Я и теперь ласкаю каждый звук...

     Я довольно ровно до седьмого класса шел по всем предметам. В седьмом же классе, когда мы проходили геометрию (планиметрию) у меня, а вместе со мной еще у двух учеников, – Олега Ломакина и Люды Артёменко, –  случился всплеск мыслительной активности в этой области. Мы в тот год сидели с Олегом за одной партой, а Артёменко чуть поодаль, с кем не помню, но явно с существом, не принимавшим участия в этих игрищах ума. Вера Михайловна, – пусть земля ей будет легчайшим пухом, – зайдя в класс, писала на доске три номера задач: «Это для класса». – говорила она. И далее, написав еще десяток номеров: «А это для Ломакина, Дзюбы и Артеменко».

     Я не знаю технологии мышления у Артёменко. Но у нас с Олегом это происходило следующим образом. На промокашке рисовался чертеж и  уперев лбы друг в друга, мы некоторое время на чертеж таращились. Затем один из нас медленно, еще как бы нащупывая мысль, начинал говорить: «А что если мы вот здесь…»И этого было достаточно, чтобы второй, ликуя, исполосовывал авторучкой, словно шпагой, промокашку, пригвождая чертеж правильным решением. Мушкетеры издавали победный клич, Вера Михайловна подойдя, подтверждала правильность решения, и лбы склонялись над следующей задачей. Вера Михайловна не требовала от нас записывания решения в тетрадь, – вся наша геометрия жила на промокашках, жила в поисках решений, была лишена рутины записывания этих решений.
    
     В восьмом классе Вера Михайловна у нас математику не вела. Этот предмет в нашем классе поручили вести, девушке только что закончившей институт. Наталье Витальевне. Я и далее помню себя во время уроков математики рядом с Олегом. Более того: мушкетеров стало трое. Теперь во время уроков математики с нами рядом всегда был Семен! Но мы не сталкивались тремя лбами над одной промокашкой. Наталья Витальевна  требовала записывать каждое решение в тетрадь. И потому, в воспоминаниях моих мы всегда рядом и всегда вне класса. Душа бастовала против рутины. Душа желала прежней свободы. Наталья Витальевна ощущала это стремление к свободе и … выставляла нас за дверь. Результат ожидаем лишь наполовину: никто из нашего класса не пошел на математический факультет. Вторая же половина в том, что Наталья Витальевна, отработав всего один год, уехала из нашего города опять в областной центр, оставила педагогику и окончила  другой, – инженерно-строительный, кажется, – институт.
    
     Этот пример показывает сколь сложно вхождение учителя в профессию. Сколь опасно это вхождение и для учеников и для учителя. А ведь пытаются их ввести и до окончания института – так называемая практика. Господи, ну тренируются же хирурги на труппах?! Почему же, практикантов и молодых учителей оставляют наедине с классом без опытных наставников и ассистентов. Это же обоюдоостро. И обоюдно опасно.
    
     Я с жалостью вспоминаю, – это девятый класс, –  тоненькую (это сейчас я вижу ее такой) девчонку, практикантку по литературе: прямые каштановые волосы до плеч, короткая юбка, в талию пиджак. Она была первой, кто, –  вместо написанного в учебнике, – пытался донести до нас то, что «Мать» Горького, вряд ли, является литературной вершиной. Она была первой, кто произнес для нас слово «секс». И не просто произнесла, а пыталась, по-видимому, указать на всепроникающую способность низменного. А  Миша Мусик, сидя на первой парте, вместо того, чтобы развесить уши и слушать, закрывал свои уши руками. Потому что мы с Семеном, сидя на парте задней, дурея от собственной наглости, открыто палили из полуметровых стеклянных трубок пластилином, пытаясь всадить  этот пластилин в аппетитно оттопыренные уши Мусика.
     Имеющий уши,  да услышит! Но это если по ушам не палят пластилином. И хрупкая девочка, литераторша, как на амбразуру пулемета, садилась на парту между нами и Мусиком и, телом своим, защищая право Мусика на образование, вела урок дальше.
    
     Я думаю, что при всех несомненных достоинствах следующей практикантки-литераторши Татьяны Яковлевны главной охранной грамотой ее было все же то, что она была родом из нашего города, училась в нашей школе с родным братом самого близкого друга моего детства. Ее отец был военкомом нашего города. Младшая сестра ее училась с моим двоюродным братом. Я думаю, это сыграло свою роль, и она была единственной, с кем активная часть класса не имела ни малейших трений. Доходило даже до того, что мы с  Семеном обсуждали с ней язык, параллельно практиковавшейся у нас математички, – здесь мы снова возвращаемся к математике, – которая, – деревенская девчонка, –  доказывая теоремы, вопрошала: «Будет или не будет» (делая ударение на «е». Или же: «Могут или не могут» (ударение на «у»). Это потом, пожив среди народа Коми, язык которого не признает фиксированных ударений, я был вначале поражен, а затем и восхищен этим: сколь счастливо упрощаются проблемы с языком, в век, когда число других знаний необходимых к запоминанию растет лавинообразно. Но в годы юные: если они так могут (на «у»), то у нас, конечно, не будет (на «е»).
    
     Я так бы и остался столь сурово однозначен в своих воспоминаньях и к математике и к практиканткам, если бы, и то, и другое не слилось в волшебном:
 
Людмила Феликсовна...
                ...я и теперь ласкаю каждый звук,в любимом имени. 

Но Вы? 
         Хотя бы помните меня?

    
      Все странно в памяти. Она не держит ничего до дня, когда Вы ставите мне двойку. Я, может, фантазирую, но слышится слеза, когда Вы говорите:
 
– Тогда поставлю двойку?..
– Ну, и ставьте!..
–…ладно, «два»...

Так начинается любовь.
Так начинаются стихи (Простим? Мне здесь семнадцать):

           Л.Л.

«Белый почтовый конверт,
Узкая ленточка клея.
Я бы послал Вам привет,
Если бы был посмелее.

Я б написал про л...»
                ...пусть будут точки после моих несмелых «эл». Чудно, но эти точки и до дня, когда я в Вашем доме.    
    
     Бывают дни, события – их так немного. По ним мы, как по вехам, сквозь память жизнь ведем свою.
     Я в сотый раз, как драгоценные каменья, перебираю этот вечер. Как наливается варенье. Как о варенье говорят. И слово новое – «инжир». И восхитительны розетки. Порхают прозвища от брата и сестры, – я тщетно их поймать пытаюсь.
     Вы  г о в о р и т е   о   Л у н е ! . .
Мы сколь угодно ироничны можем быть теперь.
Ну, а тогда!..
 Я был впервые в атмосфере интеллекта.

Людмила Феликсовна...
                ...я и теперь ласкаю каждый звук, в любимом имени.
 Но Вы?

Хотя бы помните меня?..


6 марта 2003 года
Москва


                ВПЕРЁД:  http://www.proza.ru/2011/03/02/1692
                НАЗАД:   http://www.proza.ru/2010/11/26/1266