LET IT BE Так и будет! Роман-репотаж

Пролог. July Morning – А по утру они проснулись.

Редактора убили в пятницу вечером…
   А в понедельник утром, в начале девятого, обозреватель отдела информации газеты «Псковские вести» Юра Щелчков не мог решить два вопроса, свалившихся на него с утра пораньше. Во-первых, после 10 минут бесплодных усилий, он так и не нашел  на первой полосе свежего, уже поступившего в продажу номера, грубую опечатку, за которую еще в дверях редакции его по-отечески «приласкал» ответственный секретарь Горелов. В качестве наказания Щелчков должен был найти опечатку сам.
- Сначала чайку, и покрепче. А потом на фонарь. На фонарь! - подражая картавому вождю, напутствовало Юрку административное лицо.
- Копченый! – буркнул Щелчков, прекрасно зная, что эта реплика достигнет ушей ответсека. Так и задумывалось…
 К опечатке Юра отношение весьма опосредованное (к тому же первую полосу в печать подписал сам редактор); тем не менее горожане в силу своего предельного прагматизма, весьма требовательно относились к работе отдела информации своей газеты. Поэтому каждый раз они искренне недоумевали, когда вдруг не обнаруживали на ее страницах расписания движения автобусов дачных маршрутов, таблицы негативных дней по доктору Хаснулину. И (с некоторых пор) обязательного курса доллара – по этому поводу больше всего негодовали ребята, торговавшие валютой на Пушкинской. Массу хлопот отделу доставляли и звонки от возмущенных пенсионеров, которые требовали указывать (с точностью до минут), когда в их квартирах появится горячая  вода. Бывали и такие граждане (в основном вышедшие на пенсию учительницы - «чиры»), которые взяли себе за правило с карандашом в руке просматривать свежую газету. Найдя в ней несколько грамматических и орфографических ошибок (увы), они набирали номер службы информации, или, что случилось реже - секретариата и начинали долго, но при этом очень вежливо, гундеть про низкую нравственность нынешнего поколения, отсутствие устоев и, как следствие, неуважение к читателям, выраженное таким варварским способом. Слушая очередной выговор, Горелов обычно бесился, но послать их ему не позволяли ни статус, ни «верхнее» образование, ни проклятое воспитание. Настроение после таких звонков, как правило, портилось. Щелчков это сразу понял сразу: чем-чем, а дерьмом в этом городе делились щедро и от души.
- Ты внимательно, читай, внимательно, - порекомендовал «униженный и оскорбленный», не отрываясь от компьютера.
«Какое там внимательно!» - подумал Юра, переключаясь на решение второй проблемы, которая заключалась в необходимости пробраться к заныканной в ящике стола неполной бутылке с напитком «типа» коньяк. Сильного похмелья не было, но организм еще помнил вчерашние триста пятьдесят грамм напитка «Медовый», ложкой дегтя к которому стал мерзавчик водки «Плюшкин». Свалившийся, как всегда неожиданно, понедельник добавлял лишь неують утомленному (уже!) организму перспективой долгой трудовой недели. Единственный и радикальный способ возвращения российской интеллигенции в творческое русло был известен давно, но процессу могли помешать - как всегда! - бабы.  Дело в том, что в одном кабинете со Щелчковым  на ниве журналистики, не покладая рук, трудились три дамы, которые вот-вот могли занять свои рабочие места. А бабы эти, то есть – дамы, с некоторых пор по «велению сердца» бдительно следили за всеми аномальными проявлениями своего визави.
- Приплачивает им, что ли Мишель? – удивлялся порой Юрка.
- Ты географию в школе учил? – наконец, не выдержав, спросил Горелов.
- Ага… - выдохнул в сторону Щелчков.
- И я «ага»! - удовлетворился ответсек, которого в народе звали просто: Влад. Или уже совсем просто: Вовка-морковка. Впрочем, это только для «своих».
 «География», «гео-гра-фия» - раз, два…. девять букв… - словно решая кроссворд, Юрка продолжил поиск опечатки.
- Ну, ёлы-палы! Куда президент полетел, ты понять можешь?! – не выдержал Горелов: уже десять минут он сидел - пень пнем! - перед компьютером и, медленно закипая, ждал, когда откроется сайт. Щелчков тут же без труда обнаружил сообщение, из которого следовало, что наш всенародно избранный отправился с официальным визитом в столицу Чувашии… Йошкар-Олу.
«Доредактировался Мишель!» - подумал про себя Юра, а вслух сказал:
- А я-то здесь причем?
- Ну, ты даешь! - ответсек наконец-то оторвался от экрана, - Ты же отдел информации!
- Теоретически - yes!
- Старик, кто отвечал за полосу?  Алевтина на тебя «первую» повесила. Или забыл?
- И что? – ушел в глухую «несознанку» Юрец.
- А то! – уже разошелся в конец угорелый Влад. - Кто вместо хроники городского пресс-центра опять приволок «Аргентина-Ямайка 5:0»? Хоть краем глаза глянул: что у вас идет за подписью «Служба новостей»!
- Look at yourself! – неожиданно среагировал Щелчков.
- В кружку! – уже более миролюбиво откликнулся Горелов. - Свою порцию …люлей я уже получил. Народ просигнализировал. Куда следует… - уже почти индифферентно провозгласил Влад, пробегая свежую сводку три дабл-ю анекдотов ру.
- Вот и я говорю: лучше один раз стукнуть, чем потом всю жизнь перестукиваться. Отбрехаемся! Так я пошел?
- С тебя три информации! – услышал он уже в коридоре.
«Вай-вай-вай, какой-глюпый-оттет-стенный-секретар!» – уже считал ступени Юрка, вспоминая, что в его компьютере еще с пятницы уютно расположились четыре новостишки, приготовленные - на всякий пожарный! - случай. А дальше все было как в добротном американском боевике – ни одного лишнего движения:
включить компьютер;
пока он греется, достать бутылку и стакан;
набрать пароль;
налить коньяк в стакан;
запустить «Пэйдж Мейкер»;
выпить;
открыть файл;
дождаться пока коньяк провалиться в организм и начать интенсивно жевать найденный в глубине стола сухофрукт («Когда-то это было яблоко» - взгрустнул Юрка);
просмотреть текст информаций;
понять, надо ли выпить еще;
налить и… «немедленно выпить»;
снова заглянуть в стол – «Может еще завалялось?»
переписать местонахождение информации в сети на бумажку – для памяти;
закрыть файл;
проверить наличие «Рондо» в кармане...
- Парень, запомни: сегодня ты успел, но что будет завтра - известно только Богам...- прокомментировал юркину суету строгий внутренний голос.
- И мне!
- Между прочим, Бог у нас один. – мысленно ответил ему Щелчков.
- Провайдеры разные…– глухо откликнулся все тот же неизвестный. При этом его интонация явственно напоминала тембр гундосого переводчика всех импортных фильмов времен перестройки, и корр хотел ему, было, ответить, но именно в этот момент пойло начало действовать. Где-то на уровне солнечного сплетения загорелся заветный огонек, и Юрке стало...хорошо. А еще через пять минут – совсем хорошо. Теперь можно было идти курить, не дожидаясь прорыва к рабочему месту «отдельного ударного женского батальона смерти», и (заодно) взять по пути в приемной свежий номер «Вестей» для мамы и соседки. Тем не менее, «предбанник», через который перешагивал каждый, кто хотел попасть на прием к Мишелю и гордо именуемый «приемной», несмотря на любовь редактора к ранним утренним приходам и раскладыванию пасьянсов на компьютере до начала рабочего дня, был закрыт.
«Странно!» - подумал Юра и вынуждено решил: «Покурим без прессы». Тут его взгляд упал на валявшуюся в коридоре пустую бутылку из-под напитка «Клюквенный» - enfant terrible местной алкогольной промышленности. Как ни парадоксально выглядела эта картинка, но желание закурить оказалось сильнее, и Юра вышел на улицу - нормальной курилки в редакции, которая располагалась сразу в нескольких квартирах первого и второго этажа обычного жилого дома, не было.
Официально было принято считать Щелчкова единственным пьяницей в редакции, хотя по поводу (и без оного) закладывали все. Правда, за «это самое» ругали и наказывали именно Юрца - может быть, потому что он постоянно подставлялся? Поэтому примерно раз в год редакционная коллегия в качестве основного творческого вопроса рассматривала «поведение корреспондента отдела информации имярек». Все заканчивалось по-советски: постановкой на вид с последующим заклинанием: «ни-ни». Тем не менее, гордо исполняя в редакции роль «талантливого, но пьющего», Юрка терпеть не мог, когда бестолковые бабы мешали ему лепить новый образ российского интеллигента: ценителя гитарных пассажей Ричи Блэкмора, поклонника «Nottingham Forest» и банного артикула, выполняемого березовым веником с последующим пивным оттягом. Получалось, понятно, с трудом, но никто не говорил, что будет легко? Взяв на себя эту странную роль, Щелчков исполнял ее искренне. Причем, с недавних пор – сольно. Именно после того, как выдающийся поэт и (по совместительству) младший корреспондент отдела социальных проблем Савва Высоковский так укушался во время какого-то редакционного застолья, что решил вздремнуть прямо за столом шефа. На следующее утро его, отключенного, Мишель и застал на месте преступления.
Картина была в высшей степени живописная: на зеленом сукне старорежимного письменного стола – Михаил Васильевич не выносил мебель в стиле «hi tech» - покоилась буйная головушка Савушки в обрамлении извергнутого из желудка овощного салата. Причем в этой дурно пахнущей субстанции преобладали ярко-красные тона - по виду и запаху чувствовалось, что основным ингредиентом поглощенного в качестве закуски продукта был корнеплод под называнием «свекла». Тут же была вызвана т.н. «менеджер по уюту» (или проще говоря – уборщица) Маша, которая сначала получила нагоняй за непорядок на вверенной ей территории, после чего ей было предложено провести дезинфекцию с последующей уборкой вверенного ей помещения. А ближе к обеду очкастая секретарша вручила мучающемуся с похмелья Высоковскому приказ об увольнении «по собственному желанию». Дело оставалось за малым - написать это самое заявление, что и было сделано в пивной, расположенной по соседству.
С тех пор вакансию «талантливого, но пьющего» и заполнял в одиночестве Щелчков. Конечно редактор (за глаза – Мишель) тоже был не чужд пороку. Но одно дело «смирновку» с тишайшим замом, а другое – «Клюквенный» из горла! Тут же вставали «проклятые» вопросы: кто и когда? Ответ на них могли найти только ребята с улицы разбитых фонарей, потому что даже Шерлок Холмс этот напиток не потянул бы.
«И она не потянет!» - решил Юра, увидев шагающую к редакционному подъезду походкой «и чешет, и чешет» Веру Андреевну Дычко – заведующую отделом «Морали и права», еще с советских времен специализировавшуюся на борьбе со злом, а потому этим вирусом зла значительно и зараженную. Чаще всего наличие вышеозначенных бацилл в крови, проявлялось у Веры в отсутствии чувства юмора. Ее материалы – аккуратно переписанные приговоры судов, через абзац снабженные заклинаниями, типа, «Куда смотрит российская Фемида?!» - больше всего нравились политрукам исправительно-трудовых учреждений и старушкам, занимавших с самого утра лучшие места на скамеечках возле подъездов. С бульдозерным напором она пробивала свои «кирпичи» на самые лучшие места в газете, на голубом глазу убеждая редакционный народ, что именно таким образом их орган местного словоизъявления будет способствовать исправлению нравов, наполнится глубоким идейным содержанием и т.д. Как-то, будучи в сильном подпитии, Щелчков долго втолковывал терпеливому Горелову, что Дычко опоздала родиться лет на …дцать.
 - Ты пойми, чучело (после 300 граммов чистого этилена, введенных в организм перорально, Юрка обычно не выбирал выражения) она идеально бы вписалась в какой-нибудь прод-раз-вер-сточ-ный (это слово было выговорено только с третьей попытки) отряд, а за спрятанный мешок зерна ставила бы к стенке всю деревню! 
Дальше кривая его рассуждений закинула Веру Андреевну на стройки народного хозяйства.
 - Где она тоже могла быть очень полезной! - продолжал импровизировать окончательно захмелевший оратор, - Мобилизовывая массы на скорейший пуск Днепрогэса, имея из механизмов одну лопату на всех.
На грешную землю (возле редакции) обозревателя вернула госпожа Дычко.
- Приветствую! – попытался быть нахальным Юрка.
- Здравствуй-здравствуй… -  с материнской иронией ответствовала Вера Андреевна. - Редактор у себя?      
- Приемная закрыта. - пожал плечами Щелчков.
- Та-а-к! – многозначительно протянула Дычко, могучим корпусом навалившись на дверь в редакцию.
- Съест она его когда-нибудь. Обязательно съест! - подумал Юрка. – Это «та-а-к», у нее, как у Винни-Пуха, не спроста…Ну ладно, намусорим и за компьютер. Уже без пятнадцати!
Из-за традиционного отсутствия урны, которую, в очередной раз от парадного входа умыкнули тихие и практичные бомжи, Щелчков бросил бычок на асфальт и попробовал вернуться в кабинет. Входная дверь открылась с двойным усилием – ему навстречу из помещения (к солнцу!) вылетел Горелов.
- Жена звонила! Мишель пропал! Ты тут на улице! Я тебе звоню-звоню! Опять!? – выдал он фразу в обратной последовательности. То есть Володя понял, что Юрка принял. Это было «раз». А жена редактора позвонила в секретариат, чтобы навести справки о заплутавшем где-то супруге и, несмотря на подобное ЧП и чудо в одном лице, Юрка осмелился не сидеть за рабочим столом, а курить у входа. Это «два» в последовательности правильной.
- Ну-у… - начала издалека Щелчков, удивляясь пропаже редактора, который, судя по всему, где-то загулял, и неадекватности по этому поводу Горелова. – Вообще нет, что ли?
- Вообще! И Машка плачет, - ответил Горелов.
- Ну, чисто моя бывшая… - почему-то вспомнил Юра. Наверное, принятые в кабинете сто пятьдесят по-хорошему дали о себе знать.
- Кто бывшая? Машка? – не понял Володя.
- Жена Мишеля… – ответил Салов. – Ищет своего, как меня моя бывшая искала.
- Только ты не Мишель! И вчера вечером  был в редакции именно он. Тоже, кстати, не как ты.
- А Маша почему плачет?
- Потому что в кабинете бутылки на полу валяются, и кровь на столе. Я уже милицию вызвал.
- И «Клюквенный» в коридоре… - как о дополнительной улике сообщил Володе Щелчков.
- Бред какой-то! - прямо-таки задохнулся ответственный секретарь и, окончив несвойственную для него тираду, выдал ту еще историю, в финале которой, собственно, и образовалась пустая поллитровка в коридоре.
Оказывается, что накануне двое долговязых внештатников Дима и Рома, двигавшие в массы идею Мишеля о дополнительной прибыли в рамках акции «Купи газету завтрашнего дня – сегодня!», решили скрасить свои мечты о «большой журналистике» походом в ближайший ларек. Как следствие Маша, решившая произвести уборку не в пятницу вечером, а субботним утром, обнаружила двери редакции незапертыми, а Димочку - дремлющим за торговым столиком. Начинающий автор приветствовал уборщицу блаженной улыбкой. Пытался он и еще что-то сказать, но…«немотствовали уста». Через минуту входная дверь распахнулась от толчка ногой, и с двумя бутылками «Клюквенной», как спортсмен, несущий в обеих руках по олимпийскому факелу, в редакцию шагнул Рома, провозгласив сакраментально-анекдотическую фразу: «Что, ...ля, не ждали?». Выпроводив супостатов, Маша решила лоск не наводить, а предъявить начальству последствия такого алко-терроризма в понедельник с утра. Тем более, что редактор обычно приходил рано, и времени на уборку до начала рабочего дня хватило бы. Но потом служебный долг все-таки заставил Марию прийти в редакцию для мытья апендиксообразных коридоров в воскресенье вечером – черт его знает, как отреагирует на запланированную ей демонстрацию безобразия главный в начале рабочей недели?
У подъезда, по словам Маши, стояла большая черная машина – «вроде трактора со звездочкой впереди». Как только уборщица сунулась в помещение, навстречу ей бодро вышел Михаил Васильевич:
- Потом, все потом... – несколько нервно распорядился Миронов. - А на сигнализацию поставлю сам.
Эту реплику «главного» Маша расценила как команду: уборку не производить, и домой уматывать побыстрее. Утром в понедельник, вскрыв помещение, она обнаружила, что дверь редакторского кабинета не заперта, как-то растерянно мигивал не выключенный компьютер, в углу кабинета стояли пара бутылок из-под армянского коньяка, стол был залит водкой (осколки разбитой «смирновки» прилагались) и… какой-то жидкостью, напоминавшей кровь.
- Я сам видел. - добавил от себя Горелов. – Сабля лично выезжает.
Саблей в городе звали начальника УВД Игоря Викторовича Саблина. Его личное присутствие позволяло надеяться на то, что вскоре все криминальные тайны лишатся своих покровов. Оперативную работу - любовь свою первую и неоднократную, полковник милиции обожал, каждый раз комментируя доклад своих подчиненных о работе над очередным уголовным делом двусмысленной фразой «Возбудить может и конь!». Саблю в городе уважали даже братки: он явно и успешно старался походить во всем на Жеглова-Высоцкого (разве что сапоги с гражданскими брюками не носил), кабинетную работу с удовольствием сваливал на многочисленных замов, нещадно эксплуатировал образ «сыскаря от Бога», и вообще - был «строг, но справедлив». Единственной слабостью главного милиционера Пскова был его знаменитый «полис джип», ставший таковым после того, как автоумельцы, поколдовали над серийным УАЗом, усилив в конструкции машины всё - вплоть до дворников. Преследовать и захватывать преступников на «Волге» Сабля считал ниже своего достоинства, и пользовался ею лишь в крайних - протокольных - случаях. Последний раз это было, когда в город приезжал тогда еще премьер Черномырдин.
Но, тем не менее, в редакцию городской газеты Сабля приехал именно на «Волге», решив, видимо, соблюсти конспирацию. Вместе с ним из машины вышла Юркина начальница, заведующая отделом информации Алевтина Жарикова.
«Эту-то где он в такую рань откопал?» - подумал Юрка.
Переехав в Псков с далеких северов вместе с «повышенным» мужем, ныне - заместителем начальника областной налоговой полиции, Алевтина быстро шагнула на  должность заведующей отдела информации, что внесло некоторые коррективы в работу всей редакции. На службу она начала приходить ходить к половине одиннадцатого, когда подчиненные уже более-менее успевали собрать новости для очередного номера. Оно, конечно, в силу понятной любви к гонорарам при невысокой провинциальной зарплате, отделом руководить особо и не нужно было, но подобные «фишки» Алевтины бесили не только Щелкова, накладываясь, зачастую на обыкновенную похмельную раздражительность, но и остальных «информаторов». Тем более, что, став участницей ежедневных планерок у редактора, сама Жарикова писать в газету практически перестала. Лишь иногда она снимала сливки в виде, так называемых, «расследований» (какие в провинции могут быть журналистские расследования на правоохранительные темы?!), которые она получала возможность создавать благодаря номенклатурному мужу - «деньги к деньгам, а погоны к погонам».  Между тем подчиненные женского пола ругать Алевтину за глаза все-таки не решались, а при личных, даже рабочих контактах ласково называли ее «мама Аля» – чего-чего, а дамой (в отличие от Дычко) она была душевной и где-то - понимающей. Даже Щелчков в этом – понимании – ей не мог отказать.
Между тем Сабля, уникальной походкой невысокого, широко шагающего человека, направился к парадному входу «Вестей». В коридоре его обложили с боков, словно оруженосцы, Алевтина и Вера Андреевна. Даже посторонний человек, взглянув на эту пару, сразу бы понял: друг друга не любили. И это было бы еще мягко сказано. Это была ненависть в самом крайнем - чисто женском - проявлении. То есть, в сущности, без причины. Не мудрено, что все сказанное и написанное Алевтиной госпожа Дычко считала глубоко порочным. Как, впрочем, и ее внешний вид. Походку, крашеные волосы (цвет «дикая вишня»), привычку наносить тени - все вызывало у Веры Андреевны праведный гнев. Естественно, что ответ мадам Жарикова был тоже адекватный. Мишель, как мог, удерживал у демаркационной линии враждующих жриц пера, но получалось плохо. На планерках под видом полемики из-за сущей ерунды иногда возникали такие яростные споры, что впору было объявлять пожарную тревогу. Что не удавалось Мишелю, сразу получилось у начальника милиции в силу его профессиональной неделикатности. При этом Сабля никому не нахамил, он просто сразу определил дистанцию:
- Владимир Алексеевич, попрошу вас со мной. – сказал полковник, давая понять окружившим его дамам, что разговаривать (если будет о чем), он будет с первым в отсутствии редактора лицом мужской национальности. И вообще, если кровь и водка – тут не до баб. Однако бабы-то думали на своем языке. Поэтому, когда Сабля неожиданно как вкопанный остановился на пороге кабинета главного, на него сначала налетел Горелов, а на ответсека навалились уже Дычко и Жарикова. При этом Володя спиной почувствовал тициановское изобилие форм редакционных матрон.
- Па-п-прошу! - скомандовал Сабля. На этот раз интонацию просекли все: надо оставаться на пороге. Вынужденный отслеживать движение милицейского затылка, Влад понял, что полковник медленно прошелся взглядом по кабинету Мишеля. Потом Саблин неожиданно присел и с порога заглянул под стол, затем резко, с хрустом в коленных чашечках, поднялся и, совершив поворот на 180 градусов, уставился на присутствующих. Его опять поняли без слов и быстро освободили помещение приемной. Набрав номер на сотовом, Сабля сказал в трубу:
- Саблин. Еду.
Потом, пожав руку, попрощался с Гореловым:
- Позвоню. – многозначительно пообещал он.
Кивнув на прощание дамам, Сабля неожиданно перестал действовать логично и  решительно направился  в отдел информации. Плотно закрыв за собой дверь, он оставил всех в коридоре думать о причинах столь странно выбранного им курса. Что произошло в кабинете, знал только Щелчков - главное действующее лицо милицейского экспромта. Только глянув на вошедшего Саблю, Юрка понял: полковник знает не только то, что его визави уже принял, но и то, сколько у него осталось. Мучаясь уже не похмельем, а истинно российской интеллигентской рефлексией, Юрец, молча, достал из ящика стола почти ополовиненную бутылку и разлил остатки коньяка в два стакана. Выпили не чокаясь, расстались не прощаясь. На «посошок» Щелчков протянул Сабле упаковку «Рондо».
- Кстати! – прокомментировал ситуацию Игорь Викторович.
Больше никаких слов тут же отбывший из редакции главный городской милиционер в помещении «Вестей» не произнес.
(Продолжение следует)