Измена

С выходом на пенсию Лёнчик круто изменил свое поведение. Это сразу бросилось в глаза всем, кто его хоть мало-мальски знал. А уж его супруге, Юле Владимировне, сам Бог велел созерцать перемены в муже и, вдобавок,  стойко их терпеть и переносить.
Сказать, что Лёнчик слыл выдающейся личностью, было бы преувеличением. Хотя бы по тому, что он в своей жизни ни разу не избирался в депутаты и никогда не назначался ни в какие органы власти. Прожил почти всю жизнь сереньким, не замеченным человеком – жизнь "проинженерил".  Зато сердце у Лёнчика было отзывчивое и очень доброе. Редко встретишь теперь такого человека.
Кем же был этот Лёнчик?
По жизни Лёнчик был человеком невезучим. Перечень, в чем Лёнчику не везло, пожалуй, лучше всего начать со дня его рождения: имел он несчастье родиться в день святой Маргариты. Угораздило! Хоть бери да Маргаритом называй. Каково имя для мальчика? Следующим по списку шло пристойное имя – Леонид. Это имя с латинского языка на русский переводится как победитель. Стало быть, оно очень маменьке понравилось: Лёнечка! А потом пошло-поехало! Как только его не кликали: Лёнчик, Лёнчик Паганель, Лёнюсик, и прочее, и прочее, пока до Леонида Леонидовича докатило. Если продолжить в чем Лёнчику ещё не везло, то не лишним будет упомнить его трудное детство и, конечно же, деревянные игрушки, лучшей из которых была хворостина, и гусей. Да, да – гусей! Пас он их вместе с прабабкой; ни в детские ясли, ни в детский сад не ходил - пас гусей!
Потом в свои пионерские годы не то, что в Артеке не побывал, ему даже в пионерском лагере "Возле Горобца" побывать не довелось. Ему  мать доверяла пасти летом поросёнка и годовалого бычка.
Таким был у Лёнчика карьерный рост до восьмого класса, пока меньший братик  поросячьей эстафеты не перехватил.
Сразу после окончания десятилетки Лёнчик в институт не поступил - по конкурсу не прошел. Почти год проработал на овощной базе и дослужился до должности старшего рабочего – почетная должность! – отвечал перед бригадиром за наличие пустых корзин. Три дня в должности пребывал! Но - получил повестку в армию. Еще год проработал бы, может быть, и бригадиром стал. Шанс не использовал, всеобщая воинская повинность воспрепятствовала.
А в армии?
Тут и так и этак рассуждать можно, но, скорей, повезло. Хотя…
За два года чуть не дослужился до звания отличного солдата. Ротный старшина, не взводный лейтенант его – этот был против, ходатайствовал в рапорте на имя ротного капитана и сам же своего подопечного подставил, обвинил рядового в непозволительном перерасходе краски, которую сам же и спер к себе в гараж, доставляя ее туда руками Ленчика.
Вот и получается: чуть – не считается. А то носил бы Лёнчик "соплю" на погонах, точно. Весь свой призыв ефрейтором опозорил бы.
В институт Лёнчик после армии поступил. На вступительных экзаменах "армейским" предпочтение отдавали, а то бы…
Приятно прозвучало: - Леонид Леонидович, вы – зачислены в…
Лео-Лео!..
Долго потом "Лео-Лео" не звучало, хотя в бумагах и фигурировало. А вот – Лёнчик! Да еще с приставкой – Паганель! – все пять институтских лет сопутствовало ему. Паганель – из-за очков однокашники  кличку культивировали.
Институтские годы молодого человека лучше проигнорировать. Хотя кое-что нужно и упомянуть.
В общежитии -  не жил, снимал  в городе комнату. Общежитие студентам представляли по справкам о семейном доходе на душу – по "душевым". Оказалось, мать Лёнчика в полеводческой бригаде в три раза с лишком больше зарабатывала, чем председатель того же колхоза, у которого на иждивении был единственный сын, и с которым Лёнчик учился в одной группе все пять лет! И это при обстоятельстве,  что, кроме Лёнчика, в семье оставалось еще два школьника. "Душевую" подписывал сам председатель колхоза, и личную подпись сам печатью и скреплял.
А за Паганеля Лёнчик на друзей не обижался, смотрел простодушно им в лица и улыбался. Очкарик – он и есть очкарик!
С окончанием института и получением диплома инженера-экономиста метаморфоза с молодым человеком не произошла: уехал он по направлению, и пресловутое прозвище Паганель само не отцепилось, хотя на новом месте никто клички не слышал, и, к тому же, Ленчик умудрился новыми очками – стильными – обзавестись.
Было бы счастье. История с очками такова.
Захотелось Лёнчику помахать ручкой маме и меньшим братьям на прощание из тамбура уходящего поезда. Ну, махал бы один! А то ведь ещё один, такой же чувствительный, нашелся, который своей родне махал, и смахнул, нечаянно конечно, с переносицы Лёнчика очки прямо на выбегающие из-под вагонных колёс шпалы. Вдрызг!
Забегая вперед, надо сказать, что новые очки – стильные – ни характера, ни привычек Лёнчика не изменили; бытие определяло сознание.
С распределением Лёнчику тоже не повезло. Приехав к месту назначения, он обнаружил, что предписанное ему место инженера-экономиста уже занято какой-то местной Юлькой. Что эта Юлька вынуждена была прервать свой декретный отпуск по уходу за ребенком до одного года, так как лишилась средств на существование в связи с расторжением брака с "ветреным" мужем, который, кстати, укатил навсегда к маменьке.
Став перед свершившимся фактом, что Юльке приспичило, и она воспользовалась своим законным правом, Ленчик постеснялся свои права качать, продемонстрировал джентльменские качества, проявил человечность.
Так как человечность предполагает компромиссы, директор предложил Лёнчику временно до прояснения ситуации поработать бригадиром.
Сбылась давнишняя мечта идиота!
Назначение производилось в сопровождении курьёза. Директор при беседе заискивал перед Лёнчиком и лепетал:
- Ты, я вижу, человек интеллигентный, водкой и девочками – и это было правдой! – не избалован. А того пропойцу Пройдоху я выгоню к…матери! Так что флаг тебе в руки!
От оказываемо доверия Лёнчику дух в груди перехватило.
- Ну, как тебе должность? Согласен? – допытывался директор
- Согласен! – куда было деваться молодому специалисту.
- Ну, вот и молодец! Кстати, у тебя опыт руководящей работы имеется? – усомнился вдруг директор.
- Имеется! – не задумываясь, выпалил Лёнчик. – До армии я три дня старшим рабочим проработал! – а это прозвучало как три года. Остальное же – " на овощной базе" – директор, казалось, пропустил мимо ушей – зазвонил телефон.
После разговора по телефону директор крикнул: - Марфа! – вызвал к себе из приемной секретаршу: - Разыщи мне этого Пройдоху! И, заодно, кадровичку!
Вошла секретарша и переспросила:
- Кого первым?
- Обоих вместе, твою мать! – рявкнул директор на секретаршу, и та выскочила пулей из директорского кабинета выполнять уточненное приказание.
Директор подпер щеку ладонью и уставился глазами в стену напротив поверх головы Ленчика.
Лёнчик и себе повернул голову в ту же сторону, одновременно косясь на директора. Пауза затянулась минуты на две. Но тут телефон зазвонил снова, и директор замахал ладонью Ленчику: - Выйди! Лёнчик незамедлительно на цыпочках выскользнул из директорского кабинета в приемную.
Приемная пустовала, секретарша выполняла поручение директора.
Ленчик уселся на свободный стул – остальные были завалены папками – и стал изучать стены приемной.
Внезапно резко и широко открылась дверь из коридора в приемную. По кабинету пробежался сквозняк и смахнул со стола секретарши все бумаги, которые там покоились.
Высокорослая фигура, распахнувшая дверь, входить в приемную не спешила, и закрывать дверь не торопилась, держа её на вытянутой руке.
Лёнчик спешно стал собирать слетевшие на пол со стола бумаги. Сквозняк их сбрасывал опять и опять.
- Никак у секретарши помощник объявился? – подала фигура голос от двери.
- Нет! Я, в общем!.. Я – бригадир! – краснея и поправляя пальцем на переносице очки, начал оправдываться Лёнчик. – Сегодня назначили!
- Бригадир?! Сегодня, говоришь? – фигура закрыла наконец дверь. – Ну-ну! – она протянула Лёнчику шероховатую ладонь: - Пройдоха!
- Почему? Почему сразу пройдоха?! – Лёнчик явно чего-то недопонимал.
- А потому что Пройдоха – фамильё моё! – фигура загоготала. От Пройдохи пахло водочным перегаром и одеколоном "Тройной".
Лёнчик чувствовал себя неуютно и конфузился, старался не глядеть в сторону Пройдохи. Про себя подумывал: " Действительно, у этого типа не фамилия, а какое-то фамильё". Тип же нахально в упор рассматривал Лёнчика:
- Юлька тебя выбила из седла, а ты, Паганель, - меня, так что ли? – пригвоздил он неожиданным вопросом, увидев в Лёнчике своего соперника.
- Никого я не выбивал! – напором загнанный в угол, Лёнчик выглядел жалким несмышлёнышем.
Выручка подоспела вовремя: В приемную с хохотом вошли секретарша Марфа и кадровичка:
- Ага! Ты уже здесь! – обратилась кадровичка к Пройдохе. Тот снял шапку и сам стал похож на просителя – спина согнулась, глаза разом потупил – чувствовал, что нашкодил.
- А это – новый бригадир? – спросила она у секретарши, не посчитав нужным обратиться напрямую к Лёнчику. И правильно поступила – мало ли кто мог сидеть в приёмной директора.
Секретарша не пошла докладывать директор об исполнении его поручений, а кадровичка скомандовала: - Идём! – без стука открыла дверь в кабинет директора. Тот разговаривал по телефону и показал обоим на стулья у стола ладонью: - Рассаживайтесь!
Пройдоха сел подальше от директора наискосок через стол с кадровичкой и положил локоть левой руки на стол, навесив свой подбородок, как на крюк, на большой палец, сжав остальные четыре пальца в кулак так, что они подпирали ему нос и закрывали рот.
Была в этом хитрость или нет, но ароматы парфюмерии кадровички и одеколона "Тройной" запах перегара перебивали.
Директор положил телефонную трубку.
- Я тут подумал, - тихо и спокойно произнёс он, глядя, по большей части, на кадровичку, чем на Пройдоху, что, если взглянуть со стороны, можно подумать, а главное, и не ошибиться – директор западал на красавице кадровичке, - дам я тебе последний шанс! – адресуя сказанное парню.
– Я, надеюсь, закона не нарушу? – совещательным голосом обратился к кадровичке. Та согласилась молча, кивнула только головой.
- Приказ об увольнении я пока не подписываю! А где этот, новичок? – вдруг спохватился директор.
Кадровичка кивнула головой Пройдохе, тот пригласил в кабинет Лёнчика.
С учетом опыта работы Лёнчика на руководящих должностях, вердикт директорский был таковым: два месяца стажироваться Ленчику на бригадира у Пройдохи.
Удача была не на стороне Лёнчика. Бригадирство не давалось. К нему относились как к временщику. Тяжелее всего было сходиться с людьми. Это не на овощной базе отвечать за корзины и рукавицы! Некоторые Лёнчика просто жалели и сочувствовали ему – жалостливых людей не так уж и мало.
А Пройдоху задавила жаба: - Этот Паганель – неумёха с дипломом! – должен занять его место. Ну, нет! – и два месяца держал бригаду на сухом пайке – ни капли алкоголя в рабочее время, даже в обед. И после работы "сухим" спешил домой. А Лёнчику он как-то раз прозрачно намекнул:
- Чего тебе тут, Паганель ловить? Нет тут тебе места с дипломом – бери открепительный!  Дуй на родину искать тёпленькое местечко! – и поплакался: - Мне же семью кормить надо!
Лёнчик соглашался в душе с Пройдохой.
За неделю до окончания срока стажировки в должности бригадира директор сам подошел к Лёнчику на объекте:
- И что с тобой, парень, делать – ума не приложу! Достоинство в тебе, несомненно, есть. Такую бригаду в непьющих вывести! Ну-ну! Но сам-то ты ничему так и не научился!
Директор ещё хотел что-то сказать. Вероятнее всего – лопух!
Не повезло Лёнчику стать бригадиром. Не сильно-то ему и хотелось. Хотелось – и шанс был – открепиться, и на родину: там было бы кому рубашки постирать.
Отношение к рубашкам у Лёнчика особенное, ещё во время учёбы в институте выработалось: к рубашкам он относился ревностно.
Под рукой Лёнчик всегда имел четыре рубашки. Носил рубашки по неделе и, после бани, менял их, надевая следующую. Именно – следующую, не новую, не чистую, а с засаленным уже воротником и манжетами, которая, аккуратно сложенная, отдыхала три недели в чемодане, дожидалась своей очереди. Если, обучаясь в институте, Лёнчик хоть раз в два месяца имел возможность, съездить к матери домой и обменять грязные рубашки
на чистые, то здесь ездить было некуда. Теперь у несостоявшегося бригадира все рубашки прошли по два круга и никакого им просвета впереди.
Человек предполагает, Бог располагает.
На очередной планёрке директор неожиданно объявил Лёнчику:
- А вас прошу остаться!
Лёнчика как кипятком обдало: - За что чихвостить станет? – заёрзал на стуле.
Директор и не собирался его чихвостить.
- Вам, Леонид Леонидович, как и договаривались с самого начала, предстоит должность инженера-экономиста осваивать – в соответствии с распределением и вашим дипломом.
Лёнчик скуксился. Но не новое назначение потрясло его, а взволновало само обращение к нему: Леонид Леонидович! Лео-Лео!
До этого времени он был Лёня, Лёнчик, Паганель – директор, кстати, ничего о Паганеле не знал! – не донесли. А тут! Вдруг! Лео-Лео! – грудь распирать стало.
- А Юля? – заикнулся Лёнчик, хватаясь за последнюю надежду открепиться, как за спасительную соломинку.
- А Юля! Юля, по согласию, будет кадровичкой работать. Прежняя кадровичка уезжает по новому месту работы мужа. Так что все для всех разрешилось  благополучно: козы – сыты, капуста – цела.
И глядя в сторону, прищурив глаза, тихо, не без сожаления, произнес: - И для меня, пожалуй, тоже.
Можно было только догадываться, о чем думал директор.
Лёнчик с трудом проглотил слюну: прощай, родина! Хотел произнести "не повезло!" Директор расслышал только "…повезло!"
И рубашки Лёнчика пошли по третьему кругу.
Одно радовало Лёнчика: трудиться предстояло в отдельном кабинете. Удручало, что в кабинете, кроме стула, шкафов с папками и массивного расшатанного стола и старенького компьютера – ничегошеньки. Но, как говориться, и стены помогают.
Окунулся Лёнчик в работу с головой.
Закончился отчетный год, но фамилия Лёнчика в ведомость на премирование не попала. Бедный инженер-экономист недоумевал: не по закону! И стеснялся у кого-либо спросить разъяснения по поводу. Но вскоре все само по себе прояснилось и стало на свои места.
В кабинет к Лёнчику зашла Юля, теперь уже – Юля Владимировна!
- И как тут у вас? В смысле – мебели? Смотрю – ничего не изменилось! – начала издалека.
- Как же! -  возразил Лёнчик. – Стол вот шататься перестал. Я гвоздь забил. Дверца в шкафу закрывается – я шуруп завинтил. Имею собственный молоток и отвёртку! – и залился краской на лице. Ничего подобного он не испытывал до сих пор ни разу в жизни. - Этот пронзительный взгляд Юли!
- Я чего пришла? – произнесла Юля Владимировна. – От имени директора я прошу у вас прощения за допущенную оплошность по отношению к вам, Леонид Леонидович.
Лёнчик сразу догадался, что сулила ему официозная речь.
- Ну что вы мне – Леонид Леонидович! Можно – Лёня! – он едва не произнёс – Лёнчик!
- Можно и Лёня! – кокетливо произнесла Юля Владимировна. – Вам полагается премия по итогам года! Вот зачем я к вам пришла.
Лёнчик не нашёл, что сказать, только кивнул головой.
- Ну, я пошла! – Голос кадровички удивительно вибрировал.
- Постойте! – неведомая сила дёрнула Лёнчика за язык. Юля замерла у двери, оставаясь спиной к Лёнчику. Но язык у того словно присох к нёбу.
- И-идите! – задыхаясь, едва выдавил он из себя.
Юля повернула голову в пол-оборота к нему. Лицо её румянилось от охватившего волнения:
- Так  я…я пойду!
- Н-нет!
- П-пойду!
- Д-да! То есть – нет!
Чем бы этот диалог закончился, неизвестно. Позвонила секретарша – директор разыскивал кадровичку.
- Извините! – Лёнчик показал на телефон. – Вас вызывает к себе директор!
Юля Владимировна толкнула дверь и шагнула в коридор. Не шла, а плыла до двери приёмной.
- Он ничего! Даже милый! И за что только Паганелем окрестили? – крутилось в ее голове.
- Всего на два года моложе меня! – подумал о Юле Лёнчик.
Скоро только скорые дела делаются.
У Лёнчика всю ночь горел в комнате свет. Следующего дня он пришел на работу в свежевыстиранной и выглаженной рубашке, а брюки его такую стрелку помнили только в день своего рождения. После воскресения молодой инженер-экономист удивил своих коллег галстуком, которые сразу заподозрили его в том, что он не так, как раньше смотрит на Юлю Владимировну.
В День 8-го марта Лёнчик позволил подарить себя Юле Владимировне, думал до утра, но Юля разочаровала его и оставила для себя в качестве гражданского, а со временем и законного мужа. И на всю оставшуюся жизнь.
- У меня – дочь! – предупредила Юля Лёнчика.
- Удочерю! А ты мне ещё нарожаешь! Двойню! – заверил её решительно Лёнчик. Последнее – оказалось сущей правдой. Но больше такой решительности за ним, до выхода на пенсию, никогда не наблюдалось.
Лёнчик иногда забивал гвоздя, иногда завинчивал шуруп, но никогда в жизни не стирал рубашек, не гладил и не мыл полов. Он не ходил на охоту, не ездил на рыбалку. Слыл  хорошим семьянином. Скромно и тихо "инженерил" на одной должности, освобождённой некогда для него его будущей и единственной женой и женщиной - до выхода на пенсию.
Он ни разу не изменил своим привычкам, и даже в постели всегда пребывал в одной позе. До самой пенсии только в праздничные дни он был Лео-Лео, в трудовые же будни его знали как Лёнчика.

И вот с известных пор своё поведение Лёнчик изменил. Изменил круто, и это сразу бросилось в глаза всем, кто его мало-мальски знал.
Прежде всего, он  наотрез не пожелал оставаться Лёнчиком и всячески защищал свое право быть Леонидом Леонидовичем. Всякие попытки фамильярничать бесцеремонно пресекал и ставил своего собеседника на место. Он не обижался, но требовал:
- Давайте условимся: ко мне обращаться только – Леонид Леонидович! И если собеседник забывался, он тут же напоминал: - Мы же условились!
В следующий раз настаивал: - Извините, но я вам во второй раз говорю, что я - Леонид Леонидович!
Мог напомнить в третий и даже в четвёртый раз, но пятого случая не допускал: прекращал дружбу и всякие отношения. И супругу свою называл только по имени и отчеству -  Юля Владимировна. Она ему платила тем же.
Чужая душа – потёмки, а случай – колдобина. И где найдёшь, где потеряешь…
Однажды Леонид Леонидович, возвращаясь домой с прогулки по городу, увидел через окно автобуса, если можно так сказать, знакомую незнакомку. Глазам своим не поверил – та самая! "Это же, сколько лет прошло? Четыре? Пять?" – мелькнуло у него в голове. "Та самая и безымянная!"  - он не знал её имени.
Удивительным было и то, что незнакомка узнала его и, как успел заметить Леонид Леонидович, она растерялась. Очевидно, она ждала автобус иного маршрута. Встретившись взглядами, они обменялись улыбками. На сердце Леонида Леонидовича стало вдруг легко-легко. Остаток дороги домой он жил неожиданной встречей с незнакомкой, перебрав в памяти до мельчайших подробностей предыдущую встречу.
Собственно, никакой предыдущей встречи и не было. Тогда, пять лет назад он поступил по джентельменски – помог этой удивительной – ого! - уже удивительной! – женщине на этой же остановке внести хозяйственную сумку в автобус. Только и всего. Тогда на какой-то миг его ладонь соприкоснулась с её ладонью. Запомнились её серые глаза и пристальный взгляд. Его тогда словно поразило током.  Дыхание стало не ровным. То же произошло и с незнакомкой. Они оба почувствовали это. И вот теперь, оставшись стоять на остановке, незнакомка проводила его долгим взглядом. Зачем?
Леонид Леонидович, признал возникшее чувство приятным,  но устыдился его: " Я ведь женатый человек. Да и не в том возрасте, чтобы влюбляться". И ничего не мог поделать с собой. Сердце билось учащённо, и было готово выскочить из груди: "Она меня узнала! Она обрадовалась так, как радуюсь я нашей мимолётной встрече!"
Радостное настроение мужа после его прогулки насторожило Юлю Владимировну. " Уж не выпил ли с кем?" – подумалось ей, но спросить постеснялась, не сеять бы подозрения. А Леонид Леонидович долго не мог уснуть: лицо дивной незнакомки снова и снова возникало перед его внутренним взором.
Следующего дня Леонид Леонидович решил совершить дальнюю прогулку пешком. Он просто шёл, ни о чем не думал. Он так думал! И когда ноги его довели до автобусной остановки, на которой он вчера увидел знакомую незнакомку, то поймал себя на том, что он думает о ней. И какого было его удивление, когда, подняв голову и посмотрев на проходящий автобус, он увидел ее в салоне автобуса. Она сидела у окна. Она!
Взгляды их снова встретились. Она не кивнула головой, не коснулась пальчиками ладони оконного стекла. Улыбающиеся её губы не послали ему "Здравствуйте!"
Леонид Леонидович окаменел, застыл на месте, а её увёз автобус. "Какая досада!" – издал он стон. Проходившие мимо школьницы испуганно оглянулись на странного мужчину и поспешили удалиться.
Юля Владимировна, вернувшись поздно вечером домой, нашла мужа недомогающим и стала хлопотать возле него: измерила температуру, артериальное давление и пульс. Пульс вызывал тревогу, и давление оказалось немного завышенным. Заставила мужа принять таблетки и, напоив чаем, отправила спать.
С утра следующего дня Леонид Леонидович стал совершать каждодневные прогулки по городу пешком. И каждый раз обнаруживал, что он приходит на одно и то же место, а, придя на него, испытывает необыкновенное волнение: все мысли на этом месте сводятся к одной - он думает о той загадочной незнакомке. И другого желания у него нет, кроме как увидеть ее. Говорят, так преступника приводят ноги на место свершения им преступления. Но загадочная и желанная незнакомка за целую неделю  так и не попалась на глаза. Уж не уехала ли она в другой город? Лучше б уехала!
Неделя разочарований привела Леонида Леонидовича в неистовство. Нервы не выдерживали, эмоции захлёстывали. На ум лезла всякая чепуха. Удивительно стали рифмоваться мысли:

Б…ь!
Разрешения просил: - Помочь? – не отказала…
Вмиг узелочек завязала: на "развязать" - лишила сил…

"Грубо, конечно же, грубо! Самое первое слово – не её характеристика, а мои  взорванные эмоции!" – оправдывал и успокаивал себя Леонид Леонидович. "Что за кульбит души? Похоже, я на грани сумасшествия. Так дальше продолжаться не может!"
Желание "увидеть!" все усиливалось и усиливалось, а успокоение не приходило, и Леонид Леонидович прекратил прогулки пешком по городу – приказал себе "забыть очарование очей". Но этим он ничего не достиг. Невероятное продолжало твориться. Чехарда прямо какая. Он, неожиданно для себя, проснувшись среди ночи, сочинил целое стихотворение  и утром, вначале,  написанное на листке бумаги от руки, дерзнул, дал прочитать его жене, спросил: - Нравится? – а потом продекламировал наизусть:

Опрометчивость

В упор глядела, целилась подольше
И душу ранила – бессонницу явив.
Томлюсь который месяц тяжкой ношей,
И уповаю на отлив, но всё – прилив.

Запропастилась где? Ведь ослепила.
Мне над собой смеяться хватит. Устаю.
В саду росли б чертополох с крапивой –
Я розы высадил и выкрасил скамью.

Надеюсь, жду. Но – чертовы проказы:
Спешу в авто, а ты – шажком, шажком.
Стечение случайностей? Зараза,
Летишь в такси, а я – пешком, пешком…

Не помахал. И ты мне не помашешь.
Так и до старости – недолго! – доживём.
Скамья сгниет, усталость скрасит кашель.
…В упор глядела, думала. О чём?

Стихотворение выглядело несовершенным, грубоватым, эмоциональным.
Оно насторожило Юлю Владимировну: ни поэтического дара, ни дара декламатора она никогда раньше за мужем не наблюдала. И кому могло быть адресовано это стихотворение? Успокаивало её одно: ни дачи, ни сада у них не было. Какие могут быть розы и скамья? Значит – это старческие фантазии; она боялась подумать – маразм. Не обидеть бы мужа, сказала, что стихотворение ей понравилось.

Близился день рождения Юли Владимировны. Посовещавшись, супруги решили в этот раз не звать на торжество никаких гостей, а отпраздновать его вдвоем. Юбилей Юли Владимировны предстоял через год. Друзья поймут и не обидятся.
Последнее время Юля Владимировна обзавелась новыми подругами. Леонид Леонидович не находил их интересными. А мужья их, те вообще ему не нравились: алкоголики! Ну почему каждую встречу обязательно вспрыскивать? Почему обязательно сопровождать чревоугодничанием? Другое дело – интересные беседы. Соединять приятное с полезным – это здорово, но к чему излишества? Но что делать в четырёх стенах квартиры? Смотреть телевизор? Там или чушь собачья, или депутатская клоунада.
Не так уж и много серьёзных, интересных программ.
А тут еще одна перемена начала проявляться в поведении Леонида Леонидовича. Раньше он был ни "жаворонком", ни "совой". Рабочий день устанавливал власть над временем,  что отводилось сну. А теперь супругу насиловать себя не требовалось: спи, сколько пожелаешь, ложись спать, когда вздумаешь. И в Леониде Леонидовиче проснулась "сова", в то время как в Юле Владимировне, наоборот, "жаворонок".
- Ты мой антипод! – шутила по этому поводу супруга, он же ничего не отвечал или, соглашаясь, кивал головой. Молчание мужа начинало раздражать терпеливую Юлю Владимировну:
- Что ты всё время себе на уме носишь?
Муж стоически молчал. А это ещё больше коробило супругу:
- Держит меня на расстоянии: к себе не пускает и не отдаляет! – однажды не выдержала и пожаловалась на отца старшей дочери. – Несносный стал! Душой-то я понимаю: вышел на пенсию – переживает: не при делах.
А дочь взяла и позвонила сестрам:
- Что там с папой твориться? Мама жалуется! - сработал испорченный телефон.
Двойняшки, одна – врач-психиатр, другая – врач-психолог, по очереди позвонили маме:
- Хотим поговорить с папой!
Поговорив с папой по телефону, обе поставили диагноз на расстоянии и успокоили Юлю Владимировну:
- С папой все нормально! Ему больше необходимо на свежем воздухе бывать и, главное, ни о чем не беспокоится!- и пошутили: - У папы переходный возраст!
У школьников начались зимние каникулы. И обе дочери привезли своих чад, по двое – каждая, к дедушке с бабушкой. Чета внукам обрадовались несказанно, но к концу следующего дня сошлись на кухне во мнении: "Быстрее бы уже эти каникулы закончились!" – ни детям, ни внукам этого не скажешь; не так часто своим присутствием они радуют и оживляют дом.
Каникулы кончились. Внуки разъехались. Леонид Леонидович по совету дочерей "больше бывать на свежем воздухе", возобновил пешие прогулки по городу, но проявил силу воли -  изменил их маршрут.
Родной город казался ему незнакомым, точнее – неизвестным. А в нём столько интересных мест! Просто люди их не замечают – некогда! Все обходят, и никто не удивляется, что черный клен растет посреди пешеходной дорожки, растет не рядом, не сбоку – посреди! И ещё людям безразлично, что дом с двумя башенками напоминает "фурункул" – не вписывается в антураж. И, наоборот, домик  под красной металлочерепицей с выкрашенными в розовый цвет стенами – вписывается, и даже очень. Он является немым свидетельством  "проникновения Европы  в провинцию". Мемориальная доска с надписью "В этом доме…жил и работал выдающийся…"  повергла Леонида Леонидовича в шок. Оказывается, выдающихся и героев, совершающих подвиги, рождает провинция!
- А разве я не совершил подвиг? – задал себе вопрос Леонид Леонидович. – Я тридцать пять лет проработал на одном месте в одной должности! И я не заслужил на мемориальную доску!? Несправедливо! Его глазам явилась фантастическая картина: все дома вдруг оказались увешанными мемориальными досками! -  Нет! Это – бред! Это же – кладбище, а не город! – Леониду Леонидовичу вмиг перехотелось мемориальной доски. В поле его зрения попала новая детская площадка:
  - Э, да тут же был пустырь! Как новое прокладывает себе дорогу!
В одну из прогулок ноги привели Леонида Леонидовича на рынок. Цены прямо таки кусались.
- Э, почтенный! Эти мандарины сладкие! С Азербайджана! – акцентом заманивал покупателей продавец.
- Сладкие, говоришь. Взвесь килограммчик! – попросил в азербайджанца Леонид Леонидович.
- Бери, дорогой, больше, не пожалеешь! Очень хороший мандарин! Жена спасибо скажет! – засуетился тот. Леонид Леонидович поблагодарил продавца.
- Приходи еще, почтенный! – лебезил "мандариновый король".
Отвернувшись от лотка с мандаринами, Леонид Леонидович столкнулся лицом к лицу со знакомой незнакомкой, и оба опешили – от неожиданности растерялись, лица обоих зарделись краской.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте! –  других слов ни у кого не нашлось. Так и разошлись оконфуженные
- Если бы она была одна! – Леонид Леонидович оправдывал своё поражение перед самим собой и досадовал, что так глупо всё вышло: - Мальчишка! – и обрадовался: - Не уехала в другой город! Господние пути неисповедимы!
И все вернулось на круги свои:

"На закате яви смутной
Проявился образ чистый.
Повстречался я с желанной,
И лицо моё зарделось.
……………………….
Фея мне, смеясь, кивнула"
И фея в этот раз не кивнула. Она, как и Леонид Леонидович, растерялась..
Весь обратный путь Леонид Леонидович сочинял стихи и думал, думал, думал. Одному только Богу известно, о чем думал Леонид Леонидович на обратном пути, ибо избрал он его самый долгий – кружный. Когда он вернулся домой, Юля Владимировна домывала в комнатах полы. Внуки уехали только вчера.
Леонид Леонидович расшнуровал ботинки, надел тапочки и уселся на табурет возле входной двери в прихожей.  Вымытые полы сверкали влагой. Юля Владимировна нагибалась, домывала последнее.
- А я тебе гостинец принёс! - окликнул он её.
- Посмел бы не принести! Я тут парюсь, а ты на свежем воздухе прохлаждаешься! – не разгибаясь, подразнила она мужа. И уколола:
- Не у тебя день рождения сегодня! – выпросталась и улыбнулась: - Всё!
Леонид Леонидович поспешил исправить оплошность, подошёл к жене, обнял её за плечи и крепким долгим поцелуем засвидетельствовал свою любовь к ней.
- Цветы – вечером! Цветы заказаны! – напомнил жене после поцелуя. Юля Владимировна растрогалась, пустила слезу, продолжала стоять посреди комнаты с тряпкой в руках для мытья полов. Цветы действительно были заказаны, и Юля Владимировна об этом знала – дочь проболталась. Она в цветочном магазине заранее заказала цветы на вечер Юле Владимировне по просьбе Леонида Леонидовича с доставкой на дом, на папины деньги, конечно.
" Да Юля Владимировна – одно загляденье! – усовестился в душе Леонид Леонидович. - А я ищу встречи ещё с какой-то незнакомкой!.." – и вспомнил грустную женину шутку в его  адрес - "Антипод!"

Вечером Леонид Леонидович не то, что удивил, ошеломил прямо таки Юлю Владимировну – вёл себя не так как в предыдущие дни её рождения.
- Сегодня наш вечер! – торжественным голосом объявил он супруге. – Мы будем пить с тобой вино, читать стихи и предаваться любви!
Юля Владимировна прямо коровьими глазами смотрела на то, как суетился Леонид Леонидович. Столик покрыл скатертью, на столик поставил медный, под старину, с восковыми тремя свечами подсвечник, запалил свечи и выключил верхний свет. Восковые свечи  источали запах ладана. На столике появилась бутылка Масандровского вина, два хрустальных бокала, коробка шоколадных конфет, цитрусы.
В дверь позвонили. Из цветочного магазина доставили корзину с розами. Цветы Леонид Леонидович мигом поставил в вазу с водой и разместил их на столике. Рядом с цветами положил томик стихов Есенина, очевидно, изданный ещё при жизни автора, приобретённый  накануне у букиниста.
Откупоривая бутылку с вином, Леонид Леонидович едва не довел Юлю Владимировну до обморока:
- Я никогда тебе не произносил слова любви! Ты необыкновенная женщина! Ты…ты влюбила меня в себя!
Юля Владимировна не в состоянии была что-либо произнести. Она не могла даже пошевелить языком. Он у неё или присох, или она его проглотила.
Муж наполнил бокалы до половины вином:
- Две половинки одного целого! – произнёс он и стал на колено перед супругой: - Выпьем на брудершафт! – занёс свою правую руку с бокалом за согнутую в локте правую руку жены – ничего не понимающей, больше напуганной, чем принимающей рыцарский поступок рохли-мужа.
Леонид Леонидович выпил вино без остатка, Юля Владимировна только пригубила.
- Наконец-то я сорву столь желанный и выстраданный поцелуй! – прикрыв глаза, он приблизил свои губы к губам супруги.
В свечах потрескивали фитильки. По комнате распространялся аромат ладана.

"Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве…"

После прочтения стихотворения Леонид Леонидович предложил супруге пригубить еще вина и налил себе.
"Бог знает что! Чёрт знает что! Прямо  спектакль, какой!" – думала Юля Владимировна. " Тридцать пять лет – друг, товарищ и брат! – вот с каким человеком я прожила! И не жалею, что не с "ветреным!" – почему-то вспомнила "ветреного".
Леонид Леонидович слегка опьянел и читал:

"Затопи ты печку, постели постель,
У меня на сердце без тебя метель"

Вино, запах ладана, стихи сотворили то, что им было положено творить…
- Лёнечка!..
- Юленька!..
От первых петухов до поздних петухов.

Утром следующего дня Леонид Леонидович выбросил бутылку из-под вина в мусор, и стал в доме прежним Леонидом Леонидовичем, только ещё более молчаливым и задумчивым – ласкового слова супруге не сказал, не удосужился выразить свою признательность даже взглядом, поистине вел себя как друг, товарищ и брат! А всё потому, что перед утром Леониду Леонидовичу приснилась она – незнакомка. И кто-то подлый нашептывал о ней непристойности: "Гляделась в профиль – Нефертити; в фас, если оставить без одежд и руки ей оторвать, копия – Венера Милосская!"
- Лёня, что с тобой происходит? – утром супруга не выдержала, спросила мужа.
- Леонид Леонидович! Мы так договаривались! – услышала от мужа в ответ.
А день его снова прошел в бесцельных блужданиях.
Вечером, умостившись удобней в кресло с книгой в руках, Леонид Леонидович отдался чтению. "Ментальная магия" увлекала ясностью изложения, но ближе к полуночи мозг отказался её воспринимать. С книгой в руке задремал. Супруга давно спала, посапывала и причмокивала во сне, как ребёнок. Перед глазами Леонида Леонидовича внезапно возник призрак: с губами в перламутре с сиреневым отливом и пронзительными серыми глазами.
- Кто ты? – дрогнувшим голосом спросил у него Леонид Леонидович. Сердце застучало так громко, что казалось – от этого стука проснётся Юля Владимировна и разоблачение неминуемо: она увидит и уличит мужа в сношениях с призраком.
- Я твоя Муза! – призрак засмеялся и растворился, а Леонид Леонидович стал записывать строчки:

"Люблю! – не зная, кто ты, светик,
Мечта под именем, каким?
Единственно – люблю и точка!.."

Дописав стихотворение, Леонид Леонидович потушил свет и лёг спать отдельно от жены. Им сразу же овладела дремота. Творилось что-то странное: тело вначале стало тяжёлым и стало куда-то проваливаться. Потом появилось чувство, вроде он отделяется от тела – чувство неприятное и пугающее. Внезапно Леонид Леонидович увидел свое тело, неподвижно лежащим на постели, а себя – представить невозможно - словно парящим в пространстве. Произошло невероятное! Перед взором открылся ночной город, который в свете звёзд выглядел совсем не так, как видится днем, даже с птичьего полёта. Неприятное чувство и страх исчезли. Появились лёгкость и радость - радость неописуемая. Это -  как пребывание в небесной музыке…"Странно, я никогда не видел днём город с птичьего полёта! – думал Леонид Леонидович. – А теперь я знаю, как он выглядит".
Обозрев и налюбовавшись городом, он вдруг почувствовал себя снова в своем теле. Сколько длился этот удивительный полет - миг или больше – мерить можно только неземными мерками.
Возвращение в тело сразу дало о себе знать дискомфортом. От неудобного лежания побаливала шея. Посетовав на остеохондроз, улегшись удобней, Леонид Леонидович пришел к выводу:
- Летаю во сне! Чёрт подери! Я же влюбился! Влюбился как мальчишка! И я боюсь себе в этом признаться! Я стыжусь себя, стыжусь моего возраста! Влюбился, не знаю в кого! В призрак!.. Нет! Я люблю мою жену! – противоречивые чувства разрывали его душу напополам. Но сон, его сон, своего не упускал.
Проснулся Леонид Леонидович совершенно разбитым. Юля Владимировна, в домашнем халате, готовила на кухне утренний чай. Леонид Леонидович полюбовался её отражением в зеркале:
- Моя супруга чудовищно красива! Нет! Чудовищно и красива – не гармонирует! Она к "чудовищно" – антипод! – усмехнулся он, сунул ноги в тапочки, направился на кухню. Юля Владимировна, по девичьи, смущаясь, запахнула халатик на груди:
- Чай будешь пить, антипод? – спросила. Леонид Леонидович с удивлением взглянул на жену: "Конечно же - шутит! Но почему именно – антипод? Меня "подслушала"? – и спросил:
- А сахар положила? Сколько?  - Леонид Леонидович сам менялся, но привычкам своим не изменял.
За чаем, Юля Владимировна объявила мужу, что желает поехать к старшей дочери погостить, повидаться с внуками. Они на зимние каникулы не приезжали. И хотелось бы поехать вдвоем. Супруг наотрез отказался. Нет, он старшую, хоть и неродную дочь, любил точно так же, как и своих двойняшек. И внуков любил не меньше, чем родных. Он их просто не делил на родных и не родных. А ехать всё равно ему не хотелось
По полудни Юля Владимировна уехала. Леонид Леонидович помог ей упаковывать вещи и гостинцы, проследил, не забыла ли чего, а потом проводил на поезд, наказав супруге особенно долго не задерживаться:
- Буду скучать!
Юля Владимировна только улыбнулась в ответ:
- Не успеешь!
Роковыми оказались место, время и слова супруги. Знать бы ей, знать бы Леониду Леонидовичу, и кто знает, как бы все поменялось. Мог бы он вместе с женой поехать и навестить дочь с внуками. Могла бы жена в тот день отказаться от поездки. Могло бы быть всё иначе? - никто этого не знает. Книги судеб ещё никто в жизни не читал.
Юля Владимировна уехала.
Леонид Леонидович вышел из здания вокзала. Перед глазами пустовала привокзальная площадь. На миг вся жизнь показалась ему такой же пустой. Но только на миг: свято место пустым не бывает.
Ночью выпал снег. Был легкий морозец. Проглядывалось солнце. И воздух был неподвижен. Снег хрустел под ногами… " Таила серость глаз глубины… Хрустел хрусталь – " хрустель хрустал "… Я поле "минное" – от мины, а не от поля – прошагал… Таила серость глаз глубины.. " – белиберда какая!
Снег хрустел…
"Жизнь – хороша, и жить – хочется!"
От судьбы никому никуда не деться.
"Господи! Ты не избавил меня от лукавого. Дай мне еще один шанс! Дай – и я избавлюсь! Я готов! Я сожгу все мосты!"
Бог ли услышал, его ль величество, случай, поспособствовал. Хоть судьбой это назови…
- Сегодня мой день! Я никогда раньше не произносил вам слов любви. Знайте же! Вы – необыкновенная женщина! Вы…вы меня влюбили в себя! Я исстрадался весь за все эти годы. И вот я произношу вам слова моего признания: Я – люблю вас! И я…я жажду одного – скорей освободите меня от мук этой бессмысленной любви! – выпалил Леонид Леонидович на одном дыхании и замолчал, глядя теперь своим пронзительным взглядом в глаза незнакомке.
- Я исстрадалась не меньше, чем вы! - незнакомка сама расстёгивала кофточку на груди. - Называйте меня по имени! – попросила она. – Меня зовут Светланой. И извините, Бога ради, скажите, как вас зовут? – спросила, ничуть не смущаясь.
- О! Да! Называйте меня – Леонид Леонидович разволновался, забылся и выпалил – Лёнчик!
- Почему – Лёнчик? Вы – Леонид. Вы – Победитель! Да, вы были несмелый, вам не доставало мужества. Но вы…всё же вы покорили меня! – и вдруг перешла на "ты": - Крепко зацепил ты меня за душу! Я ведь тоже по тебе с ума сходила!.. Избавь!..
Неблаговидный поступок Лёнчика, но заслуживает всяческой похвалы. Леонид – Победитель – перешагнул через себя – победил себя.
Глупость – не подвиг, скорей – подлость, но на свершение глупости и подлости тоже требуется мужества; ошибочно считают люди – злости…
И Лёнчик обрёк себя на вечные муки угрызения совести.