История шестая. Гнида

— Сынок, — говорила мне мама, когда я был маленький, — не нужно стыдиться своей фамилии. Не фамилия красит человека, а человек фамилию.

Ей легко говорить, она-то после смерти отца фамилию себе вернула девичью — Кондратьева. А у меня фамилия оставалась отцовская. И, надо сказать, весьма колоритная.

Гнида.

Гнида Василий Сергеевич — моё полное имя. Но скоро всё изменится. Завтра мне исполнится 18, и я смогу поменять свою фамилию на какую угодно. Мне вот всегда нравилась фамилия Исаев. Василий Исаев — по-моему, звучит.

Жизнь моя… Уверен, она сложилась бы иначе, будь у меня другая фамилия. Да будь я хоть Ивановым — всё было бы нормально. Иванов, Петров. Обычные фамилии обычных, нормальных людей. Я же… Гнида попортила мне немало крови. С первого класса, с самого первого дня, с первой переклички на первой в жизни «линейке».

«Гнида!» — и сразу же десятки взглядов устремляются ко мне, смотрят изучающе, с любопытством, с удивлением, с презрением, с насмешкой.

«Гнида!» — мне никогда не придумывали обидных прозвищ.

«Гнида! Веди себя прилично!» — учителя ничем не отличались от учеников. Такие же взгляды, такие же презрительно поджатые губы.

«Гнида!» — о, как много лет я вздрагивал каждый раз, когда слышал это. И думал, семи-, восьми-, двенадцатилетний мальчишка, — за что?

За что вы меня так? Что я вам сделал? В чём я провинился? Кроме того, что у меня такая фамилия…

Мой отец умер, когда мне было пять, но уже в семь я его ненавидел. Хотя, в принципе, понимал, даже тогда, что он-то ни в чём не виноват… Так что фамилию свою я ненавидел ещё больше.

Мать работала на кондитерской фабрике, и по праздникам в доме всегда были конфеты. Потом фабрика едва не разорилась, а мы едва не пошли по миру, и лишь по счастливой случайности она смогла устроиться на работу к своему двоюродному брату, секретаршей на его фирме. Она всегда была легкомысленной, ветер в голове. Ей всё было нипочём. Так что когда я, бывало, жаловался ей на свою жизнь, она и слушать-то меня редко слушала.

«Ах, Вася, да не забивай ты себе голову всякими глупостями! Фамилия… Ты лучше скажи, у тебя контрольная по математике в среду; ты готов?»

Она никогда, никогда меня не понимала. И не стремилась понять. Мне вообще кажется, что я был у неё «для галочки». Работа — есть, хорошая. Образование — есть, среднее специальное. Муж — был, умер. Дети — есть, сын, одна штука. Быть может, я несправедлив к ней. В конце концов, умом она никогда не блистала.

Мне почти восемнадцать — завтра мой день рожденья. Завтра я подам заявление в паспортный стол, и тогда, потом, у меня будет уже совсем другая жизнь.

…

А вы знаете, что случается, когда Кошка умирает?

Вот когда умирают люди, они отправляются в Распределитель Преисподней, где им дают направления по Округам. А после окончания срока — Реинкарнационная Комиссия, и снова в Миролюдье.

У Кошек всё несколько иначе.

Смерть физической оболочки в Миролюдье — это следствие окончания срока службы, точнее — срока задания. Всем Кошкам положен свой срок пребывания в этом Мире. Он может варьироваться в чрезвычайно широких пределах, в зависимости от характера задания и специальности Кошки. Дольше всех в том Мире живут Хранители — стандартный срок у них равен пятнадцати годам, и по обстоятельствам может быть больше или меньше.

Есть, впрочем, и исключения. Спецназовцы подразделения «Скорпион» живут обычно не очень долго, и всё потому, что жизнь в Миролюдье довольно опасна сама по себе. А задача Спецназовца — в экстремальной ситуации взять весь урон, наносимый подопечному, на себя, — и чаще всего этого урона оказывается достаточно для истощения запаса прочности. Тогда Спецназовец умирает. Хотя и не всегда: старые, закалённые в боях Спецназовцы могут выдержать в среднем до пяти ЧП средней степени тяжести (три звезды), или до двух ЧП высокой степени тяжести (пять звёзд), тогда как менее опытные бойцы выдерживают обычно два-три средних ЧП и всегда не более одного пятизвёздочного.

А потом, после смерти (которая в просторечии зовётся лимитом), Кошка попадает в Колыбель.

Колыбель — это Мир, Где Рождаются Кошки, И Куда Уходят Потом. Раньше использовалось это длинное название, но потом его было решено упростить.

Возродившись в Колыбели, Кошка обнаруживает себя в специальном «гамаке» из золотистых нитей; это система энерговозмещения, которая так и называется — «Нити». Дело в том, что очень часто после прибытия из Миролюдья Кошки теряют много сил, и им нужна реабилитация. Особенно это касается Спецназовцев, конечно. Чаще «Нити» служат чем-то вроде энергетического завтрака.

Так случилось и сегодня.

Сев-Р, Третья Каста, Хранитель, пришёл в себя в мягкой невесомости «Нитей». Он немного полежал, впитывая живительный золотой свет, а затем встал, оперевшись на сильные, несмотря на внешнюю хрупкость, лапки Кошки-Реабилитолога.

Он подошёл к Диспетчеру и получил бланк Отчёта.

Каждая Кошка, возвратившаяся с задания, пишет Отчёт. Простой формуляр и небольшой текст заметки. Кроме того, пожелания относительно следующего задания: многие Хранители любят возвращаться к своим старым подопечным, это частая практика. Хотя есть и такие, кто считает это дурной привычкой и никогда не хранит одного и того же человека больше одного раза.

Заполненный Отчёт нужно передать Диспетчеру, после чего у тебя есть время на отдых. В принципе, обычно ты можешь находиться в режиме отдыха довольно долго, но Кошки — известные трудоголики и не очень-то любят задерживаться в Колыбели, а потому, получив новое назначение, отбывают к месту работы.

Гигант-Спецназовец, казавшийся отлитым из стали, покрытой короткой серо-белой шерстью, приветственно кивнул Сев-Ру.

— Всё маешься в Хранителях? — прогудел он дружелюбно, — Эх, Сев, надо было тебе к нам идти, я ведь ещё когда звал. Потенциал-то у тебя хороший, а мы бы из тебя быстро первоклассного Спецназовца сделали.
— Спасибо, Лют, но мне и в Хранителях неплохо, — мирно отозвался Сев-Р. — А работа Спецназовца для меня чересчур нервная.

Лют-И, Спецназовец-Старший, Вторая Каста, добродушно рассмеялся. Сев-Р всегда относился к нему с уважением. Говорили про этого великана разное, но Сев-Р знал, что однажды он пережил пять пятизвёздочных ЧП за одну миссию. И выдержал, не снялся с неё. Его запас прочности был настолько велик, что казался нереальным. Впрочем, сам Лют-И крайне редко рассказывал об этом. И всё же каждый в Исследовательском Отделе знал: если отправляется Лют-И, то клиенту, сколь бы тяжёлым он ни был, за себя можно не волноваться.

Пришла ментограмма: для Сев-Ра было готово следующее назначение. Он направился в Диспетчерскую.

Назначение снова оказалось русским, московским. Сев-Р бегло читал Личное Дело своего будущего подопечного. Им был юноша семнадцати, почти восемнадцати лет с необычной фамилией: Гнида.

…

<Миролюдье, 28 февраля 2011 года, 17:40 по миролюдскому времени>

Мне никогда не нравилось возвращаться домой.

Наверное, это неправильно. У каждого должен быть дом. Место, где ему хорошо. Как рыбе в воде. Или что-то в этом роде… Но мой дом никогда не был таким местом. По сути, он ничем не отличался от любого другого, даже несмотря на то, что там моя фамилия не использовалась как средство унижения. Мать, наверное, всё-таки что-то понимала, потому что редко произносила её вслух, а отца называла только по имени, так же как и меня.

Нашу семью трудно было назвать благополучной, но дело было даже не в этом. У нас не было понятия семьи как такового. Мы были просто двумя людьми, оказавшимися в некий промежуток времени в одном и том же месте. Если вдуматься, общего у нас было не больше, чем у людей, едущих в одном лифте.

Возможно поэтому мы с мамой избегали друг друга. Сознательно или нет, теперь уже никто точно не скажет, да и не нужно ничего говорить. Я помню, что когда-то она действительно пыталась быть хорошей матерью. Но получалось у неё неважно, и с моих двенадцати лет мы были уже совсем чужими друг другу.

Она рассказывала мне про отца. Она его буквально боготворила. Он был центом вселенной, её осью, на которой крепилось всё остальное, и с исчезновением которой мир рухнул. Он был старше её на одиннадцать лет. Она говорила, что он был другом её отца, и она с детства была влюблена в него. Он был милиционером, дослужился до подполковника. А потом умер от рака крови. Ему было 49 лет.  Они прожили с матерью 19 лет. И, как она рассказывала, были счастливы.

Но с его смертью всё изменилось. В одночасье такой привычный и устроенный мир вдруг опустел и разрушился, как те старые дома, в которых больше никто не живёт.

Обычно, я читал, в таких случаях, когда женщина рано теряет мужа, она проецирует всю свою любовь на детей. Но мой случай, видимо, был нетипичным. Хотя, думаю, она всё же любила меня. Ну, наверное. Как-то по-своему.

Любил ли я её? Ну… Всё-таки она моя мама. Наверное.

Однако чем старше я становился, тем шире становилась меж нами полоса отчуждения. Нейтральная полоса, на которой, вразрез со словами песни, ничто не цветёт и не растёт, и вообще нет никакой жизни…

Я люблю сидеть в этом сквере рядом с метро. Здесь хотя и людно, но вполне можно посидеть спокойно. Я купил в ларьке стаканчик горячего кофе, и мне, кажется, даже не так холодно.

Несмотря на свою нелюдимость и мизантропию, я никогда не отрицал тот факт, что был бы рад иметь настоящий дом. И чтобы в нём меня ждали близкие, родные люди. Любящие меня. Чтобы хотелось туда возвращаться. Чтобы кто-то волновался обо мне, кто-то звонил мне, спрашивал, где я, требовал немедленно идти домой. Я не люблю, когда кто-то посягает на мою свободу, но для тех, кто был бы мне дорог, я делал бы исключение.
Однако это — всего лишь мысли. Даже не мечты. Просто досужие размышления. И я сижу в сквере, хотя на улице холодно, и вечереет быстро. И пью обжигающе горячий и совершенно безвкусный кофе в ломком пластиковом стаканчике.

Мне, понимаете ли, совершенно некуда идти.

…

<Колыбель, 28 февраля 2011 года, 17:57 по миролюдскому времени>

Сев-Р вздохнул.

Дело было определённо непростым. Хотя на первый взгляд ничего такого, ничего необычного, ну, кроме этой его фамилии. Неполная семья, натянутые отношения с матерью, полное отторжение в школе, ни друзей, ни приятелей, ни любимой девушки, ничего похожего. Характер закрытый, предельно интроверсивный, мизантроп, социофоб, очень взрослый для своих семнадцати. Словом, обычный такой подросток. Ничего из ряда вон выходящего.

Однако Сев-Р чувствовал, что всё не так просто. Как Хранитель, он был довольно опытен и знал, что даже самые точные личностные характеристики на проверку часто оказываются весьма поверхностными. Люди отличаются нестабильностью, переменчивостью. И под этой вот вполне заурядной анкетой может скрываться непростой маленький человек, работать с которым будет нелегко.

Но Сев-Р никогда не отказывался от дела. Каким бы сложным оно не было. Он был терпелив и всегда помнил о том, что настоящий опыт Хранителя можно заработать только на таких вот непростых подопечных.

Он заглянул в Сценарий Контакта. Такой Сценарий разрабатывается Аналитическим Отделом для каждого человека и каждого Хранителя индивидуально. Аналитики просчитывают все вероятностные линии, вычисляя наиболее корректную Точку Соприкосновения (или Точку Контакта).

Опытные Хранители чаще импровизировали, не придерживаясь Сценария, и все вероятности рассчитывали сами. Но даже у них Сценарий был всегда, на всякий случай. В то же время для молодых, начинающих Хранителей не только разрабатывался Сценарий, но и осуществлялась поддержка при Контакте. Это называлось «работать под прикрытием». Старшие вели младших до Точки Контакта, и следили, чтобы всё прошло гладко. Такой Старший мог стать сердобольной старушкой, упрашивающей вас взять Котёнка. Или заводчиком, с которым вы «случайно» знакомились в подходящим месте. Или даже мальчишкой, мучающим Котёнка у вас на глазах. Мог даже в облике Кошки принести вам на порог «своего» Котёнка и посмотреть на вас так, что вы сразу всё понимали. Или собакой, от которой вы своего будущего Хранителя спасали. Словом, вариантов было множество, и каждый был рассчитан и проверен неоднократно. Что же касалось самых старых и опытных Хранителей, то такие даже подопечных выбирали сами, изучая базы данных Датацентра Престола. Такие, как Бас-Т, Исследователь-Старший, Хранитель Первой Касты, возможно, в будущем Матриарх, или полумифический Одинокий Хранитель, Кот-Отшельник, которого за всю жизнь толком никто не видел, кроме Матриарха Ват-У, быть может.

Итак, Сценарий предлагал Сев-Ру стать Котёнком, погибающим от холода в сквере у метро «Улица 1905 года», в котором любил бывать его будущий подопечный. Сценарий был Сев-Ру знаком. От холода он погибал уже неоднократно — и в прямом, и в переносном смысле. Вообще, в условиях русской зимы это был наиболее распространённый вариант.

Время Контакта — 15:30, 1 марта 2011 года по миролюдскому времени, то есть завтра. Сев-Р прикинул, что-то мысленно просчитал, а потом отправил ментограмму с подтверждением в Диспетчерскую: дело принял.

«Интересно складывается. Март — месяц непростой. Сам подопечный тоже явно непрост. Плюс фамилия. Дело-то интересное. А ведь от него бы многие отказались».

…

<Офис Потусторонней Компании, Межмирная Точка, 28 февраля 2011 года, 18:08 по миролюдскому времени>

Кастальский чихнул.

— Простите, — он кисло улыбнулся молодой женщине, сидевшей напротив него. — Кажется, подхватил насморк. Весна…
— Будьте здоровы, — она тоже улыбнулась, но робко, словно с опаской.
— Ну что же, Елена Вячеславовна Кондратьева, 1961 года рождения, Большой Предтеченскй переулок, дом 23, квартира 21 (женщина вздрогнула), что же. Вы пришли к нам, потому что у вас есть мечта. Я вас правильно понял?
— Да… А как вы..? Или это не имеет смысла спрашивать…
— Не имеет, — директор мило улыбнулся. — Значение, милая моя Елена Вячеславовна, имеет только лишь ваша мечта, и ничего более. А заключается она… Да не робейте вы так, вы же не на допросе!

Елене явно было неуютно. Не спасало даже мягкое, такое домашнее плюшевое кресло бледно-оранжевого цвета.

— В общем… Это связано с моим сыном. Он… У нас непростые отношения… А мне бы хотелось, чтобы всё было иначе… Ведь у нас с ним никого не осталось, кроме друг друга… Вы можете…
— Так, постойте, — перебил её Кастальский. — Проблема семейного толка?
— Д-да…
— Тогда вам в «Мелочи жизни», к Алексею Алексеевичу Репьёву. Сейчас я его вызову, — он нажал клавишу на интеркоме. — Алексей Алексеич, друг сердешный, зайдите ко мне, будьте так любезны.
— А вы что же, не поможете мне? — Елена испуганно посмотрела на директора.
— Спокойствие, только спокойствие. Понимаете ли, Елена Вячеславовна, в Потусторонней Компании есть отдельные ведомства, которые отвечают за те или иные аспекты и области человеческой жизни. Так вот, за семейную жизнь отвечаю не я, а Алексей Алексеевич. Да вы не волнуйтесь, он специалист по подобного рода вопросам. О, а вот и он сам!

В дверях стоял мрачный Алистер Рипли, сверля директора тяжелым, немигающим взглядом.

— Алексей Алексеевич, не смотрите на меня волком, вы пугаете даму. Вот-с, Елена Вячеславовна, знакомьтесь: Алексей Алексеевич Репьёв, специалист по делам семейным и не только, прошу любить и жаловать. Ваша мечта — его работа. Ну-с, а теперь, прошу вас, следуйте за ним. И спасибо, что воспользовались услугами нашей Компании!
— Идёмте, — бросил Рипли.

И вот, когда он усадил её в кресло в своём кабинете, сам расположившись по ту сторону стола и со скепсисом глядя на клиентку…

— Чего изволите, Елена Вячеславовна? Озвучьте вашу мечту.
— Я… Я хочу, чтобы мой сын Василий вернулся ко мне и стал нормальным человеком, и чтобы у нас была нормальная семья. Дружная и крепкая. В-вот…
— Ага. А, собственно, что тому препятствует, по-вашему? — поинтересовался Рипли.
— Ну… Он, вы знаете, очень изменился из-за этой своей фамилии… Фамилии своего отца… Мой муж, он умер, когда Васе было пять лет.
— А фамилия..? — полюбопытствовал Рипли. Елена даже немножко удивилась:
— А вы что, не знаете? Я думала, вы всё знаете обо мне… Гнида.
— Простите?! — вытаращился на гостью Алистер.
— Да нет! — она вспыхнула, — Я говорю, это фамилия такая — Гнида.
— А-ааа, — со значением протянул специалист по делам семейным, — Вот оно что… Хорошо. Продолжайте.
— Вы понимаете, когда умер его отец…

Рипли слушал и понимающе кивал головой.

…

<Миролюдье, 28 февраля 2011 года, 19:23 по миролюдскому времени>

На скамейке напротив расположилась компания подростков. У одного из них гитара, и он что-то наигрывает на ней. В такой-то холод. Всё-таки люди — странные существа. С другой стороны, мне ли говорить. Они хотя бы проводят время вместе. Социализируются.

Мелодия кажется мне знакомой.

   «We passed upon the stair
     he spoke in was and when
     although I wasn't there
     he said I was his friend
     which came as a surprise
     I spoke into his eyes
     I though you died alone
     a long long time ago…» (1)

— Тебе никогда не казалось, что эта песня — про тебя? Мне вот казалось.

Я резко обернулся.

Этот человек, сидящий рядом со мной на скамейке. Откуда он вообще взялся? Когда подошёл? Почему я не услышал его шагов?

— Я вас не знаю.
— Это нормально. Меня знают немногие.
— Мне-то что с того?
— Да брось, Василий. Я просто хочу поговорить с тобой.
— Откуда вы меня знаете? Кто вы такой?

Мне отчего-то стало ужасно неуютно. Он знал меня? Он был чем-то странен. Какой-то огромный, в своём черном долгополом пальто, и жесткая щётка его волос серебрилась в свете фонаря. Черты лица угадывались с трудом, но, кажется, оно было остроскулым, прямой нос резал ночь, как нож масло. Глаза укрылись под сенью густых бровей.

— Я думаю, — продолжал он, словно не расслышав моего вопроса, — Тебя ли я искал всё это время? Или не тебя? Хотя, с твоей фамилией… тебя сложно спутать с кем-либо.

Я вспыхнул.

— Слушайте, вы. Я не знаю, кто вы такой, но у меня нет ни малейшего желания слушать ваши бредни. Так что ауфвидерзейн! — я было встал со скамьи, но вдруг почувствовал слабость в коленях и как подкошенный рухнул обратно.
— Сиди смирно, — в его голосе слышались стальные нотки, — Неужели ты думаешь, что я дам тебе так просто уйти?
— Я буду кричать, — меня била дрожь.
— Попробуй, — он усмехнулся, а я обнаружил, что язык мой не слушается меня, я не могу сказать ни слова. Он удовлетворённо хрустнул пальцами: — Вот, так-то лучше. И кстати, я не маньяк. Какая глупость. Мне нужно поговорить с тобой для того, чтобы понять, тебя ли я искал, или нет. Только и всего. Когда мы закончим, ты сможешь идти куда угодно. Понял? Ты сможешь говорить, но при попытке закричать у тебя будет отниматься язык. А при попытке сбежать — ноги. Учти это и не делай глупостей. Понятно?

Я кивнул.

— Хорошо… — он достал из кармана пальто серебряный портсигар, извлёк из оного сигариллу и закурил. Я не видел, чтобы он воспользовался зажигалкой — сигарилла просто вспыхнула у него во рту. Сама собой.

Боялся ли я? Не знаю. Может, немного. Но любопытство было сильнее страха. Кто он такой? Что он такое?

— Хорошо, — повторил он, — Расскажи мне. Сегодня для тебя непростой день и непростая ночь. И завтра. Расскажи мне обо всём.
— Зачем? Мне показалось, вы и так всё обо мне знаете.

Он вздохнул.

— Послушай меня, малыш. Времени у меня, в принципе, сколько угодно. Но моё терпение не безгранично. Поэтому, пожалуйста… Просто расскажи мне.
— О чём?
— Завтра твой день рожденья, так? Ты хочешь… А чего бы ты хотел?

Он бросил окурок в снег. Тот пшикнул и погас.

Чего бы я хотел? Что я хочу?

— Я бы хотел жить, как нормальные люди.

…

<Офис Потусторонней Компании, Межмирная Точка, 28 февраля 2011 года, 19:54 по миролюдскому времени>

— Отлично, — Алистер сладко потянулся. — Что же, Елена Вячеславовна, вашу мечту мы исполним. Но видите ли в чём дело… Любое действие подразумевает изменение Баланса. Нарушение. А это недопустимо. Поэтому Потусторонняя Компания предоставляет вам возможность осуществить вашу мечту, но с определёнными условиями.
— И что же от меня требуется? — Елена внутренне напряглась, готовая ко всему.
— А, самое малость. Для осуществления мечты необходимо, чтобы ваш сын сохранил свою фамилию. Вы чаю не хотите? — Рипли заваривал ароматный чай в белый фарфоровых чашках.
— Н-нет, спасибо…

Женщина была немного растеряна.

— Что-нибудь не так? — невозмутимо поинтересовался Рипли, отпив немного чаю из чашки.
— Я… Да нет, просто… Я даже не знаю, где он сейчас… Он гуляет… Часто допоздна, я никак его не контролирую, потому что он не позволил бы мне этого.
— Но он же придёт ночевать?
— Да, наверное…
— «Наверное»? — изумился Рипли.
— Ну… Он иногда приходит очень поздно, когда я уже сплю, а утром рано уходит, и мы не пересекаемся даже…
— И после этого вы сетуете на то, что у вас неблагополучная семья? — подумав, Рипли бросил в чашку два кубика рафинада и укоризненно покачал головой: — Эх, Елена Вячеславовна! Как вам не стыдно. А скажите на милость, для чего вы изменили фамилию?
— Я просто… Я просто хотела забыть о Сергее Сергеевиче. Не хотела быть безутешной вдовой всю оставшуюся жизнь.
— То есть сама фамилия своей, эмм, неблагозвучностью вас не смущала?
— Да нет… Хотя, думаю, для работы она бы не подошла…
— Прелестно. Вы не хотели вспоминать мужа, не хотели быть несчастной вдовой, но сын неизбежно вам о муже напоминал, и поэтому вы всё больше от него отдалялись… Вы бросили мальчика наедине с его неприятной фамилией на произвол судьбы. В результате он вырос замкнутым, нелюдимым, озлобленным на весь мир… Удивительно, как он не стал хулиганом, уголовником. Все предпосылки. А вы… И вам его ни капельки не жалко?

Елена глотала слёзы.

— Ну-ну, — Рипли успокаивающе похлопал её по плечу, и протянул белоснежный платок. — Ну-ну. Я ведь не Великий Инквизитор, я вас понимаю. Вы просто не думали о последствиях. Это очень типично для людей. Хотя вы всё равно мечтали о нормальной семье, несмотря ни на что. Не волнуйтесь. Для вас ещё не всё потеряно. Главное — найдите способ убедить его в том, что фамилию необходимо оставить. Остальное, как говорится, дело техники, — Алистер белозубо улыбнулся. — Ну и наше, немножко. А вам нужно подписать Договор.

Лист гербовой бумаги лёг на стол.

…

<Миролюдье, 28 февраля 2011 года, 20:13 по миролюдскому времени>

— Значит, ты решил сменить фамилию на более благозвучную? — Черный Человек (так я прозвал незнакомца, потому что он сильно напоминал мне о поэме Есенина) задумчиво смотрел в чернеющее небо.
— Да.
— И кем же ты хочешь стать? Какую фамилию взять?
— Исаев.

Он усмехнулся.

— Это как Штирлиц, да? Смешно. Не думал, что над тобой будут смеяться, дразнить Штирлицем? Банально, но такое может быть.
— Лучше быть Штирлицем, чем Гнидой.
— Хм… В этом есть логика, безусловно… — казалось, он задумался, словно я поставил его в тупик таким ответом. Это меня окрылило, и я продолжил: — Тем более, едва ли кто-то будет надо мной смеяться. За все эти годы я научился неплохо с этим справляться. Я сильнее.
— Вот как? Ты — сильнее… А скажи, что ты знаешь о своём двоюродном деде?

Да. Я знал о нём немного, с обрывочных рассказов матери. Вроде он воевал во Второй Мировой, штурмовал Берлин.

— Он был Героем, малыш. Настоящим. Не чета твоему Штирлицу. Он при штурме Берлина из своего автомата уничтожил 17 вражеских солдат, лично. И фамилия его не смущала. Так отчего же она так смущает тебя, а?
— Какое вам дело…
— Нет, послушай, — перебил он меня. — Послушай. Я ведь тебе не представился… — он повернулся ко мне лицом, и я увидел его невероятные, немыслимые глаза золотого цвета. — Моё имя Каин.
— Редкое…

Какое странное чувство… Кто же он, интересно, такой…

— Редкое, да. И оно, так или иначе, — часть меня самого. Зовись я по-другому — я, наверное, и сам был бы кем-то другим.
— Это мне подходит.
— Нет, малыш. Не подходит. Видишь ли какая штука… Какую фамилию бы ты не взял, хоть Исаев, хоть Распутин, хоть Киркоров — ты всё равно останешься тем, кто ты есть. Ты всё равно останешься Василием Гнидой. Ты был им 10 лет — осознанно. Ты привык быть тем, кто ты есть. Научился жить с этим. И теперь ты можешь хоть пол сменить — но ты всё равно будешь собой.
— Вы непоследовательны, — я усмехнулся. — Сами только что сказали, что, измени вы своё имя, и сами стали бы кем-то другим. Так отчего же я должен остаться собой?
— Даа… — он довольно сощурился, — Кажется, я всё-таки тебя искал. Ты начинаешь оправдывать мои чаяния. А потому я объясню тебе разницу между нами. Понимаешь, малыш, я — не человек.

Отчего-то в этот момент я почувствовал разочарование. Он казался мне таинственным, загадочным, может даже маньяком… Но нечеловек… Прошу меня простить, но я не идиот, и не верю во всякие сказки.
Я хотел встать и уйти, но вдруг вспомнил про ноги. И точно, моя попытка не увенчалась успехом.

— Это гипноз, да? Вы меня загипнотизировали? Что ж, я не знаю, зачем вам это, но у вас неплохо получается. Однако у меня нет никакого желания сидеть тут с вами.
— А может, я и ошибаюсь… — задумчиво протянул он, проигнорировав мои слова. — Ты меня не понял. Или может ты думаешь, что это моя глупая прихоть — сидеть тут с тобой, пытаясь объяснить тебе то, что ты, в сущности, знаешь и без меня? Послушай, парень. Кажется, нам непросто достичь взаимопонимания, так? Но ничего. Не волнуйся. Скоро ты сам во всём убедишься. Так вот, я продолжу. Я не человек, и моё имя для меня суть нечто большее, нечто особенное. Оно отражает мою сущность. С ним я — тот, кто я есть. Если бы у меня было другое имя, я не стал бы кем-то ещё, — я просто перестал бы существовать. Вообще. И мне, если честно, совершенно безразлично, кто и с каким именем занял бы моё место — потому что свято место пусто не бывает. Когда мы уходим, на наше место приходит кто-то ещё. Кто-то другой. Мы живём сейчас в очень непростое время. Это время, когда то, что казалось невозможным при любых обстоятельствах, становится более чем реальным. Понимаешь? Ладно, об этом чуть позже. Лучше расскажи мне, как случилось, что ты стал сильнее.
— Если тебя постоянно бьют, невольно привыкаешь к ударам.
— И начинаешь бить тех, кто бил тебя, верно?
— К чему все эти разговоры?

Тонкая струйка пота стекает по моей спине. Тонкая струйка холодного пота.

— Твой дед был героем. А кем стал ты, а, Василий?
— О чём вы?

Мой голос хриплый и едва слышный.

— Ты знаешь. Вспомни. Ялта, 2005 год. Пионерлагерь. Никаких ассоциаций?

Я молчу.

— До этого ты был запуганным зверьком, затравленным своими одноклассниками. После — стал гораздо жёстче, решительней, смелей. И тогда же ты окончательно отдалился от всех них. От матери. Что там случилось, расскажи. Не бойся.

Я вздохнул. Он всё знает, я чувствую это. Зачем он заставляет меня это делать?

— Ну так что? — он выжидающе смотрит на меня, и его жуткие глаза сверкают, как глаза кошки в свете автомобильных фар.

Я смотрю на него. И говорю:

— Я убил человека.

…

<Офис Потусторонней Компании, Межмирная Точка, 28 февраля 2011 года, 20:41 по миролюдскому времени>

— Это случилось… когда ему было двенадцать. Я отправила его на лето в пионерлагерь, в Ялту. Жизнь тогда была непростая… Но мой брат помог мне с деньгами, и я решила Ваську отправить… Всё-таки юг, Крым, море. А то ведь всю жизнь просидел здесь, в Москве, в тесной квартирке. Ну вот… — она всхлипнула. — Всё как-будто бы шло хорошо… Но когда он вернулся, я его не узнала. Его словно подменили. Он отдалился от меня, стал… Стал относиться ко мне с презрением каким-то… Я никак не могла понять, что случилось… Да, я никогда не была идеальной матерью. Но… Но…

Елена не выдержала и разрыдалась в голос. Рипли вздохнул, достал из шкафа графин с коньяком и два бокала-тюльпана. Наполнив их на треть янтарной влагой, он поднёс бокал Елене.

— Вот, выпейте. Успокойтесь. Всё позади. Не нужно так переживать.

Она кивнула головой, глотая слёзы, и залпом осушила бокал. Рипли хмыкнул и сделал глоток из своего.

— Спасибо вам, Алексей Алексеевич… Вы очень добры… Вы знаете, без мужа непросто… Серёжа был необыкновенным человеком. Умным, образованным, начитанным невероятно. Это даже как-то не вязалось с тем, что он работал в милиции. А он… Он любил разрушать стереотипы. Впрочем, это сейчас так… Тогда всё было иначе… Но, как бы там ни было… Он, вы знаете, был моим героем. Мне было столько же, сколько сейчас Васе, когда я впервые увидела его. Он гостил у моего отца, они когда-то служили вместе. Он был… Таким… Невероятным… Знаете, девчонки мечтают обычно… Ну, кто о Принце на белом коне, кто об олигархе… Сейчас вот… Папики-мурзики. А я всегда мечтала именно о таком человеке, как Серёжа. Он был для меня воплощением идеального мужчины. Мужественный, сильный, и в то же время умный, мудрый, рассудительный. Он, вы знаете, и голос-то никогда ни на кого не повышал. Но умел так сказать, так… Любого за живое умел задеть. Его все уважали, сослуживцы, друзья… У него друзей было немного, но, знаете, такие, которые за ним в огонь и воду. Он шутил про свою компанию, мол, разведчики. Ну, в том смысле, что в разведку пойти с каждым можно было… Такие были люди… Сейчас-то кто где, после Серёжиной смерти… Все куда-то пропали как будто… Никто не звонил даже… Хотя они меня никогда не принимали всерьёз. Ну ещё бы! Девчонка, на одиннадцать лет младше. А я его любила так, как только может любить обыкновенная московская девочка из простой семьи военного. А он, вы знаете, он…

В этот момент в дверь тихонько постучали, и Рипли благословил судьбу. Он уже изрядно устал от излияний вдовы.

«Это для меня слишком».

— Войдите!

Дверь открылась, на пороге стояла девушка, черноволосая, коротко стриженная. На макушке красовались игрушечные кошачьи уши.

— Что случилось, Пуш-А? — Рипли заинтересованно смотрел на гостью. Та была чрезвычайно серьёзна.
— Можно вас на минутку, Алексей Алексеевич?
— Да, конечно. Елена Вячеславовна, вы меня извините?
— О, конечно-конечно! Я и так отняла у вас непозволительно много времени… Просто я…
— Да-да, — Рипли собрал в кулак остатки терпения, — я всё понимаю. Я ненадолго.

Он захлопнул дверь, подхватил ошарашенную Кошку на руки и радостно закружился с ней по коридору.

— Ах, Пуш, ты моя спасительница!

Сбитая с толку столь неожиданным проявлением чувств, Пуш-А не сразу сообразила, что случилось. Но практически сразу же взяла себя в руки:

— Милорд, мы решили, что вы должны знать. Сейчас поступила информация о сыне этой женщины, вашей клиентки.
— Что с ним?
— Ничего особенного; интереснее то, кто с ним.
— И кто же? — Алистер вдруг почувствовал, что всё не так радужно, как ему казалось секунду назад.
— Ваш брат, Милорд. Лорд Каин.

В этом месте обычно бывает немая сцена, а пистолет стреляет табличкой «BANG!». А то и чего похуже.

Проклятье, подумал Рипли. У меня дежа-вю.

«Ват-У выдержала паузу, и тихо промолвила:

— Это был Ваш брат, Милорд. Лорд Каин.

 Алистер застыл. Он ждал чего угодно, но ЭТОГО он ждал менее всего. О Каине давно ничего не было слышно. Ходили слухи, что он вообще был убит во время Второй Межмирной. Но, выходит, он жив…

— Ты уверена? — прохрипел Рипли.
— Абсолютно, Милорд. Никаких сомнений в том…»

 Алистер облизнул внезапно пересохшие губы.

«Но сейчас-то что? Зачем тебе этот мальчишка, Кай?»

— Милорд, будут ли какие-либо указания на этот счёт? — осведомилась Пуш-А.
— Нет, не будет.

Рипли развернулся. У окна стоял Кастальский.

— Не будет, — повторил он, — ибо какие тут могут быть указания. Надеюсь, Рипли, ты не забыл, что со времён Реформации Сонни Каин нам не враг? И мало этого — он не обязан отчитываться ни перед тобой, ни, тем более, передо мной. Я не знаю, зачем ему понадобился этот мальчик, но мы не имеем никакого права вмешиваться, если только не будет прямой угрозы интересам Компании. Мальчик — человек, и если Каин не убивать его собрался, то мы ничего не можем сделать. Да и едва ли это нужно. Пуш-А, ты можешь вернуться к работе (Кошка коротко поклонилась и пропала). Рипли, — директор мягко посмотрел на Алистера. Тот выглядел потерянным: — Рипли. Ты вот что. Ты вдовушку отправь уже домой, сколько можно-то. А сам… Не знаю, расслабься, выпей чего-нибудь. И не беспокойся по поводу брата. Я уверен, он ничего такого не задумал. Хорошо?

Рипли молча кивнул.

— Вот и славно, — Кастальский улыбнулся. — Ну же, Рипли, гляди бодрей! Возможно, это нам только на руку. К тому же, к мальчику вскоре должен отправиться Хранитель. Мне пришло сообщение из Колыбели. Так что в крайнем случае он позаботится обо всём, во всяком случае проследит за тем, чтобы Каин не наделал дел. Хотя, думаю, он и не станет. Ведь если он и не ответственен перед нами, то перед Сияющим ему придётся отвечать по всей строгости, если что. Ну, успокоился?
— Да, — глухо проговорил Рипли.
— Вот и славно. Ладно, пойду я, — с этими словами Кастальский скрылся за дверью своего кабинета.

«Ну что же… брат. Не знаю, что задумал ты на этот раз, но… Лучше бы тебе не делать глупостей».

…

<Миролюдье, 28 февраля 2011 года, 21:34 по миролюдскому времени>

— Я подкараулил его ночью. Они с мальчишками ходили купаться, хотя вожатые и запрещали. Они там курили, пили портвейн, который приносил один местный пацан. И когда им нужно было возвращаться обратно в лагерь… он отстал от них. Там были кусты, ничего не видно. Он меня даже не увидел. Я ударил его камнем в висок. Я слышал, как хрустнула кость. И когда я убедился в том, что он умер, я оттащил его к берегу. Там были лодки. Он был тяжёлый, намного тяжелее меня, но всё это будто придало мне сил. Я перетащил его в лодку и уплыл довольно далеко в море. Мне повезло, ночь была тихая, на море был штиль. Я сделал из его рубашки куль, положил туда камень и привязал рубашку к его ноге. А потом сбросил его за борт. Чуть не перевернул лодку… Но…

Я замолчал. Каин слушал меня молча, ни разу не перебив.

— Его хватились только на следующий день. Искали… Но так и не нашли. Тело обнаружили только месяц спустя: видимо, рубашка сгнила, и он всплыл. Но, так или иначе, все решили, что он утонул. Купался ночью и утонул. Те ребята, которые были с ним, раскололись насчёт спиртного. Так что решили, что он выпил слишком много и утонул, по пьянке. Правду так никто и не узнал. Но с того дня никто в лагере не дразнил меня. Он был главным заводилой, лидером, главным насмешником. И вот, его не стало, и всё прекратилось.
— Продолжай.
— Да больше-то и сказать нечего… Но я тогда понял, что я намного сильнее, чем думал раньше, сильнее, чем все они думают. И я смогу поквитаться со всеми, кто издевался надо мной…
— И с кем тебе удалось поквитаться? Скольких ты… убил?

Я смотрел на него; он был абсолютно спокоен. Наверное, он и правда не человек. Люди так не реагируют. Никто.
— Включая того, первого — четверых.
— Расскажи, как это было.
— Зачем вам это? Я не хочу…
— Не рассуждай, — слова падали, словно пудовые гири.
— Ну… Одного я столкнул со второго этажа заброшенной школы. Мы там играли… Здание было определено под снос, и нас оттуда гоняли, но нам там было интересно. Мне удалось попасть в их компанию.  А дальше было несложно… Там дыры в полу, на втором этаже вообще опасно находиться. Я просто слегка подтолкнул его. Он упал, сломал шею. Нам влетело по первое число, но меня, конечно, никто не заподозрил.
— Конечно… А остальные два?
— Один упал с лестницы… не без моей помощи… А вот со вторым я помучался. Ему везло. Все ловушки, которые я для него готовил, он умудрялся обходить… Но… Мы играли в Горца.
— В кого? — нахмурился Каин.
— Ну, был такой фильм. Там были бессмертные, которые сражались на мечах. Вот и мы тоже. Вырезали мечи из дерева, из текстолита делали. Ну и… Один раз он не смог отбить удар, и текстолитовый меч… Удар пришёлся чуть пониже шеи, раздробил плечо, задел сонную артерию. Он умер быстро, прямо там. Я помню его кровь на моём мече… Решили, несчастный случай. Хотя нас всех отвели в милицию, что-то пытались выяснить… Но я всегда очень убедительно играл свою роль — простого подростка, напуганного произошедшим до смерти. В итоге дело закрыли…

Я поймал себя на том, что улыбаюсь. Неужели я действительно безжалостный убийца? Эта мысль казалась… притягательной.

Каин некоторое время молчал. Потом наконец произнёс:

— Да… Всё понятно. Ну что ж, мести ты вкусил сполна. Думаю, тебя теперь едва ли кто-то дразнит… Не так ли?
— Да, — я кивнул. — Я научился справляться с этим… разными способами.
— Никаких сожалений?
— Нет, — я помотал головой. — А с чего бы мне жалеть о них? Я был для них не просто объектом издевательств, они меня за человека-то не считали. Почему я должен жалеть о них? Они получили по заслугам.
— А как ты думаешь… Что чувствовал твой дед, когда убивал фашистов?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Думаю, он просто выполнял свой долг. Это же война. А на войне или ты, или тебя. О чём тут думать?
— Подростковый максимализм, категоричность… Впрочем, я не стану читать тебе нотаций. Я и сам не святой. Я пережил такую Войну, которая тебе и в кошмарах не приснится. Я потерял почти всех своих тогда. Но я знал, что они умерли за нашу идею. За нашу свободу, которую мы в конечном счёте обрели — пусть даже это случилось совсем не так, как мы себе это представляли. Ты… Ты тоже развязал войну, свою войну, и отчасти я понимаю тебя. Но дело не в том, как я к этому отношусь. Главное, как ты относишься. Ты… Ты считаешь, что так и нужно? Если ты решишь… Ты и дальше будешь убивать, если решишь, что это необходимо?

Я молчал. Считаю ли я, что это…

— Если это будет необходимо…

Я посмотрел ему в глаза, в эти ужасные золотые глаза.

— Да. Буду, если это будет необходимо.
— Понятно, — он не был шокирован моим ответом, хотя, признаться, я рассчитывал именно на это. — Я понимаю. Тебя не волнует ничьё мнение, так? Считаешь себя одиночкой, мстителем. «Мне отмщение, и аз воздам». Но только знаешь… На войне нет победителей и побеждённых. Ни правых, ни виноватых. Есть только пострадавшие. А ещё, — его взгляд был похож на взгляд кобры. Гипнотизирующий, — ещё есть кучка негодяев, кучка уродцев, возомнивших себя вершителями судеб и историй. И вот ты, малыш, ты похож не на своего деда-героя, нет. Ты похож на одного из тех уродцев, решивших, что они вправе судить и выносить приговор. И вдобавок приводить его в исполнение. Хочешь быть как Гитлер, а? Или Сталин? А ведь тебе всего 18. Что же будет дальше, Василий? Или ты думаешь, что возьмёшь фамилию Исаев и сразу станешь из мелкого гадёныша борцом за справедливость? Или как? Ты ж вроде неглупый парень. Ты что, а?
— Послушайте, — его слова… не зацепили меня, не задели за живое. Мне всё равно, прав он или не прав. У меня своя правда. — Послушайте. Вы же вроде сами сказали, что не будете читать мне нотаций. Так что ж?

И тут вдруг он улыбнулся. И от его улыбки мне почему-то стало страшно. Я уже готов был поверить в то, что он и правда не человек.

— Действительно. Ты прав, малыш! Нотации… Они не помогут. Не в твоём случае. Но я знаю, как помочь тебе. И я помогу. Не беспокойся об этом.

Всё происходит в считанные секунды.

Он хватает меня за волосы одной рукой, второй закрывает мне глаза.

Я погружаюсь во тьму.

…

<Миролюдье, 28 февраля 2011 года, 21:59 по миролюдскому времени>

— Вася, ты дома?

Елена заперла дверь квартиры.

— Вася?

Тихо и пусто. С тех пор как умер Серёжа, в квартире всегда пусто. Даже если и она, и сын дома.

Она пошла на кухню, поставила чайник. За окном пряталась ночь, последняя зимняя ночь. Флегматичные фонари светили себе под нос, укрытые снегом деревья, как всадники, съехались во дворе вокруг детской площадки и незадачливого снеговика, брошенного на произвол судьбы.

Чайник уютно посвистывает на плите, закипая; заварив себе чаю, Елена идёт в комнату. Нужно включить телевизор, отвлечься… Быть может, он ещё вернётся, и тогда я смогу уговорить его, или хотя бы попробовать…

— Быть может, в этом не будет надобности.

Чашка падает из рук и летит, летит вниз, как бомбы на Берлин в марте сорок пятого.

— Извините, мне не стоило вас пугать. Впрочем, всё это поправимо.

Она смотрит вниз и с мистическим ужасом видит застывшую, словно в стоп-кадре, не долетевшую до пола чашку. Он аккуратно поднимает её и подаёт ей: ни капли на ковёр не попало.

— Садитесь. Нам стоит поговорить, — говорит он и сам, без приглашения, садится в кресло, расстегнув пальто и прислонив к подлокотнику трость с набалдашником в виде чёрного матового шара.

— Кто вы?

Она с трудом узнаёт свой голос — какой-то чужой, равнодушный, безэмоциональный.

— Моё имя Каин. Я, видите ли, Елена Вячеславовна, некоторое время назад познакомился в вашим сыном.

Она вздрагивает. Смотрит на него, прямо в его глаза — жуткие, жёлтые, как Луна за окнами.

— А где…
— Он? Далеко. Сейчас далеко. Ему нужно кое-что понять, пережить…
— Что вы с ним сделали?
— О, не волнуйтесь. Я не причинил и не причиню ему вреда. По сути, мне нужно то же, что и вам. То же, что и ему. Скажите, Елена, что вы понимаете под нормальной жизнью?
— Странный вопрос… Я только сегодня говорила об этом с этим… Алексеем Алексеевичем… Моя мечта — вот что такое нормальная жизнь.

Пришелец, казалось, глядел на женщину заинтересованно.

— Мечта? Вот как? Что ж, это хорошо. И как вы считаете, удастся ли вам претворить её в реальность?
— Ну… Он мне обещал, он сказал, что я должна только убедить Васю не менять фамилию… Хотя я и не знаю, при чём тут она…
— «Он»?
— Ну, Алексей Алексеевич, из Потусторонней Компании.

Каин улыбнулся.

— Понятно. Мне стоило догадаться. Но, знаете, мы давно не виделись… с Алексеем Алексеевичем. Как он поживает?
— Кажется, я его утомила своими разговорами, — она слабо улыбнулась.
— А долго вы пробыли у него?
— Часа два, кажется… Или больше…

Каин как-то принуждённо улыбнулся, черты его лица исказились в странной гримасе.

— Бедняжка, — произнёс он.
— А?
— Я говорю, вам было нелегко.
— Да. Но он мне действительно помог, он…
— Преисподняя с ним. Вернёмся к вам.
— Зачем? Вообще, я, если честно, не могу до конца понять, кто вы, и что вы делаете в моей квартире, как вы сюда попали. Может, мне стоит вас бояться?
— Ну что вы, Елена, бояться меня не нужно. Вам уж точно. А хотя всё зависит только от вас. Всё и всегда зависит только от вас. Я всего лишь… гость.
— Я вас не приглашала, — женщина слабо понимала, что происходит, и этот странный туман в голове…
— Верно. Но вы знаете, меня никогда и никто не приглашает. Я прихожу сам. Что поделать, такова моя доля. Я не жалуюсь, но я никому бы не пожелал такого.
— Вам, наверное, одиноко…
— Одиноко… Хм, не думайте об этом.
— Но чего же вы хотите?
— Того же, чего и вы — нормальной жизни. Такое, если вдуматься, обычное желание. Простое и незамысловатое. Вся разница между нами, Елена, в том, что вы можете повлиять на свою жизнь, в определённых пределах, правда, в то время как я… Должен для этого найти ответ на вопрос… И, надо сказать, эта задача не из лёгких. Но не волнуйтесь обо мне. Сейчас речь о вас. О вас, и о вашем сыне.
— Почему вы вообще… Почему вам есть дело до нас?
— Почему? Хороший вопрос. И я едва ли могу дать на него однозначный ответ. Но… Скажем так: я чувствую, что так нужно. Вроде как доверяюсь судьбе… несмотря ни на что, — он улыбался. — Ладно. Не будем терять времени. У вас, знаете, его не так уж много. Вам нужно встретиться и поговорить с сыном.
— Он придёт?
— Нет, не совсем. Но я помогу вам. Вы встретитесь с ним сегодня, до полуночи. Завтра уже будет неважно, завтра наступит новое… Новый цикл, скажем так. И уже не будет иметь значения… И будет уже невозможно изменить что-либо. Так что… Вам пора, пожалуй…

За окном слышатся взрывы. Где-то стрекочут пулемёты, стальные смертоносные кузнечики. Откуда-то доносятся крики о помощи. В небе снуют «Илы».

Хелена сидит в углу комнаты и боится пошевелиться. Эти русские, которыми их всех так запугали, они теперь пришли, они уже в городе. Она вспоминает страшные слова Эдит Нойман о зверствах Красной Армии в оккупированной зоне. Она прячет в кармане пузырёк с крысиным ядом. Ей страшно. Но она настроена решительно. Война уже проиграна, хотя и не окончена официально. Но если верить рассказам Эдит, есть вещи пострашнее бомбёжек.
 
Она слышит, как громыхают сапоги по лестнице. Слышны крики ужаса, и резкие, как выстрелы, окрики. Трещат автоматные очереди.

Дрожащими руками она достаёт из кармана пузырёк и свинчивает крышечку.

Дверь вздрагивает от сильного удара, потом ещё от одного, а потом слетает с петель.

Она видит солдата, русского, с автоматом наперевес.

Она думает, такой молодой, ещё совсем мальчик. Сколько ему? Восемнадцать?

Он тяжело дышит и смотрит на неё, смотрит на неё дуло автомата, и его глаза — черные, испуганные.

Она ждёт; она думает почему-то о том, что он мог бы быть её сыном. Наверное, где-то там, в далёкой России, там, где ещё вовсю лежит снег, ждёт его, может быть, его мать. Такая же обычная женщина, как и сама Хелена. Кто же виноват в том, что они оказались по разные стороны баррикад.

А он, он непохож на те описания, на тех солдат, о которых говорила Эдит. Он стоит в каком-то странном замешательстве и не знает, что ему делать.

Она, эта, в сущности, молодая ещё женщина, немка, она почему-то не вызывает у него ненависти. Он помнит те слова, из той листовки.

«Убивайте! Убивайте! В немецкой расе нет ничего, кроме зла! Следуйте указаниям товарища Сталина. Истребите фашистского зверя в его берлоге раз и навсегда! С помощью силы сломите расовую гордость немецких женщин. Возьмите их, как ваш законный трофей. Убивайте! Штурмуйте и убивайте! Вы – доблестные солдаты Красной Армии!»

Наверняка, думает он, им всем говорили то же самое. Говорили про русских нелюдей, про дикарей, живущих в снегах Сибири. Про извергов-захватчиков, которые не пощадят ни стариков, ни женщин, ни детей. Наверное, их тоже учили ненавидеть нас. Наверное, она ненавидит меня, эта женщина, в страхе забившаяся в угол. Что там у неё в руке? Наверное, яд. Но почему она до сих пор не приняла его? И почему я до сих пор не расстрелял её? Или…

Может быть потому, что Каин был прав, и на войне нет победителей и нет побеждённых. Нет правых и нет виноватых. Может потому, что на войне есть только пострадавшие. Может потому, что я — не уродец, не негодяй, хоть я и убивал людей. Хотя я и мстил — за себя, за что же ещё. Может быть потому, что моя месть, моя война сегодня окончилась.

— Мама…

И воцаряется тишина, и за окном смолкают звуки, и только где-то невдалеке слышен шум машин, едущих по улицам города.

И в этой тишине они смотрят друг на друга, и чай в её чашке ещё горячий, и одобрительно улыбается с фотографии на стене Сергей Сергеевич Гнида, любимый муж и отец.

А там, за окном, во дворе, где деревья-всадники стучат деревянными копытами, цок-цок-цок, где прошлогодний снег лежит и знает, что ему осталось недолго, где Луна смотрит на Миролюдье золотым глазом… Там, внизу, стоит Чёрный Человек. Каин. Полы его черного драпового пальто уныло висят в безветрии этой тихой полуночи, руки кутаются в карманах в поисках тепла, и в глазах его отражается лунный свет.

Он смотрит на окна той самой квартиры, думая о чём-то своём, тушит сигарету в снулом снегу и, ежась от холода, уходит во тьму последней зимней ночи.

…

<Офис Потусторонней Компании, Межмирная Точка, 28 февраля 2011 года, 22:25 по миролюдскому времени>

— Рипли, — Кастальский как всегда расслаблен и спокоен, — там… Словом, всё закончилось. Мне сейчас сообщили из Центра. Наблюдатели всё зафиксировали. Не знаю, для чего это было нужно Каину, но наша семейка теперь обречена на светлое будущее. Так что это дело можно считать закрытым.
— Хорошо… — Алистер задумчиво смотрел в окно.
— И знаешь что, Рипли? Я хотел тебе сказать… В общем, я тобой доволен. Ты молодец. Раньше я думал, что ты не очень хорошо приживаешься тут, в Компании. Тем более, ко мне ты любви не питаешь, это нормально… Но знаешь, думаю, я ошибался. Ты хорошо справляешься. Словом, так держать, — он похлопал ошарашенного Рипли по плечу и пошёл к своему кабинету. Возле самой двери он обернулся: — Кстати, чуть не забыл. Сегодня у нашей Белой Королевской день Рожденья. Будет вечеринка в Потусторонье. Мы все приглашены, и не вздумай отлынивать. Понял?
— Да…

И он стоял, и думал: ты хвалишь меня, а я… А я-то тут причём? Это ведь он, это всё Каин…

«Странно. Каждый раз, когда наши пути пересекаются, я жду от тебя самого худшего, Кай. Но каждый раз ты не перестаёшь меня удивлять. Вот и теперь…»

Потом он пожал плечами и вышел из коридора.

…

<Миролюдье, 1 марта 2011 года, 15:29 по миролюдскому времени>

— Милый, когда тебя ждать?
— Мам, я погуляю немного в сквере. Сегодня хорошая погода. Ладно?
— Конечно, Вася, хорошо. Только недолго, а то обед совсем простынет.
— Ладно.

Я выключил мобильный, сунул его в карман.

«Мог ли я представить себе, что всё закончится так?»

Весна.

Первый день весны. Мой день рожденья. Выходит, вот как оно на самом деле. Я никогда раньше не думал об этом, о дне своего рождения.

Весна. Ею пахнет воздух. Я чувствую, что совсем скоро снег стает, и мой город вздохнёт спокойно, после такой долгой, ужасно долгой зимы. Моя зима длилась семнадцать лет. А сегодня началась весна.
Моя весна.

Я знаю, теперь всё будет иначе. Пусть даже я и останусь Василием Гнидой. Зато я останусь собой. Зато теперь я знаю, кто я такой. Я знаю, что то, о чём я всегда мечтал — это не мечта. Это реальность. Я знаю.

Я — совершенно нормальный, самый обычный человек.

Солнце светит. Хороший день для того, чтобы начать новую жизнь. Точнее — понять, что она уже началась.

И в этот самый момент я услышал странное попискивание из-под скамейки. Я нагнулся, чтобы посмотреть, и увидел там коробку. Оглядевшись по сторонам, я осторожно приоткрыл её и заглянул вовнутрь. Оттуда, из вороха тряпья, на меня смотрел крохотный котёнок. Серая пушистая шёрстка. Внимательный, какой-то совсем не кошачий взгляд больших зелёных глаз.

— И что же ты тут делаешь, а, чудо? Смешной какой.

Сев-Р удовлетворённо мурлыкнул. Контакт прошёл успешно.

А от соседней скамейки доносились звуки гитары, и песня.

«I laughed and shook his hand
      and made my way back home
      I searched for former land
      for years and years I roamed
      I gazed a gazley stare
      with more than millions here
      I must have died alone
      a long long time ago

      Who knows not me
      I never lost control
      you're face to face
      with the man who sold the world» (2)

…



Дружба, 1.03.2011


1-2. отрывки из песни «The Man Who Sold The World».

Мы шли по лестнице,
Разговаривая о разных событиях,
На которых меня не было
Он сказал, что я был его другом,
Появившимся внезапно.
Я ответил ему прямо в глаза,
Я думал, что ты умер один
Уже очень давно

<...>

Смеясь, я пожал его руку
И собирался пойти домой.
Я искал на старом месте,
В течение многих лет я бродил
И присматривался
Ко всем тем миллионам
Я должен был умереть раньше
Очень давно.

Кто знает, не я
Я никогда не терял контроль
Ты — лицом к лицу
С человеком, продавшим мир (x2)

Оригинал: http://en.lyrsense.com/nirvana/the_man_who_sold_the_world
Copyright: http://lyrsense.com ©