Как русские градоделят... Век XVI

   
   Струг причалил к подножию пологого склона. В непросветной чащобе вилась узкая пройма, червонея древесными опадышами. Стрельцы и Степан углубились в лес. Трое остались с караульщиками пяти суденышек, застывших на причале, надо полагать, до весенней ледотечки.
 
   - Далёко? - спросил Степан у переднего, Рябова.
   - Да помене двух поприщ.

   Трижды за время езды слушали недальний вой волков.
   - Заточные места. - Покачал головой Бердыш.

   Лесная "улочка" оборвалась как-то сразу. Выбрались на обширное пустоплесье. Посреди разбросаны сиротливые постройки. Больше всех - бревенчатая изба, крепкая, в два жилья - воеводская. Тут же - прикидки под храм, амбары и приказ. Рядом помечена земля, вероятно, будущего детинца, забранная вместо высокого частокола колышками и рогатками едва потолще среднего прясла.

   Подальше колодцем сложены четыре бревна. Под башню - крайнюю левую к серевшему над кронами поясу реки. Почва иссечена сакмами и вмятинами от бревен. Мужики, отдыхая на толстом незамшелом лежне, опутанном ремнями-вервями, хлопают глазами на галиц, что деловито копошатся по верхам плотно пригнанных слег. Четверо сбивают крепкое перевесище - рычаг для подъема бревен.

   - Бог помочь, мужички. - Окликнул их Степан.

   - Какой помочь? - мрачно отозвались из избы. - Втору неделю лежень валятся. Половина мужиков кровянкой мучится, другие на заметах охотничьих. А на носу пух небесный. - Из низкой двери вылез толстый низкий середович. Седоватая бородка, рачьи глаза. Синий засаленный кафтан туго перепоясан расшитым, но линялым кушаком.

   - Эге, никак к нам прибавка, - жизнерадостно пропел он, зорким глазом выдернув новоприходца.

   - Степан Бердыш, нарочный из Москвы, - спрыгивая с коня, поморщился от рези в зашибленном мосле.

   - Господи! То не моя вина, что дело стрянет. Народишки-то - с котий котях. А тут холода. - Торопливо залопотал толстяк. - И князь Григорий Осипович 3асекин, коего прочут в воеводы, как заехал сюда по весне, сдвинул застройку от реки на эту вот вышину, и напрямки в Казань подался, улаживать там всякое. А мне велено сготовить жилье для работного и тяглого люда и лежней навалить для стен, сколь удастся. Но крепостной лес плотами по весне сверху пригонят. Князь суров, но с опытом: засечную черту в Алатыре вел, черемисов гонял.

   - Полно. Не с тем сюда, - пресекая стариковский воркоток, Бердыш уже правил дозор, - знамо дело, осенью детинец не поставить, - с любопытством глянул за угол дома - по виду не младенец возрастом. Там, за ним имелось еще несколько сооружений: длинная приземистая изба с волоковыми окнами - явно для мужичья, пригон для домашнего скота и жердяная коновязь, которую уже начали сносить, наверное, для замены добротным зимним вороком. Иных следов городского зодчества на холмистой залысине не наблюдалось.

   - Радостно видеть свежего человека. - Лукаво отметил старик, дыша часто, но не тяжко. Тут спохватился, что давно пора представиться. - Ванька Стрешнев. Голова, то есть почти голова по... строительной как бы управе.

   - Угу, - кивнул Бердыш и продолжил осмотр. - И сколько мыслите башен?

   - Да вить по сей части я... того, значится, не того... я более по разметке домищ да по хозяйской, значит, стороне дела. Иное - князь Григорий Осипович али Федька Елчанинов... извиняюсь - Федор Елизарьевич, приятель мой старый, первый голова, да второй воевода. Вот они люди военны и в крепостном деле сведущи. Федор - знатный градодельшик. А я хоть в Ливонии и бывал в самые жаркие денечки, да как начинал сотским в вотчине князя Засекина, так и по сей день себя тем же мню, - уклончиво плел Стрешнев. - А тут нате вам - голова. А, вообще, не суди облыжно, но вдругорядь незнакомому человеку не след про дело слёта сказывать. Оно, конечно, и лицо у тебя в меру, значится, достойное и стать...

   Льстивые "гимны" Стрешнева оборвал хохот - до Бердыша дошло-таки: увертливый старик вроде и опасается разгневать царского гонца уклончивостью, а с другой стороны, и в самом деле не совсем доверяет. Незнакомец как-никак.

   Опасная грамота успокоила Стрешнева. Он даже порозовел от довольства. Виделось: по норову человек добрый и радушный, на непривычном посту чувствовал он себя неуютно. Язык Стрешнева развязался. Степан узнал уйму новостей. О переходе Мещеряка на Яик и о тотчас нанесенном его ребятами уроне улусным мирзам. О застройке крепости. По мысли Стрешнева, стены острога удобнее ставить четырехугольником (100 на 120 саженей), с восьмисаженными башнями по углам. Обойдя просторное пустоплесье, Бердыш в целом одобрил эту затею, но внес предложение: смотрящие в степь стены усилить дополнительными башенками, что отвечало, оказывается, и плану Засекина.

   В данное время по месту самарского градостроительства кормилось до сотни стрельцов, чуть больше мужиков, свыше сотни голов лошадей, немного домашнего скота. Гарнизон располагал сорока самопалами, полусотней пищалей, четырьмя пушечками. Пороху не хватало. Подножного корму тоже в обрез. А хошь не хошь, нужно дотянуть до весенней оттепели, дабы приготовить все требуемое для воздвижения крепости и по возможности раньше начать закладку стен.

   Известия о выкрутасах казаков встревожили и омрачили Степана. Не ко времени, совсем не ко времени взялись они злобить своими "шалостями" ногаев. В любой день разъяренные орды могут хлынуть на Самарскую луку. И тогда: прости прощай давняя мечта правительства об оборонительном орешке в этом пустолюдном, но бесподобном месте.

   До вечера Бердыш со Звонаревым успел съездить к реке Самаре, что в двух с половиной верстах от застройки. Убедился в редкостно выгодном расположении будущего городка. В самом деле, что может быть лучше? С двух сторон - большие реки. Отличная гавань. Широкий холм, с которого на многие поприща просматривается степная низина. Самара, безусловно, обещала стать незаменимой перевалкой для торговых кораблей и воинских частей, крепостью-портом, а также дозорной высотой за степями и реками Волга и Самара.

   Ближе к ночи Стрешнев, Бердыш и десятские расселись на длинных ослонах в огиб гладко струганной столешницы. К полному изумлению Степана хлебосольный "почти голова" выставил подносы с жареными гусями, козлятиной и два кадушкообразных сосуда с невесть откуда взявшейся в такой глуши царской романеей.

   Выпили крепко, закусили жирно, толкнули самые замысловатые здравицы. За здоровье государя, Ближнего боярина Годунова и всех вельможных бояр, за сидящих за столом и за погибель всяких супротивников, начиная от Батура и кончая малоизвестными ногайскими султанчиками. За славу Москвы - третьего Рима. За процветание Самарского городка...

***
…Любовь превратила время в быстротечную реку. Они встречались не ежевечерне, а через день-два. Прогал между свиданиями, заполненный текучкой по укреплению детинца, допекал Степана почище тянучего свинца. Зато спустя два с лишним месяца, оглядываясь назад, он поразился, сколь резво они промелькнули. В своенравной памяти отпечатались лишь дивные, драгоценные мгновенья редких и недолгих встреч. А между - темные провалы будничной серятины.

Город тем временем раскинулся на сотни шагов. Пахнущий свежим лесом детинец раздался обширно, взметнулся над склоном на три сажени. Почти достроили церковь. Оставалось только ограничить межевые черты для будущих слобод.

Верстах в трех от города к северо-западу, недалеко от бывшего стана Барбоши, Елчанинов по совету Кольцова затеял лесоповал. Ладный дубовый лес, отличные сосны. Хоть под стены, хоть на корабли. Отсюда огромные стволы стаскивались к воротам детинца, где их тесали, а из готовых лежней справляли доски, брусья, бочки, челноки, бусы.

В червень приступили к закладке верфи, вдоль причала растянули вместимую складскую избу, сооружали новые лодьи. В порубках и на лугах устраивались первые пастбища.

Город Самара живо и жадно бился, сучил, стучал, скреб, скользил, дышал, кричал, кормился, подтягивал, наблюдал, внимал, учился, познавал… как и положено крепенькому, любознательному младенцу.

В начале месяца-липеца к самарскому причалу со стороны Казани прибилась целая флотилия. Всполошенные стрельцы ударили в набат. Но с головного корабля замахали хоругвью. Через полчаса Самара приняла первых гостей. Толмач из Москвы Бахтеяр, три царских посла, направлявшиеся в улусы ногайских султанчиков: Иван Страхов – к Кучук-мирзе, Ратай Норов - к Араслану, Федор Гурьев - к Урмахмету. Правительство велело им убедить видных мирз в целесообразности к правомочности закладки русскими новых крепостей.

Послы сообщили, что в дне пути отсюда - "владыка четырех рек с царской хартией" крымский царевич Мурат Гирей. Путь Мурата также пролегал в Астрахань, где влиятельному царевичу предлагалось возглавить и сплотить русское соединенье кочевых прикаспийских племен и народов.


Эпизод романа «Степан Бердыш, или Горький мед Жигулей» (1985)

Использована репродукция иллюстрации Юлия Колесника к роману


http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=26#26