чувство клинка

Полк наш приехал летом в Палангу - на полигон, стрелять из "шилок". "Шилка" - это бронированная машина с башней, а на башне - четырехствольный пулемет и радар. Пулемет крупнокалиберный - каждый патрон размером с хороший огурец. Радар - для обнаружения вражьих сил. "Шилка" - страшная штука. Предназначенная для войск ПВО, она может стрелять и по наземным целям: любой броневик она разлохматит как консервную банку, а танковую броню хоть и не пробьет, но, если стрелять из "шилки" по танку в упор, то танк не сможет двигаться вперед - так и будет реветь и пыжиться на одном месте, сдерживаемый мощным огнем из четырех стволов.

Но это все лирика, а проза в том, что трех солдат назначили охранять шлагбаум перед въездом на полигон: меня, Алана из Владикавказа и Сергея из Барановичей.

И это была халява - два месяца чистой халявы!

Мы жили в белом домике у самого въезда. Каждый по восемь часов в сутки сидел у окна и пялился на шлагбаум, и выбегал открывать его, если ехали "свои". Остальные шестнадцать часов можно было чесать пузо на поляне. Жратву мы готовили самостоятельно, на костре. Раз в сутки появлялся старлей, который за нас отвечал - проверял, как мы несем службу, приносил продукты.

Тогда мы с удивлением обнаружили в себе способность спать по шестнадцать часов в сутки. И даже больше: тот, кому приходила очередь пялиться на шлагбаум, вставал с полянки или с кровати, где он до этого сладко дрыхнул, и шел к окну, садился на стул, клал голову на подоконник и опять засыпал, поднимаясь только для того, чтобы впустить на полигон "своих".

Однажды я дежурил, и так долго никто не ехал, что у меня затекли ноги - обе. Слышу сквозь сон - машина. Гляжу - уазик. Значит, думаю, подполковник, как минимум. Вскакиваю, чтобы бежать открывать начальству - и тут же падаю, как подрубленный: онемевшие ноги не держат - как будто их парализовало. Но хули поделаешь - надо же как-то выполнять свой воинский долг. А то по шапке настучат!

И я - пополз. На локтях. Как раненный герой на фронте. Причем шустро так пополз, хотя был и не в лучшей спортивной форме из-за постоянного спанья.

Головой распахиваю дверь на улицу, переползаю через порог и резво фигачу гусеницей эдакой цвета хаки - в сторону шлагбаума. Ног вообще не чувствую!

Из окна левой дверцы уазика высовывается голова сержанта-водилы, и глаза у сержанта круглые. Правая дверца распахивается полностью, из салона вылетает седой генерал в штанах с лампасами, и глаза у генерала квадратные.

Генерал восклицает: "Сынок! Ты чего это, а?.." - и, бодро перепрыгнув через шлагбаум, бросается ко мне на помощь. "Сынок..." - генерал склоняется надо мной, решив, наверное, что война уже началась, а его почему-то не оповестили.

А ноги у меня уже отошли немного, и я поднимаюсь перед генералом на одно колено, с трудом улыбаясь и героически кряхтя...

Генералы, те солдат всегда почему-то "сынками" называли. А полковники и ниже - никогда! Только по званию или по фамилии.

Но это тоже была лирика, а проза в том, что к нам на пост стал заезжать дядька из "гражданских", у которого были какие-то "дела" с нашим командованием. Великая Империя, а значит и ее армия, активно и весело разлагались, и все офицеры (да и солдаты, кто пошустрее) делали на этом свой бизнес, кто маленький, а кто и крупный. И вот этого гражданского человека наши командиры велели пропускать на полигон беспрепятственно.
Человек приезжал на семерке жигулей. Это была по тем временам довольно престижная машина. Еще престижней была волга, но волга - для солидных товарищей, а семерка была "плейбойской" машиной: на таких ездили комсомольские активисты, артисты эстрады и удачливые спекулянты.

Владельцу семерки было лет за сорок, он был лыс и пузат, среднего роста. Явно кавказец, и, судя по акценту, армянин. (Я в армии научился различать все акценты всех народов Империи. Узбекский отличу от таджикского, а армянский от азербайджанского. И когда в сегодняшних российских кинофильмах чечены говорят с грузинским акцентом, меня это смешит. Ну, ни фига не похож чеченский язык на грузинский - они ведь даже не родственные!) И осетин Алан был уверен, что владелец семерки - армянин. Напрямую мы не спрашивали.

Но позже, когда этот мужчина стал заходить к нам в домик на чай, он сам наши догадки подтвердил, сказав: "Я - армянин. И теперь я своим друзьям-азербайджанцам даже позвонить не могу - это для них опасно...  Горбачев - сука! И дурак..."

Приезжая, армянин никогда не дожидался, пока шлагбаум поднимется полностью, а, разогнавшись масимально, проскакивал, едва не задевая его крышей автомобиля, и резко тормозил в сантиметрах от стены нашего домика. Кавказские мужчины часто склонны к театральному поведению, это точно.

Однажды он взял кухонный нож, которым мы резали картошку, показал на дерево: "Видите, пятно на стволе!" - и коротким, резким движением кисти, не целясь, от бедра метнул нож в дерево. Нож воткнулся точно в пятно.

"Ого!" - удивились мы.

Тогда армянин всадил в дерево поочередно наши открывашку и вилку, и свой швейцарский ножик, который он достал из кармана.

Посмотрел вокруг, подобрал с земли длинный гвоздь - и гвоздь всадил рядом с остальными предметами.

"Лопата есть у вас?" - спросил он, и мы нашли ему и лопату и топорик, и эти орудия также вонзились в дерево, и точно в те места, на которые указывал нам армянин.

Затем он отошел к своей семерке и вынул из ножен, закрепленных у рулевой колонки, гигантский ножище, почти кинжал, с красивой золотистой гардой и рукояткой, покрытой сложным узором.

Армянин стал жонглировать этим тесаком, так, что стало страшно - не отрубило бы пальцы.
Затем армянин в течение получаса показывал нам, как надо метать нож в цель - и левой, и правой рукой, от бедра и из-за головы, с разворота и назад в прогибе, из любых положений и с любого расстояния.

Утомившись, он предложил нам попробовать самим.

У нас, конечно, ничего не вышло.

"Никакого особого секрета тут нет, - сказал армянин, - надо просто бросать. Каждый день -сотни раз! - надо бросать в мишень ножи. И вообще - любые острые предметы: ножницы, штопоры, стамески, хоть вязальные спицы и дамские пилки для ногтей! И тогда со временем у вас появится "чувство клинка". Вот, весь секрет..."

А у меня - вся история. И, наверное, это в большей степени лирика, нежели проза.