Матриарх. Глава 1

Вдох – выдох. Медитация на дыхании. Он слушал свое шумное, вопреки всем техникам медитации, ускоряющееся дыхание. Дыхание гонки. И гнал за самим собой. Гнал, чтобы выйти на рубеж последнего движения, поймать момент и растянуть, остановить его во времени, остаться там навечно.

Он увидел цель, и тут же попытался ее поймать, ускоряя темп, силу и размах движений, бросая все свои силы в погоню за бегущим раем. Дыхание стало совсем горячим и влажным. Тело покрылось испариной: снизу, через спину, на лицо. Кожа стала скользкой, и он почувствовал, как грудь обдувает желанная прохлада.

Желанная? В ответ эхом отдавало другое ровное, медленное дыхание. Дыхание поиска, веющее весенним еле слышным теплом. Словно бесстрастный мудрец искал блаженство в иных невидимых мирах. Оно было другим, чужим, несущим приятную свежесть и неприятно сбивающим ритм.

Он снова прислушался к себе, вчувствовался в каждую клеточку своего организма, впал в медитативный транс. И тело откликнулось, наполнилось хлынувшей снизу мелкой теплой вибрацией. Он подошел к рубежу. Все клеточки завибрировали абсолютным, чистым звуком. Словно в каждой была струна, а где-то рядом звенел камертон, излучая волшебное «фа-а» большой актавы.

Еще одно движение, еще один толчок в камертон, и вот она грань мира, его краеугольный камень. Он попытался удержать момент: замереть у края, и съехав назад, снова сделать движение выйти на грань. Еще один раз. Второй. Третий…

Он не удержался и прошел точку невозвращения. Перешагнув черту, полетел в иной мир, – с иными ценностями, возможностями и желаниями. Он падал, и понимал, что ничего изменить уже нельзя, вспоминая, что полет будет не долгим, а падение – мягким и приятным. И он расслабился.

Звук камертона стих. Дыхание выровнялось. Веки отяжелели, и темная теплая пелена застлала ему глаза. Сознание потеряло ясность, мысли поплыли, как в тумане. Каждое слово, услышанное им, вязким осадком теперь ложилось в его подсознание, на долгие месяцы и годы определяя его отношение к себе и миру.

Скажи она в этот момент, что он самый нежный, внимательный, любящий, он стал бы таким. Только для нее. Но она не знала, что обладает властью войти в его душу, пройти сквозь стену запретов сознания. Поэтому сказала ему другое:

– Я еще не кончила.

Это было правдой. Он не сдержался, оставил ее без кайфа. И в ее голосе звучала оправданная обида. Теперь ей нужно было ждать, чтобы начинать все сначала, или получить оргазм другим способом. Было ли это поводом для обиды? Возможно. Но говорить нужно было совсем иное. И он это знал. Знал об открытой двери в его подсознание. О том, что ее слова могут сделать его богом или похоронить заживо. Поэтому он решил похоронить ее.

– «Дура, сделала меня виноватым», – подумал он и на дно его души тихо легло убеждение в злобной тупости его партнерши, от которой теперь только и можно ожидать обиды да упреки.

Так было положено начало разлуке. Любовь умерла бездарно, глупо, в первую же ночь, от лени ее ума и отсутствия чутья на важность момента. Что ж так тому и быть. Тест она не прошла. Ну и пошла. У каждого своя правда.

С тяжестью в груди он лег рядом с ней на бок. Положил свою ладонь ей на живот и рефлекторно сделал пару гладящих движений пальцами.

– «Ну и пусть», – подумал он, вспомнив, что пальцы называют кончиками души. – «Да! Пусть она узнает, как я умею любить».

Легким движением, едва касаясь бархатной, не успевшей вспотеть молочно-бежевой кожи, он повел свои пальцы к шее девушки. Дойдя до ключиц, он свернул вбок и стал выводить на сплюснувшейся почти исчезнувшей ее груди символ бесконечности, огибая пальцами большие блюдца сосков, будто, рой астероидов огибает планеты по дальней безопасной орбите. Спустя несколько полных витков, он закрутил спиральку на ближнем соске, и пучки его пальцев вошли в нежную атмосферу светло-розового пятна. Обласкав и лизнув увеличившуюся бусинку-планету, он пустил пальцы по кривой к другому соску, на противоположный край рисуемой им бесконечности.

– Ты получишь то, чего хочешь, – сказал он тихо, улыбнувшись, и молча додумал, – «Чтоб не болтали обо мне гадости».

Он оставил одиноко торчащие соски, и повел пальцы в обратный путь, через изгибы живота к лобку. Повел широким длинным серпантином, словно флажки, огибая встречающиеся редкие родимки. Медленно закрутил спираль вокруг воронки пупка. Нырнул в него. Вынырнул. И вот она – аккуратно стриженая полянка.

Гребешком пальцев он прошел по коротким влажным волоскам. Опустил ладонь на мягкие бритые губы, охватив их всей пятерней. И осторожной змеей вполз средним пальцем туда, где пальцу быть никак не положено. Вполз, и замер. Можно ли пальцу занимать место, предназначенное только для члена? Стоит ли вот так продолжать? Он об этом никогда не думал.

Он закрыл глаза и увидел за веками девушку в сиянии ее энергетических тел. Ярким алым пламенем горел ее низ живота, в котором матка виделась ему воронкой маленького торнадо в отблесках закручиваемых, переливающихся энергий, обдаваемая нервными токами и гормональными волнами. Он понял, что видит сакральное священное место в храме женского тела – алтарь, к которому может приблизиться лишь мужской член – матриархальный первосвященник, чистый телом и духом, крепкий, полный энергии и благоговения перед таинством священнодействия – начала новой жизни.

И все же ему нужна была пауза. Время, чтобы восстановить силы и снова отправиться в гон, теперь уже к ее рубежу, ее оргазму. Просто сказать «подожди, я отдохну» он не мог. Ее обида толкала его на святотатство. И он решился. Он соскользнул большим пальцем под острый носик ее нежной лодочки. Туда, где прятался похотник – запускающая кайф волшебная кнопочка. А средним нащупал морщинку на передней стенке влагалища – вторую волшебную кнопочку...

Погоня была долгой и утомительной. Она долго не могла расслабиться и войти в гармонию со своим телом, партнером, интимной обстановкой. Им обоим пришлось не раз менять темп и позы. А он неоднократно замирал с серьезным выражением лица, думая о работе, физике, чём-угодно, лишь бы не сорваться в оргазм раньше нее.

В одно из таких стояний на рубеже, когда девушке самой оставалось совсем чуть-чуть, он снова провалился в видение. Он увидел, как тысячи ее нервных клеток, перенося электрические импульсы, ритмично искривляют силовые линии окружающих их полей, создавая объемную электромагнитную вибрацию ее тела. Как тысячи сложных молекул кислот и белков создают в ее организме сложный узор электромагнитных полей. Как усеченный конус матки, подобно кумулятивному заряду, концентрирует энергию по своей оси, направляет ее к своему центру, искривляя в нем пространство и время, словно открывая канал в иной мир, в неведомое.

Видение было коротким, но таким ярким и четким, что он смог разглядеть и запомнить все до малейшей детали. Что это было? Галлюцинация, вызванная избытком эндорфинов и кислорода в мозгу? Или озарение? Он этого не знал. Но в душе отозвалась не сбывшаяся мечта о тайной миссии. Теплой ноткой ностальгии она ткнулась в сердце. Увиденное легко вписалось в известные ему законы физики, заполнив пустующие тупики в их лабиринтах. Утро следовало ожидать прекрасным, полным вдохновения и свершений.

И все же он одолел рубеж, выдержав марафон, заставив ее дергаться в судорогах и выдохнуть хриплым мычанием последний воздух из легких. Он облегченно вздохнул и улыбнулся. Второй его и ее первый оргазм дались ему не легко. Она взяла плату за свою обиду. Но и ему понравилась его месть. Теперь она его не забудет, и долго будет помнить то, что он сделал с ней.