Зимний этюд

                I.

Зима в тот год выдалась холодная. С середины ноября дул сильный северо-восточный ветер, принося с собой сухой, но колкий, прихваченный  морозом снег. Серые бетонные дома хмуро стояли себе, о чем-то думая,  не обращая внимания на суету и кружение людей. С наступлением сумерек они просыпались, открывали свои квадратные глаза, и смотрели на людей, на дорогу, на деревья, смотрели долго, не мигая, до самой ночи. Лишь автомобили замечали, как выстраиваются вдоль дороги целые шеренги домов, сливаясь в уличный поток, как осуждающе глядят они на бесконечную толкотню и неразбериху человеческой жизни. Заканчивая работу, люди бежали домой,  торопясь к теплому уютному гнездышку, заходя попутно в магазин или на рынок. А улицы с четырех часов дня погружались в темноту, готовясь к ночи.
Вечер был долгим, пустым и утомительным. Только газета на короткий миг отвлекала от дурных мыслей, да вечерние новости взбивали небольшую волну эмоций. Инна взяла ручку и газету и углубилась в чтение. Кроссворд был пустой и глупый. Но делать было нечего, мысли блуждали где-то далеко и своей необозримостью вызывали раздражение.
Звонок телефона оживил  и встряхнул полудремлющую Инну. Она встрепенулась, мельком глянула в зеркало, пригладила непослушный локон и уже тогда подняла трубку.
- Алло.
- Здравствуйте. Это Инна?
- Да…
- Я по объявлению. Меня зовут Максим.
Инна окончательно проснулась. Руки дрожали, хотелось пить. Инна лихорадочно вспоминала, что она написала в объявлении. Что-то про интерес к театру, свои анкетные данные, любит читать, что-то еще… Да… Еще почему-то вспомнилось, как пожалела о том, что уже подала объявление. Какое тогда было неловкое состояние неудовлетворенности собой, своей невезучестью, своим униженным положением. Захотелось прервать разговор и забыть о случившемся. Но собеседник на другом конце провода был вежлив, корректен, внимателен, задавал какие-то нейтральные вопросы, рассказал немного о себе, и даже пару раз сумел ее рассмешить удачной шуткой. Заканчивая разговор, Максим поинтересовался, когда они смогут встретиться, и они договорились.
Прошло всего три дня, а мысли, не дающие покоя, будоражили и тревожили Инну. Она уходила на работу, проводила день в лаборатории, писала какие-то бумаги, приходила вечером домой, не замечая погоды и окружающих людей, и к концу рабочей недели почувствовала усталость, которой не было у нее последние три года.
Наступило утро субботы. Этот день должен был стать решающим. Будет она одна, или в ее жизни появится родной человек? Он будет заботиться о ней, говорить ей красивые слова о любви, галантно ухаживать за ней и в один прекрасный момент сделает ей предложение. Она будет молча его слушать, искоса поглядывать на него и наблюдать, как он говорит, смотрит, держит себя с ней, какие произносит слова, как он будет ждать ее реакции на собственные речи. Она обязательно выдержит паузу, отговорится тем, что ей надо подумать, помучает его с недельку, а потом согласится. Но жить они будут у нее. Не хочется ей уходить куда-то в чужие люди, бросать сестру и маму. Для него хватит места и в ее комнате. Тогда, правда, комната будет уже не только ее, но их. Она, уж так и быть, немного потесниться, а лет эдак через надцать они купят собственную квартиру, «и будут жить долго и счастливо».
С утра выглянуло ласковое обманчивое солнышко, чуть погрело и скрылось за снежной тучей. Встреча была назначена на вечер, поэтому Инна, не торопясь, навела порядок в квартире, накормила вернувшуюся из школы сестру, отправила ее на тренировку, сходила в магазин. И только в четыре часа стала собираться. Перебрала несколько нарядов, даже подумала, не сделать ли прическу, но решила, что не стоит, под шапкой все равно не видно. Легкий аромат духов придал ей самой бодрости и заставил забыть о нервозности, которая сопровождала ее все три последних дня. Она накинула легкое полупальто, сдвинула шапку набекрень, надела сапожки и последний раз критически осмотрела себя в зеркале. Понравилась себе, слегка подмигнула своему отражению, даже высунула язык, чтобы придать себе храбрости, и только уже в коридоре, когда надевала перчатки, заметила, насколько холодные у нее руки.

                II.

Максим Чепурин отслужил в армии, поступил в Политех, но учился там недолго. После третьего семестра забрал документы и, никому не сказав ни слова, перевелся на филфак в университет. Отец долго пытал его вопросами, но так ничего и не добился. Никто не мог понять, что происходит. Резкий вираж и переход из лагеря физиков к лирикам не на шутку напугал всех, кто хоть как-то думал о его будущем. А людей таких было не много: отец, мать да тетка Лиза, материна сестра. Мечты отца – сделать из сына классного специалиста с образованием, чтобы можно было гордиться и рассказать мужикам во дворе, какой у него сын – рухнули в один день, в тот самый день, когда он узнал о переходе Максима в другой ВУЗ. Мать, конечно, попереживала, но отнеслась к новости спокойно. Ей было все равно, где он будет учиться. Главное, что его не заберут в армию. Тетка Лиза кудахтала больше всех и дольше всех. Она подняла на уши весь дом, пожаловалась каждому, кто хоть краем уха что-то слышал о Максиме, но равнодушие окружающих людей ее немного отрезвило. Кроме сплетен она не увидела и не услышала ничего путного. Теперь же, когда он закончил учебу в университете, и работал в каком-то модном глянцевом журнале, Тетка Лиза гордилась им больше всех, но уже не так открыто и громко, как прежде. Кем он там работает, она не знала, но почему-то думала, что не простым рабочим. Единственное, что заботило всех по-настоящему, так это постоянное его одиночество, неприкаянность. На вопросы отца, когда он подарит ему наследника, Максим отвечал неопределенно или ничего не отвечал. Его пытались знакомить с разными девушками, но все безрезультатно. Дожив до тридцати лет, он так и не женился. Короткие встречи по месяцу-два уже не удовлетворяли. Его принцесса еще не родилась, говаривал он в шутку. Наверное, в чем-то он был прав. Гормоны играли, иногда их удавалось утихомирить, иногда обмануть, иногда случались короткие романы, но весь этот суррогат чувств не давал полноты и красоты жизни. Хотелось настоящего большого романтического чувства. Однако, чем дальше он шел по жизни, тем меньше верил в возможность  любви. Даже слово любовь он произносить не решался, боялся спугнуть ее в нужный момент. Для себя он решил так: любви нет, а если она и есть, то не для него. Но зов плоти обмануть невозможно, она требует своего, поэтому поиск продолжался.
Неделю назад он зашел к своему бывшему сокурснику Федору Амосову в газету, где тот трудился после окончания университета. За разговором с бутылочкой пивка в руке Максим пробежался профессиональным взглядом по рубрикам, задал себе два вопроса из кроссворда, не отгадал ни одного, и тут только ему бросилось в глаза объявление о знакомстве и номер телефона. В дневной суете он забыл о прочитанном объявлении, но вечером почему-то вспомнил странные слова о театре, литературе. Кому это сейчас интересно, подумал он засыпая. А ночью ему приснился еще более странный сон. Его преследовал везде летящий за ним на бреющем полете номер телефона, начертанный мелом на коробке конфет «Птичье молоко». Максим убегал от мелового телефона, но никуда не мог спрятаться. Картонка везде его настигала, больно врезалась в шею, в руки, била по икрам ног. Когда же он пытался ее отбить, она становилась настойчивой и жесткой. И, наконец, он сдался. Как-то вечером он позвонил и назначил свидание. Время рассчитал так, чтобы можно было потом легко уехать в свой поселок. Место же выбрала девушка Инна Косарева.

                III.

Близился Новый год. Предпраздничное настроение охватывает людей всецело, порой вопреки их желаниям и состоянию кошелька. А уж к Новогодней елке, которую ждут каждый год и дети (с радостью) и взрослые (с тайным трепетом), готовиться начинают за полтора месяца: закупают шампанское, консервы, игрушки, даже какие-то подарки. За торжественной беготней люди не замечают мороза, давки в транспорте и очередях. Всех подогревает ожидание праздника.
Максим подошел к остановке за десять минут до назначенного времени, успел выкурить сигарету, пробежаться глазами по не интересной, но нужной для опознавания газете, и вновь свернул ее в рулон. Руки стали слегка подмерзать, и Максим надел перчатки. Теплая шапка и дубленка черного цвета, а также теплые сапоги надежно защищали от холода. Но открытое лицо чувствительно отзывалось на каждый порыв ветра. «Уж полночь близится, а Германа все нет», - не успел додумать Максим, когда за его спиной раздался вопрос.
- Вы Максим? – Голосок был тонкий, звенящий и как будто детский.
Максим обернулся.
- Интересная газетка? – прозвучал следующий вопрос.
- Нет. – Максим плохо понимал, что происходит.
- Не замерзли? Или лучше: не замерз? Газетку можно выкинуть.
Она зашла со стороны фонаря, поэтому лица ее не было видно, оно оставалось в тени. Максим видел только веерообразный ореол вокруг красивой головки, состоящий из пара, бледных лучей света и темноты, и хрупкий силуэт грациозной фигурки, манящий и притягательный. Только когда девушка подошла вплотную и немного развернулась к свету, Максим увидел тонко очерченные, как бы точеные из дерева черты лица, правильной формы нос и плавную и легкую линию подбородка. Но больше всего его поразил  взгляд девушки, несколько удивленный и испытующий.
Максим несколько секунд в нерешительности переминался с ноги на ногу и вдруг неожиданно широко улыбнулся. Вся его мужиковатость, кажущаяся грубость манер, угловатость походки и в то же время ясность улыбки делала его похожим на большого циркового медведя, пляшущего под дудку дрессировщика. Но также как у медведя, у этого странного юноши невозможно было предугадать следующий шаг,  его реакцию.
 - Хорошо, - Максим взял ее за руку. – Пойдем погуляем?! Или пойдемте?
Глядя на своего собеседника, Инна настороженно вслушивалась в слова, которые диктовал ей ее внутренний голос, пытаясь разобраться, чего ей больше хочется: продолжить беседу или прервать только-только начавшееся знакомство.
Они пошли по заснеженной улице, ноги плохо слушались, на особо скользких местах он придерживал ее под локоток, а она застенчиво улыбалась. Первое впечатление, которое Максим произвел на Инну, показалось ей обманчивым. Она почему-то сразу поверила, что это знакомство не могло не состояться, что оно было предначертано судьбой. Весь этот день получился какой-то скомканный, вспоминался ей как тяжелый подъем на крутую гору. Во всем теле Инна чувствовала дикую усталость от нервного напряжения и не могла сосредоточиться, чтобы заставить себя расслабиться. А мысли ее уносились далеко от действительности, оставляя грешную землю на растерзание голодной своре метущихся дьяволов в больном сознании разгоряченного человека. Инна видела теперь яркое солнце, солнце безоблачного счастья, которое  начинает освещать им совместный путь в какую-то счастливую жизнь. Только вот ноги увязают в снегу. Или нет, не в снегу, а в песке, раскаленном песке пустыни. И ветер какой-то уж больно пронзительный, не летний. И перчатка намокает от усилия удержаться за спутника. Да и вообще она уже почти висит на совершенно незнакомом юноше. Она что, с ума сошла?
- Извините. – Инна остановилась. – Я, пожалуй, пойду.
И она сбежала.
Минуты две Максим постоял, пока Инна дошла до угла дома, потом закурил сигарету и двинулся в сторону остановки. Неожиданно прерванная встреча оставила неприятный осадок и раздражение. Максим ехал в автобусе, потом шел пешком, сидел дома перед телевизором, но мысль о нелепости сегодняшней встречи и какой-то червь неудовольствия грызли нашего героя. Он перебирал в памяти все слова, которые произносил, вспоминал ее заразительный смех, помнил каждый изгиб ее руки, поворот головы, настороженный и несколько недоумевающий взгляд, и ожидание вопроса где-то глубоко внутри, за первой видимой завесой карих глаз.
Уже дома Инна почти пожалела, что так рано ушла со свидания. Она прижалась лбом  к холодному стеклу окна, пытаясь среди ледяного рисунка разглядеть фигуру юноши. Но улица в этот час была уже пустынна, холодна и непроницаема. Лишь редкие автомобили своим рычанием оживляли мертвый пейзаж. Да грачи перепрыгивали с дерева на дерево, пытаясь согреться. Все было серо и темно, как далекое прошлое. И даже комната как-то посерела и осунулась. Но стоило Инне отойти от окна, опуститься в свое любимое кресло, как комната тут же преобразилась. Ярче засветился тусклым глазом торшер у дальней стены, веселее заулыбалось старое кривое зеркало на комоде, а смешной и вечно радостный клоун Клепа сильнее закивал головой на своей тонкой пружинной шее. И вечер сразу показался не таким тоскливым. И слова незнакомого знакомца теперь звучали для Инны весомее и сулили хорошее продолжение.
- День состоялся, - подумала Инна и только теперь оценила находчивость нового знакомого, когда он попросил разрешения ей позвонить.

                IV.

Утром звонок любимого человека будит тебя, ты нежишься в мягкой постели, сладко потягиваешься, а потом, положив трубку, закрываешь глаза и продолжаешь мирно спать, пока мысль о работе не подбросит тебя со скоростью пули. Потом рабочие будни, а вечером свидание где-нибудь в театре или долгий затяжной телефонный разговор часа на полтора.
«Размечталась!» - оборвала себя Инна. Две встречи прошли интересно, но как-то уж очень быстро. Не верилось и не мечталось, что у такого хорошего начала может быть такое же хорошее продолжение. Инна боялась думать об этих встречах, чтобы не спугнуть минутное счастье. Где-то там, далеко, на окраине мысли она держала запоминающийся образ мужественного собеседника, который не надоедал вопросами, но очень тактично, как бы исподволь, намеками давал понять, что ему интересно о ней узнать, и она рассказывала ему о себе, отвечая на незаданные вопросы.
Решение пригласить его на Новый год к себе домой пришло как-то  легко и быстро, не вызвав сомнений и долгих дум. Мама с сестрой собирались на праздник к бабушке, поэтому квартира останется в полном ее распоряжении. Она сама все приготовит, красиво накроет на стол, поставит свечи, два прибора, вазу с фруктами. Вино должен будет принести он сам. Но если вдруг… Она приготовила на верхней полке серванта маленькую бутылочку коньячку. На всяких случай, на всяких непредвиденный случай. Мало ли чего. Вчера они тепло попрощались, он долго жал ей руку в перчатке, совсем оттянул ей пальцы, тряся их в дружеском экстазе. Даже пытался поцеловать, но она отстранилась, и он видимо передумал. А потом часа через два позвонил уже из дома, чтобы пожелать ей спокойной ночи.
И вот теперь, за два часа до Нового года ее герой должен появиться, чтобы завоевать ее сердце. Должен сейчас позвонить в ее дверь. Вот сейчас. Вот еще минута, и он… Неужели он опоздает?! Стоило ей об этом подумать, как этот «медведь» ввалился в ее прихожую в морозном пару с ледяными усами, но с закутанным в газетную упаковку цветком. И опоздал он всего лишь на три минуты.
- Ну и морозище! – выдохнул Максим и отдал ей пакет с шампанским и конфетами. – Вино можно не охлаждать.
Сняв газетную упаковку, он протянул Инне пунцовую бархатную розу, все-таки прихваченную морозом, но еще живую.
- Ой, какое чудо! Как тебе это удалось?! Слушай, здорово! – Инна закружилась по комнате с цветком в руке, тут же набрала в вазу воды, поставила колючую гостью в надлежащее место посреди стола, достала из пакета шампанское и водрузила бутылку рядом с вазой, и, залюбовавшись, замерла на месте.
Попав в тепло, роза медленно стала расправлять смятые листья, через полчаса, стоя в воде, она подняла головку бутона и улыбнулась.
Максим, разомлевший от двух рюмок водки, принятых для сугреву, смотрел на Инну, девушку, которая ради праздника нарядилась сегодня именно для него, смотрел на цветок, который благоухал, благодаря за тепло и внимание, и Максиму казалось, что все в этой комнате благоухает: и цветок, и девушка, и ее стол, и мебель. Да и он сам уже почти благоухает в таком аромате любви. Максим сидел рядом с Инной на диване, смотрел в ее улыбающиеся глаза, поглаживал ее волосы, спадающие на плечи и чуть подвитые на висках и челке, слушал праздничный концерт на первом канале, и вдруг почувствовал, что сегодня его здесь ждали, что он нужен именно этой девушке, за этим столом, в этой комнате. И он даже может себе позволить кое-что эдакое. И ему ничего за это не будет. Нет, неправильно! Ему будет многое открыто сегодня, чего не открывается первому встречному.
Зазвучала медленная мелодия. Максим подхватил Инну под руку, заставил подняться, обнял ее за плечи, сказав:
- Пойдем танцевать.
Она улыбнулась.
- Я не умею.
- А тут не надо уметь. Надо чувствовать, слышать музыку и чувствовать ее дыхание.
- Чье дыхание?
- Музыки, конечно, дурочка.
 Она бросила на него испуганный взгляд, долго смотрела, продолжая танцевать, потом опустила голову и уперлась лбом в его плечо.
- Я тебе не нравлюсь? – И опять испугалась, настолько прямо был поставлен вопрос.
Максим несколько помедлил, поцеловал ее в макушку.
- Да нет, что ты. Нравишься, конечно.
 Что он еще мог ответить? Не говорить же ей о своих сомнениях. Да, она хорошо сложена, а по-юношески угловатые локти и коленки напоминают как бы недавнюю школьницу. Минимум косметики и чуть-чуть лака в волосах для придания пышности прически, которая к середине ночи развалится. И взгляд. Главное, взгляд. Как у затравленного зверька. И не понятно, отчего этот взгляд так его настораживает, не дает ему покоя. Чего она ждет от него?
Танец все длился, а Максим наблюдал за изменением настроения Инны. Вот она подняла голову от его плеча, мельком скользнула взглядом по его лицу, поправила упавшую на лоб пружинку волос, смущенно улыбнулась, глядя куда-то в себя, опять посмотрела в его глаза, приняла, видимо, какое-то решение, потому что надолго зажмурилась, откинув назад голову, подставляя шею для поцелуя. Наконец, когда музыка стихла, она чуть слышно произнесла:
- Поцелуй меня.
 Максим неловко нагнулся, ища губы Инны, и почувствовал пряный аромат духов, волнующий и возбуждающий. Он крепче прижал девушку к себе. Она искоса поглядывала на него из-под опущенных ресниц, но не отстранялась, а наоборот подалась вперед, к нему. Максим видел длинные ресницы Инны, ее вздрагивающие ноздри, готовые вдохнуть пьянящий аромат любовного напитка, и медлил с поцелуем, наслаждаясь ее нетерпением и желанием счастья. Но только она открыла в недоумении глаза, устав ждать, он впился своими губами в ее алый трепещущий рот, жадный до поцелуя и потому такой горячий. Ему казалось, что поцелуй длится уже достаточно долго, и когда он пытался оторваться от ее губ, она вновь искала губами продолжения. Он отступал – она надвигалась. Он делал шаг к ней – она прогибалась, но не отпускала его. Глаза ее были закрыты, несколько волосков выбились и свисали на высокий лоб девушки. Наконец, Инна опустила голову ему на плечо и тихо произнесла:
- Так меня не целовал еще никто.
- А! Так ты у меня еще не целованная!
- Пойдем, я покажу тебе спальню.
Она взяла его за руку и повела в соседнюю комнату.
- Вот это моя постель. – Она показала на кровать у двери. – А там, за ширмой спит сестра. Сядем?
Инна присела на кровать и поманила его к себе. Максим стоял над ней и смотрел на нее сверху.
- Ну, иди же ко мне. – Инна протянула руку к Максиму – он не трогался с места. Она опустила руку, похлопала по постели, замерла на какое-то время, а потом резко поднялась.
- Жарко. Помоги раздеться. – Она повернулась к нему спиной. – Расстегни молнию.
Максим попятился, сложив руки на груди. Он смотрел на Инну внимательно, настороженно, его пальцы побелели от напряжения, а подбородок чуть подрагивал. Часы, казалось, прорвались сквозь звенящую тишину и слабые отзвуки музыки, и отсчитывали секунды так громко, что заглушали стук сердца Максима и отдавались молотками в висках. Что-то его удерживало от активных действий. Не первый раз Максим оказался  наедине с женщиной, но сегодня что-то не давало ему свободы, что-то сковывало и тем самым тревожило.
Закрытое под самое горло платье Инны взлетело вверх и опустилось у ее ног. Ее грудь, бледная с розовыми сосками и синими прожилками вен, предстала взору мужчины, который еще вчера стремился к такому повороту событий, а сегодня в нерешительности и растерянности лепетал:
- Инна, не надо, не надо. Что ты делаешь?
Опустившись на пол у брошенных вещей, Инна закрыла руками лицо, а через минуту, заслонив обнаженную белеющую грудь руками, бросилась в ванную.
 Остаток ночи прошел уныло. Инна постелила Максиму на диване в большой комнате, где стоял праздничный стол, сама ушла в свою комнату, закрыв дверь на щеколду. Утром они хмуро пили чай, напряженно подыскивая какие-то слова, чтобы разбавить тягучую тишину. Потом, уже уходя, он пообещал позвонить, но звучало это так странно, что Инна ему не поверила. Она закрыла за ним дверь, и прислоняясь к дверному косяку, заплакала. Плакала  долго, но тихо, томительно, но без рыданий. Слезы сами собой лились из ее глаз. Год начинался со слез, а что могло последовать за таким началом, неведомо было никому.

                V.
Была еще одна встреча. Встреча через год после описанных событий. Встреча нерадостная, случайная, неожиданная и ненужная. Она рассказала, что нашла человека, который ей дорог и за которого она собирается выходить замуж. Он же никого не нашел и все так же как и год назад находился в поиске. Перед тем как последний раз расстаться, Инна поблагодарила Максима за науку, за то, что он обошелся с ней честно, не использовал и не ранил понапрасну. Она стала более осторожной и внимательной к себе. И даже нашла в себе силы поверить в себя.               
                Октябрь 2007, апрель 2008