Поэт Настоящий. Обыкновенный. Сериал 5

четвёртая серия тут:

http://proza.ru/2011/02/26/184
__________________




ПЯТАЯ СЕРИЯ




Виктор призывно мотнул головой и направился к окну. Максим, Катя, Пьер и Дима пошли за ним.

– Слушайте! – сказал Витька, прислонившись задом к подоконнику. – Туда, к маме Чужинца, приехал его брат по отцу, Алексей, он только что звонил мне, она дала ему мой телефон. Он с ментами разговаривал…

– С ментами?! – воскликнул Петя.

– Хижина Чужинца сгорела, там полпосадки сгорело. Собственно, из-за этого пожара мы всё и узнали, а то б – когда ещё стало известно… Пожарные нашли только ноут, – он весь оплавился, – и всё, больше нихера. А Чужинец висел на дереве…

Катя непроизвольно вскинула руку, прикрыв рот.

Витя перевёл дух.

– До него огонь не добрался… Он повесился. Он повесился, ребята.

– Это менты сказали? – быстро уточнил Максим.

– Что сказали?

– Что он повесился.

– Алексей говорил… Они сказали, – он висел на дереве, на верёвке, – поразмыслив, проговорил Виктор. – Асфиксия. Умер от удушья.

– Нужно туда поехать, нужно туда поехать… – сонным голосом забормотал Рачок, глядя себе под ноги.

– Куда?! – раздражённо выкрикнул Макс. – В посадку?

– Нужно туда поехать, нужно туда поехать…

– Пойдёмте в зал, – вздохнул Витя. – Я договорился с Коротичем, чтоб при случае Неля вышла и поговорила со мной, может, что-то придумаем на счёт меня. Ну как я мог опоздать!..

Пьер растерянно оглядел всех.

– А… как же…

– Этот Алексей сказал, что будет держать меня в курсе. Кстати, Кирилл тоже звонил мне. Он сейчас пытается выяснить кое-что. Он кому-то из нас позвонит, или придёт сюда, – добавил Виктор.

– Нужно туда поехать, нужно туда поехать, – заладил Рачок, – нужно туда поехать…

– Похороны завтра. На похороны пойдём все вместе. После заседания я сделаю объявление, – быстро сказал Витя и зашагал ко входу в зал. – Как! Как я мог опоздать!..

Айчира уже спускалась со сцены, на этот раз ей подал ручку подскочивший из второго ряда Гриша Товстун, которого очень развлекла сценка с «дуэлью», и который после исчезновения друзей не знал, чем себя занять (Лизэтт была не из разговорчивых, и Гриша скучал). Он проводил Айчиру до самого её места, а сам вернулся к брату и своей прежней компании.

Там обсуждали «несправедливость отбора» и «неимоверную скуку».

– А чего скука-то? – возразил Гриша, прочно умостившись, ёрзая задом, на прежнее своё сидение. – По-моему, весело.

– Да ну! Нарцисик цирк устроил, Айчира мистику какую-то городит в стишках!.. У неё же есть классные – про любовь! А тут – нате… Птица эта «Недобитая», книжку, блин, отхватила… Вееесело, блин…

– И вообще! Почему только бабы попадают на издание?!

– Одна баба, и та Раненая, чего ты заводишься?

– Да! не спеши ты так, – только одну книгу пока «разыграли».

– А я к Айчире слово «баба» не могу применить… Дурак Нарцисс, что сказал «резать вены из-за баб». Петька её уже три года любит как безумный.

– И ты небось? Хе-хе…

– Кто скажет, что Айчира – мужик, пусть первый бросит в меня камень.

– Да причём здесь всё это?! – возмущался брат Гриши, Валера Товстун. – Где Кирилл Клименко? Где лучшие? Где Чужинец? Что это такое? Будем всяких Нарциссов публиковать?! Хорошо хоть Макс тут…

– И «птиц»! Хе-хе…

Тем временем, выступили ещё два претендента второй четвёрки. Теперь судить должен был зал, а это было уже интереснее. Члены пресловутой счётной комиссии стали расхаживать по залу, значительно оглядывая поэтическую публику (одна девушка, из «нечленов» Ассоциации) даже руки потирала зачем-то.

То и дело поплавком выныривала лысая голова Нахима, который тоже что-то высматривал.

– Я назову имена выступивших, а вы голосуйте за того, кто вам больше понравился, – сухо сказала Неля, вставая. – Поднимайте повыше ваш пригласительный. Чтоб мы твёрдо знали, что если в зале есть гости, то они не участвуют в голосовании.

Счётная комиссия посчитала. Кое-кто запоминал выкрикиваемые цифры, и ещё прежде, чем прозвучало «официальное» объявление победителя по залу поползло мужское хихиканье.

Курчавый как барашек председатель комиссии ещё раз назвал записанные им цифры (Нарцисс на своём кресле застыл, даже ушибленное бедро перестал потирать; двое его друзей тоже затаили дыхание)… Барашек сказал: «Больше всех голосов набрала Айчира Багирова».

– И всё же, эта молодая поэтесса, восточная красавица, удивительно лирическое, храброе и чуткое сердце… Я покорён! – не удержался и вставил своё мнение Патриарх, выхватив у Нели микрофон. Видать, ему казалось необходимым закрепить «вокс попули» своим непреложным авторитетом.

Запоздало зашумели аплодисменты. 

Андрей не верил своим ушам, почему-то он был совершенно уверен в своей победе.

– Это всё из-за того, что ты угодил «под толпу», – утешил его один из товарищей.

– Особенно, после поединка с Пьером! – сказал второй, и стушевался под взглядом Нарцисса.

– Да ты всё равно хотел уступить ей книгу… – сделал ещё одну попытку первый. И тоже понимающе затих, потупив глаза.

Жребий определил следующую четвёрку. В неё попал и Рачок, но он сидел рядом с Петей в совершенной прострации, неподвижно уставившись в пол, и даже не услышал свою фамилию.

Начались слушания. Сичень-Затятый снова оживился, – во-первых, эту четвёрку должно было снова судить жюри, а во-вторых, Коротич принёс ему из-за кулис чашку горячего чая.

На сцену вышла полногрудая старшеклассница с косой ниже поясницы и большим, удивительно подвижным, каким-то развратным ртом. Вдохновился и Меценат. Она взяла со стола президиума микрофон, вильнула бедром и начала с крайне занимательной артикуляцией:

«Ты далеко, ты где-то на чужбине…
Не можешь ты меня поцеловать…
Бросаю я упрёки злой судьбине
за то, что не могу тебя обнять…

За то, что запах твой и нежный голос
так далеки, как звёзды в вышине.
Склоняюсь я, как перезрелый колос,
в предательски холодной тишине…

Пока она читала, в компании братьев Товстунов снова заговорили о Чужинце. Как к человеку к нему все относились по-разному, но талант признавали, пожалуй, все. Поэтому его отсутствие казалось странным и нелепым – вот бы кого издать! Впрочем, именно это суждение почему-то отзывалось страной радостью во многих сердцах.

– Да он нас всех презирает, потому и не пришёл.

– С чего ты взял? Может, не смог просто…

– Ага! На работе задержался.

– Ну… понятное дело, что не на работе…

– Он и работать брезгует. Он же, блин, гений! Это мы, ничтожества, пахать должны, чтоб на хлеб заработать, а он лучше будет жить как Робинзон Крузо… И по чужим столам харчеваться…

– Да он голубой!
Гриша Товстун влез со своим рассказом о том, как случайно встретил Чужинца на лестнице в доме тётки, где в одной из квартир обитал общеизвестный гей.

– Что за глупости! – внимательно выслушав, махнул рукой его брат Валера. – Я его там, конечно, не встречал… Я не знал, что он в этот дом ходит. Но теперь понимаю, что это Чужинец. Мне тётя рассказала как-то, что к её соседке стал часто приходить парень, очень высокий, «худой, что скелет». Женщина лет сорока, она красивая, но странная, с соседями почти не общается.

На сцене юная поэтесса работала на совесть, наращивая шансы. К жюри она стояла, разумеется, спиной, но, по крайней мере, Харчина и Патриарха это вполне устраивало.

«Становлюсь пред тобой на колени я,
словно варварка дикая, пленная…»

– Соседи потому и обратили внимание на него, что женщина эта как бы… не в себе. И кроме её родного брата к ней раньше никто и никогда не приходил, – пояснил Валера Товстун.

– Да… я и не знал, что у него роман. А я всё дивился, чего это его никто из наших девиц не привлекает. Ему ж глазки многие строили.

– А может это и не роман никакой, откуда мы знаем.

– Талантливые люди часто бывают голубыми, – чисто по инерции ляпнул Гриша.

Валера не удержался и треснул его по затылку.

– Ты эту пидорскую философию знаешь куда засунь!

Гриша обиделся. Правда, не за философию.

Тем временем, школьница под аплодисменты спустилась со сцены. Её сменил прыщавый парень в очках, который стал немедленно разливаться верлибрами, глядя в бумажку и однообразно помешивая воздух выставленной вбок левой рукою.

Харчин, съехав на кресле и сложив на животике руки, смотрел на него с какой-то улыбчивой нежностью.

А в зале перемывали кости Чужинцу теперь в другой группке поэтов, которых не слишком увлекли верлибры. Дискутировался вопрос – имел бы он больше шансов, если бы попал под суд жюри, или если бы четвёрку с его участием судили голосованием.

– У нас же в Ассоциации больше девушек, – значительно сказала активистка Алка. Исполнив сегодня на общественных началах нелёгкое дело регистрации поэтов, он была очень важна и оглядывала зал с видом заведующей детсада, заглянувшей на занятия старшей группы.

Эдик Мерзлюк, который уже рассказывал в курилке «о легкомысленности и подлости Чужинца по отношению к женщинам», снова разразился филиппиками.

– Правда, что он девочку чуть ли не крымским татарам продал? – спросил кто-то.

Опять всплыла «крымская история».

– Эдик, это я тебе рассказывала, – вмешалась полная розовощёкая девушка Лада, сочинительница песен, с серьгами в обеих бровях.

– Да помню я…

– Я об этом достоверно знаю, – авторитетно и азартно сказала она. – Чужинец как-то встречался с девушкой, – я потому знаю, что она подруга моей младшей сестры, – увёз её летом в Крым, они там поссорились, и он уехал рано утром, пока она спала, бросил в снятой комнате. Прикиньте! 18-летняя соплячка, без денег… Она там такое пережила! К ней и правда местные цеплялись… Еле до дому добралась.

– Кошмар какой-то…

На сцену поднялся следующий соискатель. Юноша-инвалид детства. Очень талантливый поэт, у которого, кстати, уже был изданный и даже высоко оценённый критиками сборник «Эхо твоих глаз».

Максим в первом ряду то и дело поглядывал на мобильник. Катя наслушалась стихов, – она вдруг положила свою узкую бледную кисть на руку Макса (второй ладонью она прижимала к коленям заветную папку) и прошептала ему в ухо.

– Я люблю тебя! Сильно-пресильно!

Максим улыбнулся: «Да?»

Катя смутилась и села прямо, глядя на декламатора. Но потом опять наклонилась к Максиму, нежно поцеловала его в щеку и сказала: «Да! Я решила тебе первая сказать…»

И опять выпрямилась на кресле с блуждающим взглядом и маленькой улыбкой. Её щеки порозовели.

Случайно подслушавший Пьер вздохнул, обернулся к залу и с тоской посмотрел в ту сторону, где сидела Айчира.

Они как-то забыли про совершенно притихшего и неподвижного Диму, а между тем, после третьего выступающего прозвучала фамилия «Рачок».

– Димка! – толкнул его Петя. – Иди! Ты придумал, что будешь читать?

Рачок посмотрел на него с отсутствующим видом.

– Иди, говорят тебе! Хоть одно стихо какое-то прочитай, хоть короткое! Какой-никакой шанс…

Нещадно толкаемый друзьями, Дима покорно встал и побрёл на сцену. Целую минуту он стоял, то поднимая к лицу микрофон, то снова опуская руку.

И вдруг…

Ни Максим, ни Пьер даже подумать о таком не могли, им бы и в страшном сне это не приснилось!.. Они бы ни за что не выталкивали его на сцену, если бы могли предположить дальнейшее развитие событий. Ведь это же не Нахим Факов какой-нибудь, это же Дмитрий Рачок, робкий и странный, вечный объект насмешек, плаксивый и нежный как девочка, добряк, вечно подбирающий выпавших из гнезда птенцов.

Потоптавшись, он вдруг приблизил к самым губам микрофон и крикнул в зал:

– Вы!.. Вы – животные!.. Свиньи бездушные!



________________
Продолжение тут

http://proza.ru/2011/03/05/1164