Пролезки

Каждый год, когда приближается к концу зима, всё чаще в ясные «февральские окна» заглядывает почти по-весеннему тёплое и ласковое солнце, душу мою охватывает одно и то же чувство. Это чувство – необъяснимое слияние радости и тревоги, счастья и боли, надежды и… полной растерянности. И связано не просто с предчувствием наступления тёплых звонких дней, с их способностью раскрывать сердца людей шире, торжественней… В большей степени чувство это, смятение я связываю с появлением первых цветов в феврале.

Последние – огромные разноцветные пышные шары хризантем отцвели два месяца назад. Два месяца, даже в самые тёплые крымские зимы, цветы не цветут. И вот, в «февральские окна», сначала робко, а после – всё смелее, всё безудержней начинают они пробиваться сквозь скованную холодом землю, сквозь ледяную корку наста, упрямо светятся крошечными фонариками из-под внезапного гололёда… Подснежники… В их имени так тесно слилось: СНЕГ и НЕЖНОСТЬ… Из-под снега, нежно-нежные, осторожно и упрямо они вырываются к солнцу!

В детстве я думала, что подснежники – это только те самые, которые мы изображали на уроках рисования: зелёная стрелочка листка и – хрупкий белый колокольчик. Потом я узнала, что подснежники – много разных цветов, лишь один из которых носит и само это имя, наверное, ещё и за свою белоснежность. Узнала и – забыла… Потому что других подснежников, живя в Керчи, просто никогда не видела.

Случилось так, что один год мне довелось прожить в Харькове, в старом его районе, вплотную прилегающем к лесопарку, незаметно переходящему в настоящий лес. Роскошные хризантемы там просто так, в палисадниках, не росли. Их привозили в конце ноября и в декабре, как большую экзотику. И последние цветы осенью в Харькове были – вездесущие астры-дубки. Они отцвели, и – долгая снежная зима убаюкала землю. Совсем не было зимней зелёной травки – даже под снегом! Это было мне – крымчанке – так непривычно, что за бесконечные три месяца я невероятно истосковалась по зелени, по цветам. И мечтала: наступит весна, я пойду на луга, на лесные полянки и наберу большой-пребольшой букет цветов…

В один из мартовских дней, когда снег в городе уже почти весь сошёл, лишь на затенённых газонах лежали плотные, посеревшие пласты его, Люда, подружка, сказала мне:

– Пойдём в лес за подснежниками!

Я радостно встрепенулась, но тут же осторожно спросила:

– А можно? Подснежники ведь нельзя собирать: они в Красную Книгу занесены.

– Да ты что?! – удивилась Люда. – Какая Красная Книга?! Их в лесу – полно. И все собирают, сколько угодно.

– Но я же сама читала, – настаивала я.

– Да это, наверное, где-то в другой стране! – отмахнулась подруга. – Идём!

Что делать? Собирать подснежники, хоть их и «полно», мне не хотелось. Но… наконец увидеть цветы… И мы пошли.  По дороге я ещё пыталась отговорить подругу срывать цветы: ведь достаточно просто увидеть их… Но мои аргументы на неё не действовали: стоит ли идти в лес только чтобы посмотреть? Посмотреть можно и на рынке, – резюмировала она.

В лесу снег лежал чистый, нетронутый, с толстой коркой наста. Она, однако, могла вдруг проломиться хрупко и звонко, и мы проваливались, где по щиколотку, а где и по колено в рыхлый, сквозной, словно замёрзшая мыльная пена, снег.

– Здесь! – наконец остановилась Люда на опушке небольшой полянки. Вокруг стояли высокие хмурые дубы и ясени. И ещё разные, незнакомые мне, лесные деревья. Полянка была вся укрыта, как накрахмаленной скатертью, снежным полотном. Ледяная корка наста сверкала на солнце, тёплые уже лучи которого с трудом пробивались сквозь густое сплетение крон. Я смотрела на полянку и ничего не понимала.

– А где цветы? – робко спросила у подруги.

– Да здесь же! – засмеялась она и, наклонившись, отломила большой кусок наста, отбросила его в сторону. Снег был настолько пористый, истаявший, что сквозь него видна была земля, прелые листья на ней, слежавшаяся пожухлая трава. А местами, сквозь это прелое, прямо в снегу проглядывали, как ни в чём не бывало, зелёные листики-стрелочки с одним – тремя крошечными синими цветочками. Я ахнула и присела на корточки, любуясь храбрыми цветами. Потом, вволю налюбовавшись, обернулась к подруге, но та, отбросив очередной пласт наста, уже деловито собирала цветы в букет. Жалость и растерянность кольнули мне сердце.

– Люда, – позвала я, – а где же… а подснежники где?

Она оглянулась ошарашено.

– Как – где?! Вот же они! – и небрежно тряхнула букетом.

– Но… они же синие…

– А какие же они должны быть по-твоему? – подруга была изумлена не меньше меня.

– Белые, – объясняла я. – Вот такие, – и нарисовала на снегу огромный белый подснежник.

– Глупости! – возразила Люда. – таких не бывает. Или это не подснежники, а просто какие-то ваши цветы. Настоящие подснежники – эти, пролески.

– Пролезки? – засмеялась я.

– Пролески – поправила Люда и нетерпеливо переступила стынущими ногами. – Собирай, а то замерзнем.

Но я собирать странные синие подснежники не торопилась. Склонившись, обходила полянку по краю, где, ближе к деревьям, наст был покрепче и снег под ним – плотнее. Я вглядывалась сквозь ледяную корку, наблюдая под нею и снег, и, просвечивающую сквозь него, землю. Было так же интересно, как на временно замёрзшей, у нас в Керчи, луже, разлившейся по траве: лёд, вода, а в ней стоят, упрямо дожидаясь освобождения, всё равно зелёные, всё-таки живые, травы…

Вдруг я замерла, осторожно присела, всматриваясь. В этом месте, под коркой льда, снег был очень плотным, но лежал слоем не больше, чем в ладонь. И весь он был испещрён десятками дырочек-норок. Что за зверьки проделали такие ровненькие узенькие норки? Я заглянула в одну из них и ахнула: в снегу, словно продышав для себя трубочку, тянулся зелёной стрелочкой листок и синий цветок на толстеньком стебле смотрел вверх. Будто приоткрыв рот, вытаивал оконце в насте, стремясь прорваться, пролезть и сквозь эту ледяную преграду. И дальше, дальше – в каждой дырочке-норке – по синему огоньку, нежно-беззащитно и упрямо протаивающих себе дорогу к солнцу…

Пролески… Пролезки! Они действительно пролазят, даже сквозь плотный снег, дышат-вытаивают оконца во льду… Дышат…

Люда подошла с уже довольно большим букетом нежных синих цветов.

– Ты что, так ничего и не собрала? – удивилась она.

Я только мотнула головой, почувствовав, что говорить не могу: в горле застрял колючий комок, а в сердце вливалось смятение – необъяснимое слияние радости и тревоги, счастья и боли, надежды и… полной растерянности.

– Как же их можно… срывать?! – наконец смогла я произнести. Люда недоумевающе смотрела то на меня, то на букет в своих руках. – Как же их можно срывать?! – повторила я и заплакала…

– Ты опять за свою Красную книгу вспомнила? – не поняла моих слёз подруга.

Я покачала головой и прижала руки к груди:

– Это, наверное, моя Красная книга…

… В детстве я любила ходить в степь собирать полевые цветы. Я приносила их, полуувядшие, огромными букетами. Мне было их жалко, но я очень любила полевые цветы, их знойный горьковатый запах…

Летом я вернулась из Харькова домой. И первое, что сделала – побежала в степь… Я не сорвала ни одного цветка. Просто шла и смотрела на них. Потому что пролески-пролезки развернули в моей душе Красную книгу Природы, просто заставив задать вопрос: «Как же их можно срывать?!» – живых, дышащих, глядящих нежными глазами открыто, доверчиво… Как же их можно срывать?!