Искушение, гей-повесть, 11 глава

– Уилл, где тебя черти носят?! Господин гневается, поднял ползамка! Что это ты, парень? От работы отлыниваешь – никогда за тобой такого не водилось!

Старый Грег, служащий в поместье истопником и помогающий Бетти с дровами для кухни, тормошил за плечо сжавшегося в комок графского паренька. Уилл с трудом отыскался в сарае со старой упряжью, и теперь Грегори силился понять: юноша пьян или уснул ненароком? А может, болен или еще чего? Впервые за все время своей работы расторопный внук Джейкоба Грэмма доставлял хлопоты господину и челяди – может, случилось чего?

– Да… хорошо, уже иду… – голос паренька прозвучал немного гнусаво, старому истопнику даже показалось, что мальчишка пару раз шмыгнул носом.

– Ты чего это? Обидел тебя кто? Ты, давай, не темни – если наши ребята тебе кровь портят, ты мне скажи! Я деду твоему обещался приглядеть, ежели что!

– Спасибо, Грег… Нет, никто не обижает меня… некому меня обижать… Я устал просто, вот прилег отдохнуть да заснул. Ты уж прости меня, что заставил бегать, искать… Все, иду к хозяину – передай ему, сейчас, уже иду!

Уиллу очень хотелось еще немного побыть одному, набраться решимости для трудного разговора. Но Грегори въелся в него как клещ – обнял за плечи, принялся расспрашивать про житье-бытье, да нет ли вестей от деда, да не собрался ли Уильям жениться… Только в кухне и смог парень отвязаться от истопника. Наскоро ополоснув пылающее от слез лицо, Уилл оправил рубаху, пригладил волосы и твердой походкой направился в покои господина.


Эдвард стоял у окна, не замечая, что пальцы мнут край диковиной занавески из редкой в здешних краях ткани. Взгляд графа был давно уже направлен в одну точку, а сам милорд пытался совладать со своими чувствами и заодно понять их природу. То, что он испытывал последние часы, можно было бы назвать страхом – если бы Эд вообще мог допустить, что «всего лишь любовная интрижка с симпатичным слугой» может заставить его чего-либо бояться. Но факт оставался фактом: после того треклятого ужина, который им с Гарри пришлось заканчивать почти что самостоятельно, Эдвард не мог думать ни о чем, кроме того, где сейчас Уилл, что он чувствует, как ему все объяснить и что теперь будет с их… отношениями?

«Боже правый! До чего я дошел! Я беспокоюсь из-за «отношений» с обычным слугой?! Ну, хорошо, допустим, Уильям не обычный слуга, и я отношусь к нему… ммм… несколько серьезнее, чем к своим предыдущим любовникам. Но все же! Не слишком ли много значения я предаю его чувствам и тому, что происходит между нами?»

Однако подобные увещевания, которыми Эдвард пытался привести себя в чувство вот уже больше двух часов, совершенно не избавили его от нервозности, временами перерастающей в отчаяние, изредка – в раздражение, а последние полчаса, пока Уилла искали по всему замку – в бешенство пополам со страхом.
 
«А что, если он ушел? Уехал в деревню к деду? А если он отчаялся и…» – нет, думать о чем-то непоправимом граф себе решительно запрещал, к тому же он все еще не мог поверить, что их интрижка с Уильямом важна для паренька НАСТОЛЬКО, что была способна подтолкнуть его к каким-либо безумным поступкам.

«Он просто дуется. Видимо, возомнил, что я влюблен, и теперь для меня на нем свет клином сошелся. А это совсем не так… Да где же носят черти этого мальчишку?!»

В результате, когда Эдвард увидел в окно Уилла, которого Грег вел, словно агнца на заклание,  граф испытал такое облегчение, что, не выдержав внезапной слабости в ногах, чуть не оборвал злополучную занавеску. И вот теперь, когда до встречи и неотвратимого объяснения оставались считанные минуты, Эд, закусив губу, пытался понять: почему его сердце готово выскочить от волнения, почему он нервничает, пытаясь придумать, как начать разговор, почему он вообще собирается что-то объяснять простому слуге, черт его задери!

«Здесь, в конце концов, все еще я – хозяин. Прикажу – и он будет спать со мной, пока мне это нужно!»

А предательские мысли о том, что нужно ему не столько бессловесное подчинение, сколько полный любви и счастья взгляд, дрожащие от возбуждения ресницы и жаркие довольные стоны его мальчика – Эдвард решительно загнал в самые дальние уголки сознания.

Но стоило Уильяму переступить порог господской спальни – той самой, где оба они были так счастливы всего несколько часов назад – у Эдварда буквально опустились руки от отчаяния. Куда подевался его бесхитростный радостный Уилл, который еще вчера с порога бросался в объятия своего милорда, заливаясь румянцем предвкушения и подставляя губы для поцелуя? Сейчас перед графом стоял напряженный, как натянутая тетива лука, бледный всклокоченный юноша, с покрасневшими глазами и опухшим носом, сжатыми в кулаки руками и чуть подрагивающими губами. Весь вид Уилла выражал измученную решимость, от которой у Эда болезненно екнуло сердце.

– Можно узнать, почему я должен разыскивать тебя по всему замку? – заготовленная почти час назад фраза прозвучала скорее жалобно, чем обличающе. В голосе графа слышалась тревога и как будто звучали все невысказанные вопросы: «Как ты, милый мальчик? Что с тобой? Неужели ты плакал?»

Надо сказать, что Уильям не изменил ни своей позы, ни отрешенного взгляда – словно и не расслышал заботы в голосе господина. Сдержанно поклонившись и глядя куда-то в плечо милорда, слуга твердым – чужим – голосом, чуть севшим от недавних слез, проговорил:

– Прошу прощения, ваше сиятельство. Такого больше не повторится. Мне было необходимо обдумать кое-что важное… и я принял решение… Я прошу Вас… отпустить меня обратно в деревню. Я не достоин быть Вашим слугой.

Эдварду показалось, что кто-то со всей силы ударил его в живот – на миг стало трудно дышать и потемнело перед глазами. Непроизвольно ослабив на шее галстук, который тот же Уильям любовно завязывал на нем не далее как сегодня утром, граф очень тихо вопросил:
 
– Что ты несешь, позволь спросить? Что это еще за «недостоин»? В этом замке только я могу решать, кто достоин мне служить, а кто нет! И ты меня во всем устраиваешь!

Последнюю фразу Эдвард почти прорычал, так как самообладание все же изменило ему. Графу хотелось в два шага преодолеть разделяющее их расстояние, схватить Уилла за плечи и хорошенько встряхнуть, а потом сжать в объятьях и целовать, пока тот не станет прежним…

– Простите, ваше сиятельство, я настоятельно прошу Вас отпустить меня домой. Я… не хочу больше служить Вам.

В спальне повисла зловещая тишина. Даже привычные звуки за окном словно смолкли на какое-то время – или это Эдвард оглох от стука собственного сердца? К чему было убеждать себя в том, что их отношения с Уиллом – простая интрижка, пусть даже с налетом привязанности – если вот сейчас, от одной только мысли, что Уильям может уехать навсегда, у Эда сдавливает грудь и глаза начинает резать, словно в них попала дорожная пыль?

Они стояли, молча, каждый у своей стены, разделенные от силы тремя шагами – замерший отрешенной статуей Уилл, взгляд которого по-прежнему словно приклеился к левому плечу господина, и побледневший Эд, чувствующий растерянность, отчаяние и обиду.

В конце концов – почему он должен уговаривать этого зазнавшегося мальчишку?! Чем он заслужил такое обращение? Разве он обещал Уильяму жениться на нем?! Или, может быть, младший Грэмм забыл, что его хозяин – глава знатного рода, и обязан выполнить свой долг и произвести на свет наследников, хочет он того или нет?!

– Хорошо, – Эд сам не узнал своего голоса, переполненного холодной отчужденностью и ядом. – Если тебе так противна сама мысль прислуживать мне, я выполню твою просьбу. Мне не нужен слуга, выполняющий свою работу из-под палки.

То, как Уилл еще больше побледнел и вздрогнул, послужило Эдварду хорошей наградой за все его переживания. Но, когда слуга все же заставил себя посмотреть в глаза своему господину, и Эд увидел в этом взгляде неподдельную боль, страдание измученного сердца, страх перед скорой разлукой – все то, что он чувствовал сам, даже если не признавался себе в этом – граф тут же пожалел о сказанных жестоких словах.

– Благодарю Вас… – Уилл пытался совладать с собой, но его голос предательски дрожал, а глаза против воли наполнились слезами, и это ранило Эдварда в самое сердце, заставляя лихорадочно придумывать повод отменить свое решение. – Я… был счастлив служить Вам, милорд.

Невозможно было наблюдать за этим воплощенным страданием и ничего не сделать – не подойти, не обнять, не высушить губами слезы, дрожащие на длинных ресницах. Но граф сдержался, неожиданно почувствовав облегчение, граничащее с ликованием: его мальчик на самом деле не хочет уезжать! И в его желании уйти нет ни слова правды! На самом деле Уилл счастлив был бы остаться и продолжать служить своему господину, вот только что-то заставляет его поступать наперекор своим сокровенным желаниям – и граф непременно выяснит, что именно!

– Я огорчен твоим решением оставить меня, – спокойно проговорил Эд, пожимая плечами и как бы невзначай делая шаг по направлению к своему слуге. – Признаться, я привык к тебе и… мне будет тебя не хватать…
 
Последние слова Эдвард уже прошептал в самое ухо замершему от неожиданности Уиллу. То, как сладко юноша вздрогнул от внезапной близости милорда, подтвердило догадки графа, заметно поднимая ему настроение. Правда, в следующую же секунду Уильям отскочил от своего господина, возмущенно насупившись и всем своим видом показывая, что ни о каких нежностях между ними более не может идти и речи.

«Как бы не так! Мы еще посмотрим, надолго ли хватит твоей обидчивости, когда сегодня ночью ты окажешься в моей постели!» – подумал граф, чувствуя себя уже гораздо увереннее,  но стараясь не показывать этого своему слуге.

– Сказать по правде, Уильям, твоя просьба застала меня врасплох. Мне нелегко будет тебя заменить – ты ведь знаешь, насколько придирчиво я отношусь к своим личным нуждам… Если ты уедешь в деревню, скажем, завтра – ты просто напросто оставишь меня без слуги! Не представляю даже, кто мог бы занять твое место! Мне придется искать кого-то… возможно, разослать письма своим друзьям – может быть у них на примете есть кто-то, хорошо обученный, способный удовлетворять мои потребности…

– Обратитесь к милорду Гарри, ваше сиятельство! Может он уступит Вам своего ненаглядного Анри? – не удержался Уилл от язвительного замечания.

Правда он тут же прикусил язык, виновато опустив взгляд и снова принимая независимый обиженный вид, но эта вспышка ревности немало порадовала его господина. Эд чуть не захлопал в ладоши, с трудом удержавшись, чтобы не расхохотаться. Что ж – значит, он на верном пути.

– Ты так полагаешь? – милорд постарался придать своему голосу искреннюю заинтересованность. – Что ж, я с ним непременно поговорю! Но пока я не найду тебе достойную замену, ты, мой дорогой, будешь исправно исполнять все свои обязанности. Может ты и простой деревенский парень, но я знаю, что ты также достойный внук своего благородного деда, а значит, не бросишь меня без помощи, просто взяв и уехав ни с того ни с сего!

На лице Уилла эмоции сменяли одна другую: ревность, удивление, неверие, возмущение. Когда граф закончил свою речь, Уильям был так распален от гнева, что даже не сразу нашелся, что ответить. Побагровевший от обиды, с приоткрытым ртом, явно, чтобы сказать какую-нибудь дерзость – юноша был так невероятно притягателен, что Эд не выдержал: быстро подошел вплотную, взял слугу за плечи и прижался к его губам голодным требовательным поцелуем. Как того и следовало ожидать – Уилл возмущенно замычал, попытался вырваться, но уже через пару мгновений обмяк, прижавшись к груди милорда, отдаваясь страстному поцелую, которого хотел – против всякой логики – не меньше, чем граф.

Но если Эдвард думал, что так легко решил все свои проблемы, он глубоко ошибался. Стоило ему отпустить Уилла, как тот снова насупился и на всякий случай отошел в дальний угол комнаты.

– Хорошо, – процедил слуга сквозь губы, не замечая, что его тон слишком дерзок. – Я буду исполнять свои обязанности СЛУГИ  пока милорд не найдет мне замену. Я сию же секунду расправлю ВАШУ постель, господин, и прикажу натаскать воды для ванны. Ваше сиятельство желает что-нибудь еще?

Граф поморщился, словно у него заныл зуб. Вот упрямый мальчишка! Ну, ничего, теперь они оба знают, что у него есть отличное средство от чрезмерной обидчивости и дурного настроения!

– Да, я желаю… – Эд намеренно проговорил эти слова таким тоном, от которого у Уильяма должны были побежать по спине мурашки: властным, обещающим… – После того как я приму ванну, ты разденешься и ляжешь со мной в постель. А теперь ступай – я устал, и ванна мне действительно не помешает.


Уиллу казалось, что он сейчас взорвется от негодования! Вот как значит – его предприимчивый господин решил, что должен иметь не только молодую жену, но и постельную игрушку – для разнообразия?! Уилл даже не выдержал и пнул по тяжелому дубовому креслу, которое, видимо, вынесли в коридор, чтобы почистить или перенести в другие покои. Кресло даже не сдвинулось с места, а незадачливый слуга ко всем своим бедам теперь еще и прихрамывал, всерьез опасаясь, что сломал пальцы на ноге.

«Он не заставит меня выполнять обязанности комнатной собачки! Или того хуже – быть как продажные мужчины, удовлетворяющие прихоти своих господ за жалование! Ему нужен слуга? Что ж – я буду слугой, в конце концов, именно это я должен был делать, оставшись вместо деда! И пусть его сиятельство поищет себе другую грелку для постели! Нашел дурачка!»

Все это было очень легко решить – пока милорда не было рядом. Обиженный несправедливым, как он считал, обращением, Уилл не желал признаваться себе, что, когда его сиятельство оказывался слишком близко, все благоразумные решения вмиг вылетали из головы юноши. Поэтому Уильям продолжал пылать негодованием и придумывать, как именно он откажет господину в ставшей привычной для них обоих ласке – вплоть до тех пор, пока вновь не остался с графом наедине в его спальне.

– Запри дверь и помоги мне раздеться.

Сегодня в голосе милорда было гораздо больше властности, чем в последние счастливые дни. Не допускающий возражений тон напомнил Уильяму самые первые недели своей службы, когда он больше боялся графа, чем обожал…

Тело гудело от нервного напряжения, пальцы не слушались, Уилл старался не смотреть в лицо господина, он хотел справиться со всеми застежками и завязками как можно быстрее и от этого, наоборот, больше путался и чувствовал себя неумехой. Его сиятельство, надо сказать, решил сегодня проявить чудеса выдержки: он терпеливо ждал, пока слуга справится со своей задачей, не сделал ни одного замечания и даже не показал вида, что его раздражает неуклюжесть своего постельничего.  Правда, когда пальцы Уилла пару раз соскользнули вниз по животу к паху графа, когда юноша пытался ослабить шнуровку на обтягивающих бриджах господина, последний подозрительно шумно вдохнул и даже, как будто, сдавленно простонал, но слуге могло и почудиться.

Наконец, взмокший от напряжения Уилл собрал одежду графа в один большой ком, чтобы развесить ее для проветривания и осмотреть на предмет загрязнений, но голос хозяина не дал пареньку ни малейшего шанса ускользнуть.

– Оставь эти тряпки, займешься ими позже. Возьми масло и разотри мне плечи и спину.
Понадобилось приложить все силы, чтобы в сердцах не шмякнуть графскую одежду об пол. Сжав зубы до болезненного скрипа, Уильям пристроил тюк из атласа, ситца, кружев и индийской шерсти на сундук рядом с сапогами милорда, закатал рукава и обреченно подошел к ванне. Как можно бесстрастно касаться этой гладкой кожи, покрытой мелкими каплями испарины, и не вспоминать, как стискивал эти плечи прошлой ночью, умирая от наслаждения, как зарывался пальцами в длинные черные пряди, почти такие же влажные, как сейчас?..

Уилл не был бездушным и расчетливым – те чувства, которые он испытывал в объятьях господина, были наполнены искренностью, идущей из самого сердца! И сейчас юноша не мог заставить свое тело оставаться равнодушным к волнующей близости мужчины, заставляющего его терять голову от одного только нежного взгляда. Бережно растирая спину графа, Уилл все больше приходил в отчаяние, понимая, что он не сможет – никогда не сможет оставаться холодным рядом с его сиятельством. Как бы сильно он не сердился на милорда, его поцелуи, ласковые прикосновения, горячее дыхание в основании шеи – всегда будут волновать Уильяма, заставлять испытывать стыдное возбуждение, желание подчиниться, отдаться…

– Мальчик мой… – услышал Уилл как сквозь вату.

Оказывается, он, погруженный в свои невеселые мысли, не заметил, как придвинулся к господину ближе, чем было нужно для обычного массажа, как превратил растирающие прикосновения в ласковые поглаживания, постепенно опуская руки ниже - на грудь, ребра и живот милорда. И сейчас озаренное желанием лицо графа оказалось так близко, что у слуги от неожиданности захватило дух.

Эд не стал терять времени даром – осторожно подхватив Уильяма подмышки, он буквально затащил мальчишку в ванну, выплескивая на пол мыльные потоки, стягивая с него намокшую одежду. Быстрее, пока изумление не вытеснило полностью из карих глаз такое трогательное, тщательно скрываемое возбуждение, пока оно не превратилось снова в недавнее обиженное упрямство. Уилл только успел возмущенно пискнуть, как уже оказался прижатым обнаженным телом к разгоряченному телу графа. Взгляд слуги так недвусмысленно поплыл, что Эдвард больше не стал сдерживаться: громко застонав, он подмял юношу под себя, вжимая в нагретую стенку ванны, приникая к приоткрытым губам нетерпеливым поцелуем, раздвигая коленом стройные бедра.

То, что они устроили – было форменным безумием. Их крики наверняка слышало ползамка, не говоря уже о Гарри, оставшегося на ночь в гостевых покоях через комнату от графской спальни. Пол превратился в живописный пруд, в котором с достоинством плавали вещи Уилла и домашние туфли Эда, сосуд с розовым маслом опрокинулся на дно ванны, наполнив комнату тошнотворно сладким запахом…

– Ты хочешь меня не меньше, чем и всегда… К чему эти ссоры, эти речи об отъезде? Разве ты сможешь жить без моих ласк… без поцелуев… без вот этих ощущений…

Эд нащупал еще недавно твердый и пульсирующий от желания член Уилла, принимаясь поглаживать его мягкими длинными движениями. Граф знал, что использует запрещенные приемы, вновь возбуждая своего мальчика, все еще пытающегося отдышаться после оргазма. Но самому Эдварду вдруг стало жизненно важно услышать, что Уилл больше никуда не собирается уезжать, что он всегда будет с ним рядом.

– Ах… ваше… сиятельство… перестаньте, прошу! – юноша вывернулся из рук господина и неловко выбрался из ванны, снова нахмурившись и став таким же несчастным, каким был весь этот вечер.

Осмотревшись и увидев, во что превратилась спальня графа и его, Уилла, вещи, слуга с отчаянием махнул рукой, сдернул с постели милорда простынь и, сердито завернувшись в нее, присел на самый краешек кровати.

– Что тебя не устраивает, скажи на милость?! – вскипел граф, также выбираясь из ванны и самостоятельно растирая влажное тело большим куском мягкой ткани. – Ведь ты же не думал, я надеюсь, что наша с тобой любовная связь заставит меня пренебречь своим долгом! Я терпеть не могу женщин, и эта женитьба у меня самого стоит поперек горла! Но я должен продлить свой род – оставить хотя бы одного наследника, приемника, который унаследует титул, земли и прочее, что причитается графам Шеффилдским! Сожалею, что не оказался таким же простолюдином, как и ты – чтобы можно было устраивать свою жизнь, руководствуясь только своими желаниями! И теперь ты будешь обижаться на меня за это?! За то, что я, к несчастью, оказался знатным вельможей, обремененным чувством долга?!

Граф уже почти кричал. Он и правда сильно разозлился на своего любовника, разыгрывающего из себя оскорбленную обесчещенную невинность, не желающего понять, каково приходится самому милорду, всю жизнь вынужденному поступаться своими желаниями. Эд выкрикивал обличающие слова, мечась по затопленной комнате, словно разъяренный тигр, одновременно распахивая шкафы и сундуки, доставая и швыряя Уиллу свои старые штаны и сапоги, вместо его, промокших насквозь. Юноша, молча, натягивал на влажную после ванны кожу слишком свободную одежду, стараясь не давать воли злым слезам, которые снова жгли глаза. Но как только в пламенной речи господина возникла пауза, Уилл нашел в себе силы встать с кровати, осторожно ступая по мыльным лужам пройти до двери, и, не глядя больше на милорда, выскочить в коридор.

И снова он брел по ставшему таким родным замку, глотая слезы и ничего не видя перед собой. Утыкался лицом в пыльные гобелены, развешенные на стенах, и давился рыданиями, не находя выхода – уже понимая, что граф прав: они не смогут друг без друга. «Но и так… так я тоже не смогу!.. Не смогу делить Вас… знать, что Вы… прикасаетесь к кому-то еще… шепчете те же слова, целуете так же… как меня накануне… ждать, когда ОНА наскучит и придет мой черед!»

Уильям не сразу понял, что чья-то властная рука поддерживает его за плечи, не давая сползти на пол и свернуться в клубок. Кто-то сочувствующе похлопал юношу по спине, а затем решительно утянул в незнакомые покои.
 
– На-ка, глотни. Оно хоть и холодное, но тебе будет полезно, – голос графа Гарри звучал успокаивающе и заботливо.

Уилл принял из рук полуодетого гостя бокал, отпил пару глотков вина, закашлялся, пролил остатки на свою чистую одежду и совсем расстроился.

– Ну-ну, прекрати реветь. Ну, ты же не маленький, в конце концов! И не такая уж непоправимая беда приключилась! Представь, а если бы наш король объявил войну?! И Эдварду пришлось бы – да-да, не смотри на меня с таким ужасом! Он у нас еще и почетный маршал королевской гвардии! А тут – помилуй Бог! – всего лишь маленькая кратковременная неприятность!

Уилл возмущенно захрипел, пытаясь возразить против «маленькая» и «кратковременная», но саднящее горло и так не вовремя начавшаяся икота не дали ему произнести ни слова. Гарри участливо похлопал слугу по спине и беспечно пожал плечами.

– Что страшного в том, что Эдвард женится на какой-нибудь знатной дурочке? Ну, положим, ему иногда придется выполнять супружеский долг, – граф настойчиво удержал готового вскочить Уильяма и продолжил, как ни в чем не бывало. – Но ведь ТЫ-то будешь точно знать, что делает он это безо всякого желания, и даже, уверяю тебя – с трудом перебарывая брезгливость и отвращение. И будет спешить как можно скорее покинуть супружеское ложе, чтобы оказаться в ТВОИХ объятьях, забыться в твоих любящих руках, почувствовать себя счастливым, целуя твои губы…

Уилл затаил дыхание, невольно розовея, представив себе полуодетого хозяина, тайком прокрадывающегося в каморку слуги, чтобы с довольным вздохом прижать его к себе…

– Пойми же, глупый, Эдвард должен жениться и родить наследника – иначе род графов Шеффилдских, насчитывающий более чем пятисотлетнюю историю, просто прекратит свое существование. И старый граф – отец Эда – составил завещание таким образом, что если твой разлюбезный хозяин не женится не позднее тридцати лет, он лишится всего – титула, земель, привилегий – вместо него наследником будет объявлен какой-то сумасшедший двоюродный дядя, который уже успел пустить по ветру и свое состояние, и наследство супруги. Он разорит графство за пару лет – здесь воцарится запустение, люди будут вынуждены искать другую работу… Неужели ты этого хочешь?

Уильям слушал страшные пророчества, сидя ни жив ни мертв. Он и не думал, что все действительно обстоит так… серьезно, что треклятая женитьба милорда может спасти и этот замок, ставший ему домом, и дорогих его сердцу людей, трудящихся здесь из поколения в поколение…

– Посмотри на своего господина, упрямый ты малый – разве ты видишь, что он так жаждет привести в дом супругу?! Разве он похож на бесчестного человека, который лишь играет твоими чувствами скуки ради? Эдвард любит тебя, дурака, и страдает – видя, что причиняет тебе боль. Да и ты ведь, признайся, не просто получаешь удовольствие от плотских утех, не так ли? Твое сердечко не начинает ли быстрее биться, когда только ты видишь своего господина? Так признай, что вы не сможете друг без друга, и твое упрямство ранит вас обоих, увеличивает и без того тяжкий груз, выпавший на долю твоего хозяина. Стоит смириться и поддержать Эдварда – и продолжать дарить ему ласку и любовь, чтобы хоть как-то скрасить незавидное житье твоего милорда.

К концу поучительной беседы с графом Освальдским Уильям уже знал, что делать. Обида, отравляющая его существование последние часы, почти совсем исчезла, уступив место жалости и чувству вины. Посмотрев на злосчастную женитьбу своего любимого хозяина под другим углом, показанным ему любезным графом Гарри, Уилл ужаснулся, каким эгоистичным и неблагодарным он был. И сейчас, как только сиятельный гость закончил свою речь, юноша вскочил, с трудом сдерживаясь, чтобы не накинуться на графа с благодарными объятьями.

– Спасибо Вам… ваше сиятельство, я… Можно, я пойду? Мой господин ждет…

Юноша покраснел, понимая, что граф Гарри прекрасно осведомлен, зачем именно его ждет господин, но гость лишь довольно улыбнулся и кивком позволил слуге удалиться.

– Ох, Эдвард… Ты вовек не расплатишься со мной за мою доброту, – ласково ворчал Гарри, взбивая подушку и чувствуя себя совершенно вымотанным.

Однако сон не шел, и граф уже решил было совершить паломничество на кухню за вином и булочками, как тут же услышал легкий нерешительный стук в дверь. Заинтересованно подняв светлую бровь и даже не потрудившись одеться, гость распахнул дверь в свою спальню, узрев за ней мило смущающегося розовощекого конюха, так энергично накануне во дворе ворошившего душистое сено. Пока парень мычал, силясь придумать причину, по которой оказался у гостевых покоев далеко за полночь, Гарри, посмеиваясь, втянул его в комнату, тут же по-хозяйски шлепнув по упругой ягодице и повелительным жестом указав на постель. Судя по явному облегчению в глазах конюха, они поняли друг друга без слов.


Уилл осторожно приоткрыл дверь в спальню господина и со смесью вины и облегчения увидел, что граф крепко спит, раскинувшись на всю кровать, зарывшись лицом в подушку. Стараясь не шуметь, юноша стянул сапоги, закатал до колена штанины, затеплил всего одну свечу в дальнем углу и принялся уничтожать последствия выяснения их с милордом отношений накануне. Мокрые тряпки, конечно же, шумно хлюпали, потоки воды с них текли в ведро как назло слишком шумно, но граф не проснулся, за что Уильям был ему бесконечно благодарен. Выставив ведро с тряпкой в коридор, ополоснув руки и лицо и приоткрыв окно, чтобы поскорее выветрить стойкий розовый запах, Уилл не без дрожи в руках тихонько скинул с себя одежду и словно вор пробрался в господскую кровать. А расслабившись, наконец, и осмелев – прижался сбоку к своему господину, и был тут же утянут в крепкие объятья, обвит сильными руками и ногами, раздавлен тяжелым телом – чтобы счастливо вздохнуть и потянуться навстречу желанному благодарному поцелую.