Жар-птица

Уникальный дар у Димы открылся внезапно. До этого он был вполне обычным человеком, с нормальными человеческими реакциями, разве что, насчёт поесть был не дурак. Настолько не дурак, что скорее, даже уже гурман.

 Поэтому когда закончилась очередная «пуля», он и предложил – а не метнуться ли нам, парни, в «грилятник», да не заморить ли червяка жаро-птицею? Все как-то разом ощутили нехватку белков и углеводов в своих молодых и здоровых организмах, спинным мозгом почувствовали касание мышц брюшного пресса и поняли – «зрелища - зрелищами, а голод не тетка, пора и хлеба вкусить». И только Палыч, руководствуясь некими соображениями, ведомыми лишь ему одному, отказался составить компанию, отправившись вместо этого домой.
Недавно открывшийся гриль-бар располагался в соседнем здании, вместо «синих птиц удачи» там жарили очень вкусных «цыплёнков» размерами с малокормленного гуся, только уже стандартизованных до половинок. И, что характерно, совсем недорого. Посему, не утруждая «работников ножа и топора», разделкой птицы на части, каждый взял по полцыплёнка, в каковом виде они и «катались на карусели».

Вернувшись на опорный пункт, где и «расписывалась пулька», сдвинули «карты и планы» на угол стола и, набросав, газет, чтобы не закапать жиром «поле предстоящего сражения» - приступили к трапезе.

Четверо молодцев, примерно равного возраста и образования, объединенные общими интересами – даже «предмет страсти» у них был один! – тем не менее, употребляли жареных цыплят, всяк по-своему.

Дрил, по своему обыкновению, «жареную птицу младенческого возраста» - тупо потреблял (в полном формате его «второе имя» было Дрил-Потребитель). Не разбирая полутушку на части, не выбирая особых «вкусностей», он просто перемолачивал гриля, как «еду», крепкими зубами, отрывая части от целого.
Сверч, сразу разломав «дичь фабричного производства» на множество кусков, теперь жевал их по очереди, обсасывая до костей и после каждого, вытирая руки о газету. Он считал себя эстетом.

Петрович, закалённый армией, не утруждая себя излишними размышлениями, разорвал «жертву» на две «неравные половины» (и пофигу ему, что половины должны быть равные) и сразу съел самую вкусную из них – окорочок – бедро – голень и все что с ними отделилось. Потом неторопливо, но с впечатляющей скоростью, привитой жизнью в общаге («в большой семье  - не щелкай клювом!»), раздербанил и мгновенно усвоил оставшуюся спинно-реберную составляющую. Затем, зычным голосом старшины роты, подал себе и остальным, положенную по уставу команду «Закончить прием пищи» (так и происходит в армии – поел старшина, значит, закончили есть и все остальные). Вымыв руки, он сел в кресло и с удовольствием закурил.
 
Дрила и Сверчка не пришлось долго ждать – через минуту-другую и они «свернув бивуак», повторили те же действия. Все трое с интересом наблюдали за Грилем.

Дмитрий – «это что-то особенного», как говорят в Одессе.
Аккуратно разделив свою птичку на две примерно одинаковые части, он отложил окорок, с прилегающими бедренными пластами, оставив его «на закуску». Далее стал, тщательно отделяя от каждой косточки мясо, «дегустировать» реберную часть, сверкая глазами поверх сползающих очков. При этом он не прекращал говорить, обсуждая предыдущую пулю и голословно заявляя, что «порвёт» всех в следующей.

Петрович, пуская дым в потолок, отстранённо промолвил, ни к кому специально не обращаясь: «Я нисколько не удивлюсь, если сейчас заявится Палыч и отнимет у Димона его деликатес».  Все, включая Димку, захохотали, зная нравы и обычаи этой Гадины. А Дима, голосом научно-популярного лектора из общества «Знание» вещал, дожевывая крыло:
- Во-первых, Палыч ушёл только что, десять минут назад. Во-вторых, пешком. В-третьих, до его дома три квартала. Так что чего мне его бояться – покуда он туда да обратно дотопает, я пять окорочков успею сточить.
- Смотри, Дима, мы тебя предупредили, - Дрил засмеялся, потушив окурок, - ты что, Гадину не знаешь? У него обоняние работает лучше, чем у тебя зрение. Он и за квартал халявного гриля учует.
- И придёт – убежденно добавил Сверч, жестом Жеглова тыча в пол – вот увидишь!

Неизвестно, то ли Палыч, действительно, вернулся с полдороги, то ли вовсе решил, никуда не ходить – история умалчивает.
Только, когда скрипнула входная дверь – Дима нисколько не встревожился, мало ли кого могло принести. Но, когда открылась дверь в кабинет председателя ОПОП, за чьим столом (прямо напротив двери) и восседал Дима, уже в гордом одиночестве…и он увидел два горящих, просто полыхающих голодом, глаза (а Палыч к тому времени не ел уже давно), вот тут-то все и увидели, как рождается чудо!

Науке, разумеется, не известно, насколько велики резервы человеческого организма. Но другими причинами, кроме внезапно пробудившегося, древнего и сурового жизненного опыта борьбы за выживание, этот феномен не объясняется.
Правой рукой Дима бросил на председательский стол объедки, левой (не отводя глаз от Гадины) дёрнул к себе «десерт» - большущую куриную ногу, сбивая Палыча, ведомого не менее древним инстинктом, с курса. И пока тот разворачивался к добыче, как ракета с головкой самонаведения, этот уникум одним движением, раскрыв и тут же сомкнув челюсти (как едят кильку, пропуская хребет меж зубов), не моргнув глазом, заточил ногу целиком.
Бросив на стол дочиста обглоданную кость, и не сводя с Палыча взгляда, он, молча и яростно, начал жевать. Как столько мяса могло поместиться зараз во рту – он и по сей день объяснить не может. Но Палыч был убит, морально раздавлен. Он никак не ожидал такой прожорливости и изворотливости.

И вдруг зазвучали аплодисменты, и раздался всеобщий возглас одобрения! Это была большая удача - так "побрить" Гадину.

Акела промахнулся, и должен был провыть свою последнюю песню. Происходящее лишило его дара речи. Когда же речь вернулась, он пробурчал что-то невнятное, типа "это просто звездец какой-то". Намекая, что он и сам уплетает, будь здоров, но такая скорость - и для него явление необычное.

Вполне возможно, Палыч и не собирался претендовать на куриную ногу – по крайней мере, он не успел ни заявить об этом, ни сделать такой попытки – «стремительный Димон» не дал ему ни одного шанса. Обоняние Палыча успело только уловить ускользающий чудесный аромат жареной  курицы, зрительный аппарат успел обработать изображение этого исчезающего объекта, сетчатка распознала все спектры его «ауры», рецепторы языка заработали – началось выделение слюны… Но мозг не успел отдать команду рукам…Жар-птица исчезла. Улетела, вероятно…