Дождь

Душ это не дождь, а она любила дождь.
Она любила дождь, а я не знал куда ехать. Воды в воздухе было так много, что даже самого воздуха, казалось, уже не было. Падая сплошной стеной, вытеснил дождь душный июльский воздух, и, прижавшись к краешку тротуара, слушал я как сильно и ровно топает летний ливень по крыше машины.

Дождь я то же люблю. Люблю, когда он не плачет, а сердится. Люблю, когда не мокро хлюпает по одной обиженной капельке, а гневно и сильно вымывает из города то, что быть там не должно. Такой дождь я люблю и люблю скорость. Скорость чем-то похожа на сердитый дождь и оба они мне приятны. Оба они обжигают кончики пальцев приятной, покалывающей изморозью, заставляют, эту изморозь подняться выше, дойти до плеч, постепенно охватить грудь и голову.

Чувство это великолепно. Делает оно тело невесомым, свободным, и, постепенно утапливая педаль газа, понимаешь, ты, что стал легче, что все, прижимавшее минуту назад к земле, дождь и скорость из тебя вымыли. Именно такое чувство позволяет птицам летать, и не будь его, превратились бы мы в слепых кротов.

Дождь со скоростью иногда скандалят. Иногда каждый из них чересчур силён, и друг другу они мешают. Первым, обычно, начинает показывать характер дождь. Превращаясь из отдельных хлещущих полос в стену, заставляет он скорость порывистый нрав укротить. И вчера и сегодня дождь сильнее скорости, и я не знал куда ехать.

Девушка стояла в паре шагов от моей, завязшей в дожде, машины, на другой стороне, превратившегося в русло горной реки, тротуара. Короткий сарафанчик, вылизанный мокрым языком дождя, практически растворился, слился с телом, и не смотреть на неё было невозможно. Лица видно не было, и положив руки на чугунные перила, перегнулась она к подмывающей тротуар, реке, и, наверняка, были глаза её такого же серого цвета, как обидевшаяся на дождь вода.

Почему "наверняка", не знаю. Редко бывают глаза женщины действительно серыми, но, глядя на худенькую, плавно и чувственно изгибающуюся, спину, на длинные, босые ноги - знал я, что глаза у неё точно серые. Знал из-за серых расчёсанных на отдельные мокрые прядки волос. Именно серых - не русых, не рыжих, не каштановых, а серых.

Дождь немного устал, сделался более прозрачным, и девушка выпрямилась, как бы сбросив с плеч тяжесть, откинулась немного назад. Тело её выгнулось, резче прорисовались плавные линии бёдер и вместо того, что бы дать волю скорости, выбрался я из машины. Руки мои легли на шершавую поверхность перил, и говорить ничего не хотелось.

Промок я быстро и когда побежала вода по лицу не отдельными каплями, а тоненькими неровными струйками девушка сказала:
- Ты тоже любишь дождь.
Вопроса в её словах не было, но я подтвердил:
- Да, и скорость.
- "Скорость" я не знаю, - сказала девушка, - познакомь меня с ней.
- Хорошо, - сказал я и удивился.

Как же так - она просто не могла не знать скорость. Именно она и была дождь. Я догадался об этом сразу. В тот момент, как, полуобернувшись, сделалась она похожа на быструю, несущуюся к земле и никогда не достигающую её струю, понял - она дождь. Дочь дождя и без него её нет. А дождь не может не знать скорость.

Она меня обманула, но это было не важно. Это было хорошо, что она меня обманула. икогда раньше не думал я, что может быть дождь в скорости, и точно теперь знал куда ехать.

Дождь в скорости это прекрасно. Ещё когда скорость была крохотной, когда сжимали нас, не дающие ей подрасти каменные исполины города, Дождь в ней уже обжился, вытянулся в тонкую звенящую волшебной нотой струну и заполнил собой всё. Дождь в скорости жил вместе и отдельно. Он дышал свежо волнующе и казался одним целым с тем большим дождём что, немного отдохнув, набрал свою прежнюю силу. Странно, но большой дождь скорости теперь не мешал, и, выбравшись из кирпичных лабиринтов, оказалась она более свободной, более стремительной, чем когда-либо раньше.

Когда большой дождь стал совсем густым, когда залила лобовое стекло не пропускающая взгляд дымка, девушка на соседнем сиденье шевельнулась, платье с неё стекло, и ничего под ним не оказалось. Грудь её высокая и чуть тяжеловатая придвинулась, а жадные пухловатые губы впились в шею. Двигались губы медленно, сильно и одновременно нежно. Чуть больше приоткрываясь, выпускали они быстрый язычок и тут же загоняли его обратно. Постепенно спустившись с шеи, перебрались губы на грудь, и, повинуясь их неумолимому движению, сама собой рубашка расстегнулась, пропустила. Этого губам показалось мало, и, оставляя за собой горящий сладостным возбуждением след, двинулись они вниз, захватили живот, справились с брюками.

А дальше опять был дождь. Пришёл на этот раз дождь снизу и был горячим, обжигающим, лишающим зрения, ощущения реальности. Принёс он с собой обычную колкую изморозь, но сделал её неистовой, полной и перекатывающейся по телу как морская обнимающая волна. В какой то момент, полностью волна меня поглотила, заставила почти задохнуться и вынесла, обессилевшего, на свой гребень.

Руки у меня дрожали, полненькая баранка рулевого колеса прыгала как бешенная и, испугавшись, заставил я скорость съёжиться.

- Зачем? Зачем - не убивай её, - услышал я пробравшийся в ухо шёпот, и, устыдившись слабости, вновь вдавил педаль.
- Сейчас будет лучше, - снова прошептало в голове, и упругие шелковистые ноги обхватили талию.

"Да теперь будет лучше", - выдохнул я и понял, что уже не один. ет не так: не "не один", а двое. Я понял, что меня уже двое. Что я это я и пробравшийся ко мне в машину дождь. Кто из нас главный, кто из нас более живой я не знал, и, приготовившись встретить, только отпустившую горячую волну, сжался и расслабился одновременно.

О скорости я уже не думал. Совсем позабыв, что может она, даря наслаждение убить, понял, что совсем это теперь не важно. Hе важно всё, кроме дождя, кроме обхвативших талию чудных, сказочных и волшебных ног. е важно кроме касающейся лица не полноватой, нет - великолепной и желанной груди.

Волна не пришла. Пришло небо. Чистое и совершенное, заполняющее блаженством, небо. Hебо было во мне, и я был в небе. Я поднимался всё выше, и познавал с каждым метром высоты нечто такое, что не знал ещё ни один смертный. ебо во мне разрасталось, становилось из бледно-голубого глубоко-синим и, переливаясь в такт изменению цвета, зазвучала, когда-то познанная и потом зачем-то забытая, музыка.

Была это музыка дождя, музыка неба, музыка счастья. е умещаясь в голове, пыталась она выбраться наружу, и когда тонкая оболочка мозга порвалась, - позволила музыке и тому небу, что было внутри соединиться с тем, в котором был я, - мир взорвался. Распался на множество отдельных великолепных миров, и в каждом из них жил дождь. Тот дождь, что совершенно случайно посадил я в машину.

Окружная нырнула в город. Притормозив у третьего с дороги дома, я сказал:
- Я здесь живу. Может зайдём?
- Зайдём, - сказала она и, не надевая платья, перекинув его мокрой тряпкой через плечо направилась в подъезд.

В квартире дождя не стало. Опустившись на диван, попросила она выпить. Я налил джин.
- Посиди минутку. Только в душ, ладно? - сказал я... и больше никогда её не видел. Выйдя, через пять минут из ванной, нашёл на журнальном столике маленькую неровно начёрканную записку: "Душ это не дождь".