Смутное время

Исторический период конца 16 – начало 17 века не случайно называют Смутным временем. В глубине этого слова гнездится множество жутковатых ассоциаций, которые вызывают образы чего-то нечистого, пугающего, враждебного, темного… Несчастная страна погрузилась в непроглядный мрак, ее  терзали страшный голод, жестокие лишения, лютая междоусобица. Тогда и на самом деле все стало смутным: божились не веря, клялись, чтобы обмануть, служили, чтобы предать. Среди деятелей той эпохи мы находим и беззастенчивых дельцов, умело превращавших чужие жизни в звонкую монету,  и беспринципных авантюристов, готовых встать под любые знамена, и благородных Дон Кихотов, которые стали игрушкой в руках коварных вождей.
Но среди разнообразия лиц и человеческих типов выделяется одна категория людей, которых не смял вихрь безверия и отчаяния, они твердо верили тому, что никогда не обманывает: Богу, правде, родине. В дикой вакханалии вселенского хаоса, в кромешной тьме исторической путаницы, в которой кружились лжецари, лжепастыри, лжепророки,  они упорно шли своим путем, ориентируясь во мраке по никогда не гаснущим звездам. Именно они спасли страну.
Когда поляки осадили Смоленск, то сопротивление осажденных с военно-политической точки выглядело бессмысленным. Какой смысл воевать против могучей армии, которая уже захватила столицу? Король Сигизмунд  объявил  царем Московии своего сына Владислава, и новоиспеченный монарх ради русского трона даже пообещался принять православие. Боярская Дума уже склонилась перед неизбежным и теперь жалобно вымаливала себе выгоды от новой власти. А тут, как кость в горле, какие-то глупые смутьяны взялись воевать, не желают гнуть спины перед новым господам! Упрямцам предлагают покориться: какой смысл проливать кровь, ведь страна уже сдалась. Но воевода Шеин с горсткой защитников отказывается: мы умрем, но ворота врагу не откроем. Благородные шляхтичи, кичащиеся своей рыцарской отвагой, и немецкие ландскнехты, пришедшие в суровые края за поживой, с недоумением смотрели на охваченный огнем полуразрушенный город, и диким, неразумным, абсурдным и потому опасным казалось им это нелепое упрямство. Дым пожарищ, висящий над городом, таил в себе что-то зловещее, словно был частью неведомого мистического обряда, призванного пробудить древние спасительные силы.   
Случилось чудо. Известие о том, что древний русский город держится, прокатилось по стране, будто набат,  и люди очнулись от парализовавшего их волю и совесть морока.  Пламень, горящий над гордым городом, развеял тьму и страх.  Те, кто было смирился с неизбежностью, вдруг осознали: в дрожащем свете пламени, охватившем Смоленск, их покорность – это предательство, их слабость – это трусость. Почти погибшая была страна, орошенная живой водой неугасимой веры, пробудилась, и богатырская сила загудела  в сердцах.
Начинается повсеместное брожение, распространяются грамоты, призывающие к сопротивлению, создается народное ополчение. Как будто бы бессмысленное упрямство горстки храбрецов всколыхнуло людей и пробудило в них чувство родины.
Теперь, когда оглядываемся назад, мы понимаем безусловный, священный смысл того непокорства, который проявили жители Смоленска. Это вовсе не слепота фанатиков, а безотчетное выражение древнего чувства, которое зовет нас защищать свой дом, если даже рассудок говорит, что это бессмысленно. Но будто бы бессмысленное в настоящем упорство открывает высокий смысл в грядущем. Сегодня мы, жители огромной страны, испуганно пятясь от глубокой бездны той уже далекой от нас Смуты, осознаем величие «упрямцев», которые спасли для нас культуру, язык, веру, достоинство, родину.