Забота о ближнем

   Неприятная это штука — геморрой. Ощущения, как у верблюда, которому под хвост сунули колючку, и та прочно вцепилась в шерсть: расставляй, не расставляй ноги при ходьбе пошире, все равно не выпадет. А возникает он чаще у тех, кто по роду деятельности  безотрывно на стуле сидит. Еще частенько бывает у водителей-профессионалов, заключенных — привыкли они перекуры устраивать, сидя на корточках — у всех этих людей застой крови в сосудах таза происходит, и узлы эти геморроидальные образуются. У женщин после родов тоже частенько. Но сейчас речь совсем не о них. Да и вообще не о геморрое.

   Прогуливался как-то Отец народов по кремлевским коридорам — ноги после долгого сидения разминал. Навстречу ему Всесоюзный староста шаркает по ковровой дорожке в самокатных валенках с обрезанными голенищами. Бородку острую клинышком вперед выставил, задумался о чем-то, ничего вокруг себя не замечает. Надо сказать, бородка эта очень модна и популярна была среди большевиков первого созыва. Кто только не носил ее. И Ленин, и Дзержинский, и Троцкий. Ой, да кто только не ходил с этой бородкой. Достаточно сказать, что подобной фасонной стрижкой на лице щеголяли и пламенные революционеры, и враги трудового народа, маскируясь под пламенных.  Считалось, что острая бородка придает лицу облик устремленности в светлое будущее всего человечества. Официально этот клинышек волосяного покрова назывался эспаньолкой, а острословы из народа прозвали ее козлиной.
 
   Да, так вот. Идет, значит, Михаил Иванович по коридору, никого не замечает. Сталин к стеночке тихонько отступил, да возьми и подставь ножку Всесоюзному старосте. И ведь не подхвати его под локоток, так и помял бы Михаил Иванович свою козлиную эспаньолку о ковровый половичек. А Отец народов притянул к себе за этот локоток страдальца и этак участливо вопрошает, предварительно отсмеявшись своей шутке:

   — О чем задумался, товарищ Калинин? Выглядишь нэважно, кожа на лице зэмлистого цвета. Помирать собрался? Товарищ Сталин помочь может, — пошутил и суставом согнутого указательного пальца ус подправил.

   — Рано помирать, — не принял шутку старый революционер, — господство пролетарской справедливости не установлено еще на всем земном шаре. А думы мои, не сходить ли на железную дорогу, вагон разгрузить. Денег немного заработать. Мал продовольственный паек, не хватает нам с женой. А то, в Тверскую губернию податься в родную деревню. Я хоть и в лакеях ходил и слесарил, а труд крестьянский не забыл. Родная землица не выдаст.

   — Ты нэ спеши. В деревню, эсли надо будэт, я тебя и сам определю. В Туруханский край. А паек добавлю, давно бы заявку подал. Думаешь, не замечаю, как ты с общего стола осетрину — в салфетку и в карман пиджака прячешь? Для жены стараешься? Значит, любишь. Это хорошо, но и отрываться от коллектива нэ следует. Ты на других пасматри, тоже — жены, но и про подруг не забывают. Вот воспитанник мой приедет — я его пока на периферии выдэрживаю — Лаврик, вот он — ходок по женской части. Он тебя всэму научит. Очень дамочки способствуют созданию харошего настроения.

   — Боюсь, наука впрок не пойдет, Иосиф Виссарионович. У меня супруга хоть и эстонка, а горячая, будто с Кавказских гор. Чуть что не так — сразу сковородой клеймо завода-изготовителя, что на дне у нее отлито, у меня на лбу пропечатает. А не то и коромыслом. Коромысло специально у нее для этого припасено, в углу, как бронепоезд на запасном пути, стоит.

   — И толко? — удивился Отец народов. — Жэнщины Кавказа горячие, но — покорные. Надо вам дать отдохнуть друг от друга. Я ей путевку в санаторий или лагерь выпишу.

   — Так здорова Екатерина Ивановна, не болеет она, товарищ Сталин.

   — И нэ надо ей болеть. Товарищ Сталин прэвентивно проявит заботу о здоровье жены соратника и ему отдохнуть даст.

   И ведь сдержал слово Сталин. Этой же ночью и пришли в квартиру Всесоюзного старосты. Определили супругу на отдых в лагерь. Через семь лет только домой и вернулась.