Когда гремела канонада

Войну я встретил в пионерском лагере, который утопал в буйной зелени соснового бора. Недалеко  от лагеря, пройдя луговой тропинкой – река Ока, куда мы, босоногие мальчишки и девчонки, освободившись от занятий, радостные и беззаботные, мчались, перегоняя друг друга. Так было и в последний день перед войной. Ночью же, сквозь сон, я услышал непонятный для меня грохот, совсем не похожий на грозовые раскаты. Позже, стало известно, что это работала зенитная батарея, выпуская снаряды по вражескому самолету.  Страха я пока не испытывал. Подняв голову, и как я только снова уткнулся в подушку, раздался тревожный звук горна, означающий  подъем. Я еще не сознавал, что произошло, лишь выскочив из спальни, услышал страшную весть: – война!
Почти голые и босые, мы всем лагерем бросились бежать вглубь леса, в сторону оврага. Бежали через дико растущий кустарник, где водились ужасные гадюки, поэтому, опасаясь наступить на ядовитую змею, меня сковывал страх. Слово: - война, меня пугало меньше, поскольку, я ее не видел  и не знал, что это такое. Знать о себе она даст несколько позже.
Жил я тогда в поселке города Ступино, - под Москвой. Наш дом находился рядом со школой, поодаль был расположен аэродром, с права от нас – дорога, которая связывала нас с Москвой, чуть дальше – железная дорога, по которой  почти непрерывно шли грузовые составы, с техникой, предназначенной для военных действий. Фронт от нас был еще далеко, но вражеская авиация  посещала нас почти ежедневно, сбрасывая смертоносный груз, на объекты, стратегического назначения. В начале, заслышав угрожающий гул самолета, мы прятались в бомбоубежище, позже, чувство страха, как бы притупилось, и мы, даже с любопытством наблюдали за падающими бомбами, которые были нацелены на железную дорогу. К счастью, дорога оставалась невредимой. Бомбы, если рвались, то где-то, в стороне, множество из них были начинены песком, в сопровождении с запиской от наших военнопленных, работающих на заводах в Германии.
С фронтов поступали тревожные сообщения, но жизнь продолжалась. Мы по-прежнему посещали школьные занятия. Мой друг, Сашка Савин, старше меня на три года, поступил в ремесленное училище. Однажды, он мне и говорит: - Я смастерил пистолет, и чтобы испытать его, мне нужен порох, парень ты шустрый, надеюсь, что ты сможешь мне помочь.
Чтобы достойно встретить немцев, он намеривался снабдить оружием всех поселковых пацанов. Сейчас это кажется наивным, но тогда, ненависть к врагу толкала нас на необдуманные поступки. А сколько  их было сделано в наивном и бесшабашном детстве, не счесть. Но самый горький след оставил случай, который произошел с моим лучшим другом.
В один из выходных дней, нас мальчишек, занесло в школу, где, как не странно, в женском туалете, мы обнаружили ящик с запалами от гранат. Тогда мы еще не знали, что это такое. Блестящие, золотистого цвета стержни, разожгли наше любопытство. Захотелось непременно заглянуть, и узнать, что же там, внутри,  на вид, столь привлекательного предмета. Используя металлический прут от счетов, мы, не о чем, не подозревая, принялись ковырять головку запала, до тех пор, пока не раздался взрыв.
На утро, когда мы пришли в класс, в полу, на самом видном месте зияла приличная дыра. Кто-то, из учащихся выдвинул версию, мол: «Крысы прогрызли». Так и решили, крысы, так крысы, успокоились и позабыли. Но мы-то, не могли забыть, тем более, один из нашей компании в школу не пришел. Появился он только через неделю, залечивал осколочные раны на ногах. Можно сказать -  повезло, а вот моему другу, Сашке, досталось по полной программе.
В тот злополучный день, после взрыва, мы пулей выскочили из школы, унося с собой блестящие штучки, кто сколько мог. Несколько таких штуковин оказалось и у меня. Что с ними делать, куда девать? Вот, я и вспомнил своего друга, Сашку. «Покажу ему, может, сгодятся, – парень он изобретательный, смекалистый» Пришло мне в голову. Но этот «изобретательный» парень ничего другого не мог придумать, боеголовку зажал в тиски, и принялся пилить ее. Спустя некоторое время головка дала вспышку, но это его не остановило и, конечно же, результат оказался плачевным. Мой друг ослеп. А случилось это, в день, когда его отец уходил на фронт.
Несчастье, которое произошло с моим другом, разлучило нас на целых три года. С начало он был определен в школу слепых, а позже, в музыкальную школу. Пока он получал образование, мы, детвора, не сидели,  сложа руки.
А между тем, жизнь с каждым днем становилась суровей. Мужики были на фронте, вся тяжесть легла на женские плечи, тем более, что семьи в основном были многодетными. Мой отец, хоть и не был на фронте, но мы его почти не видели. Авиационный завод, на котором он работал, требовал полной отдачи, поэтому, работники его, дневали и ночевали на рабочих местах, изготавливая
все необходимое для выпуска истребителей.
. Я был старшим в семье, помимо меня, еще трое, не считая престарелой бабушки, и матери, которая была на сносях. Не хватало еды, не было дров. Вот и приходилось мне, подростку, вечно полуголодному, крутиться до изнеможения. Даже весна, когда расцветают сады, и благоухают луговые травы, не приносили мне должной радости, потому что в это время необходимо было подняться чуть свет, и идти за семь километров туда, где вдоль Оки,  на  необозримых  луговых  просторах, рос сочный щавель, который у Москвичей пользовался  особым спросом. Но, чтобы доставить туда насыщенный витаминами продукт, его необходимо очистить от сорной травы, и к двум часам ночи успеть к поезду. Вагоны, как правило, были забиты до отказа. Четыре часа приходилось ехать столбиком,
 переминаясь с ноги, на ногу. По прибытию, чуть ли не бегом, несешься на рынок, чтобы занять подходящее место. Только бы не у забора. Рынок почему-то обнесен  высочайшим забором, а это на руку московским жуликам. Они через щели, между досками, высматривали подходящую добычу, взбирались на забор, и крючками подхватывали ее, и мешок, или сумка, улетали на глазах изумленной публики. Сейчас это кому-то покажется пустяшным, но тогда, по тому, суровому времени, равнялось голодной смерти. Запасы за войну, если они и были, поистощились, а оскудевшая земля не давала должного урожая, вот и приходилось крутиться, кто как мог.
Осенью, в грибной сезон, шла активная заготовка грибов. Пожалуй, нет больше такого места, как подмосковные леса. Сколько я живу на свете, такого грибного обилия, не видел нигде, стоит только ступить на поляну, и сделать несколько шагов по росистой траве, играющей всеми цветами радуги, ты невольно  попадаешь в плен не выдуманной сказки. Подосиновики словно солдатики в красных беретах, застыли, будто по команде: «смирно!» - Картина, достойна кисти искусного художника. Но мне не до лирики, я вынужден был нарушить идиллию сказочного леса.
А если пройти на поляну, где, широко раскинув,  свои  бахрома, молодые дубки, обязательно наткнешься на роскошное семейство боровиков, которые будто выткались на зеленом полотне, и составляют удивительную композицию невидимого декоратора.
Ближе к осени, как обычно, пойдут опята. Их – целые, полчища. В это время только и успевай собирать, пока они не устарели. За день дважды сбегаешь в лес. Заготавливали бочками. Москва все съест, что не привези. А нам, какая-никакая, копейка. Спички, соль, мыло, в особой цене, о хлебе и говорить не приходится, Мы и думать не могли, что когда ни будь, наедимся его  досыта. Нехватка мыла, не менее болезненная проблема. Жителей поселка одолела умопомрачительная  часотка, она была не только между пальцев, но и по всему телу вздувались гнойные волдыри  Давал знать о себе и педекулез, вши просто роем гнездились и в головах, и в постельном белье, Вспомнишь, и, дрожь пробирает.
Мучительно трудно было всем, чтобы как-то пропитаться, мы обходили и объездили множество деревень, где можно хоть чем-то поживиться. С болью, отрывая от себя, тот же кусок мыла, или селедку, приходилось менять на картошку. Сколько было радости, когда я однажды добыл ее четыре ведра.
Расстояние до станции – двенадцать километров. Согнувшись в три погибели, я тащил этот драгоценный груз, думая только об одном, как бы мои близкие не умерли с голода.
В таких походах за пропитанием, не обходилось и без курьезов. Однажды мне посчастливилось добыть, ажь, целый пуд муки, что может быть ценнее, в то время, когда мы были  рады гнилой, как деготь, картошке. Радость моя была неописуема. Я радовался, наверное, так, как не радовался тот купец из притчи, который нашел жемчужину. Я нес этот драгоценный дар, и представлял счастливые лица своих братьев и сестер, как мама замесит тесто, и напечет блинчиков, пусть не на масле, хотя бы на алифе, все равно, вкусно.
Но радость моя была преждевременной. Я не учел одного, что до дома нужно еще и добраться. В том месте, груженые каменным углем поезда, шли на подъем, передвигаясь еле-еле, поэтому уцепиться за скобу, и взобраться на вагон, особого труда не составляло. Благополучно взобравшись, меня вдруг, охватило чувство страха. В этом месте, могут также, оказаться и грабители. В лучшем случае, «конфискуют» добро, а можешь сделать кульбит за борт. Подобные прецеденты уже бывали. Стоило  мне подумать об этом, как вдруг, я заметил подозрительного субъекта, торопливо, перебирая скобы, он поднимался по вагону. Времени для раздумий не было, чтобы предотвратить угрозу, я, обрушил на него хорошую порцию увесистого угля. Нервы в этот момент, были на пределе. Я стоял словно оцепенелый. Сколько прошло времени, трудно сказать, когда я ощутил сильный толчок в спину. К счастью, я удачно скатился под откос, и приземлился недалеко от симофора. Придя в себя от потрясения, я, хромая, направился на станцию, чтобы на первом отходящим поезде, добраться  до дому. Дома меня ждала неожиданная радость, у нас появилась корова. Мимо нашего поселка, в сторону Москвы  гнали стадо коров, одна из них, то ли заболела, то ли от истощения, слегла так, что не могли ее поднять, такое случалось иногда. В подобных случаях погонщикам ничего не оставалось, как предложить,  животину тому, кто первый подвернется под руку. Так что, и в военное время случались иногда маленькие радости, радость доставляли и военные, которые по пути на Каширу, останавливались на ночлег в домах, по всему поселку. Шли они сплошным потоком, шли туда, откуда до нас доносилась канонада войны.
Бойцы открывали тушенку, консервированную кашу, сами ели и щедро делились с нами, таким образом, устраивая нам праздник. Но чаще всего, конечно, были горькие будни, порой со слезами на глазах. Так это было, когда моя сестренка пошла за продуктами, и вернулась вся зареванная – потеряла карточки – единственный источник пропитания. Положение – хуже некуда. Шуткое ли, дело,  - целый месяц без пищи. Но, как говорится, свет не без добрых людей, в тот же день карточки нашли и принесли совсем не знакомые люди, хотя вполне могли бы ими воспользоваться. Однажды соседка напротив, обронила карточки, а я, шел сзади, подобрал, и тотчас же вернул их владельцу, хотя семья эта имела корову, и по тому времени, считалась зажиточной. Так мы были воспитаны – не брать того, что тебе не принадлежит.
Заботы,  наворачивались  комом, когда приближались холода, Зимой морозы иногда достигали пятидесяти градусов, а с дровами, как всегда были проблемы. Опять нас выручал  лес. Мы собирались группами, в два-три человека, и  под покровом ночи, отправлялись за березками. С удовольствием я ходил в лес на лыжах, особенно когда метет пурга, когда, как говорится, хороший хозяин и собак не выгонит, тогда  и легче, и безопасней – есть уверенность, что не нарвешься на лесника. Однажды, взвалив на плечо  березу, и наметив курс на свой дом, я зашагал, не поднимая головы. Я шел, и был уверен, что подхожу к дому, а когда поднял голову, был крайне удивлен и раздосадован, потому что, сделав круг, я снова, как не странно, вернулся туда, откуда начинал свой путь.
Обогреть дом одной березкой, тепла хватало только на сутки, вот и приходилось сновать в лес ежедневно, хотя до леса, путь не близок. Меня, вдруг осенило, соорудить сани. Для этого, я обработал березку, и изготовил из нее лыжи, поскольку купить их не было никакой  возможности. Главное – основание, а там уже дело техники. Настало время, испытать свое сооружение. Не смотря на сорокаградусный мороз, я вынужден был отправиться в лес, и забрался в самую чащу, где сухостоя было в изобилии, это то, что мне нужно было. Я энергично взялся за дело: валил, и складывал, валил, и складывал на свой самодельный  огрегат, казалось, готов был  от жадности, захватить весь лес. Я нагрузил столько, что этот внушительный воз, едва сдвинул с места. А до дома нужно было идти, не менее трех километров.
Мне бы какую-то часть груза, нужно было оставить, но где там, упрямство, характерное овину, каковым я являюсь, во мне проявилось и тогда, в тот лютый мороз. Я тащил тот злополучный воз, останавливаясь через каждые десять шагов. Выбился из сил, пробовал присесть, но тотчас же одолевала дрема, смыкались глаза. Я прекрасно сознавал, что если я расслаблюсь, то непременно превращусь в сосульку. В этот момент, можно с уверенностью сказать, что я находился на грани жизни и смерти. Но воля, и мое природное упорство, оказались на высоте.
К счастью, война шла к завершению. Мне четырнадцать лет. В это время вернулся мой  друг Сашка. Мне его, очень не доставало, Я с нетерпением ждал встречи с ним, ждал и волновался, волновался потому, что чувствовал себя виноватым перед ним. Ведь тот злосчастный запал, и несчастье, связанное с ним, исходили от меня. Но, мой друг оказался мудрым человеком, он не только не отвернулся от меня, напротив, искренне обрадовался, услышав мой голос. Сделал несколько шагов навстречу, ощупал мое лицо, погладил спину, грудь. Ведь руки для него стали вместо глаз.
Автолмологи,  пытались восстановить зрение, и частично это им удалось. Краем глаза, если повернуть голову, можно было самостоятельно, без посторонней помощи, передвигаться, и не только в нашем поселке, но и в московской сутолоке. Казалось бы, жизнь стала комфортней, но ему, страстному поклоннику литературы, непременно хотелось видеть, чтобы читать как все нормальные люди. Хирурги, когда делали последнюю операцию, дали некоторую надежду, что если он рискнет, может, или совсем лишится зрения, или зрение станет лучше. Перед ним стал вопрос, что делать, как поступить? Мой друг достаточно хорошо читал пальцем. Для слепых существовала специальная библиотека, которой он постоянно пользовался, выбирая такие произведения, которые нравились как ему, так и мне. Он читал вслух, таким образом, удерживая меня возле себя. Да мне и самому интересно было слушать, особенно рассказы, на морские темы. Может быть, это  и  сподвигло  меня в дальнейшем, стать моряком.
Общаться с ним было интересно: то он читал, а то запоет, развернув свой баян, лихо, перебирая клавиши. А с песней жить и дружить, тогда и беда, не беда. И все же, как бы там не было, Сашку беспокоил вопрос, что делать, как быть, делать операцию, или не делать? Видно так уж устроен человек, всегда хочется лучшего. Только вот, в погоне за этим лучшим, к сожалению, не всегда оканчивается благополучно. Так произошло и с моим другом, он, решился на операцию, и окончательно потерял зрение. После этого, мне еще больше приходилось уделять ему внимание. Я стал постоянным его поводырем. Но время идет, мы взрослеем, а между тем, организм начинает предъявлять свои права. У моего друга стали проявляться нотки отчаянья.
Чем взрослее он становился, тем больше его беспокоило его дальнейшая судьба. Он не видел не каких перспектив, и нередко говорил:
 - Кому я нужен буду, не красивый, к тому же, калека? Я, как мог, успокаивал друга. Но что я ему мог сказать, четырнадцатилетний, пацан? Хотя, лицо его было и красивым, и благородным. А шрамы, как известно, только украшают мужчину. Таким, в подавленном состоянии, я запомнил своего друга.
Обстоятельства сложились так, что мы расстались с ним, и только через семь лет, я приехал его навестить. Я увидел жизнерадостного, вполне счастливого человека. Сашка смирился со своим положением, тем более, что в городе, он как музыкант, обрел популярность. Его приглашали на вечеринки в дом культуры, на свадьбы. На одной из таких мероприятий, он и встретил свою будущую жену. Правда, женщина была с ребенком, и на семнадцать лет старше его. Но какое это имеет значение, главное он полюбил, и нашел в ней достойного, заботливого, и преданного человека.
В квартире, когда никого не было, Сашка, время от времени, задавал мне один и тот же вопрос:
- Ну, как тебе моя жена? Заранее предвкушая положительный ответ. Он был уверен, что его спутница жизни, самая лучшая, и потому он ощущал себя самым счастливым на свете. Маша, так звали его жену, и в самом деле была приятной и обаятельной женщиной. Лучшего и желать не надо. Но нашелся человек, как он мне потом рассказывал, чуть не разрушил идиллию его семейной жизни. Говорил, что она и не красивая, и якобы, у нее сомнительное прошлое.
 -  Не верь, и выбрось из головы  – говорил я ему, - а слушай свое сердце.
Наверняка говорил это не здоровый, или человек, которому не повезло в жизни. У слепого свой, особый мир, который он создал в своем воображении, и прикасаться к нему нужно с осторожностью, чтобы не нарушить его гармонию. Однажды, в откровенной беседе со мной, Сашка рассказал случай, который тронул меня до глубины души.
- Не спал  я тогда всю ночь, - начал он свой рассказ – ворочался  с боку на бок, - мучила совесть. А мучила она, из-за того лишь, что поцеловал одну из сотрудниц артели, где он работал. Однажды, проходя через двери, Сашка наткнулся на девичью грудь, тогда он этому не придал никакого значения.
Но когда подобные встречи начали повторяться, в нем непроизвольно, сработал инстинкт самца. И вот, в одну из таких встреч, разум его будто помутился, тогда и произошел страшный грех, как ему тогда казалось.
В ту ночь, он, не выдержав переживаний, разрыдался, тем самым взбудоражил свою любимую жену
- Что с тобой, Шурик?- недоумевала любящая подруга. И Шурик, не утаив ничего, рассказал ей о своей сееминутной страсти. И Маша, конечно же, как мудрая женщина все поняла и, применив все свое умение, успокоила свою заблудшую «овечку». Таким,  по  детски  чистым, и светлым остался в памяти, образ моего друга.        Владимир  Соловьев.