Хроники Беке Мара. Неслучайная Фантазия. Отрывок 5

…Не сумев преодолеть любопытство, Александр, все-таки, попросил у Алевтины Петровны послушать ту кассету, «Firuze». Ее он не получил. У Славки ее просто не было. Но молодой человек охотно предложил на замену новый альбом, 1986 года, «Git».
«Здесь и «Beni unutma» есть, и еще много хороших песен! – довольно заявил он, протягивая мужчине кассету, - Так Вы, все-таки, заинтересовались, Александр Викторович? Я могу дать Вам переводы!»
«Пожалуй…» - с ходу согласился тот, по маниакальному блеску в глазах студента поняв, что, если он не согласится сейчас, будет только хуже.
Он слушал эти песни всю ночь. Пленка заканчивалась, но он ставил кассету снова и слушал очень внимательно, пристально глядя на тексты перед собой. Дословный перевод – это так убого.
Вообще, вечер и ночь, особенно в такие, относительно свободные, дни, отводились у Язова для подготовки докторской. Но в эту ночь он совершенно не настроен был разбирать творчество Роберта Ная на фоне современного ему общества в плане роста художественного мастерства писателя и развития его общественно-социальной позиции и т.д., и т.п. Он сидел за столом, слушал музыку, смотрел на перевод и думал, думал, думал.
Увидев его на следующий день, Алевтина Петровна сердито всплеснула руками.
«Саша! Ты себя в зеркало видел? – с порога начала она свою обычную речь, - Мало того, что ты студентов загонял совсем со своим английским языком, так ты еще и себя изводишь! Было бы из-за чего!»
«Нам друг друга не понять, Алевтина Петровна! – обаятельно улыбнулся тот, целуя руки женщины, - Каждый, несомненно, продолжит доказывать превосходство своего выбора, поэтому, давайте, не будем спорить. У Вас вкусно пахнет, - заметил он, проходя прямиком на кухню, - Пироги? Можно?»
«Нельзя! – Алевтина Петровна, шутя, стукнула его по протянутой руке, - Подожди немного, вот все соберутся, будем чаевничать».
«А Вы ждете гостей?» - в глазах недоумение, и этого довольно, чтобы провести старушку Алевтину, как до сих пор еще про себя называл свою учительницу русского и литературы Александр Язов.
Алевтина Петровна радостно улыбнулась.
«Жду, жду, - откликнулась она, нагружая молодого человека тарелками и столовым серебром, - Так, иди пока на стол накрой. Вилки не урони!»
Давясь смехом, Александр направился в зал.
Это было обычным делом в семействе Грек – сдавать детей на руки заботливой и ласковой, безукоризненно честной и воспитанной Алевтине Петровне и заниматься дальше карьерой, исчезать на годы из Москвы. Славка жил у тетки лет с одиннадцати. И, пожалуй, ее общество было для юноши намного полезнее общества родителей, погруженных с головой в свои геологические изыскания где-то в Азии. Да и бывшие ученики тоже облюбовали квартиру Алевтины Петровны как место своих встреч, и даже странно было, что в этот выходной день здесь так тихо, никто не пришел.
«У Вас удивительно тихо сегодня, - заметил Александр задумчиво, - А кого ждем?»
Женщина вошла в зал с большой тарелкой чего-то красиво нарезанного в руках.
«У меня сегодня особый гость, Саша, так что, я сама ребятам наврала, что занята, - мило смущаясь, призналась она, - Так, куда мы это поставим? Вот. Хорошо. Сейчас они уже вернутся, и сядем за стол. А ты снова со своими записями? - сердито хмурясь, заметила она, скользнув взглядом по сумке, брошенной на ближнем к окну кресле, - Хоть на вечер ты можешь забыть о своей диссертации?»
Александр улыбнулся, и в его светло-карих глазах просквозили золотые лучики нежности от этой улыбки.
«Но до вечера был еще день, Алевтина Петровна, - ответил он, - И потом, Вы ведь не будете ругать меня, если я тихонько пошуршу тут у Вас в уголке? Если только Вам не нужна моя помощь…»
«Да какая от тебя помощь, англичанин! - вздохнула женщина, понимая, что любые ее слова пропадут даром, - Шурши! Свет включи, не порть глаза. Хотя кому я это говорю!»
И она снова ушла на кухню.
Расположившись у окна, Александр достал из сумки блокнот и ручку и, нацепив на нос очки, принялся что-то быстро писать. У него сохранилась эта привычка еще со школы. В доме Алевтины Петровны удивительно хорошо думалось. Он даже не заметил, сколько времени прошло. Из задумчивости молодого человека вывел звук захлопнувшейся двери и топот в прихожей.
«Вот по итогам и посмотрим! – раздался от двери насмешливый голос Марины, - Но я тебе говорю, что в чем-чем, а в этом тебе меня не обскакать!»
«Мечтай, мечтай…» - снисходительно откликнулся Славка.
И реакция девушки последовала незамедлительно: «На что?!»
«На что? – усмехнулся Славка, привалившись спиной к косяку двери в зал, - Дай подумать. Это тебе не мелочи, знаешь! Ну, положим, с моей стороны есть альбом Сезен за прошлый год. Устроит? Не визжи, Мариш! Уши закладывает! – пожаловался он, когда визг девушки стих, и добавил задумчиво, - Ну, а ты что поставишь? А? Что-нибудь равноценное…»
«Насмехаешься!» – Славка пошатнулся от удара, но устоял на ногах.
Девушка, наверное, стояла напротив него, говоря это. И, наверное, ее глаза сверкали яростью сейчас. Александр улыбнулся, подумав об этом.
«Что…» - голос Славки оборвался на этом восхищенном вздохе.
«Равноценно?» - рассмеялась Марина.
«Он настоящий? Ты зачем это носишь? – тише спросил юноша, увлекая ее к входной двери, - Это же…»
«Настоящий, - откликнулась девушка, и в ее голосе послышалась улыбка, - Вспомни, откуда я!»
Александр внимательно прислушался, подсознательно почувствовав что-то неладное.
«А, это, вроде, охота в заснеженных горных лесах?» - усмехнулся Славка.
Марина рассмеялась.
«Обычно у нас не так уж много снега! И зимы теплые, - ответила она, - Этот год просто выдался какой-то вьюжный. Цвонко пишет…»
И ее голоса стало совсем неслышно, когда молодые люди ушли на кухню. Они вернулись через несколько минут, весело смеясь, и на мгновение замерли в дверях. Склонившись над записями, Александр не мог их видеть, но он спиной, затылком чувствовал, как девушка попятилась, заметив его. Мужчина нахмурился и, захлопнув блокнот, медленно выпрямился.
Закатив глаза, Славка обреченно вздохнул и сильно толкнул растерявшуюся девушку, уронив ее в кресло. Марина убрала с лица растрепавшиеся волосы и злобно сверкнула глазами, посмотрев на него. Но юноша только усмехнулся.
«Здравствуйте, Александр Викторович!» - сказали они хором, причем у Марины эта фраза вышла точно такой же, как на занятиях в институте.
И в это же мгновение с кухни донесся голос Алевтины Петровны. Поморщившись, Славка направился к двери.
«Ну, не скучайте, я скоро!» - усмехнулся он, выходя.

…Александр пятерней убрал волосы с глаз и насмешливо прищурился, посмотрев на, определенно, расстроенную девушку.
«Непохоже, чтобы Вы желали мне здравствовать, - медленно произнес он, - Угроза остается в силе?»
Марина вспыхнула, вспомнив их последний разговор. О да, она показала тогда отличное знание русского языка! Выпрямившись и пригладив волосы, она посмотрела на мужчину, от которого ее отделял длинный диван. Он выглядел необычно сегодня. Вместо строгого костюма – джинсы и свитер. Взлохмаченные волосы оказались довольно длинными, этого не было заметно раньше, и, наверное, они были очень мягкими. И, кроме всего, он снял очки, а без них Марина его еще ни разу не видела. У него были красивые глаза, как смола по весне в свете солнца, и длинные густые ресницы.
«Это было очень подло…» - тихо, но твердо произнесла девушка и отвернулась в сторону, чтобы не видеть этих насмешливых блестящих глаз.
Некоторое время Александр растерянно молчал.
«Разве я не загладил свою вину, вернув стих?» - спросил он, наконец.
Марина сурово нахмурилась.
«Это не меняет того, что Вы его забрали!»
«Ясно».
Быстро пересев с кресла на диван, мужчина облокотился о подлокотник и, таким образом, оказался очень близко к девушке. Марина даже чувствовала его прерывистое дыхание на своем лице.
«То есть, меня, все-таки, надо выпотрошить? – весело поинтересовался он, ближе склоняясь к все больше хмурящейся девушке и уже пьянея от запаха ее влажных от снега волос, - Или я могу заслужить прощение, сохранив при этом свои внутренности?»
Марина быстро перехватила его руку и сжала запястье, проверяя пульс.
«У Вас жуткая аритмия! – изрекла она, спустя некоторое время, - Вы стоите на учете? Принимаете лекарства? Они при Вас?»
Александр закрыл глаза и уперся лбом  в кулак, пытаясь сдержать смех.
«Почему-то вспомнился Саша Черный!» - вздохнул он вместо ответа.
Марина усмехнулась, мысленно продолжая отсчитывать удары его быстрого сбивчивого пульса.
«Профиль тоньше камеи», конечно? – поинтересовалась она ядовито, - И, кстати, его звали Александр Гликберг. Давно у Вас начались проблемы с сердцем?»
«Пару минут назад…»
«Александр Викторович, хватит шутить!» - возмущенно воскликнула девушка.
И смолкла, встретив близкий прямой взгляд внезапно потемневших глаз. Этот взгляд заставил ее замереть на мгновение от странного, незнакомого какого-то, чувства.
«Я не шучу…» - серьезно произнес Александр, нежно проведя большим пальцем по ее ладони. Марина вздрогнула. Она даже не поняла, как ее рука оказалась в его ладони!
«Вам нужно обратиться к врачу, Александр Викторович, - сказала она, отдернув руку, - С такими вещами нельзя тянуть».
И, поднявшись на ноги, она подошла к книжному шкафу, будто бы читая надписи на переплетах. На самом деле, все книги, какие могли ее заинтересовать в этом доме, она давно уже прочла. Но так девушка надеялась сохранить безопасную дистанцию с этим более чем опасным человеком за своей спиной. Она видела в зеркале, как он смотрит на нее, откинувшись на спинку дивана, как улыбается, самодовольно и нагло, радуясь, что сумел смутить ее. Это приводило Марину в ярость. И еще его глаза, полуприкрытые густыми черными ресницами, были сегодня совсем не такие, как всегда. Они словно улыбались все время. Так странно!
«Странно, что Вы выбрали английский язык, учась у такого педагога, как Алевтина Петровна…» - заметила она, спустя какое-то время, совершенно спокойно. И следа растерянности не было в ее голосе.
И глаза в зеркале широко распахнулись, изумленные, почти испуганные. Девушка едва заметно улыбнулась. Не с той заигрываешь, дяденька!
«Она, в хорошем смысле, одержима своим предметом, - продолжила она задумчиво, - Я всегда думала, что это заразительно. Тем более, Вы ведь очень хорошо учились? И только что Вы сами вспомнили Александра Михайловича, а не Шекспира, там. Что ж родную литературу-то променяли на иноземщину?»
Она весело усмехнулась.
«Это Алевтина Петровна привила Вам привычку говорить о писателях, скончавшихся пятьдесят лет назад, как о близких знакомых?» - раздался за ее спиной тихий насмешливый голос.
Он стоял ближе, чем в шаге от нее. И, взглянув в зеркало, Марина прочла вызов в веселых смоляных глазах.
«Вам нужно носить головной убор. Холодно…» - шепотом произнес он, губами едва касаясь волос девушки.
«Пятьдесят пять лет, - откликнулась та недрогнувшим голосом. И добавила, обернувшись и отступив на шаг к шкафу, - Мне не холодно. Вы не ответили».
«Я не вижу смысла делить литературу на родную и чужую, - улыбнулся мужчина снисходительно, - Тот же Гликберг был переводчиком, правда, с немецкого. Но сути это не меняет, не так ли? Он писал прекрасные стихи на русском при этом…»
«Так Вам нравится Александр Михайлович? Или только его женоненавистнические произведения?» - быстро поинтересовалась Марина, пристально глядя ему в глаза.
Александр не смог сдержать улыбку.
«А Вы и их прочли?»
«А их можно было миновать?»
Славка остановился в дверях. Яростное противостояние. Нет, Александр тот еще Дон Жуан, но Маришка ему не уступит. Стопроцентно сведет разговор к диспуту на тему творчества Саши Черного! Усмехнувшись, юноша вошел в зал и поставил тарелку с салатом на стол.
«Александр Викторович, лучше не спорьте с ней на эту тему! – ухмыльнулся он, - Маришка не признает полумер! Не дошло бы до драки…» - добавил он невинно, посмотрев на девушку.
Та улыбнулась в ответ, вспомнив, должно быть, что-то свое.
«Помочь? А то я…» - она развела руками.
Славка весело отмахнулся от этих слов.
«Нет уж! Развлекайте друг друга пока! Сейчас сядем за стол!» - откликнулся он, снова направляясь на кухню.
Александр быстро взглянул на Марину. Она расстроена? Вроде, нет. Но что-то рухнуло, рассыпалось что-то очень хрупкое между ними, связь, возникшая за эти минуты. И он уже не знал, что сказать.
«Не скучайте, - улыбнулся он, направляясь к двери, - Я на одну минуту…»
Услышав из-за двери голос Язова, разговаривающего по телефону, Марина быстро огляделась. У нее была минута, не больше. Вообще, можно было вернуть его и в руки, как все нормальные люди делают. Извиниться за тот день, но… как-то не хотелось.
Достав из сумки, брошенной на пол у входа, выстиранный и отутюженный носовой платок, девушка открыла сумку педагога и замерла в нерешительности, не зная, как бы его лучше сунуть. И, словно бес на ухо нашептал, она достала толстый блокнот и раскрыла его на последней записи.
Остановившись в дверях, Александр с улыбкой смотрел на девушку, такую растерянную и ошеломленную в это мгновение.
Она пролистала страницы назад, вчитываясь в перечеркнутые записи, осознавая абсолютно точно, что это – ОНО! И замерла, едва шелестя губами, перечитывая последний, окончательный, вариант. Это не было так, как в песне, но это было именно оно, все, кроме последнего четверостишия.

Этот день подходит к концу.
Я не вспомню его никогда.
И ни радость его, ни грусть
Не оставят на сердце следа.

Проживая каждый свое,
Изменяясь тысячи раз,
Мы проходим сквозь эту жизнь,
Как она проходит сквозь нас.

И только тот светлый миг,
Когда вспоминаю тебя,
Мою озаряет жизнь.
Я знаю: ты не моя.
Забытым так больно быть.
Так выбери образ мой,
Чтоб в памяти воскресить,
Оставшись на миг одной.

Я этого не скажу:
«Я, правда, тебя люблю».
«Не забывай меня…» -
Тебя я не попрошу.

Александр следил за девушкой взглядом, не понимая, почему она так медлит. Ведь сейчас в зал могут войти Алевтина Петровна или Славка, и, если ее застанут за подобным занятием… Но Марина, казалось, забыла обо всем на свете. Глядя на стих, она беззвучно шевелила губами, словно заучивая. И ее лицо в это мгновение было – ангельским! С тихим стоном Александр прислонился лбом к косяку и закрыл глаза. Да что же это такое? Она ведь его студентка! Хуже того: она просто жестокая девчонка, которой и дела нет…
Поджав губы, Марина взялась пальцами за угол листа, намереваясь, похоже, вырвать его, и замерла в нерешительности. Она хмурилась все сильнее и сильнее, решаясь на этот шаг. Но, когда пульс Александра уже достиг двухсот ударов в минуту от волнения, она разжала пальцы и потянулась за его сумкой.
Вздохнув, молодой человек быстро прошел в кухню. Алевтина Петровна уже собиралась вынести в зал горячее, и нужно было задержать ее хотя бы на минуту.
Остаток вечера прошел невыносимо тоскливо для молодого человека. Марина много смеялась, шутила и спорила, но не с ним. И ему оставалось смотреть на нее со стороны, ловить звуки ее голоса, искорки смеха в ее прозрачных глазах… И развлекать Алевтину Петровну. Пожилой женщине пришла, правда, напоследок светлая мысль предложить ему проводить девушку, и та даже согласилась, почти не споря. Но всю дорогу она молчала и смотрела в окна или по сторонам, словно его и не было рядом. Домой Александр вернулся разбитым, почти уничтоженным. И сразу полез за своим блокнотом, надеясь хоть в работе обрести относительное душевное спокойствие.
Толстый блокнот показался ему еще толще, чем обычно. И, едва молодой человек разжал пальцы, достав его из сумки, как он сам собой раскрылся на последней записи. Александр задумчиво усмехнулся и взял в руки свой платок. Вот, значит, как? Поднеся платок к лицу, он глубоко вдохнул запах банного, наверное, мыла. Самый прекрасный запах во Вселенной! И на мгновение закрыл глаза, мечтательно улыбаясь. Когда он открыл их вновь, взгляд случайно захватил несколько строк, выведенных знакомым почерком ниже его перевода. Надев очки, Александр пригляделся к записи внимательнее. Без толку. Это был турецкий.
«Лишь бы не турецкий мат!» - рассмеялся он счастливо и упал на кровать, сжимая  в кулаке свое сокровище.

…Зайдя в общежитие и выждав немного времени, пока Александр Викторович уйдет, Марина снова направилась к выходу. Нин Ванна сердито нахмурилась.
«Ты куда это, красота моя? – прикрикнула она на девушку грозно, - Опоздаешь – не пущу!»
«Да я знаю, Нин Ванна, - улыбнулась та в ответ, протягивая ей свою сумку, - Можно я у Вас оставлю? Мне тут добежать по делам…»
«Знаю я ваши дела!» - пробурчала Нин Ванна, пряча сумку.
Но останавливать девушку она не стала. За этой Мара водилось такое: прийти в общежитие, потоптаться – и снова на выход. И так, бывало, до утра. Но, если честно, то Нин Ванна даже заподозрить ее ни в чем предосудительном не могла. Ну, всякие дела у людей бывают!
Дело Беке Мара заключалось на данный момент в обнаружении двух агрессивных вампиров. Марина заметила их еще по пути в общежитие. Их кроваво-красные зрачки сами за себя говорили: где-то в городе прибавилось либо вампиров, либо трупов. Но не могла же она сказать Александру Викторовичу: «Извините, мне тут, буквально…» - и, вынув свой охотничий нож, броситься за ними?
Услышав женский крик, девушка быстро свернула во двор. Темнота ее не пугала и не мешала ей ориентироваться. Цвонко потратил не один год на то, чтобы на звук она могла прийти даже с закрытыми глазами, минуя практически любые препятствия. И Марина быстро шла на шум борьбы, не обращая внимания на отсутствие света во дворе. Но с каждым шагом дышать ей становилось все тяжелее. Нет, их здесь не двое. Или это не те двое, которых она видела на улице. Их сила душила, а те были молодые еще и слабые. Проклятье! Она не дралась еще с сильными вампирами без Цвонко. Это будет тяжело и опасно. Как-то ей не везет в новом году.
«Отошли в сторону, твари!» – остановившись за спинами вампиров, громко и твердо проговорила она, сверкнув лезвием ножа в свете единственного тусклого фонаря.
Девушка на снегу медленно убрала руки от лица, почувствовав, что мужчины отошли от нее. Их было трое. Их глаза сверкали неутолимым голодом. И, по крайней мере, один из них был, как минимум, ровесником Шега – младшего. Плохо.
«Уходи и никому не рассказывай об этом!» - приказала Марина жестко, обратившись к девушке.
Оглядевшись и поняв, что мужчины не станут задерживать ее, та поднялась на ноги и, спотыкаясь, побежала к выходу на улицу.
Старший из вампиров, изящный, может быть, даже привлекательный, если бы не следы ногтей на его исцарапанной физиономии, медленно шагнул к Марине и глубоко вдохнул морозный воздух. И на его лице появилась вдруг какая-то сумасшедшая улыбка.
«Мне это не кажется? – его голос звучал чарующе, бархатно, его глаза наливались кровью все больше, блестели все веселее, - Нет, мне это не кажется! – вздохнул он с улыбкой, - Кровь девы Мара… А я искал тебя когда-то, девочка. И когда-то, - он опасно сощурил глаза, и голос его прозвучал страшно, - Я тебя даже убил!»
«Вы ошиблись!» - усмехнулась Марина.
И ее нож прорезал мертвую плоть, вскрыв вену. Зажимая рану, вампир отступил назад. По его ноге текла кровь, и очень скоро силы должны были оставить его от такой обильной кровопотери, но он продолжал улыбаться.
«С каких пор дева Мара орудует ножом? – усмехнулся он, - Мне казалось, это оружие Беке Мара. Или я ошибался?»
«Ты абсолютно прав!» - откликнулась девушка металлическим голосом, взглядом следя за двумя молодыми вампирами, обходящими ее с двух сторон.
Их господин продолжал говорить что-то, но она не слушала. Она была полностью сосредоточена на бое. Перед ней стояла цель. И пусть даже она не способна убить этих тварей, но она сильно осложнит им жизнь этой ночью! Таково было ее решение. А Марина привыкла выполнять все, что задумала.
С громкими проклятьями один из вампиров отскочил от девушки и упал в сугроб, мгновенно напитавшийся кровью. Его товарищ остановился напротив нее, решая, как лучше напасть. Но повелительный окрик лорда остановил его.
«Стой, Бранимир! Один ты не сможешь…» - с этими словами вампир выпрямился, убрав руки от раны, так, словно он и не был ранен.
Марина понимала, что он ослаблен, и шанс у нее есть. Но смотреть в его глаза было страшно. Раньше никогда еще она не встречала вампиров, способных преодолеть такую слабость и при этом продолжать противостоять врагу. И, сколько бы она ни сопротивлялась, мысли лорда просачивались в ее мысли ядом, и все кругом одевалось туманом от его бархатного голоса.
«Ты хорошо дерешься, девочка. Потеряв многих, Беке Мара решили так защищать своих жриц? Это забавно! – рассмеялся он, приближаясь, отмечая кровью свой путь, - Ты наивна, если думаешь, что небольшая кровопотеря навредит мне, - продолжил он, улыбаясь, протягивая к ней уродливые старые руки, - Мне ничего не будет, девочка. Даже Солнце – ваш Бог во все времена – бессильно против нас…»
Замолчав, лорд медленно провел ладонью по шее.
«Девочка, ты мне две вены вскрыла. Это невежливо, - произнес он без выражения и добавил, посмотрев на своего слугу, все еще стонущего в сугробе, - Поднимайся, мальчишка! Смотри, как убивают деву Мара. Это, - он медленно облизнул клыки, - Искусство!»
Марина отступила на шаг назад, но сзади стоял тот, кого лорд называл Бранимиром, и он не намерен был отступать. На мгновение девушка опустила нож, встретившись с ним взглядом. Она уже видела когда-то такие глаза. Встряхнув головой, Марина отогнала эту мысль. Даже сравнивать этого изверга с ним… Дура!
«Ладно, искусствовед, - усмехнулась она, занимая оборонительную позицию, - Покажи, чего ты стоишь. Но прежде назовись! Или тебе стыдно называть свое имя и дом?»
Глаза лорда вспыхнули яростью.
«Дерзкая девчонка! Мое имя Адриан Ацел! И я горд служить единственному законному князю вампиров, милорду Бертольду Байош!» - произнес он, свысока глядя на девушку.
Та усмехнулась.
«Я почему-то так и подумала».
По знаку лорда вампиры одновременно шагнули к ней с трех сторон, заключив девушку в круг. Но та продолжала улыбаться спокойно и уверенно. Цвонко всегда говорил: «Улыбайся – и враг посчитает тебя сильнее!» Только на это и была ее надежда в этот раз.
Вздохнув, Марина расстегнула куртку, чтобы облегчить себе движение. И, обведя приблизившихся на расстояние двух шагов вампиров насмешливым взглядом, метнулась в сторону, выскочив из западни. И младший из ее врагов упал на колени, заливая почти черной кровью снег у своих ног.
Девушка отпустила его волосы, и вампир повалился на землю. Он нескоро еще должен был прийти в себя, и ему теперь необходима была кровь, чтобы восстановиться. Четыре сосуда, которые она вскрыла ему, в сумме давали кровоток аорты. Усмехнувшись, Марина перешагнула через неподвижное тело.
«Извини. Я лишила тебя зрителя? – произнесла она ехидно, прямо глядя в глаза Адриана Ацел, - Продолжим?»
Лорд недовольно цыкнул языком и сделал знак своему слуге отступить назад.
«Не ожидал, - произнес он медленно, не сводя с девушки глаз, - Не ожидал встретить деву Мара, годную быть и Беке Мара тоже. Но ты еще так юна, девочка. А эта борьба истреплет, изуродует твое прекрасное тело. Я слышу, как жизнь кипит в тебе, и каждая твоя вена…»
«Я слышу, как тебя призывают небесные трубы!» – прервала его Марина.
К удивлению лорда его гипноз совершенно не действовал на нее.
«Ты, и правда, сильна, - улыбнулся он, отходя назад, - Мы встретимся после, чтобы поговорить… об искусстве…»
Усмехнувшись, вампир развернулся, намереваясь уйти, но гневный голос девушки заставил его остановиться.
«Мы поговорим сейчас!»
«Ты не убьешь меня…» - беспечно откликнулся лорд, жестом приглашая Бранимира следовать за собой.
«Но я хоть на время избавлю от тебя людей!» - прозвучало в ответ.
Адриан остановился и задумчиво поджал губы.
«Вот как? – произнес он, спустя некоторое время, - Значит, ты, все-таки, Беке Мара. Только Беке Мара мог сказать подобную глупость. Что ж, будь по-твоему. Бранимир, отойди в сторону…»
И он уже обернулся к девушке, опасно сверкая красными зрачками, когда его внимание привлек звук приближающихся шагов.
«Держите его! Ратоборец! Держите его!» - донеслись до Марины возбужденные голоса.
И юноша, должно быть, одних с ней лет, вылетев из-за угла дома, резко затормозил перед Бранимиром и отступил назад. Марина прищурилась. Эти двое за его спиной – те, кого она искала. Что ж, от судьбы не уйдешь!
В свете фонаря она могла рассмотреть Ратоборца. Оруженосец. Неважно, что он потерял где-то свой шарф, это и так видно. Похоже, он дрался до последнего, пока была еще хоть какая-то надежда. И, похоже… Марина скользнула взглядом по окровавленной куртке молодого человека… кое-каких успехов он, все-таки, достиг. Но он один. А Ратоборцы в одиночку не способны оказывать сопротивление вампирам. Девушка нахмурилась. Этот парень был похож на того парня. Правда, у него были темные волосы и темные карие глаза, но дело было совсем не во внешнем сходстве. Он был такой же молодой, одинокий и обреченный.
Быстро шагнув к Бранимиру, Марина провела лезвием ему по шее, и услышала, как хлюпнула кровь. Четыре года назад она не смогла бы сделать этого так хладнокровно. Но после того боя они с Цвонко много говорили. Очень много. Слишком много. Если в ее сердце и осталось что-то человечное с тех пор, то это «что-то» целиком принадлежало ему.
Пару раз судорожно хватив воздух, Бранимир повалился в снег у ног девушки. И глаза лорда прояснились от крови в это мгновение.
«Убить стерву!» -  приказал он коротко появившимся из-за угла дома слугам.
А сам склонился над телом молодого вампира, осторожно поддерживая его и утешая какими-то странными, тихими, ласковыми словами.
«Потерпи, мальчик мой. Потерпи. Ты еще изопьешь ее крови…»
Шагнув к Ратоборцу, Марина протянула ему нож.
«Пользоваться умеешь?»
Юноша изумленно посмотрел на окровавленное лезвие. Он, наверное, хотел узнать, кто эта девушка, что вступила с ним в одну битву, защищая его. Но времени на вопросы не было. Пятеро вампиров окружали их, поблескивая в темноте кровавыми зрачками.
«А ты?» - спросил он только.
Марина усмехнулась.
«Обойдусь!»
Когда отряд Ратоборцев во главе с рыцарем Драганом отыскал, наконец, молодого оруженосца, все уже было кончено. Шесть вампиров лежали в снегу, связанные лентами с заклятиями магов Ордена. А юноша, изодранный и окровавленный, сидел рядом с ними, глядя на снег между своих ног, на который капала кровь с лезвия охотничьего ножа, который он все еще сжимал в руках.
Драгомир бросился к нему и, упав на колени рядом с юношей, схватил его за щеки, заставив посмотреть себе в лицо.
«Базиль! Базиль! Что случилось? Ты ранен?»
«Рыцарь Драган, - улыбнулся тот радостно, - Простите, но двое ушли…»
Драгомир опустился на снег рядом с ним и устало закрыл глаза.
«Базиль! Я думал, тебя убили! Зачем ты бросился за ними! – проговорил он сердито, - Я же говорил, возможно, это была ловушка, подстроенная Ацелом…»
«Да, - коротко согласился юноша. И Драгомир, открыв глаза, изумленно посмотрел в его спокойное лицо, - Простите, рыцарь Драган, но Ацел и Бранимир ушли, - виновато признался Базиль, - И, если бы не она, наверное, меня убили бы…»
Рыцарь нахмурился.
«Она?»
«Девушка…» - Базиль, видимо, считал, что этим все объяснил.
«Грузите их! – бросил Драгомир в сторону солдат и спросил снова, - Кто, ты говоришь?»
«Очень храбрая девушка. Они, наверное, напали на нее. Но она дралась…» - губы юноши растянулись в мечтательную улыбку.
«Ясно, - бросил Драгомир, поднимаясь и протягивая ему руку, - Завтра расскажешь. Пока опомнишься. Вставай. А… это что?» - очень медленно, испуганно спросил он, когда свет фонаря осветил нож в руках юноши.
«Это… она дала…» - откликнулся тот растерянно и потерял сознание.
Драгомир опустился рядом с ним на колени и взял оружие из его рук. Охотничий нож. Он знал человека… давно… который делал такие. На лицо рыцаря набежала тень.
«Закончили? – спросил он, обернувшись к солдатам, - Хорошо, теперь окажите помощь оруженосцу Вазулу и отправьте его в штаб. Полагаю, он ранен, все-таки…»
Значит, Бранимир был здесь. Драгомир нахмурился еще сильнее, следя за тем, как солдаты уносят его оруженосца. Слишком много странных совпадений!

…Базиль посмотрел на кошку и невесело усмехнулся. Значит, молва не врет: у нее есть кошка – именно черная и именно зеленоглазая. Стеа. Звезда. Интересно, откуда она появилась вдруг? Ее же еще минуту назад не было в доме.
«Стеа! Стеа!» - шепотом ласково позвал он, протягивая кошке кусок колбасы со своего бутерброда.
Холодные зеленые глаза презрительно сверкнули в сумерках, и Базилю показалось, что кошка надменно хмыкнула, отвернувшись от него. Мужчина усмехнулся и проглотил колбасу. Животные похожи на своих хозяев.
«Стеа! – донесся до него слабый смеющийся голос, - Иди сюда, бродяга! Ну, ну, изластилась!»
На цыпочках выйдя в зал, Базиль заглянул в открытую дверь спальни.
Запрыгнув на кровать, Стеа кружила по подушке, зарываясь мордой в волосы хозяйки и бодая ее в подбородок, и очень громко, взволнованно урчала. Женщина смеялась и лениво отпихивала ее от лица.
«Стеа! Ты, разносчик инфекций, кончай на меня блох сажать!»
Улыбнувшись, Базиль вернулся на кухню и продолжил свою трапезу, глядя с некоторым недоумением на безупречно чистую плиту, по которой сразу было видно: в этом доме принципиально не готовят.
И в этом сумраке, в одиночестве, мысли о прошлом и воспоминания, от которых было не избавиться, окружили его со всех сторон, давя, душа своей тяжестью – тяжестью вины.
Как он мог не узнать ее тогда, в девяносто девятом? Он же сделал десятки ее снимков! Лучшие фото Мары – Беке Мара были сделаны именно им именно тогда. Но, что важнее, он же видел ее ближе, чем в шаге от себя, в тот день! Если бы тогда он узнал в той женщине девушку из темного московского двора, рыцарь Орбан был бы жив до сих пор. Они ведь не знали, на кого вели охоту. Они думали: их трое.
Это была странная ошибка. Но, возвращаясь в воспоминаниях к тому разговору, в январе 1987 года, в лазарете главного московского штаба Ордена Ратоборцев, Базиль раз за разом приходил к выводу, что на тот момент ни ему, ни рыцарям, ни даже премудрому Магистру Освальду не могло прийти в голову другого решения этой головоломки.
В тот день у его кровати собрались все рыцари, бывшие на тот момент в Москве. Среди них был и рыцарь Эмилиан, участвовавший в печально известной охоте на Беке Мара в 1983 году, и благородный рыцарь Драган, и рыцарь Орбан, уже к тому сроку заслуживший имя Истребителя Беке Мара. Двое последних слышали об ученице Беке Мара от Норики и Рахели. И сама Норика, вот уже четыре года переплетавшая свой золотой шарф с черным шарфом траура, была там в сопровождении своей ученицы. Они прибыли из Венгрии, едва узнав о том, что в России обнаружились следы Беке Мара.
Выслушав подробный рассказ оруженосца, рыцарь Орбан нахмурился.
«Сомнений нет, это был Беке Мара, - медленно произнес он, - Но из твоих слов я вижу, что она сильно изменилась с восемьдесят третьего года…»
«Слишком сильно, - тихо откликнулась Норика, - Люди не меняются столь разительно за такое короткое время. В Югославии была девчонка, способная только стрелять по мишеням. Она закрыла тело Одора, чтобы не видеть, что сделала с ним, - она помолчала, но продолжила все так же твердо, - Из рассказа оруженосца Вазула я вынесла представление о женщине, - она подчеркнула это слово, - Может быть, и молодой, но привыкшей убивать. И, если верить записям хронологов, то она убивает искусно. Она не отводит глаз».
Последняя фраза женщины прозвучала весомо, и рыцари переглянулись, признав ее правоту.
«Это так, - согласился Драгомир, положив подшивку дела на тумбочку рядом с кроватью больного, - Все удары нанесены мастерски. Полагаю, мы имеем дело с человеком, отлично знающим анатомию. Вскрыты самые крупные вены».
Рыцари снова переглянулись.
«Это под силу лишь опытному воину. Сильному воину…» - одновременно заговорили они.
«Более чем сильному! – громче других прозвучал голос Эмилиана, и он раскрыл перед собравшимися папку, показав фотографии, - Взгляните!»
«И, тем не менее, она ранила их этим, - произнес Драгомир среди наступившей тишины, положив на тумбочку охотничий нож, - И ошибки быть не может. Это его работа».
«Она говорила что-нибудь, когда убивала? – тихо спросила Рахель, впервые выйдя из-за спины Норики, - Какие-то фразы?»
Нахмурившись, Норика посмотрела в серьезное лицо девушки. Но та пояснила коротко: «Минус два…» - и женщина тоже перевела вопросительный взгляд на оруженосца.
Базиль недоуменно пожал плечами.
«Она молчала».
Рахель снова отступила назад, скрывшись за спиной Норики.
«Ракиш права, - произнесла та уверенно, - Она бы обязательно говорила что-нибудь».
Рыцари снова устало переглянулись и, помолчав немного, возобновили допрос оруженосца.
Точно ли указаны все приметы? Рост? Вес? Цвет волос, глаз? Голос? Может быть, что-то запомнилось особенно?
Базиль повторил все в точности. Нет, он ничего особенного не запомнил. Просто девушка, каких тысячи. Довольно высокая. Темноволосая, с темно-синими сощуренными  глазами и металлическим голосом.
«У Маринки голос не мог стать жестким, - задумчиво пробормотала Рахель. И рыцари смолкли, вслушиваясь в это бормотание, - И глаза у нее были большие, светло-серые. Подумай, Бажо, может, ты ошибся?»
Юноша отрицательно замотал головой.
«Все так. Голос злой и жесткий. Даже когда она смеялась, это было как скрежет железа. И глаза даже уже, чем нарисованы, - кивнул он на портрет в руках художника, - И темные».
«А щечки?»
«Какие щечки?» - не понял юноша.
«Щечки пухленькие, да?» - с надеждой спросила Рахель.
«Нет, как нарисовано».
«Ну, и какой вывод мы должны сделать? – не выдержал Эмилиан, - Она, что, перевоплотилась? Я понимаю, волосы можно перекрасить, цвет глаз можно спутать в темноте… Но, - он задохнулся от негодования, -  Девушка с ножом Беке Мара! Ну, хоть что-то от восемьдесят третьего в ней должно было сохраниться!»
Орбан закрыл глаза ладонью.
«Повадки нельзя сменить так просто…» - тихо проговорила Норика, устраиваясь у стены.
Рыцари устало вздохнули. Они решительно не понимали, в чем здесь дело.
«Но можно взять несколько учеников, - произнес Драгомир задумчиво, - Такое было в истории еще до того, как вампирья легенда о Беке Круд окутала род Мара. Тогда единовременно в роду могло насчитываться до тысячи бойцов, и все они в то время, действительно, были связаны узами крови. Потом что-то пошло не так, и на смену им пришли Ратоборцы…»
Он рассказывал то, что знал каждый в этой комнате, но даже нетерпеливый от природы Эмилиан не смел его прервать. Сила воли рыцаря Драгана восхищала Ратоборцев, и ему никто не мог отказать в этой – единственной – слабости: и через двадцать лет говорить о Беке Мара с любовью.
«…Но после рыцаря Дамьяна уже двое не вернулись с охоты на Беке Мара, и, кто знает, сколько Беке Мара встречали их в лесах Югославии, - продолжал Драгомир, - Отец не из тех, кто покорно ждет своей участи. Он мог попытаться возродить былое величие рода Проклятых Людьми…»
Некоторое время собравшиеся молчали, ошеломленные подобным предположением. «Несколько учеников? Несколько – это сколько?» - приходила на ум первая мысль.
Эмилиан опомнился раньше других.
«Но обе женщины? – протянул он недоверчиво, - Почему бы Беке Мара не взять мужчин, в таком случае? Зачем ему девчонки?»
«В восемьдесят третьем девчонка перебила отряд Василя и убила лучшего бойца Норики, - прервал его Орбан хмуро, - Так почему бы нет?»
Гневные взгляды рыцарей пригвоздили его к месту, и Орбан виновато опустил взгляд.
«Он мог сделать так, - произнесла Норика спокойно, когда спазм прошел, - Он думал, что у него в запасе всего год, и мог пойти на крайние меры. Драган прав. Из посланных за эти годы отрядов не вернулся ни один человек. Мы не можем знать, сколько их теперь…»
Рахель отошла от стены и остановилась рядом со своей наставницей, искоса, скрытно, глядя ей в лицо. Ей бы хотелось взять ее за руку сейчас, но было нельзя. И только один человек в комнате понимал, что так сблизило двух этих женщин. Нужно заканчивать этот совет скорее, пока они обе еще держатся.
«Значит, мы доложим в Совете о новой ученице Беке Мара…» - произнес он, и его глаза тепло улыбнулись девушке.
Один за другим Ратоборцы покинули комнату. Драгомир закрыл дверь и подошел к кровати оруженосца.
«Ты как, Базиль?» - спросил он, опустившись на край кровати.
Его теплые каре-зеленые глаза ласково улыбались, и юноша широко улыбнулся в ответ.
«Со мной все хорошо, рыцарь Драган!» - сказал он.
Глядя на своего учителя, Базиль чувствовал, как сердце замирает в его груди. Этот человек так добр, великодушен, он так храбр и отважен, так умен и проницателен. Он – лучший!
Этот человек – лучший на свете – через неделю должен был отправиться на охоту за Беке Мара. Но в тот вечер Базиль еще ничего не знал.
Драгомир прямо посмотрел юноше в лицо.
«Базиль, ты поступил отважно, - произнес он тихо, - Ты отвлек врага на себя, спасая товарища. Твое побуждение было благородно, - он помолчал, - Но в следующий раз ученица Беке Мара не будет ждать тебя за поворотом. Смог бы ты победить без нее? И много ли приобрел бы Орден, сохранив Мирана, но потеряв тебя? – юноша молчал. И Драгомир продолжил серьезно, не поучая, вразумляя, - Твое побуждение было благородно, но решение необдуманно. Ты станешь отличным воином, Базиль, ты станешь одним из лучших рыцарей, если только научишься думать быстрее врага. Думать быстрее – это важнее, чем быстро принимать решения. А теперь отдыхай. И подумай о том, что я сказал, - улыбнулся он, поднимаясь на ноги, - Поправляйся скорее. Когда я вернусь из Венгрии, ты понадобишься мне здоровым!»
«Я обязательно поправлюсь!» - пообещал юноша горячо.
Еще раз дружески улыбнувшись ему, Драгомир вышел из комнаты.

…Отодвинув едва надкушенный бутерброд, Базиль прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
«Ты станешь отличным воином, Базиль, ты станешь одним из лучших рыцарей, если только научишься думать быстрее врага…» - снова прозвучал в его памяти голос рыцаря Драгана.
Это был его последний урок своему оруженосцу. Наутро Базиль узнал о приказе Магистра Освальда и о том, что из Венгрии рыцарь Драган отправится в Югославию на свою первую охоту за Беке Мара. Как оказалось – на первую и последнюю охоту.
В Венгрии его так и не дождались. И, спустя время, среди кип не расследованных дел Ратоборцам удалось обнаружить его последний след. Фото было сделано очень качественно и четко, и ни у кого не возникло и малейшего сомнения относительно личности убитого. А рана на его шее и то, что подкараулили его на одной из небольших безымянных станций, и тело даже не попытались скрыть – все это наводило Базиля лишь на одну мысль. 
С тех пор мысль о неизвестных Ордену Беке Мара все больше овладевала его сознанием. Но после того случая Ратоборцам не довелось больше встретить других учениц Беке Мара, кроме Мары, и даже пристрастные Норика и Орбан не принимали слова молодого человека всерьез. А сам он видел один путь к убийце своего учителя: через самих Беке Мара.
Тогда Базиль и пришел к рыцарю Орбану, после смерти Дамьяна и Драгана ставшему первым рыцарем Ордена. Он не был так благороден, как его предшественники. Впрочем, о том, насколько неблагороден он был, Базилю еще предстояло узнать в будущем. В любом случае, в 1987 году рыцарь Орбан отказался сделать его своим оруженосцем.
Они разговаривали в сумеречной комнате. Такая комната полагалась каждому рыцарю, и, спустя годы, точно такая же была у самого Базиля в любом штабе Ордена. Голые стены, один стол с тусклой лампой на нем и стул. А там, где должно было быть окно, у рыцаря Орбана располагалась гигантская картотека – во всю стену, от пола до потолка. Это были его дела: собранная информация, истребленные вампиры. Тогда Базилю казалось, что это очень много. Теперь ему смешно было даже вспоминать этот шкаф. Для его картотеки в центральном штабе Ордена отвели отдельный зал. Но тогда он был еще мальчишкой, и чужие достижения казались ему огромными.
Рыцарь Орбан выслушал его очень внимательно, стоя у своей картотеки. Он любил обращать на нее внимание. Но подобное тщеславие прощалось воину, однажды убившему Беке Мара.
«Нет, Бажо, - ответил он, когда юноша закончил говорить, - Сейчас я не возьму тебя к себе. У меня есть оруженосцы. Эти мальчишки молоды и глупы, как ты, и быстро умирают. А я хочу взять ученика, который будет жить и сумеет использовать мое знание против Беке Мара. Ты хочешь того же, так ведь? – холодные глаза рыцаря смотрели на Базиля пристально и внимательно, и юноша только кивнул в знак согласия. Урбан усмехнулся, - Так выживи! – произнес он весомо, - Если через пять лет ты станешь рыцарем, я возьму тебя к себе. Если за десять лет ты соберешь хоть одну такую ячейку, - он указал на большой ящик за своей спиной, - Я возьму тебя на охоту за Беке Мара. Не раньше…»
«Я согласен!» - быстро ответил Базиль.
Он понимал, что еще многие годы рыцарь Орбан останется лучшим, если только не будет убит. А значит, охота за Беке Мара будет только его правом. И молодой человек не собирался упускать свой шанс найти убийцу рыцаря Драгана.

…Горько усмехнувшись, Базиль низко склонился к коленям, вспоминая тот день. Надо же, как все исказилось с течением лет! Ведь Штефан уверен, что он так отчаянно искал Беке Мара именно для того, чтобы отомстить за смерть рыцаря Орбана. Но рыцарь Орбан… Он виноват, конечно, что не сумел сохранить его жизнь тогда, в Косово, но от его смерти у Базиля не болело в груди. Он был его учителем, отличным учителем, но он не был для него лучшим даже тогда, когда, уничтоживший Беке Мара дважды, он был лучшим для всех…

…Орбан довольно усмехнулся, услышав ответ юноши. Он, наверное, выбрал его в ученики уже тогда.
«Хорошо, - произнес он, возвращаясь за стол, - Почему-то мне кажется, что через десять лет мы пойдем на охоту вместе, все-таки. Но сейчас я хочу, чтобы ты узнал нечто новое, чего не узнаешь больше нигде. Подожди минуту».
И, включив лампу, он стал медленно и аккуратно заполнять служебный бланк.
С этим документом Базиль отправился к рыцарю Эмилиану, а после, получив его визу, в Венгрию, в главный штаб, где сам Магистр Освальд завизировал прошение Истребителя Беке Мара.
И, спустя несколько месяцев после гибели своего наставника, Базиль поступил на обучение в боевой отряд Норики. Следующие годы были похожи на ад.
Если среди Ратоборцев были те, кто не знал усталости и отдыха, то это были бойцы Норики. Усталость бойцам элитного отряда не полагалась по уставу. Отдых им был не нужен потому, что они не уставали. Так говорил командир Шандор, усмехаясь новоприбывшим юношам перерезанным шрамом ртом. Его отряды телохранителей тренировались в одном лагере с бойцами, и отношение к ним было не менее суровым.
«Сейчас вы еще солдаты, более-менее свободные люди, - усмехался Шандор, встречая очередную пятерку новичков у ворот лагеря, - Но, ступив за эту грань, вы перестаете быть людьми вообще и превращаетесь в ее рабов! – кивал он в сторону женщины с двумя шарфами за своим плечом, - Она будет мучить вас и издеваться над вами. И не дай вам Бог хоть раз попрекнуть ее этим даже в мыслях! – голос командира прозвучал сурово, - Вы должны каждое утро и каждый вечер молиться о ней. Потому что она поступает так сегодня, чтобы завтра вы выжили в бою!»
Базиль твердо запомнил эти слова. И только воспоминание о них поддерживало его дух во время бесконечных тренировок и маршей в первые месяцы пребывания в военном лагере Норики. В военной школе ему никогда не приходилось уставать до такой степени.
А Норика, действительно, была безжалостна. Если она замечала, что кто-то занимается не в полную силу, она просто вызывала этого несчастного на бой – и вскоре он уже лежал безвольной грудой мяса у ее ног, отплевывая кровь, а то и вовсе без сознания.
«Я хочу видеть вас живыми!» - говорила она каждый раз, переступая через тело ученика. И имя «Бессердечной Норики» среди бойцов по праву было ее.
Никто из них не знал про Одора. Только Шандор, проклинавший себя до сих пор за то, что ушел в тот день, и Рахель, видевшая своими глазами, как «бессердечная» Норика рыдала на его бездыханном теле. Общее горе сблизило двух женщин или общая жажда мести, но с того самого дня их судьбы были связанны неразрывно. И Базилю лишь спустя годы удалось понять эту связь.

…Выйдя из машины, высокая стройная женщина в светлом приталенном пальто по европейской моде и тугих кожаных перчатках под цвет бежевого брючного костюма, каких – и это точно – не было больше ни у кого в Москве, подошла к общежитию и замерла у входа, нервно отбивая дробь каблучками изящных сапожек. Она словно хотела войти и не решалась. И студенты, толпящиеся у крыльца, уже поглядывали на нее с недоумением и любопытством, гадая, к кому могла приехать такая загадочная элегантная гостья. Марина Мара пролетела мимо них на своей обычной, реактивной, скорости, даже не заметив странной женщины у входа.
Она уже хотела открыть дверь, когда узкая ладонь в кожаной перчатке легла на ее руку.
«Стой!»
Лицо девушки, радостно улыбавшейся еще мгновение назад, помрачнело при звуке знакомого голоса.
«Тереза».
Никто не слышал, о чем они говорили. Но с каждым словом незнакомки глаза Мары сужались все больше, и, спустя минуту, сквозь прорези между ее ресницами можно было различить лишь маслянистый блеск расширенных зрачков. А ее пухлые чувственные губы были до белизны сжаты в жестокой гримасе. Такого лица у Марины Мара не видел еще никто в институте.
«Едем! – бросила она, наконец, решительно. И, не глядя, швырнув свою сумку в группу студентов, крикнула, - Забросьте к Нин Ванне! Я вернусь через пару дней!»
Она исчезла на неделю. Ее искали. Это было бесполезно. И, вернувшись в институт, она никому не сказала ни слова о том, где была и что делала все это время. Вопрос об отчислении был поставлен мгновенно, и Лариса Федоровна горячо убеждала педагогов на совете, что такую взрывную, определенно, неуравновешенную и, возможно, опасную особу нельзя оставлять в ВУЗе. Те слушали ее, хмурясь и про себя жалея талантливую девушку, или же, напротив, радуясь случаю избавиться, наконец, от этой язвы. Последних было больше. Марина Мара не отличалась ангельским характером, пусть даже у нее и было лицо ангела. И, обводя взглядом собравшихся преподавателей, Александр думал обреченно, что она, наверняка, будет отчислена. Конец спору положил усталый голос Андрея Геннадьевича.
«Все, хватит. Так мы можем говорить до бесконечности, выдумывая, что она натворила! – решительно прервал он обличительную речь Ларисы Федоровны, - Но достаточно посмотреть на ее успеваемость за то время, что она в институте, чтобы принять решение. И достаточно было бы поговорить с ней пару раз, чтобы понять, что, что бы у нее там ни случилось, она никогда никому ничего не расскажет! Вы можете тут выдумывать что угодно сейчас. А я вам говорю: у девчонки горе! И на этом считаю вопрос закрытым».
И на этом вопрос об отчислении Марины Мара, действительно, был закрыт. В прошлом военный хирург, Андрей Геннадьевич не страдал излишней терпимостью, и подчиненные предпочитали не спорить с ним. Марине просто повезло, что незадолго до ее исчезновения он читал лекции в их группе.
Но с тех пор, как она вернулась из своей «самоволки», все вокруг стали отмечать про себя неуловимую перемену, произошедшую с ней. Никто не мог сказать определенно, в чем это выражалось. Просто Марина Мара стала другой.

…Закончив с работами студентов, Александр Викторович собрал в портфель бумаги для завтрашних лекций и, погасив, наконец, общий свет, от которого он в последнее время очень уставал, включил лампу на письменном столе и достал с полки диск. Из тринадцати альбомов он выбрал свой любимый. Play.
«Git… Git… Git… me dur ne olursun… Gitme kal yalan soyledim… » - в тысячный, а может быть, и в миллионный раз за эти годы прозвучал в его квартире глубокий чувственный голос певицы.
Улыбнувшись, мужчина пошел на кухню.
Профессор Язов не был идеальным соседом. Хотя, конечно, кроме этой дикой музыки, раздававшейся из его квартиры каждый день, обвинить его было не в чем. Но сам факт того, что признанный переводчик с английского языка и автор нескольких работ в области английской литературы вечерами слушает турецкую музыку и – вот это уже было слишком! – переводит турецкие песни для какого-то там сайта фанов Сезен Аксу! Впрочем, запретить ему занимать себя этим не мог никто, и после нескольких ссор, добившись снижения громкости музыки до приемлемых значений, соседи оставили мужчину в покое.
Через несколько минут вернувшись в комнату с чашкой горячего ароматного чая в руках, Александр Викторович устроился за столом и включил ноутбук. Ник. Пароль. Он в кабинете. Усмехнувшись, мужчина пролистал список заявок. Снова «Belalim»! Неужели трудно проверить в списках? Он ведь выставил уже пятнадцать вариантов литературного перевода этой песни.
Турецкий язык оказался ничем не сложнее английского. А переводить стихи Александру Викторовичу нравилось всегда. И, тем не менее, ни один из его переводов не был даже отдаленно похож на те слова, выведенные нервным угловатым почерком на обрывке желтого от времени листа, хранящегося за последней фотографией в единственном его фотоальбоме. 

…Он очень быстро понял тогда, из какой песни это четверостишие. Но над первым вариантом стихотворного перевода, тогда еще – с дословного перевода, данного Вячеславом, – он бился больше двух недель. И, все равно, не был доволен результатом. Может быть, сказалось его волнение, когда Марина исчезла. А потом она появилась такой неузнаваемой, что тут уж было не до стихов.
Она тогда впервые пришла на экзамен в платье – в приталенном темно-сером платье до колен, с короткими рукавами, с очень строгим геометрическим вырезом. Понятно было, что она шила его сама по какой-то фотографии из журнала, но оно ей так потрясающе шло! Она сразила бы членов комиссии наповал своей красотой, и ей бы даже отвечать не пришлось, если бы только в тот день ее серые глаза не были такими потухшими, словно внутри погасили свет, а голос не был бы таким безжизненным, словно из него выпали все эмоции. Если бы она улыбнулась хотя бы раз той своей, детской, улыбкой! Но – ни в тот день и больше уже никогда после – Марина Мара не улыбалась, как прежде. И подкупающая искренность навсегда исчезла из ее взгляда. 
Думая об этом, Александр снова и снова вспоминал слова Андрея Геннадьевича, сказанные о ней. Побывавший на войне не раз – точнее, оперировавший до своего последнего ранения, до самого конца, – этот человек видел людей иначе. Возможно, ему за какую-то секунду, за один взгляд, удалось увидеть больше, чем видели остальные. Возможно, это, действительно, горе? И, конечно, ректор прав: что бы ни случилось с ней, она никому ничего не расскажет. Но, что бы ни случилось, раз она жива, она сможет пережить эту боль, как бы велика она ни была. Просто ей, как и всякому, нужен кто-то рядом, чтобы опереться о его плечо, когда трудно справиться одной. И Александр хотел быть этим человеком.
Он много раз пытался заговорить с ней. Но, оставаясь естественной и невозмутимой в общении с людьми, которые не могли заметить перемены в ней, его девушка упорно сторонилась. И чем настойчивее становился он, тем она становилась изворотливей. Ей удавалось избегать общения с ним несколько месяцев прежде, чем Александру повезло в этой странной охоте. Тогда он уже не преподавал в ее группе. И, если бы не Лужина, которая, похоже, знала больше, чем показывала, он бы, наверное, так и не сумел догнать вечно ускользающую от него девушку.
Было уже довольно тепло, и студенты бежали из института в легких ветровках, спеша в кино и на свидания. Куда только не спешат студенты!
Две девушки разительно выделялись из общей массы. Стройные, высокие, прекрасно сложенные, они были похожи на заграничных моделей, и даже шли они не как все, а словно демонстрируя всему этому серому миру свою потрясающую красоту. И люди оборачивались им вслед, гадая, откуда это здесь такие красавицы.
Черноволосая девушка в спортивном костюме обогнала свою спутницу и, обернувшись вокруг своей оси, раскинула руки, словно говоря: «Вот она я какая!» - и шикарные волосы бархатной накидкой рассыпались по ее плечам.
«На подиуме Регина Лужина, больше известная как Рина Великолепная! - рассмеялась студентка задорно, протягивая руку второй девушке, - И, конечно… О, вы не могли не узнать ее! – хихикнув под неодобрительным взглядом проходившей мимо женщины, она потянула девушку на себя, заставив ее прокружиться несколько раз, - Первая красавица по итогам того, этого и еще будущего года – просто Мара!»
«Убила бы!» - рассмеялась Марина.
На ней была свободная белая кофта и узкие темные джинсы, очень модные, но с некоторых пор Марина могла позволить себе тратить больше, чем раньше. И, глядя на нее, такую юную и прекрасную, Александр думал – ни о чем. Просто смотрел, забыв даже о своих студентах.
«Она мечтает стать хирургом! Вы знали об этом? – продолжала Регина все так же непринужденно, заставляя людей оборачиваться на звук своего голоса, - И мы считаем, что это прекрасно! Не так ли?» – быстро обернулась она к прохожему.
Старичок с авоськой снисходительно улыбнулся в ответ и сказал что-то тихо и ласково, обернувшись к Марине. Та расцвела благодарной улыбкой.
«И это правда! – продолжила Регина свой репортаж, - Но! Она собирается вернуться в Шибеник! И мы считаем это непростительной глупостью!!! – выкрикнула она громко, - Мы хотим оставить Мару себе! Сколько времени, сил и терпения мы – все мы! – потратили на ее образование и воспитание! И – Шибеник?! Нет, нет и нет!!!»
«Ринка, на тебя люди оборачиваются! – рассмеялась Марина, - Сейчас кто-нибудь не выдержит и наберет. Будешь потом Высоцкого петь… - и она напела, - Дорогая передача, во субботу, чуть не плача…»
«…вся Канатникова дача к телевизору рвалась! – продолжили девушки уже хором, - Вместо чтоб поесть, помыться, уколоться и забыться, вся безумная больница у экрана собралась!»
Они смеялись до слез. И от слез ли, или из-за яркого весеннего солнца, но Марина заметила Александра, только когда до него оставалось не больше трех шагов. На мгновение замерев, девушка резко свернула в сторону, и ее высокий хвост сверкнул медью на солнце, словно прощаясь. Ее спутница удивленно подняла брови.
«Вот это фокусы!» - пробормотала она, шагнув за девушкой, и, схватив ее за руку, потянула назад.
Та громко вскрикнула от боли и попыталась вырваться, но жесткие пальцы только сильнее сжали ее руку.
«Стоять! – прикрикнула Регина сурово, снова потянув подругу на себя, и улыбнулась Язову, - Добрый день, Александр Викторович. Вы уж ее простите, дикую. Мара, стой!» - повторила она грозно, сверкнув злыми глазами в лицо девушке.
Марина вырвала руку.
«Что ты со мной, как с собакой!» - возмущенно воскликнула она, отступив на безопасное расстояние от старшекурсницы.
Та только хмыкнула в ответ, заметив, как Мара вздрогнула и покраснела при звуке голоса Язова.
«Добрый день, Регина. Марина».
Против воли, но девушка подняла на него затравленный взгляд. Он улыбался так тепло, так нежно, что хотелось бежать – бежать, и скорее!
«Добрый день, Александр Викторович, - откликнулась она тихо, - Извините. Мы…»
«Спешите, должно быть?» - насмешливо предположил мужчина, не отрывая от девушки глаз.
Та отвела взгляд.
Регина оценила ситуацию за долю секунды.
«Да, я, честно говоря, на тренировку опаздываю! – быстро ответила она, - А вот у Мары времени валом! Ну, до свидания!»
И она растворилась в пространстве раньше, чем Александр успел попрощаться с ней, а Марина – ее задержать.

…Вспоминая те годы и оценивая годы последующие, Александр должен был признать за Региной Грек эту способность – быстро ориентироваться в любой, даже самой запутанной, ситуации. Должно быть, благодаря и этому, редкому среди людей, дару тоже, она сумела сделать такую отличную карьеру как врач. А ее планы развития клиники были поистине наполеоновскими. Тот взрыв был совсем не вовремя. Она ведь только налаживала связи в США… 


…Оставшись вдвоем, они еще некоторое время смотрели друг на друга и молчали, не зная, как поступить. Все вышло так глупо! Так думал каждый из них, но даже эта мысль для каждого была разной.
«Все так глупо вышло!» - раздосадовано думала Марина, пытаясь решить, как бы ей повежливее избавиться от общества молодого человека.
«Все вышло так глупо!» - думал он с улыбкой, полный решимости не предоставить девушке даже шанса улизнуть в этот раз.
Они не видели друг друга так близко несколько месяцев, и теперь им даже странно было отмечать про себя, как каждый из них изменился за это время.
Челка Марины стала гуще, и волосы потеряли в длине еще несколько сантиметров. Теперь, должно быть, распусти она их, они едва доставали бы ей до лопаток.
«Дань кумиру? – улыбнулся Александр, протягивая руку к сумке девушке, - Я провожу? В институт?»
«На работу…» - она отпустила ремешок, и тяжелая сумка повисла на руке молодого человека.
И они пошли к остановке рядом.
«Собираешься перекраситься в брюнетку, как она? – поинтересовался Александр, сбоку незаметно любуясь сердитым лицом девушки, - Кстати, у меня возник вопрос. Думаю, ты могла бы помочь, - продолжил он, не обращая внимания на то, как та хмурится все больше, - Вячеслав, все-таки, привлек меня турецкой музыкой, и я пытаюсь делать первые переводы, - признался он, вызвав на лице девушки краску смущения, - Но, кажется, у меня не слишком получается. Может быть…»
«Александр Викторович, это мой автобус, - прервала его Марина, потянувшись за своей сумкой, - А переводите Вы очень хорошо…»
И она заскочила на подножку и исчезла в салоне, не дав молодому человеку сказать больше ни слова. Александр смотрел вслед автобусу, пока мог еще различить в окне ее лицо. А когда она исчезла из виду, он задумчиво усмехнулся и повернул к институту. Он опаздывал на свою пару. Впервые в жизни. Мужчина взглянул на часы. Минут на двадцать уже.
«Belalim!» - пробормотал он едва слышно. И улыбнулся.

…Она, действительно, оказалась бедовой для него. И даже всей его гигантской силы воли, позволившей ему к тридцати годам защитить докторскую диссертацию, в двадцать восемь не хватало для того, чтобы перестать думать об этой девушке. Да и, в конце концов, она же не была больше его студенткой!
Сунув в сумку свой блокнот, Александр Язов отправился в общежитие с твердым намерением положить конец этой нелепой ситуации.
У студентов начались каникулы, и большинство из приезжих отправились по домам на это время. Те немногие, кто по разным причинам оставался в общежитие, были привлечены Нин Ванной к общественно полезным работам. Проще говоря, без меры деятельная сторожиха принудила их проводить генеральную уборку. Можно было, конечно, повозмущаться и поспорить (некоторые так и поступили), но в случае с Нин Ванной это было совершенно бессмысленно. И Марина, не любившая тратить время на что-то бесполезное и питавшая к сторожихе странную симпатию, без споров приступила к работе на своем участке. Она домывала уже третье окно, когда Александр поднялся на этаж. Остановившись у стены, молодой человек задумчиво улыбнулся. 
Напевая что-то из Sezen Aksu и шлепая голыми пятками по подоконнику, Марина с жутким скрежетом оттирала мокрые стекла газетной бумагой. На ней был ситцевый халатик в цветочек и такая же косынка, и выглядела она, по мнению Александра, просто очаровательно.
Поставив сумку у стены, молодой человек аккуратно свернул и положил на нее свою куртку и засучил рукава легкой кофты. Лето выдалось на редкость прохладным.
«Найдется еще одна тряпка?» - спросил он негромко, приблизившись к девушке и не в силах оторвать взгляда от ее босых ног.
Марина вздрогнула и быстро обернулась.
«Ну же! – рассмеялся Александр весело, любуясь ее загорелым раскрасневшимся лицом, - Одна ты Бог весть сколько здесь еще провозишься! Дебаты внизу в самом разгаре!»
Марина спрыгнула на пол и близко посмотрела ему в глаза злыми глазами.
«А если Нин Ванна узнает, что я заставила Вас мыть окна, я буду мыть их на всех этажах до окончания учебы!» - заявила она непримиримо, швырнув намокшую бумагу в угол.
И потянулась за новым листом. Свобода слова – это, все-таки, хорошо. Александр сжал запястье девушки, заставив ее снова посмотреть на себя.
«Что с тобой происходит? – спросил он серьезно, - Ты же не была такой раньше…»
Марина вырвала руку и отвернулась.
«Тряпка!» - сказала она, не глядя, протянув мужчине кусок ткани.
Тот нахмурился, но промолчал и, разувшись, запрыгнул на подоконник. И они молчали еще в течение часа. Только закончив с работой, прибравшись за собой и сдав Нин Ванне тряпки и тазик, они снова посмотрели друг другу в глаза. Марина выглядела виноватой. Если разобраться: ей же помощь предложили, а она нарычала! Девушка тихонько вздохнула.
«Вам бы умыться…»
Александр усмехнулся и подхватил с пола свои вещи.
«На самом деле, дома я мою окна, так что не стоит так грустно вздыхать!» - сказал он, следуя за девушкой и почему-то все еще не отрывая взгляда от ее почерневших пяток.
«Это заметно, - откликнулась та, даже не обернувшись, - У Вас ловко получается. Спасибо…»
«Так ты поможешь мне с переводом?» - вдруг спросил молодой человек.
Он еще в тот день, на остановке, решил, что больше никогда не скажет ей «Вы».
Девушка нахмурилась и сердито поджала губы. Как подменили! Куда только вся вежливость девалась?
«Что за песня?» - поинтересовалась она холодно.
Александр прищурился, вглядываясь в сердитое лицо девушки. Странно она себя ведет…
«Последняя в блокноте…»
Он ушел мыть руки, а Марина села за стол с его блокнотом в руках, все не решаясь открыть его снова. В прошлый раз это плохо кончилось. Девушка усталым движением стащила косынку с головы, и густые медные волосы рассыпались у нее по плечам спутанными прядями. Придумать такую глупость – и то сложно, а она – сделала! Открыв, наконец, блокнот, она застыла, лихорадочно переводя взгляд с одного стиха на другой. Ну, и он не умнее!
Печально подперев щеку ладонью, девушка долго еще сидела так, глядя на аккуратные ровные строчки. Красивый сам, и все у него красивое – даже почерк. Не то что…
Решительно схватив ручку со стола, Марина быстро нацарапала стих под его стихом и захлопнула блокнот. Сердце бешено колотилось…
…Как сумасшедшее, когда он его открыл. И, пусть он улыбался и шутил, он даже не мог вспомнить потом своих слов. А прочтя стих, он окончательно перестал что-то понимать. И только смотрел на нее огромными испуганными глазами.
«У Вас тоже хорошо написано…» - сказала она тихо, не поднимая глаз.
И он смог сказать только: «У тебя».
Девушка посмотрела на него и нахмурилась, не понимая.
«Что?»
«Хватит «выкать», - он сам не узнавал своего голоса, - Я же не на много старше тебя».
«Вообще-то, намного…» - возразила Марина тихо, чувствуя, как ее сердце ни с чего вдруг заходится истеричной аритмией.
До этого дня у нее никогда не было проблем с сердцем.
«И, Александр Викторович, - произнесла она медленно, спустя какое-то время, - Вы, конечно, старше, и Вы преподаватель, но почему Вы мне «тыкаете»? Это невежливо…»
На глаза мужчине навернулись слезы от смеха.
«Вот оно что! А я-то думал… Но я же сказал уже…»
«Я Вам «тыкать» не буду!» - прервала его девушка решительно.
«Ясно, - вздохнул Александр и, уже подойдя к двери, он добавил тихо, - Бедовая ты, Мара».
Марина подскочила на месте, и ее взгляд отразил жгучую обиду.
«Почему?! Что я Вам такого сделала?!»
«Тебе предоставить перечень? – усмехнулся мужчина, не оборачиваясь, и расстегнул свою сумку. Девушка услышала звук рвущейся бумаги, - Учти, он не полный».
И дверь за ним закрылась.
Подняв с кровати половинку листа, исписанную ровным почерком Язова, Марина уселась на кровать и углубилась в чтение. Закончив читать, она достала свою неизменную сумку.
«Мой перевод лучше!» - пробормотала она обижено, аккуратно складывая листок и пряча его в толстую тетрадку.
Александр не пошел домой. До самой ночи он бродил по парку, повторяя вполголоса стих, который запомнил с первого прочтения. Несомненно, ее перевод лучше!

…Тот, в чьих бездонных глазах я тону;
Тот, кто надел на меня кандалы;
Кто проникает во все мои сны
Ядом тоски;
Мой бред наяву...
Мой злополучный…

…Улыбнувшись, Марина провела ладонью по спине задремавшей Стеа. Это была забавная ошибка! За годы ее учебы в Москве Ратоборцы насчитали трех учениц Беке Мара лишь потому, что она, как всякая другая женщина, меняла стрижки и цвет волос. Быть может, она делала это чаще, чем всякая другая, но она до безумия увлечена была в те годы Сезен Аксу, а та так часто меняла образы! Страшно подумать, сколько учениц Беке Мара числилось бы сейчас в хрониках Ордена, не покинь она в 1991 году Россию.
В Югославии тогда уже шла война. Вуковар, после – Книн, Слит, в сентябре – ее родной Шибеник… Недолгий век Книнской Краины был наполнен этой войной, в которой побеждала то одна, то другая сторона, но в итоге и сербы, и хорваты одинаково проиграли, потеряв то, что было уже не вернуть. И операция «Буря» в августе 1995 поставила жирную точку в этой страшной истории. Точку, ставшую многоточием для Марины Мара.
Но до всего этого, до многих лет жестокости и крови, были, все-таки, и в ее жизни три года безмятежного счастья. О нем не знал даже Цвонко, хоть ей и хотелось написать ему в каждом письме: «Я люблю!» Она не сделала этого не из-за страха рассердить наставника. Просто, не смотря на свое ослепление, она, должно быть, понимала с самого начала, что всему этому придет конец, едва она получит диплом врача. А вот он не верил.
Он нее верил, что она сможет.

…Парк. Лето. Солнечный свет заливает мир медом, и хочется петь от счастья, не смотря на войны и кризисы и вопреки прогнозам о конце света, и назло всем политикам в мире!
Выскочив из-за дерева, мужчина подхватил растерявшуюся молодую женщину на руки и закружил ее вокруг себя.
У нее были короткие блондированные волосы с сильно отросшими темными корнями, и эта стрижка ей потрясающе шла, как, впрочем, и те четыре, которые были до нее. И у нее были нежные теплые руки. Может быть, он так подхватывал ее каждый раз, только чтобы ощутить снова их тепло на своей шее? И ее потрясающий, волшебный смех поднимался высоко над деревьями. Нет, он все это делал лишь для того, чтобы вновь услышать, как она смеется, увидеть ее широкую счастливую улыбку!
Медленно опустив женщину на землю, мужчина привлек ее к себе и обнял, покрывая нежными поцелуями ее волосы, лицо и губы. И губы любимой легко разомкнулись от его прикосновений, и она потянулась к нему, крепче обвивая руками его шею.
«Ну, не дурак? – усмехнулась она, прервав, наконец, поцелуй, - Сколько можно так подкрадываться? Уже не смешно».
«Но ты смеешься, - улыбнулся он, вновь привлекая ее к себе, - Мара, хорошая моя, родная…»
И он уткнулся лицом в ее волосы, желая только одного: остановить это мгновение.
«Это будет просто, - говорил он, - Я уже навел справки. С твоим дипломом тебя хоть в Бурденко, хоть в Боткина. А документы оформим. С этим тоже не будет проблем. Ты же не беженка. Ты специалист».
Он так счастлив был, строя эти планы для них двоих. Он был настолько уверен в том, что она останется, что она станет его женой. Он так верил в их общее будущее, что Марина просто не смогла сказать ему этого в глаза.
Просто однажды утром он проснулся, а ее не было рядом. Остались все вещи, кроме пары джинс и кофт и ее любимой куртки; все книги, кроме нескольких особенно ценных для нее; и совершенно все его подарки, кроме альбома Sezen Aksu, который он подарил ей в их первый год вместе. Она не оставила даже записки. Только перевод, довольно грубый для нее, но он сказал Александру обо всем.
«Gulumse», «Улыбнись». Есть у Сезен Аксу такая песня.
Улыбнись, потому что, как бы плохо все ни было сейчас, но потом у тебя обязательно все будет хорошо. Улыбнись, потому что иначе как смогу улыбаться я? Улыбнись. Улыбнись потому, что, ты знаешь, ты для меня – особенный человек.
Не сразу, но он научился улыбаться без нее. Ради нее.