Времена и судьбы - Шацкие

                Исай Шпицер, Мюнхен
               
   
        В этих заметках история одной семьи. В основе её воспоминания Владимира Шацкого, бывшего малолетнего узника минского гетто, с которым я познакомился в еврейской общине Мюнхена.

       Семья
       Родители Владимира родом из местечка Логишин, под Минском. Его мать происходила из религиозной семьи, где все мужчины из поколения в поколение были раввинами. В последнем колене по материнской линии было 8 детей: два сына и шесть дочерей. Разумеется, что сыновья тоже стали раввинами. И когда в 20-х годах прошлого века в Советском Союзе начались гонения на религию, эти раввины вместе с семьями уехали из страны. Один из них был главным раввином Швейцарии.
        Сестры же остались в Минске. Их постигла трагическая участь. Лишь матери Владимира с семьей удалось бежать из Минска в первые дни войны. А все её сестры и их семьи погибли в минском гетто.
        Отец Владимира Шацкого, Натан Борисович (Нисон Беркович), в 20-е годы работал в Минске метранпажем в еврейской типографии и в  свободное время занимался разработкой стенографии на языках идиш и иврите. В своё время он окончил иешиву, а затем, совмещая работу и учёбу, окончил еврейский факультет Минского педагогического института, по окончании которого несколько лет проработал директором еврейской школы в Минске. А когда в начале 30-х гг. по всей стране начали «свертывать» еврейскую жизнь, закрывать еврейские учреждения, он перешёл на ту же должность в обычную общеобразовательную школу и проработал там вплоть до 1941 года. 
В 1928-м году в Минске проходил П-й съезд еврейских культработников,  и Натан Шацкий со своими учениками стенографировали выступления его участников.
Сын Владимир  появился на свет в 1939-м году.
         
     Война
     Незадолго до начала войны Володю отправили в ясли. И, когда гитлеровцы 24-го июня стали бомбить Минск, Володины родители, взяв двух старших сыновей, одному из которых было 15 лет, а другому 11, ушли в лес, чтобы переждать бомбёжку - бомбоубежищ в Минске практически не было. В лесу они провели два дня среди многих таких же горожан, врасплох застигнутых войной. И там же стали обсуждать возможность эвакуации. Володина мама решительно отказывалась эвакуироваться, мотивируя тем, что в яслях находится младший сын. Но когда ей сказали, что все детские учреждения будут в срочном порядке эвакуированы, она согласилась.
    Но организованной эвакуации в Минске не было, и большинство людей стали уходить из города по минскому шоссе, которое вскоре оказалось захваченным гитлеровцами. Другие же беженцы уходили лесами в сторону  Могилёва. Шли пешком, проходя в день 25-30 километров.  Их путь длился около двух недель. В Могилёве семье Шацких удалось сесть в поезд, уходящий на восток и в конце концов оказаться на Урале, в городе Златоуст. Там родители и старший сын пошли работать на завод.
   Что же касается яслей, где находился Володя, то организованного выезда из Минска у них не получилось. Немецкий десант перерезал минское шоссе, и все беженцы вынуждены были вернуться обратно в город. В этих же яслях вместе с Володей находился его двоюродный брат, сын маминой сестры Беллы. И ей вместе с её сыном отдали и Володю. Таким образом, все они оказались в гетто. Около года Володя находился в гетто вместе со своей тетей и двоюродным братом, и той каким-то образом удалось 3-хлетнего мальчика подкинуть в детский дом.
     По оценкам историков, через минское гетто прошли более ста тысяч человек. Оно было вторым по численности после львовского на территории Советского Союза. Большинство из узников гетто были уничтожены, и лишь небольшой части удалось спастись. Кто-то ушел в лес к партизанам, кого-то прятали, рискуя жизнью, местные жители. Дети постарше выбирались из гетто сами. А дальше - кому как везло: кого-то прятали, кого-то выдавали. Удалось вывести из гетто около трехсот малышей, которые никуда не могли уйти сами. Их просто подкидывали в детские дома.
    Теперь о том, как складывалась там их жизнь. Конечно же, Володя Шацкий (в детдоме он был назван Вовой Куделька) был слишком мал, чтобы помнить все подробности своего пребывания в детском доме.  Уже, будучи взрослым,  он смог познакомиться с архивными документами гестапо,  встретиться с некоторыми из уцелевших детдомовцев. В частности, с Анной Гуревич, которая опубликовала свои воспоминания под заголовком «Признана нежидовкой», а также бывшими работниками «своего» детского дома, из чего он узнал многое, что происходило в его стенах.
    А происходило следующее.
    Немцы обращались с детьми-детдомовцами бесчеловечно: забирали у детей кровь для своих раненых солдат, ставили на детях эксперименты, скудно снабжали продуктами.
    В архивах гестапо были обнаружены документы, из которых следовало, что заведующая детским домом выдала немцам 40 еврейских детей. Её потом судили. В архивах белорусского НКВД  хранятся протоколы её допросов.
    Оккупационными войсками в Минске была создана расовая комиссия, которая по форме черепа, носа, по цвету глаз и волос выискивала «скрытых евреев».  А Володя в детстве был  голубоглаз, имел светлые волосы. Но самое главное - он не был обрезан.
    Возвращаясь к деятельности расовой комиссии, следует сказать, что эта комиссия признала евреями и некоторых нееврейских детей. Когда какой-нибудь ребёнок вызывал сомнения у комиссии, его в течение суток умерщвляли. И были случаи, когда в евреи «попали» несколько ребятишек – украинцы, грузины, армяне. Все они были уничтожены.
     Есть свидетельства одной женщины, москвички, ныне покойной, которая в это время находилась в одном детдоме с Володей, что был издан приказ оккупационных властей г. Минска, согласно которому продукты выделялись только на крещёных детей. И всех еврейских детей, находящихся в детдоме, срочно крестили.
    Но и это не спасало детей от полуголодного существования. Эта женщина рассказывала, как её крёстная старалась как-то подкормить её, приносила кое-что съестное – сухарик, кусок чёрствого хлеба. Она стригла девочке волосы,  так как они  были тёмными и вьющимися.
    А к  Володе никто не приходил, и он вынужден был добывать сам себе пропитание. Он  вспоминает, как лазил под колючей проволокой  на немецкую кухню и воровал там мороженую картошку.
   Когда после освобождения его впервые накормили вареной картошкой с американской тушёнкой, он был изумлен тому, что такая пища существует в природе.
   Все воспитанники детдома страдали авитаминозом, рахитом, дистрофией. На одной из фотографий, сделанной сразу после освобождения, видно, что у Володи на голове колтун из слипшихся от гноя и болячек волос.
   Самой распространенной болезнью у детдомовцев была дизентерия. И умирали дети в основном от нее.
    А ещё эта женщина рассказала ужасную историю, которую следует знать, чтобы понять, как тогда спасали детей. Это случилось в мае 44-го. Советские войска уже вошли на территорию Белоруссии, до освобождения Минска оставалось чуть больше месяца. Старшую группу ребят приказали срочно доставить на железнодорожный вокзал. Там формировался эшелон с каким-то важным грузом. Для чего немцам понадобились дети, никто не знал. Но воспитательницу, которой поручили привести детей, стали одолевать предчувствия, что эти дети назад в детдом не вернутся. По дороге на вокзал она решила зайти с детьми в церковь помолиться. А надо сказать, что немцы не выделили никакой охраны, видимо, не опасались побега со стороны маленьких детей.  После молитвы дети разбежались. Но разбежались не потому, что были напуганы, просто они были голодны. А повсюду пышно росла трава, другая растительность, которую голодные дети тут же принялись поедать. Когда же воспитательница собрала, наконец, детей и привела на вокзал, оказалось, что эшелон, в котором должны были увезти детей, ушёл, и детей вернули  в детдом. А фашисты за невыполнение приказа расстреляли воспитательницу на глазах у детей и три дня не разрешали её похоронить.

     Как мать нашла Володю.

     Это она подробно описала в письме своей подруге, копия которого имеется в Ахиве. Приводим его с некоторыми сокращениями:

«...Ниночка, ты у меня спрашиваешь, какова была моя встреча с Вовочкой. Поверь, Ниночка, что такая встреча не подается описанию, вообразить это только можно и тоже трудно, но все же я тебе напишу, как я его нашла. Когда я после тяжелой 22-х дневной поездки приехала в Минск, заехала к себе на квартиру.  Квартира занята чужими, и мне нет места присесть. Я попросила разрешение поставить чемодан, не отдохнув и  не присев ни секунды, я отправилась в ясли, где оставила Вовочку. В яслях я нашла ту заведующую, которая воспитывала Вовочку. Первая встреча была ужасная. Я кричала с последними моими силами – где Вовочка? Ответ был краток: «Ваша сестра, Белла Абрамовна  Рубинчик забрала его». Сестра погибла, и она считает Вовочку тоже погибшим. Теперь можешь представить мое состояние. Когда меня привели в чувства, я почувствовала такую слабость и попросила, чтобы дали мне кусок хлеба подкрепиться, чтобы я могла как-нибудь добраться до квартиры, где жила Белла и узнать хотя бы, когда и как они погибли. Правда, они меня покормили, и я набралась храбрости пошла. Теперь, Ниночка,  как тебе передать мое появление на порог, где жили последние дни моя любимая сестричка с ее детишками. Опять та же история… крик, обморок. Хозяйка узнала меня по Белле, целовала, кричала и больше не помню. Но потом, когда я пришла в себя, она мне заявляет: «Ваш Вовочка в детдоме, Белла Абрамовна его передала одной женщине вместе с моими вещами, и эта женщина передала его в детдом под другой фамилией. Вовочка жив, после она мне начала рассказывать о всех мучений, которые перенесли мама, Беллочка. Ты представляешь, Ниночка, мое состояние и самочувствие. Я себя чувствовала очень слабо, чтобы пойти в детские дома разыскивать Вовочку, а пошла в адресный стол...
На другой день я пошла в Наркомпрос, взяла адреса всех детских домов и пошла разыскивать...
Этот детдом в 8 км от Минска – Козырево. Когда я зашла туда и мне показали моего Вовочку, я как раз была очень спокойна, не кричала, ибо меня он изумил своей памятью, ибо когда я его спросила – Вовочка, ты меня помнишь?  Его ответ был: «да, помню, моя мама!!!»  А к детям он крикнул: «дети, и я нашел свою маму» и еще Мишу – говорит – помню. Все кругом плакали, рыдали, а я спокойно его обнимала, целовала, рассматривала его тельце, все приметы, которые врезались мне в память. Все тельце его было в волдырях, личико опухшее, живот большой. Он, бедненький, начал жаловаться: «Мама, я упал с кровати, мама, у меня больки болят, кровь с носа шла. Мама, неужели у тебя ни одного выходного дня не было, почему не пришла?  Где Миша? Все это меня так удивило, что я никак не могла реагировть на все происходящее. Я начала спрашивать у него, кого он еще помнит. Он сказал. Что помнит Геника, Неллу, тетю Беллу, и что бабушка умерла...»
         
     Много лет спустя
     Когда в 1989 году на 50-летие Владимира Шацкого собралась вся семья, его отец провозгласил очень трогательный тост, за Володю - именно благодаря ему они все остались живы. Потому как, если бы семья в 41-м  взяла его с собой, то они далеко б не ушли. 2-летний малыш в этой ситуации был бы обузой, как бы это цинично не звучало. А его старшие братья шли наравне со  взрослыми, не делая себе никаких поблажек.

   Отец Натан Борисович Шацкий.
   
   Вот что о нем написано Еврейской энциклопедии:

РОССИЙСКАЯ ЕВРЕЙСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

МОСКВА  2000 ШАЦКИЙ Натан Борисович (p. I900, Логишин Пинского у. Минской губ.), создатель системы еврейской стенографии. С 1915 работал в еврейских типографиях в Минске. Окончил Минский пед. Ин-т. Преподавал идиш и лит-ру на идише в школе. Работал в Евсекции АН БССР. В 1945-58 – в Златоусте, зав. уч. комб-том при металлургич. з-де. С 1958 – в Москве. Лит. тр. занимался с нач. 1920-х гг. Публиковал рассказы, ст., очерки в газ. «Дер эмес» (Москва), «Октябер» (Минск), журн. «Штерн», «Афн висншафтлехн» (Минск), др. еврейских периодич. изд. Разработал систему еврейской стенографии, принятую Моск. научн. стенографич. об-вом. Первый преп. и рук. кур-сов еврейской стенографии при Наркомпросе БССР в 1927 г. Автор учебников «Идише стено-графие фар зелбстбилдунг» («Самоучитель еврейской стенографии», Минск, 1929), «Сте-нотипия. Курцшрифт фар дер шрайбмашинке ун пен» (Стенотипия. Скоропись для рунного письма и пишущей машинки», там же, 1935) и др. С 1995 – в Израиле.

 
   Натан Борисович эмигрировал в Израиль в 1995 году.
   В том же году израильский журналист Владимир Бейдер разыскал в городе Арад создателя еврейской стенографии (Натану Шацкому было тогда 95 лет) и опубликовал о нем статью в израильской газете «Наша страна».