Целование святынь

     К последней школьной весне я был вполне сложившимся комсомольским лидером. И произошло то это как-то совсем неожиданно. Ещё в девятом классе мы с моим другом и в комсомол то вступать не очень спешили. Хотя, полагаю, в этом было больше рисовки. Уже весь серенький контингент класса, – а для меня это все, кто не учился на «четыре» и «пять», – достигнув установленного возраста, удостоен был быть принятым в этот – по тем временам, священный – союз. А мы с моим другом Сеней, достигнув этого возраста ещё в начале восьмого класса, удостоенными быть не спешили. Отмазка была та же, что в дальнейшей жизни для  увиливания от вступления в коммунистическую партию Советского Союза: «Чувствуем себя  недостаточно подготовленными».
      
     В чём рисовка? Не  в том, что вступить в него всё равно должны были все. А в том, что в крылатой фразе того времени –  «комсомолка, спортсменка и просто красавица!» – нам с Семеном со стопроцентной очевидностью не хватало именно начального звена этой славной формулы.
    
     Учившиеся исключительно на «четыре» и «пять», занимавшиеся в волейбольной секции, ростом в метр восемьдесят – думаю, мы заставляли томно сжаться не одно женское сердце. Хотя, предмет повествования следующей новеллы заставляет признать, что не только женское.
   
      Но по порядку.
      В конце класса девятого мы решили сделать очередной штрих в нашей рисовке, и с внятно демонстрируемой ленцой больших хищных диких кошек – я говорю о тиграх, – мы попросились у кроликов – это я о тех, кто составлял комитет комсомола школы – принять нас в ряды передового отряда советской молодежи. 
      И все было бы нормально, если бы не практикантка из областного педагогического института. В первой четверти десятого класса она вела у нас математику. Людмила Феликсовна! Я и теперь ласкаю каждый звук в любимом имени! А, уж в тогда!
      И потому, когда ей показалось, что мне и самому хочется быть комсоргом класса, я, боясь смотреть в её улыбающиеся глаза, согласился. Лишь счёл нужным предупредить:
– Девочки!(Мальчиков в классе было всего пять. На двадцать девочек)
– Вы, же меня знаете. Я же ничем не могу заниматься формально. Может не стоит усложнять себе жизнь?
Но социальная апатия коллектива была настолько велика, что полностью подавляла чувство самосохранения.
   
      И, надо сказать, их – девочек – пронесло. Потому как активность моя оказалась приложенной не к классу нашему, а ко всей школе. Дело в том, что комсорги классов автоматически входили в комитет комсомола школы. И они же рекомендовали рядовых комсомольцев из своего класса для работы в составе комитета. Разумеется, я сразу же рекомендовал Сеню.
   
      И произошло то, что в теории коммунистического движения именуется ползучей – я понимаю это, как незаметной – революцией. Мы с Сеней узурпировали власть в комитете комсомола школы. Точнее сказать, узурпировал её я. Сене просто приятно было в этом процессе участвовать.
    
      Что тут началось?!
      Комитет комсомола, которому по Уставу вменялось собираться то ли раз в две недели, то ли раз в месяц – у нас стал собираться каждый день! Приём в комсомол – процедура по всей стране формальная, – несмотря на трудности этого процесса у лирических героев отечественного искусства – в нашей школе постепенно стал приближаться к лучшим образчикам этого жанра. Поначалу мне было достаточно соблюдения нехитрой дилеммы. Или соискатель хорошо учится – и тогда я могу закрыть глаза на шероховатости в его знаниях Устава ВЛКСМ. Или же, если учится плохо, он должен прекрасно знать Устав, чтобы никто не мог сомневаться в серьёзности его намерений положить жизнь свою во имя служения этому Уставу. Мне такая логика казалась безупречной. И не только мне. Её принял на вооружение весь комитет комсомола. Стали происходить невиданные вещи: мы не всех с первого раза принимали в комсомол!  Да, что там комитет! Сила моих убеждений была столь сильна, что лучшие ученики школы при прохождении процедуры приёма в комсомол в нашем комитете не хотели въезжать в коммунистический союз молодежи только на своих хороших оценках. Если они чувствовали у себя слабину в знании Устава этой организации – они брали самоотвод! Чтобы лучше подготовиться! И при этом ещё просили дать им выполнять комсомольское поручение – был такой символ активного участия в деятельности союза.
    
     Такой ответный порыв школьной молодежи меня окрылил. Я разработал целый церемониал процедуры приёма в коммунистический союз молодежи. Я предложил, чтобы те два коммуниста, которые давали рекомендации соискателям, приходили на процедуру и лично зачитывали свои рекомендации. А соискатель – если комитет давал «добро» на его приём в ряды ВЛКСМ – должен был подойти к знамени, и, опустившись на одно колено, поцеловать край алого стяга.
     Глаза мои были влажными, когда я внёс своё предложение на заседании комитета   
    
     А через пятнадцать лет моя знакомая по аспирантуре не могла выползти из-под кухонного стола от хохота. А когда выползла, произнесла:
– Как же хорошо, что ты не пошел учиться в высшую комсомольскую школу! Иначе, при твоей  активности, каждое утро сейчас в нашей стране начиналось бы с целования святынь!

март, 2005
Москва


                ВПЕРЁД:  http://www.proza.ru/2011/03/05/1029
                НАЗАД:   http://www.proza.ru/2011/02/27/1287