Пожиратели сказок

  Пожиратели сказок.


          Легкая дымка, вместе с наступающими сумерками, медленно поглощала сонный город. Птицы, до этого так звонко провожавшие уходившее на покой солнце, затихали, уступая трелям сверчка, притаившегося возле печки. Языки пламени в ней плясали причудливый танец огня и тепло распространялось по комнате.
 «Вот в такой же печке и оплавлялся стойкий оловянный солдатик от любви и жара, - подумал Ганс, глядя на пылающие отблески, - К нему в самый последний момент впорхнула балерина, к молчаливому, робкому, но несводившему с неё глаз. Чтобы остаться рядом в последний момент. Это бывает только в сказках. Но не наяву. И не со мной».
          Он облокотился на большой дубовый стол и обхватил руками голову. Сказки с детства захватывали его и погружали в мир, который был так не похож на окружающую его действительность. В них он пытался рассказать про добрые чувства и настоящие человеческие поступки. Они приходили к нему, как яркие вспышки и красочные образы роились, как пчёлы, в его голове. И если сразу не написать сказку, то она так и останется в мыслях и потускнеет со временем. Или останется так и недописанной на бумаге и никакая уже сила не заставит его вернутся к ней. Так же было и со стихами. Сказки прославили его, но не дали ему счастья. Стихи и романы, которые он писал, не были так популярны. И его считали прежде всего сказочником, куда бы он не приехал.
          Вот уже несколько недель Ганс то летал, как буд-то его подхватывали сказочные крылья, то падал в какаю-то бездонную пропасть, пытаясь ухватиться за край, когда глядел не отрываясь в её глаза… Он увидел её в театре и был поражен нахлынувшими на него чувствами. Это была та сила, заставляющая оловянного солдатика смотреть не отрываясь на свою балерину. Вот уже несколько недель он неотступно следовал за ней на приемы и балы, пытался, как можно чаще быть рядом. Часто её взгляд останавливался на Гансе, но беседы не получалось, так как к ним постоянно подходили другие дамы и кавалеры. И вот настал момент, когда она должна была уехать…
           И Ганс страстно захотел открыться в своих чувствах. Написать ей письмо. Любовные стихи. Но всё, что он писал за это время и, что пытался написать сейчас, не открывали той глубины чувств, которую он испытывал. И поэтому, думалось ему, она отвергнет его.  Перед ним так и оставался лежать ненавистный белый лист бумаги.
«Почему?! – думал он в отчаянии, - Почему я так отчетливо вижу свои сказки и не могу написать стихотворение своей возлюбленной?»
         Вдруг перо мелко задрожало в его руках. Ганс вспомнил свою поездку в Германию, где у него было много друзей и поклонников. На одном из светских раутов знакомый поэт сказал ему:
- Я знаю, Ганс, ты хотел бы, чтоб твои стихи и романы были такими же популярными, как и твои сказки, но твои сказки так искусны, что затмевают остальное твоё творчество?
- Да, я даже иногда ненавижу их за это…
- Ганс, я знаю, как помочь тебе!
- И как же?
- Когда я был маленьким, друг моего отца, такой же сказочник, как и ты, рассказывал такую историю. Все, кто пишет сказки, боятся только одного. Написать сказку про пожирателей сказок. Как только ты приступаешь писать эту сказку, обязательно появляются эти мерзкие отвратительные тролли и съедают твоё сказочное творчество, всё то, что ты создал, всё то, о чем ты думал. Поэтому никогда и ни кто не написал о пожирателях сказок, а кто и пытался написать, то мы ничего не знаем ни о его сказках, ни о них самих. Я вырос с тех пор, но часто вспоминал этот рассказ. Дар дается Богом. И, если тролли смогут отобрать у тебя твои сказки, то, вполне возможно, твой дар писателя перейдёт на твои любимые романы и стихи…
         Тогда Ганс сказал, что это всё вздор и, что его визави желает подшутить над ним. Но сейчас в сумерках и отчаянии всё представлялось совершенно в другом свете. Он зажег свечу, обмакнул перо в чернильницу и на миг посмотрел на край большого стола, где, в почти не досягаемом для света свечи месте, приютилась большая стопка новых, ещё не напечатанных, сказок.
«Пусть будет, что будет!» - подумал Ганс, немного поколебавшись, но, вспомнив эти бездонные глаза и такую близкую и далекую улыбку своей возлюбленной, написал на бумаге заголовок «Пожиратели сказок»…
         …он не знал, сколько прошло времени. Мысли неслись с бешеной скоростью и превращались в строчки, которые лились и лились из-под пера. Время как - будто бы остановилось. Писать было легко и приятно. Ещё бы! Ведь он занимался своим любимым делом! Образы впитывались в лист бумаги со светом свечи и вот уже, к сожалению, он должен написать заключительное слово для всех сказок: «Конец». Ганс отложил перо и откинулся на стуле, прикрыв глаза. Сверчок затих, наступила полная тишина. И вдруг в этой тишине кто-то отчетливо зашуршал в углу. Ганс открыл глаза и посмотрел в этот темный угол. Там ничего не было.
 «Мыши», - подумалось ему, - Конечно же они.»
         Взгляд его перешел на угол стола и он оцепенел. Там в углу стола, рядом со стопкой его сказок сидело нечто. Шерсть, покрывающее  это существо была грязная и взлохмаченная, голые уши были прижаты к телу, пальцы, на чешуйчатых лапах, заканчивались длинными, иногда сломленными, когтями. Свеча вздрогнула и он увидел бусинки маленьких злобных глаз, смотрящих на него. В следующий миг на краю стола показались ещё несколько таких же существ.
«Не может этого быть!» - Ганс не шелохнулся, но мысли бежали и он содрогнулся от увиденного, - Я писал сказки, я писал то, что не может быть в реальности! Это моя разыгравшаяся фантазия! Не может быть, чтобы это были тролли!»
         Секунда и они окружили стопку сказок и Ганс увидел их большие пасти, усыпанные множеством острых зубов. Существа стали рвать когтями бумагу на части и откусывать целые куски от стопки. Маленькие же кусочки, разлетаясь и опадая на стол, тут же исчезали.
- Мои сказки! – воскликнул Ганс. Он встал, пошатнулся, но, опершись о стол и схватив свечу, поднес поближе к троллям, вновь закричал:
- Я не дам вам их в обиду!
         Они повернулись к нему и зашипели:
- Ты написал о нас сказку! А тебя предупреждали, что тогда произойдет! Мы пришли за ними! Больше никто и никогда их не будет читать!
         Одно из существ метнулось и полоснула когтями по руке Ганса. Рука дрогнула так, что свеча чуть не выпала из рук и не затухла. Из располосованных ран посочилась кровь. Он отпрянул и они продолжили уничтожать его рукописи. Мысли метались, Ганс хотел спасти свои творения. Но эти тролли могли убить и его. А так они могли уничтожить его сказки и уйти, а он мог, наконец, написать тот стих, который собирался написать любимой в письме к ней.
         Он глядел на огонь свечи и, кажется, пришла сама бесконечность времени. Слезы текли по его щекам. Ганс схватил листы, над которыми он трудился полночи, поднес к огню свечи и воскликнул:
- Я не писал сказку о вас! Я её не писал!!!
         Существа перестали рвать стопку сказок и обернувшись, увидели, как в руке Ганса пылает факел и пепел отгоревшей бумаги разлетается по комнате. Дико заверещав, они стали с удвоенной силой рвать стопку, но она словно превратилась в гранитный слиток. Факел в руке Ганса догорел и тролли стали сморщиваться. Визг стал ещё пронзительнее. И, как только последняя искра затухла, они взорвались и разлетелись таким же пеплом…
…Солнце озарило комнату и Ганс открыл веки. Он уснул за столом, прямо на ненавистном нетронутом белом листе бумаги, так и не написав ей письмо.
«Какой странный сон приснился мне, но хватит о снах! Надо скорее ей написать, ведь она уезжает! – подумал он и, потерев руку, на которой остались окровавленные следы когтей, погрузил перо в чернильницу…
…Прошло много времени. Как много? Кто его знает? Кто время измеряет минутами, кто годами, кто поцелуями, а кто и сказками. Было написано много сказок. Ганс стоял на взморье и всматривался в открытое море. Может быть, он хотел увидеть корабль с возвращающейся к нему его любимой?  Солнце его жизни клонилось к закату. Он поднес руку к лицу чтобы получше разглядеть горизонт и взгляд его упал на морщины на руке. Почти незаметно, через морщины, виднелись ниточки шрамов, оставленных пожирателем сказок. Эти шрамы он видел в первый раз…