В. М. Соколов День Победы

В. М. Соколов     День Победы

Салют Победы

Пять долгих лет войны, лишений,
Пять страшных лет утрат, разлук,
Пять долгих лет до дня Победы
На веке в памяти живут.

Припев:
Салют!
Салют Победы –
Дань нашим
Дедам и отцам.
Мы не забудем
Вас, Герои,
Пока огонь,
Пока огонь,
Пока огонь
Горит в сердцах,
Пока огонь,
Пока огонь,
Пока огонь
Горит…

А сколько судеб не сложилось,
Не долюбилось, не сбылось.
И те, кто выжил, не забудут
Тот майский день побед и слёз.

Припев

И преклоняем мы колени
Пред светлой памятью бойцов,
Отдавших жизнь за нашу землю,
 За веру, счастье и любовь.

Припев
Алекс Филимонов
 
Песню слушайте в Интернете на http://www.chitalnya.ru/work/300656/

I   

    9 мая… Мама на кухне готовит обычную еду. Хоть сегодня и праздник, но как всегда, у нас очень просто проходят праздники. Я с отцом сижу у дубового, трофейного, кухонного стола, купленного моими родителями много лет назад у офицера, вывезшего его из Германии после победы. Мама и папа прошли войну обыкновенными рядовыми, только что Гвардии Красноармейцы. Рядовым не разрешалось вывозить трофеи. Сколько лет этому столу, кто сидел ранее за ним, кто знает? Мама у газовой плиты готовит…
     При Хрущёве в СССР наступило время антисталинизма. Сталина вынесли из мавзолея и захоронили у кремлёвской стены. Из библиотек повыбрасывали книги о Сталине и его книги. В городах и селениях СССР убирали памятники Иосифу Виссарионовичу Сталину. А ведь он был одним, и не последним, из организаторов Победы над фашистской Германией.
     Уважение Сталиным военных, победителей, при Хрущёве завершилось значительным сокращением Армии, урезанием пенсий военным, освобождением от обязанностей министра обороны четырежды Героя Советского Союза Георгия Константиновича Жукова. Отношение в народе к празднику Победы, ко власти изменилось, изменилось отношение и к наградам. Награды уже не так берегли и разрешали играть с ними детям. В майские дни можно было видеть соседскую девочку с медалью на груди.  Да и мы с сестрёнкой в эти праздничные дни, пока были маленькими, цепляли родительские награды. А родители их в эти дни не носили. Много изменений, и в не лучшую для народа сторону, произошло при бывшем троцкисте Никите Хрущёве. На вагонзаводе, где я проходил производственную практику, однажды бурно и с одобрением обсуждали работяги случай с Хрущёвым в городе Куйбышеве. Приехавшего в Куйбышев Хрущёва, толпа не выпустила из поезда. В него стали бросать туфлями…
    Но в этом году, когда Хрущёва уже не было во власти, а Брежнев был секретарём ЦК КПСС, какая-то торжественность проявилась перед началом празднеств. По радио и телевизору звучали песни военных лет, намечались возложения венков на братские могилы. Отцу в военкомате вручили медаль «ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 1941-1945г.г.».  Маме медаль не вручили. Сказали, что документов в военкомате на неё нет. И не стали мои родители «права качать»…
    В открытую форточку, что выходила на улицу Красина, ворвались какие-то неясные, далёкие  звуки, похожие на барабанную дробь. Они приближались. Затем, уже ближе, мощно зазвучал  военный марш. И мы увидели в окно, как мимо дома идут духовой оркестр, колонна  военных с автоматами, гражданских с венками и цветами. Вслед за ними проследовали несколько машин с прицепленными к ним пушками.
    –  Это идут к братской могиле… Не могу… – сказала мама.
    Я увидел, как по её щёкам побежали слёзы, а она, смахнув их, подбежала к вешалке, схватила платок и, повязавшись, уже на ходу бросила отцу:
    – Выключи, батя, газ! Я пойду…

II


    Через много лет, когда уже заканчивалась моя офицерская служба двухгодичника  в части, расположенной в городе Кызыле, в Тувинской ССР, в середине мая пришла телеграмма из Калинина от сестры Тамары: «МАМА ТЯЖЁЛОМ СОСТОЯНИИ – ТАМАРА – ЗАВЕРЕНА ЛЕЧАЩИМ ВРАЧОМ»…
    На следующий день, утром я был в аэропорту.  Но самолёта до Москвы в этот день не было, меня посадили в самолёт до Новосибирска, сказав, что оттуда до Москвы самолёты летают часто. Прилетев туда, я подошёл к диспетчеру, показал проездные документы с телеграммой. Он сказал:
    – Ожидайте, я Вас вызову.
    Сижу на стуле в зале. Как будто что-то оборвалось внутри, и мне стало ясно, что живой маму я не увижу…
    Поздним вечером, в городе Калинине, уже в темноте подходил к дому. Свет был только в окошке маленькой комнаты. Постучал в окно кухни. Загорелся свет, я увидел отца.
    – Сейчас, сейчас! – всматриваясь в темноту, произнёс он в открытую форточку. 
    Я подошёл к двери, через некоторое время щёлкнула защёлка, дверь открылась, в проёме я увидел отца. Он отошёл в сторону и сказал:
    – Проходи!
    Шагнул во двор, он обнял меня и произнёс:
    – Витенька!.. Пошли домой…
Когда вошли на кухню, из маленькой комнаты появилась сестра Тамара.
    – Мы тебя весь день ждали. Гена только недавно ушёл домой. Похороны завтра в одиннадцать. Мама лежит в передней. Посмотришь?
    Мне стыдно было сказать нет, но жуткий страх сковал меня, как в детстве, когда я видел покойника. А тут мама…
    – Лучше завтра… 
    Холодный, холодный майский день. На кладбище родственники и соседи стоят у ямы, в которую вот-вот опустят маму. Я приехал из Тувы без шинели, в полевой офицерской форме, в хромовых сапогах и с фуражкой.  Фуражка у меня в руке. От холода весь дрожу. Произносят слова о маме, но я ничего не слышу, только дрожу. Начинают прощаться. Вот поцеловал маму двоюродный брат Володя Черник, сестра… Она подошла ко мне, подталкивает меня к гробу.
    – Целуй!
    Холод и какая-то непонятная сила сковали меня, даже не шевелюсь.
    – Целуй! – говорит сестра и больно костяшками пальцев толкает в рёбра со спины.
    Наклоняюсь над гробом, целую маму в холодный лоб…
    Вот уже сидят родственники и соседи в передней комнате за двумя столами. Один из столов –  дубовый, трофейный из кухни. Тихие разговоры, изредка выпивают до дна, не чокаясь. Вспоминают случаи из жизни. В комнату входит парень, в нём я узнаю соседского парня, которого на похоронах я не видел, как звать его не могу вспомнить. Но какой-то неухоженный он. Садится за стол напротив меня. Разговоры продолжаются. Через рюмки три парень протягивает ко мне  рюмку, пытаясь просунуть свою руку под мою, и говорит:
    – Давай на брудершафт!
    Я ставлю рюмку на стол, встаю и выхожу на двор. За мной выходит двоюродный брат Володя.
    – Слушай, скажи парню, чтобы уходил.
    Появляется парень. Подходит. Говорю ему:
    – Тебе хватит! Иди домой.
    И он, не прощаясь, уходит со двора. Володя, обращается ко мне:
    – Виктор, побудь с отцом несколько дней. Не уезжай и не ходи по друзьям. Побудь с отцом. Как бы он не сотворил чего с собой…
    Когда женщины перемыли посуду и все разошлись, мы с отцом остались одни. Через некоторое время я его отвёл в маленькую комнату. Он лёг спать. За эти такие тяжкие дни он устал. А рано утром, когда я заглянул в его комнату, то она была пуста. Быстро оделся, выскочил на улицу Красина, но увидел отца в конце улицы Румянцева. Раньше это была улица Парниковая, а теперь изменили – Румянцева.  Подошёл. Он выглядел потерянно. Рубашка не была заправлена в брюки, ширинка не застёгнута и широко раскрыта.
    – Пап! Застегни ширинку… Пошли, пошли домой…
    Прошло несколько дней, завтра мне уезжать. Вечером мы с отцом сели за стол поесть. Отец достал бутылку с водкой и сказал:
    – Ты не обижайся. Выпьем немного. Знаю, как мать, не пьёшь. Но немного.
    – Хорошо! Полрюмки…
    Отец поставил две рюмки. Затем  спросил, глядя в сторону рюмок:
    – Ну что, рюмка?
    Убрал одну рюмку. Поставил гранёный стакан. Налил мне полрюмки, себе полстакана. Убрал бутылку в кухонный шкаф.  Не чокаясь, выпили.
    –  Ей стало плохо после дня Победы, а  умерла в мой день рождения. В мой день рождения… Витенька, прости меня…
    Он встал, взял из шкафа бутылку, налил себе полный стакан,  вернул бутылку в шкаф, выпил, закусил кусочком чёрного хлеба.
    – Она такая хорошая, такая добрая! Витенька, ты прости меня, что выпил. Мне так тяжело. Прости! Я так её люблю… Ведь я её спас, вытащил из-под огня… Я был помощником по технической части. К нам прислали шофёрами 12 девушек. И вот, как какой приказ, я никого из них не могу собрать. Хоть плачь! Все по землянкам, углам. А мать не такая! И подруга её, Анька Медведева, не такая. Вот и загнали её на минное, простреливаемое поле… Я как узнал, сразу к командиру, а после говорю слесарю Петьке Тухачевскому: «Айда со мной!» Сели в шивролет, американская машина с лебёдкой впереди, и я повёл её осторожно туда, куда мать отправили. Нашли её машину. Подполз я, а она сидит в своей полуторке, винтовку держит в руках. И машину бросить нельзя, и винтовку бросить нельзя... Помирать приготовилась. Сидит в машине, а кругом стрельба. Подцепили мы её машину, так и вытащили. И полюбил её добрую, а она, сирота, меня…
    Он встал, достал из шкафа бутылку, вылил остаток водки в стакан, бутылку поставил под стол.
    – Чего какие-то крохи будут стоять!
    Выпил.
    – Пап! Мама говорила, что она давала подписку, когда забирали на фронт, не иметь отношений с мужчинами. А как же остальные девушки?
    – Сынок! Война, а жить хочется. Вот многие с первого дня и ложились под мужиков. Через несколько месяцев остались твоя мать и её подруга. Остальных всех отправили в тыл, чтобы детей донашивали и рожали. Был такой приказ. Никого не наказывали… Ложимся спать…
    Утром мы с отцом вышли из дома на улицу Красина. У меня не было никаких вещей – так, налегке, я и приехал из далёкой Тувы. Отец обнял меня и, подтолкнув в плечо, сказал:
    – Ну, иди!
    Я пошёл. Перейдя улицу Мусоргского, обернулся, увидел стоящего отца и помахал ему рукой, и показал рукой в сторону, мол, иди домой… Я шёл по улице Красина и ещё три раза оборачивался, и каждый раз видел одиноко стоящего отца…
   Уже потом сестра сказала, что  последние слова матери были: «Береги отца!»

Март 2011