Моя последняя охота

Полуостров Мангышлак. Кули-маяк…Богом забытое место на берегу Кара Бугаз гола. Царство каменистых и песчаных пустынь и великолепных разнотравных пастбищ. В переводе с тюркского Мангестау – "страна тысячи стоянок". Сто лет воевали адаи (одно из казахских племён) с туркменами за право обладать этой райской для скотовода землёй. Когда-то на полуострове было огромное количество озёр, где гнездилось бесчисленное множество перелётных птиц (гуси, утки, лебеди, фламинго, цапли  и т.д.). Но к шестидесятым годам прошлого века (1960 г.) большинство озер превратилось в твёрдые или мягкие такыры (озёра, затянутые асфальтом), которые переходить или переезжать  опасно.
Плато Устюрт совершенно очаровательное, просто волшебное место. Изумительной красоты разноцветные горы, словно нарисованные фантазией ребёнка – синие, розовые, зелёные, чёрные, жёлтые…стоят рядышком, как на празднике. Казахи расположили здесь своё центральное кладбище Авата – огромный город мёртвых с прекрасными мавзолеями и памятниками. Святое место. Смотреть можно, но брать ничего нельзя. Местные предупреждают. И это очень серьёзно.
Мангышлак – рай для самого разнообразного дикого зверя: горные муфлоны, кабаны, сайгаки, джейраны, степные зайцы, лисы, волки, хорьки…и, конечно, огромное количество грызунов (песчанки, полёвки, тушканчики и т.д.), которые представляли для нас чисто профессиональный интерес, как переносчики и хранители чумы в этих природных очагах.
Наш противочумный отряд располагался в трёх финских домиках: лабораторный с виварием, хозяйственный с кухней и столовой, и жилой. В нашем распоряжении была ещё машина с походной лабораторией для проведения специфических исследований по серологическому мониторингу (исследование грызунов на наличие специфических антител к антигенам особо опасным инфекций).
Жизнь в эпидотряде разнообразием не отличается, особенно у лабораторных работников. С утра до вечера, с перерывами на завтрак, обед и ужин, посевы на питательные среды полученных материалов и последующий просмотр в поле микроскопа; постановка серологических реакций и последующий их учёт; эксперименты в так называемой "заразке", где производят заражение лабораторных и диких грызунов выделенными штаммами бактерий, если таковые были. Зоологи (специалисты по изучению грызунов и других представителей фауны) и паразитологи (специалисты по изучению насекомых – блох, клещей и т.д.) работают в основном в поле, поэтому весь день - в разъездах: отлавливают грызунов и собирают в норах блох,  клещей для исследования уже в  лабораторных условиях.
Самое интересное время после ужина, когда все в сборе. Если погода позволяет, все специалисты (врачи, зоологи, паразитологи) собираются на  берегу моря, разжигают костёр (небольшой, уютный) и начинается тихий ленивый «трёп», рассказывают противочумные байки и разные смешные истории из жизни очень дружной, почти семейной, службы, курирующей огромную территорию – весь юг СССР от о. Сахалин до Молдавии. Историй таких много, и очень смешных, но я не буду их сейчас пересказывать, может, как-нибудь позже….
Но самыми интересными для меня, как молодого специалиста, были рассуждения и высказывания предположений (гипотез!) опытных «чумологов» о главной загадке нашей профессии: где и в каком виде хранится возбудитель чумы,  каковы механизмы возникновения эпизоотий (вспышка заболеваний чумой среди грызунов, в тех или иных очагах). Дискуссии по этому  (или этим) вопросам  от времени не зависели и могли продолжаться от рассвета до заката и наоборот. При этом график работ шёл своим чередом с жёсткой пунктуальностью.
Поскольку обслуживаемая нами территория была довольно далеко от основных продуктовых баз региона, мы имели право на отстрел диких животных для удовлетворения своих гастрономических потребностей. Это было очень хорошим подспорьем для наших поваров и прекрасно разнообразило наш не очень весёлый быт.
В степных угодьях Мангышлака бродили огромные стада джейранов и сайгаков, поэтому «хождение за мясом» было, как правило, недолгим и особых хлопот не доставляло. На неделю вполне хватало двух тушек…чаще всего сайгаков.
Я был большой любитель охоты. Обычно в эпидотрядах охота - это, по неписанному закону,    дело  зоологов, врачи, как правило, не принимали в этом участия. Но я каждый раз с удовольствием отправлялся с зоогруппой на промысел.
Выезжали уже поздно вечером, когда становилось темно. Стрелки располагались в кузове. В кабине с водителем был тот, кто высвечивал  мощной фарой дорогу и окрестности в поисках сайгаков или джейранов. Когда они попадают в полосу сильного света, они замирают, а их глаза светятся голубыми звёздочками. И если это стадо, то создаётся  впечатление, что  в этом направлении находится маленький посёлок, в котором уютно светятся окна, а огоньки колышутся в тёмном мареве ночи.
Места охоты нам были хорошо известны.  Мы знали каждую впадину, каждую долину, где лани паслись и, даже, маршруты их передвижения. Поэтому, как правило, наши поездки длились не более двух-трёх часов. Но в тот памятный случай  произошло непредвиденное.
Всю ночь проколесили  и кроме тощего песчаного зайца – ничего!
А без мяса возвращаться никак нельзя - день рождения был завтра у Валюшки, милой, симпатичной и всеми любимой лаборантки из Красноводска. Кровь из носа, а мясо надо добыть!
Часа в два ночи мы вернулись в отряд, чтобы сделать дозаправку (бензин заканчивался), и снова выехали уже на дальние пастбища в сторону Устьюрта.
Ночь была тёмная, через густые облака не видно было ни луны, ни    звёзд.  Луч фары выхватывал из темноты красные глаза лисиц, волков, но голубых (сайгаки или джейраны) не было. В густом сумраке ночи то слева, то справа чернели и срывались вниз балки, ведущие в небольшие долины – любимые места для местных ланей.
На востоке уже начало светать, когда мы въехали в довольно большую долину, и сразу луч выхватил голубые огоньки на противоположном краю долины. Огоньки заметались, но не исчезали. Сайгаки и джейраны смотрят на свет, как зачарованные, и подпускают поэтому охотников очень близко, не ощущая опасности. Охота с фарой запрещёна, и является браконьерским методом. Но мы им пользовались (и нам разрешалось соответствующими контрольными органами), поскольку мы брали столько, сколько нам было необходимо  для хозяйственных нужд, а не на продажу.
Расстояние между машиной и огоньками быстро сокращалось, и уже можно было различить пять силуэтов – "Самка с четырьмя малышами, погодками",- крикнул из кабины Василич, зоолог из Гурьева.
-"Приготовьтесь!" – это уже нам, двоим стрелкам.
Патроны в стволе. Курки на взвод.
Но за сто-сто двадцать метров семейка вскинулась и понеслась от нас в противоположную сторону долины. Там был выход  на широкое пространство с большим количеством такыров, среди которых было много и мягких.
Джейраны могут развивать (на коротких дистанциях) скорость до 80 км в час.  Мотор нашего "газона" взревел, но скорости не прибавил - песчаная почва не давала возможности  догнать убегающих животных. Преимущество было явно не нашей стороне. Но через несколько минут молодняк стал уставать, и расстояние между нами к радости нашей начало медленно сокращаться: двести метров, сто пятьдесят, сто двадцать, сто, девяносто.... Но для ружья нужно семьдесят – восемьдесят. Всё внимание вперёд, сердце готово вырваться из груди, стволы наведены, курки на себя…. Но машина буксует на этой рыхлой песчаной дороге, семья увеличивает расстояние между нами….
Наконец мы вырываемся на твёрдый такыр и наша скорость уже даёт нам необходимое преимущество:сто двадцать…сто….
И тут Василич высовывается из кабины и орёт: «Рогаль!!!», - и как ненормальный тычет рукой на бархан справа.
Конечно, рогаль (самец) это самый вожделенный трофей. Самок, а уж тем более молодняк бить - самое последнее дело, что называется крайний случай, как у нас сейчас.
Рассвет уже высветил долину, заполненную редкими барханами и такырами. На высоком бархане в царственной позе стоял великолепный рогаль – огромный, мощный, гордый и спокойный…
Водитель резко сбросил газ и, как бы принимая вызов, джейран медленно и величаво спустился с бархана метрах в ста, ста двадцати от нас, и отсёк убегающую семью, встав между ими и машиной. Глядя на нас, он стал наращивая скорость, уходить влево и мы, естественно, «сели ему на хвост»! Началась гонка, но джейран был свеж, бодр и силён, поэтому минут тридцать он так и держал нас на расстоянии ста – ста двадцати метров.
Наконец он вывел нас на мокрый такыр, куда нам путь был закрыт, спокойно перешёл на противоположную сторону, повернулся к нам мордой и, послушав некоторое время наше, вполне понятное, возмущение, развернулся хвостом, поднял ногу, помочился  и ещё раз взглянув на нас, ушёл в утренний туман. Вопль, извергнутый нами, его нисколько не смутил и не ускорил его шагов.
Минут тридцать мы все приходили в себя…. Было уже светло, когда успокоившись мы осознали, что произошло и чему мы стали свидетелями.
«Ну, - начал Василич, – кто, из здесь присутствующих, после этого случая, может сказать, что животным не свойственно разумное поведение? Какими рефлексами можно объяснить героический поступок этого самца, который готов был пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти жизнь самки и её детёнышей?».
Мясо мы привезли. Баранину. Купили барана у местного чабана.
А случай этот запал глубоко в меня, так глубоко, что я больше никогда не поднял ружья не на одно животное. Это была моя последняя охота.