Сосиски, поцелуи и рычащее такси...

Она складывала самую лучшую свою одежду, продумывая как ее положить так, чтобы при транспортировке никакой уголочек не помялся. Она знала, что эта льняная розовая юбка будет лучше смотреться на ней утром, когда в свете солнца ткань будет переливаться разными цветами, а вот то открытое летнее платье ей может и не придется надеть - обещают плохую погоду - но все равно складывала его в свой чемодан, потому что в нем она собиралась быть красивой для него. Он не спал всю ночь, потому что думал о том, что на завтра нужно будет сделать еще очень много дел перед дорогой, а именно постирать и погладить свои лучшие рубашки, проверить все документы, подтвердить покупку авиа-билета. В это время она бережно раскладывала на своей односпальной кровати украшения из шкатулки с детскими сокровищами. Вот лежат поржавевшие мамины сережки, которые та отдала ей еще лет 20 назад, когда дочери не с чем было играть, вот памятный бабушкин крестик, который та подарила ей на десятилетие, вот красный цветочек, который ей подарила одна пожилая испанка со словами "Надень его, когда почувствуешь, что для него пришло время", вот маленький камушек, который она привезла с моря прошлым летом. В то время как она складывала красный цветочек в свой маленький чемоданчик, он думал о том, что надо бы попросить отца отвезти его в аэропорт завтра. А она трясущимися пальцами набирала номер такси и очень сердечно просила диспетчера поскорее прислать машину, потому что до выезда автобуса оставалось 40 минут. И пока она ехала в такси, вверив свою судьбу в ловкие руки проснувшегося посреди ночи на заднем сиденье своей старенькой Волги водителя, он писал ей смс с надеждой на то, что с ней все в порядке, и нервно стучал по столу не получая от нее ответа в течение десяти минут.
 
  Она ехала уже 4 часа и все ее мысли были только о том, чтобы ее пропустили на границе, а он складывал в чемодан свои уже постиранные и поглаженные лучшие рубашки и думал только о том, чтобы ее пропустили на границе. Когда он получил от нее смс о том, что автобус задерживается на границе из-за того, что кто-то вез что-то, он стал на колени и начал молиться, что не делал никогда, потому что это не предусматривала его вера, а она стояла, прижавшись к стенке в пропускном пункте пограничной будки, окруженной лесом с одной стороны и полем с другой, и молилась своему Богу о том, чтобы этот досмотр поскорее закончился и они поехали дальше. Когда она сообщила ему, что ее пропустили, он выставил руки к небу и поблагодарил своего Бога, а она прислонилась головой к подушке автобусного сидения и смотрела в окно, удивляясь тому, как много костелов ей встречается на пути, который она проходила не раз.
 
  Поздно ночью, когда в автобусе стало очень холодно, она написала ему, что ее греют лишь мысли об их встрече, а он ответил ей, что нужно продержаться только ночь, а потом он будет греть ее все время пока они будут вместе, на что она попросила его не отпускать ее ни на минуту, а он в свою очередь пообещал себе, что сделает все, чтобы не отпустить ее никогда. "Поспи перед полетом" - писала она ему, поджимая под себя заледеневшие от холода ноги и пряча лицо в автобусную подушку в удивлении того, насколько холодны могут быть августовские ночи, и он, пообещав ей поспать, не мог сомкнуть глаз ни на минуту в волнение и переживании о завтрашнем дне. Когда поздно ночью она ходила в дорожный туалет, панически боясь, что автобус уедет без нее, он думал о том, что ей следовало бы преодолеть страх перед полетом, потому что это удобно, а она молилась Богу о том, чтобы его самолет взлетел и сел без проблем.
 
  Раскрыв глаза с первым лучом солнца, она обрадовалась утру и по надписям на иностранном не известном ей языке, она поняла, что автобус скоро приедет, а он сидел в самолете и писал ей о том, что рейс задерживается и, наверное, он не сможет ее встретить. Когда автобус приехал на вокзал, она поняла что у нее совсем нет поменянных в местную валюту денег, чтобы сесть на метро и доехать до станции, где находился их отель, и тогда сидевший рядом с ней молодой человек, подарил ей свой билетик, из-за чего она покраснела и хотела вернуть ему за него деньги хоть в какой-то валюте, на что тот просто пожелал ей счастья и исчез. И вот именно тогда, когда она внимательно разглядывала убранство чужого ей метро, он написал ей, что уже пристегивает ремни на взлет, и она послала ему своего ангела-хранителя.
 
  Приехав до нужной станции, она вышла из метро на аллею, окруженную дорогими бутиками, маленькими ресторанчиками и жизнерадостными прохожими, и когда она, наконец, нашла гостиницу, в которой для них уже был готов номер, он думал о том, что сделает тогда, когда они встретятся. Он думал о том, как обнимет ее за талию и нежно поцелует ее в щеку, а она смущенно опустит глаза и покраснеет от стеснения и удовольствия одновременно, а потом он поцелует ее в губы и она ответит ему взаимностью.
 
  Поднявшись в отведенный им номер, она сначала приняла душ и прихорошилась и только потом обратила внимание на то, какой красивый вид из окна открывается на сад. И тогда она забралась на большой подоконник, укрылась своей любимой красной шалью и принялась ждать его, раскрыв книжку, строчки которой она перечитывала по 10 раз в тщетных попытках уловить смысл. Каждый самолет, пролетающий в небе, она встречала дрожью в сердце и взглядом на свой телефон, напрасно ожидая от него сообщений. Она не осознавала, что с ней происходит ни тогда, когда он писал ей что приземлился, ни тогда, когда сообщал о том, что проходит регистрацию, и ни даже тогда, когда он радостно и истерично предупреждал о том, что уже едет в отель. Но тогда когда в двери номера щелкнул замок, к ней пришло прозрение, что все что с ней происходит, по-настоящему. Она и знать не знала, что для того, чтобы открыть замок, ему пришлось потратить несколько секунд на то, чтобы собраться с духом и рискнуть сказать себе "была-не-была". И когда он, с дрожью в
  сердце открыл дверь и увидел ее укутанную в красную шелковую шаль сидящую на подоконнике, она увидела его одетого в бело-зеленую рубашку, нервно улыбающегося ей, тащившего за собой свой большой чемодан. И вот именно тогда, когда он поклялся себе, что не забудет этот момент никогда в жизни, она испугалась и спряталась в штору, два раза прокрутившись в ней, чтобы наверняка. А он подбежал к ней, одернул от нее штору и сделал так, как мечтал сделать: обнял ее за талию, поцеловал в щеку, и она смущенно опустила глаза, покраснев от стеснения и удовольствия. А потом он поцеловал ее в губы, и она ответила ему взаимностью, и так они стояли еще очень долго, не веря своим глазам, даря друг другу улыбки и не обращая внимания на самый красивый вид из окна самого красивого города в мире.
 
  А потом он вспомнил, что забыл на ресепшене мобильник, но одна лишь мысль о том, что ему нужно будет за ним спуститься, оставив ее одну хотя бы на минуту, не давала покоя ни ему ни ей. Вдоволь насладившись друг другом, они забрались на уже полюбившийся ей подоконник: она опустила затылок на его грудь и вгляделась в небо, а он зарылся носом в ее волосы, жадно вдыхая их запах. Просидев какое-то время на подоконнике, они опустились на кровать, и он предложил ей отдохнуть после бессонной ночи, а она принялась нежно целовать его лицо, едва касаясь губами его лба, носа, глаз, щек и губ. Когда Ратуша за окном пробила три удара, они забрались под одеяло в одежде, потому что ее робость, а его уважение к ней были выше устоявшихся правил "переодеваться перед сном". И когда они легли друг перед другом, она долго изучала его лицо, рассматривая родинки, а он гладил ее по волосам и вглядывался в ее глаза. А потом он поцеловал их, а после них - ее нос, а затем снова глаза, и снова нос, а затем и вовсе прикоснулся к ее губам, и она ответила ему взаимностью и они долго не вдыхали воздух, питая себя тем кислородом, который успели вдохнуть еще до того, как он прикоснулся к ней. И когда он взял себя в руки и поборол страх перед тем, чтобы не очернить ее, его губы прикоснулись к ее шее, по которой опустились до груди, до которой он очень долго боялся дотронуться, чтобы не обидеть ее. И в тот момент, когда оба уже были раздеты, она решилась остановить его, на что он смущенно прошептал "прости!", а она уверила его в том, что он все не так понял, и после долгих попыток объяснить ему суть она спряталась под подушку, а потом схватила бумажку и ручку и написала ему о том, что безумно хочет в туалет. Он облегченно погладил ее по лицу и сказал, что этого не стоит стесняться. И она укрывшись простыней ушла в уборную, где лупила себя ладошками по лбу с мыслями о том, какая она недотепа. И когда она вышла из уборной, он нежно обнял ее, поцеловал в губы и весь мир, который уже и так для них остановился, вовсе исчез.
 
  Когда в одиннадцать вечера прозвенел будильник, они еще долго не могли встать с кровати, чтобы пойти поужинать. В результате выйдя из гостиницы в час ночи, они не нашли открытого ресторанчика, и их едою стали сосиски, ларек с которыми работал круглосуточно, а самые известные городские достопримечательности превратились в афро-американцев, предлагающих кокаин прямо рядом с ларьком, где крутились на вертеле сосиски. Недоев свой ужин, они оставили его птичкам на подоконнике, на котором смотрели на ночной город, укрывшись теплым одеялом. Утром прозвенел будильник на завтрак, но она не рискнула его разбудить и просто прижалась к нему. А он прижался к ней, и так они пролежали до обеда, а потом проговорили до вечера, после чего, пересилив свое желание остаться в объятиях друг друга, они вышли поужинать, решив "завтра обязательно погулять по достопримечательностям города". Вернувшись в номер, они ласкали друг друга до утра, пока царство Морфея не захватило их. Наутро они с трудом оторвались друг от друга, чтобы пойти на завтрак, где она узнала, что он не пьет кофе, а он то, что ее слабость шоколад. Вернувшись в номер после завтрака, они провели три часа в постели, после чего решили, что кощунство не посмотреть достопримечательности города, и принялись собираться выйти погулять. Она надела свое красивое летнее платье, наплевав на то, что на улице уже давно пахло осенью, а в голову вдела свой красный испанский цветочек, решив, что для него как раз пришло время, а он надел свою зимнюю куртку, которую она назвала ветровкой. И они пошли вдоль костелов, синагог и церквей, рассматривая изгибы зданий и вглядываясь в лица находящихся в них скульптур. Она прижималась к нему, трясясь от холода в своем летнем платьице, а он злился на нее за ее легкомысленность, но когда она улыбалась ему и нежно целовала его в губы, он понимал, что беспомощен и не может как следует разозлиться, а она чувствовала, что в тот момент может все, потому что он действительно души в ней не чает, но позволяла себе лишь только летнее платьице в холодную погоду, потому что тоже испытывала к нему самые нежные чувства.
 
  Вернувшись домой промерзнув до косточек, она пообещала ему одеться тепло на ужин, и когда они в очередной раз еле оторвались друг от друга, чтобы пойти ужинать, он настоял на том, чтобы она надела его байку, а она, расстроившись из-за того, что выглядит глупо и непривлекательно, накрасилась как можно женственнее и надела свои самые яркие сережки, распустив волосы по плечам. Отведав национальную кухню, они пошли гулять по ночному городу, и она шла, танцуя от счастья, шутила и смеялась, а он улыбался ей, а в глубине души переживал из-за того, что не знает где они, чувствуя за нее ответственность. Вернувшись ночью домой, они прижались друг к другу и долго шептали нежные слова. Утром она проснулась с мыслью о том, что им остался один день, потому что она никогда не считала тот день, в котором она живет, а он ласково шептал ей на ушко, что на самом деле дней осталось целых два. И в тот момент она думала о том, что никогда еще два дня не были для нее одновременно таким многим и таким малым. После завтрака они стали собираться наконец посмотреть все достопримечательности города, но оказались вместе в душе, где все, что казалось уже открытым и изведанным, открылось еще раз с еще большой силой. Придя в себя, они пошли по центральной улочке, где зашли в магазин с деревянными игрушками, а потом в музей пыток, где она сжимала его руку каждый раз, когда видела неприятное зрелище. И тогда когда она почувствовала, что заболела, они вернулись в отель, где она приняла лекарство и легла в кровать, а он обнял ее и посмотрел на нее полный сочувствия и отчаяния, как будто у него тоже болело. И вот именно тогда когда он уверил ее, что ее здоровье важнее всяких там соборов и храмов, она разрыдалась из-за того, что этот вот лишний день, который он утром называл двумя, превратился в один, а он схватил ее руками за голову, посмотрел ей в глаза и пообещал, что сделает все, чтобы они были вместе всегда.
  Остаток дня им скрасил Шеридан и Блеф, который она до этого не смотрела. Ночью после нежных занятий любовью, они говорили о завтрашнем дне, обсуждая технические детали. Она плакала лежа у него на груди, не зная как сильно у него сжимается сердце от боли, а он не знал, что она плачет у него на груди. Утром он разбудил ее поцелуями, такими нежными и горячими, что она готова была умереть прямо в них, не обрекая себя на переживания и разлуку. После завтрака они продлили свое пребывание в гостинице до десяти вечера, заказали такси на десять пятнадцать и пошли гулять по тем просторам, которые еще не успели посмотреть. Поднявшись по крутому склону, они остановились чтобы перекусить непонятной сдобой, вкус которой они до этого не знали и пошли дальше вверх по туманному склону. Очутившись в старом городе, они заходили в соборы, смотрели на легендарные часы и грустили. А потом у нее заболели ноги, и они решили не тратить силы на всю эту городскую суету, и, пообедав, вернулись в гостиницу, где пролежали в обнимку еще два часа. А потом они вышли купить сувениры. Она помогла ему выбрать игрушки для сына в том магазинчике с деревянными фигурками, а потом предложила купить "вот эту сумку" для его жены...
 
  ... Она сидела на любимом подоконнике и смотрела на темное небо, когда он подошел к ней, обнял и страстно поцеловал. Ратуша, служившая им эти пять дней часами, пробила десять ударов, они взяли в руки чемоданы и пошли в лифт. Она смотрела на него, запоминая каждую деталь его лица. Он смотрел в сторону, пытаясь увидеть кнопки лифта сквозь слезную стену, заслонившую его глаза. Они спустились в фойе и сели на диван в ожидании машины. Он предложил ей жвачку, а потом отвернувшись от нее стал что-то складывать в свою сумку, а она почти крича попросила его "перестать заниматься ерундой" и обнять ее, и тогда он посмотрел на нее глазами полными отчаяния, и в этот момент им сообщили что машина подана.
   Они сидели в такси, прижавшись, друг к другу, мимо пролетали неувиденные замки и дворцы, ларьки с сосисками и афро-американцы. В этом городе как и во всем мире ничего не изменилось. Только два человека обнимались у рычащего такси на железнодорожном вокзале и клялись друг другу в любви. А потом она пошла к поезду, а он повернулся садиться в такси. И их руки, до последнего державшие друг друга, разжались. И он нарушил свое обещание не отпускать ее никогда, а она отослала ему своего ангела-хранителя на хороший полет...