Бетховен

а вот иногда просыпаешься с ощущением, что бетховен - мужчина всей твоей жизни. твое тело, ум и душа (что за не-со-звуч-ные понятия/слова?) отвечают на его музыку, отвечают на нее с ужасом, с замиранием сердца в кончиках пальцев. просыпаешься и понимаешь, что все твои надуманные принцы - это мелкоштучный товар, а вот это человек - человечище, он же такой, что даже его музыка не в силах была высказать. он такой, что себя радом с ним не чувствуешь, себя рядом с ним выдумываешь - и то не хватает сил.
просыпаешься с комком в горле, со страхом в желудке, с паникой в желудях, рассыпанных на подоконнике - и осенью, которая все никак не уйдет.
просыпаешься, ворочаешься, сбиваешь простыни и одеяло, пытаешься вздохнуть полной грудью, а дыхание лопается на самой верхней ноте - ты, кажется, фальшивишь и просто хрипишь.
я сегодня проснулась, как обычно, с недосыпом в карманах, с отсутствием любви в рюкзаке, у двери, под шкафом. я сегодня проснулась и поняла, что, наверное, я круглая дура, что мне еще жить и жить, что напридуманные принцы та же ерунда, что и единороги в черно-белую клетку.
я проснулась, чтобы вымести всякие сказки из своей комнаты (что поделаешь, они все еще живут здесь, им хорошо, любви-то тут нет и не было, тут не спугнешь фею страстными объятиями, а гнома - игривым вздохом). я проснулась, чтобы сказать всем своим бабочками, великанам, синим птицам, щелкунчикам, волшебницам и белоснежкам, что сегодня они пускай ищут другой дом, пускай уходят на свою антарктиду, на свою атлантиду.
а приведу сюда не очень красивого, не очень бравого, не очень сильного, но приведу. открой дверь, скажу - заходи. он зайдет и мы пустимся в сумасшедшие пляски на узком диване, а потом я сварю ему кофе, а потом окажется, что он женат.
"напридуманные принцы в тысячу раз благородней" - я найду под пудреницей записку и буду долго вертеть ее в руках, даже не плача в зеркало.
а потом будет второй и третьей, и у меня уже будут мозоли на глазах - я буду за ними прятаться, за этими мозолями, чтобы не видеть, что все они очень жалкие и что я, кажется, продала себя за бесценок, и мои тридцать красных конфет не стоят моей старой гвардии.
но будет поздно.
они все забьются по щелям, отсудят себе по пенсии от своего короля, как особо заслуженные, как особы заслужившие, и буду ходить друг другу пить чай, жаловаться на больные кости, на старые раны, на продухи в полу и плакать по великанам, которые даже адреса обратного не оставили - где их теперь искать? обрастут мхом, потом травой, потом кустами - на них будут пастись козы, а ведь великаны - они такие обидчивые - возьмут и поумирают от тоски.
все мои напридуманные принцы быстро состарятся, сморщатся, высохнут - и улетят. их, возможно, примут за сухие листья и сложат в гербарии, и дворник сметет их метлой и выкинет вместе с мусором, или они так и останутся лежат на земле, а за зиму и сами станут землей, и весной на них вырастет трава.
и меня не будет мучить совесть, потому что я стану совсем бессовестная, а потом я тоже начну пить чай, у меня заболят кости, меня съедят сквозняки, я ссохнусь и умру от тоски.
и никогда больше не проснусь думая, что бетховен - мужчина моей жизни, потому что никто его мне больше не сыграет на хрустальных рюмках, полных живой воды.
2009