Хребтики слов

Весь день прошел в какой-то суете. Никто не знает, кому она нужна была эта суета, мне ли самой, обществу, или никому. Только к вечеру руки уже не двигались.

За окном июльский собачий холод, резко сменивший изнуряющую жару. В комнатах легкая прохлада. А где-то по алтайской, ровной асфальтовой дороге катятся транспорты различных достоинств, неся людей в даль туманную, холодную. Что заставляет людей без особой нужды сгребаться в охапку и тащиться в тьму-таракань, искать приключений на собственный хребет.

Меня ничего не тревожит, только слегка щекочет змейка-мысль, она ползает по извилинам, скоблит жесткими роговыми щитками по нежной ткани мозга и не дает покоя.

Да, конечно, мне хотелось бы соединиться с массой лошадных и безлошадных почитателей творчества Шукшина. Хотелось, чтобы под колеса авто покорно ложились кривые версты степного и предгорного Алтая. При этом на фоне высоких серых облаков, обещающих мелкий затяжной дождик, в свободном полете кружили бы мои мысли, обретая легкость летнего воздуха, прозрачность капли воды на листе манжетки и изящность ветерка.

Вместо этого в голове хаос и холод, пробирающийся в дом на мягких лапах. Затопить бы печь, да лень-матушка вперед меня родилась.

Брожу, как тень, меж мебелей. Стою, лежу и начинаю подмерзать. Вот перспективка – обморозиться в июле.

Да, не прочна моя лень, видно, хоть она вперед меня родилась, да дома не застала, потому я иду растапливать печь.

Любопытная штука – эта частная обогревательная установка, в простонародье называемая печью. Величайшее изобретение человечества делало обитаемыми жилища всех народов и во все времена, немного отличаясь деталями конструкции и типом топлива. Сущность же оставалась одной – согревание души и тела. Действующая и недействующая печь, как это ни странно, наполняла избу и голову содержанием, правда не всегда однородным.

Переполнение того и другого объема, вело материю к изменению ее агрегатного состояния. При этом наблюдалась метаморфизация предметов и явлений, изменение кристаллической решетки веществ, переход их в четвертое состояние – в плазму. Явление совершенно неизученное и проявляющееся в самый неподходящий момент.

Отнеси, Господь, нас от этого состояния!

Короче, печь почищена, дрова заложены, спичка поднесена. На кухне потрескивают разгорающиеся дрова. В жилье, конечно, теплее не стало, но гораздо уютнее. 

И что?

А то, что на растопку идут старые бумаги.

Вот пламя робко касается исписанного листка бумаги, будто пробует на язык, нежно поглаживает смятую бумажку. От неожиданного тепла, непривычной ласки листок выгибает хребтик, распрямляет извилины.…
Огонь стыдливо отворачивается, отступает, а вдруг, словно озверевший пес бросается на жертву. Буквы и слова попискивают, потрескивают от боли и обиды, извиваются вместе с кусочком бумаги. Мысли пытаются вырваться из хищных клыков. Но тщетно – злодей настигает, накрывая огнем. Оранжевые языки прорастают тело листка, вырываясь из самого сердца слова. Они трепещут от собственной гордости, переливаются от желтого до оранжевого.

Вот в них проблескивают зеленая, синяя, красная искорки. Затем еще и еще. Это в безнадежности, с почерневшего тела листа испаряются мысли, выраженные словами. Освободившись от плена строчек, мысли медленно смешиваются с горячим печным теплом. Их бока покрываются хлопьями черной сажи и кусочками серого пепла.

Свежая струя воздуха, пришедшая из поддувала на помощь пламени, подхватывает легкий коктейль из дыма и слов и тянет за собой в загнутый в три колена дымоход. Слои мягкой и жирненькой сажи ласково проводят по волосам и плечикам букв, приглашают приземлиться (правильнее сказать, прикирпичиться), отдохнуть, остыть.

Одному слову любо доброе отношение и участие в судьбе, оно слабеет и сдается. Еще мгновение, и сажные лопушки вцепляются в округлости буковок, удерживают их за хвостики. Пропало словечко, и дышать нечем.

Другое, крепко вцепившись за колючую гриву верткой струи, летит с ней через все из извивы и перипетии печных колодцев. Жирные щупальца сажи метками остаются на хребте, забиваю рот и нос, не позволяют вздохнуть полной грудью. Но словечко сжимает зубы и летит…

Вспышка света!

Из преисподней, из тьмы кромешной вырывается кристалл мысли на свет божий. От неожиданности кувыркается в воздухе, и, глотнув холодного влажного вечера, расправляет крылья. Черные наездники не выдерживают скорости полета, отщелкиваются, падают на крышу. Саже спрятаться не удается. Легкие струи дождя смахивают ее вниз на землю, а там в канаву.

Слово же, вдохнув свободы, воспаряет, находит собратьев и, воссоединившись с ними, начинает звенеть в струйках дождя, петь в легком ветерке, сиять прорвавшейся сквозь тучи звездой. 

Лучики проскальзывают сквозь занавеску в дом, пробегают по стенам завораживают…

Только что глаза сводило дремотой, но вот уже рука тянется к карандашу и бумаге. Сон словно смахнуло рукавом. Вначале на бумагу ложатся робкие кривые буквы, они становятся все смелее, круглее. И вот уже кружева мыслей несутся по бумаге, не позволяя руке остановиться хотя бы на мгновение.

Что ж, в добрый путь.