Странности в триста девятой

Три хозяйки, не считая Мица

В дверь звонят обычно один раз.
Нажимают кнопку, ждут…

И разве что интимный заговор с замкнутыми хозяевами (сезам – 3 звонка), или сложности коммунальных квартир (сезамным – звонить 3 раза), или, наконец, чье-либо буйное нетерпение подчас нарушают общепринятую традицию: нажимать кнопку звонка единожды. Вот так.
Стучат же в дверь сплошь и рядом – не один раз. Та-та-та, или даже тра-та-та-там! Исключение (один стук) составляется людьми крепко в себе уверенными, психически совершенно здоровыми.
В «Избранных мыслях» известной Люси (Ангелины) Бантыш замечание о стучащих проходит как анонимное, и, видимо, эта мысль принадлежит ей лично. За два с лишним года обитания в общежитии замечание А.Б. (стр. 38 «Мыслей» - см. в левой тумбочке) неоднократно проверялось практикой.
Придет время, когда и психология окончательно войдет в разряд точных наук; тогда этот Люсин (ангелинин) постулат зазвучит как «правило Бантыш». Что касается автора, то она к этому времени, вероятно, по всем статьям превратится в Ангелину Дмитриевну Бантыш. Однако для нынешних ближайших, территориально и духовно (в одной, 309-ой комнате и – само собой) подруг она навсегда останется: Люськой – для Гали, Ано – для Марлиз. И Лялей – для Пети?.. А может вовсе и не Петя станет каждодневно называть ее Лялей и даже Лялечкой?!
В дверь триста девятой постучали. Один раз. Миц повернул голову, приоткрыл правый глаз и слегка вытянул лапу. Три хозяйки – Люся, Галя и Марлиз мигом посмотрели на дверь, друг на друга, снова на дверь, и, как обычно, Галя певуче протянула: да!
Вошел молодой человек. Поскольку нынче так принято именовать очень многих, но – скорее в зависимости от пола, а не от возраста, давайте «уточним для ясности». Последнее выражение заимствовано из особого приложения к «Избранным мыслям» - под рубрикой «Порой так говорят и пишут», а в общежитейском просторечии «Нам пишут». Итак, вошедший – не в «Избранные мысли», а пока лишь в комнату 309 – был не из тех юнцов, которым веские слова «молодой человек» адресуются, пожалуй, в знак уважения к солидному портфелю; и, с другой стороны, не из тех, кому полагается льстивый восторг: «А знаете, вы неплохо сохранились для своих … э … ».
Он был настоящим молодым человеком. Притом, как ни удивительно, совершенно незнакомым ни Люсе, ни Марлиз,  ни Гале, которая знала всех. Тем не менее незнакомцу сходу предложили стул, и правильно сделали, ежели кто из мужского пола торчком торчит в девичьей комнате. Даже кот Миц, наверное, интуитивно догадывался об этой примете, грозящей девушкам невыходом замуж, и всегда предпочитал здесь отлеживаться. В крайнем случае, сидеть.
- Девочки, а кто к нам пришел?.. – протянула Галя.
- Следователь, - откликнулись разом Люся и Марлиз, но у Марлиз ударение получилось на «а», и в слове забулькал, с позволения сказать, блуждающий мягкий знак.
Молодой человек никак не реагировал.
"Ни один мускул не дрогнул в его лице", - прошептала Люся, цитируя фразочку из пресловутой рубрики.
- Девчонки, а пропажу он отыщет? - Галя задала второй вопрос дурашливо-плаксивым тоном, но, вместе с тем, как-то серьезно.
Молчали девушки. И следователь молчал. Он выиграл блиц-матч "кто кого перемолчит". Марлиз не выдержала:
- Да?..
- Постараемся. - Помолчал. - Меня зовут Юрий Федорович.
- А нас, - немедленно отрекомендовалась за всех Галя: - Люся, Марлиз, Галя и еще - Миц. Вы, разумеется, сходу могли бы указать, где здесь чье место?
- Разумеется, - флегматично повторил Юрий Федорович одно из брошенных запальчивых слов. - Вы - Галина Волошко. Ваша кровать под той книжной полкой, на которой расположились: Блок, Кулинария, Зощенко, Брэдбери, Цвейг, Всемирная история - частично, и так далее..
Кружевная накидка на постели Марии-Луизы Гайнке, пострадавшей, - молодой человек то ли поклонился ей, то ли кивнул. - Остаются: Ангелина Бантыш и Миц, как вы именуете его для красоты. Надо полагать, излюбленное место Мица тут - на невысоком столике, где он сейчас возлежит, внимая беседе. Что, нет?
- Вы ведь у нас впервые? - Люся, обычно вроде вовсе не замечающая устремленных на нее горячих мужских взоров, тут сама испытующе смотрела на следователя.
- Впервые, - подтвердил он. - Но бегло знакомился с делом. А котов я признаю, - словно в ответ на Люсин немой вопрос, - и повадки их знаю.
- Обрубил. - Девушки, должно быть, и вам, и особенно мне - не до шуток теперь. Потому надеюсь на деловую помощь. Поведайте, пожалуйста, еще разок об этом происшествии.
- Позавчера вечером, - начала Галя, - выставили мы кота в коридор, так что он - вне подозрений, и вскоре уснули. Наутро...
- Подробней, - поморщился следователь, ставя на стол небольшой магнитофон. - Как можно подробней. Вы, историк, должны знать цену деталям.
- Ладно, - Галя досадливо передернулась, - будет вам детально.
Я уже улеглась, потому что намаялась за день, набегалась по общественным делам, каким - несущественно, - маленькая пауза: а вдруг Юрий Федорович заметит, что существенно, - лежу, читаю. Как раз учебник. Люся что-то писала за столом, a Марлиз пошла в душевую, и перед этим положила браслет на маленький столик, где сидит Миц. Но тогда, повторяю, Миц был изгнан, а будучи изгоняем на ночь, он, наш Миц, уходит восвояси, и никогда не лезет обратно в комнату. Когда Марлиз пришла, мы заперли дверь изнутри на ключ - у Люськи так заведено, и - спатоньки. Потушили свет и, заметьте, Марлиз сказала...
- Что-то слишком светят глаза у моей апдехте... - не впервой произнесла Марлиз знаменательную свою фразу, которая не оставляла сомнений в том, что перед сном браслет находился в комнате, на столике перед койкой девушки из ГДР, Марии-Луизы, или попросту Марлиз. Но при чем здесь блестящие глаза апдехте-ящерицы?
- Под утро, на рассвете я услыхала сквозь сон тонкий-претонкий свист.
- И мне послышалось, - вставила Люся.
- И мне, - поспешила присоединиться Марлиз.
Утром, - отчеканивая слова, словно для того, чтобы магнитофон все как следует воспринимал, рассказывала Галя, - мы с Люсей обратили внимание, прежде всего, на Марлиз. Она сидела за столом и курила. В комнате.
- У нас даже пепельница, - ударила Марлиз на первом слоге, - в отсутствии.
- И выражение лица у нее было - не приведи господь, - Галя попыталась воспроизвести, но жуткая гримаса, видимо, не походила на тогдашнее прорвавшееся наружу отчаянье девушки. - Ну, мы за два года друг друга изучили, и сразу к ней: что стряслось?
Разревелась, призналась: браслет исчез. Ящерка серебряная, с изумрудными вещими глазками, главное...
- Главное, - второпях подключилась Марлиз, словно не желая, чтоб Галя брякнула что-то не то, - главное, что это наша фамильная вещь, бабушки, прабабушки...
- Существует история, вернее, легенда, связанная с этим браслетом... - Люся помедлила, - впрочем, интересно ли вам это, Юрий Федорович?
- Интересно. Только позже. Имеются ли у вас какие-нибудь версии, предположения, подозрения в отношении пропажи браслета?
Галя пожала плечами.
- Мы уже думали, - отозвалась одиноко Марлиз: - в комнату при ночи никто не мог входить. Окно на третий этаж, и открыто только маленькое...
- Форточка, - подсказала Люся и дополнила: - а уж через нашу форточку ни с вертолета, ни удочкой до браслета не доберешься.
- Сквозь стены, пол и потолок у нас пройти никто б не мог, - сымпровизировала Галя.
Юрий Федорович прокомментировал эту рифмованную сентенцию молча, скептически поджав губы, а, может, и хотел заметить что-либо позначительнее, но в этот момент в комнате появилось новое лицо.
Небрежно пробарабанив по двери и не дождавшись приглашения, в триста девятую проник Петя. Помахав рукой в знак общего приветствия и всем своим видом демонстрируя, что он здесь человек не случайный, Петя подошел к шкафу со вделанным зеркалом, слегка согнулся, неудовлетворенно набычился, повернул голову, и, в общем, соглашаясь с зеркальными замечаниями, вытащил из заднего кармана брюк расческу, дунул на нее, подправил прическу, снова дунул, спрятал. Открыл ящик с яблоками, перебрал, пошел хрустеть.
- Это наш Петя, - представила парня Люся несколько односложно, и, возможно, исчерпывающе.
Петя спокойно догрыз яблоко, понаблюдал за крутящимися вхолостую бобинами, оглядел Юрия Федоровича:
- Насчет браслетика? Я тоже думал. - Петя покосился на магнитофон. - Пока ясно, что ничего не ясно. Не будем мешать следствию, зайдем попозже. - И уже на выходе бросил под занавес:
"А чудес не бывает!" Подмигнул и скрылся.
- Не бывает? - Юрий Федорович как бы приглашал девушек высказаться на эту животрепещущую тему. Марлиз смущенно приняла вызов:
- Не скажу...
Следователь отключил магнитофон. Еще раз внимательно осмотрел комнату. Остановил взгляд на телефонном аппарате.
- Внутренний, - пояснила Галя.
- Да? Можно позвонить коменданту?
- Нет, это наш внутренний, - сказала Люся так, что в подтексте явственно ощущалось: - "Наш, личный, не имеющий никакого отношения ни к исчезновению браслета, ни вообще к посторонним".
Следователь уловил это, и отвернулся от аппарата, как нарочно зазвонившего. "Позже", - жестко сказала Люся в трубку; положила, выжидательно глядя на Юрия Федоровича.
- Вы вели когда-нибудь дневник? - спросил он неожиданно у нее, и одновременно, кажется, у всех обитательниц триста девятой.
- А что? - такого вопроса Люся никак не предполагала.
- Просто я хотел попросить вас всех, девушки, некоторое время вести более или менее подробные записи всего происходящего. Возможно, эти записи сослужат свою службу. Как смотрите на это предложение?
- Наверное, обсудим и примем, - пообещала Галя.
- Прекрасно. Пожалуй, оставлю у вас на время магнитофон. Обращаться с ним умеете? Вот и станете включать, когда найдете нужным. Главное, не жалейте чернил и бумаги - это в любом случае полезно. Звоните мне, - Юрий Федорович едва заметно улыбнулся, взглянув на "внутренний" телефон, - когда понадобится. Договорились?
Он пожал девушкам руки на прощанье, и Галя, как представитель и староста триста девятой, пошла его провожать до наружных дверей университетского общежития номер пять.
Вернулась, повернула ключ в замке и тихо, насколько вообще может Галка тихо, проговорила: - Девчонки...

Обсуждение

- Девчонки, знаете, что он высказал? Что похититель браслета на этом, может, не успокоится. Что новые странности вокруг и у нас возможны, даже вероятны. Так что - глаза в руки, и ничего не пропускать. Замечать и фиксировать...
- Я полагаю, - начала уверенно Люся, - что Юрий Федорович, как многие нынче, увлекается смелыми идеями, экспериментами, попутно подбирая материал для публикаций. А тут мы подвернулись...
В словах Люси, наверное, была доля истины. И, между прочим, цель эксперимента могла оказаться весьма простой, даже далекой от честолюбивых устремлений: вольной писаниной отвлечь девушек от первоначальных переживаний, возможных нелепых подозрений и ссор. Думал ли Юрий Федорович именно о таком аспекте? Не исключено ведь, что думал...
- Давайте, - торопливо предложила Марлиз, обрадованная наметившимся деловым подходом, - пусть это все - замечается, нет, не так - примечается, ай, тоже нет, вот: отмечается Ано. Она может стихи сослагать, и, в целом, как это сказать? - в целом самая бесстрастная. Что? Ах, беспристрастная...
- Ставлю на голосование, - привычно объявила Галя, но голосование не состоялось. Люся быстро шлепнула по рукам подруг и опротестовала:
- Не стыдно, ленивицы? Радовались бы тому, что появилась возможность излагать свои мысли на бумаге, и у Марлиз - дополнительная языковая практика. Нет уж, давайте, если не по графику, то "по вдохновению"!
... Когда студентки начинали совместную жизнь в триста девятой, то, по опыту других, ввели текущие графики распределения обязанностей. Вскоре, однако, начались "обмены" типа: "хочешь, я сделаю закупки, а ты сготовишь ужин" и т.п. Определилось, что Марлиз, например, склонна убирать в комнате, это даже вошло в поговорку 309-ой. Однажды Петя недоуменно заметил, что Марлиз слишком часто занимается наведением чистоты, на что Галя небрежно отпарировала: "Она любит убирать".
И теперь, если кому-либо из девчат надлежало наводить в чем-то порядок, то в адрес избранницы обычно следовало насмешливое: "она любит убирать"...
Галя проявила себя в роли ведущего повара, теоретика - практика-экспериментатора. А Люся охотно выполняла всякие письменные задания: диаграммы, схемы, таблицы - здесь она нередко выручала соседок. Надо сказать, что и вообще во многом Люся была на редкость упорна: брала книгу - дочитывала, письменные работы свои перебеляла, доводя до возможного совершенства. И отрывалась от дела исключительно ради несомненного удовольствия: захватывающей кинокартины или телепередачи, ресторанного пиршества в веселой, интересной компании, прогулки на моторке и, уж конечно, грибной охоты.
- Девочки, - привлекла Люся подружек, - я еще в седьмом классе начинала вести дневник - отчет, с целью жесткого самоконтроля. Все ли выполняется, чтоб походить на образец? Непременно после текущих записей шла критика: что и как исправлять в своей юной жизни. Какая наивность... И Петька казался мне таким знающим, интересным... Любопытно, однако, перебирать те ранние откровенности...
- Значит, теперь нужно все писать, - по-своему восприняла Марлиз лирическое отступление своей Ано, - все-все? Как это по-русски - исповедь?
- Зачем? - низкий голос Гали прозвучал решительно. - Призываю к научно-историческому подходу: прежде всего, выделяем наиболее существенное. - Далее тон Гали почти не изменился, но по выражению лица подруги ее могли догадаться, что начало выступления было несколько наигранным. - В конце концов, что бы мы ни писали - это будет - не только полезный материал для Юрия Федоровича, но - часть нашей быстротекущей жизни... Так, девчонки?
Поразмыслили. Согласились. И было решено торжественно:
Во-первых, и впредь действовать исключительно по взаимному согласию. Если же взаимного согласия не будет - никак не действовать.
Во-вторых, писать в дневнике что угодно, но только правду, чистую правду, на которую, чур, не обижаться. Подругам (Марлиз, Гале, Люсе) дозволяется не только читать записи друг друга, но и корректировать (в скобках, над строчками) отдельные явные ошибки.
В-третьих, назначить Ангелину Бантыш главным хранителем дневника.
И прочесть его всем вместе через десять лет...
- А где мы встретимся через десять лет? - спросила Марлиз, которая во всем любила определенность и пунктуальность. - Здесь?
- Здесь, - Галя патетически вскинула руки, - будет жить другое поколение!
- Занесу в "Нам пишут", - пригрозила Люся.
- Пиши, - отмахнулась Галя, - сегодняшние события станут для них историей!.. В этой комнате поселится один студент, один во всей триста девятой. Но в этом смысле я этому студенту или студентке не завидую. - Перешла Галя на будничный тон. - А встретимся где? - у меня, в самом глухом уголке страны, где я буду преподавать историю.
Представляете сцену: через десять лет после нынешнего дня подруги меня обнаружили и решили навестить. Вкатываются, распугивая гусей, три новеньких электромобиля. Бантыш с семьей. Гайнке с семьей. И сопровождающие их в микроавтобусе лица. Мои односельчане ахают: таких машин, таких нарядов и таких именитых гостей они еще вблизи не видали.
Я наскоро готовлю скромный, но отменно вкусный обед. Марлиз, по старой памяти, мне помогает, попутно излагая свои знаменитые тезисы о развитии мировой экономики. Ангелина Бантыш со своим мужем, тоже академиком, рассматривает свиней и кур на биофизическом уровне. А затем, девчата, мы отправляем всех сопровождающих лиц в клуб смотреть художественную самодеятельность, а сами садимся перечитывать наш старый общий дневник...
- Поскольку я - главный хранитель, - безапелляционно объявила Люся, - милости просим ко мне, да, именно ко мне - ровно через десять лет.
- Десять лет... Люся стала за спинку стула горделиво, как за кафедру, нацепила очки, поджала губы: - Уверена, товарищи, что ни истории (кивок Гале), ни экономике (поклон Марлиз) и не снится такой могучий взлет, какой ожидает биофизику! А ее покорная служанка, А. Бантыш, сохранившая свою девичью фамилию и нелегкий характер, с тайным восторгом и пониманием станет следить  за необыкновенными открытиями в этой области.
Что касается личной жизни той же особы (Люся взяла с тумбочки и ловко потасовала колоду карт), то Бантыш будет счастлива - с виду, но в душе... кто знает... Кроме того, у нее окажется "много знакомых и мало друзей", - готовые слова из того же "Нам пишут"...
Итак, голубушки незаменимые, как же, по-моему, произойдет наша знаменитая встреча?
Через десять лет, нет, уже через девять с половиной я разыщу вас, впрочем, таких людей разыскать будет несложно. В любом справочнике "Кто есть кто". Короче, дозвонюсь и напомню о нашем уговоре. Галина начнет ссылаться на занятость: важной работой, большими общественными и сложными личными делами (разводы, замужества и те пе). Но я скажу: "Галка, Галка...", и она все поймет. Марлиз тотчас закажет билет на автолет, и уточнит в радиограмме, что прибывает не одна, а вчетвером: с мужем и - кто еще? - две дочки или два сына, или сын и дочь.
Вот в мою уютную квартирку, где, как значится в "рубрике" - "стены сплошь заставлены книгами", влетают Галя, Марлиз и все прочие. "Боже, как ты изменилась! - со свойственным ей прямодушием выпаливает Галя, - раздобрела, гляжу, поседела, так что краска не маскирует. Ну, ничего, муж у тебя под стать - тоже, видать, к пенсии подбирается!"
Дорогие гостьи обогатят мое книжное собрание своими трудами с бесценными автографами. По такому случаю на столе появится наилучший коньяк. Мы конечно расхнычемся. И серебряная ящерка - на руке Марлиз - уставится на нас, повзрослевших своими неизменными  изумрудными, но не сверкающими глазами...
- Ви есть нехорошие, - полушутя надулась Марлиз. - Я все время у вас в гости, а ви не хотите приехать ко мне, в мою страну...
- Верно! Уважим Марлиз! Приедем к тебе, милая, - обняла Галя подругу. И тут же принялись фантазировать на тему грядущей встречи в ГДР.
Где бы ни жила в это время Марлиз, путешествие начнется конечно же с захватывающего, необыкновенного Дрездена. Но не с центра его, не с обновленных аккуратных проспектов, не с парадного Цвингера, где с вечными живописными шедеврами - неподалеку, в "Зеленых сводах" пытаются соперничать драгоценные - в первую очередь, по материалу - миниатюры прошлых блестящих веков...
Нет, знакомство с Дрезденом должно начаться с дремотного Пильница над смирившейся Эльбой. А на пути в город следует подняться неторопливым вагончиком фуникулера к старинному району "Белый олень", впитывая глазами, душой сотни уходящих в зелень неодинаковых и одинаково уютных домиков...
Из Дрездена в пригородном поезде, обязательно на втором, или, к тому времени на третьем этаже добираются до промышленного Карл-Маркс-штадта, а там автобус направляется опять же на юг, к Рудным горам, где за мило обжитым городком Ауэ лежит родная деревня Марлиз. Деревня или городок - называйте как хотите. Отсюда старенькой машиной отца Марлиз или ее новой, или, вспомнив молодость, на велосипедах помчатся подружки по извилистым дорогам к заветным местам.
Мягкое осеннее солнце то справа, то слева пробивается сквозь разноцветную листву, озаряет шапку леса. В небольшом музее - макет старинной шахты, на которой изнывали нищие саксонские горняки, и среди них - предки Марлиз. Ее прабабка, красавица Эльза, что, задумчиво улыбаясь, с портрета взирала на детские игры своей далекой наследницы с такими же быстрыми глазами, раскидистыми волосами и зубками - один в один. Ах, недаром сам Черный Гюнтер как увидел ее, прабабку Эльзу, так смутился душой. А ведь был он тогда немолод - за сорок, а, может, и все пятьдесят или - черт его разберет - за сотню перевалило...
Неведомо откуда пришел в Рудные горы Черный Гюнтер - немолодой, крепкий, смуглый, одинокий. Соорудил себе хижину на отшибе, там, где нынешняя трасса круто поворачивает вверх и где нависает поросший мхом валун по прозванию "Черный Гюнтер".
Доподлинно известно, что Черный Гюнтер врачевал больных и знался с гномами, которые доставляли ему драгоценные камни и металлы. Причем не только серебро и золото, изумруды и сапфиры, но такие редчайшие металлы и минералы, о которых не слыхивали даже важные господа, приезжающие порой из Лейпцига и Веймара. Время от времени Гюнтер отправлялся в эти города, но чаще в Прагу, и привозил оттуда ученые книги, писаные мудрено и понятные лишь ему, чернокнижнику. Пастор с ним не здоровался, и обыватели сторонились, но непременно обращались к нему в случаях серьезных хворостей
Черный Гюнтер являлся по приглашению в дом, как правило, после полуночи, тщательно знакомился с недугами, задавал странноватые вопросы, и, если считал дело безнадежным, молча уходил, и тогда больному действительно уже ничего не помогало. Если же Гюнтер брался за лечение, то пробовал различные средства - от травяных настоев до наговоров, и, по крайней мере, на время ставил человека на ноги. Плату брал он только продуктами питания, "натурой", и, говорили, как малое дитя, любил сласти.
Когда отца Эльзы ударило глыбой на шахте, Эльза кинулась к Черному Гюнтеру, отчаянно стуча в единственное тусклое окошко, и тот, вопреки обыкновению, явился тотчас, среди белого дня, сопровождаемый изумленными взглядами. Но осмотрев окровавленного отца Эльзы и прощупав его раны длинными летающими пальцами, маг повернулся к выходу. Эльза побежала за ним, вдогонку раздавался дружный вой ее мамаши, меньших братьев и сестер. Решительная девушка вошла за Черным Гюнтером в его хижину и начала просить оживить отца какой угодно дьявольской силой.
- Иди, зови в дом священника, - хрипло изрек Гюнтер. - Помогать нужно уже не ему.
После похорон кормильца семья Эльзы получала бескорыстную помощь лишь от того же Черного Гюнтера. Односельчане относились к этому неодобрительно, однако другого выхода не было. Наконец, младшие братья и сестры Эльзы подросли, начали зарабатывать, и у нее самой объявился подходящий жених. Как бы то ни было, а уж очень хороша, и разумна, и работяща была Эльза - такие девушки на дороге не валяются. Черный Гюнтер принес прощальный свадебный подарок - браслет, серебряную ящерку. Браслет был красив, и хотя с виду не так уж дорог, на самом деле стоил иных сокровищ.
Серебряная ящерица чуяла, когда человеку рядом становилось физически плохо. Тогда почти в полной темноте у нее начинали ярче светиться изумрудные глаза, а особенно ярко в предсмертные часы или минуты. Несколько поколений предков Марлиз убеждались в печальной силе проницательных глаз ящерицы; последний раз они  разгорелись ярко, когда с Восточного фронта доставили в госпиталь деда Вильгельма - тогда деду Марлиз было около сорока, да столько же и осталось навсегда...
Перед отправлением Марлиз в далекий русский город, бабка вручила ей заветную ящерку (девочка, кстати, надевала браслет еще будучи школьницей), ибо, согласно семейному преданию, ящерка была не только мрачным оракулом, но и добрым амулетом, по возможности, охраняющим от житейских невзгод.
И вот подруги Марлиз, выступающие в той же роли, что и охранительница-абдехте, направятся туда, где много десятилетий назад Черный Гюнтер сумел наделить мертвый предмет волшебным даром...
Через десять лет... Во время этого мысленного грядущего путешествия на родину Марлиз в комнате 309 вдруг раздался телефонный звоночек - это девчат вызывали "визавиты". Но сегодня, сейчас подруги никого больше не хотели видеть и слышать. Соорудили пир горой. Откупорили заветный мускат, раскурочили припрятанную баночку деликатесных консервов, игнорируя лопотанье Марлиз: "Разве теперь праздник?" Пустили в оборот плиточку шоколада, преподнесенную Люсе Петей по случаю его дня рождения.
- "Празднества продолжались далеко за полночь, - насмешливо цитировала кого-то Люся. - Здравицы в честь молодых сменялись напевами зурны..." Накинула шаль, затянула свой любимый романс: "На заре ты ее не буди..." Марлиз завела тирольскую песенку, стала пританцовывать. Распелась и Галя Волошко - прозвучал чуть не весь ее репертуар мелодичных украинских песен. Потом прослушали все наново - записанное на магнитофоне. Звучало чисто и как-то необыкновенно.
Есть во всем воскресающем, запечатленном прошедшем какая-то грустинка: тает на глазах - не бесконечная катушка своего времени.
Впрочем, что такая грусть для тех, кому двадцатый!.. Да им порой нипочем все горести Земли…

Запись первая (Г.В. – Галина Волошко)

Меня всегда возмущали летописцы, хроникеры. Описывают запросто  жуткие вещи, и ни словечка о том, как сами в это время себя вели. Отсиживались, что ли, в укромных местечках, боялись высунуться, чтобы ненароком не пришибло? Или, еще хуже, при сем присутствовали и помалкивали, если не поддакивали, полагая, что ход событий все равно не изменится, так хоть заполняются в буквальном смысле страницы истории...
Нет, я, наверное, как всегда, несправедлива: они по-настоящему переживали, сражались, но только сознание сравнительной незначительности своей роли, честная скромность заставляли их помалкивать о себе. Это я, должно быть, к тому, что в нашей историйке мне вряд ли удастся умолчать о себе. Кроме того, нужно записывать все подробно и по порядку. У меня это постоянно неважно получалось. Но ведь я старалась и продолжаю стараться...
Как неладно все-таки вышло: надо же, в нашей комнате, 309-ой, передовой - и вдруг такое... Вот я заметила: как только у меня в жизни все более или менее хорошо - бац, какой-нибудь выбрык. Например, в девятом классе с Т., когда я так по-дурацки с ним поссорилась. И потом: вывих перед соревнованием, замена курсовой… Стоп, к чему я все это пишу? Ладно, пусть останется мне на память, после того, как следователь ознакомится. Помогут мои признанья?
Итак, в триста девятой мы обитаем с первого студенческого дня.  Поначалу в комнате слышался, в основном, мой голос: Люся тогда была совсем немногословна, а Марлиз русским вовсе плохо владела. Но если я много говорила, это совсем не значит, что я командовала. Это только поверхностному наблюдателю так кажется. Петьке, например: он всегда журит Люсю, что она под моим влиянием. На Люську повлияешь... И Марлиз тоже самостоятельная натура. Мне понравилось, кстати, как она ведет себя в этой злосчастной истории с браслетом.
Я, честно, не знаю, что и думать о случившемся. Совершенно дикое происшествие. Итак, по порядку. В тот вечер я пришла в общежитие часов в семь. Какое-то смутное настроение было у меня. Всегда времени в обрез - столько хочется сделать, и так мало успеваешь. В другой вечер я бы разрывалась, - чем заняться: подучить Средние века, сбегать в спортзал, дочитать "Госпожу Бовари" (стыдно сказать - четвертый месяц тяну, никак не добью, хотя жизненно написано; в библиотеке подозревают, что потеряла книгу. Можно подумать, что я все подряд теряю - иногда, правда…) Если поразить девчонок котлетами по-киевски, которые издавна мечтаю сготовить по-настоящему... Нет, в тот вечер ни черта не хотелось. Но нельзя же пускаться по воле волн. Я вспомнила, что мне нужно сделать самое неприятное: отчитать как следует этих растреп из 213-ой. Для этого у меня настроение как раз подходящее. Шла по коридору и думала: хоть бы их застать! Постучала.
- Да, - под аккорд гитары, - да, да!
Я люблю гитару, а здесь мне стало совсем неприятно-тревожно. Отчего гитара в руках этих шалопаев? И отчего я теперь должна писать о них? Отчего вообще подобное ничтожество существует и даже преуспевает рядом, например, с нашими чистыми "визавитами", рядом с чудесными тайнами, с музыкой? Люська опять посмеется над моей неисправимой наивностью.
(Совершенно верно. Пользуюсь своим правом комментатора: Галочка, историк ты наш, тебе ли не знать, как соседствует и переплетается фантастическое и будничное, великое и смешное, и пристрастность наша должна быть не только эмоциональной, а и аналитической. Тогда картина событий будет полной и правдивой. Л.Б. - Люся Бантыш).
Продолжаю рыться в мусоре воспоминаний, где, может быть, отыщется ключик к удивительному. Вошла я в 213-ю. До чего запущена комната. Андрей уехал, остались эти Валерки вдвоем, такое развели. Валяются на постелях, у белого Валерки гитара в руках. Уставились. Говорю: вы хоть бы встали из вежливости, когда к вам девушка приходит. Черный отвечает: - А ты для нас не девушка.
- А кто я?
- Ты - студсоветчица.
- Тем более, нужно уважать.
- Тем менее, - прогудел белый.
- Вам что, надоело жить в общежитии? Выселим.
- Никак невозможно, - выскочил на середину комнаты черный.
- Очень даже возможно.
- К зиме? На улицу? На мороз? На растерзание диким зверям? - он же.
Я все эти реплики запомнила, даже в последнем слове ударение на "е".
- Зачем, - говорю - на улицу? Снимите угол. Хозяйка пускай терпит все ваши неряшества. А мы в нашем общежитии не намерены.
Завтра же поставлю вопрос, чтоб убирались к черту! - накипело у меня.
- К черту тоже нужны монеты, - заскулил белый. - А у нас кризис не только моральный, но и материальный. Родные нас забыли, декан разлюбил окончательно, девушки бросили.
- Было бы удивительно, если бы не бросили.
- Да, жди от вашей сестры благородства. А нам, - завопил черный,- третий день закусывать нечем!
И тут я обратила внимание на батарею бутылок, задвинутых под койку.
- И не стыдно вам самим - дожили до четвертого курса, и такие оболтусы, ей-богу...
- Куда нам, бедным электромеханикам... Кругозор ограниченный, не то, что у историка или кибернетика (последнее тоже камешек в мой огород, но об этом особо).
- Темные, - дополнил белого черный Валерий, и плюхнулся на кровать, задрав ноги повыше и закуривая.
- Свиньи, вот вы кто! - рассвирепела я окончательно, но и это не было для них ударом, они даже словно обрадовались новой зацепке.
- Не свиньи, Галочка, мы еще маленькие - поросята. И - поднялись как по команде, да нагло под гитару: "Нам не страшен студсовет, нам не страшен студсовет!.." Я хлопнула дверью, но они выскочили и пошли, сопровождая меня по коридорам, насвистывая, пританцовывая: "Нам не страшен..." Вот бестии, но мы с ними тоже напрасно цацкались,
На этом, однако, не кончилось - так вот, красуясь перед всеми - случайно и не случайно выходящими - продефилировали шелапуты за мной, вплоть до дверей нашей 309-ой, и черный даже имел наглость всунуться к нам (меня возмущает: к девчонкам вроде бы позволено, а небось к ребятам не посмели б так бесцеремонно!) Всунулся, пошарил глазами, провел пальцем по полочке - не пыльно ли? Комично-важно поднял палец: ишь, мол!
Нет, неспроста они настолько распоясались и паясничают, и, словно, мстят мне за что-то, и пошли ва-банк...
(Перед тем, как Галочка мельком упомянет меня, и вообще станет проходиться на мой счет, позволю себе еще раз сказать: не только подмечать, но и анализировать следует - гуманитариям, в том числе, Л.Б.)
И неизвестно, что было бы дальше, тем паче дружок его, белый тезка, уже тискался за ним следом, как вдруг Люся неслышно поднялась, взяла веничек, быстро хлопнула нахала по щеке, проговорив: "Пшел вон!" И оба тотчас смылись, только гитара брякнула. А вдогонку звенел заливчатый смех Марлиз - такая она у нас хохотушка.
Но я ничуть не развеселилась. Молодец, конечно, Люся - я вот шумная и сердитая, а так хладнокровно не смогла бы. И нисколечко ее это не задело - словно по комару хлопнула. После этого обратились ко мне с чем-то, но я решительно ответила: "Девчонки, не трогайте меня!" Девчата знают: если я так говорю - лучше не трогать. Легла, успокаиваясь, но не весьма эффективно. Девчата молчат, и между собой преимущественно взглядами объясняются.
Зазвонил наш "телефон", меня просят. "Визавиты" - так мы называем тройку ребят, что живут в общежитии напротив нас, и окна напротив, визави. На первом курсе начали они сигналить нам - пускать "зайчиков" поверх занавесок. Я, конечно, пошла возмущаться, объясняться, и кончилось тем, что мы стали друзьями.
Но не везет нашим "визавитам" (последний раз беру это слово в кавычки) - все как-то нам не до них, мне особенно. И уж совсем некстати явился озабоченный Петька. Выставить его я не могу, он Люсин однокашник, к ней вроде по делу пришел. Нельзя сказать, что я категорически против Пети - просто я его пока не могу воспринимать всерьез. Он - Люсин земляк, и, с первого взгляда может показаться, что чуть ли не жених. Но это не так. Марлиз, наверное, наилучшим образом объяснила его регулярные посещения: "Сюда как в кирху приходит". Как это понять? - задала я ей вопрос, но она улыбнулась: так. Мол, все понятно. Ей - может, а я старалась догадаться, что имела в виду Марлиз. То, что Петя в душе молится на Люсю, или приходит сюда исповедаться, или здесь его торжественный дом?
В университете и в нашем общежитии Петра знают, и, может быть, знают по-всякому. И то, что он любитель приударить за девочками  (Люся тоже знает, он даже делится с ней, но это ее как-то мало трогает. Завидую). Знают и то, что любит он прихвастнуть, неплохо поет, бывал в различных компаниях и охотно участвует в некоторых сомнительных делах, сулящих приработок.
Все это знали здесь, но в родном селе Вишенки, возможно, знали иначе, и, должно быть, тамошней репутацией Петя дорожил больше. А, пожалуй, единственным человеком, могущим поведать о том, каков Петя здесь, могла стать его односельчанка Ангелина Бантыш.
Петя, казалось, постоянно хитрил, и хитрил для того, чтобы отвадить неприятности - по возможности, обратить их в шуточные, не стоящие внимания, и - выскочить из скверных ситуаций любой ценой. Естественно, такой человек не решается резко обижаться и конфликтовать, что также раздражает меня в нем. Все это я, в общем, не раз высказывала ему в глаза, и поэтому со спокойной совестью повторяю в этих записках.
В тот вечер он расселся у нас и, поблескивая мелкими, игривыми глазками, пошел для затравки балагурить о том, о сем, о пятом, о десятом (действительно, от многих знакомцев он успевал выхватывать любопытные, интересные сведенья, и эффектно преподносил другим). Порассказывав о разных разностях, он мельком назвал Валерок - своих нынешних приятелей, сказанул нечто вроде того, что они, дескать, "успешно преодолевают кризис". Я насторожилась - куда он гнет, не собирается ли ходатайствовать за них, и уже приготовилась к решительному отпору, но Петя, словно почуял это, и повернул все иначе.
Небрежно поднял руку - жестом то ли школьника, желающего быть прощенным, то ли трибуна, смиряющего громы оваций:
- Поступило предложение: в ближайшее время соорудить небольшой банкет.
Предложение относилось, в первую очередь, к Люсе, и Петя поспешил добавить:
Приглашаются все желающие: Галя, Марлиз...
Марлиз захлопала в ладоши:
- Небольшой банкет! Что это значит - небольшой - мало человек или мало на стол?
- Стол будет ломиться от яств... - широко размахнулся Петя, и Марлиз еще пуще развеселилась:
- Так много на стол, что стол капут!
Я знала, что Люська охотница до всяких банкетов, балов, и что она уже благосклонно настроена. Не выдержав, спросила все  же вскользь:
- По какому случаю банкет?
Петя, заслышав мой голос, приосанился.
- По случаю, - начал было он, - но я предвидела, что это - уловка, что он не скажет ничего путного. И, в самом деле, словно перевесило чуть-чуть в нем желание поинтриговать: - По случаю организации... - и тут он хитро сжал губы и повел глазами туда-сюда. Затем подошел к журнальному столику, и наш Миц, искоса наблюдая за действиями Пети, предпочел не рисковать получить щелчок в нос, а благоразумно юркнул к двери и замер в выжидательной позе. Петя выпустил кота и, помедлив, сам двинулся к себе, обратившись вдогонку к Мицу:
- Мужчинам, видимо, здесь делать нечего.
Больше посетителей у нас в тот вечер не было. Связано ли исчезновение браслета со всем описанным мной - судите сами. Передаю эстафету подругам и времени...

Запись вторая, сборная (и потому?..) сумбурная

Я, Люся Бантыш, находясь в здравом уме и твердой памяти, свидетельствую. Выше мной сделаны кое-какие пометки, надеюсь, автор, глубокоуважаемая Г.В. не в обиде. Истина дороже. Алло, мы ищем истину. Что есть истина? Судя по конструкции фразы, это вопрос Марлиз. Истина... В этическом плане, возможно, максимальная откровенность. И в художественном тоже.
Тогда - воздадим хвалу этим записям, и мудрому совету Юрия Федоровича - распахнуть события и душу на бумаге. И, не сочтем ли за благо повод к этому - то, что произошло с браслетом?.. Э, нет, тут-то, простите, запятая. Не сочтем. Ибо здесь не просто неудача или несчастье, но потеря. По-моему, из разряда потерь необыкновенных, невозвратимых, невосполнимых.
Самое ужасное: когда исчезает загадка, на которую еще нет разгадки; пропадает творенье, какому не будет повторенья; и уходит навеки человек, которому суждено сказать то, что никто иной не скажет. Разве что когда-нибудь, и то не так...
Поэтому я готова выполнять все, что облегчило бы возвращение чудесной ящерки. Дa, чудесной. Можно быть убежденным материалистом, и скептиком, но это тем более обязывает обращаться к несомненным фактам с должным почтением. Пожалуйста, ищи объяснения, но при этом гляди в глаза действительному. Так и тут. Никуда не денешься - когда к Гале заходила ее тетка, смертельно больная, то у лежащей неподалеку абдехте вдруг бешено разгорелись изумрудные глаза.
Такой гражданин, как Петька (о нем см. выше в записях Г.В.), не в состоянии сцепить явления, выходящие за пределы его кругозора. Потому Марлиз так коробят его шуточки в адрес привычного и священного для нее, и только легкое добродушие характера позволяет ей быть такой покладистой. Но вообще ее "потустороннее", по молчаливому уговору, не выносится почти за пределы нашей 309-ой.
Даже с визавитами  я решилась говорить о свойствах браслета не прямо, не в лоб, а - при случае. Шла как-то речь о том, как выглядит жемчуг, носимый на груди. Словно чувствует живое тепло. Затем я навела разговор на тонкость современной диагностической аппаратуры в медицине. Закинула: а как по-вашему - в состоянии, пусть даже теоретически, какое-либо, допустим, микроэлектронное устройство реагировать на патологические явления живого организма?
Друзей этих хлебом не корми - дай подискуссировать на подобную тему. Вообще, я заметила, склонность к той или иной теме разговора - отличный индикатор на индивидуума. Даже на группу людей. Я не раз бывала в компаниях, где предмет зубоскальства неизменен, укатан, и только порой беседа подкармливается свеженькими сведениями, которые смакуются до тошноты. Петька горазд рассуждать о том, как надлежит устраиваться в жизни. Галя, наоборот, готова начинать с переделки, своими руками, всего неподходящего на свете. Марлиз преображается, когда объектом всеобщего внимания становится что-либо сверхтаинственное, необъяснимое, мистическое. И слушая высказывания визавитов, косвенно касающиеся ее ящерки, ее замечательного амулета, Марлиз была, похоже, разочарована.
А я нет! Я внимала невероятным, может, самым вероятным гипотезам, благо биофизику многое должно быть понятно. Итак, для начала известное изречение: "Жить - значит умирать". Иными словами - процесс жизни необратим. Подобно времени. Вот это "подобно" заставляет настороженно подходить к нашему субъективному восприятию времени. Оно, время, не есть нечто абстрактное, ни от чего не зависящее, и, возможно, пора разжаловать его из статута первичной, фундаментальной категории.
Время - функция, производная чего-то. Возьмем любую систему в природе. Если она вполне статична, неизменна, вечна, то время здесь совершенно не при чем. Но таких систем нет. Мир находится в непрерывном развитии. При этом каждая отдельная система обладает большей или меньшей потенциальной устойчивостью. Эта устойчивость лежит в широчайшем диапазоне - проследим хотя бы на примере так называемых периодов полураспада ряда изотопов - от миллионных долей секунды до миллионов лет.
А жизнь? Любая живая система изначала предполагает развитие ее и соответственно определенную степень устойчивости на каждом этапе. Биологические часы каждого организма пускаются с рожденья наново, и срок их службы не беспределен. В отличие от будильника, они сами определяют начало и завершение каждого жизненного действия (в театральном смысле), и не исключено, что накануне прощального звонка возникает в них какая-нибудь особенная дисгармония, способная вызвать резонанс и на расстоянии.
В кризисных для организма ситуациях, когда немощная плоть вопиет, а душа тоскует, когда несовершенство данной живой системы диктует трагический недочет отпущенных природой входов и ударов сердца, провалов в сон и весен... Крушение устойчивости живой системы не проходит легко и незаметно: старый медведь, позабывший начисто беспечную резвость юности, отправляется в самую глушь и тишь - умирать в одиночку; человек обращается к оставленному на Земле... И эти моменты могло бы уловить нечто, настроенное па смертную тоску, вроде милой серебряной ящерки.
Но визавитов - Женю, Диму, Витю - волновало не умирание, не этот непреложный закон жизни, а то, что во исполнение этого закона, биологические часы "звонят" порой не во время. Преждевременно приостанавливают некоторые процессы развития мозга. Против такого консерватизма жизни не мешало бы направить усилия науки. Как бы то ни было, ящерка могла бы заинтересовать этих ребят...
Но я пока не дала, вопреки своей же декларации, никакого фактажа для отыскания пропажи, просто влезла со своими сожалениями и домыслами, и охотно уступаю место подругам. Следующую фразу напишет, очевидно, Марлиз, попозже, завтра.
…Свое первое сочинение на русский язык я написала еще как школьница. Я запоминала так: "Зима холодная. Ваня и Маша пошли бежать лыжи (Учитель говорил "лижи", но я знала, что в этом слове имеется русская буква "ы"). Они были веселые и радостные". Я была похвалена учителем. Он сказал: "Марлиз делает большой успех в русский язык!" И я была веселая и радостная, и я думала, что мой амулет помогает мне. Может быть, он тоже помог мне приехать в СССР, учиться здесь, проживать с такими подругами - Галя и Ано, которых других нет.
Поэтому, когда браслета вдруг не стало в комнате, я сделалась совсем невеселая и нерадостная. Мои родные станут скучать, когда узнают, что старый-престарый браслетик пропал. Они спросят, кто виноват? Я отвечу: никто. Я отвечу:  дьявол. Бабушка скажет: нет, дьявол сам не смеет или не сумеет - у него должны быть компаньоны. Пока я не знаю, кто - компаньон.
Я не поверю, что это был кот Миц. Он никакой не вредный, и надежный товарищ, к тому же совсем не черный. И страшно, что кот вдруг пропал. Может кот Миц сам пропал - он имеет ручки и ножки? Нет, все равно это - не обыкновенно. Кот сидел на тот же журнальный столик. Он любит это место, и обычно никто его там не трогает. Только Петр, когда приходит, нередко сгоняет Мица, и Миц шипит сердитый. Но это пропадание случилось так. Девочки уложились спать, а мне не засыпалось...
Не удивляйтесь изменению почерка. Это я, Галя, выступаю в роли переводчика. Не могу больше смотреть, как Марлиз надрывается, рыщет по словарю, старается во всю. И написала бы все, что нужно, чего бы это ей не стоило. Такая она у нас обязательная: сказано – сделано, и нас малость к тому же приучила. А насчет записи - в другое время, может, была бы ей полезная практика, но теперь все разом на Марлизочку свалилось: и курсовая, и зачет по статистике (предмет ей нравится, и тем более, хочет все изучить досконально), и вдобавок история с браслетом, и дурацкая пропажа кота, которую она тоже болезненно воспринимает...
Но держится молодцом - никаких истерик, воплей. Припоминает дедовскую поговорку, звучащую примерно так: "Цену всякому горю узнаешь только сопоставив с настоящей бедой". Верно это, человек так устроен, что для него любое нынешнее несчастье, свалившееся на него - настоящее. Душа моя восстает против подобного непонимания масштабов, но куда денешься? Вчера на лекции я слушала о Варфоломеевской ночи, и обмирала, и чуть не ревела, и готова была рвануть за четыре века назад, в Париж - оборонять несчастных... Но когда в перерыве между лекциями выяснилось, что наш ирпенский поход отменяется, то, честно говоря, расстроилась больше, чем по поводу Варфоломеевской ночи.
Теперь начинаю переводить Марлиз. Мы с Люськой заснули, а Марлиз не спалось, она зажгла ночничок, начала читать; а силуэт кота с поблескивающими глазами, напоминающими о глазах ящерки, придавал уют. Марлиз время от времени поглядывала на кота, намереваясь перед самым сном потихоньку отправить его в коридор. Вдруг кот странно мяукнул и, кажется, в тот же момент его не стало на столике. Марлиз начала звать Мица, но тот не откликался. Она подняла тревогу, подняла нас, мы перерыли нашу небольшую комнату - все-таки кот не иголка... Дверь опять же заперта на ключ, сигануть со столика прямо в форточку коту трудновато, да и чего ради?
Но допустим невероятное - сиганул, свалился с третьего этажа. Если б убился - рано утром мы бы его обнаружили (а ведь я побежала на рассвете), или - остался жив, так приполз бы. Да и все общежитие знало нашего Мица - доложили бы нам. Сгинул. Ну и ну. Все это настолько невероятно, что стыдно идти с этим к Юрию Федоровичу. Что будет дальше? Я не мистик, но и мне как-то нехорошо становится...

Запись третья (А.И. Бантыш)

Довольно растекаться мыслью по древу, подобно Г.В. Сосредоточимся и запишем все текущее подробно, как истый экспериментатор, обладающий к тому же воображением и любящий теорию. А пишем ли мы существенное или несущественное - определится впоследствии, спустя много лет, а, может, веков...
Начну, пожалуй, с того, как мы, в обычном порядке, собрались в начале пятого в нашей 309-ой. Марлиз, выяснилось, ничего не ела, у нее аппетита нету. "Просто так, не хочется, не беспокойтесь, захочу - так поем". И Галка тут же решила, что и она обойдется без обеда. Со своей стороны я заметила, что могу присоединиться к голодовке. Шутка, однако, не вызвала резонанса. Я почувствовала, что в нашей образцовой 309-ой назревает ссора (чутье какое! Г.В.). К счастью зазвонил звоночек, и мы наконец-то откликнулись - согласились на приглашение в "Студень". Когда? Сейчас.
Пояснила девчонкам: "Надо повидаться - посоветоваться с умными людьми". Марлиз поддержала меня, и Гале ничего не оставалось делать, как махнуть рукой и начать в темпе марафетиться (какой жаргон! Из "Нам пишут"? Г.В.). Вскоре подошли к "Студню" - ребята нас уже ждали.
"Студень" - это наше кафе, студенческое, само название отдаленно напоминает об этом; вдобавок, когда Галка была в общественной комиссии (и теперь состою. Г.В.), фирменным блюдом сделался холодец - студень - тоже повод для такого наименования. Кроме того, зимой в кафе прохладно, и это опять-таки подчеркивается неистребимой самодельной вывеской.
С удовольствием вспоминаю историю. Бессменный директор кафе Прогресс Акимович был категорически против такого необычного наименования. Может, он вообще относился осторожно к таким делам, он, обладатель такого имени. Получил он это имя в двадцатые годы, когда давались и не такие имена. Сейчас окружающие привыкли звать зава так, по паспорту, и только судомойка Глафира Петровна выговаривала, несмотря на замечания, только: Прогресс Какимович, разумеется, не нарочно.
Итак, предложения о столь двусмысленном названии кафе Прогресс Акимович никак не одобрил. А проректор ответил кратко: "Согласуйте с завом". Положение казалось безвыходным, и Галя горячо высказала все это ребятам, живущим напротив, с которыми мы тогда только что познакомились. Она добавила, что факультетские художники уже сделали отличную забавную вывеску  и что в отсутствие Прогресса Акимовича ее закрепят...
- Сорвет, - прервал тогда Галкины излияния Евгений.
- То есть как? - возмутилась она. - Это же не его...
- Сорвет, - спокойно повторил Евгений. - Хотите, чтоб этого не случилось?
- Конечно!
- Постараемся. Сделаем.
- А Прогресс?.. - ясно было, кого Галя имела в виду.
- Не беспокойтесь, - уверенно сказал Евгений, посмотрев на друзей.
Заведующий приступил к операции глубокой ночью, когда самые  усердные студенты, изнемогши от зубрежки, свалились спать. С Прогрессом Акимовичем был грузчик. Свидетелей той роковой ночи, кроме этих двух, быть не могло, тем не менее, визавиты рассказали детально о прохождении операции "Вывеска". Грузчик взгромоздился на лесенку, зав одной рукой держал его за сапог, другой водил, освещая фонариком нужные точки. Но только отвертка прикоснулась к первому болту, откуда-то раздался негромкий голос:
- Проректор не одобрит.
Поскольку Прогресс Акимович накануне осторожно осведомлялся у проректора, санкционировал ли тот какое-либо название для кафе, и получил отрицательный ответ, то не внял голосу свыше и зашипел грузчику: Валяй!
Вывинчивание второго болта сопровождалось окриком:
- Прогресс Акимович, побойтесь Бога.
С Богом у Прогрееса Акимовича отношения сложились так, что последний не боялся первого, и потому только сжал сапог грузчика: действуй, мол, как приказано!
Однако возня с третьим болтом вызвала вкрадчивый и, как показалось, знакомый женский голос:
- Прогресс Акимович, если вывески не станет, предадим гласности историю с цыплятами...
"С цыплятами" прорвалось на каком-то нечеловеческом визге; бедный зав гаркнул испуганному грузчику:
- Вешай назад!
С тех пор вывеска "Студень" привлекает студентов всех факультетов, и Прогресс Акимович как-то даже собственноручно подкрашивал слегка облинявший мягкий знак.
С наступлением темноты вывеска начинает светиться, включается освещение автоматически. И вообще визавиты шествуют над тепловой и прочей автоматикой пищеблока.
На благодарности Евгений отвечает, удивленно пожимая плечами: - Это же элементарно.
В кафе наши сдвоенные столики - в левом дальнем углу. Наши - это (по алфавиту): Ангелина (я), Виктор, Галина, Дмитрий, Евгений, Марлиз. Полагаю, нужно охарактеризовать наших союзников. Возможно, Галя сделала бы это лучше. (А зачем? Г.В. - А затем А.Б.). Виктор - тот, кто практически отвечает на вопросы: как? каким образом? Дмитрий это материализованное "что?", а Евгений - "зачем" Иными словами, Дмитрий рождает идеи, Евгений подыскивает им применение, Виктор своими чудесными руками старается воплотить задуманное.
Кстати, Петя и Валерки, черный и белый, составляют, правда, в несколько другом плане, аналогичный симбиотреугольник. (Сравнила! Г.В.). А нас, трехсотдевятку, нужно классифицировать совсем иначе, на то мы и девчата (Категорически не согласна. Г.В. Ну, а если? А.Б.). Если вы, Юрий Федорович, вдруг пожелаете навестить визавитов и поразить их своей осведомленностью, могу заранее помочь и набросать портрет каждого. Иначе рискуете промахнуться.
Виктор - светлый, можно сказать, бесцветный внешне блондин со светло-серыми глазами, напоминающими мне объективы микроскопа. Он мало разговорчив, хорошо умеет слушать, однако - не слушаться, порой упрям страшно. (Чья бы корова мычала. Г.В.). Виктора трудно вывести из себя, но при желании можно). Ты, А.Б., кого угодно можешь вывести из себя, если захочешь. Г.В.). Делает он все неторопливо, обстоятельно и, можно сказать, изящно.
Дмитрий кажется человеком, который только-только обнаружил, что заблудился, забрел совсем не туда, и потому окружающие красоты и соблазны отошли для него на второй план. Отзывы Дмитрия обо всем на свете, как правило, парадоксальны, но не нарочито: он действительно так думает - следует добавить, в данную минуту. Мне временами кажется, что Дима словно грезит наяву, словно блуждает в каком-то ирреальном мире. (Умничка, Люська, верно, высказалась. Г.В.). А, может быть, благодаря этому он порой яснее видит то, что скрыто от нас грубой и подробной действительностью. При всем том Дима не рассеян, а сосредоточен по-своему.
У Евгения, кареглазого, статного, остриженного "ежиком" и довольно привлекательного, выражение лица при беседе такое, будто он весьма опасается, что чужой подслушает его мысли. А мысли у Жени явно иронические и, может быть, беспощадные. Вероятно, хорошо, что мысли эти и в самом деле редко прорываются наружу. То есть редко переходят вслух на личности. Зато слыхали бы вы, как он разносит какой-нибудь неудачный проект или уязвимую гипотезу! Располагала бы Галочка таким острым аналитико-критическим аппаратом - уж наверняка никому бы не поздоровилось!  (И так, слава богу, достается, но, очевидно, бодливой корове... Г.В.). И столь же строго оценивает Евгений свои действия; а если уж он наметил что-либо сотворить - можно не сомневаться в реальности этих наметок и в выполнении, под его же неусыпным контролем.
Видите, друзья, как я объективна, и можно ли хотя бы по этим характеристикам или вообще составить мнение о том, кто из этой тройки мне особенно симпатичен? (Можно... Г.В.). Не скрою, мне приятно бывать в обществе троих визавитов, правда, они чрезмерно, просто до невозможности погружены в свои дела...
Вообще мне пришла в голову забавная мысль: вот, если б у этих ребят пропало что-либо ценное, и, придя к ним, Юрий Федорович попросил бы их вести такой же дневник - что бы там было написано про нас, девчонок, и вообще - было бы написано?..
Итак, вошли мы в "Студень", не обращая ни на кого внимания, направились в наш уголок, где ребята уже приготовили стол. И пиво, до которого мы все, включая, разумеется, Марлиз, большие охотники. Поднялись, приветствуя нас. Заметили наши постные физиономии, но не подали вида, разве что сразу сделались еще сдержаннее. Галя прямо сходу объявила:
- Ребята, - и понизив голос, давая тем самым понять, что информация для узкого круга, - у нас неприятность...
Я следила - не переглянулись ли они. Нет, Галя, не дождавшись вопроса: "какая неприятность?" - проговорила:
- Помните браслет Марлиз?
- Ящерка зеленая! - вскинулся Дима.
- Серебряная, - мрачно уточнила Галя.
- Ну да, с изумрудно-горящими глазками, - не сдавался Дима, - потому выглядит зеленой, упругой…
- Ювелир-художник, каждое изделие работал непохоже на другое, -  высказался Витя.
- Браслет - пропал? Когда? Где? Заявляли? - обстрелял точными вопросами Евгений, И тут же последовал рикошет догадок: - Пропал. Не позже, чем три дня назад. Неужели в общежитии?..
- В закрытой комнате, и мы трое там находились, и все закрыто… - прорвалась Марлиз.
- Я читал о подобных случаях, совершенно необъяснимых логически... - пустился было в рассуждения Дима. Надо сказать, помимо прочего, есть у него эдакий "потусторонний" заскок. То есть не такой мистический, как у нашей Марлизочки, которая чуть не в нечистую силу верит, но "интеллектуально-трансцедентальный", как определяет Женя. Его, Диму, влечет все таинственно-необъяснимое, он полон жгучего желания объяснить, постичь. Дима перерыл массу литературы из этой сферы, и Марлиз с замиранием сердца готова часами слушать всю чепуху. Впрочем, сейчас она попыталась подойти к случившемуся с другой стороны:
- А если это шутки дьявола, то уже совсем пропало?
- Наоборот, - внушительно сказал Евгений, - на дьявола тут больше надежды, чем на уголовный розыск, который вряд ли займется таким незначительным эпизодом.
- Вот и нет! - завелась Галка, - у нас был следователь, молодой, энергичный...
- С собакой? - поинтересовался Витя. - И ваш Миц не возражает? Миц? - разговор принял такой характер, что сообщать и о пропаже кота было совсем ни к чему.
- Современные методы в криминалистике, - заметила я, - опережают собачий нюх. Хотя собачий нос - изумительный орган.
Помолчали, усердно занимаясь едой и преувеличенно деловито осушая пивные кружки.
- Чем мы можем помочь? - спросил Евгений, глядя в стол.
- Наверное, ничем, - отрезала Галя.
- Посочувствовать, - смягчила я, обняв поникшую Марлиз.
- Они этого не умеют, - жестко продолжала Галя. - Люди действия. Как бы вы действовали на нашем месте?
И тут Дима сморозил;
- На вашем месте... какое может быть сравнение...
Виктор и Евгений пожали плечами - по отношению ли к словам Димы, или к нашим беспомощным переживаниям... Впрочем, Евгений слегка прояснил позицию:
- Для активных действий необходима достаточная информация и умение обращаться с ней.
- Направить в нужную сторону. Во времени. В будущее, - не совсем внятно начал вещать Дима.
О, друзья ловко перескочили на своего любимого конька!
- Чем совершеннее вещь, тем более она нацелена в грядущее - это постулат, - декларировал Виктор.
- И вообще, время - это абстракция, время - это мера устойчивости каждой изолированной системы, - повторял Дима мысль, которая и мне так понравилась.
- Поэтому можно прогнозировать определенные тенденции, - Виктор говорил об уже не раз говоренном нашими визавитами, понятном им, интересном для них...
- В различных сферах, - подхватил и небрежно перебросил мостик в нашу сторону, - например, предсказывать погоду или, как я слышал, моду не конец столетия, - метнул взгляд в сторону Гали.
- Конечно, - откликнулась Галя, откликнулась охотно, вроде не заметила искусственности брошенной ей дискуссионной соломинки. (Заметила я, Люся, все заметила, но не стала капризно упираться - к чему? Г.В.). Мне лично, - Галя почувствовала себя в своей стихии, - кажется, что мода в современном понимании отомрет начисто. Нацепить модную тряпку и  считать, что выглядишь "куда там!".. Ничего подобного. Каждый должен уделять достаточно внимания своей внешности, достаточно для того, чтобы перед людьми предстала личность индивидуальность, а не транзистор такой-то модели. Хорошо, Дима, что мы к тебе привыкли, а то, извини, ты совершенно не смотришься. Тебе на это наплевать, мы уже слышали, но...
- Галя, не стоит, - вовремя перебила я. - Терпимость - великая добродетель.
- Терпимый, толерант к недостатку! - вклинилась Марлиз. - К тому, кто делает плохо, некрасиво поступает, обманывает, бездельничает, тащит - как можно?!
Я махнула рукой - не об этом речь. Но Галка уже вновь подзавелась; понеслись сквозь века отраженья будничных и накрепко связанных с бытием человеческим предметов. Пожалуй, и впрямь это самые живучие элементы исторического комплекса; изменчивые и неизменные, запечатлевающие лик эпохи, вошедшие в плоть и кровь наших будней. (Право, не ожидала от тебя, Люська, такого панегирика   моему излюбленному. И ты прониклась? Спасибо.Г.В.).
...Вещи, подобно книгам и людям, "имеют свою судьбу" и свою родословную. Проницательному глазу они могут кое-что поведать о своих владельцах, об их настоящем, прошлом и даже будущем.
- Верно! - одобрил Витя.
- А для человека сведущего и пытливого вещи приоткрывают судьбы поколений и народов, глубину происхождения обычаев и человеческих отношений, - это Галя высказала без запинки, а потом оглядела нас поочередно, словно выбирая ту вещь, которая замечательна своей заурядностью и, вместе с тем, смыслом своего существования. Вот собрались мы вшестером, всем по двадцать лет с небольшими отклонениями. Собрались из разных краев, иные родились за тысячи километров отсюда. Люди четырех национальностей, пять специальностей, совершенно несхожих характеров...
- Но не убеждений - в главном, - дополнил Евгений.
- В главном - да. Но, помимо упомянутых отличий, мы еще - разнополые, как говорят биологи. А наши костюмы свидетельствуют разве что о том, что мы обыкновенные студенты двадцатого века. Так?
- Не совсем так... - неуверенно возразила Марлиз.
- Точно! Вещи говорят не только oб этом.
- О том, наверное, что я - неряха? - вывел наперед самое худшее Дима, но от его замечания Галя отмахнулась, и, обойдя стол, продолжала:
- Видите, на мне брюки, и на всех нас, кроме Люси. Впрочем, и она нередко появляется в брюках. Будничная, что ни не есть, вещь - брюки, но рассмотрим их в ретроспекции, обратимся в глубь веков.
Тропический пояс планеты - прародина человечества, не будем сейчас уточнять - какие именно точки. В какой-то момент наши предки начинают одеваться, нет, верней, щеголять в костюмах, и что же это за костюмы! Прическа украшена птичьими перьями и цветами, а то и подмазана глиной. Тело пестро раскрашено - то ли подножной охрой, то ли суриком, то ли кровью. Не плечах, на шее, на запястьях, на поясе - всюду, где может удержаться навешанное и нацепленное, красуются сплетенные растения, шкурки убитых животных, всевозможные трофеи.
Так образуется поясная одежда, вроде передника, который еще пятьдесят-шестьдесят веков назад был универсальной одеждой древних египтян. Подлиннее или покороче, шерстяной или льняной, один или несколько - один на другом - это зависело не от пола и возраста, а от социального положения владельца. От кожаной набедренной повязки раба до выделанной искусниками прозрачной юбочки фараона - конструкция осталась, в общем, неизменной.
Несшитой юбке, кажется, так легко превратиться в сшитую, хотя у многих народов этот процесс в национальной одежде не завершен доныне, и мода упорно возвращает нас к вариантам несшитой поясной одежды. Но юбка, прошитая внизу вдоль - прообраз брюк. Точнее - две юбки, надетые на каждую ногу в отдельности. Брюки, шаровары, панталоны, джинсы, шорты, штаны, или пара штанов, как говорили прежде - такое двоичное исчисление во многих языках намекает на происхождение брюк.
На технологическое происхождение, но - с чего бы это людям вдруг взять и облачиться именно в брюки? Древним европейцам, кстати, это было совершенно невдомек. Разгромив персов, Александр Македонский с удовольствием примерял великолепный царский кафтан, роскошный головной убор, но наотрез отказался натянуть диковинную часть персидского костюма - штаны. Римский писатель Элиан сообщает: "... Самосец Пифагор нсил белые одежды, золотой венок и шаровары" Белые одежды и золотой венок - это еще куда ни шло, но шаровары... Приговаривая в школе "Пифагоровы штаны во все стороны равны", мы и не подозревали, насколько поражал великий уроженец острова Самос Пифагор своих современников, в частности, "импортными!" штанами - в буквальном смысле.
Брюки пришли с Востока: там они искони были не в диковинку. Без них вряд ли мог обойтись всадник, скотовод, воин. Скифы, сарматы и другие северные варвары древней Ойкумены носили штаны испокон веку, причем женский костюм у них мало отличался от мужского. Недаром полулегендарные всадницы-амазонки изображались эллинами в шароварах.
Брюки, шаровары - вообще непременный атрибут женского костюма Востока, но это не вызывалось бытовой необходимостью. Подоплека тут другая. На Ближнем Востоке наши предки исстари вынуждены были поплотнее укутывать тело, остерегаясь знойного ветра и песка пустынь, укусов насекомых, ночного холода и - дурного глаза, сглаза явного и тайного врага. От того, возможно, возникли ритуальные запреты, касающиеся наготы. Знаменателен библейский эпизод, когда сын Ноя, осмелившийся взглянуть на наготу отца своего (другие сыновья подали одежду подвыпившему папаше, отвернувшись от него), остался навеки нарицательным Хамом. Дурным предзнаменованием считалась внезапно увиденная нагота...
И на Востоке родились рукава, порой свисающие до земли; внедрился чачван, паранджа, скрывающая лицо женщины; и - шаровары. Но немало времени прошло, прежде, чем шаровары надела европейская женщина. Что говорить - Юлий Цезарь лишь единожды в жизни появился в брюках. Это было во время его похода в Галлию, ту самую, которую римляне полунасмешливо прозвали "шароварной Галлией". В одежде простого воина-галла, в галльских штанах полководец смело и без особого риска проник в лагерь Эбуронов и разведал все, что ему было нужно...
Но уже в III веке портные Рима шьют штаны для франтов. Правда, консервативные власти смотрели на это так же косо, как иные в наши дни на женские брюки. Сделавшись императором, Гонорий издает указ, запрещающий появляться в штанах в черте "мирового города". Но время берет свое. Спустя тысячелетие, в 1390 году византийцам категорически воспрещается "плясать или показываться публике в одном камзоле", то есть без штанов.
В Европе брюки непременный атрибут мужского костюма, но опять же - только в Европе. А в Азии? Здесь национальный костюм не соотносил брюки с полом лица, надевающего их. Правда, у белуджей, например, в Индии красные шаровары молодых женщин не спутаешь с неокрашенными мужскими. И до определенного возраста девочки носят не штаны, а юбочки. Но у китайских буи получается как раз наоборот: девочка-подросток носит штаны, а взрослая женщина - юбку. В мордовской республике различаются две этнические ветви - мокша и эрзя. Так вот мокшанки издревле ходили в штанах - понкст и эрзянки - только в модификации юбок...
Бездумный консерватизм, соединенный с религиозным фанатизмом ревниво и жестоко относился к попыткам европейской женщины показаться в брюках. Ношение мужской одежды, вопреки "заветам Господа" - было одним из главных пунктов обвинения Жанны д`Арк. И еще - помните, как в "Тихом Доне" казачки растерзали жену Прокофия Мелихова, турчанку, одетую в шаровары и обвиненную в том, что она "ведьмачит"...
История насчитывает немало имен героинь и авантюристок, которые рядились в мужской костюм, выдавая себя за представителей сильного пола. Надежда Дурова, кавалерист-девица; мадам Дюдеван, избравшая себе псевдоним Жорж Занд; фаворитка Наполеона ІІІ-гo Маргарита Беллянже; искательница приключений Софья Апитуш; и, наперекор общественному мнению, шведская королева Христиана и французская художница Роза Бонер...
И кто бы мог подумать, что в двадцатом веке...
- Не говори так, - неожиданно перебил Дима. И это можно было предвидеть...
- Ну, если бы такой пророк, как ты, жил тогда, - иронизировала Галя в лоб, - все мы умные задним числом. А ты...
И опять Дима еще более резко перебил Галю:
- Предугадать что-либо сегодня? Скажем, из того, что вас особенно волнует: странности в вашей 309-ой... Скоро, может быть, (на магнитофоне все записано, я и в этот день использовала временный дар Ю.Ф., но сказанное здесь "может быть" непонятно все- таки истолковывается...) очень скоро, прояснится...
Надо сказать, визавиты всегда чрезвычайно внимательно выслушивали любимые Галины тирады из области материальной культуры, особенно, когда Волошко исследовала родословную какого-либо предмета. Переспрашивали, записывали, просили библиографию. Видно было, их всех это почему-то интересует, хотя мне еще неясно - почему, Но Галина трактовка социально-психологических мотивов трансформации вещей их мало удовлетворяла, и, возможно, на этот раз тоже прорвалась Диминым раздражением.
Однако высказывание Димы внезапно приобрело реальную, земную окраску: в "Студень" вошел и чинно направился к нашему столику не кто иной, как пропавший Миц, собственной персоной. Подошел, прыгнул Марлиз на колени, и продолжительным "мурррр" вроде бы приветствовал друзей. Откуда он взялся, и как нашел дорогу в кафе - уму непостижимо. И странно еще, что Дима меньше всего обратил внимание на то, что так быстро и нечаянно сбылось его предсказание, он yжe вообще выключился из окружающего, и бормотал: пророки, вероятность, интуиция...



Запись четвертая (Г.В. Галя Волошко)

Если мой рассказец (неоконченный и беглый) о брюках записан и представляет какой-то интерес, то парадоксальные мысли Димы тем более уместны здесь, в нашем дневнике. Вообще, я уже, кажется, начинаю соглашаться с Люсей, что и мое, и Димино незримо (пока) связано с нашими странностями, далеко не завершившимися, и потешу - каждое лыко - в строку.
- А сейчас мы услышим импровизацию на тему: пророки, вероятность, интуиция, - объявил Виктор негромко и зааплодировал, к чему тихо присоединился Евгений, во всю захлопала в ладоши Марлиз, и, почудилось, забил лапой об лапу Миц. Дима безразлично поглядел на привлеченных аплодисментами и направляющихся к нам студентов, не стал дожидаться, пока подойдут, торопливо начал:
- Я интересовался пророками, прорицателями, ну, пророки, это уже официальная учительская категория древних. В той жe Библии, между прочим, говорится, что прежде пророки именовались прорицателями. Те были в чистом виде. Я это понимаю так: обращались в народе прорицатели или предсказатели - люди, наделенные тонким чутьем и настоящего, и будущего. У всех народов таковые были, их считали ставленниками божества или одержимыми дьявольской силой. На самом деле, именно они, не в пример прочим, постигли потайной язык интуиции...
Дима говорил монотонно, без знаков препинания, ни словечка не выделяя, но слушатели не расходились, напротив, новые, минуя раздачу блюд, подходили к нашему углу.
- Гадатели, и среди них не только подлинные пифии, кассандры, сибиллы, но - шарлатаны изобрели множество предметных способов гадания. По полету и крику птиц, в этом случае, были, так сказать, узкие специалисты - одни по крику, другие - по полету, а еще: по костям, по текстам, по воде, по огню, по снам, по именам... Одни названия гаданий чего стоят: пиромантия, некромантия, геомантия, рапсодомантия, коскиномантия, скапулимантия...
Подозреваю, что некоторые из настоящих мастеров интуиции, будучи не в силах объяснить свой внутренний язык угаданных, прибегали к содействию различных атрибутов, как и нынешние гадалки, порой превосходные интуитки (заимствую выраженьице у вычурного пиита) пользуются игральными картами  (в древности, кстати, карты были не игральными, а первоначально - именно гадальными).
В последнее время появилось немало отличных, глубоких работ, посвященных эвристическому мышлению, интуиции. С удовольствием читал, и целиком согласен с теми, кто настаивает на эквивалентности творческого процесса и прозрения - любого рода. Ведь в основе того и другого лежит одно: овладение языком интуиции. Что за язык? Господи, тот, благодаря которому объяснились Левин и Кити (и мы, в нашей 309-ой уже понимаем друг друга с полувзгляда), язык угадывания душевного состояния другого лица по совершенно неопределимым признакам; язык, на который свободно переводятся игры молекул и становление галактик...
Как любой язык, этот одновременно индивидуален и всеобщ, и подвластен тому, кто вольно им владеет. Что значит? А то, что посредством этого языка творческий человек создает свой наиболее вероятный (только здесь Дима возвысил голос) мир. Да, наиболее вероятный - с его точки зрения - иным он и не может представить влекущий, пленительный мир - в словах, красках, в музыке и формулах. Насколько же этот вероятный мир и в самом деле вероятен, свойственен действительному?
Мы согласны с тем, что вероятный мир Лобачевского и Эйнштейна оказался таковым, а что можно сказать о художественном мире Льва Толстого, Рембрандта, Хемингуэя? Или - чем дальше в лес - мирах Достоевского, Кафки, Пикассо? Неужто реальнее тот мир, который добросовестно запечатлеет робот с безразличным объективом? Впрочем, я несколько отклонился, об этом в другой раз...
Хочу только заметить, что интуитивно-верное - на поверхностный взгляд парадоксальное - виденье мира включает в себя и предвиденье. И то, и другое, разумеется, требует изрядной информированности, это необходимо, но отнюдь не достаточно. Вдохновение - это момент свободного обращения в сфере языка интуиции. А возьмем грандиозные социальные движения, повороты и перевороты, высмотренные Марксом, Лениным - гениями. О, гений в высшей степени включает элементы интуиции, владение этим языком.
Этим человеческим языком, который в зачаточном состоянии просматривается уже на низших уровнях. Муравьи, закрывающие входы в муравейники перед грозой, в примитивной форме владеют такими лаконичными навыками интуиции, и потому не нуждаются в создании всемирной службы погоды. Известны существа, предчувствующие землетрясения. Известно, что изголодавшийся котенок все равно не станет лакать отравленное молоко, хотя генетически невозможна обстоятельная передача примет всего съедобного и ядовитого. Ах, предчувствие несчастий - это тоже своего рода талант...
Тут Марлиз, нынче особенно восторженно глядящая на Диму, даже взвизгнула. Дима как бы очнулся на мгновенье, заметил одну Марлиз и сказал:
- И то, что ведет начало с твоих Рудных гор…
Затем продолжал, уже глядя преимущественно на Марлиз:
- Тончайшие элементы образуют язык человеческой интуиции - выражение глаз, порядок слов, интонация, нюансы цветовой гаммы, тональность...
Вопрос сегодня стоит так: можем ли мы научить - не люблю говорить в этих случаях "машину" - "компьютер" тоже не то, но вы меня понимаете: можем ли мы научить это, неодушевленное, языку интуиции?..
- Пробуем, - бросил Виктор, словно опасаясь, что Дима скажет не то слово, и Дима слабым эхом откликнулся "пробуем", но мысли его уже свернули куда-то в сторону, и он стал что-то набрасывать в тетради, похоже, электронную схему. (А мне показалось - структурную химическую формулу, но действительно необычную... А.Б.).
- Железная мурра! - неожиданно мрачно резюмировал один из слушателей, круглолицый, всегда готовый улыбнуться и подмигнуть меня не проведешь...
- Мурра? - как-то вопросительно откликнулся Миц и недовольно мотнул хвостом.
- Молодые люди, молодые люди... - добродушно покачал головой известный всему университету Павел Петрович, старейший доцент кафедры теоретической механики, седые усы которого считались самыми могучими в городе. - И уходя еще раз ударил на первом слове: -
- Молодые люди...
Иные из слушавших, похоже, порывались вступить в прямую дискуссию с Димой, но мы все демонстративно заинтимничали, так что посторонние разошлись.
По дороге домой впереди нас бежал кот, однако периодически останавливался и терпеливо ждал. А мы не торопились. Навстречу шли двое Валерок, хотели было оторвать от нас Витю, но не получилось, только сказанули: - Дельце есть...
Распрощались с визавитами, побрели в свою 309-ую, и только открыли дверь, Миц, как ни в чем не бывало, прыгнул на облюбованный столик.
Миц, где ты был? - обратилась к нему Марлиз, но кот отвернулся, словно не слышал вопроса.

Запись пятая. Марлиз

За время проживания в Советском Союзе я почти разучилась верить в сверхъестественное, я всему начала искать натуральный ответ, но последнее время происходят совершенно фантастические события.
Если бы дело ограничивалось мелочными вещами... То, что произошло сегодня не уложится ни в какие ворота... Мы, Ано, Галя и я, как договорились, сразу после занятий собрались в "Студень", пообедали (такой поздний обед, в четыре часа), и направились домой. Перед нашей дверью мы остановились, потому что услыхали песню. Но это пело не радио, а пел Петя. Напевал свою любимую песенку, громко и не стеснительно, как пьяный. Но как только повернулся ключ в замке, он замолчал. И, когда мы вошли в комнату, Пети не было. Совсем не было.
А на столике лежал мой браслет, моя абдехте.
Это было невероятно.
Я так растерялась... А Галя и Ано, посоветовались, и убежали, и оставили меня одну в этой ужасной-странной 309-ой комнате. Но я не могла возражать. Я сидела тихо-тихо, и прижимала браслет, и смотрела в глаза, моей абдехте, и ничего не могла понять...

Запись шестая. Галя Волошко

Признаться, когда я узрела на столике злополучный браслет, обрадовалась счастливому концу. И все ждала, что Петька с минуты на минуту, как водится, небрежно постучит в дверь, сгонит кота,  выдаст дежурную шутку в адрес Марлиз, рассядется, и, хитро прищурившись, сказанет: "Каковы шутки с браслетом, котом и со мной? А?" Люся тоже внешне казалась спокойной; а больше всех тревожилась Марлиз. "Как так! Браслет пропал, кот пропал, человек пропал! Где?" Меня даже зло взяло: "Не дьявол ли всех их побрал и возвращает потихоньку!?" - и пустилась хохотать, но тут же осеклась: при слове "дьявол" Марлиз переменилась в лице и наскоро перекрестила браслетик, точь-в-точь, как делала моя прабабка, а от ее повторного растерянного "где?" - мне даже жутко сделалось.
И тут до меня, в общем, начало доходить, что как-никак человек, наш Петька, сгинул самым диким образом. Но я - такова уж природа человеческая - благодушно ждала, что все гнетущее вдруг разрядится, обернется шуточкой. Когда же чудовищность ситуации выступила рельефно, я могла только пробормотать: "Надо помочь человеку, спасти человека..." - хоть в Люсином "Нам пишут", верно, в критических положениях человек как нарочно пользуется шаблонными словесами. "Действовать надо, действовать..."
Марлиз вызвалась сбегать в комнату, но вернулась ни с чем:
- Ребята говорят, что он давно ушел и еще не пришел.
Тогда моментально решили: обратиться к Юрию Федоровичу только после двух "контрольных рейдов", а то еще подведем...
Мне выпало пытаться связаться с петькиными закадычными - этими дрянными Валерками, его всегдашними компаньонами. В комнате их чистенько, поселились там полулегальные супруги, аспиранты. Валерки вчера забрали последнее свое барахлишко, очистили. Куда девались - аспиранты не знают, на радостях не поинтересовались. Спрашиваю наудачу у бабы Фроси - вахтерши. Фрося неожиданно "в курсе дела".
- Просили, значит, если позвонят и станут наново спрашивать Ома, дать (порылась, нашла) вот этот ихний телефон.
- Какого Ома? - полагаю, бабка что-то перепутала,
- Фирму (у бабки получается "хвирму") Ом.
- Фирму? Здесь?
- Ну, когда эту фирму просили, то я Петьку, вашего с Люськой хорошенькой - знакомого Петьку, значит, призывала, а когда его не было - Валерку которого-нибудь.
- Ничего не понимаю.
- А я, Галочка, тоже не понимаю, и шут с ним. Что мне жалко. Просят, значит, нужно, значит. А ребята вежливые, обходительные, мне завсегда гостинцу приносили.
- И часто спрашивали Ома?
- Последние дни просто отбою не было. Слава господи, по новому телефону начнут доискиваться.
- Вот так штука! Списываю у Фроси номер телефона, набираю, и слегка измененным голосом спрашиваю:
- Это фирма Ом?
Слышу черный Валерка солидно отвечает:
- Дежурный уютчик слушает.
Я - своим голосом:
- Слушай, дежурный Валерка, а где Петька?
Узнал мой голос, холодно:
- В чем дело, Волошко?
Я рублю сплеча, я - бесхитростна, но обхитрить мужчину я все-таки могу, особенно если считать этих пацанов мужчинами.
- Валерий, с Петром, возможно, плохо, очень плохо.
- Что такое?
- Не телефонный разговор. Приезжай немедленно.
- Немедленно никак не могу.
- Это может плохо кончиться, и для него, и...
- Ладно, тогда приезжай сама. Адрес знаешь? Записала, выскочила, и, благо, подвернулось такси, через двадцать минут очутилась в однокомнатной, достаточно прибранной квартире.
- Почему ты не мог приехать?
- Не мог. Дела фирмы.
- Ом. Что за Ом?
- Сначала - физик покойный. Закон известный открыл - что-то насчет сопротивления и напряжения. А можно расшифровать иначе. Ом - обеспечь меня.
- Кого - "меня"?
- Меня. Меня лично - неужто не понятно.
- И Петя состоит в этой фирме?
- Генеральный директор.
- Чем же фирма занимается?
- Ты что - допрашивать пришла? В качестве кого?
- Петиной знакомой.
- Люська послала? Зачем?
- Нужен Люсе ваш Петька. Просто жаль, если с ним плохо...
- Что плохо? Мы ничем плохим не занимаемся. Никакой уголовщиной здесь и не пахнет.
- А чем пахнет?
- Что с Петькой?
- Расскажи быстро, что за фирма, тогда услышишь.
Валерий был в нерешительности. Я взяла со стола сигарету и затянулась, что делаю крайне редко. И он понял, что игры кончились. Испугался, может. Раскрылся.
- Петька придумал. Глазным образом, по новоселам. Получают квартирки - ни замков настоящих, ни модерных звонков, ни люстру зацепить, ни розетку переставить, ни полочку приделать...
- Постой. А бюро добрых услуг?
- Услуги-то добрые, но добряков маловато, особенно широкой квалификации. А фирма Ом делает все быстро, надежно и по сносным ценам.
- Шкуродеры.
- Почти с высшим образованием.
- Образование тут не причем.
- Как не причем? Интеллигентный человек является - в курсе всех текущих событий, с тактом - с таким и торговаться стеснительно...
- За шкирку вас еще не брали?
- Что ты, Галочка! Все на улыбках, на доверии, которое мы оправдываем. А что - за Петькой приходили?..
- Вы же все честно?
- Безусловно, вещей не тянем, девушек не соблазняем, только они - нас, стараемся без халтуры, но со строго правовой точки зрения... Привлекают, что ли, Петьку?..
- Когда ты его видел в последний раз?
- Позавчера. Да, позавчера. И он почему-то не звонит, хотя должен обязательно. Ну, не тяни, что там?
Я не могла больше выпытывать и петлять:
- Петр исчез. Был у нас в комнате и пропал. А браслет нашелся. И кот...
Валерий обалдело уставился на меня:
- Кот? Браслет? Исчез из комнаты...
Я махнула рукой, вышла, он выскочил проводить меня, но тут мы столкнулись со вторым Валерием. Насвистывая, он возвращался откуда-то, небось, с халтур, держа в руках портфель-чемоданчик. Заметив меня, замер.
- Петька куда-то девался, - плаксиво сообщил черный белому.
- Не иголка, найдется, - весело утешил тот. Девушки забеспокоились?
У меня мелькнула надежда:
- Ты знаешь, где он? Если не скажешь, я не ручаюсь за последствия и за судьбу вашей фирмы...
Он удивленно пожал плечами:
- Понятья не имею, куда его занесло. Чего грозишь? Из общежития мы ушли сами, и не суйся, пожалуйста, в наши дела.
И, как тогда, подтолкнув тезку, двинулись за мной по улице, приплясывая: "нам не страшен, ах, никто, ах, никто, ах, никто!" Еле сдерживаясь, чтоб не зареветь или не броситься на них, поплелась в общежитие. Дорогой вспоминаю, как Петя и Валерки все время клеили Витю-визавита - при его золотых руках и выдумке клиенты были бы в восторге. Да, Витя как-то полушутя набрасывал "кибернетику уюта": по мановению руки опускающиеся занавеси, дистанционное управление телевизора и приемника, крохотные дежурные ночники в коридорах, внутренние двери на магнитных защелках, легкие консольные стремянки, комбинированные хранилища бытовых приборов, зеркала, следящие за солнышком и дробящие его в радугу...
Витя соглашался с Димой, что все эти вещицы создают не столько подлинный уют, сколько иллюзию могущества, весьма любезную подавленной могуществом века душе индивидуума. Соглашался, но ему было любопытно воплощать и такие нехитрые для него штуки, тем более, это могло пополнить студенческий бюджет и дать возможность приобрести кое-что важное для настоящих экспериментов. А Петя важно кивал головой, и Валерки млели, долдоня вслед за Витей: "Иллюзия могущества..." И добавляли от себя многозначительно: "Диплом - он тоже, иллюзия..."
Наметил себе Петька дорожку - директор фирмы Ом, культ самообеспечения, по возможности, легального. Может быть, фирме для чего-то понадобился браслетик Марлиз? Темное дело... Прихожу в комнату нашу - от Люси и Марлиз записка мне: "Скоро будем". Умчались зачем-то. Пока сижу, пишу все это. Муть какая-то...

Запись седьмая. Люся Бантыш

Тороплюсь, во-первых, рассказать о своем визите к визавитам. Сразу после Галиного ухода я сняла было трубку, чтобы вызвать 439-ую, но тут же смекнула, что выгодней будет нагрянуть к ним без предупрежденья и объясниться лично. Всего пять минут приводила себя в порядок, пока Марлиз любовалась возвращенным браслетом, вертела его и так, и эдак. Пошла в обход, так, чтоб они не заметили меня случайно из окна. По дороге вдруг пришло в голову, что я впервые встречаюсь с ними одна, без сопровождения Гали или Марлиз.
По телефону говорила, правда, с каждым из них, но что телефон? Вспомнила, как удивился Петя, впервые застав меня за таким занятием - телефонным разговором прямо из нашей 309-ой. Упорно допытывался, с кем это я любезничаю, но, оказалось, что не ревность им владела, а деловое желанье узнать, кто это так ловко соорудил столь оригинальный телефон. С этими людьми он жаждал познакомиться...
Постучала - один раз. Никакого отклика, хотя в комнате явно кто-то есть. Но я не стала повторять стук, ждала и дождалась: "Кто?" Ответила, но и тогда дверь открылась не в то же мгновенье, правда, когда открылась, меня встретили, как почетную гостью. Усадили, не задавая вопросов. Я начала:
- Петя у вас?
Следила, не переглянутся ли, переглянулись - довольно изумленно.
Я, словно оканчивая тот же вопрос:
... Не был?
- И Петя пропал? - простодушно заметил Дима (я, кажется, напрасно поставила в его фразе знак вопроса).
- Кстати, браслет нашелся. А Петя исчез, причем мы явно слышали из коридора его голос в комнате. Вошли - пусто. И – браслет…
Бывает, что человек рассказывает нечто глубоко трагичное, и слушатели серьезно внимают ему, и внезапно он с ужасом ощущает что это - комично, с какой-то отрешенной, дикарской точки зрения - комично, и весь ужас в том, что и слушатели, и он сам находятся на самой грани перехода к тому безжалостно-глумливому взгляду. Господи, о чем говорить, да если бы мне объяснили, как студент, пусть знакомый, сгинул из запертой комнаты, я бы сама при всем сочувствии, внутренне  могла бы улыбнуться. И потому я не оскорбилась следующей репликой того же Димы:
- А Марлиз наедине с нечистой силой как себя чувствует? Вызвать, что ли, из преисподней?.. - Он откашлялся, и, будто репетируя, забасил: - Mapлиз, дас изт тойфелъ... Гутен абенд, майне фройляйн... - И потянулся к телефону.
- Дима, оставь, - попросил Женя. - Лучше подумай, чем мы развлечем дорогую гостью…
- Не беспокойтесь, - сухо отреагировала я и обратилась, было, к книжной полке, разглядывая исподволь таинственную 439-ую. Она была точно такой, как наша, и, в то же время, наполненной другим. Если наша, 309-ая, сочетала гостиную, столовую, спальню, кухню, наконец, то в 439-ю вошли: лаборатория, мастерская и кабинет ученого. Площадь под кровати была максимально уплотнена, они располагались одна над другой, сбоку крепилась легкая стремянка. Я хотела спросить, кто из ребят предпочитает какой "этаж", но подвернулись другие, более интересные вопросы. Что за ящик, похожий на телевизионный, но без экрана? Что за экран, присоединенный вроде не к телевизору?..
И снова мое внимание привлек один предмет, лежащий на столе среди множества Витиных инструментов. Браслет. Ящерица. Грубый набросок. Вернее, не грубый, а какой-то примитивный. Перехватив мой взгляд, Евгений проговорил:
- Дима, объясни.
- Дело такое, - глядя в окно, задумчиво начал Дима, - когда исчез браслет - вы же нам об этом сообщили - мы стали думать-гадать.
...О чем? - как бы делу помочь. Как бы браслет восстановить…
- По памяти? - не удержалась я.
- По зрительной памяти, - вяло уточнил Дима и посмотрел на Витю. Витя в это время настраивал квазителевизор с экраном, и я увидала вдруг - себя, но не сиюминутную, а зимнюю, кидающую снежок. Рядом девчонки - на старом фото. Виктор укрупнил на экране фрагмент снимка, и на руке Марлиз стал относительно четко просматриваться браслет. Я невольно перевела взгляд на примитивный дубликат, лежащий на рабочем столе. Нет, это не было дубликатом, ни в коем случае. Ящерка была схвачена иначе, совсем иначе. В изящном браслете Марлиз выражено совершенство естественных форм, грация. А тут – стремительность, и приоткрытый ротик намекал на суетливую жадность, это же подчеркивало мягкое на вид брюшко...
Евгений из-под очков внимательно следил за моей реакцией, и снова обратился, на этот раз к Вите:
- Витя, объясни.
- Эта модель, - создатель кивнул на лежащую среди тонкого хозяйства, - действительно могла бы принадлежать иной эпохе.
Пошли на экране незамысловатые, но выразительные украшения бронзового или железного века. (Вот для чего спрашивали библиографию Г.В.), среди которых "первобытная" ящерка как раз на месте…
Но все никак не увязывалось е нашими событиями в 309-ой. Или увязывалось?
Нет, сообразила я, эту слитную троицу голыми руками не возьмешь. Поднялась, намереваясь уйти.
- Посиди еще, - попросил Женя.
- Нет, сейчас не до этого. Можешь проводить меня, - и не дожидаясь ответа, кивала, прощаясь, вышла в коридор, услыхав все-таки женин голос:
- Провожу Люсю.
Догнал, я молчу. Мы впервые наедине.
- Любопытно, - вроде мысль вслух прорвалась у меня.
- Что? - остановился даже, И я остановилась, глядя ему в глаза.
- Каждую вещь представлять в четвертом измерении.
- Да.
- Так можно воплотить наглядно всю Галкину материальную культуру.
- Не только материальную. - Улыбается.
- Вы этим занимаетесь.
- И этим.
Не издевается ли он надо мной. Не витает ли над моей иронией его ирония второго порядка? Да неужели я не смогу выиграть у него хоть один раунд - один на один? Меняю тактику. Хмурюсь.
- Я никогда больше не захочу вас видеть, и тебя... - Самой противно, пошлый прием, прямиком из "Вам пишут", но зато действенен - услыхала ожидаемое:
- Почему?
Теперь я попробую повести свою игру:
- Потому что чужие переживания для тебя - ерунда, вздор, объект для моделирования... - Весь вопрос, что понимать под "чужие", но - да здравствует "женская логика", подкрепленная улыбкой, взглядом... Евгений никнет, начинает бормотать что-то вроде того, что как-то особо относится ко мне, рад мне, думает...
Продолжаю атаковать:
- Обо мне? Тоже в четвертом измерении? Неожиданно он горячо соглашается:
- Конечно. Во времени. Главное - в будущем. Разве ты не считаешь, что каждый обязан думать...
- О своем будущем? - не ожидала от него такой банальности. Но он перевернул:
- О себе в будущем.
- Пускай о себе, но зачем же и о других? Не много ли?
- Много, - опять соглашается Женя. - Но о тебе, например, я не могу не думать так...
Подмывает снаивничать: "Почему? ", но уже не хочется опускаться.
- Думать, - продолжает он уже без моих подталкиваний, - какой ты станешь… каким может быть Петр... И вообще – каждый... - добавляет, словно спохватившись.
Он упомянул Петра, - "пронеслось у нее в голове". Не случайно. Значит, он понимает все-таки мое волненье о старом друге. Наверное, знает что-то? Но нужно осторожно, не спугнуть.
- Будущее Пети вызывает у тебя сомнения?
- Будущее Пети представляется мне сомнительным, - отбил он. Вот тебе и раз. Я просто не знала, что и сказать на такое,
(Молодец, Люся, превзошла сама себя! Г.В.).
- Ты, Люся, считаешь нескромным мое заявление о других людях,  - взгляд его сделался пожестче. - Но это лучше безразличия. Спросишь, откуда у меня такая уверенность, что именно я должен заботиться и о своем, и о его, и, может быть, о твоем будущем?
- Спрошу, - кивнула я, начиная играть в поддавки, и ожидая втайне услышать то, что услышала:
- Есть такое чувство – правоты. Во всех ситуациях глубокая внутренняя убежденность в правоте дает силу. Примеров не нужно?
Зачем примеры? Я понимаю с полуслова. И, если его убежденность в правоте я всегда крепко ощущала, и это порой даже раздражало меня, то теперь я ощущаю его силу, и это мне понравилось.
Но мы вот говорим о Пете, а он... - я изобразила некоторое отчаянье, точней, несколько аффективно выразила, и, может быть, переиграла.
Евгений процедил "ничего", поклонился мне, взглянул на часы уже после этого, и зашагал обратно, к себе.
А я, вернувшись в комнату, застала Марлиз за тем же занятием: она снимала и надевала браслет на руку. Невероятная догадка осенила меня:
- Марлиз, покажи браслет.
Она нехотя протянула мне.
- Прелестный. Очень жаль было бы, если б такая старинная вещица в самом деле исчезла навсегда.
Марлиз не смотрела на меня.
Марлиз!
Как откликаются в таких случаях люди, делавшие вид, что не замечали вашего внимания? Преувеличенно вскидываются, как разбуженные на лекции. Марлиз выдала свою тревогу.
- Марлиз, браслет вернулся неизмененным? - полувопрос.
В глазах ее слезы. Я быстро осмотрела. Очень похоже на то, что было. Но ящерка стала чуть хищнее, стремительнее, резче в деталях. И на браслете отсутствовала зарубинка на боку, едва приметная, но тем не менее вполне реальная.
- Подменили?
- Нихт диезер... не тот... - Слезинки показались, всхлипнула.
- Пошли, - тащу подругу.
- Куда,  Ано?
- К химикам.
Я знаю, что практику по качественному анализу они отрабатывают допоздна. В лаборатории обратились к солидному преподавателю по прозвищу "Пеликан" - он вышагивал, будто кланяясь на каждом шагу, и был зело велеречив. Выслушав нас до конца и подождав, не добавим ли еще чего-нибудь, призвал свою группу:
- Уважаемые товарищи студенты! Это, вот это, находящееся одесную, можно рассматривать всяко. И, подобно всему сущему, как объект химического исследования. Вам, уважаемые, подлежит определить, из каких металлов или минералов оно состоит, в основном. Однако не следует упускать из виду, что оно в то же время представляет определенную эстетическую ценность. Следовательно, ни форма ее, ни структура не должны быть изменены, то есть вы вправе оперировать атомами - фигурально выражаясь, а точнее - изъято может быть не более миллиграмма вещества. Современная химия располагает многими аналитическими методами, классическими и ультрасовременными. Вы, пятикурсники, обязаны знать их досконально. И дело престижа через час дать ответ вашим милейшим коллегам, а... биофизику и э... экономисту. Прошу также, - он нарочито кашлянул, - обращаться ко мне за некоторыми консультациями. А вы, любезнейшие, - обратился он к нам, - покамест посидите возле меня и порасскажите мне, что слышно новенького в биофизике и в экономике? Неужели ничего? Разумеется, пока вы не внесете свой весомый вклад...
Химики, естественно, не замедлили тут же обратиться к преподавателю за разъяснениями, он и самолично слегка повозился с браслетом, и, возвратив его нам, резюмировал:
- Сделан из серебра наивысшей пробы, хотя удельный вес меня несколько настораживает. Вкрапления изумрудов, берилла, на девяносто процентов, полагаю, натурального. Честь имею!
Мы убежали, не удовлетворив любопытства студентов, впрочем, среди них были знакомые нам, которые не преминут явиться к нам с расспросами.
На пути в общежитие Марлиз вкрадчиво спросила:
- Ано, ты - умница, скажи честно, этот браслет сохранит действие талисмана? Да?

Запись восьмая. Снова Люся

Ночью не спалось мне. Впечатления только прошедшего крутились, смешивались, чеканились. В былые времена это вырвалось бы и застыло смутными стихами, но вместо стихов получается проза. Вспомнилось еще, как я ездила на практику, за город, и, навеянный всем этим, возник фантастический рассказ под названием, скажем, "Электричка семь семнадцать".
... Что ни говорите, а в этом своя прелесть: ежедневно отрываться от города - туда, куда пешечком, добредешь лишь к прощальному гудку. Туда, где серый песок дорог, тихие домики, любопытные белки на опушке. Зимой прямо от ворот лаборатории тянется в сумерки лыжня, и - как высыпят в тихой мгле ранние звезды...
Воскресные пассажиры - не чета нам: дачники, туристы, грибники, - странно - отчего им выходит и долог и утомителен наш каждодневный будничный путь? То ли мы свыклись с ним, то ли, словно меломан, неустанно улавливающий в излюбленной симфонии иные очарования, подмечаем, как желтеют знакомые клены, и новый снежок пытается побелить потерянную речку, как город еще одним кварталом забегал вперед, и, как обгоняя нас на стоянках, уходят в даль непонятные машины, оседлавшие платформы долгих составов...
Мы всегда садились во второй вагон с конца, и кроме нас были еще завсегдатаи этого вагона. Будничные соседи, как сослуживцы, даже не вступая друг с другом ни в какие отношения достаточно присматриваются один к другому, и мы уже наперед знали, что четверка со стекольного сразу же примется за подкидного. Юноша со скрипкой прижмет ее к себе, как младенца, и не отпустит до своей "Дачной". Вздрагивающий невесть от чего старичок с ушлым носом шарит, поблескивая песне, по случайным пассажирам - возможным собеседникам. Но его взгляд встречают настороженно, и не ведают, что ему - лишь бы поговорить, и больше ничего, а нам с ним - уже не о чем...
Недавно в вагоне нашем появилась еще одна свежая личность. Вадим насторожился - он всегда тревожно вглядывался в новых женщин: авось эта заметит и поймет, что он... Женщины действительно слету замечали и понимали, но было ли это в пользу невезучего Вадима?.. Однако незнакомку, видимо, не интересовало ничего вокруг, кроме черной книги, которую она открывала, едва садилась на место в свой дальний уголок.
Ни гроза, мутящая стекла, ни бурное обсуждение давешнего матча, ни грубоватые шуточки, ни размышления вслух одинокого старичка, ни наши сентенции не могли ни на мгновенье отвлечь ее от черной книги. Что там такое было? Детектив? - вряд ли: уж очень душевно реагировала она на каждую страницу. Детектив вызывает оцепенелую жадность рассудка, не то, что настоящая поэзия...
- Никакая не поэзия, - вскипал Вадим, - в черной книге без единого знака на обложке. Приглядитесь, как она обращается с книгой: схватывает всю страницу сразу, потом проходится по частностям... Там картины или фотографии. Но какие, какие? Если она ненормальна - эта чернокнижница, ибо одно изображение не может вызывать ежедневно такой непосредственной и разной гаммы чувств - изумления, горечи, грусти, слез и, наконец, почти смеха... Или... Нет, это противоречит законам эмоционального восприятия. Каждый раз, когда она перелистывает эту книгу... Нормальный человек двадцатого века сам по себе не ведет себя, как дикарь, открывающий Бога в магните...
Или... Или в этой черной книге и впрямь нечто необычайное...
Загадка, возможно, так бы никогда и не получила разгадки, если бы не возник риск навсегда потерять ее - эту девушку, и книгу в черном переплете, и тайну. Вадим при посадке случайно подслушал, как наша незнакомая спутница сказала какой-то своей знакомой, что сегодня едет этой электричкой в последний раз…
Нарушив давнюю традицию - никогда не трогать незнакомых и даже малознакомых женщин - традицию, возникшую, может быть, не от хорошей жизни. Вадим, когда поезд тронулся, тяжело направился в угол, где сидела погруженная в свою черную книгу девушка. Она удивленно выслушала его, а потом протянула ему эту самую книгу, и он стал листать ее - страница за страницей. Листать и хмуриться, улыбаться, мрачнеть и снова улыбаться, но как-то горько, а под конец даже расхохотался...
А затем целый день помалкивал об этом, и я не из тех, кто лезет с расспросами, не умея дождаться неудержимых откровений. Пришла пора высказаться Вадиму - в той же электричке, немного опустевшей без милой девушки, углубленной в черную книгу. Или - светлую книгу. Ведь эта книга состояла из листов-зеркал. Не простых, а тончайших кибернетических - визавиты объяснили бы лучше и научней.
Первое зеркало показывало тебя таким, каков ты сегодня. А затем шла сдвижка во времени. Внешность ведь отражает внутренние процессы, еще как! Артисты, гримеры знают, каким образом "омолодиться" или "состариться", верней, знают это эмпирически, без указателей соответствия такой-то морщинки такому-то возрасту. Можно представить себе любого человека помоложе или постарше. Впрочем, можно, да не совсем. Да, неизбежное старение - биологический феномен, но биология-то здесь на человеческом уровне!
Мы ведь не просто стареем, но - становимся, когда зрелее, когда дряхлее, снисходительнее и злее, мудрее и покорней или решительней и объективней... Мы стареем по-разному, и, зная досконально тебя, сегодняшнего, возможно предугадать, как ты станешь стареть - и физиологически, и психологически, и интеллектуально. Наш преподаватель генетики, умнейший Александр Львович рассказывал нам как-то о встрече их выпуска - через тридцать, кажется, лет после окончания университета. Многие поразительно, с его точки зрения, сохранились, то есть все юные побеги дали соответствующие ростки. А иные поразили - двинули как- то не так, не туда. Поразили потому, что и Александр Львович не видел всего скрытого в них, да и перипетии судьбы немало значат.
Зеркала в черной книге, должно быть, чутче улавливали психическое в сиюминутном человеке и точней трансформировали это в ретроспекции и в будущем...
- Теперь мне понятно сказанное девушкой, - горячился Вадим, - что она уедет в гущу жизни... Она видела себя задорной девчушкой, немного наивной и чистой; она замечала, как появляются в ней обаяние женственности и жажда любви; она поневоле отыскивала первые следы настоящих разочарований и пережитой горечи, и вместе, намек на какую-то высшую доброту... А дальше ее пугала намечающаяся жесткость, и ограниченность, и усталость. Не нравилась ей утомленная женщина, похожая на нее, с брюзгливой усмешкой и, казалось, жалкой растерянностью во взгляде...
И она решилась рвануть туда, где этого можно избежать, по крайней мере, в значительной степени, избежать духовной старости; туда, где на молодой земле вздымаются молодые стройки, и каждый день сжимает, сбивает время вокруг и в тебе...
Чем глубже тайна, тем значительнее следствие ее раскрытия. Вадим, очевидно, никак не мог успокоиться после того, как черная книга с зеркалами рассказала и ему его судьбу, напророчила... Я давно не видела его, но передавали, что он переменился, в лучшую сторону, и встречается с какой-то симпатичной сотрудницей. Неужели с той жеманной Ларой - в таком случае я ему не завидую, хотя он человек крепкий...

Запись девятая. Марлиз (под редакцией Г.В.)

Писать о веселом всегда приятней, чем о невеселом. (Не уверена. А.Б.). Сегодня у нас радость: возвратился Петя. Откуда? Молчит. Возможно, потихоньку объяснит Люсе - с ней-то он должен быть откровенным. А мы ведь ее задушевные подруги...
Если только обошлось без дьявола - комсомольцу, наверное, неудобно рекламировать свое знакомство с дьяволом. (А не перехитрил ли Петя самого дьявола? Отдал ему в залог не душу свою, но какой-то суррогат души... Г.В.).
Мне понравилось, что Петя молчит. Раньше он, не задумываясь, наплел бы с три короба о чем угодно. Раньше - словно прошло не пару дней, не считанные часы. Но как-то изменился человек, даже выражение лица его другое. Прежде был у него вид: говорите-болтайте, что хотите, а я все равно по-своему делаю и многих в дураках оставлю...
Я тут хочу высказаться. В этом дневнике я старалась писать только то, что есть, и ничего не ругать. Во-первых, я - гостья, а гость должен быть сдержанным. Когда я приезжаю домой, я много рассказываю о том, что мне очень понравилось. А также начинаю говорить о том, что совсем не понравилось. И мама перебивает меня вопросами: ты им это высказывала?
Когда у нас в доме - я сейчас говорю о нашей 309-ой комнате - бывали неприятности, я должна была не усугублять их своим злоречьем. Но теперь я вправе кое-что не очень приятное выложить. Я буду говорить только о Пете. А вы судите, насколько это относится не только к Пете.
Мое детство прошло в небольшой деревне, где все друг друга знают. И, не дай Бог, кто-нибудь предстанет обманщиком или жуликом. И говорю резко, можно возражать: разве Петя был обманщик или жулик? (Стараюсь, по возможности, сохранить стиль оригинала. Г.В.). Да, он врал. А фирма Ом? Я лично за частную инициативу, но то, что он делал, совсем незаконно, значит он – аферист. У нас бы такой человек недолго лишен был уважения, никаким инженером не мог бы стать. Он теперь зарабатывает какие-то деньги, но престиж - это самый ценный капитал, который дает самые надежные проценты. Возможно, все потому, что у нас люди теснее живут. А здесь Петя высказывал - уедет куда-нибудь далеко, начнет делать дела и зашибать деньгу...
Я догадываюсь, чем мог напугать его дьявол. Тем, что скверная репутация прикрепится к Петьке плотнее, нежели паспорт.
И еще - я вижу: Галя рассуждает на бумаге, и Ано рассуждает - а я чем хуже? Только больше не стану рассуждать, а буду описывать, как было. Мы втроем сидели немного пригорюнившись или призадумавшись. Дождик моросит, никакого просвета. Много учебных дел накопилось, но как-то неохота заниматься, только Ано заставляет себя. Галя слушает музыку, я тоже. Вдруг знакомый, но более тихий стук в дверь и - пауза. Обычно Петя заскакивал, почти не дожидаясь приглашения. А теперь он вошел не то, чтобы, как ни в чем не бывало, но просто, естественно. И мы не такие, чтоб набрасываться на него с расспросами. Ано задала тон:
- Садись, Петя, как раз чай заварили.
- Благодарю, я, кстати, захватил тортик, - непринужденно, будто он таинственно скрылся для того, чтобы добыть откуда-то издалека этот тортик.
- Садись, Петя, - Галя замахнулась на Мица, чтобы тот уступил свое место на столике, но Миц сделал вид, что вот-вот спрыгнет, однако не спрыгнул, напрягшись в ожидании возможного бесцеремонного пинка Пети. Никакого пинка не последовало, и Миц склонил голову, словно одобрил Петину реплику:
- Зачем гнать такого разумного кота с его излюбленного места - после чего Петя ловко примостился на табуреточке.
Пьем чай, но чувствуется какая-то скованность, и я, чтобы разрядить, произношу его дежурную дразнилку для меня:
- Петя, послушай: - Ти вимила рибу...
- Стараюсь во всю, но "ы" выходит смешно.
Он мягко улыбнулся и ответил: -
- Совсем хорошо, мне после этого даже кажется грубоватым наше еры.
Галя не утерпела:
- Валериев ты давно не видал?
- Дня три. И - не соскучился. Хотя навестить ребяток следует, а то занялись черт знает чем. Занятия забросили. - Сказал серьезно, безо всякой рисовки. Мельком глянул на браслет.
- Интересная штука все-таки? - Ано спрашивая это, заглянула Пете в глаза.
Он аккуратно взял браслет, всмотрелся в него:
- Прекрасная работа, очевидно, восемнадцатого века, правда, некоторые экспрессионистские черты ближе к стилю двадцать первого.
- Какого? - качнулась Галя в его сторону.
- Предположительно, - развел руками Петр. - Хотя дороги искусства трудно предугадать, трудней, чем пути технического прогресса...
Одним словом, по-русски говоря, человека как подменили...

Запись десятая - совместная

Последнее совместное заседание обитателей 309-ой комнаты, посвященное некоторым событиям или странностям. Председательствует Галина Волошко. Ведет протокол Ангелина Бантыш. Присутствует, кроме упомянутых - Марлиз Гайнке.
Слушали: все о том ж.
Постановили: считать, что все хорошо, что хорошо кончается.
Однако в ходе обсуждения выявился разный подход участников заседания к отдельным аспектам вопроса. Галка говорит, что все очень просто: Петины штучки. Для чего-то понадобился ему браслет: заложить, сделать дубликат (или оставить дубликат), инсценировать пропажу и возвращение. А потом, когда удалось или частично удалось, Петя предстал этаким джентльменом. А прятался где-то, видимо, обдумывая следующие шаги, и для загадочности. И Валерки в этом замешаны, как пить дать.
Вопросы с места:
а) На чем основано последнее заявление?
Ответ: Они такие мерзопакостники.
б) Как Петя похитил браслет?
Ответ: мало ли как. Будучи у нас, привязал к браслету тонюсенькую ниточку и вытянул через форточку. Или заказал дубликат нашего ключа и ночью прокрался к нам незаметно...
в) Изменился ли браслет?
Ответ: Может быть. Не я ли сама выдвинула вариант дубликата?
г) Изменился ли Петя?
Ответ: За один вечер не могу делать далеко идущих выводов. А вообще вроде изменился, к лучшему, конечно. Давно пора.
д) Как объяснить исчезновение и возврат кота?
Ответ: Переадресовываю вопрос Мицу.
И тут нам показалось, что кот как-то особенно шевельнул усами - в непостижимой кошачьей улыбке. Поэтому следующая версия Марлиз была выслушана без должного скептицизма.
Марлиз тоже полагает, что все очень просто. В комнате завелась или на комнату обратила внимание нечистая сила. Такое, по крайней мере, в прежние времена бывало у них в Рудных горах сплошь и рядом. Действительно, в последнее время наблюдается некоторый, даже весьма изрядный спад активности дьявольщины, и объясняется это тем, что нечистые не выносят радио и телеволны. Однако время от времени, наскучив естественным ходом событий, устраивают замысловатый кавардак. Марлиз не уверена, что дьявольские выкрутасы в их комнате завершились окончательно, и потому убедительно просит милых подружек воздержаться от обидных замечаний, в частности, недееспособности и вздорности господина дьявола.
При этом Марлиз огляделась.
Вопрос: Если указанный господин (просьба дать высказаться до конца!) - традиционный злой дух, то отчего он, в результате, не причинил нам зла, а, скорее, наоборот?..
Ответ (с "Фаустом" Гете в руках ): Кто он? - "Частица силы той, что без числа творит добро, всему желая зла".
Люся Бантыш выдвигает свою рабочую гипотезу. Петя, равно, как браслет и кот - всего лишь объекты экспериментов. Все это - дело рук визавитов. Они моделируют трансформацию систем в историческом времени (эта фраза повторялась трижды, пока Галя не кивнула: дошло!). Модельер, в сознании которого отражена, например, та же родословная юбки, и которому понятны сегодняшние тенденции моды, и - отчасти - влияющие на это факторы - может создать, скажем, модели будущего сезона. Модели, которые будут не только приемлемы, но, в какой-то степени, созвучны духу эпохи...
Вопрос: Зачем они стали брать то, что находилось в нашей 309-ой?
Ответ: Ваши вопросы не застанут меня врасплох, я не один час размышляла. Начнем с браслета. Он заинтересовал их поначалу из-за своих удивительных свойств... Постигнув или не постигнув его тайну, они решили воспроизвести ящерицу. И не просто воспроизвести, но, в духе своих исканий, представить ее осовремененной.
Вопрос: Значит, это все-таки, не та?
Ответ: Почему же? Мы, люди, тоже ежедневно, ежесекундно меняемся, обновляемся, но при этом остаемся каждый - собой...
Реплика: Ано не хочет огорчать подругу...
Вопрос: А как они добрались до браслета?
Ответ: Вы, девчата, забыли о проводе нашего "телефона". Скользящая петелька, заброшенная в форточку...
Реплика: И кот через форточку? И Петька тоже?..
Ответ: Шутка гениев. Петьки не было в комнате, когда мы слышали его голос.
Вопрос: А кто был?
Ответ: Никого не было. Ретрансляция по тому же "телефону".
Реплика: На грани фантастики.
Ответ: Что вы! Это как paз самое простое, самое нехитрое. Это ерунда для визавитов, располагающих колоссальной информацией, ясным пониманием путей социального развития и вдобавок интуицией - сверхчеловеческой, закодированной, утроенной, удесятеренной...
Только так можно представить себе, каким будет или, каким должен стать в грядущем: браслет, как украшенье, и кот, еще более "сапиенсный" в результате общения с людьми... И, наконец, человек, обычный человек, вроде Пети. Обратить его в представителя новой высшей формации куда сложнее, чем ящерку, да и методы не те. Возможно, с Петькой просто поговорили как следует, показали со стороны, показали его будущее...
И, пожалуйста, больше не нужно вопросов и расспросов - придет время и вы убедитесь, насколько я права...

http://g-filanovskiy.narod.ru