2 марта М. Горбачеву исполнится 80 лет

Вы думаете, что Я пришел принести покой в этот мир?
Нет, Я пришел, чтобы принести миру раздоры.
(Евангелие от Луки. Глава XII, 51.)

Одно могу сказать: Горбачев – великая и трагическая фигура.
А. Яковлев
 
26 лет назад мне в самом фантастическом сне не могло присниться, что когда-нибудь я смогу написать даже пару лояльных абзацев о новом генсеке КПСС.

Нет, нет, я «не знал лубянских кровососов» (Ф. Искандер), по тюрьмам и психушкам не мыкался.  Режим меня просто изъял из жизни еще при моей жизни.  Как и мне подобных.  Это я о судьбе дипломированных и нередко с ученой степенью «сторожей», «кочегаров», «дворников», окончивших в большей своей части наиболее престижные вузы страны.  В расцвете лет и сил они были вынуждены уйти в подполье советской жизни.  Многие из них - навсегда.  Непритязательные в быту, несуетливые, до судороги брезгливые… Такие странные светские монахи.  Такие чужие в этой стране.  И такие свои, потому что никакая другая страна таких не производит.

Стало быть, ни в каком фантастическом сне.  Но время шло.  Впрочем, мой современник знает, что после апреля 1985 года оно не шло, а стремительно неслось, словно отказалось подчиняться законам Творца.  И вот теперь, спустя 26 мгновенно пролетевших лет, я сел за письменный стол, чтобы написать эти заметки.

Довольно отчетливо понимая, что серьезное, глубокое осмысление фигуры М.Горбачева (как и фигуры Б. Ельцина тоже) и всего сделанного им принадлежит будущему, я в своих заметках изложу лишь те некоторые мысли, которые не нуждаются в долгой проверке временем, ибо они очевидны уже сегодня.

Начну с главного, с того, что стало очевидным даже не сегодня, а еще в начале девяностых, когда на смену эпохе перестройки пришла другая эпоха. В списке людей, когда-либо стоявших на самой вершине власти в России, СССР, я знаю только двух из них, которые использовали всю свою огромную власть для дела российской свободы.  Вот эти имена: Александр II и М. Горбачев.

Так получилось, что времени, истории угодно было именно на них остановиться своим перстом – указующим и повелительным.

Да, история умеет терпеливо ждать своего избранника.  9 февраля 1984 года умирает Ю. Андропов.  И 13 февраля на внеочередном пленуме ЦК КПСС генсеком избирается К. Черненко, человек из окружения Брежнева. Последним уголькам воскресшей брежневской эры суждено было тлеть немногим белее года.

В один из весенних дней 1984 года первая программа телевидения показывала церемонию награждения орденами участников совместного советско-индийского космического полета.  Ордена вручал К. Черненко. Глава партии и государства производил тягостное впечатление.  И не в том было дело, что он свою коротенькую и примитивную речь читал не отрываясь от бумаги. Мы давно привыкли к этой детали  интеллектуальной немощи.  И дело было не в астматической манере чтения.  И, наконец, не в старости, ибо мы и к этому давно привыкли.  Черненко производил впечатление человека, явно не уверенного в себе.   Будто не верит в то, что он на самой вершине власти.  За 67 лет такое случалось впервые.  Брежнев в течение многих лет ходил перед телекамерами деревянной походкой старика, но вел себя при этом достаточно важно.  А этот, чувствовалось, только осваивался в своей новой роли.  Комплекс неполноценности, вполне естественный после Андропова?..  И вот что интересно.  Ведь  Черненко прекрасно знал всю механику восхождения на самые вершины власти в этой стране, но меня не покидало  впечатление, что даже он удивлялся, весь был в состоянии внутреннего удивления и растерянности: мол, знаю, все знаю… и все-таки как могло такое случиться!.

Казалось, не люди вели его за руку, а сама Система.  Только проделывала это не мягко, а властно и жестко.  У меня никогда не было оснований для сентиментального отношения ко всей этой публике, но мне, помнится, было искренне жаль Черненко в этот день.  Невысокий, старчески сутулый, с «алтайским» лицом, печальный, неуверенный в себе, косноязычный, он был очень красноречивым в качестве символа…

И хотя страна созрела для перемен, но не могла история указать на такого своим перстом, указующим и повелительным, не могла.

Смерть Черненко 10 марта 1985 года поставила точку не только в той череде смертей, которая сотрясала Кремль на протяжении нескольких лет.

Поскольку специфика нашей страны состоит еще и в том, что она может позволить себе роскошь затяжного маразматирования, я порою задавался таким вопросом: а мог бы Горбачев ничего не менять, когда стал генсеком?  Мог бы, усевшись поудобнее в кресло генсековское, все оставить по-старому?  Ну, всякие там косметические штучки-мучки – это само собой, это было бы, тут нам опыта не занимать.  А вообще-то сидел бы, время от времени строго прядая ушами, тихо сидел бы, жил-поживал бы в свое и Раисы Максимовны удовольствие, о родственниках и друзьях не забывал.  И о Чернобыле, о землетрясении в Армении не понаслышке знали бы только люди, лично переживавшие эти несчастья библейского характера.  И никому бы не пришло в голову давать ему всевозможные кликухи.  И он не успевал бы отмываться от поцелуев в то самое место – поцелуев робких, как всякий первый поцелуй, и поцелуев наглых, совершенных устами многоопытными. Да, да, по обеим генсековским половинкам двигались бы в мягком, вкрадчиво-минетном движении проворные язычки тех самых профессиональных подлецов, которые потом превратились в отчаянных смельчаков, требующих суда над Горбачевым!

Но это из области предположений.  А в реальности у истории, которая сделала Горбачева своим избранником, истощились все запасы терпения. Стоило Михаилу Сергеевичу возглавить партию и государство, как ее терпение тут же оказалось на отметке «нуль». И Горбачев, который реальный, а не из области фантазии, – этот Горбачев не мог уклониться от поручения истории.  Приняв тяжелейшее наследство, он взялся за штурвал вверенного ему историей корабля под названием «СССР»  и повел его в рискованное плавание на поиски нашего «Эльдорадо».  Возможно, у нас не было другого способа уйти от катастрофы неизмеримо большей, чем распад СССР…

За неделю до ухода Президента СССР из Кремля «Литературная газета» поместила на первой странице очередного номера (№50) большой фотоснимок, на котором уходящий М. Горбачев. (Помню, меня удивила безымянность этого  прекрасного снимка…)  Первый и последний Президент СССР спиной к читателю.  В полный  рост. В медленном движении.  Руки в карманах заметно примятого лёгкого демисезонного пальто.  Непокрытая голова чуть опущена, обмякшие плечи. Усталость во всей его грузной фигуре. Раздумья в глазах, которых мы не видим. А может, и не было раздумий в глазах.  Снимок тем-то и прекрасен, что он, как мне показалось, схватил полнейшую отстраненность Горбачева от реальной жизни, когда она есть уже ничто иное, как «печальные огонечки где-то далеко внизу,- теперь уже неинтересные и ненужные… чужие огоньки» (М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»).

Крестьянский сын медленно уходил в Историю.  Уходил победителем, если смотреть на жизнь не с земли, а с высот заоблачных.  Кажется, Н.Травкин сказал еще в период перестройки, что Горбачеву, мол, уже при жизни можно поставить два памятника.  Не надо ставить даже одного. Потому что в этой стране самый долговечный памятник тот, который еще не поставлен.

«Мы с почетом проводим Михаила Сергеевича на заслуженный отдых»,  - сказал в один из тех памятных дней Президент России.  Этого не было сделано.  Тем самым Б. Ельцин совершил ошибку.  Разумеется, она не из разряда самых больших политических ошибок, допущенных им. Но хамское безмолвие, с которым новые властьимущие посмотрели вслед Горбачеву, - это тоже ошибка, причем не только политического, но и педагогического характера тоже.  Неужели, думал я тогда, они так и не поняли, что поистине достойные проводы нужны были уже не столько Горбачеву, сколько им самим?..

«Достойные проводы» проглотила та часть Москвы, которая считает себя демократической.  А остальная Россия –  тем более.

26 декабря 1991 года состоялись последние акты передачи властных полномочий.  И в этот день над Кремлем был спущен красный флаг СССР и поднят трехцветный флаг России.

Благодаря телевидению, этому чуду XX века, сцену смены флагов смотрели миллионы людей в бывшем СССР и далеко за рубежом. Чувства телезрителей в тот момент были самыми разными.  Кому-то перехватило горло спазмой ненависти и бессилия.  Кто-то, из хладнокровных, жестких, непугливых, думал про себя спокойно, без восклицательного знака: «Торопитесь, господа».  Кто-то,  из циников, деловых, реагировал так: ничего, притремся, как всегда притирались, а потом и оседлаем!  Кто-то плакал от радости, не веря своим глазам: о, Господи, неужто восстановили насильственно прерванную связь времен, неужто все возвращается на круги своя, пусть пока формально, государственными символами?! Диапазон чувств был самым широким, всего не перечислить.

Пытаюсь вспомнить собственные чувства. Не помню точно, разрешился ли я теми слезами радости, но не сомневаюсь, что они подступили.  Лучше помню другое: почему-то не исчезало, а все усиливалось во мне чувство тревоги…

Истекали последние дни 1991 года.  У порога неотвратимо стоял год 1992-ой.  Он обещал стать точкой отсчета нового и очень сурового времени.

Казань, 24 февраля 2011 года