Мичуво

Предисловие

"… Не надо заводить архива, над рукописями трястись…" Думается, подразумевались архивы, включающие знаки почтения и прославления, и основанные на потайной жажде и посмертной "знаменитости". Однако нередко подобные личные, как впрочем и государственные архивы оказывались забытыми, ненужными. Разве что дотошный исследователь обнаружит неповторимо характерные черточки минувшей эпохи, а то и проблески творческого неувядающего. Открывается порой изумительно: что потеряли бы мы, не сохранись наброски-прозрения Леонардо да Винчи, или черновики Пушкина, или, скажем, эскизы к величественной картине Иванова "Явление Христа народу", да и переписка Бориса Пастернака…

А в моём личном, отчасти семейном архиве хранятся документы, фотографии родных, десятки если не сотни писем - из регулярной, многолетней переписки с одними, единичными при случайных знакомствах. Собралось немало публикаций в десятках журналов, газет. И немного сравнительно рукописей рассказов, стихов, написанных не одно десятилетие назад, содержание которых уже смутно помнилось. Возможно какие-то мысли и образы оттуда трансформировались в мотивы названного так моего интеллектуального дневника конца ХХ - начала XXI века. И как бы воскрешая забытое прошлое, надумал воспроизвести те страницы - уже не в единственном экземпляре.

Естественно в этих вещицах - элементы реалий советской эпохи, особенно в стихах дань тому, как похоже в ряде песен Владимира Высоцкого. А как без этого - в литературе, в живописи, тем более в театральных постановках или кинофильмах, когда действие происходит в прошедшие века и усиливает впечатление декорациями достоверности.

Но я и не думаю в чём-то оправдываться - устаревает и однодневка назавтра, и вечно "божественный Омир"; и целью этого моего творчества и впрямь была лишь самоотдача, без особой надежды на читателей и почитателей, как и при нынешнем компьютерном воспроизведении. А для себя самого - могу позволить такую роскошь? Ну, не в надгробье запечатлевать память о том - когда и как жил, чувствовал, мыслил, и каким образом отражался мир в душе моей…

3914

Не получается, хоть плачь. Ардай, разумеется, не суеверен, но как не верить примете первого мазка? Ляжет удачно, свободно, живо - и поведет за собой все остальное. Пускай потом исчезнет и след его - неважно, лишь бы запев удался. А вымученный, вялый, скучный запятнает заклятьем холст, и как ни бейся потом - не воспрянет, словно больной при смертельном недуге. Так и не заиграл "Натюрморт на Марсе", а ведь был неплохо задуман. То ли дело "Город нереид" - вещица, которая не может не понравиться. Правда, кому? Этим квазиэстетам из "Панорамы", которые презирают Ардая Керта ещё до того, как видят его работы? Нет, они непрошибаемы…

Художник зевнул. Последнее время он полюбил спать. Лег, включил подходящую инфорэму, после них и снится отлично, и сон сладок, без тягостного подспудного осадка за пробуждением. Ардай взглянул напоследок на полузаглубленный холст в предзакатном солнце, отдался ритмам инфорэмы. Зашептало вкрадчиво под душещипательный напев:

… Кажется, как немного нужно тебе для счастья. Нужно тебе для счастья, в эту минуту - для счастья. Чтобы он был рядом, или она была рядом, или не было никого лишнего, кроме духа творенья. И, чтобы ты, наконец, был понят, чтобы тебе повезло хоть каплю, так, как везет иным почему-то… Чтоб сбежалось хорошее, да сплясалось веселое, полюбилось-удалось…

Ардай ухмыльнулся: позывные счастолова. Приглашают обратиться к необогу. Существует и такой, кажется: внемлет тайным молитвам, ниспосылает благодать. Правда, не всем, ох, далеко не всем - много званных, но чрезвычайно мало избранных. Тот, кто ненароком угадает в данную минуту тайно заданное четырехзначное число. Вот как. Весьма напоминает популярные дежурные сюрпризы ко дню рожденья: занятно, приятно и, главное, не всё предусмотрено. Молитвенный диск для необога роздан чуть не всем на планете: давай, действуй, валяй, крути, авось не сам попадешься на удочку, а подцепишь свое счастье.

Что и говорить - оскуднели, видно, юмористы века. Пародии четвертой степени воспринимаются с натугой. На счет идеи мини-маскарада остряки давно обмишурились. А уж подловить страдающих от нехватки счастья и по-дружески поиздеваться над ними - тут, - закрыл глаза Ардай, - мое почтенье! Хватит с меня и так дурацкого положения великовозрастного мазилы. Да, благо моложав, обращаются не иначе как "юве" (молодой человек), и только школьники порой почтительно: "пове". Нет, их призрачный необог понадобится не тогда ли, когда окончательно выявится, что Ардаю Керту лучше бы не появляться в этом мире?..

Ах, этот тоненький звон - диск счастолова настойчиво напоминает: ну что вам стоит набрать наудачу четырехзначное число? Есть, однако, десятки вещей - очень несложных, но которые почему-то бывает страшно трудно сделать. Написать крохотное письмецо. Позвонить другу. Поставить книгу на место. Вовремя принять прописанное врачом лекарство. Уточнить нужный термин по словарю. Сделать зарядку. Причесаться. Последнее относится преимущественно к мужчинам, ибо женщины, в большинстве, свято чтут мелочи, относящиеся к их внешности. И вообще - не пренебрегают существенными мелочами, поскольку то, чем они пренебрегают, уже твердо считается у них совершенно несущественным.

Обязательность не была в числе первого десятка добродетелей, присущих Ардаю, а безалаберность почти возглавляла недлинный список его пороков. Тем не менее, чтоб отвязаться, Ардай набрал число 3914 (номер дома плюс номер квартиры - просто), и тут же заснул, как провалился.

Снилось ему, будто он лежа движется в абсолютной тьме. Таращит глаза во всю, но хоть бы звездочка, хоть бы искорка, хоть бы слабенький отсвет чего-то. Кричит, орет во всю глотку, но не слышит собственного голоса. Затем с бешеной быстротой забегали разноцветные полосы, застрекотали чьи-то незнакомые голоса. Повыскакивали неизвестно откуда выплывшие, никак не связанные между собой слова: "канитель", "номеровать", "пятнышко", "грузно", "винти"…

И пропасть, бездна, как плохо, что без дна…

О, мэтр!

Неудачника иронически пестует судьба, счастливчика подбрасывает случай. Прислушайтесь не он ли замер у вашего порога? Случай - застенчив или, возможно, сумасброден - он никогда не станет стучать в дверь, звонить. Но вот выйдите наугад - поглядеть, не затаился ли в эту минутку он самый за порогом? А вдруг?..

Спросонок у Ардая возникло непонятное чувство, ощущение. Будто кровать его развернулась на сто восемьдесят градусов. Нет, не только кровать, но и вся комната, и заодно, само Солнце во вселенной. Чушь. Все до мелких привычных штришков было на месте, неизменным. Потянулся за сигаретами, но не закурил а побрел к двери, шаркая шлепанцами. - Зачем это я? - вяло размышлял на ходу, - разве звонили? Ладно… Открыл и вздрогнул - за дверью стоял человек.

Немолодой, одетый с некоторым шиком, лицо снисходительно-брезгливое, если бы не чересчур резко, горько опущенные уголки губ. Усы, дополнительная деталь к личности, так же, как и почти седая грива, на которой поблескивали тающие мартовские снежинки. Кроме того, квадратное пенсне, необыкновенная резная с инкрустацией трость - порознь и вместе свидетельствовали о незаурядности гостя. И Ардаю представлялось, что где-то он этого человека наблюдал.

Кто же это? Бывает вышагивает значительная персона, всем своим видом показывая, что перед вами проходит не кто иной, как сам заместитель начальника автокомплектации пятого треста "Стандарт-Дойл". Это величие можно дать почувствовать остальным, однако, при критическом рассмотрении легко представить себе другую фигуру, рангом повыше, и так далее. А уж этот, стоящий на пороге квартиры Ардая, был птицей высшего полета, звездой, которая не повторяется ни в каком созвездии. И Ардай тотчас оценил, что перед ним за гость.

Впрочем, гость вовсе и не собирался в гости. Напротив, он будто бы вознамерился уходить восвояси, не вдаваясь ни в какие объяснения. И, чувствовалось, тощенький, заспанный Ардай в замызганной пижаме и шлепанцах совсем не то, от чего внушительный пове мог бы придти восторг. Но, то ли Ардаю хотелось замять неловкость от того, что он выскочил как незваный хозяин, то ли шестым чувством он постиг, что отпускать пришельца не следует одним словом, набрался храбрости и пригласил:

- Заходите, пожалуйста, пове.

Тот насупился и переступил порог. Нет, никакие владыки не бывают настолько оторваны от мира, чтобы не поддаваться простым чувствам: любопытству, зависти, честолюбию, желанию оказать милость или побаловаться. Если бы господь-Бог, в самом деле создавший человека по образу и подобию, был бы всемогущ и вдобавок существовал, он не оставлял бы ни одной молитвы-просьбы безответной. Другое дело, его реакция зачастую казалась бы весьма неожиданной…

- Вы давно здесь живете, юве…

- Ардай Керт, художник.

- Вансор, - словно раскрывая и без того прозрачное инкогнито. Ах, Пир Вансор автор "Он верил призраку", "Белый как свет", "Сатинетты" и других романов века, пьес "Быстрые лодки", "Карьера Юве Бота с Мандариновой аллеи", великолепных рассказов, из которых "Красные дома" Ардай особенно любил перечитывать. Пир Вансор, основатель лиги неотумантиков, почетный президент ассоциации Финалистов, человек, чьей дружбой дорожат главы государств, знаменитые художники артисты, учёные.

- Я живу в этой квартире уже лет восемь. - Ардай нажал на "восемь", интонацией подчеркивая готовность общаться с пове.

Но у Пира Вансора эта цифра вызвала горестную улыбку:

- А лет двадцать восемь назад здесь бывал я. У неё. И звали ту, что встречала меня на пороге - Катья.

- Та самая? - Ардай неподдельно изумился. - Из "Красных домов"?

- Не совсем "та самая", но, в общем, похожа…

- Одну минутку, пове Вансор, - Ардай едва не тащил гостя за руку к себе в комнату-мастерскую. - Взгляните, ради бога - это она?

Как раз недавно Ардай набросал портрет Катьи. Разумеется, не с натуры и не по памяти, вернее, по собирательной или избирательной памяти - так, как она ему представлялась по рассказу.

- Вы знали, юве, что она жила здесь? От неё осталось что-то?

- Нет, не знал. Но отчего-то предполагал, что она из наших мест.

- Она исчезла четверть века назад, навсегда. И сегодня я неизвестно почему так ясно вспомнил. Сорвался, прилетел сюда, чтобы подойти к двери, возле которой у меня когда-то так билось сердце. Да, так неотразимо потянуло… - мэтр Вансор мог себе позволить такую откровенность с первым встречным - столько своего выдал он в тысячах строк, а не меньше, должно быть, осталось за душой. - Но, юве Ардай, я никак не ожидал этого чуда - встречи с ней, с нею самой… Нет, милый, или это непостижимо, или вы - гений!

Художник потупился, а мэтр, тем временем, небрежно отбросив цезиевую накидку, последний крик моды, доступной немногим, принялся разглядывать следующие творения Ардая Керта. Безусловно "Город нереид" в сине-зеленой гамме не оставил равнодушным создателя "Сатинетты". И многое другое, по-видимому. Пришлось по душе. Даже в Марсианском натюрморте Вансор отметил удачный фон и спутников на втором плане.

- Их разве три?

- Нет, нет, там случайное пятнышко… - Ардай вдруг вспомнил, что это слово, которое он как-то никогда не употреблял, всплыло из тягостного сна. Он смешался на минуту, да так, что Пиру Вансору от томительной паузы, последовавшей за "пятнышко", видать тоже сделалось сильно не по себе. Но мэтр встряхнулся и живо переключился:

- Юве Ардай, видите, я попросту, итак, юве Ардай, что бы вы хотели за мою, вернее, за вашу "Катью"?

- Счастлив буду преподнести вам…

- Благодарю. Не часто в последнее время я испытывал подобную радость, поверьте… А сейчас собирайтесь, я подожду вас внизу в машине. Мы съездим куда-нибудь пообедать, и заодно наметим главные моменты вашего скорого вернисажа в Панораме.

В жилу

Трудней всего тому, кто с самого начала плотно входит в какую-либо корпорацию, где каждый сверчок знает свой шесток. Тогда ему уже не покажется, что сделаться полковником не так сложно. Нет, тогда он крепко понимает, чего стоят хотя бы погоны майора, а уж о генеральских дерзает мечтать разве что во сне.

И с изумлением и скрытым возмущением наблюдает порой такой новобранец или уже шагнувший на две-три нелегкие ступеньки вверх, как является откуда-то грубый провинциал, не ведающий тонкостей перехода со ступеньки на ступеньку, и прорывается за генеральский стол, и вскоре оказывается там первым среди неравных. При таком головокружительном взлете наглому пришельцу можно запросто и шею сломать, но тот почему-то этого не боится.

Конечно, немаловажен при этом и талант в избранной сфере (военное поприще приведено в качестве примера, удачного лишь в части четко выраженной субординации). И ещё - немножечко настоящего везенья. Присоединяясь к насмешке Льва Толстого над историками, повествующими о том, как "гений" воспользовался "случаем", повторю, что всё-таки весьма существенно "попасть в случай", как говорили встарь, или "попасть в жилу", как не вполне литературно выражаются теперь.

С Ардаем Кертом получилось именно так. Любитель, приближенный привязанностью к миру искусства, но далекий от современной художественной элиты, он судил о своем таланте, как большинство начинающих - весьма преувеличенно, но, по счастью, без громогласного утверждения этого. И вот, с легкой руки мэтра прошла выставка его работ в Панораме. Она превратилась в неслыханный триумф дебютанта.

Не раз подмечалось, что людям определённой профессии поневоле кажется, что всё в мире крутится только вокруг их дел. Ещё из жизнеописания Бенвенуто Челлини следует, если поддаться авторской наивности, что папы Римские и короли и иже с ними поглощены были, в основном, не политикой, не борьбой за власть, не любовными интригами и постройками дворцов, а заказами статуэток, золотых солонок и тому подобного.

Разумеется, это весьма распространенное, с позволения сказать, общепрофессиональное заблуждение. Трудно представить популярному поэту, что есть немалое число честных тружеников, которые отлично обходятся как без его стихов, так и вообще без поэзии. Если это гротеск, то, по усмотрению добросовестного читателя, разрешается в любом подходящем месте предыдущей фразы вставить слово "почти". А - другой пример, тем более, - врачу среди больных не верится, что бывают такие люди, которые не нуждаются и никогда не будут нуждаться в его услугах.

Всё это так, но, что касается лично Ардая Керта, имя его действительно перешагнуло обычные границы известности художника настолько, насколько это вообще возможно, и даже сверх того, войдя в жизнь масс так же невытравимо и прочно, как хлеб и деньги.

Наиболее влиятельный и знаменитый искусствовед Аглоэд сразу же после выставки в Панораме писал на страницах официоза "Кредо": "Прогрессивное развитие человечества не могло не привести к появлению такого титана, как Ардай Керт. Зрелый взыскательный мастер, несмотря на относительную молодость, вдохновенный творец, понятный и близкий самым различным людям от мала до велика, независимо от их образования, характера, эстетических вкусов…

Взять хотя бы один из шедевров - "Катью", созданию которого способствовал небезызвестный рассказ Вансора. Здесь на полотне изображен светлый мир молодой девушки, изображен таким, каким он и должен быть в идеале. А "Город нереид"? Кому из нас, восторженных зрителей не захочется на минутку бросить всё и окунуться в этот изумительный город, спрятанный где-то глубоко на дне?..

Наконец, "Натюрморт на Марсе" покоряет своим спокойным мужеством или мужественным спокойствием. Кажущаяся незавершенность произведения объясняется самим выбором темы - жизнь на Марсе только начинается, и ещё неизвестно, какой она будет в деталях. Три спутника. Отчего три? - спросит иной наивный начетчик от астрономии, - если достоверно известно, что их два: Фобос (страх) и Деймос (ужас). В том-то и состоит гениальность художника-провидца, что он к двум старым, природным присоединяет и то, что ещё будет создано человеческими руками…"

… В самом деле, - подумал Ардай, читая эти сроки, - я и сам, кажется, не осознал было того, что подсказала моя исключительная интуиция…

Далее Аглоэд утверждал, что имя Керта уже вписано золотыми буквами в историю цивилизации, и что скоро на планете вряд ли отыщешь дом, где не было бы репродукций, по крайней мере, десяти лучших из лучших шедевров Ардая Керта.

Самое замечательное в этой истории, что, как показывало время, великий искусствовед был очень недалек от истины.

Золотыми буквами

Один день человека, даже взятый наугад, может многое рассказать о нём, и не только о нём. Заурядный, обнаженный, прослеженный до тонкостей день. Поэтому не так уж схоластичны призывы бюро Хэллота к каждому индивиду - зафиксировать таким образом какой-либо из своих дней. К услугам клиентов,

притом совершенно безвозмездно, всечувствительный комплекс "Витика". Призывы остались втуне, дело не пошло. Отчасти, может быть, вследствие прохладного отношения к этому мероприятию ряда высокопоставленных лиц, очевидно полагающих: то, что о них известно публике - необходимо и достаточно.

Если уж речь зашла о прессе, то фигурирующих здесь можно условно разбить на три категории: те, что пишут сами, те, о которых пишут случайно и те, о которых пишут не случайно. Ардай Керт несомненно принадлежал к третьей категории. Его имя нередко мелькало на газетных и журнальных страницах, да ведь это не всё. И посему не удержимся от искушения пробежаться галопом по одному из его обычных деньков.

… Проснулся относительно рано. Скосил глаза: на смежном ложе в полупрозрачной тунике до сих пор (то есть часов до десяти) сладко дремала обворожительная - Нинон, что ли?.. Потянулся, нажал розовую клавишу заподлицо с изголовьем, и ложе с Нинон бесшумно укатилось куда-то подальше. Бог с ней! Быстрый, приятно щекочущий электромассаж, туалет, тонизирующие звуко-цветовые инъекции. Завтрак, наполовину сымпровизированный. Одним ухом слушал инфорэму - главное в мире. "Новая работа Ардая Керта "Высший класс" явилась неоценимым вкладом в сокровищницу мирового искусства…" Конечно, а в остальном на свете ничего нового, ничего существенного… Ладно, важно подумать о своих делах.

Как на счет вдохновения? Опять нет, или, похоже, назревает… Вместе с креслом Керт перенесся в огромную мастерскую. Включил Текапла (телекалейдоскоп планеты). Текапле выдавал хозяину кадр за кадром, выхваченные случайно из мировой жизни. Пустыни и айсберги, мотели и гиппопотамы, короли и докеры, купальщицы и ныряльщицы, бактерии и туманности, архивы и улыбки, рождения и смерти…

Кое-что останавливало внимание художника, нравилось ему. Он тут же передавал отобранный кадр или группу кадров на Премоми (преобразователь моего ощущения). - И буквально через пять минут на базе отобранного создавалась картина, в худшем случае, эскиз. Когда Керта полотно в чём-то не удовлетворяло, он делал отрывистые замечания. Например: деформировать центральную фигуру, придать ей трагизм… усилить игру светотени… дети на заднем плане… все ждут - что скажет вон тот… композиция по Рубенсу… старушка плачет… бежит и догоняет… Премоми всё схватывал исключительно, намечал, подправлял и, главное, учитывал на дальнейшее.

- Нет, разбаловались-таки эти учёные, - подумывал Ардай между делом. - Ну, создали две неплохие вещицы для меня - Текапл и Премоми, правда, за это колоссально заплачено. Но нельзя же полагать, что, для такого корифея, как я, этого довольно! Я трачу свои драгоценный минуты на выискивание и компоновку кадров. Пора осознать - что в этом мире может представиться мне значительным, интересным и требующим воплощения. Да, я заявляю сегодня же - кому надо: пусть срочно заказывают установку для самоизвлечения жемчужин моего творчества. В конце концов, если учёные захандрят, можно будет подрядить серию хорошо обученных ребяток, заинтересовать их как следует - пускай стараются. Вплоть до того, что каждый вправе вносить нечто индивидуальное, в пределах…

Ардай даже прикидывал реально - кто из примелькавшихся ребяток, из тех, что вьются вокруг, подошел бы. Последнее время он сам удостаивал некоторые крупные выставки своим посещением. Ерунда. Кроме него, три-четыре мастера средней руки делают кое-что приличное, в его плане. Что касается прочего, то это, во-первых, ни на что не похоже, и просто плохо, так плохо, что об этом не хочется и говорить. Аглоэд прав, когда совершенно справедливо называет ту мазню "отбросами внеКартовых ублюдков"…

Потворив часа полтора, на редкость утомленный Ардай осведомился у секретаря - что там нынче запланировано? После отдыха, естественно. Ага, посещение одного завзятого кертамана. Некий тип, оказывается, вовсе помешался на нём - собирает "всего Керта". Всё решительно. Всё, связанное с гением, полнейшая Кертаада. Репродукции - само собой разумеется, все до одной. Впрочем, это найдётся в любой мало-мальски приличной библиотеке. Печатные работы, посвященные Керту - книги, сборники, монографии, диссертации, газетные вырезки, а также произведения литературы, музыки, кино, так или иначе связанные с Кертом и его творчеством - всё это до предела забило, в общем просторный дом кертамана. А все фото Ардая Керта, всё о людях, знакомых Керту - лично сам Ардай едва ли помнил каждого десятого. И, кроме того, места связанные с пребыванием художника, исследования о моделях для его творений, шляпа из выброшенных корифеем за немодностью, его кардиограммы, анализы крови и мочи.

Старичок-собиратель когда к нему с неожиданным (но запланированным свыше) визитом прибыл Сам, как-то не сразу поверил в подлинность события. "Голубчик, миленький, до чего вы ловко загримировались под божество моё", - восторженно дребезжал Кертаман и решительно требовал разоблачиться, дабы своими глазами узреть родинку с правой стороны чуть пониже поясницы. Когда же удостоверился, шлепнулся в непродолжительный обморок. Для поощрения старичка Керт захватил с собой подарочки, вернее, подарочек - один из двух набросков на выбор. Первый - "Девушка и циклотрон", второй - "Ложка, вилка, нож. (Столовый прибор)".

В последний момент, расчувствовавшись Ардай вручил своему старичку и то, и другое, подписав: "Одному из моих друзей в этом чудесном мире". Глаза старика с сумасшедшей скоростью перебегали с циклотронной девушки на столовый прибор, затем три квартала он бежал за божественной машиной, буквально рассыпаясь в благодарностях.

У порога своей виллы Ардай заметил седоватого, сутулого, большеносого человека, поодаль вертелась миловидная девица, вдохновенно через очки взирающая на седоватого. Ссутулившись тот остановил Керта:

- Простите, пове Аглоэд сегодня будет у вас?

- Часа в четыре я, кажется, обещал его принять. Он вам нужен?

- Конечно. Я делаю о нём новую значительную книгу. Условное название "Эстет эпохи Керта". Одобрите, пове?

- Всё одобряю, - кивнул Ардай, поглядывая на девицу. - А это ваша…

- Нет, нет. Просто она заканчивает монографию обо мне, - поклонился большеносый, давая понять, что разговор окончен.

Вечером состоялся большой приём у президента. Ардай подмигнул постаревшему Вонсару: "Привет, старина!" Многие пытались пробиться поближе к Ардаю Керту, но лучше всех это удалось господину, который прибыл из полулегендарной страны, расположенной в тропиках. Говорил он с лёгким акцентом:

- Верьте мне: для того, чтобы полностью, на все сто процентов наслаждаться жизнью, нужно быть или очень молодым или очень старым, причём старым в самом худшем смысле слова. Однако, спешу оговориться, речь идёт о безмятежном блаженстве долгих дней и месяцев. Да, в состоянии счастливой гармонии может находиться или ребёнок, которому мир преподносит всё новые очарования или старец, которого уже ничто не в силах разочаровать. А мы… Нет, все мы - заядлые ловцы удивительных радостей бытия. И горе тому, кто не умеет насладиться каждым прекрасным часом, отпущенным судьбой…

Ардай, уединившись с этим собеседником, незаметно держал клавишу, ведающую записью его слов. Тот был симпатичен художнику. Приятный, тёплый цвет лица, умело подобранные сувениры, и не совсем тривиальные фразы гостя располагали к неторопливой беседе с неожиданными поворотами и сюрпризами. Собственно, сюрпризами могли быть только новые, неслыханные ещё Кертом объективные панегирики его творчеству. А поворот наметился в мыслях сам собой: Керт вдруг ощутил, чего ему в самом деле не хватает для полного счастья.

В сердцах

Я верю в Шахеразаду. Не хочется предполагать, что в какую-то ночь после шестисотой или семисотой её сказочный талант иссяк, что она выдохлась, стала мучительно припоминать выцветшие, чужые сказки, хитрить, повторяться, халтурить. Нет, не так: десятки сказок ежечасно роились у неё в душ?, вертелись на языке; искусство состояло в том, чтобы подобрать самую в данный момент подходящую. Разве можно повыбрать всю землянику в бору? Все цветы на лугу? У настоящего поэта, должно быть всегда за душой куда больше сказок, чем он в состоянии высказать. Всегда ли он выбирает самые лучшие - кто скажет? Немудрый султан посчитал, что с него хватит 1001 ночи, а все остальные Шахеразада рассказывала сказки своим детишкам, сестре Дуньязаде, себе самой. Но, поскольку султан их не слыхал, прошли мимо владыки, они считаются несущественными для истории. А между тем, среди них бывали весьма любопытные…

… Дошло до меня, милая Дуньязада, что однажды великий Гарун-ар-Рашид переоделся в платье простого носильщика и отправился побродить по ночному Багдаду. И у резной калитки одного из домов на окраине он вдруг заслышал звуки лютни. Приникнув ухом к стене он разобрал, что пела девушка. О том, что бутоны роз готовы вот-вот распуститься. Но с гор повеяло холодом, и они все ждут, и капли росы как замерзшие слезы. Потом она запела другую песню - тоже о любви…

Когда девичий голос замолк, очарованный калиф постучал в дом. Ему открыла отвратительнейшая из старух, возопившая истошным голосом "Что тебе нужно, несчастный? Если ты рассчитываешь на поживу или милостыню, то лучше иди своей дорогой, о наглейший из носильщиков!". Но когда переодетый Гарун вручил ей динар, она поняла его значительно лучше и сообразила - что прохожий хочет полюбоваться певуньей. Ах, до чего та была прекрасна: полная Луна могла спрятаться, розы побледнеть от зависти, глаза её были подобны звёздам, и всё остальное тоже было чему-то подобно по законам поэтического моделирования.

К сожалению, золото не приводило красавицу в трепет, несмотря на шипение старухи, а щедрого носильщика она находила удивительно похожим на флейтиста с надутыми щеками. И поминутно поддразнивала его, хохотала и чуть не прогоняла. Однако великий Гарун не оскорблялся, не лез на рожон, а живо отвечал девушке, шутил, рассказывал к месту притчи и анекдоты, вспоминал услышанное от мудрецов и прочитанное в старинных книгах, изумлял сведениями о неведомых странах, подпевал красотке, когда она брала лютню, держался достойно, приветливо и мужественно.

И девушка смеясь сказала старухе: - ты можешь идти спать, а нам с носильщиком не забудь принести вина, чтобы наша беседа ещё более оживилась. И старуха ворча удалилась, а Гарун и девушка играли и забавлялись до утра. На рассвете девушка глубоко вздохнула и произнесла такие слова: - не торопись уходить, носильщик, может, я помогу тебе, если ноша твоя тяжела.

- Моя ноша весит полмира, - с грустью отвечал Гарун, - и, кроме меня некому её нести…

О, как хочется каждому калифу, чтобы его полюбила как простого носильщика удивительная девушка, не знающая придворных тайн и величия владыки. Ардай Керт также возмечтал о такой. Нельзя сказать, чтоб он не был избалован вниманием женщин, но это было не совсем то. Его, как правило, окружали более или менее молодые женщины и девчонки, которые считались интересными, и за которыми невозможно было не ухаживать. Они жертвовали супружеской верностью, репутацией, важными делами, любовниками ради гениального Керта. Каждая из них стремилась быть с ним поближе, чтобы при расставании, отрываясь, выхватить у Керта кусок души покрупней, сшить себе из этого куска самое элегантное платье. Бывало, время от времени чуть не подворачивалась завлекательная интрижка с соблазнительной милашкой, но понимающие дамы его круга смотрели на это с таким презрительным сожалением, что у него не хватало духу продолжать.

А он мечтал о сказочной встрече. Ну, чем он хуже Гаруна, и такой же везун. А царь Соломон встретил-таки свою Суламифъ. И Керт где-то в глуши должен познакомиться с такой девушкой.

Сбылось. Встретились. Она сама окликнула его, когда он в простой накидке бродил по опушке леса: - "Заблудился, юве?". Её звали Тина, а от нём она знала только, что зовут его Ардай, до остального ей не было дела. Уж, как здорово обошлась с ним богиня любви, наконец-то даровала ему не расположение интеллигентствующих дам, способных оценить, на какую ступеньку он залез и ещё на какую может выбраться, а нечто иное. Драгоценную привязанность той, у которой в крови веселость, а её ни за что не купишь и не подделаешь.

Но так, вероятно, сходится в жизни человеческой: когда счастье достигает полноты и апогея, судьба готовит скрытый, молниеносный удар с такой стороны, что и не заподозришь заранее. И лишь тогда только начинаешь понимать, что счастью конец или, ещё хуже, что его то, по-настоящему, и не было…

Это началось с ерунды. Тотчас после бурной горячей встречи он вынужден был попрощаться с Тиной, честно объявив, что торопится на торжество в Веик.

- Да, уходишь? А я?..

Она никогда ни в чём не упрекала, ничего не требовала, не капризничала. Не потому, что и впрямь ошалела от любви, и рада была Ардаю при любых условиях. Не потому, а… - впрочем, Ардай никогда не задумывался над причинами её превосходного отношения к нему. И сейчас тоже ласково сказал:

- А ты поскучаешь без меня.

Она не улыбнулась широко на этот раз, как всегда. Повторила:

- А я? А я?!

Она не слушала никаких резонов. С ней что-то сделалось, она вроде одеревянела, глаза стали диковатыми, мутными. Тина вцепилась в его рукав мертвой хваткой. Он рванулся, да не тут-то было. Вокруг - ни одной живой души, и Ардаю впервые в жизни стало не по себе. Всё блестящее минувшее показалось ему оборванной только что развлекательной кинолентой.

- Тиночка, послушай, ты же меня любишь…

- Тебя? Да. Так же, как философа.

- Какого философа?

- Величайшего. Всех времен и народов. Нет, не философа, пожалуй, полководца. Я уже не припоминаю…

- Ну, что за чушь! Кого ты так любила? Зачем так говорить? Я - первый, я - Ардай Керт.

- Разве? Нет, раньше, давно, это был не ты, а философ… полководец…

- Как это - давно? Ты же совсем девчонка. Сколько тебе лет?

- А я не становлюсь старше…

- Тина успокойся. Дорогая… - он попытался погладить её по голове.

- Не трогай меня! Я тоже единственная - самая лучшая для любви! Ясно?

- Ладно, Тина, пусти меня! - он рванулся, но напрасно. Обессиленный, недоумевающий, поникший стоял, решительно надеясь в душе, что это наважденье сейчас сгинет и не вспомнится.

Неожиданно она разжала руки, безумно улыбнулась и зашаталась:

- Иди. Только - пятнышко…

И повалилась наземь бездыханная.
4886

Отныне все мысли Ардая невольно сосредоточились на злосчастном "пятнышке". Похлестывало то, что чем больше он старался узнать об этом, тем ловчее оно ускользало. И поиски увязали в чём-то запутанном, потайном, скверном, нелепом. Энциклопедии и специальные справочники, куда втихомолку заглядывал Керт, не давали решительно никакого ответа. Попытка доверительного разговора с личным секретарем, который обычно понимал патрона с полуслова, и казалось, существовал для угадывания прихотей и отвращений возможных неудобств от несравненного Ардая Керта, также потерпела фиаско. В данном случае секретарь проявил исключительную непонятливость, и никак не мог взять в толк - чего же от него добивается "пове Ардай". Успокоенный Керт помыслил было про себя, что "пятнышко" в самом деле проскакивало каким-то случайным бредом, зацепившись в его мозгу - и только. Но то, как секретарь непривычно отводил глаза и, особенно вкрадчивые, настоятельные советы секретаря "ради бога, не тревожьтесь и не вздумайте никого беспокоить этим вопросом" подтвердили Ардаю, что здесь что-то неладно, совсем неладно.

Да, лезть ни к кому с этим не рекомендуется - Ардай хорошо почувствовал правомочность секретарских наставлений. Ни дружеские, ни интимные отношения не облегчали дела, наоборот, после малейших намёков на "пятнышко", заметил Ардай, как бы ложилась тень, омрачающая эти отношения. Единственно, недалёкий Автомон, числящийся учеником Керта, застигнутый врасплох вопросом учителя, смешался и пробормотал:

- А я даже не знаю, где это, - и быстро поправился, - то есть не знаю, - что это…

Ага, значит это где-то!

И былая полнейшая неопределённость чуточку да прояснилась. С одной стороны, это не обрадовало Ардая - всё же лучше было бы, если б это наважденье просто сгинуло, и память о нём пропала. С другой стороны, Ардай полагая, что когда уж он сам доберется до устрашающего всех этих мелких сошек "пятнышка", то наверняка сумеет обуздать, преодолеть их дурацкий мистический ужас. И благополучно вернётся к нормальному состоянию собственного процветания на фоне всеобщего прогресса.

Итак, если "пятнышко" не более, чем географическое понятие, то проникнуть к нему - дело времени и, возможно, хитрости. Давно прошли столетия, когда отважные путешественники, безумные энтузиасты устремлялись к полюсам и островам, затерянным в океане, когда почти неприступными казались отвесные хребты и глубоководные впадины. Теперь Керт, если бы пожелал, в течение часа оказался бы где угодно, причём без особых хлопот и с достаточным комфортом. Где угодно - за исключением "пятнышка".

И в голове у баловня судьбы, которого удачи, тем не менее, приучили быть всегда настороже, научили благоразумию и неискренности, созрел превосходный план. Как установлено, чаще всего удаются те личные планы, замыслы, при которых человек рискует достаточно многим в жизни, но не всем. В последнем случае, он поступает чересчур отчаянно, опрометчиво, рискуя же немногим, он может действовать слишком вяло и нечётко.

Итак, прежде всего, в разговорах с уважаемыми людьми Ардай стал поговаривать о том, что, дескать, и Текапл, и Премоми - это хорошо, а новый проектируемый "автоулавливатель меня" - ещё лучше, но важно совсем другое. Важно, чрезвычайно важно личное участие в происходящем на Земле. Это дает дополнительные, ни с чем не сравнимые творческие заряды. Вскоре великий художник дал интервью солидным репортерам на ту же тему. А ещё через короткий, рекордно короткий срок группа ведущих идеологов во главе с Аглоэдом в чётких и недвусмысленных тезисах разработала универсальную программу творчества каждого художника на основе "личной событийности" - такое официальное наименование получили расплывчатые намёки Ардая Керта. Выяснилось, что личное участие в событиях - это новая, превосходная ступень отражения жизни художником. И что без этого вообще не может быть и речи ни о каком искусстве.

Керт совершил несколько поездок по городам и весям, эти кратковременные вояжи получили широкую огласку. Следующим этапом было создание персонального "кертолета". Комфортабельный быстроходный летательный аппарат доставлял драгоценного пассажира в любой пункт, который тот называл. Не существовало захолустья, о котором не ведал бы на диво осведомленный и квалифицированный кибернетический "кертолет". Собственно, Ардай не раз проверял эту машину, роясь в подробнейших картах или даже называя какую-либо деревушку, речушку, улицу по-старому, по-древнему. "Кертолет" знал всё. Всё. Но на "Пятнышко" он реагировал так же, как на "гипотенузу", "сенат", "волапюк" или "Созвездие Гончих Псов".

И всё-таки человек подловил машину. Ежедневно по нескольку часов он гонял её туда-сюда, и всё безотказно, пока не ухватил, что "кертолет" сделал финт. Неожиданно, летя на бреющем, стал огибать какой-то пустынный участок, чего доныне никогда не бывало. Черт его знает, как Ардай почувствовал, что тут собака зарыта, что тут - не ускользнуло. Как иногда книгу раскрываешь именно на поразительно существенном для тебя месте. И, прежде чем до конца осознать это, он резко рванул летательный аппарат назад, и - опять тот же едва уловимый обход.

Наставил детальную фокусировку местности по координатам. Ничего особенного. В кольце редких населённых пунктов голая земля. Какая-то на редкость голая - безлюдная, чахлая трава и та не растёт. Неровный каменистый грунт. Зябко. "Кертолет" в глубь "пятнышка" ни шагу - стал как вкопанный. Ардай отъехал в сторону на несколько километров, у длинного забора прихватил, оглядевшись, задумавшегося мальчугана, и с ним прямиком - на "пятнышко".

- Ну, иди, малыш, иди вон туда, а я потом угощу тебя, так угощу, ух как угощу…

Не то, чтобы Керт трусил, но хотел в чём-то убедиться до конца, хоть не понимал в чём. Малыш, понукаемый дядей, сделал было несколько шагов, но вдруг лицо его приняло такое выражение, как у Тины накануне гибели. Ардай отшвырнул мальчишку обратно, и тот, не помня себя побежал прочь от злосчастного места. Ардай отчаянно зашагал вперёд, в эпицентр "пятнышка". Ничего. Только зябко, и Тина почему-то не выходит из головы.

Какое-то сооружение, напоминающее блиндаж. Вход. Открыт. Пульт. Нет, скорее простейшая "плита" управления с несколькими рычажками и чёрными кнопками. Но что-то в этом было особенное. Так мастер мастерит для себя. Немного старомодной представляется, кажется, чугунная плита. Как надгробная. Выпуклые буквы. Крупно: МИЧУВО. И расшифровка: Мир чудесных возможностей. Ниже - тоже как на мемориальных досках: "В настоящее время служит исключительно лицу под № - и скользящие цифры, как на счётчике, сейчас - 3914".

Сбоку - опять же выдержано в стиле какого-то наставления или инструкции: "Номер 3914, если вы хотите сейчас увидеть настоящий мир, поверните этот рычаг". Повернул. Картины - не по Ардаю, совсем не по Ардаю Керту. А есть и похожие на его. Где-то на задворках. А есть и такие - ай, о чём говорить! - всю жизнь отдать, чтоб сохранить хоть одну из таких…

Посмотрел, посмотрел, посмотрел… Зажглась надпись: "Если хотите вызвать другого вместо себя, подержите руку на клавише". Тяжело опустил руку. Завертелись цифры, как на спидометре, как на розыгрыше лотереи. Снял руку. 4 8 8 6. И тотчас Ардая неудержимо потянуло прочь от "пятнышка". "Кертолет" доставил в какой-то городишко, и вдруг, выбросив Керта, скрылся.

Ардай огляделся. По улочке неторопливо брели прохожие. Вечерело… Из окна приземистого домика доносилось фортепиано. Повинуясь какому-то властному зову, Ардай поднялся по лестнице и начал звонить в дверь. Ему открыл щупленький парнишка с хитроватой улыбкой. Внезапно глаза паренька округлились:

- Пове Ардай Керт!.. Чем я обязан…

- Я услышал случайно вашу игру, ваши композиции… - Ардай говорил как под гипнозом, - и, мне думается, это нечто незаурядное. Нечто просто классическое…

Юве просиял: - Вы так полагаете?..

- Да, разумеется. Завтра я возьму вас к себе на раунд, и начнётся… - Керт попытался собрать всю свою волю: - Только не забывайте о пя…

Что-то сдавило сердце, Ардай передохнул и тихо продолжил:

- Простите, я слишком взволнован вашей музыкой… Не забывайте обо мне, юве…

- Серват, - учтиво подсказал хозяин комнатки.

Ардай Керт привычно горделиво откланялся. Его ждала машина - не "кертолет". Но тоже неплохая, из фешенебельных. Шофер осторожно выруливал по узкому ухабистому переулку, и вдогонку неслись звучные, торжествующие, чем-то знакомые аккорды.

- Быстрее, - попросил Ардай шофера. - Впрочем, всё равно…

http://g-filanovskiy.narod.ru/