Куклы

Это было давно. В 4-ый год ее жизни, который уже оставил в памяти некоторые картинки. Одна из них – узкий двор за их двухэтажным домом с аркой и кирпичные, тоже двухэтажные постройки во дворе. Помнился курятник с кудахтаньем и кукареканьем его обитателей. Впрочем, сейчас она не убеждена, что эта картинка не родилась ее воображением по рассказам взрослых. Но, возможно, все так и было: ведь она уже отчетливо помнит, как эти еще дореволюционные постройки при их в прошлом купеческом доме, перестраивались в квартиры. Постепенно они заселялись семьями, которых в их доме называли дворней. В этом дворе она позже участвовала  в разных детских играх. Но в том, 37 году 20го столетия еще никого не было. И мир ее общения был ограничен двумя бездетными семьями соседей в их коммунальной квартире и детьми в детском саду, куда утром ее отводила мама, а вечером забирал папа.
У ближайших соседей было относительно тихо в ту пору, хотя стена, отделяющая эти две квартиры, была тонкой.
После революции бывший светлый зал с большими окнами, лепными потолками и двумя изразцовыми печами разделили наскоро деревянными перегородками и поэтому то, что говорилось за стеной первых комнат у соседей, было слышно еще 20лет после событий того года. В будущем, наконец, состоялся капитальный ремонт.
И еще картинка: Ленинский скверик, называемый так горожанами из-за памятника Ленину в центре сквера. Отец ведет ее за руку. Встречается сослуживец отца. «Доченька!», ласково говорит отец, «Назови членов политбюро». Называет. Отец горд. Он оставался верен своей коммунистической партии до конца жизни, не смотря на все испытания.
В слуховой памяти того же года звучат вполголоса сказанные кем-то их женщин квартиры слова: «Землянского взяли». «Как это взяли?», надоедала она взрослым. «Взяли в тюрьму», - наконец объяснили ей. Это был их сосед за перегородкой. Кажется, она уже тогда знала о его заслугах участника гражданской войны.
Из двух светлых комнат его жену выселили в темную комнатушку в дворовой постройке. Это была первая жилплощадь из будущих нескольких, сооруженных в бывшем курятнике и сараях.
В освободившиеся 2 комнаты их соседей въехала новая семья. «Работник энкэвэдэ», - услышала она впервые тихо сказанное, но звонкое слово. Две девочки были старше ее, но брали ее в свои игры.
К этому времени (третья картинка) ей помнятся две ее игрушки: деревянный голубой грузовичок и кукла из папье-маше с облупленными коленями и носом, полуоторванной рукой и серыми спутанными волосами. Видимо, она играли ею лет с двух, когда дети еще несознательно относятся к игрушкам.
И вот – четвертая картинка – она с Милой и Любой расположилась на площадке у окна близ чердака. В ее руках одна из прекрасных кукол: нарядная, в платье с кружевами, кудрявой прической и синими закрывающимися глазами! Она и не знала, что такие существуют. Сначала радость от встречи с красотой, потом уже дом – печаль: у нее-то куклы нет. Кстати, и не было в будущем. Через 2-3 месяца ее папа не вернулся с работы. Сказали, «уехал в командировку», и только позже она услышала грозное слово «энкэвэдэ». А потом «лагерь». Маму уволили с работы. Какие уж тут куклы…
Отец вернулся в 1947 году. Он выжил, как ни парадоксально это звучит, благодаря тому, что тяжело заболел, работая на лесоповале.
В больнице у него диагносцировали гнойный плеврит, и в течение нескольких месяцев лечили промыванием плевральной полости дезинфецирующим раствором.  Антибиотики в 1939 году еще не были даже созданы. После болезни отцу дали справку на легкий труд: и в ГУЛАГе встречались хорошие люди.
В доказательство перенесенной болезни у него остались обширные спайки, диагносцируемые всю жизнь при каждом флюорографическом обследовании.
А самое удивительное, что, несмотря на украденную часть жизни, он оставался преданным идее коммунизма.

                2004 год