Повести Белкинда

14. Тяжкие минуты

                И моя мечта – попасть в яблочко.
                Червяк

 Как сильно всё изменилось! Белкинд с изумлением оглядывал свой десятый «В». Казалось, все вросли в землю. Мельтешил ниже уровня глаз плечистый Кукся, граф Брабанцио измельчал, и Тырин, и Праксин, и… да полкласса добрых молодцев оказались от него по левую руку в физкультурном, разумеется, ряду. Только други ближние как были выше него, так и остались. Петрянов на целую голову, а Сбитень на полголовы. Из-за них и изумился. Всё же в мире относительно, а относительно друзей он и не вырос совсем. Раньше их усами обзавёлся, а теперь даже бородой, ещё, правда, жидковатой, но тут только начни бриться. Так отец говорил в ответ на просьбу дать Володе бритву перед школой.
Мучимый проблемой побриться, Белкинд, присев на передней своей парте, объявил друзьям:
– Слушайте, други, день рождения когда у меня, помните?
Те почему-то стояли, нетерпеливо постукивая резиновыми копытами. Долговязый Юрка заявил прямо:
– Вовка, оставь предисловия, скажи что дарить, и пошли девчонок разглядывать.
– Юр, сообрази, что мужику с растительностью…
– КосУ и кОсу тебе надо. Ну, пошли…
Сбитень, неспешно послушав эту болтовню, не стал уклоняться от ответственности.
– Бритву мы тебе точно подарим, ага, Юр.
Ну, это, как говорит Любовь Ивановна, очевидно.
Девчонки, стоявшие в коридоре отдельной кучкой, вдруг вытянулись и пестрой змейкой зашуршали прямо перед их носами.
– Вот как оно в миру, и себя показать, и на людей посмотреть, – пробормотал Юрка, оценивая в процессе медленного проползания многоглазой девозмеи размеры массово возникших женских округлостей.
– Ну, что девчонки, нагляделись на нас?
– Молчал бы, Юрий долгорукий, не тебе смотрины.
– Значит, мне? – не выдержал Белкинд.
– И не тебе, а усам твоим пригожим.
– А я, значит, сам, ни на что не пригожусь? – продолжил игрища Белкинд, разглядывая полногрудую Майникову, приостановившую движение, но не проронившую ни слова.
– Очень даже пригодишься, – ответила за неё рослая Лена, проехав по нему своей грудью скифской, ну, ещё не бабы, а, скажем скромно, заждавшейся девушки.
А Белкинду много ли надо? От такого касания он вспыхнул, как иссохшее дерево. И так и горел до конца уроков.
В таком виде он и прибыл на тренировку. И там получил за несоответствие роста и достижений.
– Да, Владимир, вырос-то ты вырос, но пока это в пользу тебе не пошло.
– Давно не тренировался, Феликс Ильич, – стал оправдываться Володя густым, почти шаляпинским басом.
Груз грусти не сполз с Володиных плеч даже в парилке. И душ холодный не взбодрил. Учения Мечникова о дисгармонии в процессе роста организма человеческого он в те дни ещё не знал, но сами эти дисгармонии тащил на себе, как тяжкое песочное чучело, на котором отрабатывались броски, смертельные удары и удушения. Вот как раз сегодня это чучело его самого чуть не удушило. Меньше был, так оно само почти валилось через него, а теперь рванул, да не тут-то было – сам упал и песчаный дурак на него свалился, придавив горло увесистой культей.
После тренировки все, кроме солдат, пошли наверх в кинозальчик. Здесь обычно проводились теоретические занятия, и не только по самбо. Спортшкола милицейского резерва готовила из них элиту сыскной милиции. Это надо понимать просто. Большинство участковых милиционеров в те времена делались по-быстрому и всё больше из крепких, но, увы, малообразованных деревенских парней. Их, конечно, учили и некоторым приёмам, к примеру, как вывести хулигана, не вступая в драку. Ну да, за шиворот правой, левой блокировать левую, ухватив запястье, и двигаться не просто сзади (ногой может ударить), а чуть слева.
Но эти пустяки Арсинай проскочил с ними давно. Он учил своих питомцев приёмам куда более капитальным. Вот и сейчас наверняка будет фильм про драку с анализом каждого фрагмента. Или ещё может быть анализ походки. Все знают, что на лице человека много чего про него написано, но мало кто знает, что и как о человеке рассказывает походка и вообще манера двигаться. Володя, которому зрение позволяет разглядеть лицо только с расстояния метр-полтора, немалую пользу извлёк для себя из этих теорий походки. Друзей и, главное, врагов стал узнавать на расстоянии ста метров. Ну, это примерно так же, как натренированный астроном видит небесные события там, где рядовой олух только смутные пятнышки. Олуху все пятнышки на небе на одно лицо, как китайцы для европейца.
Сегодня Володя сел в этом зале примерно так же, как песочное чучело. То есть почти лёг, опираясь задним местом на край сидения. Милиционером быть не собирался и драк не любил. К тому же подкисшее настроение убило его обычное любопытство ко всему необычному.
Но в тот день речь пошла не о драках, а о приемах слежки. Ну, это как следить, чтоб тебя самого не выследили. Главный фокус, как выяснилось тут, – уметь быстро переодеться.
После теории и фильма Коназ продемонстрировал нечто вживе.
Двое ассистентов прикрыли Арсиная ровно на пять секунд, и он вышел из-за ширмы старухой в оренбургском платке. Под хохот мальчишек старуха сердито просеменила вдоль стены и, скрывшись за ширмой, вышла озабоченным работягой с авоськой, набитой невесть чем.
– Ну, хватит смеяться, – сменив походку, заявил Арсинай. – Через две недели будет игра на местности. Кто из вас скрываться будет, а кто следить, решим по жребию. Город изучайте внимательно. Надо ж знать, где можно быстро переодеться, где шмыгнуть от слежки. Победители получат призы.
Сказано же самим Ломоносовым: «Всякие знания при всяком звании пригодиться могут». Но Володя подумал, что лучше б такие знания никогда не пригодились.
Белкинд поднялся, чтобы тащиться домой, но Коназ его остановил:
– Дело есть, Володя. Настоящее.
Белкинду, только что обруганному недотёпой, было странно слышать от Арсиная приглашение в НАСТОЯЩЕЕ. Это ж форма похвалы.
Он осторожно улыбнулся. А Коназ, сощурив и без того узкие монгольские глаза, начал обтёсывать слегка одеревеневшего Белкинда:
– Тебя я неспроста выбрал. Ты вон как оброс – за взрослого мужика сойдёшь без грима. А дело такое. Надо нам одного хитрого преступника пару дней в уголовке подержать. А чтоб арест не вызвал лишней суеты, самое простое дело – взять в компании на пьяной драке. Ты эту драку и затеешь. Минуты две продержишься, и хорош. Там мои люди войдут и всех арестуют.
– И меня тоже?
– А как же иначе? Я что, своего агента на показ всей швали выставлю?
– И я с такой компанией ночь в камере проторчу?
– Не думаю. Мы тебя не дальше чем третьим на допрос вызовём, как выявленного зачинщика, а оттуда домой.
– А родителям я что скажу, явившись домой в непотребном виде?
– А правду и скажешь: подрался да отбился, даром, что ли, у Коназа учился.
Володя вздохнул. Увы, не верил он ни в расторопность милиции, ни в её порядочность. Наверняка оперативники отлупят за компанию и его – неважно, по незнанию или для достоверности. Почти наверняка – по незнанию. Коназ всем дуракам механизм операции не откроет. И это, к сожалению, вполне разумно. Но отлупить то ли еврея, то ли кавказца у многих оперативников руки зачешутся.
– А я могу милиционеру врезать, если он бить меня начнёт? – напрямую спросил Володя.
– Не можешь. Это уже статья, – жёстко ответил Арсинай. – Ты не сопляк, ты вооружён моими приёмами. Имей в виду – самбистам и боксёрам статья утяжеляется вдвое.
– Значит, меня ещё и отлупят за компанию. За эту паршивую компанию.
– Ну-ну. Я там тоже буду. Милиционеру за превышение тоже статья.
«Знаем мы про статьи милиционерам», – скривив рот, подумал Белкинд. Его две недели назад милиционеры забрали как цыгана со всем табором. Как он туда забрёл, смешно даже спрашивать. Ноги и руки его не раз заносили в такие места, куда и входа нет, и автоматчики начеку, где застрелят и не ответят ни по какому суду. Короче, забрёл он в табор. Сидит себе у костра. Романтика, полумрак, и цыганочки молоденькие за взрослого парня держат и себя держать позволяют. А тут бах – облава. Тех, кто с паспортом был, сразу отпустили, отобрав паспорт, а у Володи откуда паспорт? Вот и сидел он напротив стола лейтенантского. Потому и увидел, чего не цыгану никак увидеть нельзя.
Отобрать у всего табора паспорта всегда найдётся основание. Обцыганят кого на сто, а кого аж на двести рублей – те жалобу в милицию. А милиция опереточный принцип берёт на вооружение. «Мы невинного хватаем – пусть он ищет для спасенья, кто виновник преступленья – это метод лучше всех гарантирует успех». Правда, найти, какая цыганка обцыганила данного гражданина или гражданку, практически невозможно.
Милиции невозможно, а цыганский барон с этим справляется легко. Вот и являются виновные согласно жалобе деньги возвращать уцыганенные. Пришла одна цыганка, кладёт четыре четвертных, а милиционер считает бумажки:
– Десять, двадцать, тридцать, сорок.
– Как сорок? – вскакивает цыганка. – Здесь сто.
– Это по-цыгански сто, а я вижу сорок. Но я тебя не ловил, можешь идти, пусть приходит, кто сто вернёт.
Бормоча проклятия на языке, милиции непонятном, достаёт цыганка из-под юбок ещё пачку, но десятками.
Милиционер считает:
– Три, шесть…
Трёшку от червонца даже слепой Белкинд издалека отличить может. О чём громко и грамотно заявляет всему отделению милиции.
– Ну, иди, – отпускает цыганку лейтенант и идёт как немецкий тигр, в смысле танк, на Белкинда.
И вдруг цыганка, уже открыв дверь, бросает веское слово:
– Он не наш. Он сын начальника военного.
Лейтенант сразу из тигра превращается в кота.
– Верно?
– Да, я сын подполковника Белкинда. Паспорта нет, потому что нет шестнадцати, но вот мой ученический билет, – выпаливает Володя, расстреляв весь боевой дух лейтенанта.
Его тут же и отпустили, но с тех пор забит в его голову туго этот цыганский прецедент и забыть он его не может.
Служи теперь этой милиции!.. Но учителю как откажешь?
– Ладно, где подраться?
– Не подраться, а массовую драку организовать. Тут ум нужен, а ум у тебя есть.
 
Павильон с вывеской «ПИВО» оказался просто большой солдатской палаткой, укреплённой болтами и гайками на деревянном настиле. Белкинд попробовал обойти его вокруг, но наткнулся на обледенелый край оврага. Овраг, как тупая стрела, вонзился прямо под деревянный настил. Похоже, туда мочились перегруженные пивом завсегдатаи. Запаха не было, но цвет льда не оставлял сомнений. Впрочем, может, туда сливали испорченные остатки пива.
Белкинд вошёл в павильон. Там шумок, и дымок, и запах висели дружно над рожами и кружками порожними и другими, с водочным подливом. Володя, двигаясь неуверенным кружным путём, скользил, как прожектор, по лицам. Вон того длиннорукого задень, начнёт махаться здоровыми кулачищами – полпавильона уложит.
Белкинд на выданные деньги взял маленькую кружку пива, которое не любил, и много тарани, которую очень любил. Вооружившись так, он взялся вникать в механизм ситуации. Кружку пива он уронил себе на ногу, чтобы не разбилась, но опустела. Снизу оглядел – как стоят и как ходят явные завсегдатаи. Потом долго грыз тарань, оглядываясь кругом, делая вид, будто надеется, что кто-то поднесёт ему пива взамен разлитого. Потом грустно ушёл.
Павильон не ресторан. В семь вечера закрывается. До восьми вычищается от застрявших и блевотины.
Володя притащил свой набор гаечных ключей минут на двадцать позже. На пустыре вокруг павильона ни милиции, ни света. Даже луна в тот вечер ушла спать в тёмную перину туч. Спасибо старушке. Задумал он такое, что в планы Арсиная не входило. Путь ускользания – вот что он затеял смастерить. По замыслу просто – одну гайку отвинтить, и все дела. Да, но именно над оврагом, куда за ним никто с пьяных глаз погнаться не сможет, а туда ещё пролезь сумей. Но как-то же её туда привинчивали. Дурак ты, Вальдемар, их же привинтили, свободно гуляя по брезенту, а уж потом подняли его. Белкинд беспомощно оглянулся – замысел оказался дурацким. Он уже пошёл было обратно, но обозлённая мысль его так легко сдаваться не привыкла. И что же – он сразу наступил на длинный кусок толстого провода. Осталось найти палку потолще, чтоб задницу не очень резала.
А ночь уже начала выть холодным осенним воем, и руки, леденея, слушались всё хуже и хуже. Но он это сделал и повис над оврагом, закрепившись на одном болте. Потом до полного одеревенения раскачивал проржавевшую гайку и таки отвинтил её.
По сравнению с этим приключением сама операция оказалась этаким мимолётным видением. Злой до ожесточения Володя денег, выданных милицией, тратить не захотел. За такой труд должна быть и плата. Он просто влез между двумя оттопыренными задницами и стукнул по затылкам сразу двоих – длиннорукого верзилу и мощнозадого обрюзгшего работягу. Две обозлённые морды не увидели Белкинда, упавшего на пол…

Ах, это всё оказалось во сне. В действительности он вошёл в павильон на ватных от страха ногах. Перед глазами плыл туман. Успел он сделать несколько шагов внутрь, озираясь откровенно трусливым взглядом. На него обратили внимание.
– Ща будет потеха, – пробасил кто-то, чьи очертания качались перед ним как привидение.
– Ну куда ж ты влез, такой пархатый? – добавил кто-то сбоку.
– Да он сейчас уссытся, – сказал кто-то в самое ухо.

Белкинд едва понимал слова, но еврейское его нутро дух антисемитский вдохнуло до горечи, до тошноты. Он повернулся, чтобы уйти, даже убежать, но кто-то потеху решил не отпускать. Подножка остановила его поворот. Падая, он ухватился за край высокого стола, и тут сработала выучка арсинайская. Сжимая тело в комок, он вынес ноги вперёд и вверх. Всё, чего он хотел, это выскочить наружу, но левая нога споткнулась о чью-то физиономию, а правая болтанулась так, что его развернуло лицом к стойке. Рядом со стойкой он увидел слегка надорванный край брезента. Там, именно там его спасение.
Упав на руки, он, как волк, прыжками на четырёх конечностях кинулся к спасительной дыре.
Но на пути встали чьи то мощные ноги. Абстрактные, как пример из фильмов Арсиная, они не вызвали ничего, кроме отработанного автоматизма. Без зла и уже почти без страха, намертво схватив препятствующие ноги двумя  своими очень злыми руками, Володя боднул владельца ног в пах. Тот согнулся, показав Белкинду своё жухлое красно-коричневое лицо, но агент Коназа вдруг услышал сзади шум драки, и злой кураж промелькнул в бедовой голове Володи. Дело сделано. Не управляемое хозяином тело, чтобы взлететь на чужие столы, нуждалось лишь в совсем небольшой помощи. Владельцы кружек отпрянули от такого ловкача. Джигит-кавказец, опасный человек. После чего путь на волю никто уже не заслонял. Белкинд с высоты стола ласточкой нырнул к краю брезента и, чуть коснувшись одной рукой помоста, вылетел наружу, ухватив другой рукой надорванный край дыры. А там ветер и бездна. Он повис на сляпанной вчера качели, дрожащей непослушной рукой вернул брезент на болт и сделал два оборота гайкой. Потом, ухватившись за прорванную именно для этой цели вторую дыру, Белкинд выкинул своё тело на край оврага. Там он встал и ушёл вниз в кромешную темень.
Потом было тоскливое возвращение домой и две недели тяжелейшей ангины.
А был ли результат от всего этого геройства, Володя так никогда и не узнал. Как сказал Арсинай, «знание полезно для ума, а незнание для здоровья»