных по внешнему облику здания волгоградского аэропорта, и это - первый портрет города для новоприбывшего, это - родной пейзаж для коренного волгоградца, а надпись о присвоенной городу высшей награде заставляет сжиматься чувствительные сердца при каждом новом взгляде на священную сталинградскую землю.
     Прибыл какой-то полночный рейс. На некоторое время всё вокруг пришло в движение, засуетились встречающие, почти пробежал мужчина с цветами, открывшиеся ворота выпустили начавшую мгновенно распадаться в разных направлениях толпу прилетевших, очередь  у пункта выдачи багажа просуществовала тоже недолго, все разбежались, машины завелись, захлопнулись, разъехались. Площадь почти полностью опустела.
     Я сидел и смотрел на безлюдное пространство впереди. Слабый рассеянный свет, падающий от окон порта, был не в состоянии даже немного отодвинуть подступивший со всех сторон мрак, и только усиливающийся с каждой минутой ветер придавал всему этому задремавшему и остановившемуся миру чуточку движения и жизни. Ветер дул ровно и сильно, неся какую-то совсем не летнюю прохладу, холодил лицо и руки, продувая насквозь лёгкую футболку, заставляя меня склоняться немного вперёд и крепче сжимать ручки моей почти пустой, стремящейся вырваться, сумки. И тогда, в момент внезапно толкнувшего меня сильного порыва, я понял, что всё поменялось, что прежнее осталось далеко позади, уступив дорогу чему-то совершенно новому, более важному, уносящему меня на следующий виток жизненной спирали, тому, что начнётся прямо сегодня, сейчас... В конце концов я окончательно продрог, поднялся и пошёл обратно в здание, в зал ожидания, унося в своей груди засевшую там, казалось, ледяную иглу.
     На этот раз появившаяся на пункте спецконтроля тётечка в милицейской форме потребовала, чтобы я предъявил документы, что я и сделал без тени улыбки на лице. Оставшиеся несколько часов я мужественно отлежал на стальных стульях второго этажа, смотря на белый дырчатый потолок, весь в нескончаемых ровных рядах отверстий - точек. Задремать мне так и не удалось, изредка только закрывая глаза, я уносился мыслями далеко, но куда, не мог бы ответить сам.
     Регистрацию начали ещё когда за окнами второго этажа стояла густая темнота, а когда самолёт набирал высоту, в иллюминаторы уже вовсю ярко било солнце нового дня и жёлтое утро разливалось по пробуждающимся волжским степям внизу. Уносимая всё выше,  всё быстрее, вместе с небесным лайнером, Жизнь моя рвалась к открывающимся где-то далеко впереди ещё неведомым рубежам, вливалась в неизвестное стремительное русло, летела навстречу новым событиям одной ей известным маршрутом своей Судьбы.


                начало 2000-х
                г. Норильск