Внепрограммый объект

Продолжение событий рассказа «Пробить пространство»

- Живем мы, конечно, вечно, но только один раз!
 
С такими невеселыми мыслями, Гапечкин вошел в дом. Отстраненно прошел мимо сочувствующих и любопытствующих, поднялся на второй этаж, дверь в комнату покойника была закрытой. «Не по-людски», - отметил про себя Гапечкин и наотмашь распахнул дверь, тут же в грудь вонзился невидимый, но остро ощущаемый предмет, нечто напоминающее железную трубу, ржавую, с тупыми рваными краями.
 
  - Труба, - сказал Гапечкин, одним словом классифицировав и инородный предмет, вонзившийся в его грудь и состояние дел.

 Сашей было два (не двое, а именно два) – один  лежал, как положено, лежать покойнику, другой сидел на первом, поджав колени под грудь, обхватив голову руками.
Глаз находился тут же у входа, он смотрел на обоих Саш и ничего не выражал. Родители Саши стояли в углу. Царицына, завывая какое-то заклинание, вытанцовывала вокруг усопшего, тараща глаза в потрепанную книгу.
 
 Невидимая труба, вонзившаяся в грудь, начала вращаться, пробуривая скважину. Труба имела не только рваные края, но и овальную форму, отчего бурение происходило трудно и больно.  Грунт выбрасывался наружу, образовывая в груди скважину.
 
Второй Саша, тот, который сидел на мертвом Саше, увидев Гапечкина, попытался встать навстречу, упал, задрыгал конечностями, словно перевернувшийся лягушонок.  В грудной скважине Гапечкина начала проявляться уверенность в необратимости пустотных образований. Жить не хотелось! Просто не хотелось. За ненадобностью. Равнодушие Глаза, алчность Царицыной, бездействие родителей и пустая боль Гапечкина - четыре элемента отрицали наличие жизни. Но в комнате находился пятый элемент. Четверо пришли сюда из-за него. От «лягушонка», дрыгающего лапками исходила отчаянное желание жить.

Гапечкин сделал движение навстречу Саше, тут же невидимая труба забурила, аж искры из глаз посыпались. Гапечкин зажмурился на мгновение, напер на трубу, сделал шаг, потом второй. Труба бурила, неустанно выбрасывая содержимое, угрожая сделать Гапечкина пустым. Царицына ускорила ритуальный процесс.
   
Шаг третий… наконец-то он смог дотянуться до  Царицыной, чтобы схватить ее за руку, но та увернулась. Вторая и третья попытки не принесли желаемого результата. Звук буровых работ перебивал визгливую напевность заклинаний. Гапечкин невольно перевел взгляд на свою грудь, он понимал, что труба невидимая, потому ужаснулся, увидев ржавые осколки, торчащие из груди. Под ними пустота, которая ничего не принимала и ничего не выдавала. Замкнутая пустота, как коррозия продолжала разъедать тело.
 
- И хрен с ним! – в душе махнул рукой Гапечкин.
 
Он резко выпрямился,  выставил в сторону левую ногу, чуть присел, подпрыгнул и, издав рык дикого зверя, решающим рывком выхватил у Царицыной книгу. Все замерли, включая перевернутого Сашу-лягушонка. Название книги «Успокоение умерших душ с их последующим препровождением в райскую обитель», окончательно рассердило Гапечкина. Отбросив книгу, он схватил Царицыну за шкирку, и поволок из комнаты, вниз по лестнице, прочь из дома Бориса, при этом громко бранил ее:

- Шляешься, сука, где попало, вот я тебе задам дома, тварь подколодная, ты у меня попляшешь, шлюха бесстыжая.

Сочувствующие и любопытствующие предпочли не вмешиваться.
 
На улице, Гапечкин швырнул Царицыну на землю, будто она была мешком соломы, уселся сверху на ее лопатки, отчего та взвыла. Отполз по спине к заднице, задрал ей юбку, снял с себя ремень, и прошелся им по царицыным ягодицам. Затем он встал, вернул ремень на законное место, и, не оглядываясь, пошел домой, насвистывая немудреную мелодию. Невидимая труба продолжала торчать из груди, но буровые работы прекратились. Состояние нормализовывалось, лишь облегченно вздохнуть не было возможности.

Дома гости спали. Гапечкин прошел на кухню, поставил чайник, и начал писать. Сюжета не было, за стилем он не следил, просто писал. Просто, ни о чем. Писал и все. Что на ум взбредет.

Чайник кипел. Гапечкин писал. Из комнаты доносились возня и мычание, Гапечкин слышал и продолжал писать, будто кто-то диктовал текст, и отстать от диктующего было смерти подобно.

«Что есть – грех? Поступок! Поступок всего лишь действие, а действие всего лишь механическая реакция на возбудитель. Ты поступаешь так, как поступаешь - пока ты в общей программе. Пока ты делаешь, так как велит программа – тебе ничего не угрожает.
Но однажды приходит любовь, приходит некстати, не такая, какой ее представлял, не к той, не к тому, и всегда некстати. Приходит и требует действия. И действие это в программе твоей записано под грифом «Грех». Но любовь сильнее тебя. Ты действуешь! Сбой! Защита снята! Дальше сам. Один на один. Ты грешен! Ты вычеркнут из программы. Не бывает не грешной любви! Не может быть любовь грешной! Сбой! Накладка. Дальше сам! Дальше - куда?
А любовь? Ты говоришь - грешной любви не бывает? Правильно, грешной любви нет. Есть похоть, ответственность за которую возлагают на Сатану, а исправление – на Бога. Согрешил, настрадался, помолился, покаялся, и ты чист? Да ты чист, если взваливаешь на себя груз последствий. Если – нет?
Остается плод твоего греха. Так сказать, космически непрограммный объект. Эпизод Сатаны. Ответственность за него несет Сатана. А ввод данного объекта в общую программу космоса осуществляется Богом. Таким образом, появляются люди Силы. Люди искаженного пространства, но, тем не менее, с кожей, костями и кровью, снабженные органами чувств никак не меньше родившихся по программе. Им дано влияние и отнято начало. Им выпадает сектор «приз» на рулетке жизни, и они вынуждены принять решение: взять приз, или продолжить игру».

Гапечкин прочитал написанное его рукой и подумал - «О чем это я»? Он встал, выключил чайник, взял с полки пивную кружку, наполовину наполнил ее заваркой, положил кусок рафинада, долил кипяток, накрыл тарелкой, диктовка продолжилась:

Выпью крепкого чаю,
Отойду от окна,
И вконец одичаю,
И останусь одна!

Через толщу столетий
Не вернусь в бытие
Из распущенных сплетен
Вышью лико твое!

Среди мёртвых идиллий
Невозможно бродить,
Меня словно забыли,
И заставили жить!

- Это же Саша! - обрадовался Гапечкин, перечитав строки.

 В дверном проеме нарисовалась Царицына, руки она держала за спиной, будто арестантка. Над ее головой находился Глаз в явно веселом расположении духа. Гапечкина сия картина рассмешила.

- Петенька, завтра я должна ехать в Москву на очень важный семинар.

- Скатертью дорога, в смысле, всего хорошего. Ах, простите, гости заняли все спальные места. Могу предложить лавочку за забором. Кстати, как ваша очаровательная попка? – Гапечкин вплотную подошел к Царицыной, и неожиданно для нее, вытащил ее руку из-за спины. Она растопырила пальцы, но Гапечкин успел заметить, что до того ее кисть изображала фигу.
 
- О, мадам, не надо меня так бояться. – Гапечкин прижал к своей груди ее растопыренные пальцы, во второй руке он держал чайник с кипятком. Как бы невзначай Гапечкин стал наклонять чайник носиком к полу, продолжая объясняться даме в любви. Царицына боялась, мычала, пятилась, терпела брызги кипятка, которые оставляли на ее ногах замысловатый магический рисунок. В конце концов, ее глаза достигли наибольшего радиуса расширения, она вытащила из-за спины вторую руку, в которой находилась ветка какого-то пахучего кустарника. Стала тыкать веткой в лицо Гапечкина, вероятно выполняя этим магический обряд. Сама же Царицына театрально оседала на пол всею своею массой. Мычала, махала веткой, и оседала, пока не достигла пола. Достигнув же, она стала барахтаться руками и ногами, будто тонула, или, наоборот, училась плавать, умудряясь при этом вращаться вокруг своей оси.

За Глазом показалась одна из гостей. Она удивленно смотрела на демонстрацию акробатических способностей Царицыной. Гапечкин, игнорируя происходящее, сел за стол спиной к циркачке, пил чай мелкими глотками, и думал. Ни о чем. Просто пил крепкий чай и думал ни о чем. Чай сводил скулы, туманил мозги, делая их вязкими, тягучими. Серое вещество отказывалось держать какую-либо форму, словно сладкая «ириска», оно обволакивала малейшую попытку сделать окружающее четким. Зато прояснялась некая другая информация, кем-то, когда-то, и для чего-то записанная, закодированная, спрятанная в виртуальную часть мозга. Вот она есть, и вот ее нет. Ты ее трогаешь, щупаешь, нюхаешь, а материально доказать ее существование не можешь.
 
Саша был рядом. Он был настолько осязаем, что почти материален… Гапечкин начал быстро записывать строки, уже совершенно не понимая, кто их автор. Он - Гапечкин, или Саша, или нечто, называемое музой, вдохновением, наитием или той самой «дурой», которая катит.

На дороге Бога – Дорога Дьявола!
Кто может пройти другой тропой?
Чтобы понять – надо вернуться
К последнему Началу…
Для каждого свой Страшный Суд!

Два князя мира мне крылами стали,
И подняли над миром,
И мир мне показали
До глубины веков –
Налево и направо…
Но что мне эти знания?!
Что ваша власть над смертью?!
Любовь взамен отняли.
Пусть я умру, пусть камнем,
Травою под ногами,
Простою пылью стану –
Слова! Слова, и только!
Бессмертие – оковы,
И смерть – не избавленье.
Вы видимы, но вы –
Химерности  творенье.
Не стану с вами биться,
Мы в разных измереньях,
Я остаюсь на небе,
И возвращаюсь в землю.
Два князя мира мне горбами стали,
И низко наклонили,
К лицу Земли прижали.

Не торжествую - хоть и побеждаю.
Мне смерть страшна, но я умру не с вами…

        Какой бред! - сказал Гапечкин вслух, - На дороге Бога – дорога Дьявола?

        Из грудной скважины появился теплый ветерок, нежно погладил щеку Гапечкина, потеребил волосы, вновь залетел в грудь и улегся, оставив приятное колыхание мягкого тепла. Гапечкин обернулся, Царицына по-прежнему барахталась вокруг своей оси, гостья стояла в дверном проеме с замумированной улыбкой.

- Меня зовут Петр Данилович, - он добродушно обратился к гостье, - я являюсь ассистентом госпожи Царицыной. К сожалению, она должна отправиться на очень важный семинар в столицу нашей родины. Не волнуйтесь. Я вас приму, и решу все ваши проблемы.
 
Царицына мгновенно перестала барахтаться, села на полу спиной к Гапечкину, лицом к гостье и Глазу, и сказала:

- Он шутит. Я приму вас в десять утра, а сейчас я должна идти, - она ловко встала, взялась руками за боковые швы юбки, и, то ли юбкой почесала задницу, то ли задницей пригладила юбку. После чего ушла.

- А где же вы будете спать? – спросила гостья.
Гапечкин как мог, обаятельно, улыбнулся, пожелал гостье спокойной ночи, и отвернулся к рукописи и чаю.

&&&&&&&&&&&&&

(отрывок из романа «Дойти до жизни»)