Изумрудные птицы

Дорога уводила все дальше, к оранжевым очертаниям притаившихся у входа в небесное царство лесов. В густой траве танцевали птицы с изумрудными перьями и рыжими, как непослушное пламя, глазами. Они склоняли свои могучие головы в горделивом поклоне. Их подхватывал ветер, и они летели над высохшим туманом. Туман этот блестел, как рассыпанное конфетти, переливался звездной пылью млечного пути и распадался белым настом распространившегося недуга. Птицы, объединялись в пары, кланялись, распушая блестящие перья, кружились под музыку ветра и собственных крыльев. Их танцу вторили облака и сотни колышущихся над травой теней. И я слышал музыку, что поднималась из глубины земли, из недр моего безмолвного тела. Мои глаза пели, мой живот отбивал ритм, мои руки двигались, словно мощные черные крылья неведомой птицы. Люди в масках из черепов птиц и обезьян, люди с лошадиными головами и хоботом слона, люди-черепахи и люди-духи, следовали со мной в ряд. И марш продолжался тысячи шагов и десятки тысяч музыкальных тактов, под которые кружились изумрудные птицы.
Мои шаги сжигали тропинку, и я сбивался, путаясь в ногах, что росли отовсюду. Мне не хватало десяти пар ног и пяти лиц, чтобы рассмотреть, чтобы повторить ускорившиеся движения моих спутников. Мне приходилось замирать, всматриваясь в танец вечности. И тогда мои ноги поднимались к небу и раскачивали твердеющий воздух. Небо дрожало и рассыпалось кромешной тьмой. Лениво наползала ночь, залечивая мои израненные ноги ледяным спокойствием.
Следом спускались белые птицы и кровавые птицы. Они разбивались о землю, покрывая поле белоснежным пухом и болью сражений. Кровавые стражи метали копья и топтали снежные комья выбеленной ночи. Всюду были их следы и их голоса, и их благословение.
Изумрудные тени водили хоровод у далекого костра. Дым взвивался к самому небу, оставляя привкус гари на руках, в слезах, в соленом привкусе слюны.   
И тогда я стоптал ноги в кровь, а из моих легких вырывался орлиный крик, моя душа затаилась у пещеры с древним хищником, не решаясь подать свой голос. За моей спиной в темноту вглядывалось множество пар глаз – они усеивали все поле и весь мой мир, они приходили ко мне во сне и нашептывали незнакомыми голосами на неясном языке. Я твердил что-то по-своему.
Я помню, как нас забирали одного за другим. Выводили на свет и скармливали саблезубому гиганту. Я слышал нервный шепот и восторженные крики. Я слышал предсмертные молитвы на сотнях языков. В моем сердце безостановочно танцевали изумрудные птицы. Когда они вцеплялись когтями в землю, меня раздирала горечь, когда их крылья касались аорты, меня переполняло вдохновение, и я сбивал в кровь пальцы, чтобы начертить свое вдохновение на камне, чтобы выскрести образ своего сердца и божественных птиц, чьи глаза неотрывно глядели в меня, облекая мою плоть в тлеющие лоскуты некогда живой ткани. Когда они наперебой кричали свои песни, я оживал, и жил ровно мгновение до следующей вынужденной смерти своих товарищей.
Я был не последним. Моя очередь подошла в тот миг, когда поле было все еще переполнено, и даже ночь не успела сойти с неба. Теплился горизонт. Я знал множество молитв, но я не проронил ни одной. Птицы замерли, став моими глазами, мои ноги, нашли равновесие: шесть пар поддерживали мое тело, четыре – скользили по каменному потолку пещеры. Я двигался сразу во всех измерениях.
Я потерял измерения, в ту же секунду я потерял свое тело. Оно летело вниз. Я видел свои широко распахнутые глаза. Я смотрел в себя и видел свое восхищение и свое очарование. Я видел слезы, струей летящие вслед моему брошенному телу, и видел точку, которой стало мое тело, когда мы распахнули крылья…
Мы распахнули крылья и разделили взгляд на два полноценных видения.
Наши огненные зрачки сузились, и перья разгладились в потоке воздуха. Он смотрел на меня, я – на него. Мы танцевали, горделиво, по законам вечности, известным нам от начала времен. Мы летели вместе с небесным течением, вдоль, поперек, вне измерений под небом всех миров.