Охотник

Человек по фамилии Пушкин, называющий новорождённого сына Сергеем, задумывается уже о внуке.
Также поступил и ведущий инженер Сергей Сталин, назвав своего сына Виссарионом. Годы шли, Виссарион рос и наконец настало время ему найти работу. Образования у него не было, потому что детство он провёл в сосновом лесу, и это послужило главной причиной того, что крупная нефтедобывающая компания, где он хотел работать главным бухгалтером, отказала ему в трудоустройстве. О других должностях Виссарион и думать не хотел, но однажды на глаза ему попалось газетное объявление с номером телефона и короткой фразой: «Требуется охотник». Недолго думая, Виссарион позвонил.
Трубку подняли с четвёртого гудка. Голос ответившего был похож на простуженный воздушный шар. Как оказалось позже, принадлежал он лакею Анатолию. Лакей вежливо поинтересовался, с какой целью было нанесено беспокойство, и, узнав что звонящий стремится занять вакансию, тотчас же засунул согнутый палец себе в рот и резко щёлкнул им о внутреннюю сторону щеки, сымитировав звук выскакивающей из бутылки вина пробки. Слов же никаких не последовало. Виссарион призадумался и сообразил, что нужно как-то поддержать разговор. Наиболее подходящим он посчитал тогда вопрос о самочувствии лакея.
Анатолий приободрился, поправил воротник, включил на телефонном аппарате громкую связь и принялся чистить мушкет. Ответа же вновь не последовало. Виссарион было подумал уже, что ошибся номером, и потянулся к рычагу, но внезапно лакей произнёс всё тем же изнеженным голосом: «Вы приняты. Приезжайте на Солянку».
Виссарион надел перчатки, взял трость и выскочил во двор. Дымное утро потягивало каким-то пепелищем. На телеграфных проводах восседали дрозды, дружно жующие солёный арахис. Виссарион подошёл к шоссе и начал ловить попутный транспорт. Первым на горизонте показался автомобильный прицеп, который, однако, был отсоединён от машины, а сам по себе самоходным не являлся и не мог оказать Виссариону какой-либо пользы. Затем из соседнего села повернул мини-трактор, но поехал в сторону Пензы. Через сорок минут, когда уши Виссариона напомнили о забытой в сенях шапке, с ним поравнялся грузовик, доверху наполненный куриным пером. Водитель высунулся из окна, да так сильно, что с трудом удержался руками за подножку, и спросил: «Куда тебя, лысого, везти?» Виссарион миролюбиво ответил: «Мне на Солянку». Водитель кивнул: «Садись на перо, мне в ту же сторону». Обрадовавшийся Виссарион залез в кузов, глубоко закопался в перья и уснул.
На утро грузовик остановился. Водитель высунулся из окна ещё сильнее, чем прежде, вывернулся на сто восемьдесят градусов и объявил: «Я дальше на Егорьевск буду поворачивать. Слезай, да поскорее, а то ведь я зашибу!» Виссарион не привык рисковать и слез. Его голову плотно окутывали клочья перьев вперемешку с яичным белком. Оказалось, под пером скрывались яйца.
Дальше Виссарион шёл пешком. Путь его проходил по лесу, где он подстрелил ондатру, испёк на углях и съел. На следующий вечер он дошёл до Солянки.
Дверь открыл Анатолий, оказавшийся рослым детиной, зубы которого располагались наподобие ряда Фибоначчи. На лбу у него красовались морщины в форме георгиевского креста, а вместо волос голову занимал влажный платок с алой бахромой. Анатолий поклонился гостю, и во время поклона у него из-за пазухи выпали старинные серебряные часы, висящие на цепочке. На часах было 19:25, но лакей знал, что они не ходили. Проводив Виссариона до кабинета хозяина, Анатолий пошёл в ванную и молча принял душ. Из-за стенки слышались звуки скрипки, записанные на жёваную магнитную ленту. Душ был контрастен.
Подойдя к кабинету хозяина, Виссарион опустошил нос. Затем он широко открыл рот и смазал горло слабым раствором йода. Это помогало ему расслабиться, но в то же время не терять самообладание. Наконец он открыл дверь, шаркнул ногой и представился: «Я Виссарион».
В кабинете, спиной к двери, сидел хозяин. Это был пожилой человек, седовласый, усатый, в строгом костюме, но почему-то поверх фрака была надета пижама с изображением Микки-Мауса. Это заставило Виссариона почесать затылок. У него не возникло сомнений, что хозяин был занят важным делом, но чувство невыполненного долга победило нежелание отвлекать хозяина от будничного процесса. Хозяин на мгновение привстал, снова опустился на стул и проговорил, как будто ждал Виссариона: «Входите и садитесь на пол. У меня ламинат. Я Данцев». Виссарион какое-то время помешкал, думая, нужно ли снимать сапоги и носки. Но Данцев угадал причину замешательства и сказал: «Носки можете снять, но сапоги оставьте». Виссарион поспешил замять случившуюся неловкость и предложил сразу перейти к делу.
Данцеву явно понравилась инициативность Сталина. Он начал говорить. Оказывается, ему был нужен личный охотник для выполнения срочных заданий частного характера. Виссарион с удовольствием выслушал и задал вопрос о том, насколько регулярно будет выплачиваться получка. О сумме речи не зашло. Оказалось, платить будут ежечасно. Виссарион согласился, и они скрепили договор двумя рюмочками чудесного башкирского коньяка.
На утро, часов в пять или в полпятого, Виссариона разбудил громкий стук, раздававшийся от воздействия ударов киянки о сковороду, подвешенную над лежбищем охотника. Стучал Анатолий. «Сколько можно спать? Хозяин хочет треску!» - гаркнул он. Виссарион немедленно подвскочил: «Позвольте, но треска же вредна для почек! Разве у хозяина не больные почки? Не больные, спрашиваю я Вас? Здоровые, да?» Анатолий смутился и сказал, как бы вполголоса: «Да его почками можно на бильярде играть!» Виссариону понравилась непредсказуемость лакея. Они подошли к камину, сели на шкуру совы и начали играть в карты. Анатолий всё время проигрывал, и к вечеру Виссарион стал порядочно богатым человеком. На следующее утро всё повторилось.
Виссарион на этот раз отказался идти в табачную лавку покупать для хозяина керосин. Он сослался на то, что лавочник в детстве хлопал смородину о стены, и стены становились красными. «Непозволительная бесцеремонность», - согласился Анатолий и пошёл в лавку сам. Вечером к Сталину явился сам Данцев. «Как это всё понимать? Я за что Вам деньги плачу, понимаешь?» - возмутился он. Виссарион и ухом не повёл. Данцев продолжал: «Мы с Вами как договаривались? Вы будете приносить мне треску по утрам, следить за керосиновой лампой, натирать женьшень, готовить отвар из ирги и украшать запястья моей драгоценной жены жемчугом и кораллами. И что я вижу? Вы вкушаете прелести холостяцкой жизни, чертите окружности (зачертили мне всю комнату, а у меня ламинат), изрисовали кошке морду. Она теперь боится к зеркалу подойти – думает, что там землеройки». Но Виссарион не отвечал. Он притворялся глухим.
Как выяснилось позже, Данцев со своим лакеем были хорошими друзьями и частенько выпивали в одном и том же кабаке. От тамошнего официанта все и узнали, что охотник Данцева, Виссарион Сергеевич Сталин, не прошёл испытательный срок и был принудительно вывезен на родину, куда-то под Пензу. А через полгода на Солянку принесли посылку из Пензы, в которой находились два куска хозяйственного мыла, мочалочка, какой-то тёмный комок и совсем новые тонкие хлопчатобумажные штаны. Рядом со штанами лежала записка: «Любящему отцу, двоюродному сыну от таких же, как все, неистовых и долгожданных, Иосифа, Марка и Виссариона. Пензенская область, Кузнецкий район, деревня Коровий Зуб. Четвёртое марта тысяча девятьсот девяносто пятого года».
Данцеву только и оставалось, что прижать штаны к губам, долго и нежно целовать прозрачную ткань и приговаривать, сжимая между пальцев тёмный комок: «Гагалага моя, моя гагалага». О чём он говорил, мог понять только лакей Анатолий. Но его путь уже лежал по направлению к Пензе, где он стремился найти своё потерянное прошлое, исчезающее настоящее и несбывшееся будущее. Там он и дожил до осени. А осенью только ручьи да первый снег напоминали о том, что есть ещё на свете доброта, искренность и понимание.