Двенадцать

              (Из записок Гурина)

          Я не был в школе отличником.
          У нас в классе было сорок учеников, тридцать девять из которых были отличниками, и только я один был не отличник. Отличники пытались меня эксплуатировать. Они завели себе моду кричать на меня, раз я не отличник, или даже приказывать. То и дело мне приходилось слышать от них: ”Гурин, сбегай за пивом”, “Гурин, у нас курить нечего! Может, сбегаешь, а? Ты у нас тут самый шустрый,” “Гурин, а не сгоняешь ли ты за водкой? Ты вон какой здоровый - тебе безо всякого паспорта три бутылки в одни руки дадут!”
          Я, понятно, всему этому противостоял. И родители мои были мне в этом серьезной опорой. Они мне говорили: “Ты хоть у нас и не отличник, а марку-то держи, держи марку-то! Береги платье снову, а честь смолоду!” Трудно мне было следовать заветам родителей, но я все равно им следовал.
          И вот наступил последний год обучения в средней школе. Учителя заметно волновались: в классе тридцать девять отличников, а вдруг на экзамене на какой-нибудь вопрос кто-нибудь из них не ответит и не подтвердит, таким образом, того, что он или она - годовые отличники? Поэтому учителя старались учить нас так, чтобы все непременно, и даже я, сдали выпускные экзамены без проблем. А учительница литературы, так та, вообще, просто диктовала нам ответы на экзаменационные вопросы, а мы должны были за ней записывать.
           Самым сложным вопросом на экзамене по литературе был вопрос о стихотворных размерах поэмы А. Блока “Двенадцать”. У Блока в этой поэме есть и ямб, и хорей, и амфибрахий, и анапест. Но как их отличить друг от друга? Учитель должен был нам это объяснить. Интересно, что саму поэму читать было вовсе не обязательно, нужно было просто знать наизусть несколько типовых четверостиший, которые могли быть использованы в качестве примеров вышеуказанных размеров.
            И вот однажды учительница диктует известное место из известной поэмы: «Помнишь, как бывало грудью шел вперед, и крестом сияло брюхо на народ...», а весь класс  дружно за ней записывает - один только я не записываю. ( Один только Илья Муромец не записывает.)
            - А вы почему не записываете? – спрашивает учительница у меня, заметив, что я веду себя странно –просто сижу и смотрю прямо перед собой.
             Я встал, пошатнулся, чуть не упал, побледнел , и говорю:
            -Блока - так проходить нельзя!
             На что мне учительница, тоже, едва не упав, и побелев до мозга костей, гордо ответила:
            -Проходить нельзя, а сдавать – можно! Не боитесь, если вам на экзамене этот вопрос попадется? Ну как хотите, воля – ваша. Не буду вас заставлять.
             После урока все тридцать девять отличников бросились пожимать мне руку.
            -Правильно ты ей сказал: Блока так проходить нельзя. Ты, Гурин, настоящий человек, герой нашего времени. Прости нас, Гурин, что мы тебя за пивом, табаком и водкой посылали! Прости!
             Несмотря ни на что выпускные экзамены в школе прошли на «ура». Все тридцать девять отличников подтвердили свои отличные знания, и даже мои знания по всем предметам были оценены экзаменационной комиссией на «отлично». Билет с вопросом о стихотворных размерах поэмы А. Блока по воле случая так никому и не достался. Однако самым тяжелым испытанием после экзаменов и получения аттестатов зрелости было расставание. «Расставанье –вздор! Какой безумный выдумал его?» Мы так прикипели друг к другу, что не могли себя представить жизнь друг без друга. Прежде, чем расстаться, мы поклялись встречаться раз в три года 16-го октября. Это традиция жива  до сих пор.
             Замечательно то, что мои одноклассники помнят, как я сказал учительнице литературы, что Блока  проходить формально просто недопустимо. Многие приезжают на нашу встречу со своими детьми. И первое, что они делают, завидя меня с сигарой «Ромео и Джульетта» в руке или во рту, подводят их ко мне  и говорят: Вот полюбуйся, Маша, или, скажем, Миша, это тот самый Гурин, про которого мы тебе столько раз рассказывали, который однажды не побоялся сказать учительнице литературы, что она неправильно преподает нам А. Блока.
           Я гляжу на их детей и вспоминаю слова великого пролетарского писателя Максима Горького о том, что «в жизни всегда есть место подвигу». И я понимаю, что в моей жизни место подвигу точно было, и я его совершил, выполнив, таким образом, свой долг перед человечеством, и "пусть теперь другие совершают подвиги – с меня достаточно и одного" - давно уже стало моим кредо" на всю оставшуюся жизнь".
             И еще. Когда мои бывшие одноклассники представляют меня своим детям, я не знаю, что я должен делать: плакать, улыбаться или просто помахивать рукой, как это делали до меня Сталин, Хрущев, Брежнев,  Андропов, Черненко, Горбачев во время их церемониального проезда  в статусном лимузине через Красную Площадь по случаю праздничных торжеств и официальных церемоний, и,  как мне кажется, могла бы делать крашенная в рыжий цвет талантливая разведчица Анна Чапмен -  наша отечественная Мата Хари. Про Юрия Гагарина я уже не говорю.