Из записных книжек 66. Прохор Похабов

     Он был моим соседом. Приехал в поселок в шестьдесят четвертом. За год срубил небольшую избенку. Рядом поставил летнюю кухню и, у самого озера, - баньку. Жил с женой, крохотной бабкой Анной. Сам - массивный, широкий. И за метр восемьдесят. Сутуловатый. Ходил мягкой охотничьей походкой.
     И шел ему... девяносто первый год.
     Как-то идет навстречу. Остановился. Глуховатым басом.
   - Вовка, пойдем ко мне. Водку попьем. Бабка в Хабаровск на день уехала.  Да, дело к тебе есть.
     Пришли. Сели за стол. Взял в руку полулитровку. И она как-то сразу показалась маленькой. Почти исчезла в его кулаке, с пивную кружку. Выпили.
   - Тут у меня радиво скрипит, нихрена не слышно. Может починишь?
     "Радиво" довоенное. Большая черная тарелка, наподобие вьетнамской шляпы.
   - Подожди, схожу домой за инструментом.
     По дороге домой посетила другая идея. Принес деду новый динамик.
   - Возьми мое радио. А твое унесу с собой. Дома разберу, посмотрю что случилось.
   - Ты школу кончишь, куда потом?
   - В институт.
   - А у меня на каторге был институт. Я по молодости попа убил.
   - За что?
     Дед наливает по второй.
   - Да, девку мою обидел.
   - Что ж, за это человека жизни лишать?
   - Не человек был. Гнида. До меня троих со света сжил. Одного так сам и застрелил. Я бы его не убил,- он бы меня убил. Так лучше - я его.
     Дед опрокидывает стакан себе в рот, и в один глоток поглощает водку. Пью и я.
   - Я по молодости силушку-то имел. Бывало, поздоровкаюсь, руку подам, а другой рукой возьму приятеля за голову да через наши руки-то и переверну. Шутил.
     Дед наливает по новой. Я едва сижу на табурете. Мотает. Закуску Прохор забыл выставить. Он будто услышал мои мысли. Достает из стола соленые огурцы, вареную картошку, хлеб.
   - Закуси. Я поймал этого попёшку за шиворот, как куренка, башку - на чурку, и топором отрубил. Поганую.
     Прохор помолчал. Мне показалось, и забыл обо мне. Потом сходил в коридор, принес еще бутылку.
   - Четырнадцать лет на каторге камни ворочал. Думал там и сгнию. Большики, как власть взяли, узнали: за попа отбываю. Волю дали. В сорок первом хотел на войну пойти. Я охотик. Белку в глаз стрелял. И на немца бы охотился.
     Мы снова выпиваем.
   - Так что не пошел?
   - Начальник сказал, мол, старый ты дед. Тебе шестьдесят семь лет. Да
это бы ладно. Добровольцы всякие бывают. А вот грыжа у тебя, от каторги. Тут никак нельзя.               
   - А ты только на белку охотился?
   - Нет. По молодости я любил на медведя один ходить. Без ружья. Ружья не было. Дорогие были ружья. Рогатина, да нож большой. Медведя по осени завалишь. Он жирный по осени-то. Мясо - на всю зиму.
     И тут... явилась бабка Анна. Я ретировался. Поднялся, и тихонько вышел.
     А деду Прохору, полагаю, крепко досталось. Уходя, слышал, как он жалобным голосом несколько раз пробасил что-то про "радиво"...

 
  - публикуюсь и на стихи.ру