Закваска памфлета

                ЗАКВАСКА  ПАМФЛЕТА

   На владельцах домашних собак лежит весьма канительное бремя - каждое утро им надо выгуливать четвероногих питомцев. Это значит – рано вставать, в любую погоду тащиться с ними на улицу, сносить злые реплики чопорных дам, недовольных осквернением мест, где обычно резвятся их чада.
  Обязанность совсем не из радостных, скорее – обуза, и всё-таки эту обузу Семен Борисович Лисин и Егор Фомич Ползунков сумели превратить в приятное времяпрепровождение. Спустив с поводков своих подопечных, они садились  бок о бок на одну из скамеек и пускались в пространные  философские рассуждения. Как правило, о текущем моменте. Их взгляды на  новые явления жизни часто не совпадали. Но именно эти несовпадения им импонировали - каждому хотелось поспорить и проверить на прочность свои убеждения.  Встречались они ежедневно и постепенно сдружились.
  Оба они уже вышли на пенсию, но на этом общем возрастном признаке их сходство и обрывается. Дальше идут только отличия. Семен Борисович - человек невысокого роста, полноват, имеет пухлые щеки и подправляет волосы хной. В свое время он по расчету, женился на дочери хваткого партийного босса и теперь обладает всем тем, что считается признаком состоятельной жизни: имеет легковую машину японского производства,  кирпичный гараж с водяным отоплением, дачу, большую  квартиру, чистопородного дога… На окружающий мир он глядит свысока, с высоты своей осознанной благоустроенности.
   Егор Фомич - высок, худощав, имеет впалые щеки и седые короткие волосы. Женился он по любви и теперь проживает в аварийно-ветхой трущобе, имеет престарелую тещу, подагру,  да еще вот - болонку, лохматую собачонку с красными плачущими глазами. Незавидную жизнь он ухитрялся еще осложнять: сочинял ядовитые опусы на злободневные темы и отсылал их в редакцию местной оппозиционной газеты. Свои творения называл он  памфлетами и ставил под ними скромную подпись  – Доброжелатель. Он не гонялся за славой сатирика, просто изливал свою душу,  но все, кому надо, тот знал, кто прикрывается этим затасканным псевдонимом. И такая известность не прибавляла доморощенному ершистому корреспонденту ни веса в почти разложившемся обществе, ни каких-то других дивидендов.
   Семен Борисович материальное превосходство самодовольно соотносит со своим практичным умом и нередко подтрунивает над бедноватым приятелем, называя его героем не нашего времени.
   Пока болонка и дог поочередно окропляют  кусты, их владельцы блуждают в туманах российской политики.
   Сегодня тему беседы наметил Егор Фомич:
- Жена все нервы вчера подняла: пришла с базара, а там опять неподступные цены. И она  всю злость обрушила на меня, как будто это я виноват в ценовом беспределе.
   Он с минуту пыхтел, как закипающий чайник, а затем с ностальгией воскликнул:
- А вот в советское время такого безобразия не было!  Тогда цены только снижались!
   И Ползунков стал вспоминать о хорошем, которое осталось в той жизни. Хорошего он насчитывал много и плюсовал к нему то, чего тогда не было: не было неучей, бомжей, беспризорных  детей, проституток, не было безработицы…
- Все это так, - вынужден был согласиться с ним Лисин, но помня о роли непременного оппонента в их ежедневных дискуссиях, он возразил. - Зато не было и настоящей свободы! Той, какой она стала сейчас! Тогда каждый был обязан трудиться. Представь себе только  – о-бя-зан!!!  Даже учиться человек и то был обязан! Обязан, как минимум, иметь среднее образование! Обязан! Обязан! Обязан!..
   Слово «обязан» Семен Борисович произносил с несвойственной ему истеричностью и придавал при этом лицу выражение крайней брезгливости.
- Если человек не работал, его травили, как опасного зверя. Домочадцы, соседи, все общество не давали ему ни минуты покоя. Его награждали обидными прозвищами: лодырь, бездельник, лоботряс, тунеядец… Его лишали еды, говоря: кто не работает, тот и не ест!.. И назло свободолюбивому человеку пели дифирамбы тем, кто, как лошадь, тянул рабочую лямку: он де и передовик производства, и сознательный член общества, и заботливый семьянин…  Самыми изощренными методами привязывали человека к рабочему месту. Заставляли работать!   И этот принудительный строй многие до сих пор поминают  добром!
   Посмотрев на ошеломленного собеседника, Лисин продолжил:
-  Другое дело – сейчас! Работаешь ты или нет - это твое сугубо личное дело. Никого оно не касается: ни соседей, ни власть, ни все общество в целом! Возможно, только семью: жену, если ты мужчина и имеешь детей, и никто больше тебе не указ. Если ж ты незамужняя женщина – и того проще! Живи как сама пожелаешь!   
   На это Егор Фомич  заявил, что лично он был бы рад  оказаться опять в той единой команде, команде энтузиастов, созидателей светлого, пусть, иллюзорного завтра. Опять оказаться в сплоченном рабочем строю.
- Жалко, что годы не те… Да и строя уже нет никакого: каждый бредет в одиночку,  сам не зная куда.

     Погода стояла довольно прохладная – был конец октября, собирался то ли дождь, то ли снег, собаки, хорошо нагулявшись, зябко жались к ногам, и      хозяева их стали прощаться, но тут появился дополнительный повод для рассуждений по начатой теме. С Лисиным  поздоровался проходивший неподалеку мужчина в брезентовом плаще и такой же брезентовой шляпе с обвисшими от длительной  носки полями. Он толкал перед собой ручную тележку, груженную чем-то тяжелым. Груз был накрыт таким же брезентом.
   Ответив на приветствие, Семен Борисович задал вопрос:
- Чего-то ты поздновато сегодня, Михалыч?..
- Проспал, - ответил сипло прохожий, не прекращая движения. – Вчера вечером сердце прижало, напился пилюль и - проспал… Но ничего, успею… У меня там место забито…
  Приятели некоторое время, молча, смотрели на то, как удалялся Михалыч. Он преодолевал героически рытвины, усложнявшие путь, скрип колес его затрапезной тележки еще долго слышался им в утренней тишине.
- На базар потащился, - прокомментировал Лисин. – Торгует там разными железяками…
   Ползунков знал этот вид торговли. На окраине городского рынка, прямо на земле, на обрывках газет, коробов и прочих подстилках такие торговцы раскладывают разный хлам: старые инструменты, ключи от висячих замков, болты, гайки, шурупы... Иногда эти вещи свои, принесенные ими из дома, иногда их приносят  знакомые и просят продать за скромную цену.
   Здесь свои порядки и принципы.   Первой полученной от нечастой продажи купюрой продавец обмахивает – на фарт - свой товар, и к нему тут же начинают сползаться соседние коммерсанты - предлагают скинуться на обмывку. К концу торгового дня – где-то к двум-трем часам здесь уже слышатся пьяные голоса. Здесь, в основном, собираются те, кто  лишь на ступеньку находится выше совсем опустившихся лиц - того, кто ищет себе пропитание в мусорных баках и ящиках.
   Ползунков удивился панибратскому отношению своего приятеля к прошедшему мужику.
- У тебя и в этих сферах знакомство?..
- Судьба играет человеком,- туманно ответил Семен Борисович. - Знаешь, кем был Михалыч до перестройки?..
- И кем же?..
- Главным инженером проектного института!.. С перестройкой все проектные дела прекратились, и институт остался без дела... Там, на базаре я с ним  познакомился… На даче опрыскиватель забарахлил – клапан вышел из строя. В магазинах такие детальки не продаются, я и подался на рынок. Михалыч помог.
- Чего же он так опустился?.. Все его уровня люди и после перестройки остались в седле… А с его-то таким положением вся тогдашняя обстановка позволяла урвать для себя что-то солидное…
- Не урвал, как видишь.  Порядочным себя посчитал… Не вписался в специфику российских рыночных отношений.
- А порядочный человек в них и не впишется! – подхватил Ползунков интересную мысль. - Что такое нормальные рыночные отношения?.. Это -производство и продажа своего товара. Я хочу подчеркнуть – своего! Посредники при этом, конечно же, будут, они даже необходимы в отдельных моментах, но главную роль играет производитель!.. А у нас все перевернуто!.. У нас есть производство своего чего-нибудь значимого?.. Вот то-то оно… Все или почти все завозится из-за границы!.. У нас эти отношения свелись к простой спекуляции! Купил подешевле, подороже продал! Вот и вся рыночная система в нашем отечестве!
- Но он все же – торгует! – сказал не очень уверенно Лисин,   – Как ни крути, а это  тоже – элемент свободного рынка!
- Вот, вот! Элемент! – воскликнул запальчиво Ползунков. - На таких элементах весь наш народ и вынужден прозябать! И еще на крохах от огульной продажи ресурсов!..
   Егор Фомич ощутил прилив негодования. Он был до глубины души возмущен тотальным разорением страны и тем, с каким цинизмом и наглостью современные политиканы возлагают за это ответственность на советскую власть. Через прирученные СМИ они обвиняют ее в деспотизме и попутно вешают на нее свои же грехи. Внушают народу, что это советская власть виновата в том, что разрушена вся экономика, что людям живется так плохо, что лютует инфляция, что денег сейчас не хватает на еду и лекарства…
- Да если бы при советской системе были такие высокие цены на нефть и на газ,- давился Егор Фомич возмущением,- народ жил бы сейчас как в раю!  Весь бы народ, а не только отщепенцы и прохвосты!.. Что после нас останется нашим детям и внукам?..- завершил он горячую, но немного сумбурную речь правомерным вопросом. - Какими словами они будут нас поминать?!..
- Не нас, а наших правителей,- попробовал парировать Лисин
- Не обольщайся! То, что у нас такие правители – это, в первую очередь, наша вина!.. Нас, обывателей!.. Это мы их таких выбираем!.. Или не выбираем – по глупости не ходим на выборы!.. Кстати, нас уже обвиняют!  Правда, пока не внуки, и правнуки, а именно те, кто сегодня при власти. Слышал, наверно, их словоблудия: «Какой народ, такая и власть! Каков народ, такова и милиция, таковы депутаты, армия, медицина…». А наши потомки, тем более осудят нашу беспечность преступную… Ты о них думаешь?! Как они будут жить, когда в стране не будет ни нефти, ни газа, ни дров?.. А именно это ожидает нас в  ближайшее время…Что  будут твои внуки говорить о тебе?!..
- Мои дети и внуки поселились в Америке, - сказал  Семен Борисович с гордостью. – Им теперь все равно, что останется здесь…
   «Побежали, как крысы с обреченного судна!» - подумал с презрением Ползунков, но ничего не сказал: им  завтра снова придется  встречаться. Усилием воли он подавил неприязнь и переключил свои мысли на  человека, ставшего по  недоброй воле правителей заурядным хламъевщиком.
 - Ведь надо было ему как-то переломить себя, - произнес он задумчиво. - Не просто, наверно, было ему,  бывшему руководителю так опуститься. Надо было  преодолеть тяжелый  барьер... Психологический, я имею в виду…
- Вон ты о чем, - отозвался Семен Борисович. - Помогли ему осилить этот барьер. Такие же неудачники помогли. Там  больше десятка таких же как он. Учителя,  врачи, инженеры…

    Ползунков шел домой и размышлял над значением слова «свобода». В  голове его  появились первые строки нового опуса: «На ветхом пешеходном мосту, продуваемом всеми ветрами, гигантскими кочками стынут бывшие руководители предприятий, врачи, педагоги, другие ученые специалисты. Сидят солидные люди, люди, умудренные опытом, владеющие полезными знаниями. Такие люди бесценны в любом уважающем свой народ государстве, а они здесь сидят, как рыбаки на безрыбной реке,  и уныло ждут покупателя на принесенные ими из дома вещицы. Это их единственный способ спасения от абсолютного обнищания.  Но кое-кто говорит, что зато они абсолютно свободны! Они могут сюда даже не приходить. Никто их не упрекнет, не назовет  тунеядцами, никто не заставит  их придти сюда завтра или в какой другой день. Свобода бездействия у них абсолютная!..
   Безжизненных кочек с плесневеющим в них интеллектом становится все больше и больше. Мост под тяжестью их уже зашатался и в любую минуту готов обвалиться…»

   Егор Фомич растрогался над этой трагедийной картиной, и ему захотелось немедленно изложить ее на бумаге. Он поднял на руки дрожавшую собачонку и ускорил шаги.

 2011 г.