Страсть к путешествиям и путешествие по страстям

                Все события и персонажи реальны и я об этом не жалею.
                Я.
 
     Киль-хардаш...так называют друга по путешествиям. Это я знаю точно, потому что слямзила фразу у моего любимого Куприна, правда не помню на чьем языке друг называется именно так. Впрочем, язык путешествий, как и язык любви не имеет определенной языковой группы и легко переводится с помощью жестов, мимики, звуков и мыслей. Этим летом  мой киль-хардаш - Юлька, спортивно-пружинящая с мальчуковой стрижкой и длинной белой челкой на один глаз, страдающая дуализмом любви к мужчинам и их деньгам. Хотя для меня это не важно, у нас с ней одно на двоих чувство юмора, взлетное настроение, неприличный смех, зуд в ладошках и пятках на страсть по приключениям и путешествиям. Это она меня вытащила в Бодрум,  остров в Турции, совсем рядом с греческим Косом. Видя, как я морщусь при слове "Турция" Юлька категорично заявила: "Дурында. Бодрум это не Турция, это даже больше Ибица". В чем, в чем, а в путешествиях она знает толк: шесть языков, тридцать стран с любовником почти в кажой стране и румынско-модавская кровь с пропиской в Киеве. "Только обещай мне, что море будет чистое", - я заглядываю в ее серый глаз. "Обещаю. И большое чистое море и большую чистую любовь. Ты - красивая и рыжая, а таким всегда везет на море и на любовь". Юлька хитро улыбается и лохматит мне челку...
Ууууух, наконец-то мы добрались до моря через легкие ватные облака, дьютиковый мартини, через плотное марево жары и смуглые турецкие кордоны. Господи, какое море! Не обманула  таки чертовка. Эгейское море прозрачное, нежно зеленое с серой искрой и прохладное, как свежая чистая простыня. На таком море мне и любовь ни к чему. Можно до головокружения нырять с маленького пирса, обниматься с легкой водой и валяясь на огромных разноцветных пляжных подушках смотреть на крошечные белые домики Бодрума, белые, лиловые, розовые олеандры и крепкие репки пальмочек.
Через пару дней Юлька ехидно вежливо интересуется "Так к чему тебе любовь или ни к чему?!"  Она уже знает, что я ныряю не только в зеленое море, но и в зеленые глаза, точно такие же как море, с серой искрой. "Удивляюсь я тебе, милая", - почти напевает Юлька, - ". Ты всегда усложняешь простое и упрощаешь сложное. Как ты умудряешься в Турции найти аргентинца, еще и с зелеными глазами и вместо секса затеять бразильский сериал со страстями. Тебе обязательно надо страсти-мордасти. Чтоб **** и плакал от счастья что ли?!! ". Я серьезно киваю головой: "Ебал и плакал от счастья." И ржу минут пятнадцать мысленно представляя эту картину." Юлька не может без гадостей. А я могу.., у меня здесь крылья, поэтому мне кажется, что я все могу: лететь на скутере по ночному Бодруму, объезжая пробки. Странный город - пробки только ночью - с 11 вечера до 4 утра. Могу прыгать ошалелой козой в фонтанной дискотеке Каликарнаса, где вместе с тобой еще 3 тысячи человек в огромном амфитеатре поюще кричат: "Сеееекс он зееее бииииич!!!!". Могу плавать в рассветной дорожке солнца, могу слушать джазовый концерт на набережной, танцевать пачату прямо на пляже. Могу почти все, кроме того, чтобы удержать это все в своей жизни. События текут, просачиваются сквозь пальцы, царапая ракушками встреч линии твоей ладони. Даже если больно, мне не хочется зажать ракушку в кулак, я люблю когда руки свободны, тогда у меня остается иллюзия полета.
Блаженство хамама можно сравнить только с очищением души на исповеди. Это я так придумываю, потому что исповедовалась только раз, на первом замужестве. Единственным найденным мною тогда грехом была  досрочная перед свадьбой беременность. Батюшка выслушав нехитрое покаяние только погладил  по голове и великодушно простил и меня - падшую невесту и маленький мой животик. И теперь, пройдя двухчасовое омовение, пилинг, балдение  в джакузи и аромассаж я чувствовала себя точно как тогда в церкви - блаженно чистой грешницей. Грех был в том, что и хамам и предшествующая ему прогулка на яхте и зреющий на горизонте ужин были исключительной шарой, оплаченной звонкими турецкими лирами Юлькиного пузатого поклонника. Я часто задавала Юльке вопрос кого она больше любит мужчин или деньги. Вскинув парус белой челки, Юлькин второй глаз выныривал на свободу - для ответа на серьезный вопрос она всегда смотрела на собеседника в оба: "Не знаю, зайка, этот вопрос мучает меня с момента моего полового рождения. Но то, что моя земля имеет форму шары ты знаешь точно". Конечно знаю, Юлька всегда била меня по рукам, когда я вытягивала деньги в присутствии мужчин. "Феминистка,"- шипела она, - "испортили национальных мужиков деньгами, не трогай хоть турецкий контингент".
А хамам и вправду был хорош. Огромное здание в виде мечети, богато украшенное изнутри бесчисленных залов коврами, мрамором, римскими колоннами и, в общем, довольно неплохими картинами с одалисками. Лежа на круглом мраморном диске парилки Юлька потела и усилием воли удерживала себя, чтобы не вскочить и не выбежать в прохладу - нужно впитать в себя шаровой тяжелый пар до самой последней капельки-монетки. А я разглядывала  бесконечно высокий прозрачный купол, медные тяжелые краны и старинные тазы с холодной водой. Эхо было такое, что даже упавшая капля гулко отзывалась мелодией упавшей звонкой монеты, и пена скользила по телу с шепотом волны, и жесткие руки постаревшей глазами банщицы выстукивали на спине мелодию жаркого восточного полудня. Почему после чистоты люди всегда погружаются в грязь? Может им тяжело выносить на себе легкость бытия, а может потому что земные удовольствия сильнее липнут именно на очищенное тело, о душе уже и не говорю. Сегодня мы гостили  у Юлькиного аркадаша. Шара обрела конкретную форму объемистого турецкого пузика и волосатых ног. Что ж..Это ее выбор, и по-моему, ей всегда нравилось, что выбор есть. Одноглазая коллекционерка удовольствий, шары и анедотов.
Я курила на балкончике уютного бодрумского домика, переглядывалась с местными старушками, слушала оглушительный птичий хорал возле мандариновых деревьев, еле слышное сопение внутри дома  и думала о лете и о нем.  Если лето это маленькая жизнь, то жить в нем нужно так, чтобы хотелось умереть: расплавиться на солнце разноцветной медузой, врезаться в  камни белогрудой чайкой, утонуть во всех прозрачных, мутных, теплых, прохладных дождях и морях, разбиться о ночную звездную стену неба. Умереть с отчаяньем последнего лета, как будто в твоей жизни больше не будет тепла... Вот так я умираю каждое лето. Умираю с вожделением, безоглядно, остервенело глотая раскаленный воздух и соленый пот. Распускаю волосы озерной тиной, вытягиваюсь русалочьей песней на песке и тяну с собой на дно заблудшие души летних моряков. Мне тоскливо там на дне одной, а мужская душа горит под водой еще ярко и недолго. Ровно на последний вдох, когда вода заполнит и разорвет тебе легкие тысячами голубых краснеющих воздушных шариков...
Интересно как горит его душа, моего зеленоглазого малознакомца? Мы встречаемся с ним каждый день – нечаянным касанием и молчаливым разговором взглядов через дебри его словесной ерунды с Юлькой. Он садится к нам за столик в отеле и беседует с Юлькой, не отрываясь глядя мне в глаза. Почему с Юлькой? Для меня это загадка. Юлька говорит, что он меня боится, а значит уже любит. «Зачем тебе лицо ангела?», - спрашивает он меня неожиданно. Я теряюсь… «Я люблю тебя, ты пойдешь сегодня вечером со мной в ресторан?». «Нет», - отвечаю я. «Мне не нужно лицо ангела. Оно только мое». Юлька закрывает мне рот ладошкой и я позорно рада, что не успела сказать второе нет.
Мы сидим вчетвером в маленькой кафешке на набережной. Юлька  закинула ноги на кресло твоего друга и жмурясь от двойного удовольствия пьет его текилу. А я разливаю бокал с соком на белый диван, который стоит почти в воде, прямо на гальке, потому что от мерцания свечек на столе, миллиардов огней города на земле  и звездных гвоздей на небе у меня все плывет перед  глазами. И еще потому ты рядом, потому что от тебя веет теплом и запахом. Теплом и запахом моего мужчины, я всегда своих узнаю именно так.
А потом мне было до жути страшно лететь с тобой на литом стройном куске железа по маленьким горбоносым улочкам. Страшно, невероятно хорошо и до отчаяния жарко прижиматься к широкой спине, вбирать в себя мурашки твоего тела пополам с ветром, сидеть на корточках под древними мельницами на самой высокой горе Бодрума и прощаться  у двери номера, выдергивая свою руку из твоей и выдирая себя от тебя, а может себя от себя.
___________________________________________________
Почему всегда в общении с людьми, даже на отдыхе, вкрапляются нотки политики и межнациональных особеностей? К нашей радости в отельчике почти не было дорогих соотечественников. Два москвича не считаются, даже не считаются за людей после их радостного приветствия на пляже "О! девочки, Украина? Хрещатик-объездная?". "Чемодан-вокзал-Москва. До свиданья мальчики." Зато приехала грузинская группа , танцевальный ансамбль, в составе 10 человек и ГЭоргЫя. Они выдавали перед ужином такую кукарачу с лезгинкой, что красномордые англичане радостно потели перед бассейном, еще усиленней выжимая из себя пивную слезу на татуированных боках. Чудные ребята, мы крепко с ними подружились, особенно после четвертой рюмки чачи. Лейла с Викой душевно напели "Місячну ніч", смешно коверкая украинские слова. И конечно подружились с ГЭоргЫем. Я нашла его мирно спящим на нашем балконе, чудовищно захламленном обрывками местных цветов. В ответ на мой дружеский пинок Гэоргий неторопливо открыл грузинский глаз и пояснил, что пришел нас будить, чтобы встретить рассвет,  постеснялся кидать в окошко камнями, а потому кидал цветочками, но устал и влез к нам на второй этаж. "Чтобы кинуться к нам в окно?", - вежливо поинтересовалась я. "Нэт", - так же вежливо ответил мне Гэоргий, - "Патаму что у нас должны бить особие отношения...." . Он лежа на балконном полу, поднимает глубокомысленно палец вверх: "Паааалитиииические! Грузия-Украина". Странный парень, молодой, очень красивый, живущий с родителями уже 6 лет в Лондоне и  полностью оторванный от реальности, как потом выяснилось, не без помощи забористой турецкой травы.
Много крутится в голове бодрумских событий, и все вокруг одного витка спирали, о котором почему то не хочется писать. Как могут быть вместе такие разные люди? Ты почти не пьешь, не куришь, цыкаешь на мой четвертый бокал маргариты, зато нежно проводишь пальцем по мундшутуку, чтобы нечаянно задеть пальцы. Ты не всегда меня понимаешь - мы беседуем с тобой на диком птичьем языке: английский, пара выученных мной турецких слов и твой хромающий на на ноги, руки и голову русский. Я все время пытаюсь от тебя сбежать, благо Юлька выискивает новые развлечения со скоростью удирающего от меня лета...
Вечер островной музыки на Мануэла-бич.. Одновременно звонкая и хриплая  певица, с кожей чуть светлее бодрумской ночи, легкие звуки, скользящие по бедрам, Юлька поливает себе лодыжки мохито: "Чертовы турецкие комары! Надо бы коньяком полить, так не будет зудеть."  Мы выходим на дорожку между пляжем и дансингом, тут меньше людей, танцевать удобнее и ветерок, и видно море. Хотя здесь отовсюду видно море. Танго...забавно, на островах тоже танцуют танго? Юлька хватает меня за руку, вытягивает в свою ладонь  и мы танцуем с ней танго, конечно с розой в зубах, которую Юлька уже у кого-то нагло забрала. Танцуем прямо  на песчаной дорожке, пьяно врезаясь в пальмы, под бурные аплодименты и свист турок. Странно, когда вокруг тебя так много жадных мужских глаз так приятно танцевать танго с женщиной.
Ты почти отбираешь меня у Юльки. Нашел все таки...Юлька обиженно дует губы и идет пить с двумя стеклоглазыми голландцами. Те уже порядочно набрались и не стесняясь пялятся на ее коленки, торопливо заказывая для Юльки текилу. Дураки! В ее хрупкие 55кг  вливается столько, что не снилось боцману Летучего голландца, так что спать вам голубчики в обнимку на пляже, а не с украиниш мадам. А я возвращаюсь к зелени моря и глаз, только ночью и то и другое кажется глубоко черным.
Плавать голой по ночам это словно заниматься любовью с незнакомым желанным  мужчиной. Ты пришла к нему на запах, на дыхание, на его и свой голод тела. Тебе все равно, что он думает о тебе - ты знаешь, что он хочет, хочет того же что и ты. Ты раскачиваешься птицей на глади его волны и наслаждаешься тем, что можешь в любую секунду взмыть в небо, а можешь нырнуть в него, заполнить собой пустоты клеток и мембран, вцарапать себя в его грудную клетку, оглохнуть от собственного крика и мягко опуститься на дно...обняв его за теплую шею. Только не смотреть в зеленые глаза, накинуть на них вуаль  поцелуев, чтобы не увидеть в них имя. Я не хочу знать твое имя. Я его не знаю, не знаю, не знаю…..Я каждый раз его забываю и боюсь даже здесь, в моем белом пространстве листа вписать его…

Мы с Юлькой исследовали еще три близлежащих пляжа, отличные места, правда платные. Лежак 10 долларов, зонт - 10 долларов. Проблема платы решается легко: Юлька на просьбу заплатить за место демонстративно снимает верх от купальника и начинает вести долгие украинско-турецкие переговоры с пригвожденным к месту противником. В ход идут украинские новости, упадок экономики, кивок в сторону ближайшего отеля, покачивание загорелой ногой перед носом и весь арсенал турецких слов. Я в переговорах не учавствую - у меня своя битва, битва со сном и горячечным бредом последних дней, в котором я пребываю. Юлька пытается подключить меня, как английского парламентера, но глядя в ошалелые глаза тихо хихикает: "Джаным-беным Яникаааа, слааадкий мой. Кстати, а где твой сладкий? Пора бы уже и пожрать, пусть что нибудь закажет, меня тошнит от отельной еды".  Я улыбаюсь: "Он пошел за газетой". " Чего, чего??", - Юлька таращит глаза. "Того, того...Сейчас мы узнаем политические новости Турции"...
Ты все воспринимаешь всерьез - и то, что я интересуюсь политикой, и то, что у Юльки сломались босоножки, и то, что я безумно люблю серебро. Впрочем мне фаркэтмэс, все равно...смешно, но слово "фаркэтмэс" больше напоминает грубоватый аналог "похую". Гораздо сложнее то, что я получаю так много информации о тебе, лишней информации: ты аргентинец только по маме, у тебя с отцом маленький отель  в Гюмбете, ты жутко гордишься своей срочной службой на границе с Ираком и  смешно выглядишь на фотках в форме.
Я понимаю твой характер, злюсь на твою ревность, иронизирую над пристрастием к футболу и вкусной жратве, знаю, что ты любишь и что не можешь терпеть...Иногда мне кажется, что ты совсем наш, вернее мой..Господи, где ты бродишь с этой дурацкой газетой, я скучаю уже целых пол часа. Юлька заканчивает мысленный подсчет, сколько за день можно слупить с лежаков-зонтов и глубокомысленно резюмирует: "Нужно брать в аренду этот пляж у Бодрумского горсовета". Ага, конечно нужно, наверняка Бодрумская мерия побратим Киевской. "И кстати, слаадкий мой," - орет она увидев на горизонте знакомую фигуру с газетой: "В Киеве отвратительный айран. Может нам наладить там продажу настоящего турецкого?". Я всматриваюсь в чуть горбоносый профиль Юльки с призраком над его чертами турецко-поданного Бендера...
 
Последний вечер, завтра у меня самолет. Я лежу с тобой в обнимку на пляжных диванах Мануэла-бич и пытаюсь собрать осколки себя, развеянные по ночному небу, утонувшие в море и твоих глазах. "Куда ты потом?" "В Бердянск, к сестре, она там отдыхает". "Мне откроют визу в Бердянск? Это долго?". Я представляю твою экзотическую морду в азовском пансионате по профсоюзным путевкам и начинаю хохотать. Ты обижаешься. Чего ты так не научился, так это понимать мои шутки и почему я делаю "один день мужчина - счастливый, один день - несчастный". Боже я сама уже не знаю, когда я несчасный, когда счастливый.
    "Ладно, тогда я сниму виллу на сентябрь и ты приедешь с Юлькой. Да?". "Да. Я приеду с шефом, он как раз возвращается из отпуска и точно меня никуда не пустит".
"Я хочу пятерых детей. Да?". "Да, дети и домик у моря", - я растягиваю скулы в улыбке так туго, что сейчас порвутся. "Я ненавижу тебя за то, что ты влазишь в мои давние мечты, невозможно вкусно пахнешь и воспринимаешь все всерьез".
  "В крайнем случае," - деловито сообщаю я, - "Ты всегда сможешь найти себе еще парочку "мой сладкий", сезон ведь еще не окочен". Ты разворачиваешь меня лицом к себе и четко, без акцента проговариваешь: "Зат-кнись. Заткнись-заткнись-заткнись." Почти кричишь. Я плохо на тебя влияю - учу русскому языку и русскому характеру.
 
Ты улыбаешься всю дорогу, до самого паспортного контроля и я улыбаюсь...У нас одна улыбка на двоих - приклеенная сине-зеленой волной, она смоется раньше, чем сойдет загар и закатится солнцем за далекий греческий остров Кос. Сен бени севьоорум - почти на итальянском, язык страсти к путешествиям и путешествия по страстям...