Игры со временем

ИГРЫ СО ВРЕМЕНЕМ
БЕЛОСТОК


ПЕРВЫЙ ЗАХОД

Сон был какой-то дурной. Снилось Константиновичу, что сидит он на уроке политической географии в родной ему Раковской СШ. Сидит и скучает, нетерпеливо ерзая гузном по парте, в надоевшем уже ожидании звонка. На улице ведь так тепло, словно и не весна на дворе, а лето. И какникулы уже так близко! А вот и он, звонок! Глуховатый какой-то, непривычный, прерывистый. Что за хрень такая, собачья? Но всё! Сна ни в одном глазу! Очнувшись окончательно и бесповоротно, слышу, как надрывается на журнальном столике телефон. Какая ж это сволочь звонит в такую рань? Впрочем, для обычных людей – не рань. Часы на тумбочке, нисколько не сомневаясь, кажут без 12 минут 9. Так, спать дальше не получится, да и привык он уже вставать около девяти. Подъем? Попробуем, если получится, конечно!

Перевернувшись на правый бок, цепляясь действующей правой рукой за спинку дивана, с усилием едва вытащил наверх, освобождаясь от намотавшегося на нее одеяла, левую, парализованную, руку. Теперь можно было свесить ноги с дивана и, опираясь на правую, действующую, руку, сесть. Звонивший, разумеется, не дождался, оставив набор. Т-твою мать! Растрезвонят, разбудят и отключатся, мать их за ногу! Впрочем, это было уже привычно. И все равно – будь ты проклят, сволочной инсульт. Случившийся уже почти десять лет назад обширный инсульт, оставил Константиновичу глубокий левосторонний парез  и кое-какие еще трудности, подпадающие под инвалидность первой группы. Уси-ленными тренировками Константинович добился того, что мог перемещаться по дому и, в случае необходимости пройти по улице километра 2 – 3 в общей сложности. А если с от-дыхом, то, возможно и много больше. Впрочем, пройти – это только так говорилось. На самом деле проковылять, опираясь на трость. Даже по дому он перемещался только с тро-стью. Многократно просил Константинович Бога о прекращении своих никому не надоб-ных страданий, но Тот ему почему-то не внимал.

Оставалось утешаться тем, что Он еще имеет на Константиновича какие-то виды и делать все, чтобы не окончательно выпасть из жизни. Подосадовав на то, что звонивший его не дождался, Константинович кое как натянул правой рукой чуни на ноги. Так и ходил он по дому, в трусах и майке, в каких и спал. Посещение туалета и ванной входили в стан-дартный набор утренних процедур, исполняемых ежедневно. Константинович еще хорошо помнил то время, когда валялся он в больнице, не подымаясь, сразу после активной ста-дии инсульта, хотя это и было почти десять, ну девять с половиной, так и точно, лет тому назад. Если бы не трогательная забота и помощь друзей, ему бы не выжить ни за что и ни-когда. Родных поблизости в наличии не имелось, да и связи с ними бывали скорее спора-дическими, нежели регулярными. Рассчитывать можно было лишь на себя и друзей. По-следние, слава Богу, были настоящими. Поскольку жить и выжить без их помощи, а Кон-стантинович полностью давал себе в этом отчет, он бы не смог!

Зайдя на кухню, он включил электроплиту под чайник, оглядев свой стандарный зав-трак, оставленный Романом, перед его уходом на работу. Ничего лишнего. Творог со сме-таной и сахаром, банан, апельсин и чашка кофе с кусочком батона. Дожидаясь пока чай-ник закипит, проковылял в комнату и включил телевизор, присев на краешек кресла у журнального столика. Стоять он долго не мог – затекала и утрачивала послушание полно-стью левая нога.
Телефон, словно дождавшись, наконец, нужного момента, ожил вновь. А в трубке чей-то хрипловатый и знакомый голос, едва дождавшись стандартного для Константино-вича утром, хмуроватого: «Да!», жизнерадостно проговорил:
- Сеня, здорово! Надеюсь, узнаешь?
Голос и вправду был очень знакомым, но знакомым из той, давней жизни, когда еще и в помине не было не то что инсульта, но и Перестройки, не по утру будь она, неладная, помянута. Да и поименовал его обладатель голоса той еще студенческой кличкой, какую знали некогда все на физфаке Белгосуниверситета. Значит, знакомец из того, давно уже ставшего раньшим, как выразились некогда незабвенные Ильф и Петров, устами Самуила Паниковского, времени. Но врать не хотелось, а гадать – и подавно. И, забыв ответно по-здороваться, честно ответил:
- Нет, простите! Повыжил из ума. Стар стал и глуп! Не соображу никак!
- Ну, конечно, пятое общежитие, негры и иностранцы в окружении и мечта сделать на стадионе «Динамо» точно также, как было сделано на стадионе в Сантьяго де Чили!
Память вернулась резким плевком прямо в анализационный центр мозга и голос был опознан на автомате:
- Пиночет?!!!
- А то!
Удовлетворенно хмыкнула трубка. И в этом хмыканье тоже сразу угадывался он, мой студенческий друг Сашка Провалинский по кличке Пиночет, или ласково – дядюшка Пи-но. Коротко же – просто Пино!
- Прикинулся, понимаешь, выжившим из ума склеротиком, старых друзей призна-вать не желает, мерзавец!
- Ты откуда звонишь, дядюшка Пино?
- Да здесь я Сенька, возле универсама Первомайский, рядом можно сказать.
- Как идти ко мне знаешь, или направить?
- Знаю! А ты откроешь?
- Если подождешь подольше на домкоме, открою точно! Ну, идешь?
- Иду! Ты водку пьешь? Или врачи не велят!
Пришел черед хмыкнуть Константиновичу:
- кто бы их, придурков, слушал! Ты же помнишь – я пью все, кроме какао и ем все кроме рыбы и укропа!
- Теперь точно узнаю старого друга Сеньку! А закусь у тебя дома есть?
- А кто б его знал, Пино! Если не хочешь бегать повторно, лучше возьми чего ни то!
- Все понял! Дурак бы точно не разобрал, но я, ты же знаешь, сообразительный! Ми-нут через 20, может с прицепом, буду!
Пока Пиночет бродил по магазином, Константинович сладостно вспоминал универ-ситетские блаженные времена. К его пятидесяти двум годам студенчество, лихое и безза-ботное давно уже превратилось в самое излюбленное время отдыха душой в воспомина-ниях, наравне с деревенским беззаботным детством в Ракове, огромной деревне под Мин-ском.
Вспоминалось, как сидя с Пиночетом на столе в длиннющем коридоре 5-го общежи-тия Университета на Октябрьской, они смолили «Орбиту» или «Приму», глядя на очерта-ния Стадиона «Динамо», краешком просматривавшиеся из окна, слева вверху. И обсужда-ли очень важный вопрос. Если пустить по видимой стене чаши спортивной арены «спи-раль Бруно» , поставить три – четыре вышки с пулеметными точками, вместо имеющихся осветительных, и сделать несколько контрольных постов автоматчиков, обложенных меш-ками, лежащих на фундаментах из блоков ФСН , добротный ли получится из него концла-герь? Нет, предлагал Константинович, зачем мелочиться? Надо все делать основательно! И на подушки ФСН ставить поясную стену из блоков ФС, чтобы даже штурм она выдер-жала как миленькая. Но уж тогда-то все будет тики так? – настаивал Пиночет! Конечно тики-так!
И не то, чтобы соскучились они, не изведавшие, к их счастью, зон, по лагерному жи-тью-бытью, но была у них одна на всех студентов-славян, идея-фикс: загнать всех студен-тов-негров в такой вот стадион-концлагерь, а самим туда устроиться в охрану. Нет, ребя-та, расистами и садистами не были точно. И в Универ приходили из советской школы, где за крайне редким исключением, их всех воспитывали в духе Советского Интернациона-лизма, оба слова, безусловно, с большой буквы. Но всего пару месяцев проживания в пя-том общежитии, где жили иностранные студенты, обучавшиеся русскому языку и подтя-гивавшиеся по программе средней школы, готовясь к учебе в разных институтах Белорус-сии и СССР, в целом, делали любого из них, даже и самого упертого интернационалиста убежденным и пламенным расистом. Пошли такого в Африку белым наемником, а в дру-гом качестве он туда и не ездец, не ездяй, в общем, хрен он туда иначе и поедет-то! – и наемник этот будет стараться действовать штыком, экономя, елико возможно, патроны.
Все дело в том, что почему-то именно неграм делать можно было все, что они захо-тят. Драться, развратничать со шлюхами, приставать к нашим девушкам, пока еще не шлюхам, и нагличать с кем угодно и как угодно. А одернуть его и вернуть в рамки приня-тые для общения в СССР тех лет, было нельзя, тем более, что слов они, иногда по плохо-му знанию русского языка, а, намного чаще, по своей природной тупости, не понимали никогда. Применить же силу было нельзя категорически. Иначе ты вылетал из Универа, подобно перелетной птице, но с «волчьим билетом»  в клюве. И fly, Baby fly ! Прощай родной Универ, прощай любимый физфак и вожделенное верхнее образование. И все из-за какой-то черной образины! Обезьяны с обрубленным по недосмотру хвостом. Такое никого не настроит на романтический интеллигентски-интернациональный лад! А если он ранее и был в голове? – в два счета вышибет его оттуда, причем уж точно – навечно!
Впрочем, правды ради, не все африканские студенты нагличали и садились на голо-вы. Были и такие, и их в общаге знали все, кто не ложился спать на белые простыни в бо-тинках. Кто не орал ночью на коридоре как у себя в саване, пустыне, или экваториальных джунглях. Кто не жрал руками, не рыгал во время жратвы отвратно и громко. Такие, с кем интересно было пообщаться. И кто не врубал на всю магнитофонную мощь то, что они меж собою именуют музыкой, но что для русского уха - лишь слегонца ритмизованный шум. Особенно во время сессии и перед экзаменом. Когда, кровь из носу! – надо бы вы-спаться, и подойти на сдачу с утреца, а сделать этого не дают. С этими ребятами жили дружно, ходили с ними по интересным для молодых людей местам, возили их домой на выходные и каникулы.
Негативное отношение касалось только негров-африканцев, да и то не всех. Кубин-ские студенты-негры жили в общаге, окруженные дружбой и пониманием – уважаемые люди среди других уважаемых людей, латиноамериканские, хотя их и было очень мало – тоже. Наших сожителей по соцлагерю, так и созвучествует, ядрен батон! – с концлагерем, не правда ли? – на подготовительном факультете не держали. Их русский, судя по всему, доводили до ума дома и, вообще, эти ребята были нам всегда интересны и приятны в об-щении. Вьетнамцы быстро становились своими парнями, хорошо мы сживались с белыми мусульманами, чаще других представленными в то время, афганцами и арабами. Ну, мо-лятся люди по пять раз на дню! Их дело! Зато содержат себя в похвальной чистоте, ибо по Корану перед каждой молитвой надо совершить омовение. Неприятности порой приклю-чались, когда вьетнамцы начинали варить селедку, или жарить кильку. Уж очень они во-няли! На всю общагу! Все остальное было абсолютно в меру. Китайцев в те поры на учебе в СССР не наблюдалось. Все праздновали свою Культурную революцию и уничтожали воробьев. Хотя, от прежних поколений студентов дошли предания, что с китайцами тоже уживались нормально, без больших проблем и трений.
Но идея переделать стадион «Динамо» в концлагерь по образцу столичного стадиона в Чили, имела среди студиорусов-физиков массу поклонников. Пиночет же был самым ярым апологетом этой идеи. Убежденным и несдвигаемым в сторону всяких там интелли-гентских послаблений. Это он, шутки ради, подсаживался к вьетнамцам, рассказывая им сказку о том, как их аналог советского Ленина, дедушка Хо (Хо Ши Мин) был застрелен по ошибке в распознавании «свой – чужой» советскими пограничниками, при попытке пе-рейти границу СССР с партией наркотиков. Смешно было видеть, как возмущались вьет-намцы, искренне недоумевая, как у того язык поворачивается такое им говорить. Но сооб-разить ответить сказкой, что допустим наш Ленин работал в найме на вьетнамской рыбо-ловной шхуне и использовался там в качестве наживки, они так и не сумели, хотя один из них, Хынг, был очень близок к этому. Он в ответ рассказал дядюшке Пино, как Сталин и Мао встречаясь в Москве, нежно и ласково любили друг друга, поменяв на старости лет сексуальную ориентацию. Но нас это уже не пробирало. Мы о своих руководителях и по-чище этого выдумывали в анекдотах. Причем про еще действующих, а не об уже мертвых, как Хынг. Но мы весело, по жеребячьи, ржали над выдумками Хынга, пересказывая их втихаря друг другу. А тот наслаждался своим заслуженным авторитетом среди нас.
Пиночет со своими рассказами все же доигрался, однажды вьетнамцы собрались вдесятером его поколотить. Но Сашка, квадратный мужик невысокого роста, но очень широкий в плечах, сворачивавший в столовой вилку штопором, чтобы проверить – каково поел? – оказался совсем не прост. И хотя вьетнамцы начали свой карательный выход пра-вильно, ударив Пино по лбу тяжелой пряжкой его собственного офицерского пояса, пола-гая этим выбить его из боя сразу. Он ведь носил сразу два пояса, один в брюках, другой наверх, полагая его своей верхней одеждой, каковой он, входя в помещение, естественно, снимал. Вот и попал этот пояс легко вьетнамцам в лапешки. Вот только порадоваться по-беде над Пиночетом им не довелось. Сашка оказался покрепче американского империа-лизма. И куда выносливее всей американской армии. Легкие вьетконговцы летали под воздействием его кулаков по всей комнате, забиваясь с разлету по углам, как биллиардные шары. А Пиночет с окровавленным лицом, прикрыв себе спину стеной, рычал как встав-ший на две задние лапы медведь, и упоенно орудовал кулаками так, что видно было – он не устанет ни за что и никогда! Но к тому времени, как мы ворвались в комнату, боль-шинство вьетнамцев уже валялось в разных местах и разных позах – отработанный мате-риал, а дядюшка Пино подумывал, что пора положить их всех и сходить в умывальник – помыть рожу. Надо ли говорить, что больше напасть на него не пытались никогда!
Но, главное, Пино был изобретателем-самоделкиным. Он прекрасно на интуитивном уровне управлялся с любыми микросхемами, а весь чердак его родительского дома был заставлен приборами и схемами, всякими транзисторами и терристорами, диодами, трио-дами и пентодами, лейденскими банками и всяким прочим, восстановленным из отслу-жившей рухляди радиохламом. И все это, увязанное в схемы его диковинных приборов работало, что-то измеряя, или ловя некие сигналы. Последним увлечением Пиночета был свежеизобретенный реактор для термоядерного синтеза, принцип удержания горячей плазмы в кроем всерьез отличался от принципа ТОКАМАКа , был оригинален и, на взгляд Константиновича, интересен, по крайней мере, чтобы его опробовать. Они увлеченно вме-сте возились с реактором и Константинович, гораздо лучше Пиночета знакомый с общими принципами теоретической физики, просчитывал его ответственные узлы и их параметры и в целом и детально. Но уже на третьем курсе Провалинского, завалившего несколько предметов, отчислили по неуспеваемости и они надолго расстались. И, надо же! – вот он всплыл. Звонки домофона вырвали Константиновича из процесса раздумий и он пошел открывать двери.
Уже где-то через полчаса – час, они, изготовив то, что следовало готовить, сидели на кухне, попивая водку и увлеченно общались. Пиночет, как оказалось, был полностью в курсе проблем Константиновича, поговорив кое с кем из его друзей. Порасспросив кое о чем и убедившись, что умственные способности его старого друга и товарища, кажется, и вправду не пострадали от инсульта, он перешел к делу. Да и не в характере Пиночета бы-ло тянуть с уже единожды решенным.
Перейдя после третьей рюмки, какую они выпили традиционно молча и не чокаясь, к содержательной части своего прихода Сашка объявил:
- Хочешь, верь, Константинович, хочешь не верь, а я соорудил таки машину времени. Как и все мною сделанное выглядит она непрезентабельно, пыхтит и искрит, но работает тьфу, тьфу, тьфу! – исправно! Как швейцарские золотые часы моего покойного прадедуш-ки. Проверял аж девять раз и ни одной осечки. Три первых раза на собаке, коте и корове. Шесть последующих на себе, любимом!
- А не брешешь, Сашка!
С сомнением спросил Константинович, зная за другом привычку увлекаться и черес-чур верить в себя. Бывало, бывало, как же! Но Пиночет был уверен в своем нешуточно:
- Вот те крест святой, Сенька, не брешу!
И на самом деле обмахнул себя троекратно крестным знамением. Чин, чином, не придерешься. Не спутав сторон и порядка крестоположения. Не ведая прежде за Сашкой религиозного рвения, Константинович усомнился:
- Ты что ж, Пино, неужто уверовал?
- Был случай, Сенька, да такой, что не уверовать было никак невозможно! Только это неважно! Расскажу, но потом, после…
- Да я и не настаиваю, я и сам в церковь креститься пришел после защиты диссера в 33 года. Так что я спросил – ты ответил. И всех делов!
- Правильно!
Обрадовался Сашка и тут же наполнил рюмки:
- Давай выпьем вначале, а после я тебе поведаю, что там и как.
Предложение не встретило возражений, выпили, закусили чем Бог и соседний мага-зин послали, и Пиночет приступил к рассказу. Он несколько раз вставал, прохаживаясь по тесной кухоньке однокомнатной квартиры, как тигр по клетке в зоопарке, и оба они по-стоянно курили, дымя как два паровоза средней мощности, время от времени опрокиды-вая чарки. Наконец, с тоской опрокинув второй пузырь белой над рюмкой и убедившись, что она пуста, Пиночет сказал:
- Ладно я за третьей, вижу, нужна. А ты, пока я работаю, подумай! Когда-то это у те-бя неплохо плучалось!
Пока он бегал в Первомайский, Константинович, придвинув к себе его пояснения в чертежах от руки, просматривал их еще раз, кое-что считал на полях. А когда снова зазво-нил домофон, Константинович впустил друга, встретив его на пороге фразой:
- Ну, Пино, ты и отличился, блин! Но окончательно поверю лишь когда увижу ее в деле…
- Так я ж затем и приехал!
Обрадовался, разливая водочку в рюмки, Пиночет:
- Понимаешь, Сенька, самому ходить в прошлое интересно и волнительно очень, но я уже тебе говорил наводка может быть лишь в родню, причем в кровную. А моя вся родня она в Белоруссии по деревням сидела, крестьянствуя. В близких временах прошлого, куда я пока хаживал, все они в весках. А там события редки и трудно день ото дня отличить. Уж очень однообразна крестьянская жизнь и засасывает словно болото. Да и возвращаться приходится на автомате. А если свет вырубят, тогда ведь некому будет даже и движок за-пустить, чтобы дождаться пока врубят сеть…
Но Константиновича уже интересовало иное:
- А в будущее?
- Что в будущее?
- В будущее не ходил?
- Нет, Сенька, в будущее не получается! Почему, убей – не знаю!
- Ну, убивать я сейчас не мастер! Был когда-то, да сплыл! Не буду! Живи пока Пино! Скажу тебе, кореш, одно – в будущее и не получится на этой схеме. Я тут прикинул надо схему менять! Как? Пока не знаю! Но точно – надо! И не крутись – не выкрутишься!
Последнее было сказано, поскольку Сашка, услышав о необходимости менять схему, забегал глазами, уже прикидывая в уме, как ему сего мероприятия избежать. Бережлив мужик случался во всем, что касалось микроэлементной базы и его обожаемых микро-схем, до полного не сознания и дурной колхозной скупости. Хотя, при нужде мог и умел поставить на кон все вообще, в том числе и собственную жизнь, словно замусоленный пя-так на ребро, даже и не ухмыльнувшись внутренне. Однако, по тому как быстро успоко-ился Пиночет, приняв предсказанную Константиновичем необходимость, стало ясно: ма-шина времени – его любимая игрушка. Для нее он не пожалеет ничего и никогда. Даже и душу бессмертную дьяволу заложит! А вот этого как раз и следовало убежать – не дело добрым христианам попускать снабжению дьявола подобными душами. Он через низх че-ресчур сильным
На следующий день, Пиночет пришел опять. И под блаженный опохмел рассказал про свои приключения с испытанием аппарата. А история достойна упоминания, посколь-ку свидетельствует об иезуитской изощренности, или как любил говаривать еще в студен-ческие годы Константинович, извращенной изощренности, или изощренной извращенно-сти, как себе хотите! – ума Сашки.
Из самой схемы его аппарата было очевидно, что передаче в потоке времени подле-жат только нематериальные объекты и информация, каковые, определяя поведение чело-века, собственно и создавая саму его личность. Наверное, предположил весьма смело и решительно Пиночет – это и есть душа! А, значит, в потоке времени способны переме-щаться лишь сам человек и некоторые высшие животные, обладающие памятью и умею-щие так или иначе хранить и обрабатывать информацию. Наверное, к ним из тех живых тварей, что всегда рядом, можно отнести: котов, собак, свиней, лошадей, коров. Ну, и ко-нечно же всех обезьян, волков, слонов, китообразных и высших хищников, исключив от-сюда крокодила и всех пресмыкающихся. Хотя, возможно, с их исключением Сашка и по-спешил. Не его это был вопрос. Да он им, собственно, никак и не собирался заморачивать-ся! Но когда процесс создания машины времени уже вышел на финишную прямую, нача-лась ее закладка и сооружение, Сашка, вовремя спохватившись, озаботился  тестами.  Он разыскал котят из потомства своего кота Мумрика, отдав предпочтение мужским особям не желая еще вдобавок и заморачиваться с несоответсвием некоторых реакций самцов и самок. И щенков от своего дворового кобеля Герасима – это, чтоб никому не повадно бы-ло его топить!
Он начал приучать котенка со странной кличкой Пшел вон вскакивать на подокон-ник, постукивая по нему пальцем и делая приглашающий жест рукой. На постукиванием пальцем молодой кошак обращал внимание и, даже заинтересованно подходил. Но пона-блюдав немного и утратив интерес, он, несмотря на гостеприимно приглашающий жест руки уходил в сторонку, укладываясь, по своему дневному обыкновению, спать. Но одна-жды его поведение в корне изменилось. Как только раздалось постукивание Пшел вон, сорвавшись с лежанки подбежал, задрав свечкой хвост, к окну и на приглашающий жест руки отреагировал сразу, мигом вспрыгнув на широкий подоконник. Потом стремительно переместился к его дальнему краю, прикрытому шторой и сдвинув мордой в сторону крышку от банки с какао, чтобы перебить запах мяса, достал из под нее кусочек вырезки, такой лакомый и зовущий. И, состорожничав, схватил его в зубы, шмыгнув под диван. Там, надо полагать, было всего надежнее то мясо сожрать. Выбравшись из-под дивана, кот умильно смотрел на Сашку, старательно облизываясь и прося еще. Пиночету не терпелось повторить эксперимент, поскольку в душе его все пело, но сделал он это только под вечер. Все повторилось с точностью до стремительного удаления под диван и пожирания добы-того мяса именно там.
Наконец, утром следующего дня, Пшел вон и в третий раз выполнил опыт с полным удовольствием и подобострастием. Зато к обеду реакция его стала вялой и, хотя видно было, что кот что-то помнил, но на подоконник он прыгать не стал. И мяса, соответствен-но не поимел. А у Сашки в душе все пело, значит, машину-то он создал и направил кота, как и запланировал именно на этот промежуток времени и именно сюда! Так что ж, все работает? Да, уж наверное. Но осторожность исследователя требовала повторения экспе-римента, добиваясь стабильности. Молодой кобелек Гошка, потомок Герасима, никак не реагировал на приглашающие жесты хозяина, какие тот делал, открыв дверь в нужник до наступления времени «Ч». Причем тут нужник? Забыли каков нюх у собак? Надо же было его чем-то перебить! А эти арматы, пожалуй, достаточно сильны, чтобы надежно перебить запах мяса. Какого хрена ему, скажите, иной какой озонатор искать? Но как только время «Ч» было отсчитано часовыми стрелками, поведение Гошки в корне поменялось. Он мгно-венно среагировал на приглашающий жест хозяина, метнувшись стрелой в нужник. И там достал из клеенчатой сумки для подтирочной бумаги вожделенный кусочек вырезки, жиз-нелюбиво слопав его прямо тут же, собаки не коты и жрать, прячась, большого желания не испытывают! – выражая свое искреннее желание еще и еще раз повторить эту игру. Стремительно и игриво виляющий пушистым хвостом и он улыбался во всю всей своей умильной мордой лица. Но повторили они лишь вечером и на следующее утро. Причем все с тем же успехом. А через определенное время пес хоть и сунул нос в нужник, но там долго стоял, выжидая и все обнюхивая. Мясо на сей раз он нашел нюхом. А вели его к нужнику смутные воспоминания подавленной песьей личности, участвовавшей в преды-дущих экспериментах лишь  как «number two» . Таких экспериментов Пиночет проделал немало, прежде чем приступить к дальнейшему, причем еще до того, как ему сделать свою машину времени в металле.
Заручившись таким многообещающим подтверждением, что все у него получилось изрядно, Пиночет набросился на работу. Вкалывал он, словно проклятый, и, примерно че-рез, год машина была готова. Заканчивая ее сборку и наладку, он учил подопытных жи-вотных нужным ему трюкам. Кота, по-первости, довелось поднимать на подоконник. На постукивание пальцем он, по своему кошачьему кошачьему любопытству среагировал, подбежав к подоконнику. Но приглашающий жест руки ему ничего не говорил. Пришлось два первых раза его просто поднимать на подоконник руками. Но уже на третий раз, кот, осознав свою пользу, охотно вспрыгнул на подоконник сам. И, подталкиваемый Пиноче-том, отчаянно оглядываясь и прижимая уши добрался до крышки от пластиковой банки с какао. И только там Мумрик, наконец, стал принюхиваться, видимо почуяв запах мяса, пробивающийся тоненькой струйкой через малопривлекательный для него запах какао. А потом, когда Пиночет пальцем приподнял крышку, кто быстро сунул туда морду, все ос-тальное уже исполнив сам. Сашке довелось раз шесть – семь повторить опыт, прежде чем кот стал все проделывать стремительно и чисто. Хитрый Мумрик к тому времени положи-тельно обожрался вырезкой, вкус коей, он, наконец, попробовал. Не меньше возни доста-вили Сашке и остальные хвостатые персонажи его будущих экспериментов. Но наработки рефлекса, условного, или безусловного, не ему судить, он, кажется, добился прочно и ус-тойчиво еще до того как завершил и провел системное тестирование своего аппарата. ис-полнив эксперименты с котами и собаками, Сашка перешел к созданию автоматической системы возврата клиента и к подготовке эксперимента на себе, любимом.
Соорудить надежную электронную систему, включавшую и надежно контролиро-вавшую систему возврата по времени. Ее апробирование в холостых режимах утвердило в Сашке уверенность в ее абсолютной надежности, но не было уверенности в том, что элек-троснабжение установки не будет нарушено. Возникла идея дизель-генератора и контро-лера-человека, кто должен был его включить в краткий промежуток времени, пока сраба-тывала накопительная система, заряжавшаяся в период нормальной работы сети. Дизель-генератор Пиночет просто стырил на заброшенной военной базе по соседству. Неисправ-ный, конечно, кто ж бросает исправное и работающее? – но это как раз его и не пугало. Рукаст он был отменно, а головаст, так и того более! Перебрал, дав ремонт, потом, поду-мав, притащил и еще один, введя в строй и его тоже. Теперь, при надежном операторе-контролере и достаточном запасе дизтоплива его установка была гарантирована от пере-боев с электроэнергией, весьма вероятных для сельского региона под Минском. Но про-блема с надежным оператором-контролером оказалась из числа не решаемых в принципе. Ведь к этому времени в белорусской деревне оставались проживать только трухлявые старики и безнадежные пропойцы. Положиться на них? Старики мёрли и так в любой мо-мент, а пропойца стал бы таскать приборы от машины времени на продажу. Сашку и са-мого непьющим совсем назвать было трудно, выпивал мужик в охотку, но меру знал твер-до и запойным никогда не был.
Пришлось ему рискнуть. И сбегать в прошлое без страховки на пульте, только по ав-томатической программе. Еще на подготовительной стадии, когда машина существовала лишь в его голове, выяснилось, что обмен матрицами, а Сашка по аналогии с одноимен-ным фильмом именно так поименовал пакет информации, определявший душу и саму личность человека, можно производить безопасно только между кровными родственника-ми. Пусть даже и неимоверно далекими, лишь бы их генотип подходил! – он сразу заинте-ресовался своей родней, близкой и дальней. До сих пор он был лишен подобных интере-сов, контактируя лишь с той родней, какая была ему лично приятна для общения. А тут, начав ею заниматься, с тоской убедился, что вся она крестьянствовала, причем именно здесь, в Белоруссии. Не то, чтобы Сашка некачественно относился к крестьянам, нет! Просто понимал он, что, начав с крестьянина – получишь слишком долгий путь к тем, кто вершит дела страны. Это Сашку не устраивало, и он принялся интересоваться другими.
Но при этом он все же лично испытал машину, отправившись в тело своего дядьки по материнской линии, в годы Великой Отечественной войны. Очнувшись в образе пани-кующей и мятущейся юной семнадцалетней личности, внезапно задвинутой на вторые ро-ли вселившимся в его тело властным и сильным разумом, намного больше знающего и умеющего пришельца. Сашка быстро овладел ситуацией и своим новым телом. Но окон-чательно его убедил в том, что его эксперимент удался, треск моторов немецких мотоцик-лов Zundapp и рев моторов их тяжелых армейских машин, торивших свой путь через их деревню на восток. И грохот недалеко ушедшей канонады. Потом же, живя под Оршей, он наблюдал и первый боевой залп наших «Катюш».
Не скажешь, что свершилось сие совершенно случайно, поскольку время перемеще-ния матрицы он подбирал именно с таким смыслом, дабы узреть тот залп. Он еще едва ус-пел очухаться от пересадки матрицы и пошел в сени напиться воды, а потом покурить на скамейке у ганка . Едва он свернул самокрутку, пролизав дополнительно стык, как один за другим на станцию в Оршу прилетело 3 снаряда.
Сашка, по воинской специальности, действительную служил в войсках дяди Васи, ВДВ. А в университете обучался на военной кафедре на офицера-артиллериста. Конечно, за весьма краткий период своего так и не завершившегося обучения, в отсутствии лагер-ных сборов, всех премудростей артстрелковой подготовки он не постиг. Но уж и сообра-зить, что исполняется, не слишком чисто, кстати, пристрелка по НЗР , Сашка был спосо-бен. Но пристрелка была весьма корявой. Два первых снаряда свалились с недолетом, лишь третий дал перелет . Лохи, прости господи! – отметил Пиночет в теле дядьки Про-копа. Не зря их немцы, как волков позорных по всей западной части страны гоняют! Хотя, именно об артиллерии и ее работе, даже и в первые месяцы войны, отзывы были только хорошие. Работала она, если ее не захватили на марше, или не раздолбали с воздуха, «на ять!». Но тут-то и случилось то, чего не ждал никто и никто доселе не видел. Множество огненно-хвостых птиц понеслось откуда-то с востока к станции и обрушились на нее вы-звав там сплошное море огня и взрывов. А птицы все прибывали и прибывали с воем и грохотом, внося все больше и больше ужаса и неразберихи в действия немцев. таких зал-пов последовало несколько, то ли три, то ли четыре. Потом где-то там, на востоке грохо-тал бой, и снова встало марево огромного пожара. Дальше все затихло, и Пиночет, наку-рившись, отправился спать. Надо было разобраться в доставшемся ему имуществе, рас-сортировать его и сориентироваться. Утром, встав как обычно, привычно поснедал  и пошел по обычным делам по хозяйству. Время летнее, сенокос закончен, хотя сено напо-лы сожгла война, но надо готовиться ко второму сенокосу, что получится выкосить, разу-меется, и к уборке. В колхозе все зерновые сгорели, так хотя бы свои убрать. А то ж по-дохнем, на хрен, с голодухи!
А немцы носились на мотоциклах по улице вёски, временами постреливая и суети-лись на станции, в отдалении. Хотя, там до сих пор и грохотало еще временами, взрываясь и полыхая. И, самое интересное, что только он, Сашка Провалинский, тьфу! – здесь он Прокоп, знал, что это было доподлинно! Тут и к гадалке ходить нет нужды – залпы «Ка-тюш». Батарея капитана Флерова дала свои самые первые залпы. И самоуничтожилась, после короткого боя с германскими танками и мотопехотой. Но Сашка возился весь день у себя на подворье, ладя инструмент, потом прибирался в хлеву, меняя загородку корове и овцам и думал, то используя память и навыки Сашки, то переходя на память и навыки дядьки Прокопа. В зависимости от обстановки и того, что требовалось сделать.
А ночью нормально и штатно сработала автоматическая программа возврата, и он вернулся назад, обнаружив себя сидящим на том самом топчане, с какого он и стартовал взад по времени, а электронные часы на тумбочке отсчитали всего несколько часов от за-писанных на бумаге, лежащей там же цифрами времени его отправления в прошлое. По-лучалось – он вернулся едва не в то же время, из какого убыл сутки назад. Ну, плюс пару часов. А, может, ровно сутки и прошли? Нет. Календарь компьютера и часов показывал тот же день, как, кстати, и отрывной календарь. А он всегда аккуратно срывал листки. А вот жрать и ссать хотелось не по детски. Настолько сильно, что ему пришлось к нужнику поспешать подбегом, опасаясь по пути как бы не угрешиться в штаны! Оно ж и не смер-тельно, но взрослому и здоровому мужику, как бы и не здо;рово отнюдь.
Сухость брюк он сберег, наслаждаясь ею и дальше, а вот пожрать в доме не оказа-лось, пришлось бежать в магазин за хлебом и копать молодую картошку, благо дело было во второй половине июля, и скороспелка уже поспела. С огорода притащил зеленого лука, припозднившейся редиски и самых первых огурцов. Поев, он ощутил себя на седьмом не-бе от счастья. И желудок полон и эксперимент его полностью удался, хотя и в одном только направлении. Все его попытки экспериментировать в прямом потоке времени, то есть отсылать матрицы животных и свою собственную, а он на манер Пастера рискнул и на подобный эксперимент с самим собой! – результата не имели.
Еще раз пять сходив в прошлое, Пиночет понял, что походы по его собственным род-ственным линиям, как материнской, так и отцовской, не имеют быть интересными и при-нялся искать. Что? Друзей-товарищей, желательно технарей, способных его понять, у кого могли бы оказаться родственники куда более интересные, чем его собственные. Интерес-ные в том смысле, что способны хоть как-то повлиять на события, сколько-нибудь замет-но изменяя прошлое. Уж очень хотелось ему попробовать это сделать, а заодно и посмот-реть, так ли уж реален «эффект бабочки»  для таких систем, как целая страна, или систе-ма взаимосвязанных, например яростной борьбой между собой, стран. Очень скоро он на-рвался на родню Константиновича, обнаружив в списках ЗапОВО его дядьку по материн-ской линии, Андрея Андреевича Щербакова, комбрига РККА, пропавшего без вести в са-мом начале войны. А второго дядьку, Михаила Андреевича Щербакова, он застал капита-ном НКПС в Крыму в 1942 году. По отцовской линии у Константиновича было все при-мерно также, как и у самого Пиночета. Люди трудились, крестьянствуя на земле, а их все кому не попадя обирали. Не поляки, так большевики, не большевики, тогда немцы и пар-тизаны.
Рассчитывая предельно легко найти общий язык с Константиновичем, коего он пом-нил университетским Сенькой, Сашка, ничтоже сумняшеся, рванул в Минск. Там, по-встречав кое-кого из общих друзей, узнал о несчастии Сени и приуныл. Если мужику вы-шибло инсультом мозги, то все его надежды, увяли, так и не расцветая. Но все поменял разговор с еще одним выпускником физфака, работавшего ныне в банке. Тот, будучи близким другом Сени, сумел довольно точно описать его ситуацию. Мозг не пострадал, с трудом передвигается, неспособен сам одеться и сварганить себе пожрать – все это прав-да, но характер не слишком поменялся, прежний задор в мужике не погиб, умственные способности и память – вся при нем. Ухаживает сам за собой, в смысле способности схо-дить в туалет, так и запросто. Именно это Пиночета и устраивало даже больше, чем абсо-лютное здоровье и благополучие. Помня характер и нрав Константиновича, он нисколько не сомневался, что тот запросто сходит в прошлое, попробовав там что-то изменить, даже если ему не гарантировать возврат. Но возврат-то он гарантировал…
Поговорив с Константиновичем и поняв, что тот скорее согласен, чем нет, они дого-ворились о перевозе его в Сашкину деревеньку. Расположена она под Минском, сам Саш-ка, будучи пенсионером по возрасту, работой обременен не был, деньги на жизнь он легко добывал починяя местному народонаселению все и вся. Начиная от бытовой радиоэлек-троники и, кончая, кастрюлями горшками и ухватами. К нему же таскали и всякое колхоз-ное добро, вышедшее из строя, за что председатель радовал мужика месячным содержа-нием, отпуская ему как механизатору, льготное мясо, молоко и  овощи. Для своих дел, мо-тивируя необходимостью питания сварочного аппарата и прочей ремонтной аппаратуры, Пиночет протянул линию с силового кабеля, пользуясь током по принципу – беру сколько нужно. И при этом все колхозное руководство, да и простые колхозники и их бабы, моли-лись на Сашку, ставя свечи за его здоровья и даже мысли не допуская, что этот умелец может куда-нибудь съехать, или, тьфу на тебя! - до такой хрени додумавшегося, умереть, или заболеть!
Перевозка Константиновича оказалась делом не самым простым, но, с помощью его друзей, возможным. Оказавшись в вёске, где обосновался со своей машиной времени и мастерской, отделявшейся от оной лишь дощатой перегородкой, Константинович засел за аккуратный и подробный дневник Пиночета, какой тот вел все время, пока собирал свою МВАП 2002, что означало «машина времени Александра Провалинского образца 2002 го-да». Особенно старательно он вчитывался в описания экспериментов и в то, что Сашка разузнал про его родственников, братьев деда по маме. Из семейных источников Констан-тинович знал, что оба брата его деда, и Андрей Андреевич и Михаил Андреевич, с войны не вернулись. Первый, будучи в довольно высоких чинах, комбриг в 1941 чаще всего пе-реаттестовывался в генерал-майоры, получая под командование дивизию, или корпус, пропал без вести в первые дни войны, где-то под Белостоком и больше ничего о нем ве-домо не было. А второй погиб при эвакуации Крыма, пытаясь погрузить и увезти оттуда оставшуюся подвижную часть. В семье прадеда была по нему похоронка.
Что же, уже решил про себя окончательно Константинович, заодно и разузнаем воз-можно подробнее про их судьбы, по крайней мере про первого. А и про второго тоже! ма-ло ли чего и как писали на той войне в похоронках? Вот сходим сами и все поймем. С тех самых пор и началась подготовка к первому походу в далекий и, что там говорить! – не-много  страшноватый 1941 год.
Выяснилась интересная вещь, что когда Пиночет отсылал котов и собак, их тела вели себя как сомнамбулы . Они делали все, словно пребывая во сне, с выключенными конту-рами мозга, отвечающие за поведение живого существа. Но все их рефлекторные навыки присутствовали. Например, навык оправляться. Все остальное время они спали, немнож-ко, совсем чуть-чуть, ели, пили воду. Но ни на что не реагировали, хотя и все вроде, слы-шали. Константиновича взволновал один вопрос:
- Скажи, Пиночет, а тебе не страшно оставаться, причем наедине, с моей сомнамбу-лой? А если я не захочу возвращаться и покину тебя с ней навсегда, а?
- Ты то может быть и захочешь! Вот только от тебя это никак не зависит. А зависит тот меня и моей МВП-2002. Но и кроме шуток, Сенька, если тебе там станет уже совсем неуютно, гибель, к примеру, грозит, или нечто в этом роде, ты можешь произнести триж-ды одно и тоже слово: Escape, escape, escape! Сработает программа-автомат, тебя выбро-сит из того времени опять сюда. Или если сигнальный контур подаст сигнал опасности для жизни. Ну, или когда завершится время твоего похода. Ну так что? Идем?
- Конечно, идем! Готов хоть завтра! Но, думаю, лучше мне завтра пошляться по Ин-тернету, собирая информацию по тому временному узлу, какой мы хотим с тобой прове-рить. Полагаю, может оказаться полезным!
Константинович всегда неплохо знал историю, особенно историю второй мировой войны, но полагал, что, оказавшись в той ситуации, в какую он намеревался погрузиться вскоре, никакая дополнительная информация не будет лишней. Комп у Сашки был и Ин-тернет на него оказался заведен достаточно скоростной. Возиться было и в чём и с чем. Сашка все это время занимался тем, что старался доработать контур, направленный на пе-ремещения вдоль генерального потока течения времени. Но все когда-то подходит к кон-цу! Наконец, подготовка оказалась законченной, и друзья решили приступать к операции. Сделав необходимые звонки друзьям, чтобы их не возбудило сверх меры его долгое от-сутствие, Константинович, приступил к процессу, чем-то напоминавшему процесс снятия энцефалограммы . Его телу, когда из него уйдет информационная матрица, составляющая его душу, не надо будет оставаться в кресле. Даже в случае нештатной, экстренной эва-куации его матрицы из носителя, жившего и действовавшего 69 лет тому назад, больше, чем он жил на свете вообще, присутствие в этом кресле подготовленного тела необяза-тельно, информпакет будет помещен в накопитель и передан в пустующее тело несколько позже. А уже ночью была запущена программа, позволявшая произвести ожидающийся друзьями информационный обмен с мартом далекого 1941 года. К утру все было законче-но и бездушная туша-сомнамбула Константиновича, тупо таращилась на Сашку со своей лежанки. Убедившись, что друг ушел в запланированный поток и никаких неполадок ни в машине, ни в чем другом, не имеется, Пиночет снова засел за схемы и чертежи, мурлыкая себе под нос какую-то весьма простую мелодию. Музыкальность никогда не была его сла-бым местом, ему нравились романсы и песни советских бардов, начиная с Высоцкого и Окуджавы.

ПОЕЗД МОСКВА-МИНСК
Спящего комбрига Андрея Андреевича Щербакова торкнуло, или вставило, как вам захочется выразиться, прямо посреди ночи. Проснувшись, комбриг лежал ничего не по-нимая, таращась в темноту почти неосвещенного купе. Он сразу вспомнил, что едет в по-езде Минск-Москва, что еще вчера он получил в генштабе РККА  назначение в ЗапОВО  на должность начальника штаба 6-го мехкорпуса, каким командовал генерал-майор Хац-килевич Михаил Георгиевич. Его прежний начштаба, полковник Евстафий Сидорович Ко-валь, отзывался в резерв даже не округа, а генерального штаба для последующего назна-чения командиром танковой бригады или даже танковой дивизии. Это Андрею Андрееви-чу сказал, приняв его по старой памяти, лично, начальник генштаба Жуков Георгий Кон-стантинович. Всегда не любящий лишних слов и ненужной, как он полагал трепотни, Ге-оргий Константинович снизошел к вопросу Андрея Андреевича и проинформировал его, чтобы он успокоил сменяемого им начальника штаба корпуса, как его намерены исполь-зовать в будущем. А его самого он проинформировал о последних веяниях в армии. Прав-да, они не сильно отличались от того, что Щербаков уже знал по своей прошлой службе.
А еще, Жуков сильно удивился, как так, командир отличившийся еще командуя ба-тальона в звании майора на Халхин Голе, под его непосредственным командованием, а потом и в финской войне, уже будучи полковником и командуя танковой бригадой, той, какая и решила во многом судьбу «линии Маннергейма», не понеся излишних потерь, и до сих пор не переаттестован в генерал-майоры ? Почему? Пришлось рассказать вкратце ге-нералу армии, что когда  ним на Дальний Восток, где комбриг служил после финской, прислали аттестационную комиссию, она начала свое движение от Владивостока к Хаба-ровску, под коим и базировалась его бригада. А когда он уже с минуты на минуту ждал звонка и вызова на комиссию, состоялся его вызов в Москву. Такие вызовы задерживать было не принято. Откладывать пришлось все. Да и не только откладывать. Просто сдавать дела ВрИО комбрига и отбывать в столицу. Так он и «сбежал» от комиссии.
- Ладно, Андрей Андреевич, не беспокойся. Вызовем тебя к концу лета в Москву, и переаттестуем! Потерпишь?
Покровительственно похлопал его по плечу через начальнический стол Жуков.
- Да, конечно, Георгий Константинович, потерплю! Куда же деваться? Оно же, ко-нечно, красивее с двумя звездами в петлицах, чем с безликим ромбом, но что поделаешь?
- Вот и именно Андрей Андреевич! Вот и именно!
Потом поинтересовался, как там, на Дальнем Востоке, где он весной-летом 1939 года командовал операцией на Халхин Голе. Тогда Андрей Андреевич командовал танковым батальоном в бригаде полковника Яковлева, стремительная атака коей, в противовес всем уставам и канонам, совсем без пехотной поддержки, и решила все дело в нашу пользу. Бригада утратила почти все свои танки, но дело сделала. Конфликт удалось погасить, не дав ему разрастись в настоящую и полномасштабную войну. А Андрей Андреевич тогда привез на КП Жукову донесение Яковлева и на прямой вопрос комиссара 1-го ранга Л. З. Мехлиса, каковы потери в его батальоне? - ответил тоже прямо – почти 70% танков под-бито и сожжено. Восстановить своими силами удастся менее трети. А треть так и вовсе невосстановима. А когда Мехлис с радостно ожидающим лицом вопросил, считает ли он, майор и комбат, атаку их бригады напрасной и неправильной, Щербаков не мене резко заявил, что считает ее блестящей! Жутко вовремя проведенной и единственно-возможной в сложившейся тогда и там ситуации! Мехлис, скорчив обиженную рожу, скривился. И жестом отпустил непонятливого майора, иди, мол, с глаз долой! И, Андрей Андреевич по-ложительно на это надеялся, забыл об этой встрече. А вот Жуков явно не забыл и вызвал к себе в кабинет, когда он был в генштабе, обновив этой встречей их личное знакомство.
Оформив все положенные документы, комбриг покидал вечно интригующую Моск-ву с тяжелым чувством. По оговоркам Жукова он чувствовал, что тот ему чего-то здорово не договаривает, надеясь на умение понимать и без слов. А вот что ему хотел довести до сознания Жуков, Андрей Андреевич так и не поняв, заснул, забравшись на свое место на полке в купе поезда Минск-Москва, отправившегося от перрона Белорусского вокзала поздней ночью. Попив чаю на вокзале в его буфете, Щербаков не стал тратить время на вагон-ресторан и питье чая, предложенного проводником, сразу завалившись спать – зав-тра, де, со всем остальным разберемся!
А перед тем, как, стукнув буферами вагонов и, дернувшись, поезд тронулся от Смо-ленска, Андрей Андреевич проснулся с весьма странным чувством. Представьте себе, что вы, проснувшись, начинаете в своей голове разговаривать с кем-то, ранее бывшим чужим, но пришедшим к вам в голову и начавшим нахально устраиваться там навсегда. Этот чу-жой и ответил на вопрос, какой мучил Андрея Андреевича с момента его расставания с генералом армии Жуковым:
- Тоже мне бином Ньютона, понимаешь! Да будущий маршал намекал тебе Андрюха, что война, по его мнению, начнется уже этим летом, тогда как официально велено счи-тать, что ее не будет. И не поддаваться на провокации!
- Кто это маршал?
- Тю! Какой ты темный, однако! Да Жуков, конечно! Ему до маршальской звезды всего лишь один шаг остался. Вот только не ведает он, что шаг тот будет тяжкий и страш-но кровавый!
- А ты откуда знаешь?
- Я, брат ты мой, уж точно знаю! Доподлинно и всенепременно! И знаю много того, чего никто у вас еще не знает! Даже ваш всезнающий вождь и учитель, дядюшка Джо…
- Какой такой дядюшка Джо!?
- Да Сталин, ядрен фаэтон, проснись Андрюха! Ты ж сообразительный! Так его наши будущие союзники звать станут, англичане и американцы…
- Кто!!!?
Едва не заорал во всю ивановскую, точнее Андреевскую, подпрыгнув к тому же на застонавшей от нагрузки полке, Андрей Андреевич:
- Какие союзники, мать твою за ногу!?
- Наши! А за ноги хватай свою мамашу, дешевле встанет! мою оставь в покое, во из-бежание…
Немного поуспокоившись и переведя дыхание, Щербаков стал прислушиваться к се-бе, явно осознавая, что его, прежнего, кто-то очень властный и информированный, ото-двигает и теснит на другой план. Уже осторожнее он поинтересовался:
- Ты кто?...
- Я из будущего, пришел на время. Ты не комплексуй, Андрей. Я тут малек тебе под-могну и свалю назад! Будешь и дальше сам себе пан!
- Это как так, из будущего? Потомок, что ли?
- Можно и так сказать! Только, если и потомок, то не прямой. Брата твоего Ивана Андреевича внучок, понимаешь!?
- Ваньки?
- Ну, да! Для тебя Ваньки, а для меня Ивана Андреевича! Впрочем, это неважно. Я тебе помогу и уйду, повторяю. Но очень часто управление тобой буду полностью брать на себя. И первое, что мы с тобой сейчас сделаем – это пойдем покурим…
И Щербаков, сев на полке принялся натягивать сапоги. И одевать гимнастерку. Пе-репоясавшись кожаным поясом с кобурой, запустил портупею через левое плечо и дви-нулся по коридору вагона в тамбур, где можно было покурить, никому не мешая папирос-ным дымом. Достав папиросы «Казбек» привычно продул, постучав картонным мундшту-ком по крышке пачки, вытрясая табачинки, отделившиеся от общей массы табака, потом смял кончик мундтука в двух плоскостях и сунул ее в рот. Привычным жестом сунул ко-робку в нагрудный карман и достал спички с призывом на этикетке «Все в ДОСААФ!» Зажег спичку, привычно закрывая ее ладонями, от несуществующего в поезде ветерка и затянулся первой, самой сладкой затяжкой, прикуривая. Спичку сунул под донышко ко-робки, хотя, завершив эту операцию, уже и заметил пепельницу. Ладно, как-нибудь вы-трясем ее оттуда.
Эти привычные автоматические и размеренные действия полностью успокоили Щербакова, возвращая ему нормальную способность соображать. Стоя в раскачивающем-ся и дребезжащем тамбуре Щербаков курил, с каждой затяжкой папиросного дыма воз-вращая назад свою прежнюю уверенность в самом себе и внезапно появившийся в нем не-бывалый доселе кураж. Кажется его принес пришелец, представившийся Константинови-чем. Это ощущение было воистину новым. Оно и радовало комбрига и, одновременно, на-стораживало, представляясь чем-то чуждым, привнесенным извне. Ведь в нем теперь сми-рить его с происходящим пытались сразу два интеллекта. Свой собственный, пусть и ото-двинутый на задний план, ставший неожиданно лишь поставщиком вспомогательной ин-формации. И недавно непонятно как приобретенный. Властный и, он это уже чувствовал, чрезвычайно изворотливый. Не склонный к интеллигентским соплям и рефлексиям. Дос-таточно циничный и скептически ко всему настроенный. Не сильно внемлющий и, уж по-давно совсем не подчиняющийся, довлеющими надо всеми, в современном комбригу Щербакову СССР, коммунистическим принципам. Только делающий вид, что им подчи-няется и ими руководствуется. Решительный и соскучившийся по возможности активно действовать…
…Константинович, вселившись в новое для него тело, прежде всего, озаботился тем, чтобы проверить подвижность ног и рук. Уж очень это его тяготило ТАМ, в будущем. От-того-то солидный и не предрасположенный к ребячествам, комбриг Щербаков, лежа на своей полке, отбросив к перегородке одеяло, внезапно совершил несколько замысловатых движений ногами и руками. И только после этого, убедившись, что досталось ему тело, способное ко всей гамме, сопутствующих нормальному человеку, движений, интеллект Константиновича принялся «обживать» новое тело, отодвигая интеллект комбрига на вполне вспомогательную роль. И не следует думать, что оный покорился своей участи со-всем без борьбы. Оттого-то и Андрей Андреевич в целом повел себя так беспокойно. Про-сто драгоценнейшие первые секунды и минуты «вселения» были бездарно потрачены на проверку двигательной активности, инспирированную инсультом, имевшим место ТАМ, в его времени. Но борьба интеллектов за право руководить телом, завершилось уже ко вре-мени первой затяжки. Комбриг, успокоившись, начал с удивлением обнаруживать у себя в мозгу совершенно новую для него информацию. И, порой дикие для самосознания совет-ского человека, рецепты решения некоторых, казавшихся ему прежде неразрешимыми, проблем. Но к окончанию перекура, Щербаков уже вполне вернулся к оному расположе-нию духа и, посетив удобства, отправился к себе в купе. Досыпать свое…
Утром Андрей Андреевич проснулся здорово позже обычного. Поезд только-только выползал с вокзала большого железнодорожного узла Белоруссии, Орша. И вообще, отме-тил он, поезд двигался намного медленнее, чем ТАМ. Выехав в то же время, в какое они отправились от перрона Москвы, они бы уже тихонько тормозили бы у первого перрона и первого пути минского вокзала. Поезда из Москвы традиционно становились на первый путь у первого перрона, откуда можно прямиком пройти на привокзальную площадь. А дальше прямиком через университетский городок на площадь Ленина с Домом Прави-тельства. Андрей Андреевич уже нисколько не стал удивляться, откуда он знает Минск. Привык, кажется. Ну и ладненько! Он прошел в туалет, побрился там опасной бритвой, тщательно следя, чтобы не порезаться. Ходить с бумажными наклейками на морде не к лицу комбригу, вполне солидному командиру РККА. Отправил все свои утренние надоб-ности. Проводников на этой линии школили изрядно. На опущенный, и обтертый влажной тряпочкой, имевшейся в кармашке двери, и захваченной с собой для этой цели газетой, стульчак унитаза, можно было смело садиться, не рискуя подцепить какую-нибудь га-дость, или банально вымарать свою родное гузно во что-нибудь противное и дурно пах-нущее. Не сказать бы вообще воняющее.
Сидение в местах общественного пользования в поезде, да еще и по утрам, не пред-полагает того мечтательного состояния души, каким располагают многие, удаляясь в по-добные места у себя в доме. А потому завершив быстро и собранно все свои утренние де-ла, комбриг, приведя в порядок свою форму и опоясавшись поясом с кобурой и портупе-ей, вышел из туалета, сразу направив свои стопы в вагон-ресторан. По пути он выяснил приятное совпадение характеров Андрея Андреевича и Константиновича, отличавшихся нежной любовью к оружию и холодному, и огнестрельному.
Так у него в планшетке, помимо бумаг обитал маузер С-96, образца 1916 года, пере-деланный производителем под 9 мм патрон «Парабеллум», с четырьмя снаряженными двадцатизарядными обоймами к нему. Полностью автоматический, то есть способный вести огонь как одиночными выстрелами, требующими каждый собственного нажатия курка, так и очередями, за единое нажатие на триггер, пистолет мог рассматриваться как очень компактный пистолет-пулемет.  Снабженный переключателем режима огня с оди-ночного, в полуавтоматическом режиме, на стрельбу очередями, он предоставлял своему обладателю право решать, в каком режиме тому вести огонь. Это, наряду со вполне стан-дартным ТТ при двух запасных обоймах в кобуре на поясе, заметно повышало личную ог-невую мощь комбрига. Стрелком Андрей Андреевич, надо отметить, был выдающимся, чем он законно гордился, выбивая со ста шагов 98 – 99 из 100. А еще там же, в планшетке имелась прекрасная финка, взятая трофеем на финской войне на теле собственноручно за-стреленного финского диверсанта. Маузер он снял с убитого японца на Халхин Голе в 1939, посчитав его своим личным трофеем и с тех пор с ним не расставался. Таскать с со-бой более чем килограммовый пистолет, может быть и было неудобным, но комбриг, пе-режив страшные для армии годы конца тридцатых, так не думал. Он обеспечивал ему его личную неприкосновенность и независимость. И таскал с собой приличный запас патро-нов для своего оружия, имея еще и в чемодане сотни две патронов под Маузер.
Для себя он решил еще тогда в тридцатые, если придут и за ним, как приходили то-гда за многими, назад не уйдут. Хорошо развитый физически и увлекавшийся в юности казачьим стилем рукопашного боя, Андрей Андреевич мог стать страшным противником. В этом Константинович был с ним вполне согласен, привнеся в новый для себя организм некоторые навыки и рефлексы кандидата в мастера спорта по рукопашному бою, изобре-тению намного более поздних времен. Так что чекистам, задумавшим бы арестовать ком-брига, пришлось бы в первую очередь сильно обеспокоиться сохранением собственных жизней и здоровья, прежде чем переходить к исполнению привычной для них, давно уже ставшей стандартной, процедурой ареста. И Андрей Андреевич, равно как и Константино-вич, полагали, что если бы так их встречали все военные, чекисты в стране давно бы уже повывелись. Сожалеть об этом крапивном семени вряд ли бы кто-то стал всерьез. Разве что Берия? Ну, может, еще Сталин?
Финка, мирно спавшая в ножнах из толстой кожи была сделана из отменной дамас-ской стали, снабжена усиками и хорошо выглаженной костяной рукояткой. Утратив се-мью во время конфликта на КВЖД, где озверевшие китаезы убили его жену и сына, Анд-рей Андреевич, снова жениться не предполагал, обходясь случайными связями. По его темпераменту и потребностям, ему этого вполне хватало. Попетрушились и разбежались, может быть до мледующего раза, а, может, и навсегда! И имел много свободного время, посвящая его службе и самоусовершенствованию. Он много читал и тренировался в ос-воении приемов казачьего стиля рукопашного боя. А еще выучился вполне надежно и прицельно метать свою финку. Не прост был комбриг Щербаков, ой непрост!
В ресторане половина столиков была свободной, и официантка подошла к столику, где обосновался комбриг сразу, спросив его, просматривавшего меню:
- Что закажете, товарищ командир?
- Жаркое по-белорусски, в горшках и с грибами, гренки, салат из свежих помидоров в сметане и двойной, нет, лучше тройной, кофе в большой чашке и два заварных пирож-ных!
Официантка заинтересованно стрельнула глазами на статного и широкоплечего ко-мандира с ромбом в петлице, что, как она понимала, было признаком уже генеральского достоинства, отошла исполнять полученный заказ. А Щербаков, закурив «Казбек», подо-двинул к себе пепельницу и принялся несколько мечтательно смотреть в окно. В ресторан вошли, гортанно переговариваясь на своей лающей молви, трое немецких офицеров, со-провождаемые старшим майором в белой, летней форме НКВД. Зачастили они к нам, од-нако. Не к добру это, совсем не к добру! У двери пристроился лейтенант НКВД. Немцы и энкаведешники заняли стол неподалеку от комбрига, оглядев его нагловатыми взглядами обнаглевшей барской челяди. Официантка мухой метнулась принимать заказ, с офицера-ми проклятого всей страной, ведомства, НКВД, связываться не хотел никто. Старший из немцев, генерал-лейтенант пехоты, судя по его витым, золото с серебром погонам сутаж-ного шнура с единой четырехлучевой звездочкой на нем, садясь, приветливо кивнул Щер-бакову, наверное, признавая в нем коллегу одного, примерно уровня. Щербаков, едва улыбнувшись краешками губ, кивнул в ответ, словив на себе заинтересованный взгляд старшего майора. У того в петлице были только четыре шпалы и немец-генерал, по всей видимости не удостаивал его такими знаками внимания. У немцев это, знаете ли, строго! Достиг ты, или не достиг и баста! Как, например, их расовые законы. Двое других немцев, майор с витым погоном сутажного шнура, без звезд, и гауптманн , с гладкими погонами, лишь выложенными сутажным шнуром, зато имевшим две звездочки, вежливо дождались стоя, пока усядется, наконец, их генерал, и только потом уселись сами. Субординация, яд-рен батон! Ну, наконец, сели. К счастью свой заказ Андрей Андреевич получил раньше, чем начали носить на стол немцев. Заставили бы ждать, мать их!
А вот интересно! – они же знают, что скоро на нас нападут, слышали, наверное, и не раз, надо полагать, про «план Барбаросса». Как они на нас смотрят? Как на будущие тру-пы вдоль их победных дорог и наполнение для их концлагерей? И что ж? Никто не выдал этого своего знания ни взглядом, ни жестом? Однако! Три рубля по пять копеек, семь ко-пеек по копейке и три копейки так! Но мысль продолжения не получила, поскольку Щер-баков, докурив, принялся за еду. Жаркое было вкусным и очень сытным, а помидоры в сметане, необычайно редкие для этой поры года, шла ранняя весна, март пребывал в са-мом своем начале, Щербаков просто очень любил. Под кофе с пирожными он снова заку-рил, прислушиваясь к разговору немцев. В последние два года он усиленно изучал немец-кий язык, что вкупе с английским Константиновича,  позволило ему относительно непло-хо понимать то о чем шпрехали немцы у себя за столом. Ибо они совсем не имели при-вычки понижать голос при разговоре. Ничего! Это дело поправимое! Гестапо их скоро научит! Как только начнутся первые поражения. Будут иметь! Немцы обсуждали гастро-номические достоинства еды и окружающие их виды в окнах вагона-ресторана. И ни сло-ва о делах! Надо было отдать им должное – очень выдержанные герры!
Докурив и допив кофе, Щербаков подозвал официантку и рассчитался. После его службы на Дальнем Востоке денег у него имелось в избытке, и ходить в такие недешевые заведения он мог позволить себе едва ли не ежедневно довольно таки долгое время. А ес-ли заходить накоротке, избегая спиртного, так и не по разу в день. Когда он покидал ва-гон-ресторан, поезд, стуча колесами на стыках рельсов и замедляя ход, вползал на вокзал города Борисова.
Так, до Минска всего час езды ТАМ и часа полтора – два ЗДЕСЬ. Пора к себе в купе, надо окончательно собраться, почистить сапоги, переложить финку из планшетки в кар-ман бриджей и – на выход! Его сосед по купе, командированный инженер-путеец из Мин-ска, скромно перекусывал чаем и прихваченным, наверное, из Москвы, бутербродом с колбасой. Колбаса ароматно пахла чесноком. Интересно, как человек собирается работать день. Ведь ЗДЕСЬ нет понятия «день отъезда» и «день приезда», как у них ТАМ. На рабо-ту придется явиться сразу по приезду, в тот же день.
Еще один перекур и в окнах поехали узнаваемые формы минского ж/д вокзала. прав-да у привокзальной площади не было привычного Константиновичу вида. А Андрею Анд-реевичу, впервые прибывавшему в город, все было интересно и ново. Одел шинель, снова подпоясавшись своим прекрасной светло-коричневой кожи командирским поясом. И за-вел портупею, как и положено на левое плечо, чтобы кобура была справа. Сколько раз жа-лел Андрей Андреевич, что не удалось ему поговорить и сказать, где следует о том, что нормы устава в этом случае чересчур строги. А если ты левша? Что? доставать оружие правой рукой и перекладывать ее в левую? А хрена бы вам на лопате! Да с говнецом! Что-бы вас за это время раз пятнадцать - двадцать застрелили? Впрочем, вам хватит и одного еждинственного раза! Вон у немцев у кого кобура впереди, все просто. Левша – кобура справа, чтобы легче было доставать оружие, правша – слева. И все довольны, все смеют-ся! Кр-расота!
Из поезда он выпрыгнул на забетонированный низкий перрон, не доведенный как в Москве до уровня площадки вагона. Ощутимо ударила по бедру финка в ножнах. попра-вил фуражку, приложив ладонь к носу и тулье. Не спеша, но и не медля, пошел на привок-зальную площадь, узнавая Минск и не узнавая его сразу. Наметанным глазом приметил комендантский патруль и поспешил к нему. Подойдя, привычно и механически козырнул старлею и двум стрелкам с трехлинейками и примкнутыми к ним штыками:
- Старший лейтенант, объясни мне, будь ласков, как проехать в штаб округа?
Командир помялся, очевидно, вспоминая и прикидывая:
- Долго будете добираться, товарищ комбриг, если поедете трамваем. Лучше возьми-те такси, или извозчика. Адрес знаете?
- Да, конечно!
И вновь откозыряв друг другу, расстались. Старлей с бойцами пошли отправлять свою службу, а Андрей Андреевич пошел к привокзальной остановке такси. Работы у так-систов в трех «эмках»  с шашечками, было, по всей видимости, совсем немного. Машины стояли в рядок, а шоферы, устроившись неподалеку, покуривая, балагурили. Щербаков подошел к первой в ряду машине и призывно глянул в сторону таксистов. Один из них, немедленно встал, направляясь к машине и, получив адрес штаба, поехал туда, отчаянно дребезжа своей разболтанной до полной непригодности техникой. К штабу округа, распо-ложенному неподалеку от Оперного театра, подъехали минут через пятнадцать. Распла-тившись, Андрей Андреевич направился к штабу.
Назад он ехал часов через шесть с половиной, получив все необходимые бумаги и направления. Принимая его, генерал-майор Климовских, старательно повторил всю ту дурь, относительно провокаций, какую в последнее время повторяли во всех инстанциях и всем кому не попадя. Слушая его унылый скулеж, Щербакову хотелось стукнуть по столу кулаком, так, чтобы все на столе подпрыгнуло, жестко сказав:
- Перестаньте сказать, Владимир Ефимович, наслушался я этой хрени досыта! Ска-жите лучше, как вы с немцами воевать собираетесь?
Но, понимая, что ничего хорошего из этого не получится, мудро промолчал, дож-давшись пока Климовских не перейдет к описанию состояния корпуса, куда направлялся комбриг. Затем началось знакомство с соседями и с общей оперативной обстановкой во всей зоне ответственности ЗапОВО. И все это совсем без огонька, нудным голосом чело-века, кому все это давным-давно смертельно надоело. Помня, доставшейся ему памятью Константиновича, о весьма незавидной судьбе этого человека, Андрей Андреевич, наблю-дая за его ужимками, представлял себе, как он таким же вот бесцветным, лишенным чело-веческих эмоций, голосом, станет оправдываться перед трибуналом, надеясь избежать смерти , уже определенной ему тем, чье мнение он сейчас заунывно и озвучивал. Стоило ли ему сейчас так мучить себя? Полезного из разговора с Климовских, Щербаков вынес немного, хотя, вот с ним, казалось бы, и следовало обсудить все то, что было сказать Анд-рею Андреевичу, ибо те знания, какими он обладал, благодаря вселению в него информа-ционной матрицы Константиновича, могли в корне поменять ход будущей войны, по крайней мере, в полосе ЗапОВО и будущего Западного фронта. Ведь округ с началом вой-ны, развернется во фронт, а должность его начштаба на первом этапе, станет исполнять все тот же Владимир Ефимович Климовских. Но, Щербаков, уже поняв, что с этим «вое-начальником» каши не сваришь, молча выслушал все, что тот имел ему сказать, задав все-го лишь дежурные, ознакомительные вопросы и отбыл на аудиенцию к члену военного совета округа, так стыдливо в РККА маскировались политработники самого высшего уровня, армейского и выше.  Ему было страшно досадно! Ведь закончил некогда человек полноценное военное училище императорской еще России, образован был вполне, вплоть до того, что преподавал некоторое время в Военной академии им. Фрунзе и даже был старшим преподавателем Военной академии Генштаба. Куда уж более-то? После Граж-данской войны он все время на штабной службе. Здесь, на округе, уже два полных года. Вникнуть в обстановку должен был уже давно. Опыта более чем в достатке. Этот мог бы, казалось, поверить. Но, что-то убедительно подсказывало Андрею Андреевичу: нет не мог и не поверил бы! Да и Константинович с его-то информированностью, был того же мне-ния! Даже и не попытался бы обсуждать с ним ситуацию. Если бы Щербаков был ему лично знаком давным-давно и были они дружны, тогда, вырвав из служебной обстановки, дома, за бутылочкой – другой беленькой, можно бы и попробовать! А так вот, сразу по знакомству, нет – бесполезно! Почтет за глупую провокацию НКВД, поднимет шум. И даже то, что можно, казалось бы, сделать, так и останется не сделанным. Ему придется отбиваться от НКВД, сочтут шпионом и диверсантом. Ладно, Белоруссию он знает, чего не могли бы даже и предположить его возможные оппоненты-чекисты, располагая его личным делом, где черным по белому было написано, что западнее Смоленска он никогда и ни за что! Вполне смог бы продержаться на нелегальном положении до июня, там при-дут немцы. Можно организовывать либо борьбу с ними, либо, воспользовавшись тем, что границ в Европе после гитлеровских экзерсисов практически не осталось, уйти на запад. А там, зная будущее, он вполне мог бы безбедно устроиться. да и почему, собственно, всего-лишь безбедно? Очень даже богато! Немецкий и английский на уровне общения, так что языкового барьера не будет. Но разве для этого он шел в прошлое, чтобы устроить лич-ную судьбу родственника, коего в ТОЙ жизни никогда не знал и даже на фото видел толь-ко молодым парнем и красноармейцем. Значит, следовало ждать. Вариант с личным ухо-дом Щербакова на Запад реализуем и позже. Пока же пытаемся исполнить свой долг. Но Климовским ему в этом точно не в помощь!
Оказавшийся следующим корпусной комиссар Фоминых уже с должным напором и вящей убедительностью записного политработника, пересказал ему все то, что недавно поведал Климовских, призывая Андрея Андреевича всемерно повышать выучку и боевую готовность войск. Но при этом, упаси Боже, не допустить ничего, что могло бы расцени-ваться сопредельной стороной, как даже самая мало-мальская провокация. И вновь пока-тился все тот же трескучий набор громких, патртийно-выверенных, отглаженных при мно-гократном их употреблении, фраз. В заключение Александр Яковлевич твердо и несги-баемо потребовал, чтобы Андрей Андреевич, немедленно по прибытию в корпус, взялся на партийный учет. Кто о чем, а черт о кочерге! Стремительно и небезынтересно, но не-сколько и язвительно, к тому, же живописал заместителя командира корпуса по политиче-ской части бригадного комиссара Саула Абрамовича Эйтингтона. Из его слов следовало, что тот – хитрый еврей, вполне преданный делу партии и Советской власти. И чувствова-лось, что означенный Саул Абрамович чем-то когда-то Александру Яковлевичу навредил. Не настолько, чтобы почитать его врагом, но достаточно, чтобы об этом не забыть к вече-ру. Такие факты-фактики следовало иметь ввиду, поскольку сплошь и рядом они станови-лись едва ли не решающими. И вообще, у корпусного комиссара, кажется, имелся ком-плекс если не явного антисемитизма, то уж недолюбливания лиц данной национальности, так и в точности! И сам Андрей Андреевич, и Константинович, квартирующий ныне в нем, антисемитами не были, хотя и полагали этот термин надуманным и натянутым. Ведь кроме евреев семиты еще и арабы. А они – природные враги иудеев! Враги смертные и убежденные – навсегда. И ни один антисемит к арабам никакого неудовольствия не изъ-являл, почитая их своими природными соратниками. Так что эту болезнь скорее следовало бы именовать юдофобством. Что ж, член военного совета – юдофоб, это было явно инте-ресно. И, по крайней мере, стоило иметь это ввиду! Зачем? Да так, на всякий случай! Ин-тересно, кстати, а как сам Фоминых выскочил из-под расстрела ТАМ, когда судили всю верхушку Западного фронта? И даже не был понижен в звании. Действительно интересно, но не существенно здесь и сейчас!
Поинтересовавшись боевым опытом Андрея Андреевича, корпусной комиссар, со-славшись на срочные текущие дела, отпустил его. Последним из официальных представ-лений, было представление по случаю прибытия в округ самому командующему округом, генералу армии Павлову. Дмитрий Григорьевич принял Щербакова, заставив его недолго, часа полтора, подождать в своей приемной. Изнутри Щербакова, пользуясь его глазами, Константинович с интересом рассматривал Павлова.
Среднего роста плотно сбитый лысый как колено мужчина с усиками, чем-то напо-минающими таковые у Гитлера. Глаза умные. Лицо немного нездорового цвета. И отчаян-но молод он для такого звания и такого места в армии, ему всего сорок четыре, точнее – сорок четвертый идет. Потому, наверное, и растерялся, когда все началось, утратил связь и управление. Демонстрируя личную храбрость, еще бы он трусом оказался! – бессмыс-ленно мотался по частям, куда еще мог добраться, все больше и больше теряя при этом управление. И ни единой попытки осмыслив положение, предпринять нечто решительное и нестандартное. Ни попытки, ни полпопытки, лишь натужное исполнение директив ген-штаба, который и сам, утратив нить происходящего, оказался не на высоте. И не смог по-мочь своему командующему фронтом разумной директивой, или ориентировкой. Только требовал, контратаковал, контратаковать и еще раз контратаковать. И Павлов бездумно и бессмысленно контратаковал, губя в этих неподготовленных атаках и то, что еще у него было. И все это вместо того, чтобы заставить немцев раз за разом преодолевать подготов-ленные и занятые войсками, перемещения коих производилось скрытно, большей частью, ночью, оборонительные рубежи. Не додумался и не решился!
Что и привело его вполне закономерно к «стенке». За чужие, в общем-то, грехи и на пару с Климовских. Генерал армии говорил с ним энергично и с напором. Представил за-очно руководящий состав корпуса, не позабыв сказать, что 6-й – особый мехкорпус. Его матчасть доведена до полного штата, единственный такой во всей стране. Даже связная авиаэскадрилья в корпусе была, на что Константинович немедленно отреагировал в уме: А на что она сдалась, коли в воздухе из-за немецких «мессершмитов» будет не повернуться? Губить штатных пилотов? Достойное мероприятие!
А к представлению командира корпуса прислушался. Генерал-майор Хацкилевич Михаил Георгиевич. Нижегородец. Еврей. Служить начал еще в императорской армии ря-довым. В Гражданскую командовал эскадроном и кавполком. За отличия в советско-польской войне, дважды награжден орденами «Красного знамени». А тогда, сам понима-ешь, комбриг, награждали очень скупо. Война та нам не задалась! В межвоенное время, закончив академию РККА, командовал полком, бригадой, дивизией. Кавалерийскими. Но, умный человек, понял, что будущая война – война моторов. Начал работу в этом направ-лении. Ее заметили, назначив в июне сорокового командиром 6-го корпуса. Формируя его, проявил себя человеком умелым, изворотливым и старательным. Умен, как и большинст-во евреев, и отнюдь не склонен к консерватизму. С остальными он тебя ознакомит сам. План действий по прикрытию своего участка госграницы найдешь в штабе корпуса, вскрывать его до времени «Ч» все равно не велено. Учи личный состав и повышай его боеспособность!
По поводу снабжения корпуса горючим для учебы бойцов, запчастями для ремонта танков и боеприпасами, обещал поспособствовать и содействовать. А приказ ремонтным частям в Белостоке отдал не сходя с места, по телефону. Там их оказалось две: 23-я под-вижная автобронетанковая ж/д мастерская и Белостокская АБТ (автобронетанковая) мас-терская. И в обе не поленился дозвониться лично, задав работы адъютантам. Видно было, как нравиться генералу армии вот такая вот конкретная деятельность, без политесов и по-клонов. Там где все просто и ясно. Не на месте мужик, жаль его. И тоже предупредил о бдительности и обязанности не поддаваться на провокации. Даже по-мальчишечьи округ-лил при этом глаза, мсмотри, мол! Щербаков так и ждал, потребует:
- Клянись! Ешь землю!
Не потребовал. Распорядившись только заму по тылу округа в первоочередном по-рядке обслуживать заявки 6-го корпуса, даже если они покажутся ему чрезмерными. Это была реальная выгода от его захода в штаб округа. Понятное дело, приняло его здесь все начальство только потому, что ехал он принимать дела штаба 6-го корпуса – главной бое-вой силы округа!
Распростившись с командующим и получив предписание в 10 армию, Андрей Анд-реевич вышел на улицу и, снова взяв такси, отправился на ж/д вокзал, брать билет на по-езд до Белостока. Напрямую Минск не был с ним связан, только через Брест и Бельск. А билет на прицепной вагон, какой в Бресте подцепят к составу, направляющемуся в Бельск и Белосток, был на 3 часа после полуночи. А и что поделаешь? Вопрос как убить время, а его образовалось немало, с 17:30, когда он взял билет в кассе, и до 3:00, оказался неслож-ным. Решено было идти в Дом Командиров РККА, стоявший, как помнил Константинович там же, где СЕЙЧАС стоит Дом Офицеров. Менее чем получасовая прогулка по городу, отработавшему свою рабочую смену, ему, еще утром оставившему свой чемодан в камере хранения при ж/д вокзале, показалась вполне интересной.
Он шел по знакомому со студенческой юности Константиновича, у Щербакова тако-вой просто не имелось, и одновременно такому незнакомому, городу. Движение в городе, по сравнению с утренним временем, заметно ожило, хотя до московской толчеи, еще вче-ра столь надоевшей комбригу, совсем нешуточно утомленному и раздосадованному ею, тихому, покойному и по хорошему провинциальному Минску, было еще и ой как далеко! И все же людей добавилось, наверное, втрое, против утреннего и дневного времени. И еще Щербаков отметил, как много здесь проживало евреев. Каждый второй встречный, если не чаще! Ага! – вспомнилось – черта оседлости! Да, Минск иудеям был доступен всегда с момента первого раздела Польши, тогда еще Речи Посполитой. Да и раньше, еще в соста-ве Речи Посполитой, тоже. Захотелось есть, хорошо что он плотно позавтракал в вагоне-ресторане поезда, потому как бродя по кабинетам штаба округа, поесть у него как-то не получилось совсем. Ничего, в Доме Командиров должен обязательно быть ресторан. Что и делать командиру на отдыхе, да еще и повстречав таких же, что и он сам, как не выпить и не закусить в ресторане!? Посему, ясно-понятно! – Дом Командира без ресторана сущест-вовать не может, не должен, да и не будет! Вывод – ресторан в Доме Командиров обяза-тельно имеется. Гостиницы может и не оказаться, а вот ресторан  имеется осверхобяза-тельно и всенепременно! Вот там и пообедаем! Весь город, с вокзала начиная, был заклеен многочисленными афишами Вольфа Мессинга. Высоколобое, с вертикальными морщина-ми от носа по центру лба, лицо семитского типа, с большими и слегка выпуклыми по-еврейски слегка печальными глазами, принадлежавшее человеку 40 – 45 летнего возраста, пялилось на него со всех афишных тумб и стендов. Всемирно известный медиум и пред-сказатель будущего, давал, оказывается, концерт сегодня и именно в Доме Командиров. Собственно, концерт уже, наверное, закончился, так что торопиться Андрею Андреевичу стало некуда. Все равно не успеть! Уже подойдя к Дому Командиров, он присел на ска-мейку, покурить на свежем воздухе перед обедом. Толпа, расходившаяся после сеанса Мессинга, уже вся схлынула, и только кто-то присел на скамейку, рядом со Щербаковым. Шумно вздыхая и почти по стариковски покряхтывая, человек в долгополом пылевике и черной шляпе, достал из пачки «Беломора-канала» папиросу и, в волнении сломав три-четыре спички, попытался закурить. Не получилось, спички отчаянно ломались, или про-сто отвратительно, совсем по змеиному, шипели, сернисто дымя, но не загораясь. Достав свои спички, комбриг придвинулся к человеку:
- Разрешите, я вам помогу!
Привычный жест и огонек горит в корзинке из двух ладоней, защищаемый ими  и он дождя и от ветра:
- Пожалуйста, прикуривайте!
Человек в шляпе, сунувшись папиросой к огоньку, прикурил и уже затянувшись, первый раз, отшатнулся испуганно:
- Вы из НКВД?
Спросил он сквозь кашель, наверное, поперхнувшись папиросным дымом на выдохе. Вопрос вначале удивил:
- Почему это сразу из НКВД? Зачем из НКВД? Это ваши друзья в НКВД обретают-ся? Нехорошо, уважаемый, нехорошо!
- А у вас ромб на петлице!
- Ромб? Да, ромб! Он соответствует армейскому званию комбриг, в моем случае бро-нетанковых войск. Видите, поле петлицы черное? И изображение танка на эмблеме?
Незнакомец кивнул с видимым облегчением. А когда он затянулся в очередной раз папиросой, Андрей Андреевич едва сам не вскрикнул. Разгоревшийся огонек папиросы высветил ему лицо с афиш. Мессинг? Точно Мессинг! А чего он здесь? А! Читал я как-то, еще ТАМ, или смотрел в сериале о Мессинге, был такой, что, выступая в Минске, он пред-рек близкое начало Великой Отечественной войны, страшной и кровавой, с фашистскими танками на улицах Минска и немцами, дошедшими до собственно России. А сидевшие в зале политработники и сотрудники НКВД устроили этому поистине блестящему экстра-сенсу и предсказателю обструкцию, сорвав выступление… Мудаки политграмотные! Ко-гда их немцы к стенке определят, вспомнят небось, Мессинга! И еще как вспомнят! Но самому-то мужику то от этого не легче ничуть! Он честный человек, а эта шушера усом-нилась в его честности! И заговорил примирительно-успокаивающе, как говорят психоте-рапевты, желая успокоить клиента. Он не желал упускать самой возможности пообщаться с великим экстрасенсом и медиумом:
- Не берите так близко к сердцу, Вольф Григорьевич! Мудаки они долбанные и пере-долбанные, простите! Не понимают, суки рваные, что немчура их вскоре самих станет к стенкам определять, вот и не хотят послушать одаренного человека. Боятся. Друг друга боятся! Опасается, что кто-то сорвется с места, побежит и донесет в органы раньше!
- Вы там были? Простите, не знаю вашего имени-отчества! Ну почему люди не хотят верить очевидному? Они же военные! Сами видеть должны! Там же возле границы с СССР не протолкнуться от немецких военных! Я был там и видел все это!
Русский Вольфа Григорьевича был воистину хорош, в нем уже не чувствовалось практически никакого акцента, разве что едва ощутимый, если очень сильно прислушать-ся, польский. А ведь ранее этот человек по-русски не говорил никогда даже и не пробовал. Родился он в Австро-Венгрии, где в ходу были немецкий и венгерский, детство и юность провел в Польше, там, разумеется, все шепелявили по-польски. Потом гастроли по всему миру, всякие там Германии, Австрии, Италии, Швейцарии, Франции, Америки и прочая отчаянная нерусь! Так что негде мужику и было даже освоить русский язык, заговорил он на нашей божественной молви только летом прошлого года, перейдя госграницу и угодив в НКВД. Вот отсюда у него и знакомства с ними. А до этого были знакомства с гестапов-цами. И он, прекрасный и сверхчувствительный экстрасенс, именно экстрасенс, а не экс-тасекс! – как многие до и после него, не мог не почувствовать что выродки это одного по-рядка, принадлежащие к одному виду, кошмарной тупиковой ветви эволюции несчастного человечества. Ибо, будь оно счастливым, ни за что и никогда не породило бы такую гнусь и мразь! Но защищаться и давить эту мразь, несчастный экстрасенс не обучен нисколько, разве что иногда он их гипнотизирует, отсюда и страх, непреходящий, словно бесконечно повторяющийся кошмар. Но пообщаться с самим Мессингом уж оченб хотелось Щерба-кову. Да и не простишь потом такой прекрасной и упущенной возможности:
- Зовут меня Андрей Андреевич! А насчет того, что люди они военные, вы, Вольф Григорьевич сильно ошибаетесь! Носить гимнастерку и петлицы со знаками различия – еще не быть военным! Какие они военные? Партполитработники и сотрудники НКВД? Захребетники они, а не военные! За спинами настоящих военных отсиживаются!
- Таких, как вы, Андрей Андреевич, например?
Ехидства в этом предположении Андрей Андреевич не почувствовал, да его, надо думать, и не было там совсем, скорее всего просто безобидный уточняющий вопрос. Был вопрос несколько расстроенного человека, заинтересовавшегося разговором с незнаком-цем. Именно из-за того, что человек расстроен, он и фразу выстроил так, что в ней легко найти двойной смысл. А, может, еще не так хорош с языком, чтобы использовать все его возможности. Это не всегда и у природных носителей языка выходит. Разговор можно и нужно было продолжить:
- Смею надеяться, что да, Вольф Григорьевич, таких как я! Впрочем, это вскоре ста-нет точно известно.
- Что? Почему?
Всполошился экстрасенс.
- Да вы же сами, Вольф Григорьевич, не далее как сегодня, заглянув в близкое буду-щее, зрели, как Вермахт врывается в наши пределы, навязывая нам страшную войну на уничтожение, с огромной кровью, невероятными потерями и жуткими утратами. Зрели?
Тяжелый вздох:
- Да, зрел!
- Ну и чего вы расстроились? Это ведь данность! Я знаю больше вас именно в этом конкретном случае. Знаю точно, что война начнется 22 июня этого года, ровно в 4 часа по Москве. И начнется для нас очень страшно и кроваво, поскольку мы готовились не к та-кой войне. Мы, конечно, победим, но заплатить за победу нам доведется огромную цену! Жуткую! Назови я ее сейчас, мне никто не поверит, попытаются схватить и расстрелять.
- Вы что, тоже медиум? Но нет, я этого не ощущаю совсем!
- А вы прощупайте меня, никуда не торопясь, я раскроюсь полностью!
И Андрей Андреевич принялся пристально смотреть в лицо и в глаза великого ме-диума современности. Мессинг вначале хмурился, чего-то не понимая, потом долго и при-стально вглядывался, наконец, отвалился на спинку скамейки. Достал новую папиросу, прикурил ее от уже догоревшей почти до самого бумажного мундштука прежней и, вы-бросив старую, глубоко и взволнованно затянулся папиросным дымом:
- Очень странный вы человек Андрей Андреевич! И даже не один человек, а скорее два человека в одном теле! Правда, правда!
- А вы настоящий медиум и ясновидящий Вольф Григорьевич! Никакой не шарла-тан! Теперь я знаю это доподлинно и могу подтвердить с чистой совестью всем и вся! В любом сообществе! Даже самом ученом и скептически настроенном!
- Но я не понимаю!
- Простите, Вольф Григорьевич за мой вопрос, а вы разве все и всегда понимаете, что с вами происходит? Осознаете?
- Нет, конечно! В мире масса вещей, находящихся вне моего понимания. Очевидно, выше его!
- И как вы поступаете в подобных ситуациях?
- Принимаю данное мне в ощущение, как данность, и живу дальше! Помню о нем и стараюсь его учитывать, по возможности!
- Мудро, мудро!... Огромный вы молодец, Вольф Григорьевич. Я этому еще, пожа-луй, не научился. Пока. Но с точки зрения тех двух особей рода человеческого, каковых я здесь представляю в своем едином лице, хочу вам выразить восхищение вашим умением предвидеть…
- Но вы тоже умеете предвидеть, даже гораздо более точно, чем я! Вон и число вы назвали, 22 июня. И точное время, 4 часа. И я не сомневаюсь, что так оно и станется!
- Я тоже не сомневаюсь, я просто знаю, заглянув вперед одной из моих ипостасей. Считайте, что прочитал в книге судеб. Но, в отличие от вас в этом нет ничего сверхъесте-ственного и мистического. В сравнении с вашими поистине уникальными способностями это ничто, уверяю вас. И я вам никак не конкурент! Мое знание будущего и ваше предви-дение имеют совершенно разные корни. И вообще, это таки две очень большие разницы, как любят говорить в Одессе. Просто, наука умеет много гитик!
- И задавать вопросы, что и как, бесполезно?
- Вы правильно почувствовали мое настроение Вольф Григорьевич! Абсолютно бес-полезно!
- Но поговорить-то с вами хотя бы можно?
- Можно и нужно! Правда я голоден… Но не опасайтесь, Вольф Григорьевич, это от-нюдь не угроза вас съесть. Это просто прелюдия к предложению: в Доме Командиров имеется, насколько мне известно, отменный ресторан. Идемте, пообедаем!
- Но я, простите, не располагаю достаточной суммой денег. И, наверное, меня не пустят!
- Деньги, Вольф Григорьевич – условность, наплюйте! У меня имеется вполне со-лидная сумма, потратить ее до начала войны я не сильно рассчитываю, а там, скорее все-го, она мне станет уже совсем без надобности на долгое и долгое время, если не навсегда! Ну, а насчет того, что не пустят, так это если бы вы шли один. Может быть и попытались бы воспрепятствовать. Но вы же со мной! А я командир РККА и смею вас заверить, впол-не высокого ранга! Так что оставьте сомнения, любезнейший Вольф Григорьевич, идемте! Нас там ждет вкусная пища, прекрасные папиросы, хороший коньяк в хрустальном гра-финчике и хрустящие накрахмаленные скатерти. Как раз то, что скоро и мне и вам станет одинаково недоступно. По разным причинам, правда, но совершенно недоступным. А ин-спирированы эти причины будут одним и тем же – войной, о близком начале которой мы с вами оба теперь знаем, и знаем абсолютно точно!
И без особого труда увлек Мессинга с собой. Они ведь были оба ужасно интересны друг другу и оба страстно жаждали продлить знакомство.
В ресторане, куда они действительно попали безо всяких проблем, скатерти блистали белоснежной белизной, хрустя от крахмала. В качестве чарок подавались серебряные се-мидесяти пяти граммовые стаканчики-стопки. Именно стопки , а не чарки . Чистейший фаянс приборов великолепно сочетался с качественным блистающим чистотой нержавь-ем  приборов и прозрачным хрусталем бокалов, в гранях которых искристо дробился свет ресторанных люстр. Приятно было восседать  не на какой-то лавке, или табуретке, а в сту-ле с высоченной спинкой. И приятный неслышный подбег официантов, приносящих заказ. И забирающих со стола использованную посуду. Кухня белорусская и польская в смеси с русской и украинской ни в Андрее Андреевиче, ни в Вольфе Григорьевиче не вызывала идиосинкразии.
Заказали они не скупясь. По два салата и несколько общих холодных закусок, филе барашка Щербакову, волгарю, подозрительно относившемуся к любой рыбе, кроме волж-ской и дальневосточной и жареную треску, Мессингу. Коньяк в хрустальном искрящемся графинчике был армянским из лучших сортов. Если судить по меню, то «Юбилейный». Такой же графинчик водки утвердился в мельхиоровой полоскательнице, заполненной льдом, запотевал, охлаждаясь, мерзавец этакий. Подумав, комбриг предложил медиуму заказать по шашлыку. Предложение было с восторгом принято. По всей видимости же-лудки артистов советский общепит не слишком баловал и покушать вкусное хотелось че-ловеку и даже очень. Первые три чарки коньяку, выпили, смакуя, по-европейски. Согревая стопки в руках, маленькими глотками. Но наливать его, как нечестивые французы, в боль-шие шарообразные бокалы, ни тот, ни другой не покушались. Когда же коньячок прикон-чили и перешли к водочке, разговор потек плавно, без остановок и запинок. Тем более, что, располагая достаточным временем, обреченным на убой, место они себе выбрали тол-ково, в нише с окошечками, подойти неслышно к коей не смог бы даже и самый опытный официант. Вот тут Константинович и огорошил слегонца Мессинга:
- Вы, воля ваша, Вольф Григорьевич, сегодня слегка себе дело подпортили. И не удивляйтесь, но вас придут брать в ваше общежитие для артистов, и будут поджидать в вашей комнате…
Он еще не закончил, когда увидел немой вопрос в глазах медиума и артиста и пусть и очень незначительный, но испуг:
- Брать!? Кто!?
- Ну кто у нас в стране берет народ? НКВД, я полагаю!
- П-почему?
Заикнувшись от волнения и первого испуга, вопросил артист. Впрочем, подумалось Андрею Андреевичу, знакомство с НКВД никому еще, пожалуй, удовольствия не прино-сило:
- За ваше сегодняшнее выступление, любезнейший Вольф Григорьевич! Оно ведь идет вразрез с проводимой ВКП(б) политикой.
- Вразрез?
И Константинович, намного быстрее, чем Андрей Андреевич, снова поразился, на-сколько даже полно овладел не самым легким в изучении русским языком Мессинг, всего-то за неполный год, который он здесь находился. С родного ему польского, оно, вроде бы, и не сложно, но говорить почти без акцента, согласитесь, совсем непросто. А он говорил и способен был оценить даже тонкости языка, его изыски, не всегда очевидные и для носи-теля языка, использующего его всю жизнь, равно и сознательную и бессознательную. По-разился и, зная, как много отбирает овладение чужой молвью времени и сил, мысленно поаплодировал медиуму. Силен, бродяга! Но сейчас надо было человека просветить, что-бы предстоящий арест не стал для него слишком уж неприятной неожиданностью:
- Ну, конечно, вразрез, Вольф Григорьевич, судите сами – вы сегодня имели честь предсказать близкую войну с Германией, когда вся ВКП(б), надрываясь, вещает, что вой-ны, а тем более с Германией, не будет! По крайней мере, в этом году!
- Не будет!?
Растерянно и как-то совсем по детски спросил Мессинг. А Щербаков продолжил уже с несколько большим нажимом:
- Совершенно научно, Вольф Григорьевич, так об этом вещает ВКП(б). Война, Вольф Григорьевич, конечно же, будет. Ее подобными заклинаниями не остановить, она решена и уже подготовлена иным заклинателем, не Сталиным. Вы с вашими экстрасен-сорными способностями чувствовали, видели это, встречаясь с Гитлером в Германии, ведь видели же?
- Да, Андрей Андреевич, видел и чувствовал!
- А встречаясь со Сталиным, что вы видели?
- О! Это, Андрей Андреевич, страшный человек! Ведь и у него в душе война! Но он, по крайней мере, не заражен антисемитизмом!
- Не заражен, это точно! Но если это будет ему нужно и выгодно – немедленно зара-зиться, как и вся его ВКП(б). Юдофобство, а я, любезнейший Вольф Григорьевич не ис-пользую термин антисемитизм, считая его неверным и вредным, ибо он не отражает сути явления, так вот юдофобство – болезнь, проистекающая из поиска выгод, хотя надо отдать должное, повод к ее появлению всегда и всюду дают сами ваши соотечественники! Но для Гитлера это стало прекрасным поводом объединить нацию, реквизировать достаточно средств для своих реформ, и повязать всех немцев кровью несчастных евреев, проживав-ших в Германии всегда и во все времена. Тех, кому не повезло вовремя удрать от Гитлера. Но и Сталин, если только ему станет выгодно – немедленно заделается записным юдофо-бом, как и все, кто сейчас при нем, а среди них извините Вольф Григорьевич евреев боль-ше, чем русских, да и вообще славян. Так и евреи, поверьте мне станут немедленно юдо-фобами. Это же выгодно! А евреи всегда и всюду были торговой нацией, стремящейся к выгоде!
- Вы думаете, Андрей Андреевич?
- Знаю, Вольф Григорьевич! Разницу этих двух состояний, вы, надеюсь, различаете? Но давайте от общих вопросов вернемся к непосредственно вашему. Умоляю вас, Вольф Григорьевич, ведите себя со всеми этими чекистами, как вы обычно себя ведете, непо-средственно и мудро. И все будет прекрасно! У вас есть недоброжелатель в СССР – Берия. И это слишком сильный недоброжелатель, чтобы его недоброжелательством пренебречь. Но Сталин вас уважает, вы ему понравились на подсознательном уровне. И поэтому, если вы не сделаете чего-то, а вы этого таки не сделаете! – что категорически бы не понрави-лось бы Сталину, вас не тронут. Поэтому ничего не бойтесь, когда вас придут арестовы-вать. И уж, по крайней мере, не пугайтесь, когда в начальственном энкаведешном кабине-те на вас станут кричать и сучить ножками. Вы ведь не трус, Вольф Григорьевич, и дока-зали вы это всей своей жизнью! Просто ведите себя как всегда. Вас повезут в Москву, где вы встретитесь со Сталиным и Берия. Берия – хам трамвайный, будет вам хамить, Сталин – нет. Вас отпустят заниматься и дальше вашим любимым делом. Я знаю, что все предска-затели не способны предвидеть свою собственную судьбу. Думаю, Господь Бог не дал вам такой способности, дабы не сделать вашу жизнь уже совсем страшной и тяжелой. Поду-майте, каково было Христу, знавшему, какую чашу ему предстоит вскорости испить? А? Потому он и взмолился в Гефсиманском саду: пронеси мимо, Господи, чашу сию! Хотя и ведал, что бесполезно это – не избавит! Он и не избавил Его! Своего сына! Чего уж нам, мелочи пузатой, ждать, Вольф Григорьевич? Но помочь вам легче перенести грядущие испытания, я могу. И делаю это. Ничего не бойтесь Вольф Григорьевич, ведите себя как обычно и все будет хорошо, уверяю вас! Как бы ни было вам порой страшно и неуютно…
И снова разлил водку по серебряным стопкам, избегая наливать с мениском. Не вре-мя и не место проверять себя и собеседника на предмет, не дрожит ли рука.  Мессинг за-метно насторожился:
- Не могу я, Андрей Андреевич понять, кто вы и откуда вы все это знаете?
- А вы покопайтесь, ради эксперимента во мне, попробуйте узнать мое будущее! Се-бе то вы, надеюсь, верите?
Они выпили, закусили и Мессинг приступил к обследованию Щербакова. Впрочем, обследование по Мессингу не имело ничего общего с медицинским обследованием, меди-ум и экстрасенс просто пристально смотрел в глаза сотрапезнику, изучая их. Наконец он откинулся и попросил снова наполнить стопки.
- Ну что, позвольте вас спросить, Вольф Григорьевич? Больной будет жить? Или сра-зу в морг?
- Вы не врете и не лукавите со мной. Все, что вы сейчас мне сказали, милейший Ан-дрей Андреевич для вас абсолютная и точно ведомая истина, не вызывающая у вас ника-ких сомнений. Это точнейший и абсолютнейший факт. Как факт и то, что у вас в голове помещаются два совершенно разных интеллекта, причем я не сразу взялся бы утверждать какой из них сильнее, а какой слабее. Как это могло случиться?
- Давайте в это пока не углубляться Вольф Григорьевич, я так понимаю, вы меня сейчас узнаете под любой личиной. Так?
- Так!
- Вот и давайте отложим этот разговор до будущей встречи, если она у нас будет! на-счет своего будущего я вас не пытаю, не хотите говорить – не говорите! Приму любое. Это – смой крест и моя Голгофа!
- Это почему же я и не хочу говорить о вашем будущем?
Возмутился Мессинг, едва не подпрыгнув на своем стуле, но тут же вернулся во-свояси:
- Я хотел бы, но я ничего не увидел доподлинно до конца. Видел сумасшедшие по накалу бои с немцами. Видел горящие танки, много-много танков и со звездами и с кре-стами. Видел много погибших и советских солдат и немецких. Но ваше личное, персо-нальное, будущее, Андрей Андреевич, от меня всякий раз ускользало. Оно, как и вы сам, какое-то непробиваемое для взгляда, совершенно непрозрачное…
- Может, сложное и противоречивое?
- А пожалуй, что и так! И сложное и противоречивое!...
Они мирно доели свой заказ, допили водку, Щербаков расплатился чин-чином, и Мессинг пошел провожать своего нового знакомого на ж/д вокзал, тем более, что и его общежитие находилось где-то рядом. Говорено было о многом и о многом спрошено друг друга. Хотя им по-прежнему о многом оставалось переговорить и спросить один другого. Но это уже будущим разом, коли таковой когда-нибудь подвернется. Ибо времени остава-лось только-только дойти до перрона. Простились они коротким рукопожатием и Щерба-ков, махнув рукою на прощанье, вскочил на подножку уже двинувшегося помаленьку со-става.

БЕЛОСТОК, март 1941 г.
Проведя еще одну ночь в купе вагона, комбриг спрыгнул на доски белостокского перрона, куда пыхтящий, окутанный белыми кучеряшками пара, паровоз, подтащил мест-ный брестский поезд, с подцепленным к нему минским вагоном. Спрыгнул собранный и полностью экипированный, с планшеткой на левом боку и чемоданом в левой руке. Стан-ционный милиционер отдал привычно честь, когда Андрея Андреевича проносило мимо его на привокзальную площадь.
По краям площади распределились полтора десятка возов, с коих торговали местные селяне своим разнообразным товаром. Проходя к стоянке извозчиков Андрей Андреевич услышал от одного воза, примостившегося по дороге пронзительный бабий голос:
- Смажни , свежыя смажни!
Справа от избранного им пути за возом с большим горшком на нем, стояла опрятная баба в теплом платке с чистым белым передником, повязанным поверх теплого длинного пальто. От ее горшка, обмотанного одеялом, клубился парок и пахло чудно печевом, запе-ченным мясом, луком и грибами. Прямо перед бабой на замусоленном кусочке картоне был незамысловатый ценник с надписью: « Адзин смажэнь – адзин рубель». Протянув ба-бе три рубля, Андрей Андреевич получил от нее три смажня на капустном листе и уже примеривался, куда бы ему отойти и съесть их, когда справа от соседнего воза раздался хриплый голос:
- А можа, таварыш камадзир, бимберу ?
Перед мужиком стоял хорошо вымытый граненый стакан и такой же ценник, как пе-ред бабой со смажнями, только с иной надписью: «Паустакана – рубель». О достоинствах западно-белорусского бимбера Щербаков много слышал от сослуживцев, участвовавших в Освободительном походе . Вот только дегустировать их самому было совсем не время – ему ведь еще командованию армии представляться и в должность вступать. Ништо, по-спеем и после! Он отрицательно покачал головой, глядя мужику в глаза. Тот, подумав, на-булькал полстакана бимбера и неторопливо выпил сам. Потом достал откуда то наполови-ну разгрызенную луковицу и краюху домашнего хлеба и смачно захрустев луковицей вон-зил зубы в хлеб. Мысленно Щербаков аплодировал мужику – какой рекламный ход, ядрен батон!? Таких, подсказывал Константинович, даже и в ХХI веке еще не изобрели! У него у самого внутренне потекли слюнки и так захотелось бимберу – хоть волком вой. Только вот вам хрен! – господа буржуазные пережитки! Позже вашей экзотики отведаем, даст Бог! Не гоже красному командиру, целому комбригу! – и волком вдруг взвывать на при-вокзальной площади недавно этой армией очищенного от зонамеренных поляков, города! Доев смажни, а оказались они на диво вкусными, как хорошо говорят белорусы – смач-ными, Щербаков продолжил свой путь к извозчику. По барски сев в пролетку, толкнул кожаной перчаткой в спину извозчику, почувствовав себя на момент, словно бы офицером той, старой, царской еще, армии:
- К штабу армии, любезный!
Ухоженная мухортая  лошадь, звонко цокая подковами по бруку , весело потащила легкую пролетку по улочкам невеликого городка. В десяток с небольшим минут они и до-катили. Белосток – городок невеликий, но таскаться по нему с чемоданом пешком, не бы-ло никакого интереса. Остановив у большого красивого особняка, небось какого-то пана выселили во время Освободительного похода, Щербаков, весела гремя подковами своих великолепных хромовых сапог, на спиртовой коже подошва! – расплатившись чин-чином с подвезшим его хмурым извозчиком, прошел ко входу в штаб, возле коего стоял боец  при трехлинейке с примкнутым штыком, опертой прикладом о землю возле самой ноги. Не делая никаких угрожающих движений оружием, боец спросил:
- Пропуск, товарищ комбриг!?
Щербаков, остановившись:
- Я командирован к вам только сегодня и пропуска не имею. Вызови начкара, или разводящего!
Боец шустро вложил в губы свисток и коротко свистнул. Через пару минут раздались шаги, и из полумрака коридора навстречу Щербакову вывернул моложавый старший лей-тенант. Сразу осознав немудрящую ситуацию, командир обратился к комбригу:
- Начальник караула штаба армии старший лейтенант Недогонов. В чем дело, това-рищ комбриг?
- Направлен к вам в армию! Вот мои документы и предписание.
Бегло пробежав по предписанию глазами, старший лейтенант, козырнув опять, пред-ложил:
- Следуйте за мной, товарищ комбриг!
Щербаков прошел сразу вслед за старлеем, направлявшимся непосредственно к де-журному по штабу…
Уже в обед, сидя в столовой штаба армии и вкушая наваристый украинский борщ, подававшийся, как положено по канону, горячим, при горшочке сметаны и с пампушками с чесноком. Красная армия напоминала феодальное войско, в том смысле, что его коман-диры позиционировались подобно старшей дружине князей, имея все мыслимые привиле-гии по сравнению с солдатом. Не то, что бы это коренным образом не нравилось Щерба-кову, он-то сам был среди тех, кто эти привилегии имел и ими активно пользовался. Но недоумение вызывали постоянно! Ведь заявляли мы повсюду, что мы – армия народа. А едим с этим самым народом, солдатами, из разных котлов! Это вам как? Ни хрена себе, слуги народа, коим весь народ в черной прислуге ходит, да? На второе, чистенькие офи-цианточки, с белыми наколками в волосах, принесли неплохо исполненный беф-строганов. И под чай – вкусные пирожки с повидлом. Штабная столовая была полна наро-ду, поскольку столовались здесь не только командиры штаба, но, часто, их жены и дети. Если жена безрукая, что еще прикажете делать несчастному командиру, так опростоволо-сившемуся с выбором спутницы жизни. К этому времени комбриг представился уже всему командованию 10-й армии, накоротке побеседовав с командующим армии, генерал-майором Голубевым Константином Дмитриевичем, несколько подробнее и содержатель-нее с начштаба армии генерал-майором Петром Ивановичем Ляпиным и выдержал очень подробное и долгое собеседование с членом военного совета бригадным комиссаром Дмитрием Григорьевичем Дубровским. С первым он бы и мог попытаться заговорить о конкретных задачах армии, как он их видит, помня, что в ТОЙ реальности, он сумел вы-рваться из окружения, в какое попадет в результате Белостокско-минской операции нем-цев его 10-я армия, с группой бойцов, избежав пленения или гибели в бою. И даже обо-шелся без преследования трибуналом. Командовал армиями и дальше, хотя звезд с неба и не хватал, закончив войну всего лишь генерал-лейтенантом. Но командующий спешил, дав понять это с первых тактов их беседы, и поспешил перепоручить будущего начштаба основной ударной силы их армии, 6-го механизированного корпуса, по принадлежности и прямой подчиненности – своему начальнику штаба.
А генерал Ляпин сразу и абсолютно однозначно дал понять, что пока он начальник штаба 10-й армии, она не отступит ни на шаг, ни на полшага от плана прикрытия границы, с коим никто из них так и не был ознакомлен, кстати, но пухлый красный конверт с кото-рым, лежал в сейфе генерал-майора, дожидаясь своего часа. Этого-то Андрей Андреевич и боялся. Самое страшное, что можно придумать в военном деле – косность мышления, как, впрочем, и в любой иной профессии. Хотя ж кто его знает, послужим, посмотрим! Может и не все уж совсем так и мрачно, как показалось ему с первых шагов. Ляпин, как помнил Константинович, погибнет под первыми же бомбежками, так и не успев ознакомиться с планом прикрытия границы, каковой он так намеревался исполнить в строгости. Жаль че-ловека, законченным дураком он при первом их знакомстве комбригу не показался, по крайне мере таким, как, например, недоброй памяти маршал Григорий Иванович Кулик! Он был тогда в 1938 на Дальнем Востоке и даже попытался вкупе со Штерном, вмешаться в действия Жукова. Но был отшит. Жуков, хоть и был чином намного ниже Кулика, всего-то комдив, а тот командарм 1-го ранга, но во властности и силе характера ему не уступил. А, потом, в ту же ночь, после того как Жуков поцапался на повышенных тонах с Куликом, последнему позвонил нарком Ворошилов, устроил ему выволочку и отозвал в Москву. Жаловаться по команде, Жуков привычки не имел, скорее, накапал кто-то вроде Мехлиса. Хоть раз, скотина, оказался полезным делу, а не навредил ему. Что хотя бы несколько примиряло с Куликом, так это то, что он оказался среди высших командиров РККА, кто написали письмо Сталину, прося его остановить репрессии в армии. Из песни слов не вы-кинешь, а из жизни – поступков! И такой поступок за маршалом Григорием Ивановичем Куликом имелься! Впрочем, все мы кузнецы нашего собственного счастья! Генерал-майор Ляпин был не настолько глуп и далеко не настолько смел, к огромному сожалению Щер-бакова.
Ну а бригадный комиссар Дубровский, полный тезка генерала армии Павлова, стара-тельно и даже с некоторой изобретательности, сделавшей бы ему честь, применяйся она для куда более полезного дела, повторил Андрею Андреевичу всю ту же набившую оско-мину жвачку про бдительность и необходимость строжайшего поведения и выдержки, да-бы не поддаться на провокации врагов. Щербаков дисциплинированно и безропотно все это выдержал, тем более, что Ляпин, тоже чем-то занятый, просил Дубровского отвезти комбрига в корпус и представить его командованию. Уже при нем Дмитрий Григорьевич позвонил командиру корпуса, заявив, что будут они у него через два с половиной часа. После этого Щербаков прошел в оперативный отдел и в разведотдел армии, где знакомил-ся с поступавшей им информации. И в который уже раз дивился тому, насколько слепы и глухи бывают люди, когда чего-то видеть просто не желают. У разведчиков имелась вся нужная, чтобы предельно насторожиться, информация, но, судя по вялости реакции на-чальника разведотдела, моложавого и энергичного полковника, никого она и ни в чем не убеждала. И даже не настораживала! На вопрос комбрига, посылались ли результаты раз-ведки в округ и выше, полковник ответил просто «А как же! Разумеется, посылались, при-чем все! И будут неуклонно посылаться в дальнейшем!» Дальше спрашивать его о чем-нибудь подобном нужды не было никакой.
Пообедав и перекурив это дело, они отправились с бригадным комиссаром в штаб 6-го мехкорпуса, размещавшегося совсем недалеко, минутах в пятнадцати прогулочного шага. По дороге Дубровский занялся единственно нужным делом, принявшись знакомить Щербакова с местными условиями. Делал он это непринужденно, делясь, порой, весьма и весьма ценными наблюдениями. Был Дубровский хоть и моложав, но очевидно наблюда-телен и цепок. Когда они явились в кабинет командира корпуса генерал-майора Хацкиле-вича, там собрались высшие командиры корпуса и начальники отделов его штаба. Дуб-ровский представил Щербакова, вкратце озвучив его послужной список. А затем уже ко-мандир корпуса представил своему новому начштаба всех присутствующих. Обменяв-шись еще десятком – другим реплик, они удалились с полковником Ковалем в его каби-нет, куда были вызваны начальники служб и отделов штаба. Состоялось их представле-ние. Константиновичу было страшно интересно наблюдать за всем этим. Он-то ведь выяс-нил, что полковник Коваль ТАМ и ТОГДА просто пропал в без вести, как и он сам. Да и начальник разведотдела корпуса майор Яков Эммануилович Бейлис, закончил свою карь-еру в РККА, а может быть и даже скорее всего, и жизнь, тем же…
Но, встряхнув головой, Андрей Андреевич отогнал все эти привязчивые видения. Ему ведь с этими людьми работать! И очень даже плотно! А начальника инженерной службы корпуса Сергея Фаустовича Чепурова и начальника автотранспортной службы майора Ивана Ивановича Владимирова, он пригласил к себе на завтра поутру. Начинать надо было с приведения в божеский вид материальной части корпуса, состав коей выгля-дел весьма и весьма внушительно. С главным медикусом, сиречь начальником корпусной медицинской службы, военврачом 2-го ранга Федором Ефимовичем Осечнюком, странно – не еврей! – он переговорит позже. А вот начальник снабжения ГСМ , капитан Борис Исидорович Гуньков, свой вопрос сколько и какого топлива и смазочных материалов у него имеется, а сколько еще срочно необходимо завезти, получил сразу и в лоб. Но мужик оказался в теме и готов был доложить все вполне обстоятельно. Дела с ГСМ выглядели совсем не так уныло, как ожидал Андрей Андреевич. Хуже оказались дела у начальника бронетанкового снабжения воентехника 1 ранга Ивана Ивановича Моисеева. Ему было приказано до завтрашнего утра в самом пожарном порядке составить список наиболее за-требованных в корпусе запчастей в порядке построения приоритетов: 1. для Т-34 и КВ-1; 2. для БТ-7 и только в третью очередь все остальные. Немногим лучше оказались дела у начальника автотракторного снабжения капитана Антона Федоровича Пеклина. Он полу-чил все то же задание, с ехидно-злым замечанием, что времена покойной и беспечальной службы для них всех безнадежно остались в прошлом. Зато начальник артиллерийского снабжения интендант 3 ранга Николай Филиппович Бояршинов, доложился о своих запа-сах неплохо, но Андрей Андреевич сделал в блокноте пометку, проверить, правда ли ему доложена. И не откладывая. Вранья комбриг терпеть ненавидел и карал за него безо вся-кого удержу, о чем он и поспешил поставить в известность своих подчиненных. И началь-ник отдела тыла подполковник Георгий Маркиянович Холуденев тоже был приглашен на завтра, но уже ввечеру. Ведь все предыдущие товарищи, находились уже в его ведении. Ему за них и ответ держать за всех гамузом и поодиночке. А кроме всего, ему следовало соответствующим образом накрутить хвоста, дабы он начинал сходу и в карьер ловить мышей, не размазывая манную кашу по чистому столу. После передачи оперативной об-становки, Андрей Андреевич позвонил командиру корпуса, договориться бы с ним о ве-черней встрече. Михаил Григорьевич Хацкилевич пригласил комбрига к себе домой, ска-зав, что живет он запросто без семьи, хозяйка на глаза лезть привычки не имеет, погово-рить им точно никто не помешает.
Пока тот разговор с их комкором, надо было озаботиться и собственным размещени-ем. Начинать новую службу с ночлега в помещении штаба у комбрига не было как-то ни-какого желания. Но, зашел дежурный по штабу и спросил, когда у товарища комбрига по-лучится время, чтобы провести его на присмотренную ему квартиру?
- Далеко квартира-то?
Спросил он у капитана с повязкой «Дежурный» на левом рукаве гимнастерки.
- Никак нет, товарищ комбриг! В пяти минутах ходьбы от помещения штаба. Там же рядом и командир корпуса квартируют.
- Ну, тогда идемте, капитан, прямо сейчас! Зачем хорошее дело откладывать?
Тыкать капитану, бывшему старше его возрастом Андрею Андреевичу не захотелось. «Ты» говорят либо очень близкому человеку, либо младшему, ну, или, хотя бы, равному тебе по возрасту. Тыкать старшим – моветон, даже если ты и выше их званием! Те, кто этого вовремя не уразумели, слишком часто начинают выглядеть глупо и неотесанно. На-чальственное «ты» снизу-вверх, у нас принято, как бы освящено обычаем, но и невероятно глупо! Не видеть этого может только слепой, или откровенный дурак!
Звонко процокали каблуками, разминувшись по дороге с комендантским патрулем, возглавлявшимся одним из офицеров корпуса, четко откозыряв друг другу. Патруль знал в лицо капитана и появление в городе нового командира в ранге комбрига не вызвало пере-судов и вопросов. Мало ли кто мог прибыть в корпус. А уже на следующем разводе он бу-дет представлен корпусу и служба потечет обычным и привычным чередом. Квартира, на какую его привели, располагалась в основательном частном, приватном, как здесь говари-вали, доме. По протянутому через забор и улицу на поднятых вверх шестах проводе поле-вого телефона, Андрей Андреевич осознал, что о связи начштаба с коммутатором корпуса уже позаботились. Надо проверить и если все в порядке, не забыть поблагодарить началь-ника огтдела связи. Майора Василия Дементьевича Скворцова, возглавлявшего отдел свя-зи, ему тоже сегодня представляли, но разговор с ним Щербаков отложил на несколько более поздний период, когда выяснит, что и как со связью во всем корпусе. Во дворе их встретила женщина среднего роста. Отменно сухая, но, обладавшая фигурой, еще сохра-нявшей следы былого совершенства светской львицы. Со значительно-строгим выражени-ем ухоженного лица, также сохранившего некоторые остатки былой привлекательности. На приветствие командиров, обыкновенное в этих местах:
- Добрый день!
Она сухо ответила по-польски:
- Дзень добжий, панове официержи!
Щербаков по привычке вздернул подбородок, собираясь уже поправить»Панове» на «товарищи», но вовремя взглянув на спутника-капитана, отставил свое намерение. К тому же Константинович, обитавший в его мозгу, помнил, что перевоспитывать поляков с при-вычного им обращения «пан», очень трудно и долго. Была бы охота! И было бы больше нечего делать! Капитан, выступив вперед, объяснил хозяйке:
- Вот, пани Юстыся, ваш жилец, комбриг Щербаков, Андрей Андреевич!
- Так, розумем!
И немедленно перешла на русский, пусть и с очень сильным польским акцентом:
- Я так розумею, пан комбриг Анджей, вам объяснили в штабе ваших войск, что у меня вы получите крышу и постель с уборкой? Но столоваться и стираться будете где-нибудь у себя!
Андрей Андреевич, хотя ему в корпусе и ничего не объясняли, поспешил утверди-тельно наклонить голову отвечая:
- Так, пани Юстыся!
Полька повернувшись, проследовала в дверь дома первой, полуобернувшись к офи-церам, пригласила:
- Пшепрашем, панове!
Ну, в таких объемах польский Константинович знал с детства, да и более глубоко знал, ведь детство его прошло в деревне Раков, каковая находилась в польской зоне окку-пации с 1920 года. Будучи, помещаясь практически на самой польской границе с СССР, бытовавшей до Освободительного похода. В добротном доме, где все было прибрано, сияя чистотой, хозяйка провела их через большой зал, со стеной прямо перед входом, увешан-ной портретами. В центре предъявляемой всем входящим композиции, имелся портрет польского офицера с погонами полковника:
- Мой муж естем, пулковник Хвостицкий.  Погиб в Бресте!
И указав на портреты двух молодых людей тоже в офицерских френчах и погонах подпоручика и капитана, гордо вымолвила:
- Сыновья, Казимеж и Влад. Зараз в полоне у немцив!
Хорошо хоть не у нас и не в Катыни! – мелькнуло в мозгу у Щербакова, но он лишь наклонил голову, показывая хозяйке, что внимает ей, и вопросительно взглянул на нее. Та, все поняв, ввела их в просторную комнату с огромной полутораспальной металлической кроватью с пружинным матрацем:
- То ваши покои, пан комбриг, располагайтесь. Ванная и туалет в коридоре, мы про-ходили мимо них!
- Я видел, пани, дзенькую !
И хозяйка откланялась, все такая же прямая и несгибаемая хранительница очага и польской гжечности . Печальная и безутешная. Оплакивавшая вновь утраченное величие Польши, впрочем, так и не состоявшееся на деле. Константинович подошел к телефону и предложил капитану:
- Опробуйте и оставьте мне позывные. Тот, покрутив магнето, снял трубку:
- Жук, жук, дай мне телефон дежурного по штабу!
И уже через пару секунд, радостно общался со своим подчиненным, оставленным вместо себя:
- Мы с комбригом пришли на место. Как там у вас?...
И, после паузы, взятой для того чтобы выслушать ответ
- Ага, понял!
Положив трубку, доложил.
- Товарищ комбриг, связь работает нормально! Позывной дежурного на коммутаторе – Жук! Товарищ генерал-майор работу закончил и просил сообщить вам, узнав, что я по-вел вас на квартиру, что готов будет принять вас в любое время вечером, как только вы расположитесь и окажетесь готовы к разговору с ним. Звоните через Жука! Все, кажется! Разрешите быть свободным!
- Будьте, капитан!
После ухода дежурного по штабу, Щербаков взял два полотенца, висевших на спин-ке его кровати и отправился в ванную. Водные процедуры после путешествия - первею-щее дело! Да и побриться ему не мешало нисколько. Уже бреясь, он, вытирая об обрывок газеты свою любимую опасную бритву, подумал, интересно, а в Белостоке централизо-ванная система водоснабжения, или у хозяйки своя котельная. Но никаких признаков ко-тельной и связанного с ней определенных неудобств, он не обнаружил, решив, что снаб-жение водой и теплом в городке все же централизованное. Впрочем, какое ему дело? Главное – все это есть, и он может им пользоваться, не задумываясь. За все платит РККА. Пахнущий тройным одеколоном, он прошел в свою комнату и, закурив, повертел рукоятку магнето. Сняв трубку, бросил в трубку:
Жук? Комбриг Щербаков!
И выслушал немедленный ответ:
- Так точно, товарищ комбриг!
- Соедините меня с квартирой командира корпуса!
- Есть!
На той стороне коротко свершились какие-то таинственные манипуляции, свойст-венные врачам и связистам, и вскоре в трубке аппарата зазвучал приятный баритон ко-мандира корпуса:
- Слушаю вас, комбриг!
- Разрешите к вам сейчас подойти, товарищ генерал-майор!
- Давайте, комбриг, жду вас!
Одевшись, и прихватив с собой планшетку, вышел во двор, направляясь к указанно-му ему капитаном дому. Примерно такой же, как и у хозяйки Щербакова, этот дом был всего лишь третьим подсчету, от усадьбы, где он квартировал. Интересно будет посмот-реть, как в корпусе устроили солдат, потому что офицеры корпуса, по крайней мере, штабные офицеры, устроились, кажется, прекрасно. Командир корпуса встретил его во дворе усадьбы, предложив начать разговор, покуривая на свежем воздухе. Здесь март был гораздо мягче, чем в Москве и весна ощущалась явственно. Находясь, по видимому, в хо-рошем настроении Хацкилевич, пошучивал, рассказав, что его хозяйка вначале, сильно обрадовалась поселению комбрига в дом к пане Юстысе. Обе женщины в прошлом были светскими львицами местного шляхетного бомонда. И до сих пор сводили свои светские счеты. Вот хозяйка комкора и решила, что комбриг ниже званием генерал-майора. А, зна-чит, и ее соперницу советская власть ставит словно бы и ниже чем ее, поскольку к ней по-селили генерал-майора. Пришлось разочаровать женщину, объяснив, что комбриг и гене-рал-майор по званию своему очень близки. Так что и советская власть ставит их, и пани Юлию, и пани Юстысю, примерно в один уровень.
- Да, товарищ генерал-майор, облом получился у вашей хозяйки!
- Послушайте, Андрей Андреевич, давайте станем обращаться друг к другу по имени и отчеству. Меня, например, зовут Михаил Георгиевич. Так оно и человечнее как-то и, на-верное, правильнее. В неофициальной обстановке, когда нет начальствующих лиц, так и во всяком случае! Не находите?
- Нахожу, Михаил Георгиевич. И, со своей стороны, поддерживаю! Даже и с удо-вольствием!
- Вот и прекрасно!
Дальше уже разговор вышел на рельсы, приемлемые для Щербакова на автопилоте. Описав Хацкилевичу московские настроения, Андрей Андреевич плавно перешел к важ-ной для него теме. Пришлось немножко приврать. Нехорошо, конечно. Но если для поль-зы дела, так и что поделаешь?
- В Москве Михаил Георгиевич, я случайно встретил в Генштабе Георгия Констан-тиновича Жукова. Да, да, начальника Генерального штаба…
Поспешил он подтвердить, увидев немного изумленно приподнявшиеся брови Хац-килевича. Тот кивнул:
- Да, помню! Вы, кажется, знакомы? Еще с Халхин Гола?
- Так точно, Михаил Георгиевич! Я командовал там танковым батальоном в бригаде полковника Яковлева и вместо него, смертельно раненого приехал докладывать Жукову о результате нашей атаке на японцев…
- Я так понимаю, Андрей Андреевич, вы мне все это не для того рассказываете, что-бы покрасоваться близким знакомством с начальником Генерального штаба? Почитав ва-ше личное дело и поговорив кое с кем из ваших бывших сослуживцев, составил о вас со-всем иное мнение…
Слегка даже помрачнел лицом командир корпуса. И Щербаков поспешил продол-жить:
- Конечно не для того, Михаил Георгиевич, тем более, что никакого знакомства, тем более близкого с Георгием Константиновичем у меня нет и никогда не было! Просто он, мне кажется, использовал то, что я еду начальником штаба в ваш корпус, чтобы послать вам, а, возможно, и кое-кому еще, информацию, какую не посчитал для себя возможным просто скрывать!
- А почему ж так сложно? Он ведь начальник Генерального штаба! И у него море официальных возможностей?
- Ну, Михаил Георгиевич! А, говорят, евреи все сплошь умные люди! Не разочаро-вывайте подчиненного при первой же встрече!
Несколько даже иронично потянул Андрей Андреевич. Но Хацкилевич отреагировал слишком резко, и, вскинув голову, пронзил взглядом своего начальника штаба, как клин-ком:
- Правильно ли я понял, что это намек на политические обстоятельства?
- Вот и именно, товарищ генерал-майор, вот и именно!
Разговор находился на той острой фазе, когда он мог запросто оборваться, так и не состоявшись. И тогда все, для чего Константинович переселялся в Щербакова, преодолев против потока времени почти семьдесят лет, пошло бы элементарно насмарку. Допускать такого развития событий нельзя было никак:
- Не может он этого делать открыто, не может! Иначе и пост свой утратит, и, скорее всего, свободу! А, может, и саму жизнь! И ровным счетом ничего не изменит! Понимаете?
И уже Хацкилевич, глубоко задумавшись, пробормотал:
- Понимаю!
Весь период конца тридцатых годов генерал жил в СССР и жил не зажмурясь, слу-жил в РККА. Значит и все, что в ней происходило в этот период, должен был знать и ви-деть. И, наверное, понимать! Отменно ведь не глуп был генерал-майор Хацкилевич с рож-дения. Да и жизнь его протекала не в тех обстоятельствах и не в том окружении, какие способны делать человека глупее. Все вокруг способствовало развитию ума и изворотли-вости. Потому и дошло очень быстро до командира корпуса, что не мог Жуков использо-вать официальные каналы, сообщая информацию, практически расходящуюся с принятой на самом верху линией. Но, понимая всю ублюдочность и вредность этой вот принятой линии, начальник генерального штаба мог использовать один только один способ для пе-редачи нужной, по его мнению, информации в войска. Тем командирам, кто сможет все понять и принять меры. И этот способ – беседы с лично ему знакомыми командирами, на-правляющимися с назначением в те самые части и соединения. Вот
Щербаков, когда-то показавшийся Жукову честным, достойным и смелым и оказался среди них! Подобная мотивация была вполне убедительна и приемлема для Хацкилевича. А что до опасности подобных действий, так кто ж его знает, что опаснее: оставаться перед лицом смертельного врага не готовым к его внезапному нападению, или пытаться к нему подготовиться, рискуя гневом сверху и повышенным вниманием НКВД. Во втором вари-анте, как казалось Михаилу Георгиевичу, у них все же были шансы, тогда как в первом их просто не окажется никаких. В отличие от Константиновича, царившего в мозгах Щерба-кова, своего будущего в случае, когда события пойдут по пути безвольного ожидания дей-ствий, бешено готовящегося к войне врага, Хацкилевич, конечно же, не знал. Не дано это смертному, будь он даже трижды генерал и четырежды еврей! Но, наверное, имелось у него какое-то предчувствие. Посещает оно иных людей, небезразличных Фортуне, пред-вещая им судьбу. Поэтому-то, Михаил Георгиевич, без сколь-нибудь продолжительных колебаний и сомнений, и выбрал второй вариант поведения, решив довериться своему но-вому начальнику штаба.
И Андрей Андреевич изложил давно уже продуманную и предельно уточненную Константиновичем версию его разговора с Жуковым. Югославская кампания Вермахта, отсрочившая более чем на месяц нападение Германии на СССР, еще не началась, она только планировалась и готовилась . Поэтому приходилось обращаться не к очевидному чрезмерному накоплению Гитлером своих мобильных сил, главной ударной мощи совре-менной войны, на советско-германской границе. И к данным внешней разведки, выдавая за них детальное знание всей последовательности первых шагов войны, Константинови-чем.
Андрей Андреевич в деталях рассказал, как прошли они в кабинете Жукова к круп-номасштабной карте западной части СССР без нанесенной на нее оперативной и страте-гической обстановки. Просто к топографической карт местности очень крупного масшта-ба. И как Георгий Константинович, вооружившись указкой жирными крупными мазками описал ход подготовки войны против СССР и предсказал, что из этого последует. По мне-нию Жукова, отражавшему его уровень осведомленности о планах противника, а немцев он уже никак иначе и не называл, Германия произведет сосредоточение своих ударных групп против войск СССР, находящихся на советско-германской границе уже в мае – на-чале июня сего года. Для ЗапОВО было важным то, что немцы намечают сосредоточить одну свою ударную танковую группу, 2-ю, под командованием генерала-полковника Гу-дериана, против Бреста, а еще одну, 3-ю, возглавленную генералом-полковником Готом, в районе Сувалок, напротив Гродно. Все это, по мнению Жукова, означает, что немцы на-мерены первым же ударом этих танковых групп, отсечь и окружить войска трех наших армий, 3-й, 10-й и 4-й, сосредоточенные в Белостокском выступе. Затем разгромить их си-лами своих пехотных дивизий и продолжать далее свое наступление в общем направлении на Минск, надвигаясь на него, по-прежнему, двумя клиньями. Угрожая нашим войскам, находящимся западнее Минска и в окрестностях самого Минска полным окружением и разгромом. Нечто подобное он уже демонстрировал во время штабной игры зимой этого года, когда легко, красиво и убедительно разгромил, в штабной стратегической игре на картах, войска генерала-армии Павлова, находившиеся примерно в той же конфигурации, что и сейчас. А ведь тогда нельзя было никак учесть то фирменное блюдо, какое Вермахт всегда предлагал своим противникам по блицкригу, и в Польше и во Франции и в Греции. Щербаков мог бы к этому добавить, и в КСХС . Но говорить об этом еще не свершив-шемся ЗДЕСЬ событии, как о факте, было совершенно преждевременно и неуместно. Речь идет о полном господстве Люфтваффе над полем боя и всеми прифронтовыми коммуни-кациями противника. А оно неизбежно будет достигнуто немцами и в войне с нами. Про-сто потому, что мы ничего не предпринимаем против этого, а сосредоточили всю свою авиацию в непосредственной близости к линии возможного конфликта, фактически под-ставив ее под первый же удар Люфтваффе, который обещал оказаться ударом поистине ужасающей силы.
- Но как же, почему не убрать из слишком выдвинутых к границе мест сосредоточе-ния хотя бы авиацию?
Уже заболевая этой воистину все подавляющей идеей и сильно понизив голос, спро-сил комкор.
- Для этого надо, чтобы Хозяин поменял свою основополагающую политическую ус-тановку о том, что война в этом году не начнется, а состоится лишь в будущем году, после того, как Германия разберется с Великобританией, совершив высадку на острова!
- И есть сведения, что такая высадка готовиться?
- Есть и очень убедительные! Даже название операции известно – Зеелёве – Морской лев по-немецки. Но также имеются сведения, что вся эта подготовка идет только в виде показухи, и ведется исключительно для введения в заблуждение руководства СССР!
- И нет никакой возможности убедить в этом Хозяина?
- Георгий Константинович, насколько я понял, пробовал, причем неоднократно, но – неудачно! Хозяину кажется, что он слишком хорошо изучил и прекрасно понимает Гитле-ра! А вы знаете, что в этом случае любые аргументы в обратном направлении становятся неубедительными!
- А вы не боитесь делать столь открытые заявления Андрей Андреевич? Ведь мы с вами едва знакомы!
- Это правда Михаил Георгиевич, действительно едва знакомы. Но, как вы понимае-те, я, прежде чем ехать сюда, навел справки у людей неплохо вас знающих. И с теми, кто знал вас в Гражданскую, и с теми, кто с вами служил, особенно после 37-го года. Не ста-нем, я думаю, уточнять о ком именно идет речь?
- Хорошо, не станем. Но все равно, ваше поведение, Андрей Андреевич, мне пред-ставляется очень и очень смелым!
На улице рано темнело, начинало потягивать морозцем. Что поделаешь? Март месяц! Там, на Дальнем Востоке, сейчас, небось, время больших снежных вьюг. Они, не сговари-ваясь, закурили еще по папиросе. И продолжили свой разговор все также сидя на скамееч-ке. Длинная стена большого дома, никому не позволяла подойти к ним незамеченным, а двойные, по зимнему, окна, гарантировали от подслушивания изнутри дома. Аппаратура же подслушивания в НКВД СССР станет использоваться намного позже, когда и сами на-родные комиссариаты уже исчезнут, сменившись нормальными министерствами, а НКВД станет МГБ, еще позже, когда превратиться в КГБ. Говорить им можно было совершенно покойно. И Андрей Андреевич честно ответил на последнее замечание Хацкилевича:
- Наверное, Михаил Георгиевич, даже более чем наверное! Но и подумайте сами, се-мьи у меня нет, погибла. Чего мне терять? И чего бояться? НКВД? Не предполагаю попа-дать к ним живым. Того, что накажут по команде за ослушание? Так сильнее чем накажут немцы, когда начнут ударив по нам, неподготовленным, думаю, уже не накажешь!
- А почему вы не обратились к тем, кто выше нашего звена, в округе, или, хотя бы в армии?
- В округе? К кому? Ко всего боящемуся Климовских? Или к повторяющему, как «Попка», все программные пункты, пришедших из Москвы директив, Фоминых? Зачем? Чтобы сразу и непосредственно столкнуться с НКВД, так ничего и не добившись. Покор-но благодарю, Михаил Георгиевич! Шкурой рискнуть готов! Но только если намечается польза для дела! А так просто ради принципа, или спортивного интереса – ни-ни! Прости-те, Михаил Георгиевич, но, мне показалось, что наш командующий округом Павлов, не-взирая на всю высоту звания генерала армии, так и остался по своему кругозору команди-ром бригады, не более того!
- Ну, а командарм Голубев?
- Константин Дмитриевич показался мне человеком интересным, но он куда-то пре-дельно спешил, всего лишь перекинувшись со мной парой фраз. Не было даже и единого шанса присмотреться к человеку, хотя и о нем я справки, разумеется, наводил. Да и Геор-гий Константинович рекомендовал его как крепкого командира армейского уровня.
- Что? Так и сказал: «крепкий командир армейского уровня»?
- Так и сказал! А что?
- Да ничего, Андрей Андреевич! Узнаю Георгия Константиновича, все также конкре-тен в характеристиках людей! – я ведь с ним тоже служил вместе!
- Ну а начштаба?
- Ляпин? Показался мне службистом чистой воды, не способным даже на анализ то-го, что поступает свыше. Готовый его только исполнять от точки до точки!
- Что ж! Довольно метко! Хотя и не лицеприятно для вашего непосредственного на-чальника.
- Бросьте Михаил Георгиевич, в том, что случиться здесь уже этим летом, мы оста-немся одни, если вы, конечно, не найдете дорожки к генералу Голубеву.
- Этим летом?
- Да, уважаемый, именно этим летом! Георгий Константинович намекнул, что в пла-нах у Гитлера атаковать нас где-то в самой начале третьей декады июня. И есть источники называющие конкретную дату начала войны – 22 июня! Раннее утро.
Андрей Андреевич промолчал о том, что первоначально план «Барбаросса» преду-сматривал датой нападения на СССР 15 мая 1941 года. Но волей обстоятельств, назреет необходимость у Гитлера разобраться с непокорными сербами, немцы вынуждены будут отложить ее на 22 июня. Это было существенно вообще, для понимания всей сути войны, но совершенно не существенно в частности. Здесь важно было то, что к началу операции войска окажутся в районах сосредоточения, а их матчасть будет соответствующим обра-зом отремонтирована. Солдатам же дадут отдохнуть. За этим в Вермахте бдили, и очень строго, к тому же! Незачем было  влезать в дополнительные разъяснения, засерая мозги собеседника, совершенно не нужной для дела, избыточной информацией.
Как бы предохранительные пробки у генерал-майора не погорели! – беспокоился Константинович в голове Щербакова. Самое то – поиметь командира корпуса шизофрени-ком, перед самым началом боевых действий. Но только болевой барьер психики Хацкиле-вича оказался гораздо более высоким, нежели опасался Константинович. И свой следую-щий вопрос генерал задал вполне деловито:
- Давайте продолжим, Андрей Андреевич то, о чем говорил вам Жуков. Остальное, полагаю, сможем обсудить и несколько позже! Значит 22 июня, говорите? Та-а-ак! Это ж день летнего равноденствия! И что предлагает Георгий Константинович?
Андрей Андреевич начал излагать то, что могло стать решением вопроса по его мне-нию и по мнению настоящих военных специалистов, не раз на памяти Константиновича погружавшихся в эту тему ретроспективой.
Конечно, наилучшим решением был бы отвод основных сил РККА с линии госгра-ницы новой, на госграницу старую. И занятие укрепрайонов там существующих, при ус-ловии их спешной модернизации и заблаговременного обживания. А всю территорию, ос-вобожденную от поляков в Освободительном походе, сделать предпольем линии обороны, населив ее мелкими группами бойцов, ориентированными и специально натасканными на диверсионно-разведывательную деятельность. Чтобы они, оседлав коммуникации врага, приняли на себя нежнейшую заботу о его снабжении, ведя против них самостоятельную борьбу и апеллируя к армейской и дальней авиации. А всю эту авиацию вывести из при-граничных аэродромов, выводя из-под первого удара и использовать не парами - звенья-ми, как это делали иные стратеги во время войны, а полками, как минимум эскадрильями. У немецких пилотов огромное превосходство в опыте и тактическом умении, придется, пока не вырастим своих пилотов, брать их числом. Да и их «мессера» намного лучше на-ших «ишаков» и «чаек» . А новые самолеты ЛаГГи и Яки в действующие части посту-пать еще только начали. Но самолетов у нас намного больше. Вот и надо, покамест, нем-чуру числом давить, пока не выучим, уже воюя, качественных летчиков и не предоставим им всем качественную технику, не хуже, чем у врага!
Частям же непосредственного прикрытия границы, оставив их на своих местах лишь самый необходимый минимум, должно было быть предложено оседлывая узловые пункты и тормозя на них разгон немецкого наступления, постепенно отступать на занятые и гото-вящиеся к упорной обороне укрепрайоны по старой госгранице. А в том случае, когда немцы, воевать же те умеют и опыт у них гигантский, всю Европу под себя нагнули! – смогут их отрезать от директорий отступления, рассредотачиваясь уходить в леса, исчер-пав ресурсы обороны вверенных им узлов. И превращаться в такие же диверсионные группы, оперирующие на коммуникациях немцев.
Наши новые танки Т-34 и КВ намного лучше немецких, тем с ними просто нечем бо-роться. А из старых с ними способны тягаться в открытом бою только БТ-7. Вот и следует отремонтировать все Т-34, КВ-1 и 2 и все БТ-7. И использовать их как подвижный резерв, для устранения неизбежных прорывов линии укреплений, обильно прикрывая их авиаци-ей. А БТ-5, БТ-2, Т-26, Т-28, Т-35 и СМК взяв с них то, что можно использовать как зап-части для оставшихся в строю танков, зарывать на танкоопасных направлениях, тщатель-но маскируя. Превращать их в неподвижные опорные точки, оставляя там только стрелков и заряжающих, а всех механиков, кого не разберут действующие экипажи отправлять в тыл. Танковые части, мы, надо полагать, формировать еще будем. Вот там их как найдем! И использовать танки надо осторожнее, помня, что у немцев намного больше передового опыта последних войн. Не маленькими группами, а крупными соединениями, не стесняясь создавать численное преимущество в локальных местах! Ведь на этом простецком прин-ципе вся военная стратегия зиждится и держится!
Но сделать этого нам снова не позволят сверху – противоречит сразу по трем пунк-там, основополагающей директиве: «Воевать на чужой территории, могучим ударом и ма-лой кровью»! Эх, мать их за ногу и потные ноги им всем в рот! – знали бы, сколько крови заберет у РККА это дурацкое утверждение. Хорошо еще, после кровавого опыта финской, намного реже эту дурь с высоких трибун повторять стали! Но и не отменили же ее совсем!
Вот Георгий Константинович и понимает, что сделать то, что надо сделать бы по-настоящему, нам не позволят свои высшие инстанции. Надо хотя бы насколько это воз-можно, уменьшить вред от вмешательства не профессионалов-политиков в военное дело! Вспомните 20-й год и советско-польскую войну, каковая могла завершиться советизацией Польши, а закончилась потерей исконно русских земель на Украине и в Белоруссии!
Тут Хацкилевич, глубоко затянувшись папиросой, так что ее огонек довольно таки явственно высветило его умное волевое лицо, слегка раздраженно и нервно прервал плав-но текший до сих пор доклад Андрея Андреевича, если, конечно, это можно назвать док-ладом:
- Давайте договоримся, Андрей Андреевич, не касаться этой скользкой темы! Скользкой и опасной! Уж слишком хорошо я помню, как многие, кто хоть чего-то мог знать и помнить с тех самых пор исчезали навсегда, причем, совсем-совсем недавно! хо-рошо?
Однако, прихватило генерал-майора, пронеслось в голове Андрея Андреевича. Ну, как же! Он ведь участник тех событий! Служил на взводе в первой конной, у Буденного! Тогда понятно!
- Понимаю, Михаил Георгиевич! Понимаю и принимаю!
- Так чего же ждет генерал армии от нас, Андрей Андреевич?
- Я понял так, что нам предлагается заниматься обучением войск. Плотным и непо-средственным. Учить так, чтобы, оказавшись в обороне или окружении, они не терялись, а понимая что им следует делать, толково и спокойно исполняли свой долг!
- Ну, это и без его указаний наша с вами прямая обязанность! Не ново!
- А скажите, Михаил Георгиевич, сколько часов ваши танкисты провели в танках на полигоне, обучаясь вождению и стрельбе? А также ведению боя в составе группы? Вы-ручке и взаимной помощи? Много?
- Боюсь, как и во всей РККА, часов по пять – пять с половиной!
- Вот-вот! А надо, чтобы хотя бы часов по 100, лучше 200 – 250. Не забывайте – им воевать против танкистов, растоптавших Польшу, Францию и Грецию. Не считая всякой европейской мелочи! Всяких там Люксембургов, Бельгий, Нидерландов, Даний и Чехий со Словакиями. Ну и с прочими географическими недоразумениями! Нет?
- Как же нет, если да! И что предлагается?
- Добывая горючее и боеприпасы где только можно и сколько можно самыми исте-рическими темпами вести их обучение. И в последний момент осуществить передислока-цию своих соединений и частей на исходные позиции для первых контрударов по насту-пающим немцам.
- Куда конкретно, если не секрет?
- Секретов у нас с вами быть не может! А вот от многих иных это должно быть сек-ретом. И полной неожиданностью для немцев!
- Так! Примерно понятно! Когда сможете доложить свои предположения о наиболее вероятных действиях немцев и наших контрдействиях? Это первый вопрос. А второй – как быть с планом прикрытия госграницы, каковой лежит у вас в сейфе?
- Не мои предположения о возможных действиях немцев, а предположения гене-рального штаба по наиболее вероятному поведению противника сразу после нападения на СССР, смогу доложить вам уже завтра! Сами понимаете – нужна карта, дабы говорить предметно, а не растекаться мыслью по древу!
- Понимаю и принимаю! А второй вопрос?
- Георгий Константинович на такой же вопрос с моей стороны только усмехнулся, сказав, сходите с ним до ветру! Больше он ни на что не годится!
- Почему?
- Я так понял, что составители этого плана, а он составлялся Генштабом еще до Жу-кова, исходили из того, что атакованы мы будем противником на всем протяжении гос-границы, едва ли не при однородном распределении войск по всей ее недюжинной длине. Но все предыдущие кампании Вермахта убедительно показали – так сейчас не воюют! Надо выяснять, где и на каком направлении сосредотачиваются подвижные соединения противника, приготовившись к прыжку. Чем выяснять, тоже понятно – разведкой! И пре-дельно надежно перекрывать эти направления. Чем мы с вами завтра и займемся, по от-ношению к, по крайней мере, одной подвижной группе немцев!
- Логично! Что ж, завтра и посмотрим, конкретно, на карте.
Поняв, что до завтра этот вопрос отставлен комкору надо еще подумать и покрутить у себя в уме все эти мысли и идеи, Андрей Андреевич перешел к иным вопросам:
- Скажите, Михаил Георгиевич, ваш заместитель по политической части, он человек надежный?
- Саул Абрамович? Более чем! И не потому что он еврей!
Поспешил генерал откреститься от возможного упрека в том, что потворствует «сво-им»:
- А потому что сам исповедует, и даже однажды уже развивал передо мной, подоб-ные мысли. А в свои политдонесения вносит правку с моих слов, дабы не выглядели уж совсем беззубыми, содержали хотя бы какие-нибудь недостатки. Примерно также могу охарактеризовать и моего зама по строевой, полковника Дмитрия Григорьевича Кононо-вича. Профессионально грамотен, опытен. Повоевал, командуя батальоном, а потом и полком на Зимней войне. Смел и решителен.
- Это прекрасно! А что вы скажете о заместителе по технической части? Ему сейчас работенки будет, повыше крыши!
- Полковник Григорий Григорьевич Ветлицын специалист технически очень грамот-ный. В армию пришел после Киевского политеха. Умен и энергичен. Думаю – человек на своем месте!
- Ну и чудненько! Мне ведь завтра с ними беседовать, вот и хотелось знать ваше мнение по пово
В это время от калитки во двор отделилась, темная в наступившей тьме подкрады-вающегося вечера, фигура человека, проследовав во двор. Быстро сунув руку во внутрен-ний карман шинели, Андрей Андреевич достал свой маузер и взвел курок, приготовив-шись к немедленному действию. Оттолкнув генерала, уйти самому с директории стрель-бы, открыв огонь по приближающемуся супостату. Холодный металлический щелчок курка, был расслышан и правильно понят, вошедшим во двор. Он немедленно подал го-лос, понимая, что с попыткой подойти еще ближе, не назвав себя, может статься предель-но опасным даже и для жизни:
- Михаил Георгиевич, это я, Эйтингтон!
- Успокойтесь, Андрей Андреевич, это мой замполит!
И уже Эйтингтону:
- Идите сюда Саул Абрамович, познакомьтесь с нашим новым начальником штаба!
- Для того и пришел!
Заявил подошедший, входя в световой прямоугольник, отбрасываемый окном дома, где была квартира их комкора. А сам генерал-майор, представив их друг к другу, протянул руку к маузеру Щербакова:
- Позволите, Андрей Андреевич?
- Да, да, конечно!
- Откуда такая решительность намерений, Андрей Андреевич?
С легкой усмешкой поинтересовался бригадный комиссар, с таким же, как у Щерба-кова, только рубиновым, ромбом в петлице и большой красной звездой на обоих рукавах шинели. Высокий и худой он имел вид классического еврея-хасида , кажется, приклей ему на виски пейсы , бороду, напяль на голову их черный котелок и натяни вместо шине-ли черный лапсердак  и готов хасид. И часто-часто кланяться ему, как китайскому бол-ванчику молясь в синагоге с черной полотняной ермолкой  на голове. Засунув в рот па-пиросу, бригадный комиссар потянулся к Андрею Андреевичу прикурить, одновременно спрашивая:
- Откуда такая нервность и готовность встретить неприятность, Андрей Андреевич?
- До перевода сюда служил на Дальнем Востоке, а там, знаете ли, случалось всякое! Да и у вас, слыхал я, нет-нет, а бандиты-то и пошалят! Или неправильно меня ориентиро-вали в штабе округа?
- Правильно, конечно! Только это в дальних селах и в лесу, где нет ни советской вла-сти, ни милиции, ни электричества. А здесь, посреди такого скопления войск? Полагаю, это нереально!
- Думаю, Саул Абрамович, напрасно полагаете! Я, будучи еще лейтенантом и стар-леем командовал группой разведчиков. Мы тогда такие штуки проворачивали… Впрочем, баба я не здешняя, а вы кавалер местный – вам виднее!
Генерал-майор в это время вертел в руках маузер:
- Любите оружие Андрей Андреевич?
- Грешен, Михаил Георгиевич, люблю!
- Знатный маузер, на 9 мм патрон от «Парабеллума», убойный и мощный. Да еще и на 20 мм магазин с переключателем режима огня. Считай пистолет-пулемет!
И уже чисто одобрительно добавил:
- Понимаете Андрей Андреевич что и к чему!
- Стараюсь.
Маузер без особого интереса осмотрел и Эйтингтон и возвращая его владельцу, от-метил:
- А я вот, поверите ли? – всю жизнь в армии, а любви к оружию не испытываю ника-кой. Железо и железо!
- Ну, это как кому!
Отреагировал Хацкилевич:
- Вы, Саул Абрамович, ко мне по делу?
- Нет, Михаил Георгиевич, я не к вам! Шел вот к Андрею Андреевичу, переговорить с ним хотел. А его на квартире и не оказалось. Я прикинул, куда бы ему в первый же день стопы свои направлять? И решил – к вам пошел! Вот и я сюда же! Не помешаю?
- Нет, Саул Абрамович, не помешаете!
- Ну и славненько! Какими там ветрами Андрей Андреевич к нам из Москвы веет?
- Не слишком теплыми, Саул Абрамович! Удивлены?
- Отнюдь, Андрей Андреевич, отнюдь!
В это время на улицу вышла хозяйка у коей, как оказалось, имелась договоренность с генерал-майором:
- Пшепрашем панов официержей у помешканне пить гербату!
Когда она скрылась в двери, зябко поправляя теплую шубку на плечах, командиры направились ей вслед, безобидно и довольно таки весело перешучиваясь. Задал тон Эй-тингтон:
- Чай не водка – много не выпьешь!
- Не беспокойтесь, Саул Абрамович, такого алкоголика как вы у меня всегда найдет-ся чем угостить, что называется, по профилю. Достал по случаю коньяку «Двин». Посма-куем с чайком и под хозяйские бисквиты.
- А я из Москвы везу ямайский ром! Зело душист, ароматен и вкусен, особенно с ча-ем!
Подал голос Андрей Андреевич.
- А мне…, а я… А сейчас как наподдам вам обоим!
К месту вспомнил детский анекдот Эйтингтон, все же доставая из своей полевой сумки сверток. Щербаков, обладавший тонким нюхом, готов был поклясться, что там шо-колад и марципаны. Хитрый еврей, похоже, тоже все предвидел. Шумно разделись в объ-емистой прихожей, напоминавшей Андрею Андреевичу прихожую в доме его квартирной хозяйки. Пани Юлия действительно напекла бисквитов и изготовила чудный чай, предло-жив его пить из великолепного китайского сервиза, коему, с видом знатока, немедленно отвесил комплимент Щербаков:
- О, пани, какая тонкая работа. Сквозь них, должно, свет виден. Не так ли? Я пола-гаю, династия Минь! Видит Бог, она самая!
- Так ест, пан комбриг, так ест!
- Пожалуйста, по имени пани Юлия, Андрей. Всегда приятно, когда пенькные  пани зовут тебя по имени. Кажешься себе самому еще молодым!
- Так вы же еще и не стары, пан Анджей!
- Будем думать пани Юлия, что вам виднее!
- Так, так!
Убедительно заверяла полька, выставляя на стол фужеры под коньяк и под ром. Ве-чер в этой пожондной кумпании  становился томным…
Впрочем, долго они не засиделись, весело беседуя и с удовольствием поглощая конь-як ром и чай под отличные бисквиты хозяйки и шоколад с марципанами бригадного ко-миссара. Ближе к 22 часам комбриг и бригадный комиссар засобирались по домам, ибо следующий день, как и все остальные, впрочем, обещал для них быть рабочим. По пути Эйтингтон и завел разговор, ради коего сегодня он и искал комбрига:
- Вы ведь, будучи в Москве, Андрей Андреевич, заходили в Генштаб, да и в штабе округа побывали совсем недавно. Что там говорят и думают, о предстоящей нам в скором будущем войне?
- Ого! Откуда такие настроения, Саул Абрамович?
- Я, Андрей Андреевич, человек, как вы, наверное, уже поняли, сугубо не армейский, цивильный. Но привычку анализировать поступающую информацию, изыскивая полезные для себя подсказки, завел уже очень и очень давно. Как, впрочем, и привычку ходить на допросы по горячим следам, изловленных нашими погранцами, с соседних погранзастав, контрабандистов.
- И что? Простите, что пользуюсь вашей национальной тактикой ответа вопросом на вопрос, но жутко интересно!
Отреагировал Щербаков, коему этот невоенный замполит-еврей становился все бо-лее и более интересным. Так тоже бывает, особенно когда совершенно свежий и никак не задействованный в прошлых разговорах, человек, неожиданно и абсолютно точно попада-ет в тему.
- Эти пронырливые контрабандисты все больше простые поляки и белорусы, евреев в контрабандистах совсем не осталось, только перебежчики, все в один голос поют, что немцы строят близ нашей границы инфраструктуру, рассчитанную на дислоцирование го-раздо более крупных воинских соединений, чем те, какие там находятся сейчас. Готовят полевые фортификационные районы и опорные пункты. Строят казармы и временное жи-лье для солдат и офицеров, строят рокадные дороги . Оно, конечно, и на случай обороны дело не лишнее! Только я еврей, Андрей Андреевич и побеседовал со многими и многими соотечественниками-перебежчиками, побывавшими под Гитлером, или удиравшими от него! Когда обращаешься к людям на иврите, да еще и внешность имеешь чисто еврей-скую, они, знаете ли, склонны говорить с вами намного более откровенно, даже, невзирая на ваш начальственный ромб в петлице и звезды на рукавах. Как и на почтительное обра-щение к вам: - «Товарищ бригадный комиссар».
- Согласен с вами. И что?
- Так вот они мне рассказали, что такое Гитлер и его нацизм и что они творят в Ев-ропе под видом «Нового порядка»! И любым успокаивающим утверждениям фюрера я сейчас совсем не верю. Я убежден, что он готовит войну с нами, не дожидаясь падения Великобритании! Полагаете не так?
- Нет, Саул Абрамович, как раз полагаю, что именно так! И даже имею сведения, что нападут они не позже нынешнего лета!
Решил приоткрыться Андрей Андреевич, тем более, что характеристики на Эйтинг-тона он получил самые наилучшие. А ведь, направляясь сюда, он даже и надеяться на то, что замполит окажется его союзником, не смел. Уж слишком по иному выстраивались все их функции в РККА к данному моменту времени. Эйтинген же, услышав реакцию Щерба-кова, тоже, казалось, обрадовался:
- Ого! Даже имеете сведения! Откуда, если не секрет?
- Вообще-то секрет, но не от вас! Из Генерального штаба!
- Так что? Можем мы скоро ожидать изменения официальной линии политического руководства?
- Нет, Саул Абрамович, на это можете даже и не рассчитывать! Такого изменения не будет! Более того, нынешняя паранойя с бдительностью и требованиями с пеной у рта «не поддаваться на провокации», будет только нарастать с приближением часа «Ч». Работать нам придется в этих конкретных условиях! Зато могу вам сообщить очень надежно уста-новленный день и час начала войны!
- Да, да!
- 22 июня, четыре часа утра по Москве! Сведения переданы мне по секрету, прошу на меня не ссылаться. А вот готовиться нам надо именно к этому сроку!
- Я уже понял Андрей Андреевич и рад тому, что вы пришли к нам на начальника штаба. Полковник Коваль человек не плохой, но, простите, близорукий. И слишком про-фессионально зашоренный! Но, если к делу, что потребуется от меня?
- Политическое и партийное прикрытие той деятельности, какую развернем в корпу-се и армии мы с Михаилом Георгиевичем. И нейтрализация до времени корпусных особи-стов. Они ведь на вас выходят гораздо проще, чем на нас с комкором!
- Это понятно! А если не получится, тогда что?
- Доложите мне, а я уже приму меры!
- Какие, если не секрет, Андрей Андреевич?
- Соответствующие, Саул Абрамович, исключительно соответствующие! Но и доста-точные тоже!
Бригадный комиссар с уважением осмотрел комбрига, вымолвив только:
- Уважаю, Андрей Андреевич! Это – уважаю!
Они уже дошли до квартиры Щербакова и поговорив еще минут пятнадцать – два-дцать, расстались, крепко пожав друг другу руки. Этим вечером Андрей Андреевич отхо-дил ко сну без уже привычного ему чувства горечи, за бездарно потраченный день. Еще один! Эти вечерние посиделки с комкором и общение с его замполитом, показали ему, что не все еще потеряно...

БЕЛОСТОК, штаб мехкорпуса.
А уже со следующего утра началась настоящая запарка. Весь учебный план механи-зированного корпуса, был в корне переделан. Только бегом, умываясь собственным по-том, стали перемещаться все снабженцы корпуса и всех его соединений и частей. Надо было, как угодно и где угодно, добывать чертову уйму запчастей и дефицитных деталей для многочисленных танков и машин корпуса. Выпрашивать, вытребовать, выменивать! Андрей Андреевич не поленился добраться до помощников по технической части обоих командиров танковых дивизий корпуса, заставив забегать в режиме non-stop и их. И, ко-нечно же, вызвав к себе начальников штабов дивизий, полковников Дмитрия Дмитриеви-ча Бахметьева и Семена Алексеевича Мухина, он сразу, с места в карьер, сообщил и им необходимое ускорение. В иное время он нашел бы время побеседовать с Бахметьевым по поводу его бесспорного дворянского происхождения и его предков. Сейчас же, времени ему не хватало часов по 8 – 10 в день. Где уж тут выкраивать время для разговоров, даже и минутки малой не найдешь. Еще перед тем, как погрузиться в учебу своего соединения, он предметно, у карты, обсудил планы его действия при наиболее вероятном начале войны, избрав для противодействия агрессии «северный вариант» – действия против третьей тан-ковой группы немцев, танков генерала Гота. «Южный», против Гудериана, был, конечно, намного предпочтительнее для другого менее искушенного взора, ибо его танковый клин устремлялся от Бреста почти прямо к Минску. Но Хацкилевич сказал, что командующего 4-й армии занимавшей там позиции, генерала-майора Александра Андреевича Коробко, он знал очень плохо и договориться с ним о действиях в полосе его армии, рассчитывал слабо. Как это ни печально, но и с аргументами подобного плана им приходилось считать-ся очень и очень. А еще комбриг убедил всех, что смысловая нагрузка на обходящие ма-невренные действия танковой группы Германа Гота, сосредотачивавшейся в районе Сува-лок и нацеленной на Вильнюс, а потом, развернувшись с юга на север, отвесно на Моло-дечно и Минск, через Ошмяны, возлагается намного большая.
Вот она, неофициальность мероприятий! С командармом-4 им приходилось играть в темную. Зато генерала-лейтенанта Василия Ивановича Кузнецова, командующего дисло-цировавшейся севернее 3-й армией, он знал отменно, служил некогда под его началом и договориться с ним надеялся очень твердо. Пока же, вначале Михаил Георгиевич, а позже уже они вместе с Андреем Андреевичем, провели длительные переговоры с начальником их собственной 10-й армии Константином Дмитриевичем Голубевым и тот, согласившись с их соображениями, принялся им подыгрывать, вынужденный соблюдать еще большую осторожность, чем Хацкилевич со Щербаковым. Те были единомышленниками и зампо-лита имели в единомышленниках, а у Голубева ситуация была иной. У него и начальник штаба армии, генерал-майор Ляпин и член Военного совета армии бригадный комиссар Дубровский, твердо намеревались исполнять руководящие директивы Москвы, не допус-кая никакой самодеятельности. Может позже, когда приготовления немцев станут всем очевидны, но не теперь.
И с этим было ничего не поделать, надо было обходиться тем, что у них имелось, на-деясь, что подобный разговор Жуков имел не с одним лишь Андреем Андреевичем. впро-чем, это Хацкилевич мог утешаться этой надеждой, поскольку Щербаков точно знал, что таких разговоров Жуков ни с кем и никогда не вел. Да и с ним, собственно, об этом никто не говорил. Но кое-что делаться уже начало! Безбожно мало по сравнению с тем, что сле-довало бы сделать на самом деле, конечно. Но хотя бы что-то!
После этого, подготовка войск к военным действиям, стало самой непосредственной и самодовлеющей заботой Андрея Андреевича, как и разработок конкретных планов вы-движения корпуса на исходные позиции непосредственно перед началом боевых дейст-вий. И общая подготовка марша. Ему пришлось, прихватив с собой охрану, выехать на рекогносцировку дорог и особенно мостов по пути будущего выдвижения корпуса. При этом имели они короткий огневой контакт то ли с поляками, бегающими по лесам, то ли с немецкими агентами. Впрочем, второе было очень маловероятно. Немцы еще не присту-пили к широкой заброске своей агентуры и диверсантов на территорию СССР. Это они примутся очень активно делать, начиная с конца мая этого года. Дороги были просмотре-ны, те мосты, какие нуждались в спешном ремонте, установлены. Хронометризация воз-можных перемещений проведена. И, что окажется невероятно важно, заранее намечены места укрытия войск в период их перемещения от наблюдения с воздуха.
Комкор в это время частенько бывал в штабе генерал-лейтенанта Кузнецова, догова-риваясь с ним о совместных действиях против танковой группы Гота. Тот, кажется, про-никся беспокойством Хацкилевича и Щербакова, тем более, что по прошлой совместной службе знал генерал-майора за толкового, вдумчивого и распорядительного командира. Процесс учений тек своим собственным чередом. Приступив к отправлению обязанностей начальника штаба 6-го мехкорпуса, комбриг Щербаков собрал всех командиров полков и батальонов стрелковых подразделений, предложив им накоротке пройти курс поведения в бою, каковому им предстоит обучить впоследствии и своих бойцов. Когда эта учеба за-вертелась, Андрей Андреевич собрал у себя командиров танковых дивизий, полков и ба-тальонов, требуя от них заняться спешным и всенепременным обучением экипажей. Еще ранее он распорядился спешно и немедленно произвести осмотр всех танков корпуса, на предмет выяснения их готовности к бою и маршу. И немедленно определить в срочную починку те машины, какие можно отремонтировать, сообщив, сколько из них и каких ре-монту не подлежат совсем. Эти танки предполагалось оттащить на позиции стрелковой дивизии, защищавшей Белосток, превратив их там в неподвижные и хорошо замаскиро-ванные огневые точки.
Обучению у танкистов подлежали, в первую очередь, механики-водители и коман-диры танков. Для этого Андрей Андреевич вначале принял зачет у командиров обеих тан-ковых дивизий корпуса, генерала-майора танковых войск Андрей Герасимович Потатур-чев, 4-я танковая дивизия, и генерала-майора танковых войск Семен Васильевич Борзило-ва, 7-я танковая дивизия. А также их заместители по строевой, полковников Александра Ильича Кузнецова и полковника Семена Семеновича Салькова, соответственно. К тому же Эйтингтон категорически приказал сдать такой же зачет и их замполитам, полковым ко-миссарам Каждану Льву Ефимовичу, 4-я, и Николаю Васильевичу Кириллову, 7-я танко-вая. И присоединиться в деле обучения личного состава к свои строевым коллегам. При-шлось натаскивать и их, поскольку их уровень подготовки оказался на порядок хуже. Зато потом они уже все вместе провели через такой же зачет всех командиров танковых полков и танковых батальонов, после чего те приступили к непосредственному обучению своих подчиненных. Рев моторов над танковым полигоном корпуса не смолкал ни на минуту. Учились перемещаться и воевать днем и ночью, хотя ночные действия танков доселе ни-где и никем не применялись.
Но Константинович помня, что немцы в 41, да и в 42 тоже, предпочитали не воевать ночью, настаивал, что им это надо уметь. К тому же ночами им точно придется переме-щаться, ибо только в таком разе, они будут избавлены от воздействия на них вражеской авиации. И Андрей Андреевич потребовал вести обучение и в ночное время, понимая, что от этого умения слишком многое может зависеть. По полигону пришлось проложить множество трасс для тренировки механиков-водителей. А в танковом тире стрельба гро-хотала непрерывно и из пушек и из пулеметов. Был составлен строжайший график его ис-пользования.
Впрочем, учиться довелось всем. И разведчикам и связистам и мотострелкам и мото-циклистам. И зенитчикам и инженерным батальонам дивизий. И только артиллеристов Андрей Андреевич избавил от кромешного кошмара боевой учебы, заставив перебрать всю матчасть и подготовить себе большое количество огневых позиций, как основную, так и запасные. По памяти Константиновича Андрей Андреевич прекрасно знал, что ар-тиллерия оказалась единственным родом войск, чья выучка не заставляла краснеть коман-диров в первый период войны. А еще помнил он, какие огромные очереди собрались на артиллерийских полигонах, готовясь к стрельбе, поскольку вызывали для нее единовре-менно практически всю артиллерию округа. И с каким воистину садистским удовольстви-ем немцы, упрощая себе жизнь, раздраконили ее с воздуха. Подставлять под это артилле-рийские полки своих дивизий у него не было никакого желания.
Все это время учебы Андрей Андреевич носился по частям, кое-где только наблю-дая, комментируя и давая оценки, а где и сам плюхался в сиденье механика водителя, по-казывая неумехам, как следует водить танк. А то и садясь на место командира танка в башне, отрабатывая огневые задачи. Или показывал башнерам-заряжающим, как лучше осуществлять заряжание пушки и перезарядку пулеметов. Ибо это не так уж и просто – сменить диск у «Дегтяря»  на полном ходу, когда все вокруг подпрыгивает, раскачивает-ся и трясется как в эпилепсическом припадке. Да и снаряд сунуть в распахнутый зев ка-зенника на ходу уметь надо.
Или, появляясь у разведчиков, учил их приемам рукопашного боя, руководил отра-боткой навыков маскировки и бесшумного передвижения по местности. Учил мотопехоту не бежать толпой, или цепью, в атаку, а грамотно перемещаться короткими перебежками, залегая и поддерживая друг друга частым и злым огнем. И муштровал всех от старшин и командиров взводов до командиров полков, чтобы постоянно и ежесекундно приучали своих бойцов содержать свое оружие – самозарядные винтовки СВТ-40  – основное воо-ружение советской моторизованной пехоты, в абсолютной чистоте и полном порядке, го-воря при этом:
- Когда я слышу как некоторые военные говорят, что винтовки СВТ не надежны и их не следует принимать на вооружение, мне хочется насовать таким деятелям нарядов вне очереди на очистку нужников, какого бы звания эти деятели не были! Просто для прояс-нения в уму! Установлено совершенно точно, толково вычищенная СВТ не подводит, дей-ствуя надежно и безотказно! За несоблюдение чистоты оружия наказывать стану немило-сердно! Учтите, товарищи!
И наказывал и поощрял и никому не предоставлял отпуска, говоря, что отгуляют свое в июле – августе. И учил, учил, учил…
Покидая мотострелков танковых дивизий, брался за артиллеристов. Школил развед-чиков и саперов понтонно-мостового батальонов обоих дивизий. От них перебирался к зенитчикам, и у тех тоже закипала учеба. Ремонтно-транспортные батальоны не вылезали из-под ремонтируемых танков, доводя их до ума. Но и за этим тоже следовало присмот-реть. Проследить, чтобы достали связистам дополнительный провод, а медикам, требуе-мые ими лекарства. И чтобы корпусной госпиталь старательно переправлял людей, чьи болезни грозили вывести их из строя надолго в глубокий тыл. И уже приступал вместе с генералом-майором Ибрагимом Паскаевичем Бикжановым к обучению мотострелков его 29-й моторизованной дивизии им. Финляндского пролетариата, тоже входившей в состав корпуса. Только учили не бою в наступлении, как можно было ожидать, исходя из офици-альной философии ведения войны «На чужой территории, могучим ударом и малой кро-вью», а поведению пехоты в обороне и тактике контратак.
А потом, уже следуя вместе с остальными командирами на обед, лениво отбивался от наскоков замполита дивизии, полкового комиссара Зинкова, старательно и заученно по-вторявшего все те благоглупости, какие регулярно рассылал по всем частям РККА, Глав-ПУРККА , за подписью все того же не в меру старательного армейского комиссара 2-го ранга Мехлиса. Его бы энергию да на полезное дело! Цены бы ему не было! А так – все в свисток! И это в лучшем случае, в худшем же – прямо и во вред! И ехидно поглядывая на горячащегося полкового комиссара, думал, надо попросить Саула Абрамовича нагрузить этого Попку полезной работой, может, прекратит, наконец, мешать?
И снова разведчики 104-го корпусного разведбата, связисты, мотоциклисты 4-го мо-тоциклетного полка, саперы и даже летчики из 126-й корпусной эскадрильи. И иницииро-вание инвентаризации на продовольственных складах и складах вещевого довольствия. Память Константиновича хранила информацию о том, что ТАМ все это досталось немцам. Он уже решал, что перед самой войной оденет весь корпус во все новое, а все остатки просто сожжет по акту. И вся недолга!
На квартиру он не приходил, приползал без задних ног, усталый и вымотавшийся донельзя. Душ, чай с баранками, купленными в Военторге и спать. Потому что завтра сно-ва в бой!...
И как ни хотелось Константиновичу побродить по Белостоку, где имелось много старых построек, еще не порушенных ни большевиками, ни немцами, времени у него на такие вольности не было совсем. Только каждый день проходил он, направляясь в свой штаб мимо хоральной синагоги Белостока. Она-то старая, вот только ее архитектура ни-чем не выделялась, увы. Штаб 6-го корпуса разместился во дворце Дойлиды. Но и его ос-мотреть времени так и не оказалось. Как, впрочем, и дворец Бранницких, где разместился штаб 10-й армии. И перемещаясь на машине то в одну часть, то в другую, много раз ездил он мимо великолепного, словно устремленного ввысь Белостокского собора и совершенно ни на что более не похожего Православного собора Святого Духа. Многократно он проез-жал и мимо Большой синагоги, сероватого кирпичного здания с куполом, вспоминая из будущего, что именно здесь, немцы, захватив Белосток, сожгут более 800 евреев. Католи-ки, мать их! – все бы им жечь! Эх, древний город, принадлежавший и мазовским, и рус-ским, и литовским князьям, и польским королям. Сколько всего переплелось в его исто-рии? Бог весть! А посмотреть не довелось, хотя и прожил вроде бы в нем более трех меся-цев, почти четыре!
В этой постоянной сумасшедшей круговерти шло время. Уже и апрель прошел, когда газеты и радио донесли до них вести о расправе фашистской германии с королевством сербов, хорватов и словенцев. Расправе быстрой и на диво эффективной, как, впрочем, и эффектной одновременно. Это, было, пошатнуло уверенность Хацкилевича в том, что вой-на с Германией начнется этим летом. Но не надолго. Уж слишком быстро, по всем доне-сением разведки и перебежчиков начали прибывать и размещаться в заранее подготовлен-ных районах ударные части немцев. В том числе и 3-я танковая группа генерала Германа Гота. Прибывали войска, прибывала на приграничные аэродромы и авиация, а немцы рас-сказывали сказочки о том, что граница с СССР покойна и их войска выводятся сюда на отдых. А боеприпасы зачем везли сюда в таких несметных количествах, спрашивается? Даже кое-кто из тех, кто не понимал ранее неизбежность столкновения здесь и сейчас, прозрели. Но не Сталин и его приспешники. Москва по-прежнему, с поистине маниакаль-ным упорством, достойным лучшего применения, требовала крепить боеспособность и упаси вас Бог! – не поддаваться на провокации. Того же устами генерала армии Павлова и генерала-майора Климовских требовал от подчиненных ему войск и Минск, словно ос-лепший штаб ЗапОВО. Требовал настойчиво и азартно, словно не видя ничего из того, что творилось сразу же за кордоном. Особенно старался и изводил несчастного бригадного комиссара Эйтингтона, корпусной комиссар Фоминых, а вот член военного совета 10-й армии бригадный комиссар Дубровский заметно приуныл. Трудно даже твердолобому большевику повторять все эти партийные дурости и благоглупости, находясь столь близко от изготовившегося к смертельному прыжку, зверя. Тут уж как ты не старайся зажмурить-ся и не смотреть, а все одно – и видно и слышно. Видно как спешат переполненные вой-сковые эшелоны к границе. Как вырастают там, у них, штабеля снарядов и мин, склады-ваемых, порой, совершенно открыто, лишь под брезентом. Зачем им укрытие? Погоды стоят отменные, жаркие. Гроз не предвидится. А к тому времени как им быть надлежит, все это артиллерия перебросает на головы беспечным русским. С пограничных вышек в простецкий армейский бинокль видно, как разбухли от солдат и техники польские и бело-русские села на той стороне. Как повыгоняли немцы хозяев по сараям и сеновалам, зани-мая под постой их дома. А че? Сколько им так кантоваться? Месячишко, разве! А там – войска уйдут, прибирайся и обживай по новой свое жильё. Противно? Эк ты, привереда! Ничего, перетерпишь!
Но идут и идут эшелоны через границу, везя в Германию нашу нефть и промышлен-ное сырье, хлеб и иные продукты питания. График мы блюдем свято! Ни одного прокола или перебоя. Все исключительно по графику, just in time , как скажут намного позже уш-лые американы. Вот и немцы, невзирая на их исключительную педантичность, так и не удосужились соорудить помещения для своих артиллерийских складов. Об этом сообщали практически все перебежчики. А их в последнее время оказалось совсем немало. Были среди них и немецкие военнослужащие. Руководствуясь в своем поведении совершнено разными причинами и мотивами, но реже всех из них – пролетарской солидарностью, пе-реплывали немцы порубежные реки, сдаваясь нашим пограничникам. А те, не будь дура-ки, спеша заработать причитающиеся за отлов нарушителей границ ордена и медали, ло-вили их, торопясь, заодно, поправить статистику своих погранзастав. И, если повезет, за-работать отпуск на малую родину, оказавшись в такое время подальше от небезопасного кордона. Только уж очень мало кому такие отпуска перепадали. Большей частью государ-ство отделывалось от своих служащих орденами и медалями.
А над головами людей все чаще и чаще надсадно завывая моторами, проплывают немецкие самолеты. Порой, поднявшимся в воздух истребителям с приграничных аэро-дромов, удается их перехватить. Реже, но все же иногда получается, заставить сесть на нашей территории. Стрелять ведь нашим летчикам запрещено категорично и под страхом немедленного трибунала, а, возможно, и сразу расстрела! Но даже и тех летчиков, кого таки посадили, всего лишь очень любезно допросив и намертво засекретив результаты тех допросов, отпускали. А чего там было секретить? – делился со Щербаковым, воспылав-ший к нему безмерным доверием Эйтингтон – те всего лишь каялись, де, потеряли ориен-тацию, заблудившись в воздухе. И посмеивались, у вас при границе войск навалом, и у нас тоже, поди – сориентируйся! Люди же, наблюдая эти участившиеся полеты, отмечали за-метно возросшее число терактов на нашей территории, уже не объяснимое действиями не смирившихся с тем, что их шуганули с этих земель, им не принадлежащих, поляков, дела-ли свои выводы. И уже ежеден Андрей Андреевич проезжая на своей «эмке» мимо ж/д во-кзала Белостока, отмечал огромные и нескончаемые очереди в кассы и никогда не быва-лую толкучку на перроне, с коей уже не справлялась военизированная охрана НКПС . Евреи из Белостока, как, наверное и изо всех окружающих городков, торопились уехать поглубже, на территорию необъятного СССР, рассчитывая там спрятаться от гитлеровско-го «Нового порядка», в коем места для представителей их национальности не предусмат-ривалось вообще. Если, конечно, им было куда и к кому уезжать. Старательно откочевы-вали восточнее цыгане. И это было весьма убедительным для тех, кто старался что-то по-нять и увидеть. Но ни в чем не убеждало твердолобых, свято веривших в передовицы «Правды» и рассусоливания «Известий».
Андрей Андреевич, так же как и Константинович ТАМ, газет не читал вообще, обхо-дясь своими собственными разумом и здравым смыслом, без досужих подсказок сопливых красных щелкоперов. Да и не красные ничем не лучше. А здравый смысл неудержимо подсказывал, что война уже решена и окончательно подготовлена. И начнется она вот-вот! А потому и учеба в частях становилась еще более бешенной. А все инженерные части их корпуса спешно готовили хорошо замаскированные с воздуха исходные позиции для действий их корпуса. Действовать-то они намечали в полосе 3-й армии, благо, командую-щий ею генерал-лейтенант Кузнецов, оценив выгодность предложения генерала-майора Хацкилевича, против этого не возражал ни сном ни духом. И даже не попытался поста-вить вопрос о передаче в его командование 6-го мехкорпуса, что, вообще говоря, было бы с его стороны вполне логично. Слишком хорошо понимал, что тогда начнется!
Да и действовать они предполагали совместно с частями 11-го мехкорпуса, принад-лежавшего 3-й армии. Правда тот, в отличие от 6-го мехкорпуса был слабо укомплекто-ван, обладая лишь 44 танками БТ-5, из которых только 26 были исправны и 265 танками Т-26, где исправными оказались лишь менее 170 машин. Но его моторизованная 204 диви-зия была укомплектована вполне изрядно, да и обучить ее следуя порыву соседнего 6-го корпуса, тоже поспели. Предполагалось, что корпус заблаговременно выведет все исправ-ные танки из Гродно, где базировалась его 29-я танковая дивизия и из Сокулки, где была дислоцирована 33-я танковая дивизия, разместив их в лесном массиве в 30 км севернее местечка Озеры. Там было где спрятать не только что две дивизии, но и две полнокровные армии. Для своих танковых дивизий они присмотрели дремучий лесной массив на правом берегу Немана, всего лишь в 37 км юго-восточнее Гродно. Контрудары обоих корпусов должны были наноситься одновременно, по радиосигналу из штаба 6-го корпуса. Свою 29-ю моторизованную дивизию им. Финляндского пролетариата, и чем этот несчастный пролетариат так уже угодил большевикам? – Хацкилевич со Щербаковым решили брать с собой. Занимать же подготовленные втайне позиции западнее Белостока, должны были по их мнению 8-й и 13-й стрелковых дивизий, оттянутые опять же заблаговременно от Ста-виски и Замброва и 6-я кавдивизия, отведенная от Ломжи. Командарм Голубев, уже хоро-шо уяснивший намерения гитлеровцев согласился с Хацкилевичем и Щербаковым.
Умный и образованный военный-профессионал, он понимал, что части 6-го корпуса, оставь он их занимать свою позицию у Белостока, обречены.  При таком же их использо-вании, какое предлагали Щербаков с Хацкилевичем, можно было, по крайней мере, избе-жать смыкания за спиной всейзападной группировки наших войск, клещей 2-й и 3-й тан-ковых групп. Заодно сильно искурожив, а, вполне вероятно, и разгромив одну из них, за-медлив тем самым темпы их страшного броска на Восток. А тогда возможно ему и удастся отвести свои оставшиеся у него войска от Белостока на Волковыск, Слоним и Минск. Еще две, 27-я и 2-я стрелковые дивизии, получат время отступить от защищаемых ими соот-ветственно Осовца и Августова. И смогут соединиться с остальными войсками его 10-й армии. Он ведь прекрасно понимал, что после того, как сомкнуться клещи за спиной бело-стокской группировки наших войск, включающей 3 армии: 3-ю, 10-ю и 4-ю, а с легкой ру-ки Щербакова имечко «белостокская» уже загуляло по штабным и командирским умам. Да и не только ему, командарму 10-й, но и командарму 3-й, наверное, удастся в таком слу-чае что-то вытащить из намечающегося котла, не подставив все это немцам на уничтоже-ние и бессмысленное для нашего дела пленение. Значит, им будет чем воевать и в даль-нейшем!
И еще одно соображение, правда, оказавшееся навеянное заведомо ложным посылом Щербакова о том, что идея таких скрытных действий исходит от начальника Генерального штаба генерала армии Жукова, захватила умы командарма 3-й генерала-лейтенанта Куз-нецова и командарма 10-й, генерала-майора Голубева. Оба они надеялись, что такие вот Щербаковы, посланы генералом армии не только к ним, но и в иные ключевые точки все-го огромного фронта противостояния двух могущественных держав и сил. Тогда можно надеяться, что помыслы врага будут сорваны и в иных местах, что может привести к сры-ву всех немецких планов в самом начале их исполнения. Вот только Щербаков точно знал, что это тщетные надежды и всего лишь его личная инициатива. Все остальные воинские начальники будут старательно «не поддаваться на провокации», губя, тем самым, и себя самих и вверенные им войска, совместно с боевой техникой, коей так не станет хватать в скором будущем.
А еще он прекрасно понимал, что опытные в ведении современной войны гитлеров-цы, быстро опомнятся от первых неожиданностей. Их намного более опытные и умелые, нежели РККА войска, сведут к минимуму те потери, какие им удастся нанести своими не-стандартными действиями двух армий их фронта. Потом же, пользуясь своим господ-ством в воздухе, немцы неизбежно разгромят рано, или поздно, их корпус, ставший глав-ной занозой на самом первом этапе войны. И поведут наступление дальше. Но, думал он, какое-то количество наших войск, намного большее, чем это было ТАМ, избегнет пригра-ничных котлов, отходя на восток и организуя сопротивление, совместно с подходящими из глубины страны дивизиями. А, значит, и темп продвижения гитлеровцев вглубь СССР неизбежно упадет, и их потери окажутся намного бо;льшими и нестерпимыми! Война ста-нет иной, возможно, еще и в 41-ом. А ради этого ему стоило заваривать всю эту кашу, рисковать, как он рисковал. И подставлять под большую опасность головы других коман-диров и командующих. И, главное, погибнет намного меньше наших солдат. Намного меньше их окажется в плену. И война, даст Бог, не будет стоить той жуткой крови, какой она стоила ТАМ!
Следуя общим соображениям, 204-й моторизованной дивизией 11-го мехкорпуса решено было занять твердую оборону на левом, восточном, берегу реки Котра, впадавшей в 50 км южнее в Неман. Предполагалось, что немцы, легко продавив сопротивление ук-репрайонов у Гродно и переправившись через Неман, станут выдвигаться на юго-восток, наткнувшись вскоре на нашу оборону, организованную 204-й моторизованной дивизией восточнее местечка Скидель по реке Котра. И получат страшный по силе контрудар в свой правый фланг по войскам, выдвигающимся от Друскенинки на Щучин и Лиду от 6-го мехкорпуса. Там, точно знал Константинович, а Андрей Андреевич изо всех сил постарал-ся убедить в этом генералов Голубева и Кузнецова, вовсю призывая на помощь вымыш-ленную версию о беседе с Жуковым в Генштабе, в атаку ломанутся 57 моторизованный и 5-й армейские корпуса 3-й танковой группы Гота. А намного более слабый 11 мк  нанесет насколько сможет мощный удар по выдвигающемуся от Гродно в направлении на Мосты и Щучин 8-му армейскому корпусу гитлеровцев.
Безусловно, было намного проще помешать их действиям, встретив их на восточных окраинах Гродно, Гожи и Друскенинки, у Немана, и, не дав им переправиться через эту крупную реку, навязать им там позиционные сражения. Но это у них, точно знал Щерба-ков, не получится! Места в районе переправ слишком открытые и войска, немедленно по-пав под воздействие авиации фашистов, будут разбиты и уничтожены, не успев сделать многого. Ведь помнил Константинович, как ТАМ ничего не получилось с контратаками мехкорпусов под Дубно и Лепелем, когда немцы весело громили наши танки с воздуха, не давая им сцепиться в танковых схватках с немецкими танкистами. Пусть и переплачивая за каждый подбитый немецкий танк! Надо все же учитывать опыт, тактическую выучку и слаженность матерых солдат Вермахта и, что необычайно важно, наличие у них гораздо лучшей связи. Ведь радиоприемник был у немцев в каждом танке, даже в Panzer.II и Pan-zer.I, а приемо-передатчики были во всех командирских танках и во всех танках типов Panzer.III  Panzer.IV. Но и при очень даже солидной переплате в этих боях, у нас был бы шанс на общую победу в начисто проигранном приграничном сражении, определившем все весьма незавидно течение первого этапа войны. Едва не приведшее, кстати, нашу страну на грань совсем даже не вынужденного внешними обстоятельствами, поражения. Нас победить можем только мы сами – своими собственными глупостями. Во всех ос-тальных случаях – быть врагу битым! Причем, если этих глупостей делать поменьше – то сразу и наголову! Как поганые прислужники нынешнего грузинского подлеца Саакашви-ли, так и тянет написать Сукашвили, в Южной Осетии в 2008 году.
Конечно, такие действия командования двух армий и их подчиненных, граничащие с полным пренебрежением полосами разграничения ответственности, чреваты были и неве-роятной путаницей. Но ее, знал Константинович, а Щербаков убеждал в этом других и без того будет более, чем предостаточно. Чего-то дополнительного им внести в тот хаос, ка-кой воцарится возле границы сразу вслед за нападением Германии, вряд ли удастся. Зато ж и шансы нанести чувствительное поражение одной танковой группе гитлеровцев из их четырех, очень и очень велики. И не использовать их – преступление перед своим наро-дом, страной и партией, если вам так уж хочется это услышать. Ему возражали, мол, будут серьезные нестыковки в системе связи. На что он вполне убедительно отвечал, что таких, какие образуются сразу  после начала войны с Германией, им, даже если очень и очень сильно стараться, не создать и вовек – фантазии не хватит! Андрея Андреевича во всем поддержали его комкор Хацкилевич и комкор 11-го генерал-майор танковых войск Дмит-рий Карпович Мостовенко и его начальник штаба, полковник Семен Алексеевич Мухин. Сознавая слабость своего корпуса с его абсолютно неукомплектованными танковыми ди-визиями, эти военачальники понимали, что действия по плану прикрытия им всем и не только им, кстати – смерти подобны! Учеба частей и рекогносцировки путей предстоящих перемещений частей продолжались. Продолжалась и жизнь…

НАКАНУНЕ, начало и середина июня 1941 года
Начало июня, как это часто случается в Белоруссии, отметилось непродолжительным недельным моросящим дождиком – сеногноем. Потом наступила жара, и погоды устано-вились прекрасные. План учебы, намеченный Щербаковым корпусу, подходил к концу. Все согласования с соседями и командованием 10-й и 3-й армии, были сделаны. Их час «Ч» неумолимо приближался. Отработав очередной страдный день, переполненный раз-нообразными заботами, составлением приказов и контрольными поездками по частям, Андрей Андреевич, как обычно, явившись домой, приняв ванну, покурил на сон грядущий и лег почивать. Завтра предстояла вполне конкретная работа в разведбате. Надо было ото-спаться. Хотя бы и для пользы дела. Впрочем, никаких усилий над собой делать не дове-лось. Едва сунув привычный маузер под подушку, и прикоснувшись к ней головой, он за-снул. Спалось ему как всегда, без сновидений и ночных подъемов. Просто спал здоровый и чрезвычайно уставший за предыдущий день, человек. Спал, чтобы набраться сил и на-копить энергию для предстоящего насыщенного дня. Всего неделю собирались они рабо-тать в таком режиме. А потом намеревались дать пару – тройку дней отдохнуть своим войскам. И начать их выдвижение в намеченные для них исходные районы сосредоточе-ния.
Среди ночи он внезапно проснулся, хотя обычно этого с ним не случалось. Просто его внутренняя сторожевая служба, чрезвычайно развившаяся в последнее время, подска-зала ему, что за дверью стоит человек, нет, даже не один человек – люди. Несколько по-сторонних людей. От самой двери исходило нечто недоброе, донельзя настораживающее. Андрей Андреевич всегда просыпался сразу, словно электрический свет включался в ком-нате. И реакция его тоже была мгновенной, рука скользнула под подушку, механически нащупав ребристую рукоять его Маузера. Большой палец привычно взвел курок, в то вре-мя как щекой Щербаков сильнее придавил подушку, намереваясь насколько станет воз-можно, заглушить звук. Его и нельзя было никак услышать за дверью. Извлеченный из-под подушки и взведенный пистолет лег в руку вдоль тела, поверх одеяла. Флажок предо-хранителя, ощупанный пальцем, был заранее опущен вниз. Ничто не мешало комбригу стрелять. А за дверью все не решались войти. Кто там? Хозяйка? Она никогда не входит к нему в комнату. Тем более ночью. Только ее домработница, когда убирает. Но и она явст-венно избегает даже прикасаться к вещам комбрига. Проверено. Когда хозяйке надо было пару раз что-то сказать Щербакову, она стучала в дверь и говорила из-за нее, даже не пы-таясь ее приоткрыть. Тогда кто? Посыльные из штаба? Те тоже бы стучали! Да и зачем посыльные, когда есть телефон? Проще и быстрее позвонить.
Последнее время повсюду вокруг увеличила активность польская фронда . Она ведь тоже знала о предстоящем начале войны и спешила заработать у оккупантов-немцев свои баллы-очки, чтобы потом попробовать выпросить какие-то земли себе. В этом деле у по-ляков опыт имелся, и очень очень давний. Вот только пользы с него, после того, как им наложили немцы в 39-том, было откровенно мало. Бабу им сейчас подложить не под кого, как они подложили пани Валевскую  под Наполеона, вот и приходится панам высоко-вельможным откровенно бандитствовать. Это была вполне реальная версия, потому что немецкие агенты и диверсанты пока еще охотиться за красными командирами не начали. Они приступят позже, когда получат соответствующий сигнал, буквально за несколько часов до войны. Устроят все сразу: и охоту на командиров, и порчу проводной связи, и захват мостов. Полк Бранденбург 800 , в рот им всем потные ноги, а в задницу – грязный кол! И пусть тогда так веселятся! Ну и чего мы там, за дверью, дожидаемся? Можно начи-нать, я вполне готов!
Его зрение уже полностью адаптировалось к темноте, со сна это всегда и проще и быстрее, и он вполне смог увидеть, как ручка двери, металлическая, фигурная, медленно и осторожно пошла вниз. Мягко щелкнул на пружине язычок и дверь стала медленно от-крываться в комнату. В коридоре тоже не было света. И это объяснило Щербакову, чего так долго жали за дверью? Адаптировали свои глаза! Логично! Тихонько, на носках в дверь прошел, балансируя всем телом, крупный мужчина. За ним следом тянул молодой человек, судя по хрупкой фигуре, лет 25-ти, и замыкал крупу еще один, широкий и плечи-стый. За спиной у этих троих никого более не ощущалось. Где пани Юстыся? А черт ее знает. Может, спит, а может и помогает этим мастерам ночных подвигов! Все может быть! Но думать было совсем не время, пришло время действовать. Легким движением кисти, приподняв свой маузер, и наведя его в цель, комбриг без лишней аффектации надавил на спуск. Грохот выстрела 9 мм патрона «Парабеллум» да еще и в закрытом помещении, где до этого царила тишина, оглушающее ударил по нервам всех, находившихся в доме. А шедшего впереди этой троицы мужика отбросило назад так, что, оттолкнув следующего за ним, он просто врезался в стену помещения. И начал по ней оседать. Но наблюдать всю эту пантомиму, у Щербакова не было времени. Уже наведя маузер по второму силуэту, он давил опять на гашетку. Снова грохот выстрела и сноп ламени со среза ствола, на мгнове-ние осветившее всю эту душераздирающую сцену. И второй уже отброшенный назад по-летом к стене первого, усиливает свой полет, вминаясь сходу во все туже стену. И без-вольно садится на уже холодеющего первого. А третий, комоду подобный, показывая себя исключительным молодцом, бросает себе подноги нечто, что он держал в обеих руках, звучно шмякается на пол сам и сопя, начинает возиться. Дать ему завершить свою возню и посмотреть что он там еще припас, не входило в планы Андрея Андреевича. Он шустро вылетает из-под отброшенного в сторону лежащего у спинки кровати, одеяла, прыгая в сторону. И еще не коснувшись пола плечом, дважды стреляет навскидку. Пронзительный вскрик показывает, что стреляет не напрасно. А Щербаков, наводя Маузер в сторону того, что лежал, ждет. Чего? Событий. Проходит пара – тройка секунд, а событий не следует. Ждать? А если эти не одни? Можно ведь и дождаться! Нет, надо действовать. На всякий случай стреляет контрольный в того, кто лежал и, не уловив движения с его стороны, вскакивает на ноги, бросаясь к двери. По ходу видит – в зале, куда ведет дверь из его ком-наты пусто. Не задерживаясь, проскакивает большую комнату зала. И, прижимаясь к две-ри, выглядывает на уровне своего пояса в прихожую. В открытую входную дверь, засло-няя лунный свет с улицы, вошла еще одна фигура, а за ней угадывалась еще одна. Вошед-ший, отчетливо было видно по наклону фигуры, держал что-то в руках. Ждать комбриг не стал. В его руках снова хлестко и громко, оглушая всех мух в прихожей, рявкнул дружи-ще-Маузер. И обе фигуры в дверях снесло как кегли в кегельбане. Все же правильное это было дело – переделать Маузер с калибра 7.632 на 9 мм. Да стал на 800 г тяжелее и заряды весят вдвое против прежнего! Зато – каков эффект, а!? вполне уверенный в результатах своей стрельбы проскакивает ко входной двери и согнувшись снова мельком выглядывает наружу на уровне поясницы. Его ведь ждут на уровне роста. Вот пусть и дожидаются.
Как ни мельком он выглядывал, а засек во дворе еще три фигуры. Стоя россыпью, они «держали» все окна и входную дверь. Правильно вообще-то. Да только дверь надо держать как минимум вдвоем, или кому-то гораздо более опытному. Стараясь все делать осторожно, Андрей Андреевич лег на пол, сразу взяв на прицел того, кто держал дверь. Тот даже и думать не начинал, что смотреть надо намного ниже, на нижний угол двери. Позволил аккуратно прицелиться. Ему и прилетело. Прямо и в лоб, расколов головенку как спелый арбуз. 9 мм, панове, это вам не кот начхал и не мышка срыгнула! Это таки 9 мм, как говорят в Одессе! Или, может, только еще будут говорить!
Но позицию довелось менять сразу. Один из двух оставшихся среагировал с по-хвальной быстротой. Пуля отщепив щепу от двери, смачно влипла в стену. Это надо ис-пользовать. И, прикрыв тыльной стороной ладони рот, Щербаков застонал. На улице явно обрадовались, и грубый голос скомандовал кому-то еще:
- Иджь на погляд!
И звонко клацнул затвор винтовки, вгоняя следующий патрон в ствол. Интересно, знать бы, какое окно они перестали держать? Да как какое? Оба, ядрен батон! Тот, кто подкрадывается к двери, ничего держать не будет. Ему не до этого, его взгляд прикован к двери и ничего видеть более не может. А тот, кто остался во дворе, тоже смотрит только на дверь. И больше никуда смотреть не может. Слава Богу, что он бос. На цыпочках Щер-баков смещается к окну и снова мельком выглядывает в него, заметив лежащую фигуру командира с грубым голосом. Тот, не будь дурак лег и держал свою винтовку наведенной на дверь, туда, куда он только что выстрелил. Гы! Умелец, ядрен батон, нашелся! Таких умельцев до Варшавы раком не переставишь. Их точно хватит и до Берлина, а может и до самого Парижа! И с короткого прицела посылает убойную пулю в залегшего бандита. ко-нечно, скорее всего это просто польские бандиты, куда им до вымуштрованных ребят из Бранденбург 800, даже если те и набраны из поляков или фольксдейче, проживавших здесь до польской кампании.
Когда 9 мм пуля от «Парабеллума» ударяет в голову, она надежно вышибает из нее все: и мозг и все мысли вместе с тем мозгом. Такая уж сила у этой пули и пославшего ее оружия. Ровно это и произошло с залегшим на дворе бандитом. Из его башки брызнуло, обметав ее содержимым добрый кусок хозяйского двора. Об этом засранце можно было не беспокоиться. Но был еще тот, что направлялся к двери. И он был явно подчинен этому, кому комбриг только что разнес голову. Чем-то он сейчас озабочен? Впрочем, раздумы-вать Щербакову оказалось некогда, поскольку в прихожую что-то гулко вкатилось по по-лу. Граната! Ч-черт! А этот умнее предыдущего. Терпеть ненавидел Андрей Андреевич выносить стекла свои родным организмом! И порезаться не штука и всю одежду попор-тить. Да что ж тут делать. Пришлось прыгать, едва накинув на голову и плечи какой-то паскудный и пыльный мешок. Звон стекла и грохот разрыва почти сплелись воедино. И только всерьез подготовленный слух мог их различить. Тот, что был уже у двери, и не различил. Андрей Андреевич, уходя в кувырок, погасил инерцию и влепил ему пулю в об-ласть крестца, чтобы не промазать в движении. Юнца, а судя по фигуре это был действи-тельно юноша, выстрелом вбило прямо в дом. По крыльцу загремел обрез австрийского Манлихера-Каркано . А Щербаков, уходя с директории огня от входной калитки, шустро перекатился за палисадник с высокой зарослью хозяйских цветов. Он заметил, как там выбежали  с обоих концов переулка еще две фигуры с винтовками. Видимо, караулили его сразу с двух сторон. Все как у людей, не гляди, что поляки. От забора хлестко ударили два винтовочных выстрела. И две пули, пропев рядышком с прижавшимся к фундаменту дома Щербаковым, вошли в землю. Сверху, от палисадника прилетели две срезанные ими шляпки хозяйских пионов. От калитки дружно щелкали затворами. Эх жаль, считал вы-стрелы, сразу не вскочив. Мог и этих прищучить. А сейчас они уже перезарядились, позд-но! Только вскочи и – нарвешься! Не хотелось бы! Ведь эпизод им уже почти отыгран. Только из прихожей доносятся тихие стоны того юнца, что полез смотреть, где там Щер-баков? – с гранатой в запасе. Впрочем, насчет гранаты, сопляк, похоже прав. Это было са-мым верным способом. Вот только делать это надо было слегонца по-иному. Да куда уж ему, неучу-то! Эти двое, что были у забора, все никак не решались идти посмотреть как там Щербаков. А жаль. Было у него для них еще штук 11 патронов. Могли бы и посмот-реть в ствол его Маузера. интересные оттуда птички выпархивают! Но уже слышен грохот сапогов от штаба. Охранная рота всполошилась, что ли. Быстренько это они! Похвально! Эти двое, выстрелив по разу в сторону бегущих красноармейцев, явно собрались отчали-вать. Андрей Андреевич вскочил, когда они уже исчезали, прикрытые углом дома, где он снимал квартиру. И его выстрел лишь смог чиркнуть одному из них по ноге. Слышно бы-ло, как подстреленный комбригом бандит, завалился на брук улицы и как отлетела, выпав из его рук, гремя на весь город, его винтовка. Второй, не задерживаясь, дунул по улице, получив себе в спину крик раненого:
- Вернись, кур-рва!
Курва-то курва, зато ж живой! Так он, похоже, и решил, потому как понесся дальше во всю имевшуюся у него прыть. Но мимо ограды пронесло с десяток бойцов. Успевший с марта месяца присмотреться к своим бойцам Андрей Андреевич узнал по повадке ребят из 4 разведывательного батальона 4-й танковой дивизии, стоявшей в городе. Они по всей своей повадке отличались от тюх и тють, несших службу в штабной роте при штабе кор-пуса. Даже и тем как они бежали, как держали оружие. Хлестнул еще один выстрел. Не-много погодя еще. Потом откуда-то издали, с самой окраины донесло короткую пере-стрелку. И все стихло. А во двор уже вбегал старший лейтенант Земсков, командир раз-ведбата. Жил он вместе со своими бойцами, потому и прибежал вместе с ними. От калит-ки, чтобы не нарваться на свою пулю он крикнул:
- Свои, товарищ комбриг!
И Андрей Андреевич встал на ноги, несколько смущенный своим видом, в кальсонах и нательной рубашке. Ну некогда ему было одеваться, воевать надо было! Сразу все по-няв, Земсков доложил, что его бойцы пошли в погоню. Командует ими взводный коман-дир лейтенант Гудвилович. И предложил Андрею Андреевичу сходить одеться и посмот-реть кто там в доме валяется. Включая везде по пути свет, вошли в дом. Пока Андрей Ан-дреевич одевался и подпоясывался, из своей комнаты вышла перепуганная хозяйка. За-глянув мельком в комнату постояльца, она заломив руки, запричитала. Был это, как мест-ные говорят, лямант . Причем лямантовала пани Юстыся немо , бросившись в комнату и обхватив нежно валяющийся у стены, с широко открытыми глазами, труп молодого муж-чины, лет 25-ти. Из ее воплей стало ясно, что это ее старший сын, Казимеж. Принесло же дурака домой воевать! Собрав все свои вещи, Щербаков вместе с Земсковым вышел из комнаты. А туда уже ломились красноармейцы из роты охраны и дежуривший ночью по штабу замполит 4-го разведбата, старший политрук Богомолов. Из прихожей трупы уже вынесли во двор, забрав с собой раненого бандита. Причем, шепнули Щербакову, что се-годня он умудрился пристрелить старшего сына своей квартирной хозяйки, Казимежа и ранить так, что если и выживет, то останется навсегда калекой, младшего, Влада. У него нашли его удостоверение, офицера Войска Польского, какое он бережно носил при себе, наверное, специально для такого случая. Сам Влад был без сознания. Но сознание ему точно вернут. И допросят! С выдумкой и третьей степенью устрашения. Впрочем, много ли ему, раненому, и нужно-то? Не помер бы, убежав от необходимости сказать важное. Все это Щербакова не волновало. Он свое дело уже спроворил! Вот как-то не сроднился он с хозяйкой за все два месяца проживания у нее в постояльцах. Они ведь едва перекину-лись несколькими фразами. Ну, здоровались ежедневно, само собой, если встречались, конечно. Поскольку Щербаков уходил, когда хозяйка еще спала, а приходил и брал ван-ную, когда она уже спала. Когда им и было-то пообщаться? Досыпать эту ночь он пошел к разведчикам, благо, они квартировали неподалеку. Земсков порывался уступить комбригу свою постель в командирской выгородке, но Щербаков обнаружив наметанным глазом свободную постель, среди  массы разобранных и скомканных, никем не поправленных по-сле подъема батальона по тревоге, отказался:
- Я вот здесь лягу, Павел Гаврилович. И отлично высплюсь!
Польщенный тем, что комбриг запомнил, как его зовут, старший лейтенант удалился. А комбриг, завалившись на свободную кровать с металлической сеткой, почти сразу и за-снул…
Следующим утром комбриг проснулся от того, что его кто-то тронул за плечо. Пра-вая рука автоматически нырнула под подушку, где отдыхал так и не почищенный еще по-сле вчерашнего маузер. Нащупав его ребристую рукоятку, он успокоено и удовлетворенно открыл глаза, увидев над собой уже одетого Павла Земскова. Старший лейтенант смотрел на его правую руку явно обеспокоенный. Комбриг улыбнулся старлею, подняв к глаза ча-сы на левой руке. Было еще с четверть часа до подъема:
- Спасибо, Павел! Вот где бы мне еще побриться?
- А вот сейчас, пока вы умываетесь, я все организую у себя в выгородке!
И протянул комбригу привычное всем солдатам казенное «вафельное» полотенце.
- О, прекрасно!
Перекинув полотенце через плечо, в майке и бриджах, Андрей Андреевич, натянув сапоги, отправился в просторный зал, насыщенный рукомойниками с уже залитой в них дневальным водой. Помылся он, с удовольствием отфыркиваясь, но избегая расплескивать воду мимо тазика, стоявшего под рукомойником. Ее ведь тоже кому-то убирать! Впрочем, вскоре вспомнил он, минут через десять здесь окажется все почти триста рыл разведбата. Вот уж они остерегаться разбрызгивать воду не станут. Еще, небось, и брызгаться друг на друга будут. Помывшийся и посвежевший, все так же в майке, с маузером, заложенным сзади за пояс брюк, Андрей Андреевич направился вновь в казарму. Подхватив свои вещи, шинель, гимнастерку и чемодан, прошел в находящуюся в конце помещения выгородку комбата и старшего адъютанта батальона. А напротив его, в выгородке побольше, спали командиры взводов разведбата, ротное звено там было сознательно опущено. Когда он вошел к Земскову, тот сидел на своей кровати, уже заправленной и брился. На столе исхо-дила паром еще одна кружка с горячей водой, уже для комбрига. А адъютант батальона, вчера ночью бегавший за теми поляками, что помешали спать комбригу, тоже старший лейтенант, Костя Лавринович, еще только хватал свое «вафельное» полотенце, собираясь в темпе сходить помыться. Добыв из своего чемодана всегда лежащую на самом верху свою излюбленную опасную бритву «Золинген» Андрей Андреевич, присев на застелен-ную койку старшего адъютанта, закинув на одну из шишек ее спинки пряжку ремня, при-нялся старательно править на натянутой коже заточку «Золингена». Комбат с интересом следил за его действиями. И еще более заинтересовался, обнаружив Маузер за брючным поясом за спиной комбрига:
- Что, товарищ комбриг, всегда в полной боевой? Не накладно?
Старательно мыля кисточку о кусок пахучего детского мыла, Андрей Андреевич, на-сколько мог вдумчиво, ответил:
- Конечно, накладно, Паша! Только, живя на Дальнем Востоке, где я служил до Зим-ней войны, иначе было, пожалуй, и не выжить! Да и на финской тоже. Всякое, знаешь ли, бывало!...
- А что, товарищ комбриг, вы абсолютно уверены, что война с немцами скоро?
- А ты, Павел?
- Я? Нет, товарищ комбриг, вы не подумайте чего! Умом я отлично понимаю, что война с немцами случиться, причем, уже, наверное, не далее, как этим летом! Понимаю! Но сердцем принять этого не могу, товарищ комбриг! Не могу и все!
- Не можешь? Сердцем? А сердце Павел это всего лишь сильная мышца, задача ко-торой расширяться и сокращаться, понимаешь? За все остальное отвечает мозг! Если он, конечно, изначально имеется у этого отдельно-взятого индивидуя! Разумеешь?
- Так точно, товарищ комбриг! Простите, что я под руку!
Извинился служака-старлей, увидев, что комбриг уже бреется, аккуратно работая ве-ликолепно заточенным «Золингеном, стирая собранные на нее мыло и волос о кусок газе-ты с речью Молотова:
- Но уж очень хочется знать это точно, услыхав из первых уст!
- Из первых уст, Павел, это тебе ответа спрашивать доведется с Гитлера! Потянешь?
Засмеялся, продолжая бриться Щербаков, но враз встав серьезным, ответил парню по существу:
- Страшная война близится, Павел, по-настоящему страшная. Ведь сойдутся в смер-тельном бою два лучших в мире солдата – русский и немецкий. Один силен терпением, необычайной стойкостью и неслыханной выдержкой совместно со всепобеждающей сме-калкой, другой – безграничной дисциплиной и самоотверженностью, верой в фюрера и его дело и абсолютной тягой к порядку, орднунгу! Понимаешь?
- Да-а-а!
Почти прошептал внезапно задумавшийся парень. Но тут пришел адъютант батальо-на и командир уступил ему место у стола. Лавриновичу тоже надо было побриться.
- У меня нет секретов от Кости!
Поспешил представить своего старшего адъютанта комбат.
- А у меня сейчас, нет уже секретов ни от кого! Война так близко, что их просто глу-по иметь! Пока напишут донос, пока он дойдет по инстанциям, всем нам уже понадобить-ся воевать, а не арестовывать друг друга, немцам, кстати, на радость!
Несколько резковато, но по существу ответил парням Щербаков, все же сразу поме-няв тему разговора:
- А ты, Костя, лучше доложи, бреясь, во что вылилось преследование поляков?
И когда адъютант уже намыливший подбородок, попытался вскочить, он придержал его рукой:
- Да ты сиди и брейся! И, одновременно докладывай потихоньку!
Видно было, как непросто к этому привыкнуть парню. Но он, справившись с собой, приступил к докладу:
- На самой окраине Белостока, где живут одни бедняки, здешняя прислуга, нас ждала засада. Там мы и потеряли своего бойца. Сволочи, убили парня первым же выстрелом! Быстро залегли, рассредоточившись, и обрили ляшскую погань изо всех своих стволов. Те попытались отстреливаться. Но когда поняли, что мы принялись их обходить, подались снова в бега, не выдержав позиции. Неслись к лесу, как зайцы, не оглядываясь и не от-стреливаясь. Поняв, что нам их по темну точно не догнать и в лесу не взять, а они его дос-тигнут точно раньше нашего, я приказал огонь на поражение. Ушел только один, да и тот подраненный! А когда мы, собрав трупы шли к себе, нас снова обстреляли, но уже из лесу. Только задели Семенченко касательным по плечу. А трупы бандитов мы притащили с со-бой, обыскав.
- Все грамотно, Костя, и правильно! Что взяли на трупах?
- А вон, товарищ комбриг, в плащ-накидке!
Кивнул, старательно мыля подбородок, Лавринович. У спинки его кровати лежала польская армейская офицерская плащ-накидка, завязанная в узел. Андрей Андреевич гиб-ко наклонившись поднял ее, тяжелую и опустил меж своих сапог, развязав узел. Увязаны там были три польские фуражки-конфедератки , полдюжины обрезов от винтовок Ман-лихер-Каркано, два пистолета «Парабеллум», с тремя запасными обоймами к ним. Семь ножей выкидушек. Один Вальтер Р-38, под тот же патрон, что и «Парабеллум», но без за-пасных обойм, что сразу понижало его ценность. И британский 9.65 мм револьвер Enfield No.2. Такими вооружались офицеры Войска Польского в их проигрышную кампанию про-тив немцев. очень мощная и убойная штука. Но и тяжелая ж к тому же. Да и патронов к нему не достать! Два немецких десантных ножа в потертых ножнах, вместе с коими они образовывали ножницы для резки колючей проволоки. десятка четыре патронов к «Пара-беллумам», несколько записных книжек, носовые платки, зажигалки, сигареты, обоймы к обрезам и всякая мелкая хурда, что случается всегда в карманах людей и несколько лимо-нок. Были там и два длинных ребристых цилиндра – глушители к Люггерам. И семь штук офицерских удостоверений Войска Польского. Внимательно все осмотрев, Щербаков по-додвинул оба «Парабеллума» и запасные обоймы к ним, сказав:
- Люггеры  и патроны к ним заберите себе, вместе с глушителями! Вам они скоро понадобятся намного больше чем энкаведешникам. Те пусть обходятся своими «нагана-ми». С безоружными воевать, им большего и не надо!
Оба старших лейтенанта, не заставив себя уговаривать, ухмыльнувшись, взяли по пистолету, проверив их на ходу. А Андрей Андреевич постелив на стол газету, занялся разборкой и чисткой своего Маузера, сказав при этом:
- Друг меня вчера не подвел, а я отправился спать, его не почистив. Надо извиняться! А то он ведь может и обидеться!
И взялся за полную разборку не самого простого пистолета, прочистку и смазку его частей. Ружейное масло в выгородке командиров нашлось. И они, переглянувшись, тоже взялись за разборку-сборку и чистку своих вновь обретенных пистолетов. Неизвестно ведь, как там еще с ними обходились те ляхи! Вообще-то солдаты они изрядные, но мухи в носу бывают у всех. И у всех, что характерно, они, мухи то есть, свои! Время было. Пока еще красноармейцы сбегают на зарядку, потом их поведут завтракать. И только потом начнется обычный трудовой день. Изредка показывая и подсказывая командирам как об-ходиться с доставшимися им люггерами, Щербаков вещал:
- Немецкие десантные ножи, кстати, тоже заберите себе! Отменная штука, сбаланси-рованная и прекрасной стали. Только, и пистолеты, и ножи скрывайте до начала войны. Эти ослы из НКВД, если заметят, могут пристать! А начинать воевать раньше необходи-мого, да еще и со своими, хотя какие они нам свои! – не очень хотелось бы!
Старлеи дружно кивали своими коротко стриженными головами. Обиходив оружие собрались идти по делам.
- Чемодан свой я у вас оставлю, мужики?
Спросил, уходя Щербаков, так, порядка сущего для!
- Конечно, товарищ комбриг!
Едва не хором отозвались командиры-разведчики. И они, все вместе выйдя из казар-мы, направились по своим делам. На прощание комбриг предложил Константину Лаври-новичу внимательно просмотреть все записные книжки, прежде чем передавать их НКВД, а те ведь неизбежно придут к ним за всем, что взято на трупах бандитов. Но к ним в НКВД не ехать, ссылаясь, если потребуется, на прямой и недвусмысленный приказ ком-брига:
- Нам только и дела сейчас, что с этими бездельниками хороводиться! Бойцам своим прикажите оружие брать в казарму. И учредите еще один патруль по улице, присматривая особо за домом, где квартирует комкор. Понятно?
- Так точно!
- Вечером, Костя, зайдешь ко мне, расскажешь, чего высмотрел в записных книжках. Я за них и не брался, просто времени нет!
- Есть, понял!
Отозвался старлей и они, откозыряв друг другу, разошлись, Щербаков в штаб, а ко-мандиры разаведбата к своим бойцам. Терять занапрасно время, какое можно было ис-пользовать для учебы своего батальона, лейтенантам не дал бы никто. И уж точно, не только что покинувший их, комбриг!
А в помещении штаба у его кабинета дежурил корпусной особист Сёмин. Этого не-молодого уже лейтенанта  госбезопасности, Андрею Андреевичу представляли в день его приезда в корпус. Но позже он видел его лишь дважды, да и то, мельком.
Оно, в принципе и хорошо! Уж слишком комбригу хватало дел с обучением корпуса и подготовкой его к войне! А Эйтингтон, помнится, утверждал, что особист у них особый. Немолодой и, как ни странно, мудрый. Наверное, именно потому, что не молодой. пере-жил, судя по всему и чистку после Ягоды и ту, что была после Ежова, при приходе на НКВД Берия. Много повидал и, кажется, осознал, что излишнее служебное рвение всегда и всюду в их системе награждается одним и тем же – «стенкой». И лейтенант не слишком торопился к ней прислониться, рассуждая, по-видимому, что вот это вот он и совершенно точно всегда успеет! Что ж, оно, пожалуй, и к лучшему! Он сидел где-то на отшибе их ог-ромного особняка, более похожего на дворец, реквизированного под штаб корпуса, стара-тельно чем-то занимался и изо всех сил не лез на глаза начальству. Ни своему корпусно-му, ни вышестоящему армейскому. Как оно там было по их особистской линии, этого Щербаков не знал, да и знать не мог. Ходы это скрытные, кротовые, настоящие армейские командиры их гадятся. Брезгуют ими и комиссары. Тот же Эйтингтон, по крайней мере, не был в них вхож. Так они и жили, как в той поговорке: спали врозь, а дети были!
Но сегодня лейтенант пришел явно к нему и сидел на стуле возле кабинета, подраги-вая до блеска начищенным сапогом, дожидаясь комбрига. И смущал своим появлением и присутствием здесь, адъютанта комбрига, старательного младшего лейтенанта Ёжикова. Человек среднего возраста, призванный из запаса, был Ёжиков еще не стар. Но сообрази-телен, умел не лезть на глаза к начальству и быть всегда вовремя, причем со всем необхо-димым именно в данный момент. Ценное качество, между прочим, особенно для адъютан-та! С трудом разговорив младшего лейтенанта, Андрей Андреевич узнал как-то в поездке, а Ёжиков еще и машину умел водить и в танке был не лишним, на любой роли, что был Ёжиков когда то разжалован в младшие лейтенанты из капитанов бронетанковых войск и даже уволился, было, из кадров, поняв, что служба ему не задалась. На гражданке устро-ился на автобазу начальником смены. Так бы и доработал там, либо до пенсии, либо до смерти, женившись и растя детей, но вспомнили о нем военкомантские, призвали в ряды несокрушимой и легендарной. Тянуть из мужика, за что тот был разжалован, Андрей Ан-дреевич не стал, но знать это он был обязан. Специально отвлекшись, просмотрел как-то личное дело Ёжикова. Разжаловали того за то, что во время очередной чистки, он отказал-ся осуждать арестованного НКВД товарища. А это в глазах Щербакова в любом случае характеризовало мужика отменно! Был он не особенно услужлив, чего Андрей Андреевич как раз и не любил, но службу свою знал и понимал отлично. Любил и знал оружие. Вот ему комбриг и нес Вальтер Р-38, взятый разведчиками на поляках. Но, поздоровавшись с адъютантом кивком головы, обратился к Сёмину:
- Вы ко мне, товарищ лейтенант госбезопасности?
- Так точно, товарищ комбриг! Имею доложить о результатах допросов раненых бан-дитов и обыска трупов погибших!
- Пройдемте!
И Щербаков указал рукой на дверь кабинета. Зайдя туда, он снял шинель и фуражку, снова перепоясавшись поверх диагоналевой гимнастерки, поясом, завел на плечо порту-пею и прошел за свой стол:
- Садитесь, товарищ лейтенант!
Тот, не чинясь, с видимым достоинством человека, не ведающего за собой больших грехов, сел, положив перед собой папку и какой-то узелок. Положив руки перед собой, Щербаков с видимым интересом начал разговор:
- Слушаю вас, товарищ лейтенант!
- Товарищ комбриг, мы произвели обыск тел бандитов, убитых вами в доме и во дво-ре вашей квартирной хозяйки. На трупах бандитов найдено три люггера с глушителями, три немецких десантных ножа, офицерские документы Войска Польского, они словно боялись, что их с кем-то спутают, все время таскали их с собой. Один из убитых – сын вашей квартирной хозяйки, Казимеж.
Из дальнейшего доклада, толкового и предельно информативного, надо отдать долж-ное Сёмину, последовало, что квартирная хозяйка, пани Юстыся, не была простой жерт-вой обстоятельств. Именно она сообщила своим сыновьям, все что знала о комбриге Щер-бакове и собиралась уйти к ним в лес, сразу после того, как они с «паньством», бывшим с ними в лесу, захватят советского комбрига. Он должен был стать их пропуском на немец-кую службу. О близости войны Германии против СССР, она, оказывается, уже знала! Уди-вившись, как спокойно особист заявил: «…о близости войны Германии против СССР», Андрей Андреевич спросил:
- А вы, товарищ лейтенант?
- Что я, простите, товарищ комбриг?
- Вы о близости этой войны знаете?
- Конечно, товарищ комбриг, я же не слепой! И до сих пор мне удавалось останавли-вать чересчур активные доклады начальников особых отделов дивизий, полков и батальо-нов нашего корпуса. Но сегодня я узнал, что один из них, мимо меня, ушел прямиком в штаб армии. Вряд ли он возымеет действие, там тоже не совсем дураки сидят! Но начшта-барм Ляпин не надежен, может и дрогнуть при нажиме! Имейте это ввиду!
- Спасибо, Иван Федорович. Буду учитывать.
Подсмотрел на расписании должностей под стеклом на столе имя-отчество особиста Андрей Андреевич и продолжил:
- Ваше предупреждение осознал и за него вам благодарен. Продолжайте доклад!
Из дальнейшего выяснилось, о времени непосредственного нападения пани Юстыся не знала, а не запирала на ночь дверь, чтобы не бегать ее открывать Щербакову. Уж очень часто он возвращался домой слишком поздно, когда хозяйка уже спала. Она-то и видела его всего пару раз. И Казимеж и Влад, разумеется, прекрасно ориентировались в роди-тельском доме. Поэтому первым до двери шел Казимеж. Но перед дверью его оттер капи-тан Рудковский. Он, как и Казимеж, был вооружен «Парабеллумом» с глушителем, но стрелять не собираясь, они держали пистолеты стволами в пол, что и облегчило положе-ние Щербакова. Они намеревались, навалившись всем скопом, связать комбрига живым. И отнести его на плечах в свой схрон, до лясу . Ну, а там, ждать немцев, сдавать его им. Надеясь этим самым заслужить доверие тех, кому они всего пару лет назад проиграли вой-ну. Ременные вожжи, дабы спеленать ими Андрея Андреевича, нес в руках третий, во-шедший в дом, единственный не офицер среди них, кстати, вахмистр улан Рогульский. Потому-то он и замешкался, когда Андрей Андреевич принялся стрелять, убив первыми же двумя выстрелами наповал Рудковского и Казимежа. Причем отброшенный 9 мм мощ-ной пулей назад Рудковский, помешал Казимежу поднять руку с оружием, став причиной его бессмысленной и глупой смерти, как на бойне! А потом он все пытался вытащить свой люггер с глушителем из кармана. Но тот, зацепившись за подкладку кармана длинным и ребристым глушителем, так и не поддался, тем более что и времени для этого поляку ком-бриг не оставил нисколько! В прихожей их страховал еще один офицер, лейтенант поль-ского флота, застреленный Щербаковым походя.
Ну а на улице располагалась группа подстраховки. Двое: младшенький пани Юстыси Влад и подпоручник Зеньковский «держали» окна. Влад левое от входа, Зеньковский - правое. Только он слишком сместился по центру, подставившись под пулю. А дверь дер-жал сам пулковник Богаевский, командовавший всей этой бандой. До войны он командо-вал пехотным полком, квартировавшим в Белостоке. Когда в сентябре 1939 полк разору-жили красноармейцы, полковник Богаевский бежал, схоронившись у кого-то из окрестных хуторян. Отлежавшись и отойдя от испуга, начал собирать вокруг себя офицеров раздав-ленной с двух сторон, подобно ставшей ненужной прокладке, полькой армии. Они не-сколько раз ходили за кордон, ходил и Влад. Большего младший сын хозяйки ничего не сказал, умерев при допросе. Так его и передали НКВД уже мертвым. Намного больше о современной жизни банды польских офицеров спел Анджей Микульский. Он поведал, что их там до двадцати человек, что вооружены они почти все обрезами и винтовками Ман-лихер-Каркано, довольно-таки единообразно, поскольку ими был вооружен полк Богаев-ского и они же лежали на его складах. А склады эти прохлопали ушами местные НКВД! Все люггеры и Вальтеры они принесли из-за кордона, покупая их там, уже у немецких ин-тендантов. Это требовало огромного места денег и золота, посему многим окрестным ев-реям и пришлось раскошелиться в пользу Войска Польского. А кое-кому довелось и с жизнью распроститься. Лейтенант Сёмин просил подчинить ему разведбат, рассчитывая с ним войти в лес и подобраться к лагерю бандитов. И накрыть их там тепленькими, чтобы сделать холодными. По его мнению, было самое время. От местных деятелей НКВД лей-тенант активности не ждал, но полагал, что и вмешиваться они ни во что не станут. Уж больно рожи у них тут в пуху. По самые их свинячьи глазки! Проморгали все, как есть проспали и прос… Подумав, Андрей Андреевич вызвал Земскова и поручил ему сие ме-роприятие в плане пленера, завершающего боевую подготовку его батальона. Семин, явно счастливый, ушел вместе со старлеем. Но приступить сразу к работе Щербакову не дове-лось. Пришел Эйтингтон и позвал завтракать в офицерскую столовую корпуса, по дороге сказав:
- Ну, ты даешь, Андрей Андреевич! Семерых спросонья пришиб наглухо, одного смертельно ранил и еще одного подстрелил! Вояка, ядрена вошь!
Они давно уже перешли с Саулом Абрамовичем на «ты», работая как две лошади в пароконной упряжке. Бригадный комиссар полностью освободил Щербакова ото всех дер-ганий по партийной и политической линии, понимая, что везет мужик воз, какой не каж-дому и с места-то стронуть дано!
- Так ведь было чем, Саул Абрамович! Да и подставились эти панове официержи как-то очень уж по-детски. Как и вся их сопливая Польша под Германию! Мне ведь даже и поднапрячься в таком деле не довелось. Единственная неприятность – окно пришлось выносить собственным организмом!
- Про тебя сейчас весь корпус и вся армия говорит. Восхищаются! То-то, говорят, начштаба 6-го показал этим занюханным полячишкам, кто в доме хозяин!
- Да, ладно, Саул Абрамович, давай отложим эту трескотню! И пойдем позавтракаем. Очень уж кофе хочется!
И все снова вернулось на круги своя. Правда под вечер вернулся Сёмин и привез во-семнадцать подвод, заполненных трупами польских офицеров, перебитых в лагере банды полковника Богаевского, установленной местоположением из допросов подстреленного Щербаковым, бандита. И три подводы трофеев, собранных на месте боя. Разведчики Пав-ла Земскова, подобрались вплотную к лагерю, найдя и сняв пикеты поляков. Для офице-ров кадровой армии, организовано все у них было слабовато, если честно сказать. Да и заняты поляки были сверх всякой меры, выбирая себе нового командира, вместо глупо по-гибшего полковника. Тот даже не потрудился назначить себе заместителей, оставив, после своей смерти, доверившихся ему людей без нормального руководства. Так что у них даже нормальной системы охраны не оказалось. Так, отдельные посты, выставленные отдель-ными командирами дружин.
Установив свои четыре пулемета в ключевых для себя точках, разведчики начали за-брасывать гранатами блиндажи поляков. И когда у тех началась паника, очень неплохо повеселились наши пулеметчики. Потом еще почти три часа добивали отдельных поляков, пытавшихся пересидеть тяжкий час, схоронившись в блиндажах. Не вышло. Гранатами выколупали их всех и порушили те самые блиндажи! Что было самым радостным для ко-мандования корпуса и прежде всего комбрига Щербакова, по чьей инициативе и велась все эта учеба, свои потери разведчиков были поистине минимальны: погибло трое и тяже-ло ранены четверо. Легко раненых оказалось семь человек. Но все они не намеревались никуда идти дальше своего медсанбата, тем более что именно в четвертой танковой диви-зии, какой принадлежал разведбатальон Земскова, таковой был совсем не плох. А его ко-мандир, военврач 3-го ранга Разин, осмотрев раненых, заявил, что все легкие будут пол-ностью боеготовы уже менее чем через неделю. Тяжелораненых отправили в корпусной госпиталь, поскольку условия оперирования и выхаживания там были намного лучше, тем более, что размещался госпиталь прямо здесь же в Белостоке, так что вести раненых ни-куда не пришлось. Эвакуацию же раненых не годных в строй Андрей Андреевич и начмед корпуса военврач 2-го ранга Осечнюк, предполагали исполнить уже перед самым вторже-нием немцев. Так им казалось намного более надежным, в первую очередь в рассуждении того, что госпиталь мог забрать с собой всех раненых и больных. И тех, какие там есть уже и тех, кто еще появится к этому времени. А что появиться таковые могли, так могли же. Жизнь она не терпит завершенностей. Все-то в ней незавершенно и все может поме-няться…

КАНУН ВОЙНЫ
Давно уже откипело белизной вешних половодий цветущее буйство садов. Сошлись обратно в речные русла мутные половодные воды, освободив от своего присутствия об-ширные белорусские луговины, дав волю там расселиться душистому луговому разнотра-вью. Отзвенели бруски по литовкам, и полегла изумрудная трава наземь, покорившись не-оборимой остроте кос и широте плечевого размаха косцов. Высушило ярое солнышко все покошенные травы, обращая их в сено. И совсем еще недавно свезли волокушамиих не-ожиданное многопудье в упорядоченные структуры стогов и стожков. Где колхозных, а где еще и вполне единоличных. Недолго поцарствовала над Западной Белоруссией совет-ская власть загоняя народ деревенский в колхозы и совхозы. Далеко не всех еще сумела и загнать! Многие мужики, не ведая на что и рассчитывают, продолжали по дедовски жить своим хозяйством, работая на нем до скрипа и хруста в натруженном позвоночника, до мутной темноты в глазах и до полного изнеможения. И далеко не всех таких вот, недо-вольными колхозами, поспели свезти в места не столь отдаленные «трудолюбивые» орга-ны НКВД. Надо же! Не члены, а именно органы!
Здесь, в Западной Белоруссии, снова повторялось то, чего досыта наелась необъятная Россия с приходом к власти большевиков. Повторялось в намного уменьшенных, но отто-го еще более различимых масштабах, когда рассматриваешь вблизи. Ведь большое видит-ся издалека!  А, находясь рядом, часто и не заметить вовсе, что происходит вокруг!
И некогда, вроде, было Андрею Андреевичу снова глядеть на это неприглядство. Снова потому, что однажды он это уже видал. В далеких двадцатых и тридцатых, юноше-скими и молодыми тогда еще глазами, многое видящими извращенно. Почему извращен-но? А потому что видят не совсем то, что видят, а то, что подцвечено и подсвечено их ро-зовыми фантазиями, сопливыми бреднями и мечтами. И видится им мир вокруг намного более розовым, нежели он есть на самом деле. Словно через розовые очки. Здесь же на это смотрел уже муж в возрасте зрелости, не перегруженный сверх меры семейными забота-ми, когда ни до чего вокруг и дела-то нет. Да еще и смотрел, словно со стороны, не влезая ни в шкуру крестьян, ни в шкуру энкаведешников, словно бы отстраняясь. Наблюдал и фиксировал. Сам Щербаков и не смотрел бы вообще, но мешал Константинович, чей ин-теллект составлял сейчас основу щербаковского интеллекта, оставив ему рефлекторные и чисто служебные действия. Ему это было надо и именно он, мешая поспать в дороге и от-дохнуть, требовал всматриваться до рези в глазах и головной боли к вечеру. Нельзя ведь нормальному человеку, оставаясь здоровым долго глядеть на чужую боль. Заболевает он. Неизбежно и неизлечимо!
А иногда, повинуясь неудержимой тяге Константиновича, останавливал Андрей Ан-дреевич свою «эмку» и выходил из нее поговорить с селянами. Не сразу и не вдруг разго-варивались хитрющие деревенские мужички. Как же, не выживает на земле дурак. И не приживается. Это в городе, а еще лучше на руководящей должности ему раздолье. И лафа полная! Имеется великое множество спин за какими можно спрятаться, случись что. И всегда найдется возможность по жизни устроиться так, чтобы трудиться поменьше, а благ за это получать и потребить побольше! А на земле проживая – шалишь! Там ты сам на сам с природой. С ее капризами и неприятностями. И за все, что ни приключится в хозяйстве, ответ станешь нести сам и справляться со всеми неприятностями сам. А если не станет вдруг чего съесть твоим детям, и начнут они помирать с голодухи, опухая, хоронить их тоже станешь сам. Своими собственными руками. И могилы имм копать тоже сам. Ну, разве что соседи, такие же крестьяне, как и ты сам, помогут. В таких ведь делах даже и врагам вековечным в помощи не отказывают. Смерть она для всех смерть и горе, оно ведь тоже всем горе. А кому все это еще не ведомо, ему и жизнь еще неведома во всей ее пол-ноте! Да и не человек он пока еще, не совсем человек.
И повествовал ему свою жизнь, хитро щурясь и собираясь возле глаз морщинками, кондовый белорусский мужичок, мусоля заскорузлыми от нелегкого крестьянского труда пальцами, с обломанными и никогда не чищеными ногтями, мундштук «городской» папи-росы, коей ты для завязки разговора Щербаков же его и угостил. Повествовал, никуда не торопясь, подробно и обстоятельно. Не забывая никого и ничего. Пока еще плохо понимая кого ему надо бояться, обстоятельно описывал зверства и бандитов-поляков и энкаведеш-ников. По его селянскому пониманию тоже сущих бандитов. Впрочем, с последним Анд-рей Андреевич тоже вполне готов был согласиться, не говоря уже о Константиновиче, кто жадно впитывал своей памятью все эти рассказы, пока еще неведомо для чего и для кого. И привыкали к нему, переставая бояться матового отблеска его эмалированных ромбов в петлицах и орденов на широкой груди, а носил комбриг «Красную Звезду» за финскую и «Боевое красное знамя» за Халхин-Гол. Прекращали обращать внимание на оружие и на то, что его вечно сопровождали кроме шофера офицер и боец с автоматами ППД-34 .
Присматривался он к их жизни, брался, порой, за косу. И косил под придирчивыми взглядами природных пахарей и косцов, по их неспешной и негромкой, но и далеко не на-смешливой реакции, понимая, что делал он дело как следует, не позорясь и не выставля-ясь перед ними, одновременно. И как же, черт возьми, хотелось, сбросив с себя пояс с ко-бурой и свою добротную диагоналевую гимнастерку, с ромбами в петлицах и орденами, приняться косить все поле, заботясь только о том, чтобы не отошла под ярым солнцем Раньше времени роса. Ибо какая же косьба без росы? Не зря ж твердят нам с ранней юно-сти и с детства сопливого – коси коса, пока роса! Потом же, присев на перкус, есть сало, порезанное большими кусками, прикусывая его от луковицы и заедая большими кусками ноздреватого черного хлеба, испеченного бабами в домашней печи. И не та баба – баба, что веселится умеет, и играет на вечеринках подмалеванными очами, покачивая крутыми бедрами. Это еще полбабы, а не баба. А та баба – баба, какая детей рожает и воспитывает их, понимая свое бабское служение, от природы ей назначенное, да еще и хлеб печь в рус-ской печи умеет по-настоящему. Так, чтобы человек, оторванный от вкуса материнского хлеба, помнил его, пока жив, и мечтал его вновь отведать, пуще всех разносолов и самых изысканных яств. Вот та баба – она уж и точно баба! А то все были подобабки и недоба-бы. Не мне их воспевать и не вам о них читать  бы!
 Потом же, отработав световой день, вернуться на свое подворье и напиться свежего молока из под своей коровы, жадно глотая его прямо из обливного глечика . И чтобы мо-локо не попавшее в широко распяленный рот, или на противотоке при глотании, вытолк-нутое из него, тоненькой струйкой, обтекало рот. И, стекая по подбородку, текло на обна-женный торс, слегка холодя его. А потом утереть рот и усы тыльной стороной ладони и свернуть из прихваченной по ходу газеты матерущую «козью ножку», издали напоми-нающую трубу паровоза, хорошенько отсыпав туда самосада-горлодера из кисета. И вы-сечь огня кресалом, прикурив от трута, дабы не тратить покупные серники . Хоть и не дороги они, а тоже – деньги за них плачены. А денег крестьянину никто и никогда даром не дает! Даже и Господь Бог, как ты его не моли и не упрашивай! Невместно бо и сказано еще Богом-отцом – хлеб свой ты будешь добывать в поте лица своего! И как бы иные не пытались переделать эту премудрость, жива она до сих пор и жить будет вечно, пока сто-ит мир людской!
Но как же удивительно мало времени отпустила судьба Андрею Андреевичу на это на все. Некогда было ему и вспомнить свое детство золотое в крестьянской, немудрящей, но такой целящей душу работе. А и Константиновичу, являвшемуся частью синтетиче-ской личности комбрига Щербакова совсем не оставалось времени на столь милые его сердцу раздумья о судьбах народов. Например, белорусского и польского.
О том, что белорусский народ, отколотый тяжкой судьбиной и монголо-татарским нашествие от общности Святой Руси, оказался заложником своих попыток уцелеть, ища помощи и защиты у соседей. Так и оказался он в полоне у куда более отсталого и в техно-логическом и в социальном плане, литовского княжеского рода Гедимина и Миндовга. Те даже языком государственного общения имели язык русский, о чем красноречиво свиде-тельствует «Статут ВКЛ ». И, отказываясь от язычества, веру поначалу избирали право-славную, но потом, соблазнившись польскими привилегиями, перекрестились вслед за Ягайло и Витовтом в католичество. Потом долгая жизнь под поляками, когда шляхетство Белой Руси, блазнясь привилегиями, закрепленными польскими законами в Речи Поспо-литой за католиками, дружно перекрещивалось в римско-католическую веру, отдаляясь от породившего ее народа. Но и там не было им удачи, да и по делу! Предатель  и изменник иметь ее не должен ни в чем! Да и все польское мироустройство не могло не сойти на нет из-за панской гордости и излишнего католического миссианства. Так и оказался в центре Европы неприкаянным огромный кусок сильного некогда народа, с тоской наблюдая, как рядом, борется и подымается с колен народ Великой Руси, отметая вначале иго татарское, потом пробивая путь на запад и на юг, сметая со своего пути турок, шведов, ляхов. И рас-ширяет свои владения все дальше на восток, тесня тем самым степь, распахивая ее, и де-лая своей. Потом же, после нескольких разделов Речи Посполитой, Русь, став имперской, включила этот народ в свое лоно, предложив ему жить совместно…
А что поляки? Они ведь так и не использовали того великого шанса, какой предоста-вила им судьба история в трагическом для Святой Руси тринадцатом веке, когда монголы страшным, никем в те поры так и не остановленным клином-тараном развалили и без того разодранную княжескими раздорами ослабевших Оюоиковичей, Русь, на три слабо взаи-модействующие между собой части: Русь Великую, Малую и Белую. И ведь подмяли то-гда ляхи, схарчив всех владетельных князей и княжат, Малую и Белую Русь. И очень близки были, особенно во времена Великой Смуты, когда пресеклась династия Рюрикови-чей на русском троне, к тому, чтобы наложить лапу свою и на Русь Великую. Но подвела панов и их украинских, белорусских и литовских подпанков торопливость и горделивость великопольская, не дала им возможности понять душу народа, составлявшего более поло-вины населения Речи Посполитой. Да и католичество, какое все с той же чрезмерной по-спешностью торопилось заглотить казавшиеся доступными куски, оттолкнула от себя ог-ромную массу православного люда.
Вторым, по мнению Константиновича, моментом, не позволившим ляхам стать вели-кой восточной нацией, было устройство их государства. Какая-то причудливая смесь дво-рянской республики, магнатского толка и, о шутка природы! – избираемого абсолютизма. Где каждый не распохмеленный как следует после вчерашней попойки шляхтич, гремя ножнами сабли на сейме, мог, рявкнув «Не дозволям! », остановить очень важное и су-щественное для всей страны государственное дело. А то и затеять прямо на том же сейме отчаянную сабельную рубку. Оно и здорово, наверное, и куда веселее, чем башкой ду-мать, бошки те сабелюкой сносить, особенно, если этому тебя хорошо выучили. Но госу-дарство такое стоять не станет точно! И как могли там владычествовать короли, если для их утверждения им надо было тоже пройти через сейм, где властвовало Liberum veto, все то же «Не дозволям!». Договориться со всеми и всем угодить? И чем же тогда, скажите, править? Кем? И, главное, как? Вот и вышло у них, что короли их мельчали не по дням, а по часам, реформ страна не ведала и ведать не могла в принципе. Армия скатывалась в небытие, превращаясь в никем не управляемые бандитские шайки магнатов. Могло ли сие долго продолжаться в центре Европы? На плодородных и вполне населенных землях? Со-всем не глупым и работящим народом? Нет, нет и еще раз нет! Оно и не продолжалось, канув в лету.
Три соседние страны, Россия, Австрия и Пруссия, справившись со своими внутрен-ними нестроениями, разодрали могучую некогда Речь Посполитую, не слишком и вспотев при этом. Разодрали в три приема. И лишь в начале двадцатого века, воспользовавшись крушением всех трех этих стран сразу, смогла возродиться в уже гораздо более скромных пределах Речь Посполитая. Но, ведомая ложными позывами Юзефа Пилсудского, своего бессменного маршала и президента, недолго она просуществовала, снова поражая мир своей чрезмерной задиристостью, ничем не обоснованной гордостью и абсолютно излиш-ним миссионерством. И каков же итог? А итог оказался тривиален! Страну эту вновь ра-зодрали! В другой пропорции и по иным принципам, но разодрали по частям, устранив ее с карты Европы. И что дальше? А дальше судьба ее зависеть станет уже не от нее, а от то-го, как сработают и договорятся между собой другие, те, у кого в этих землях есть свои интересы. А те, кто считал себя когда-то солью этой страны, сейчас бегают по лесам, ведя жизнь обычных бандитов с большой дороги и ничем от них не отличаясь даже и в прин-ципе!
Но в том-то и дело, что даже во время поездок Андрей Андреевич не мог отпустить на волю Константиновича, наблюдать и копить информацию. Следовало обдумывать пла-ны учения войск, их перебазирования в районы сосредоточения. Обдумывать новые прие-мы маскировки и новые штабные уловки, позволяющие им чисто отчитываться перед вы-шестоящими штабами. Он понимал, что долго это продолжаться не может – пришлют контролирующего – и все выявится! Но рассчитывал на то, что время им отпущено слиш-ком немного. И иначе действовать – ничего не поменять! Вот и приходилось им извра-щаться вовсю, придумывая все новые и новые обходы, уклонения и приемы. И в то же время, продолжая делать то, что было нужно сделать, даже и рискуя попасть на заметку НКВД ежедневно и ежечасно. Это ведь их огромная удача, что их корпусной особист Сё-мин оказался человеком относительно честным и давно уже утратившим, осознав реаль-ную обстановку постоянных ротаций состава органов, карьерные амбиции и чрезмерное служебное рвение. А была она вовсе и не обязательна такая вот удача! Даже, скорее, и ма-ло реальна, исходя из атмосферы в самих этих органах. Но случилось с ним такое неверо-ятное приключение и стало оно спасением и для него и для огромного количества людей вокруг. Потому что, подумал Андрей Андреевич, случись Сёмину оказаться подозритель-ным и пронырливым, как оно и положено по службе армейскому особисту – пришлось бы его убирать. Аккуратно и нежно, маскируя все под очередную вылазку бандитов-поляков. Это же всегда чревато ошибками и нестыковками. И, соответственно обнаружениями до-гадками и необходимостью последующей уборки все большего и большего числа энкаве-дешников. Да даже если и все хорошо пройдет, НКВД, получив повод, затеет с поляками, живущими в Белостоке, свои обычные жестокие игры, со взятием заложников и различ-ными угрозами. А эти игрища терпеть ненавидели и сам Андрей Андреевич и правящий им ныне Константинович.
Подкатив к середине июня, исполнили они задуманный Константиновичем, казав-шийся вначале нереальным и неподъемным совсем, план. Оказался он, тем не менее, вполне исполним, хотя и потребовал истинного напряжения и беспрерывной работы. на-ступал заранее запланированный 5-ти дневный перерыва на отдых. Константинович по-считал и все согласились с этими расчетами, что людям перед самой войной следует дать отдохнуть, хотя бы и маленько. Уж больно долго им не придется отдыхать потом, кроме тех, кто в землю ляжет. Ну, эти всегда и всюду отдыхали, выложившись, за всех. Рассуж-дая о предстоящей им войне, говаривал Андрей Андреевич, что будет она, и долгой, и страшной, потребовав от народов его ведущих жутких запредельных вполне усилий и жертв. Вот и следовало дать людям передохнуть, прежде чем приступать ко столь великой и страшной работе. Не сумев выкроить на отдых даже полноценную семидневную неде-лю, Хацкилевич и Щербаков потребовали от Эйтингтона, чтобы он, загрузив работой сво-их бездельников, обеспечил бойцам ежедневный просмотр лучших фильмов, посещение танцулек, тисканье сговорчивых барышень и вообще, полную культурную программу. Зная знанием Константиновича, что очень и очень многим из этих людей, почти всем, се-годня еще живым, веселящимся, любящим, о чем-то мечтающим и на что-то надеющимся,  предстоит погибнуть и какое малое количество из них всех уцелеет в этой войне, огром-ной и прожорливой, Щербакову было им ничего не жалко. Он бы, как в давно прошедшие уже и невозвратимо, к сожалению, времена, подарил бы им Белосток на все дни отдыха на поток и разграбление. Ничего бы это особенно не прибавило к предстоящим еще ужасам войны предстоящим населению Белостока, зато бойцы его получили бы абсолютную пси-хическую разрядку и дрались бы потом, как черти адовы. Впрочем, драться они будут и так, а вот, что до разрядки, ребята – извините! Все что могу лично! Все, что могу!
Сам он и эти пять дней, исключив их из своего отдыха, носился по маршруту пред-стоящей передислокации корпуса, компании с адъютантом Ёжиковым и взятым с собой особистом корпуса Сёминым. Его брали, чтобы не иметь проблем с местными органами НКВД. И Ёжиков и Сёмин были вооружены автоматами ППД, имея при себе неплохой запас лимонок. Комбриг не видел нужды изменять своему верному и многократно прове-ренному маузеру, хотя предусмотрительность адъютанта и особиста и не считал излиш-ней, или глупой. А главной их заботой были, конечно же, переправы. Большинство мел-ких рек и речушек по маршруту предстоящего перемещения корпуса, легко преодолева-лись вброд, но переправа через Неман и несколько его притоков, требовали озаботиться мостами. И мосты эти были уже выстроены силами специализированных служб корпуса. Андрей Андреевич, болея душой за дело торопился их проверить, ведая, какая нагрузка им вскоре предстоит, и нисколько не стесняясь в выражениях, порой переходя на площад-ный мат, требовал исправления замеченных им недостатков. Даже ко всему привычный Сёмин, только вбирал в такие моменты голову в плечи, не рискуя даже и обратиться к комбригу. до него только-только стало доходить с каким разъяренным зверем свела его близким соседством неспокойная служба корпусного особиста. Когда же один председа-тель колхоза принялся кричать, что не даст он саперам срубить строевой лес поблизости, и Семин и Ёжиков замерли, увидав, как рука комбрига метнулась к деревянной кобуре с маузером, подаренной ему Эйтингтоном, после памятного расстрела польских бандитов на квартире у хозяйки. Он так и носил ее на правом боку в нарушение всех правил, ка-сающихся формы, вместе с кобурой со штатным ТТ. Быть бы крови и здесь, составил бы председатель компанию тем ляхам, но, к счастью своему, оказался отменно неглуп. И су-мел вовремя понять, отчего пальцы этого страшного мужика в добротной гимнастерке и с золотистыми эмалевыми ромбами в черной петлице заскребли по крышке кобуры. А еще он поверил, что тот его шлепнет. И был прав! Шлепнул бы, попробуй тот еще немного по-орать. Но председатель усмирил свой пыл и засунул свой язык себе же в анус, что, невзи-рая на общую негигиеничность подобной процедуры, спасло ему жизнь. Всего-то навсего! Стоит ради этого подержать свой язык в своем же анусе? Как вы думаете? Но огромная часть того лакомого леса оказалась снесена, дабы усилить достраивающийся саперами козловый мост. И пробный КВ-2  с лязгом взъехал на него и прокатился по нему, показы-вая, что мост прочен и переправу выдержит. А потом будет безжалостно разрушен, что поначалу особенно взъярит селян и, особенно, их председателя. Но когда начнется война, все-то они осознают и все сообразят. Не дураками и их природа уродила!
Конечно, большое число вооруженных военных в округе, заставило польские банды, откочевать через кордон на запад, либо затаиться в самых глухихи местах, но одну стычку с бандитами они все-таки имели. Уже практически воротившись домой, ехали она назад, как стекло возле головы Андрея Андреевича, прошила торопливая пуля, судя по дырочке от нее явно винтовочное. Свое:
- Всем из машины!
Щербаков торопливо бросил, уже вываливаясь сам. Он все сделал точно, резко от-толкнувшись от дороги, ушел в кювет, видя как на том месте, где он только что был, сул-танчиком подняла пылевой дымок еще одна пуля. Залег, принявшись в темпе оценивать ситуацию. Огонь вели сверху, с его стороны. Стрелять по человеку, сидевшему рядом с шофером с этого места неудобно, поэтому, наверное, и промахнулись. Он видел, что Ёжи-ков с ППД в руках крутит головой, находясь в том же кювете, что и он сам. Ого! Василий не прост. Успел прихватить с собой подсумок с запасными дисками. Что же, значит огне-вая мощь у них соответствует. Лейтенант госбезопасности на той стороне тоже с автома-том, но без подсумка. Хороший мужик, но все ж из органов. Вот нету этого в характере и ухватках, обязательно прихватить запас магазинов, даже выскакивая из машины под убойным огнем – и не прихватил. Вот и отсчитывай, если дело станет серьезным, сколько у тебя там патронов осталось. А шофер тот и вовсе судьбой обижен. Голимый наган в ко-буре. Но, помнится, он по карманам активно распихивал «лимонки», как и сам Щербаков. Ударило еще несколько выстрелов сверху над ними. Стреляли по Сёмину и шоферу. Стреляли, но мужиков не достали. Однако ж, если ничего не предпринимать – всенепре-менно достанут. Стрелки располагались прямо над ними на высоком откосе. Ждать пока они поймут, что он и адъютант прямо под ними и отжалеют им одну гранату на двоих, Щербаков не стал, невместно ему было. Достав из кармана своих бриджей «лимонку по-казал ее адъютанту и ткнул пальцем вверх. Тот согласно кивнул и извлек из своих карма-нов еще одну лимонку. Маузер, покинув кобуру поместился в правой руке, «лимонка» в левой. Впрочем, это не значило ровным счетом ничего. Андрей Андреевич был велико-лепно обоерук. Подавшись вперед он рассчитано метнул свою лимонку наверх, увидев, что то же сделал и Васька Ёжиков. Сверху ударили сразу три выстрела. Но не по ним. По Сёмину с шофером. наверное заметили энкаведешную форму Сёмина. Наверху кто-то вскрикнул тревожно и пару секунд спустя раздались два взрыва и посыпались листья, сучки деревьев и иссохший шильник, поднятые взрывом. А они с адъютантом, быстро рванув с места, не взбежали даже на спускающийся к дороге откос – взлетели. Быстрый осмотр из-за дерева позиции нападающих. Одного бандита их гранаты ранили, раздробив колено, другого убили, снеся осколком полчерепа. Он, наверное, и подумать ни о чем не успел, как осуществлять сей похвальный процесс, ему стало просто нечем. А третий, все осознав, удирал метрах в пятидесяти, надеясь видимо проскочить из подлеска в лес. А там – Бог батька! Не вышло, не учел он дурашка меткости комбрига. Маузер хищно повел стволом, нацеливаясь на свою жертву. Прогремел гулкий выстрел без оттяжки. Какая от-тяжка на таком коротком стволе? Тяжелая безоболочечная пуля ударила жертву в спину несчастного ляха, толкнув его вперед. И бросила ничком на траву в подлеске:
- Сходи, обыщи! Только осторожнее!
Кивнул комбриг младшему лейтенанту. И тот споро, как учили некогда на занятиях наверное, выставив изготовленный к стрельбе автомат перед собой подался к подстрелен-ному комбригом врагу. А рядом уже посапывали, сбрасывая дыхание после подъема на откос, особист и шофер. Взглянув на особиста, Андрей Андреевич, держа маузер нагото-ве, сказал, кивнув головой назад:
- Там раненый имеется. Допросить бы!
- Это мы сейчас, это быстро!
Заторопился тот. И передав шоферу свой ППД, пошел к бандиту, доставая из карма-нов своих бриджей зажигалку, из сапога нож-финку, примериваясь на ходу что там и как. несколько секунд возни и первые вопросы на польском. Ответом возмущенное бормота-ние, среди коего четко обозначилось слово «Кур-рва». Потом пауза и дикий вопль и снова вопрос. Пленный пока молчал, а Ёжиков, обшмонав труп убегавшего, возвращался назад. Таща с собой его вещмешок.
Его-то они и принялись досматривать, пока особист возился с раненым. Кроме съе-добного, домашнее вяленое мясо, крестьянский сыр и пол каравая хлеба, там нашлось две «лимонки» и одна немецкая граната на длинной рукояти. Пистолет, как ни странно – ТТ. Две обоймы к нему. Нож и смена белья. А еще карты этого района. Еще польские, армей-ские. На карте были нанесены какие-то обозначения, будет чем заняться особисту, уже разогнавшему течение допроса. Еще были погоны польского поручника , кокарда с фу-ражки и удостоверение личности. Зажигалка, наши папиросы «Север», большой шмат са-ла обернутый в хустинку и немного золота и серебра в ювелирных изделиях. Что ж, это все ясно:
- ТТ возьми себе!
Бросил Андрей Андреевич шоферу:
- Не чекист, слава Богу, чтобы с наганом бегать. Тульской Токарев намного надеж-нее и убойнее! И обе обоймы тоже твои!
И уже адъютанту:
- Прибери все съестное. В машине сгоношишь по бутерброду. Жрать охота. А карту и драгоценности особисту. Его это хлеб, пусть он его и жует! Нам с этим возиться неко-гда!
Пока разбирали все «наследство» польского поручника, адъютант сходил и обыскал убитого ляха. А Сёмин завершил допрос раненого и попросту пристрелил его из его же винтовки, забрав ее с собой. Еще два Манлихера-Каркано они подобрали возле убитого гранатой ляха и, сев в «свою «эмку», продолжили свой путь. Стволы Манлихеров-Каркано торчали из салона автомобиля через окно.
- А трупы как?
Спустя малое время поинтересовался у лейтенанта госбезопасности Андрей Андрее-вич.
- Пускай валяются! Я кому надо доложу в Белостоке. К вечеру, надо быть, приедут заберут и проведут в городе опознание. Нелишним будет. Хотя и из документов видно – польские военнослужащие, все еще не сложившие оружия! Поручник и два хоронжих . Фамилии у всех – местные. Потому и надо выяснить, чьи!
И добавил, уже, наверное, исходя из результатов допроса добитого им раненого:
- Они из банды пулковника Богаевского. Там были офицеры и унтерофицеры его полка и соседних частей. Но мы их перебили. Эти трое были на задании, когда мы с раз-ведчиками уничтожили их банду, потому и пережили тот день. Нас они видели, когда мы ехали еще туда. Решив, что будем возвращаться той же дорогой, сели ждать. Прождали почти сутки, надеясь рассчитаться с вами за своего пулковника. Не получилось – только пополнили ваш счет, товарищ комбриг. А слышали они раньше, что это какой-то комбриг убил Богаевского и тех, кто был с ним. Он же организовал и нападение на их лагерь в ле-су, где уничтожили основу их банды. Переаттестация здесь была уже полгода как. Вот они и решили, вполне резонно, надо отдать им должное – комбригов в округе не стада бродят, наверное, речь в тех рассказах шла именно о вас. Правильно в общем-то! Вот только стрелки они аховые! С первого выстрела взять вас не повезло, а потом и шансов у них не слишком много было. Хотя гранаты у них и были, могли бы и сообразить ублюдки. Офи-церы все же, пусть даже и Войска Польского!
С аппетитом откусывая от богатого бутерброда с окороком и сыром, переданным с заднего сиденья «эмки» адъютантом, Андрей Андреевич поинтересовался:
- А что будет с родственниками офицеров, когда выяснят кто?
- Думаю, станут наблюдать. Вот только времени у них на это слишком мало, пола-гаю. Не успеют, наверное, ничего!
- Полагаю, да, Иван Федорович!
- Потому, думаю, не будет той родне ничего, хотя она им и помогала! А, может и так случиться, что арестуют сразу и пошлют на лесоповал!
В это время Ёжиков передал бутерброд шоферу и особисту, да и сам засопел уплетая за оби щеки такой же. И все в их «эмке занялись полезным делом, насыщаясь. Даже и шо-фер. Парень он был ушлый, справлялся править машиной и одной рукой. Хотя это и не самое простое дело на «Эмке», уверяю вас! Там ведь гидроусилителей руля не было и в помине. Не дорос еще до таких высот тогдашний автопром! И не только наш, что, откро-венно говоря, было бы не удивительно, но и передовой, германский и американский. Ведь та же «Эмка» всего лишь слизнутый у американцев «фордик».
К себе в корпус воротились уже в третьем часу. Сдали, остановившись у местного управления НКВД оружие бандитов и занялись повседневными делами. Через три дня им надо было отсюда уходить. И, пока весь корпус отдыхал, снабженцы и ремонтники бега-ли, добывая все, что еще можно было добыть. Заливали горючим последние, еще оста-вавшиеся пустыми, топливозаправщики, грузили боеприпасы на грузовики и в танки. За-пасались съестным и медикаментами. А оставшиеся склады передавали по описи интен-дантам 10-й армии.
Завтра они с Михаилом Георгиевичем съездят к Кузнецову в 3-ю армию, а послезав-тра в последний раз, по мирному времени, навестят Голубева. Новых директив из Геншта-ба так и не случилось более, действовали старые, штаб округа вел обычный мирный обмен со штабами армий и корпусов. Повсюду старательно обсуждалось неудачное, по мнению комбрига, заявление ТАСС. Все казалось таким незыблимым…
Еще до перемещения всего корпуса, Андрей Андреевич провез по всей предстоящей им дороге всех командиров дивизий, полков, батальонов и рот. Он напомнил им, что пе-редислокация корпуса, намечена на ночь. Свою дорогу им надо знать отлично, самим ос-мотреть все мосты и броды, чтобы ночью не хлопать понапрасну глазами. Ведь за их ко-мандирскими будут продвигаться все остальные машины и ошибки с их стороны будут чреваты многими глупыми потерями. Уже сейчас регулировщики из специализированной службы корпуса, 7-й роты регулирования 7-й танковой дивизии корпуса, под командова-нием старшего лейтенанта Лапушкина обживали пути перемещения частей корпуса вплоть до переправы через Неман, как, впрочем, и саму переправу. Дальше регулировать перемещение станут регулировщики 4-й дивизии и из соответствующей корпусной служ-бы. Замыкать прохождение корпуса Андрей Андреевич намеревался сам, лично. Он же собирался и сматывать, проходя всю сеть организации движения, собирая все посты регу-лировщиков и мотоциклистов  из 4-го мотоциклетного полка полковника Собакина. И, разрушая вслед за собой все наведенные корпусом переправы, подбирать всех отстающих.
Они и без того сильно, едва ли не на треть, с 999 до 720 уменьшили танковый штат корпуса, часто собирая из двух ломаных танков один целый. Но это происходило посте-пенно в течение всех трех месяцев их ускоренной подготовки. Ломанные танки торопи-лись отправить подальше в тыл, чтобы там, восстановив их, нашли бы им применение в будущих сражениях. Ведь приграничным сражением в этой войне еще точно ничего не кончится. Многие неисправные в ходовой части танки, как и все средние Т-28 и тяжелые Т-35 были переданы частям занимающим оборону перед Белостоком и обращены ими в замаскированный неподвижные огневые точки, зарытые по самые башни в землю. Экипа-жам этих бывших танков, ставших НОТ , было приказано сражаться только с наземными войсками. Оказавшись же под атакой Люфтваффе, машины свои немедленно покидать, пережидая бомбежку в специально отрытых неподалеку от их капонира, щелях. И вообще, удерживать позиции до тех пор, пока наносят врагу потери большие, нежели несут сами. Если не получается, отходить в лес, предусмотрев возможность такого скрытного ухода еще по мирному времени. И уже там, организовавшись в диверсионные группы, начинать воздействовать на коммуникации противника.
Спешить гибнуть – глупо и дико! Надо спешить уничтожать врага, а для этого надо его заставить нести потери большие, чем несем их мы. Но все, что будет происходить здесь, под Белостоком, они вряд ли узнают. Гудериана ведь никто остановить так и не сможет. Но и он сам, по мнению комбрига, не найдя встречи с танками Гота восточнее Бе-лостока, должен занервничать и утратить великолепный темп своего наступления. Значит, 10-я, 4-я и 3-я армии, обороняя свои позиции, пока получится, смогут отступить, вытяги-вая свои войска на восток. И продолжить сопротивление немцам. А это, приводя к срыву всех планов войны, не может не заставить немцев усиленно нервничать. Нервное же пове-дение мало способствует накоплению военных успехов. Тогда, глядишь, и нам удастся сломать эту войну, не перенапрягаясь излиха и не платя без счета жизнями своих солдат за время, потребное для организации сопротивления. Цена победы должна было, по его мнению стать гораздо приемлемей. Хотя, конечно, эвакуация всей промышленности за-падной части страны на Урал и за Урал, все равно потребуется, как потребуется и запуск многих производств под открытым небам, в отнюдь не экваториальных, или субтропиче-ских условиях. А это, к сожалению, будет по прежнему требовать своих жертв у граждан-ского населения. Снизить же оные они здесь совершенно не в силах. Они могут лишь по-влиять на потери боевые – самые большие, кстати.
С другой стороны, военный профессионал Щербаков, не мог не понимать, что разбив Гота, если у них это, в конце-концов получится, он заставит и фон Лееба и Гёппнера, ко-мандующих, соответственно группой армий «Север» и 4-й танковой группой, наступать аккуратнее, поскольку их правый фланг останется открыт для давления и воздействия со стороны советских войск, ежели, конечно, таковые для этих целей сыщутся. Может им и удастся облегчить участь хотя бы Ленинграда? Было бы совсем неплохо и сильно повлия-ло бы на общий уровень наших потерь в этой войне, которая ТАМ оказалась для нас уж и вовсе невыносимо тяжелой и страшной! Да, находясь под постоянной угрозой именно с юга, на правом фланге своего наступления, невероятно, чтобы фон Лееб, как бы его не подгонял фюрер, решился на тот рывок к Ленинграду, какой имел место ТАМ. Нет, нет и еще раз нет! Фон Лееб станет искать возможности обеспечить свой правый фланг, дожи-даться подтягивания охромевшего после нашего удара на одну ногу фон Бока, с его груп-пой армий «Центр». Утратив время, даст организовать более мощную и действенную обо-рону Лужской линии и, таким образом останется лишь на дальних подходах к своей стра-тегической цели – Ленинграду. Вот никак не мог он знать, отвратят местные стратеги уг-розу, какая неизбежно возникнет на нашем Юго-западном фронте, в связи с тем, что бе-зумные методы проведения контрудара под Бродами и Дубно, лишит РККА всех ее танков на юге, не нанеся немцам соответствующего урона. Додуматься же было надо – заставить свои механизированные войска, элитную силу войны моторов, перемещаться по дорогам Украины днем. И это при необоримом и никем не оспариваемом господстве немцев в воз-духе. Когда длинные колонны войск они избивали с воздуха, уничтожая до двух третей всех наших исправных танков. А прятаться и маскироваться им там, в довольно-таки от-крытых местах, было и вовсе негде. Так ТАМ им и дали выйти на рубежи с коих группа армий «Юг» стала уже реально угрожать Киеву. Потом же, заставив наши войска защи-щать город, в условиях наносимого Гудерианом удара с севера, во фланг и тыл нашего Юго-западного фронта. Это привело к гибели и пленению 600 тысячной группировки на-ших войск, к утрате огромных территорий, с их промышленным, продовольственным и мобилизационным потенциалом и всей боевой техники и оружия означенной группировки войск.
ТАМ Жуков это, кажется, понимал, как он понимал и опасность флангового удара по нашей киевской группировки, после преодоления немцами Днепра на фронте группы ар-мий «Центр». Но его не захотел понять Сталин в ком видение политических утрат, вы-званных оставлением Киева, убило весь его, прославленный партийными витиями, здра-вый смысл. Не стратега, нет, им он не был никогда! Политиком он был подчас вполне ге-ниальным, военным – никогда. Хотя и тщился всегда, а уж, что хотел, так даже очень и очень. А когда дела пошли хорошо, за счет бессчетной крови жертвоприношений размена времени на жизни солдат, и кровавого пота работающего в тылу советского и прежде все-го, разумеется, русского, народа, так он и уверовал немедленно что – стратег! Но там, под Киевом им было утрачено все, и, прежде всего – здравый смысл даже и весьма среднень-кого командующего, обладающего всей необходимой полнотой информации. Вот и ре-зультат – трагедия целого фронта, целого стратегического направления, южного.
Но, может, этот их маневр позволит нашим избежать того редкого сочетания усло-вий, какие возникли у немцев к моменту решения их начать операцию по захвату Киева? Вполне возможно, что, задержав гитлеровцев, здесь, в Белоруссии, и, не позволив им уже на исходе первой недели войны захватить Минск, окружив там наши сопротивляющиеся войска, и выйти к Орше, их контрудар послужит такому изменению стратегической об-становки, какое приведет и к общему изменению характера всех операций этой войны. Ведь ими задумано не много и немало, а выбить наглухо одну из всего четырех немецких танковых групп. Это сделает группу армий центр, опирающуюся на вторую танковую группу Гудериана и третью, Гота, как на две ноги, сразу обезножившей, неспособной ше-велить своей северной клешней и творить те смертные клещи, такие страшные для нас в этом яростном 41-ом году. Ну и все! О чем размышлять еще? делать надо, черт возьми!
О том, что он попробует не дать воинам целых двух армий гибнуть зря, и не напол-нять собою гитлеровские концлагеря, а сразиться с ним лицом к лицу и принести пользу своей Родине! Россия она даже и обгаженная большевизмом все равно – Россия! А Россия она по определению одна и другой не бывать ни за что и никогда! И точка! Все по тому же определению! Вот и к чертям собачьим все эти интеллигентские реминисценции, а в простонародье – сопли, де, люди, что идут за ним с большой долей вероятности рискуют погибнуть. И не всех их спросили, хотят ли они этого! Да, не всех! Но, господа дерьмо-краты, в армии никогда всех и не спрашивают, хотят они чего-либо, или не хотят? Армия, господа дерьмократы, она на то и армия, что даже таких тунеядцев, как вы, соплеточивые, там, прогнав не по одной тысяче раз вместо сна и еды через турники и штурмовые поло-сы, людьми делают. То есть мужчинами, готовыми преградить путь врагу. Готовым пре-градить, слышите! А не устилать его своими соплями, в напрасной надежде, что он к ним прилипнет и запутается.
Поэтому и не испытывал Андрей Андреевич никаких угрызений совести, ведя за со-бой более 50 тыс. вооруженного народу, прекрасно понимая – спалятся они, наверное, це-ликом и полностью в первом же приграничном сражении. Мало кому из них повезет уце-леть. Но, знал он, в отличие от того, что выпало на их долю ТАМ, спалятся они далеко не напрасно, а возьмут за себя с гитлеровской немчуры достойную плату. Такую, что и те, кто придут на место убитых ими врагов, помнить будут. Помнить и вздрагивать, вскаки-вая в холодном поту по ночам, обуждаясь от липких кошмаров. А ради этого стоило и жить и воевать, погибая в яростном и всепожирающем пламени войны. Это ведь совсем не то, что обескураженными и потерявшими воинское, а, значит, и человеческое, мужское, достоинство, покорно брести в длинных, нескончаемого вида, колоннах военнопленных. Ибо, если мужчина не воин, то спрашивается вопрос – мужчина ли он? И отвечается ответ – положительно и всенепременно – нет! Не мужчина! Даже если творит чудеса в постели и ворует – на загляденье. А все одно – не мужчина. И зверем сим от него даже и не пах-нет! Иного мнения придерживаетесь? Да хоть сто порций! Не жалко! Мы дерьма никому не пожалеем! Отдадим бесплатно. Кушкайте, не подавитесь! Подано!
Так и отлетали от Андрея Андреевича излишние в его положении реминисценции, хотя сомнения порой и объявлялись. Особенно у Константиновича. А ну как нарушат они тут демографические потоки так, что вернешься взад, а тела-то твоего и нетути, на нарож-дались таковые. А почему? Да просто потому – все повелось так, что родители твои не встретились, а, встретившись, не зацепились друг за друга, или попросту оказались заняты другими. И что тогда? А и Бог его знает? Рисковал Константинович? Рисковал, конечно! Даже большим, пожалуй, чем жизнью – спасением бессмертной души рисковал. А ну как не сможет она самоидентифицироваться? Что тогда? Да и хрен его ведает! Не попробовав, не познаешь, ядрен фронтон. Ты физик, или где? А если физик будь добр - эксперименти-руй! С жизнью, со смертью, с раем с адом с чертом и с Богом, со всеми и везде! Всегда и повсеместно! Вот и Константинович, поднатужившись, гнал поганые мысли прочь. Делай что должен – случится, чему суждено! Не нами сказано, но сказано то как верно! На все времена и для всех народов!
И приход кровавых мальчиков, столь предвкушаемых соплеточивой нашей дерьмо-кратией и всеми прочими общечеловеками, не пугал ни Андрея Андреевича, ни Констан-тиновича, составлявшего большую часть его синтетического интеллекта. Смотрел Андрей Андреевич на этих мальчиков, восемнадцати- и двадцатилетних, представляя, что уже по-слезавтра он пошлет их в бой, многих – на смерть. И что жалости не ведал? Ведал, как не ведать! Но и понимал, если бы сделали это другие, сделали как ТАМ и ТОГДА, умылись бы эти мальчики кровью, по самое что ни на есть «не хочу», изгибнув почти стопроцент-но. Большей частью бессмысленно мечась под бомбежками и артобстрелами. И подыма-ясь из высокой травы, трепетно вздымая вверх пустые руки, потому что оружие свое, на-пуганный и деморализованный, он уже бросил. И потом прошел бы через все фрицевские лагеря, вплоть до того последнего, где умер бы, не снеся издевательств и поношений не-мыслимых. А и снес бы, так, освобожденный, предстал бы он перед «гражданином на-чальником» из НКВД с задницей, шириной своей, превышающей рост и с мордой, такой красной, хоть цигарки от нее прикуривай. И определил бы его «гражданин начальник» в лагеря, проведя через ОСо . Во все эти бесчисленные КолымЛаги, Урал Лаги, КазахЛаги, СЛОНы и прочие лаги, покрывавшие всю территорию СССР частой сетью. Да и не по-шлет он этих мальчиков в бой, как делали это другие генералы, общевойсковые преиму-щественно – поведет. Ощущаете разницу? Ощутите!
Так что в любом случае он оказывал эти ребятам, то главное благодеяние, какое и мог им оказать мужчина. Предоставлял им возможность схватиться в бою с врагом. Воо-руженными, обученными и организованными, заблаговременно упасенными от страшных ударов авиации и артиллерии. Знающими свою цель. И ближайшую, и средневременную, и долговременную задачи. Сосредоточенными на фланге у врага, подготовленным пред-варительно. Обкатанным танками, приученным передвигаться по полю боя, короткими перебежками, поддерживая в промежутках своих, перебегающих в свою очередь, друзей злым и точным огнем из персонального оружие. И оружие то имелось в наличии, стало за время подготовки, не то, что привычным – родным. И не с дурацким приказом «стоять на-смерть!», когда всем мало-мальски смыслящим в военном деле командирам понятно, что оборона должна быть разумной и маневренной. А с разумным расчетом ударить по врагу, нацеливая свой удар ему во фланг и в тыл, когда он по фронту свяжется с нашими оборо-няющимися частями.
Чего мог еще попросить от него юноша в красноармейской форме в эти дни? Отпус-тить его домой? Так не добрался ж бы, в 99 случаях из ста не добрался бы, будучи пере-хваченный по пути заградителями из НКВД, обозван дезертиром и расстрелян у поганой ямы. Так что, шалишь, ребята! Да я не предоставил вам выбора, где и как вам умирать, выбрал за вас! Но в этом и заключается долг командира, военного профессионала, во все времена жизни человечества! А вот если воевать вы плохо станете, или банально струсите, подавшись в настоящие дезертиры, тогда уж не обессудьте. Шлепну я вас своею собст-венной рукой! И она, поверьте мне лучше на слово – не дрогнет! И лучше вам этой воз-можности не проверять, уверяю вас! Ибо более короткого пути к позорной смерти вам не сыскать!
Нет, Андрей Андреевич был слишком военным человеком, профессионалом до мозга костей, чтобы недостойно мучиться подобными рефлексиями. А Константинович, насто-роженно прислушивающийся в эти мгновения к своему alter ego , с удовлетворением от-мечал эту твердость и немыслимость иной позиции. Силен был дедов брат Андрей Анд-реевич и дурью, по всей видимости, маяться был отнюдь не склонен. Ну а он сам, Кон-стантинович? Он, к своим пятидесяти двум годам накопил достаточный объем цинизма и понимания мотиваций тех или иных действий людей, чтобы, присоединившись к подоб-ной решимости, изо всех сил стараться обеспечить ее нужной ей достоверной иныформа-цией и необходимыми умозаключениями. Впрочем отдых заканчивался, а вместе с ним завершались и раздумья, что да как. Скоро все завертиться и думать отвлеченно просто станет некогда, придется принимать решения и их исполнять, доведя их до конкретного солдата, или красноармейца. Да какая там, на хрен разница! Солдат? Красноармеец? Вою-ет хорошо – боец, нет – тряпка и гниль! А тряпки нам не нужны! Тогда что? К стенке! Но вот таких вот мотивов хотелось бы слышать поменьше, хотя и знал, без них тоже не обой-дется.
А вот что будет, когда вскоре после начала войны в штаб 10-й армии прибудет гене-рал-майор Болдин с приказом от генерала армии Павлова, сформировав конно-механизированную группу из 6-го мехкорпуса, 6-й и 8-й кавдивизий, контратаковать нем-цев, не считаясь ни с чем и ни с кем. ТАМ именно этот дурацкий приказ и погубил глав-ную силу 10-й армии, ее полностью укомплектованный мехкорпус, именно их родной, 6-й. По своей суммарной мощи вполне сравнимый с 3-й танковой группой немцев, с ее 4-мя танковыми, 7-я, 20-я, 12-я и 19-я и 3-мя моторизованными дивизиями, 20-я, 14-я и 18-я, объединенными в два моторизованных корпуса 39-й и 57-й. Дополненный двумя армей-скими корпусами, 5-м и 6-м, включавшими вкупе еще четыре дивизии, 5-я, 35-я, 6-я и 26-я, уже пехотные. Огромные силы, конечно, но нанося удар им во фланг разбить их Щер-баков вполне рассчитывал. Они могли бы рассчитывать и на большее, если бы были при-крыты с воздуха. Но, несмотря на обещание командарма-10 Голубева поднять вовремя в воздух 124 полк истребителей, на облегчение обстановки с воздуха Андрей Андреевич нисколько не рассчитывал. Да и Константинович призывал его не делать этого, ожидая худшего. Голубев рассчитывал, сфабриковав телеграмму из генштаба, послать в 124 ИАП  своего особиста, с тем, чтобы он поднял полк встречать немцев в воздухе. Это был, разумеется, обман. Но обман из тех, какие именуются святыми. Ведь иначе и самолеты и летчики, подвергшись бомбардировке, погибнут на земле, бездарно, бесполезно и глупо. Такие же действия собирался согласованно осуществлять и командующий 3-й армией, ге-нерал-лейтенант Кузнецов, послав своего особиста с такой же сфабрикованной телеграм-мой, напрямую предписывающей авиации подняться в воздух по приказу из штабов сухо-путных частей, на территории которых располагались аэродромы их базирования. Это могло сработать, если связь к этому времени уже разрушат. А, поскольку отсылать эти те-леграммы в соответствующие полки собирались после 2-х часов ночи 22 июня, шансы на это были весьма высоки. Но ИАПы 127 и 122 располагались соответственно в Свиделе и Щучине. И могли попытаться связаться со своим руководством, сидевшем в Минске, по гражданской телефонной сети, каковая неизвестно, была ли повреждена? Вполне возмож-но, что и нет. Тогда вся задумка провалится. Ведь минские штабы авиаторов кинутся вы-яснять все в Минске и Москве, потеряют нужное время. Вообще Андрей Андреевич на-стаивал на том, чтобы переговорить по этому поводу заранее с командующим авиацией ЗапОВО. Генерал-майор авиации Иван Иванович Копец при их личном коротком знаком-стве показался ему человеком вполне вменяемом, способном на рискованные поступки. А его участие в их «заговоре», обеспечило бы им поддержку всей авиации ЗапОВО, что могло намного облегчить проведение наземных операций, поскольку затруднило бы нем-цам завоевание господство в воздухе, по крайней мере над территорией подконтрольной ЗапОВО, а позже и Западного фронта. Но этому сильно воспротивились оба командую-щих армий, Голубев и Кузнецов. Они довольно таки мотивированно опасались, что, выйдя за пределы их армий, информация о «заговоре» неминуемо распространиться, став через осведомителей, достоянием НКВД. Начнутся спешные аресты. Это они уже все проходи-ли, причем, совсем недавно. Еще свежая в памяти страшилка оказала сильное воздействие и на всех остальных, вовлеченных уже в «заговор», Андрей Андреевич, продолжавший на этом настаивать, остался в одиночестве и вынужден был от намерения своего отказаться.
Вот и придется Ивану Ивановичу Копцу безнадежно стреляться в своем кабинете в полном отчаянии, узнав, что больше половины авиации округа, притом, включающая в свой состав самые современные самолеты, за исключением трех вышеперечисленных полков, погибла на аэродромах. А им останется только воевать с немчурой под постоян-ным давлением с воздуха. Проклятый страх! Впрочем Андрей Андреевич понимал, как отчаянно смелы и генерал-майор Голубев, и генерал-лейтенант Кузнецов, уже только по-тому, что вступили в этот их «заговор», несмотря на весь пережитый ими совсем недавно ужас конца тридцатых годов в армии. Все же были они самыми настоящими патриотами, неважно, с партийными билетами, или же без оных.
Тайное перебазирование корпуса началось, когда его части еще отдыхали. В место предстоящего сосредоточения выехали офицеры штаба корпуса, охраняемые двумя взво-дами роты охраны штаба. Убыл из Белостока корпусной госпиталь, отправляясь в при-смотренное ему место восточнее Минска. Та жизнь, какую собирался вести их корпус, не могла обеспечить целостности и безопасности госпиталя. Рисковать его персоналом, имеющим погибнуть дуром, Андрей Андреевич не находил нужным, полагая, что в те ко-роткие дни, какие им предстоит воевать, оставаясь единым целым, корпусом, с потоком раненых, худо-бедно, справятся медсанбаты дивизий и передовые медицинские пункты. Если кого-то из них получится эвакуировать на восток – это будет всенепременно делать-ся. А квалифицированный медперсонал корпусного госпиталя, его прекрасное оборудова-ние, опыт и те бойцы, что еще не выздоровели, найдут свое достойное употребление в бу-дущем.
Но вот наступили первые сумерки ночи с 19 на 20 июня. И из многочисленных ворот военного городка 4-й танковой дивизии, базировавшейся на Белосток, пугая ревом своих многочисленных моторов многочисленное еврейское население города, начали выходить длинные колонны грузовиков и танков дивизии, вперемешку с артиллерийскими тягача-ми, штабными и медицинскими автобусами и легковыми машинами командиров. То же самое происходило в неплохо оборудованном полевом лагере 29-й механизированной ди-визии, дислоцировавшейся в полевом лагере неподалеку от Белостока и 7-й танковой ди-визии, имевшей квартиры в местечке Хореш, километрах в 30-ти от Белостока. Пришла в движение и 13-я стрелковая дивизия, направляясь к Белостоку. Там, на уровне подготов-ленных заранее позиций она и должна была осесть, взяв под защиту город с юго-западного направления.
Андрей Андреевич со взводом мотоциклистов из 4 мотоциклетного полка и его на-чальником штаба, старшим лейтенантом Иваном Васильевичем Якубасовым, замыкал всю колонну корпуса, выходя в путь уже в полной тьме. Для перемещения своему корпусу они отпускали две ночи, наметив попутную дневку в лесных массивах по дороге. Все что мож-но было наметить и выверить, было намечено и выверено заранее, неоднократно провере-но и отлажено. Война – не то место, где всегда и все можно выверить и осмотреть заранее. И потому трижды, четырежды глупо не сделать этого, пока еще не стреляют. Они и сдела-ли, намереваясь сейчас пройти этот путь с миимальными потерями и исключив обнаруже-ние их перемещения немецкой воздушной разведкой. Разведбатальоны всех трех дивизий, пользуясь своими многочисленными плавающими танками Т-37А и Т-38, взяв на себя фланговую охрану пути перемещения, осуществляли, к тому же, вместе с мотоциклистами мотоциклетного полка полковника Собакина, еще функции головного дозора и арьергар-да. Арьергардная группа, возглавляемая комбригом, сматывала за собой все регулировоч-ные и узловые охранные посты, выставленные по пути предстоящего перемещения всех трех дивизий корпуса. Выставленных заранее, как минимум за полсуток до самого пере-мещения. К тому же, Андрей Андреевич собирал с собой охрану всех мостов, по коим уже прошли части корпуса, старательно разрушая и сами мосты за своей спиной. Они перешли свой Рубикон ! Все их прежние колебания и сомнения остались в прошлом, сделавшись уже историей. Корпус, натужно гудя едва не десятком тысяч моторов сразу, следовал ко вновь определенному ему пункту сосредоточения в огромном лесном массиве западнее местечка Варена. Дорога по коей пришлось перемещаться комбригу и возглавляемому им арьергарду была неимоверно разбита предыдущими танками и машинами. Разбита на-столько что его вездеход Д8, имевший обе ведущие оси, но тяжеловатый из-за своей про-тивопулевой брони, преодолевал его вполне с трудом. А мотоциклисты, ехавшие самыми последними с трудом перемещались по разбитым вдрызг лесным дорогам. Это счастье еще, думалось комбригу, что в последний месяц не было в округе сильных дождей, а то, что было, давно впиталось в землю. А то бы оставить им здесь половину своей техники, никак не меньше. Пока больших потерь не было. С полдесятка отставших машин в мото-рах коих копались водители, обещали догнать части корпуса уже к утру. Оставляя в по-мощь водителям опытных механиков и мотоциклиста для связи, они двигались дальше. К утру надо было спрятаться в лесу. А летние ночи, ужас как коротки! Но успели, спрятав-шись и, едва поев, полегли отдыхать. Многочисленные полевые кухни корпуса, рассредо-точившись по лощинкам, топили только сушняком, наказывая за малейший дымок. Но во-инство свое весь день кормили как следует.
И наблюдали насколько нахально немцы летают над нашими пределами, немало не стесняясь нарушением границ. Одного разведчика, зажав его в тесный ордер, «этажерку«, наши истребители повели на свой аэродром. А, может, ему только это и надо было? Кто их там угадает этих гуннов! Но наши ястребки зажали одного, а летало над головами до полутора десятков немцев. а сколько их летало над головами наших бойцов этими днями вообще – Бог весть!
Большой бедой наших войск, сосредоточенных у нашей западной границы была от-вратительная связь. От проводной связи со штабами своей 10-й и 3-й армии корпусу, стронувшись с места своего постоянного базирования, пришлось отказаться. Оставалась радиосвязь и нарочная связь с мотоциклистами. Радио они решили не использовать вплоть до начала войны, чтобы не выдать немцам смены места дислокации 6-го мехкорпуса зара-нее и не позволить им запеленговать их новое место сосредоточения. Ибо сосредотачива-лись они настолько компактно, что даже одна серьезная бомбежка могла привести к серь-езным потерям. И Щербаков и Хацкилевич прекрасно понимали рискованность такого размещения корпуса на исходных позициях. Но возможность наилучшим образом решать поставленные перед корпусом задачи, решила все их сомнения, кардинально высказав-шись за подлобное размещение корпуса. А связь с 10-й армией они намеревались держать через проводную связь 3-й армии, посылая до самой войны туда нарочных мотоцикли-стов. Вот и став на дневку в лесах, километрах в пятнадцати западнее Скиделя, они уста-новили связь с 11 мк , занявшего свои позиции на пути наступления 8-го ак  Вермахта. и со штабом 3-й армии, разместившемся в местечке Озеры. Весь день начальники всех шта-бов, от корпусного, до полкового уровня, проверяли посты охранения, выставленного ко-рпусом. Всему политсоставу, бесполезному в обычное время, была поставлена политотде-лом корпуса и лично бригадным комиссаром Эйтингтом главная задача – обеспечить скрытное сосредоточение корпуса, не дать бойцам по вечной своей безалаберности, а та-ковые всегда найдутся! – демаскировать место его дневки.
Согласовывались на корпусном уровне и утверждались последние планы, выискива-лись и устранялись все, обнаружившиеся на марше, недоработки. К вечеру же все замерло в ожидании продолжения ночного марша. После второй половины дня леса западнее Ски-деля, очнувшись ото сна, снова зашевелились, наполнившись хлопотливой жизнью воен-ных, готовящихся к ночному маршу. Снова кормили все войско. А это, согласитесь совсем непросто накормить более 50-ти тысяч человек, да еще и находящихся на колесах. Да еще и заправляли ненасытные баки своих машин и танков, наливая их топливам «до пробки» освободившиеся заправщики последуют на Озерища, где заполнятся горючим и придут к месту сосредоточения корпуса отдельно. Колонну топливозаправщиков охраняли мото-циклисты. А возглавил его один из помощников начальника снабжения ГСМ, капитана Гунькова. У офицера была карта, и он точно знал куда направляется корпус, но отмечать это место на карте ему было категорически запрещено. Уж слишком хорошо Андрей Анд-реевич знал, как срываются самые великолепные планы из-за случайностей, каких нельзя было предусмотреть. поэтому и старался он предусмотреть все и вся, чтобы оставить как можно меньше места подобным случайностям.
Топливозаправщики двинулись к Озерам еще засветло, а весь корпус начал свое движение в уже установившемся порядке, продолжая свой путь, пролегший через многие броды, разбитые к завершению его перемещения настолько, что Андрею Андреевичу пришлось оставить при себе один плавающий танк, чтобы вытаскивать то и дело застре-вающую на бродах, технику. И опять огромная колонна броне- и авто-техники перемеща-лась по приграничным лесным рокадным дорогам, наполняя хвойные леса Запада Бело-руссии рычанием своих бесчисленных моторов, «озонируя» их выхлопами едва не десятка тысяч выхлопных труб. Нескоро люди смогут снова нормально использовать эти дороги, разбитые вдрызг этим перемещением 6-го механизированного корпуса под командовани-ем генерала-майора Хацкилевича, следовавшего на своей бронемашине в самой голове общекорпусной колонны, вместе с разведчиками Павла Земскова. Еще на дневке Михаил Георгиевич тревожился, кто и когда донесет в штаб округа о перебазировании корпуса. В том, что неизбежно донесут, нисколько не сомневался. Щербаков же уговаривал комкора, говоря ему: вот уже 20-е июня, война начнется 22-го на рассвете, то есть послезавтра! Ни-кто ничего не успеет предпринять и всем станет не до этого уже очень и очень скоро! Да и теперь уже, что они могут предпринять? Погрозить нам пальчиком вослед? Очень мы с вами этого Михаил Георгиевич испугались, нет?
А тот с ужасающей Андрея Андреевича тоской, спрашивал:
- А вы, Андрей Андреевич абсолютно уверены, что война начнется в 4 по Москве, 22 июня?
И получал уверенный ответ человека знающего истину:
- К моему великому сожалению, Михаил Георгиевич, абсолютно точно уверен – нач-нется!
На некоторое время Хацкилевич успокаивался, затем снова начинал заметно нервни-чать. Константинович, наблюдая за этим глазами комбрига Андрея Андреевича Щербако-ва, думал, о Господи! Как страшно запуганы эти люди! Они честно и смело готовятся к будущей смерти, ведь он не стал от них скрывать как малы шансы каждого из них выжить. И опасаются при этом только одного. Что обещанного им нападения, каковое и станет причиной их преждевременной гибели не случиться. И им придется отвечать за все свои смелые решения перед НКВД. И что из-за этого неизбежно пострадают их семьи и, преж-де всего, их дети. Ни в чем неповинные и совершенно беззащитные.
Будь проклята такая власть и все ее поборники, которая может вот так вот запугать едва не до икоты этих смелых, вообще-то, людей! Будь проклята эта власть, помещавшая подобных им людей в свои бесчеловечные лагеря не просто десятками и сотнями – тыся-чами. Будь она проклята за миллионы крестьян, согнанных со своих мест и выселенных с семьями зимой в Сибирь – начинать там жизнь с полного нуля, читайте на верную смерть! А ведь многие из них, невзирая ни на что побороли и это, дав особый по своей изумитель-ной жизнестойкости вид людей – русский народ и его особый подвид – сибиряк!
А еще эта человеконенавистническая власть садила в тюрьмы детей за невинную детскую шалость, как например, приписать к фразе «Жить стало лучше, жить стало весе-лее. Сталин» одной единственной буквы «у»: «Жить стало лучше, жить стало веселее. Сталину.» И тех же детей, ничтоже сумняшеся, расстреливала за единственный поднятый из придорожной пыли колосок, упавший в голодный год с телеги, увозивший хлеб этих самых детей в хлебосдачу. И сотнями тысяч морила своих граждан великолепно органи-зованным голодом, набивая тюрьмы тысячами и тысячами людей, хотя бы попытавшихся хоть что-нибудь возразить. Да что там возразить – просто подумать нечто с ней несовме-стное! Власть открыто исповедовавшая самый идиотский вариант атеизма и заставлявшая свое молодое поколение молиться мумии картавого у;рода, пачвары , если смачно и об-разно выразиться по-местному, замурованному в мавзолей в самом центре своей столицы. И многое, многое другой, тому подобное, и в том же духе. И если сделала эта власть хоть чего-то хорошего – так это возвращение в лоно России прибалтийских, западноукраин-ских, западнобелорусских и бессарабских земель, по секретному протоколу пакта о нена-падении с Германий. Но это был единственный ее дипломатический успех, вплоть до са-мой войны.
Если бы моторизованные дивизии Вермахта рвались вглубь России лишь уничтожать эту власть, Щербаков, видит Бог, присоединился бы к ним и развешивал бы красную сво-лочь по фонарям, безо всяких соплей и сантиментов, помогая им прошерстить от этой сволочи все самые труднодоступные уголки его необъятной Родины. Но, знал он распре-красно, сам знал, а что ему было неведомо, знал Константинович, что немцам здесь нужен только «лебенсраум», сиречь жизненное пространство. А все восточные славяне, да и все остальные народы, жившие на нем, должны были по их задумке большей частью изгиб-нуть, обращаясь своими жалкими остатками в бесправных рабов новоявленных «господ жизни». Ну уж нет, тевтоны охреневшие. Хлестаться мы с вами станем нешутейно! Здесь вам не гнилая Европа и даже не шипящая из-под вашего сапога придавленная им Польша. Тут вам не здесь! Это Россия – единственная настоящая наследница Святой Руси! И здесь всем вам хватит земли под ваши могилы. Вот уж для этих нужд мы жадиться не станем! Мы и своей крови не пожалеем, только бы вашей хлебнуть вдоволь! И очень, очень на-долго, если не навсегда, отобьем у вас охоту воевать с нами! У себя в ваших пошлых Ев-ропах – пожалуйста! Воюйте на здоровье! А с нами – ни-ни!
И всю ночь, с 20-го на 21-е колыхался Щербаков в тесном, очень грубо сделанном и малокомфортабельном нутре бронированной легкой машины Д-8, отметив щелчки двух пуль по броне. Не выдержали-таки бестолковые полячишки-пилсудчики, пальнули по во-инской колонне. А в ответ им хлопотливо ответили, даже не останавливаясь из-за них, пу-леметы и танковые пушки арьергарда. Хлестко лупили из своих винтовок мотоциклисты с задних сидений тяжелых мотоциклов с коляской. А из колясок хлопотливо и озабоченно рычали, плюясь длинными полосами дульного пламени со срезов своих стволов, ручные пулеметы. Рычал старательно и беспокойно и их собственный турельный пулемет ДШК, поскольку курсовой, гашетки коего были у комбрига под самым носом, довернуть так, чтобы взять под обстрел пространство возможного расположения бандитов, Андрей Анд-реевич оказался не способен, не туда смотрел основным своим раструбом его сектор об-стрела. Такой малопроизводительный, можно сказать, слегка бестолковый, расход бое-припасов, нисколько не озаботил Щербакова. Он-то знал, что выгребли они все дочиста из корпусных складов. Хорошо порезвились и на армейских и на окружных. Небось, уже ле-тят в особый отдел округа рапорты интендантов складов окружного подчинения, сообщая – 6-й механизированный корпус генерала-майора Хацкилевича, явочным порядком, вы-брал все свои запасы боеприпасов, за весь год вперед. Люди, посланные начштаба корпуса Щербаковым, хамили направо и налево, распускали руки, тыкали в хари оружием, как то-му Ваньке Жукову хозяйка тыкала селедкой. А и черт с ними, с этими погаными бумаго-марателями! Ну, заведут на него еще одно дело в НКВД! Ну и что? Мало у них там на не-го информации? Андрей Андреевич полагал – совершено достаточно. И для того, чтобы арестовать и чтобы поставить к стенке! А потому и даваться этой поганой публике живь-ем не собирался, рассчитывая, что за его голову им заплатить придется столько – слезами горючими умоются! Им же эти патроны мины, снаряды, ГСМ и продовольствие сейчас жизненно необходимы, чтобы бороться с немчурой. Да и вещевое довольствие не поме-шает. Всех красноармейцев корпуса он перед боем приказал одеть по первому сроку, вы-дать чистое нательное. Русские мы люди! А у наших воинских людей исстари практико-валось – перед боем переодеваться только в самое чистое. И это не какое-нибудь забубен-ное правило воинского этикета, нет! Чистый прагматизм. В рассуждении возможного ра-нения – много меньше шансов занести в рану инфекцию, будучи в чистом, нежели, нося нательное белье, уже успевшее пропотеть и изгрязниться, не так ли?
Это нападение не было единственным, но и было их не так много, как они предвари-тельно опасались. Перемещение корпуса эти глупые вылазки не задержали нисколько, по-давляемые всегда и всюду морем огня и свинца, несущимся в ответ. Погиб ли кто-нибудь у тех идиотов полячишек? Выяснять это им было некогда, да и незачем. Надо думать, по-гибли и немало! Будет им, бесполезным, на чью могилу приходить и кому поклоняться. А еще католики, мать их в перекрестье прицела! И заповедь божью «Не сотвори себе куми-ра» запомнить должны были с детства. А иди ж ты! – не запомнили! Нам напомнить вам? Мы не гордые, шляхетного пыха лишены  – напомним! Так напомним – век помнить ста-нете!
Наконец корпус смог рассовать свои части и соединения по огромному лесному мас-сиву, определенному прошлыми рекогносцировками им в исходные позиции для атаки немецких войск танковой группы генерала-оберста Германа Гота во фланг. Находясь се-веро-западнее Варены части корпуса рассчитывали атаковать силами 4-й танковой и 29-й механизированной дивизии части немецкого 57-го моторизованного корпуса, которые, как точно знал Константинович, переправившись у местечка Меркине через Неман, оттуда по шоссе устремяться к Варене а оттуда на Радунь и Вороново. Частью сил обеспечивая ок-ружение трех наших армий под Белостоком, это те, что свернут на Радунь. А другой ча-стью прикрывая правый фланг группы армий «Север» от удара в тыл из Белоруссии. Этим займутся те, что отправятся на Вороново. Их 7-я танковая дивизия сосредоточилась для атаки из лесного массива колонн 39 моторизованного корпуса, намеревавшегося пере-правляться через Неман в местечке Алитус. Вот там, практически на переправе и намере-валась 7-я танковая дивизия пасть на голову немцем, когда они, переправив свои танковые батальоны, еще только примутся вытягиваться в колонну, направляясь на восток. Их ар-мейские корпуса, лишенные пробивной силы моторизованных корпусов, неизбежно за-стрянут, сразу утратив свой, бывший таким великолепным ТАМ, темп продвижения. А, значит, дадут нам время, собраться с силами, перебросить резервы и организовать оборо-ну подальше от границ. И позволят эвакуировать промышленность, хотя бы не так отча-янно спеша, как это было ТАМ. Но для этого надо было и дальше оберегать тайну своего пребывания в этом обширном и дремучем лесном массиве, еще не сведенным под топор лесоруба и визгуху-пилу. Поэтому снова были приняты драконовские меры по охране и наблюдению. А топливозаправщики, пришедшие назад в субботу 21 июня были заведены в лес, под сень дерев и защиту кустов. Они-то и стали их резервом топлива.
В общем-то и Андрей Андреевич и Михаил Георгиевич, настраивались так, что вто-рого боя у них не случится, намереваясь выложиться целиком и полностью в первом же ударе. Оба они понимали, что пока они станут рвать немецкие моторизованные корпуса как Тузик грелку, немцы вызовут авиацию. И та примется рвать сверху их. На манер все того же Тузика! Уйти со смертного и для немцев для наших танкистов поля они не рас-считывали, понимая, что этому сподобятся совсем немногие. Но предоставить им запас горючего для всех последующих действий, чтобы не сразу им кончать самоубийством своих танков, лишенных топлива, Андрей Андреевич полагал полезным. А вдруг уцелеет хотя бы один толковый командир и найдет достойное продолжение их песне? Вот и надо на такой случай оставить ему хоть сколько-нибудь горючего и боеприпасов! Пусть воюет, славянин! Хотя и не уверен был Щербаков, что им окажется именно славянин. А не полу-чится, так горючее-то и сжечь никогда не поздно! Как, впрочем, и боеприпасы.
Субботний день 21-го июня обожравшимся удавом жаркого летнего светлого време-ни полз над Западной Белоруссией. Красноармейцы, беззаботные, как оно и надлежит мо-лодым, массово купались в маленьких лесных речушках, наладили игру в волейбол, пля-сали и пели под гармошки и гитары. И только к вечеру им всем было сказано, что к исхо-ду этой ночи начнется война. Страшная, кровавая и ужасающе тяжелая. И было странно таки видеть, как стянуло напряжение стартовавшего ожидания, молодые еще лица бойцов, старя их, напрягая. И у всех, наверное, билась в мозгах одна единственная думка: а, мо-жет, ошиблись отцы-командиры, может пронесет и не сегодня еще?
Только нет, твердо знал Андрей Андреевич, не пронесет их ни верхом, ни низом, начнется и именно сегодня! А вечерние сумерки тихонько подкрадывались к огромному лесному массиву, смягчая летнюю жару дня. Все мягко умолкало, погружаясь в недолгий и легкий летний сон на самую короткую ночь. Чья длина в этот раз будет еще более уменьшена действиями людей. Закат был необычайно кровав и Андрей Андреевич, выйдя из штабной палатки вместе с Михаилом Георгиевичем подышать свежим воздухом отго-ревшего дня, последнего дня мира, пораженные древним мистическим ужасом, смотрели на это столь явственное предзнаменование предстоящих кровавых событий. Думали они о том, что немцы уже в последний раз проверив свою технику и оружие, изготовились к своему страшному прыжку. Что бы им там не говорили им их фюреры и бесчисленные фюрерята, но не могли их живые еще души не почувствовать подобных природных пред-знаменований и не могли не переполниться и проникнуться ими. А предзнаменования эти были настолько очевидны и легко различимы, что представить себе души людей, загру-бевшими до полного их невосприятия показалось совершенно невозможным и Щербакову и Хацкилевичу. Подошедший к ним Эйтингтон тоже явственно искал встречи с команди-ром и начальником штаба. И ему потребовалось ощутить их душевную стойкость и внут-реннюю готовность исполнить то, что они вознамерились исполнить. Чтобы подзарядить-ся от нее, обретая и восстанавливая свою собственную стойкость, от которой станут, в свою очередь, подзаряжаться другие. По всему огромному лесному массиву, переполнен-ному военной техникой и людьми в военной форме, эти самые люди кучковались в боль-шие и малые группы, словно пытаясь своими коллективными душевными усилиями по-влиять на природу и на других людей, там, на западе. Только напрасно все это было. Ко-ротким совершенно темным временем пролетела воробьиная летняя ночка с 21 на 22 ию-ня. И не успела она отступить, предоставляя поле деятельности рассвету, как с запада стал наплывать прерывистый, то возрастающий, то убывающий, гул множества авиационных моторов. И около четырех часов, над их головами четкими девятками проплыли строи не-мецких бомбардировочных эскадр. Пятная наше небо чернотой своих крыльев с белыми крестами над ними, плыли над нашей землей бомбардировщики Люфтваффе. Но все же что-то, наверное, удалось и Голубеву и Кузнецову. По крайней мере, наши ястребки хотя бы объявились в воздухе, пытаясь воспрепятствовать немцам, осуществлять их подлый замысел. Но, вьющиеся вокруг бомбардировщиков немецкие истребители с очень тонки-ми в конце, где начинается киль и хвостовое оперение, в жаркой схватке сумели им вос-препятствовать, сбивая наших и теряя сами. Еще не окрасившееся дневной бирюзой тем-ное небо прочертили длинными хвостами дымные костры сбитых самолетов, падающих вниз. Наши истребители противодействовали бомбардировщикам немцев, но было их не-много. Остановить бомбардировочные эскадры Люфтваффе они так и не смогли. С восто-ка, куда ушли эскадры черных  бомбардировщиков, ветер донес громовые раскаты, будто где-то бушевала тяжелая гроза. Все сильнее светлеющее небо прочерчивалось, встающи-ми от земли, жирными столбами нефтяных костров. Это немцы подожгли что-то на же-лезнодорожном узле в Скиделе, скорее всего цистерны с топливом. Теперь уже лица всех красноармейцев искажала боевая злость, необычайно их старя. Но и делая эти лица реши-тельнее и напряженнее. Все лишние вопросы отпали, война, какую они еще совсем недав-но так напряженно ждали, гадая будет она, нет ли? – пришла, уже зацепив своим крова-вым когтем недалекую от них станцию Скидель. Что-то будет.
Впрочем, Андрей Андреевич не скрывал от своих подчиненных, что воевать им до-ведется совсем не сегодня – завтра. Завтра части 39 и 57 моторизованых корпусов немцев выйдут в дистанцию удара со стороны их мехкорпуса. Вот и так и случится что только по-слезавтрашний день станет для них, возможно, днем решающим, смертным.

ВОЙНА
Все воскресенье 22 июня на западе, у госграницы, земля стонала и дрожала под гро-хот доносящейся оттуда мощной канонады и ружейно-пулеметной стрельбы. Начались бои и у Августова, Граева и Стависки, где вступили в сражения войска их родной 10-й ар-мии и передовые войска 3-й армии. Но, судя по докладам радио, хуже всего наши дела были под Брестом. Слабая атака 14 мехкорпуса, слабо укомплектованного и плохо готово-го, успеха не принесла, да и не могла его принести. Мехкорпус же исполнил план прикры-тия. И погиб безо всякой пользы. Раздавив его, 2-я танковая группа Гудериана рванула на оперативный простор, нанося частью сил, 47-ым моторизованным корпусом, удар на Пружаны и Ружаны, а далее на Слооним. Другая колонна Гудерияна, его 24 моторизован-ный корпус рванулись в общем направлении Кобрин – Береза – Ивацевичи. Его 47 мото-ризованный корпус, встретившись с войсками Гота, из 57 го моторизованного корпуса, под Слонимом, должны были завершить окружение трех наших армий, 4-й, 10-й и 3-й в районе Брест, Бельск-Подольский Белосток, Гродно. И завершат и окружат, если завтра они не исполнят свой долг.
Еще радио, пользуясь кодом, предназначенным только для частей 10-й армии, сооб-щила ссылаясь на шта штаба Западного фронта в какой был немедленно преобразован штаб ЗапОВО, что в Белосток, в штаб 10-й армии едет генерал Болдин . Этого зама ко-мандующего округом оба они знали вполне хорошо. Вполне крепкий профессионал, спо-собный и грамотный. Хацкилевич не сомневался, а Щербаков просто знал, что едет тот в Белосток, рассчитывая застать там их 6-й механизированный корпус и, сколотив из него и кавдивизий конно-механизированную группу, попытать ся контратакуя, отбросить немец-кие корпуса назад к госгранице. наверное, это имело бы смысл, размышляли они оба над крупномасштабной штабной картой, нанося на него пункты, отмечающие продвижение немецких войск, прежде всего группы Гудериана, вначале на Кобрин, а в конце дня на Бе-резу. О Готе им было ведомо только то, что, продавив оборону наших войск у Гродно, тот, двумя мощными колоннами, ринулся к намеченные для переправы его группы наши быв-шие переправы у Меркине и Алитуса. Да, те контрудары, какие хочет организовать Бол-дин имели бы смысл если бы не продвижение Гудериана и Гота. Но это продвижение есть и именно оно определяет все течение приграничного сражения. Вот это сейчас, наверное и пытается объяснить Болдину, Голубев. Ночью Болдин попытался связаться с мехкорпу-сом, собираясь прилететь туда на самолете их корпусной эскадрильи, оставленной ими в Белостоке. Принципиально это было, конечно, возможно, особенно, если бы летчики этой эскадрильи, умели бы летать ночью и садиться на не подготовленную специально полосу. Или, если бы генерал-лейтенант умел прыгать с парашютом, хотя бы днем.
Но летчики корпусной эскадрильи опыта ночных полетов не имели, хотя Щербаков и пытался заставить их обучиться этому, когда лихорадочно учил свой корпус. Но руки за недостатком времени до летчиков у него так и не дотянулись. Иван Васильевич Болдин, хотя и был еще не стар, будучи рожденным в 1892 году, опыта прыжков с парашютом не имел совсем. Так эта идея и была отставлена. Проехать по наземным дорогам под непре-рывными атаками немецкой авиации в штаб 3-й армии, откуда он мог попасть уже и в 6-й мехкорппус, генерал-лейтенант просто не смог. Сделав попытку и утратив машину, он возвратился назад пешим. Снова склонившись над картой в штабе 10-й армии, по зрелому рассуждению, Болдин присоединился к решению командармов 10 и 3, а также комкора 6, и даже, хвала его профессионализму! – посмел доложить об этом в штаб фронта, за что и был матерно обруган генералом армии Павловым, кто, утратив связь с войсками, лишился и всяческого контроля над происходящим. Уже в первый же день войны, генерал армии метался по частям, куда сумел доехать и усиленно мешал их командирам думать, повсе-местно создавая тяжкое впечатление своим потерянным видом и подавленным настроени-ем. А более всего своими сплошь дурацкими «идеями». Болдин же, поняв всю правомер-ность попытки командования 3-й и 10-й армий и командира 6-го мехкорпуса, нанести мощный удар по одному из обозначившихся против их фронта немецких клиньев, просто попытался организовать давление на немцев, в общем направлении на Августов, силами двух кавалерийских дивизий, 6-й и 36-й. Во всех этих метаниях и треволнениях проходил первый день самой страшной войны изо всего их великого множества, ведшихся в любое время и в любом месте на нашей планете.
Хацкилевич и Щербаков нашли время ознакомиться и с содержанием красного паке-та, «Планом прикрытия границы», и даже нашли в себе силы от души посмеяться над ним. А после ужаснулись, подумав, как многие командиры, не дав себе труда глубоко проана-лизировать обстановку, просто выполнили то, что приказывало содержание этого пакета. Сколько ненужных и не вынужденных обстоятельствами смертей это повлекло. А ведь это была их прямая обязанность – исполнить этот приказ во что бы то ни стало! Их ведь даже и осуждать не за что, по крайней мере, формально. И сразу стало не до смеху. Тем более они представили, что бы сделала немецкая авиация с их танками, попробуй бы они испол-нить то, чего от них требовал этот план. И им стало даже страшно.
А еще явившийся к утру 22 июня мотоциклист из штаба 3-й армии привез им дирек-тиву №1 Генерального штаба. Подписанная Жуковым и Тимошенко она была ужасающе половинчатой и, приказывая привести войска в состояние боевой готовности, заявляя о том, что война «может» начаться 22 июня, по прежнему отчаянно требовала у своих ко-мандиров «не поддаваться на провокации». Ни Щербакову, ни Хацкилевичу не надо был объяснять, чья это фраза, оба они не были новичками в армии и все прекрасно понимали. Даже и теперь, когда надо всем нависла чисто военная угроза, политик в Сталине победил не очень выдающуюся военную составляющую его личности. Смешно и страшно было читать эту муть, когда над их головами уже гудели немецкие бомбовозы, а от границы на-катывал грохот германской артиллерии.
А еще у них появилась гордость за себя. Они не струсили, пошли поперек всех этих «не поддаваться на провокации» и сделали так, что ни они сами, ни их бойцы, никогда не почувствуют себя жертвами. Они, возможно, и даже, скорее всего, погибнут! Но не жерт-вами – воинами! Погибнут, убивая и уничтожая врага, продавая свою жизнь задорого! И попытаются лишить врага самое возможности и дальше продолжать все операции в пол-ном соответствии с их предвоенными планами и намерениями.
А к вечеру в штаб явился старший лейтенант Павел Земсков. Он с двумя плавающи-ми пулеметными танками Т – 38 выскакивал к переправе через Неман в Меркине. На той стороне рев моторов и возня по всему осмотренному ими горизонту. А на Немане немцы, торопясь и стараясь, укрепляют мост, явно рассчитывая к утру пустить по нему танки сво-его 57 моторизованного корпуса. Такую же информацию принес им от Алитуса командо-вавший разведкой командир 7-го разведбата, майор Николай Антонов. Что же, все стано-вилось на свои места! И немцы, кстати, тоже! Андрей Андреевич успокоился, словно по-лучил вдруг информацию, что немцы волевым усилием нашего руководства выметены из пределов СССР. Успокоился и Хацкилевич, сказав Андрею Андреевичу, как услышав о том, что генерал-лейтенант Болдин прибыл в Белосток, он испугался. Слишком хорошо Михаил Георгиевич знал Ивана Васильевича, еще в Освободительном походе покомандо-вав танковой бригадой в составе его конно-механизированной группы. И прекрасно изве-дал, как настойчив и изобретателен бывает тот, преследуя свою цель. Он успокоился только тогда, когда радио донесло со штаба 10-й армии, что Иван Васильевич их замысел понял и, кажется, его одобрил. И сейчас занят тем, что сбивает у Белостока конную груп-пу, каковая попробует контратаковать немцев из 42-го армейского корпуса, атакующих Осовец. Своим конечным планом в этой операции он, похоже, имели Белосток, как и час-ти 20-го армейского корпуса. Те к концу дня 22 июня уже взяли Августов Липск и Дом-брову. А войска 8-го армейского корпуса, взяв к ночи с 22 на 23 июня Гродно и Гожу, пе-реправились через Неман, подставляясь под удар 11-го механизированного корпуса. Тот по сравнению с 6-м механизированным почти не имел танков, но для немецкого армей-ского корпуса танков совсем не имевшего, даже и на расплод, даже не отформированный советский механизированный корпус был частью танковой. Шутка ли? – почти три сотни исправных танков! Пусть среди них нет ни КВ-1, ни Т-34, только легкие БТ-5, 7 и Т-26. ведь 11-й корпус, рассказывали, даже 2 Т-28 сохранил на ходу, именно для подобных атак. Это они, наверное, погорячились, но, будем думать, им виднее! Ну что же немчики, все прекрасно – война продолжается! И, как только рассветет, мы будем посмотреть, чьи кишки более скользкие и сизые, и чья кровь алее! Сам Андрей Андреевич в этом бою не собирался оставаться на КП, предполагая лично возглавить группу из 97 Т-34 и 14 КВ-1. эта группа намеревалась атаковать во фланг немецких танкистов 57-го моторизованного корпуса, разворачивающих атакующие действия против наших войск, пытающихся при-крыть местечко Варена. Там войск немного, но именно туда они послали почти месяц на-зад свои танки Т-28, аж 5 штук и почти полтора десятка Т-26 и БТ-5, лишившихся хода. Их там зарыли по самые башни в капониры, превратив в неподвижные огневые точки. Для немецких танков они станут прекрасным барьером, тем порогом, за который можно и хо-рошенько запнуться. А когда им во фланг атаковать начнут такие супермонстры для этих времен, как Т-34 и оба КВ, хотя Андрею Андреевичу и активно не нравилась сама идея танка КВ-2, с его 152 мм гаубицей и невероятно огромной башней. Оба своих КВ-2 он и определил на самые зады своей танковой лавы. Пусть поддерживают их атаку своим за-предельным калибром. Ведь и снаряды-то для этих чудовищ смогли найти лишь по бое-комплекту для двух десятков на весь корпус. Правда этих монстров и в их корпусе была только два взвода по две штуке в каждом. Один взвод оказался в 4-й дивизии, один в – 7-й.

ПЕРВЫЙ БОЙ 6-го МЕХКОРПУСА
Лишь взошло солнце 23 июня и бомбовозы гитлеровцев снова потянулись над их го-ловами, интересуясь целями восточнее, немцы, сформировав свои походный колонны, вы-ступили от переправ в Меркине и Алитусе. Они свой боевой день, считай, начали. Где-то к середине дня они наткнуться на оборону у Варены и начнут в нее стучаться. Наверное привлекут и авиацию. Вот после того, как они уйдут из под Варены на посадку к своим аэродромам, и намечался удар их корпуса. На этой стороне лесного массива, развернув-шись фронтом к дороге Меркине – Варена, танками 4-й танковой дивизии 6-го механизи-рованного корпуса и 29-й механизированной дивизии, веденными в единую танковую ла-ву, командовал он, комбриг Щербаков. А севернее, там, смотрясь в грунтовую дорогу де-ревня, даже не местечко, пожалуй, Алитус – Шальчининкай, ждал немецкую танковую колонну, развернувшись фронтом ей в правый фланг, генерал-майор Хацкилевич. Ему досталось поменьше новых танков, ибо их меньше было и в 7-й танковой дивизии. Да и местность для танковой атаки там была намного хуже, сильно пересеченная оврагами и буераками. Но на рекогносцировке Михаил Георгиевич высказал пожелание атаковать врага именно там. И от своего пожелания не отказался. Связь с Хацкилевичем, с команди-рами обеих танковых дивизий, генералом-майором танковых войск Потатурчевым Андре-ем Герасимовичем, командовавшим 4-й танковой и генерал-майором танковых войск Бор-зиловым Семеном Васильевичем, из 7-й танковой и генерал-майором Бикжановым Ибра-гимом Паскаевичем, командиром 29 моторизованной дивизии им. Финляндского пролета-риата, осуществлялась по временной проводной линии, проложенной связистами по лесу. А как только они стронуться в бой, связь между ними сохраниться только по радио. Дале-ко не на всех наших машинах она была, даже в виде всего лишь приемника, как у многих немецких танков Panzer.I и Panzer.II. Все немецкие более поздние танки, Panzer.III и Pan-zer.IV в обязательном порядке имели приемопередатчики «Televunken». А мы едва сумели даже новейшие Т-34 и КВ-1/2 оснастить радиопередатчиками, хотя бы командирские ма-шины. Но здесь спустились до командиров взводов. А на более старых Т-26, Т-28 и всех БТ-5/7, приемо-передатчики были только у командиров рот. Правда еще и в разведбатах они радиофицировали их Т-38-е. И тем не менее радио им катастрофически не хватало. Пока же еще не начали, пользовались несвернутой телефонной связью. И Михаил Геор-гиевич переговариваясь с ним по исправно функционирующему телефону, спросил:
- Дрожишь, Андрей Андреевич?
И тот, стараясь ответить не клацая зубами:
- Дрожу, Михаил Георгиевич! А ты?
- И я дрожу!
На близкое «ты» они, как и с Эйтингтоном перешли еще в Белостоке, решив, что глупо двум мужикам примерно одного возраста, занимающимся одним делом, да еще и находящимся в примерно одинаковых чинах «выкать» друг другу. Саул Абрамович, ос-тавшись «на хозяйстве» в их переговоры не вмешивался, хотя Андрей Андреевич и был уверен, он тоже глаз не мог оторвать от одной из немецких колонн, разворачивающих свое движение то ли на Варену, то ли на Шальчиникай. И он решил присоединить бригад-ного комиссара к их разговору:
- А ты, Саул Абрамович?
- А я, мужики, так, наверное, и вдвойне, за вас обоих!
Донесла телефонная линия глуховатый голос Эйтингтона. Так же по телефону они перекинулись парой фраз с обоими командирами танковых дивизий и 29-й моторизован-ной, уверенные, что прямо сейчас, те принялись обзванивать своих командтииров полков, а те – комбатов и дальше, командиров рот и взводов. Перед лицом решающего дела людям следовало почувствовать, что они не одни, что и другие так же нервничают. Готовясь к предстоящему бою.
Когда Андрей Андреевич занял свое место в башне Т-34, где заряжающим башнером определился немедленно его адъютант Ёжиков, телефон ему связист принес прямо на броню. И он, сидя на закраине люка своего Т-34 и наблюдая за немцами в бинокль, вел все свои переговоры. Боец-связист вертел рукоятку зуммера и держал танкистский шлем ком-брига. Свою маузеровскую кобуру Андрей Андреевич не оставил, хотя ему и говорили, что тащить ее в танк не следует. А ну подобьют, и придется в темпе выскакивать через люк. Не зацепиться бы ей за что-нибудь. Такая опасность, конечно же, была. Но Андрей Андреевич ею пренебрег, ведая, что без своего маузера он будет ощущать себя голым в неприютности танковой брони. Финку в ножнах он снова пихнул в карман бриджей, рас-пихав по карманам и в полевую сумку все запасные обоймы к маузеру и лимонки. Так, что он с определенным трудом втискивал свое гузно в узкое и тесное металлическое коман-дирское кресло своего Т-34. Сейчас его интересовало почему-то, видит ли Эйтингтон ту же картинку, что и он, или он наблюдает за тем лесным гравийным проселком, по какому сейчас отчаянно пылят колонны 39-го моторизованного корпуса 3-й танковой группы? Оказалось, что мудрый Саул Абрамович устроился в вырытом на окраине леса и велико-лепно замаскированном окопчике НП и наблюдает прохождение 57-го мотокорпуса вме-сте с комбригом. По обочине шоссе Меркине – Варена, теснясь подводами и упряжками орудий на обочину по обе стороны от колонны техники 57 мотокорпуса, перемещается пропыленная за два дня войны немецкая пехота. Это 5-й армейский корпус Вермахта, уст-роив себе понтонную переправу через Неман севернее Меркине, размеренно шагал, обго-няемый вырывающимися на простор, как и было задумано, еще до войны, в германском Генеральном штабе, танками 57-го моторизованного. Командовавший им генерал танко-вых войск Кунтцен, выспавшись в Меркине, перемещался вперед, по направлению к Ва-рине уверенно. Они встретили определенное сопротивление вчера, кое-где так и весьма упорное, но их силы были определенно чрезмерны для проведения такой операции, встре-ченные ими войска русских не имели в достаточном количестве противотанковой артил-лерии, равно как и артиллерии вообще. И противниками его корпусу с двумя танковыми дивизиями однополкового состава, быть не могли. Ведь в каждом танковом полку 4 тан-ковых батальона, каждый из коих состоит из четырех род, четырехвзводного состава. А в каждом взводе по пять танков, легких бывает и по семь. Итого в роте 20 танков, а в ба-тальоне 80. Всего в дивизии вместе с ротами управления и разведки до 200 танков. А в корпусе, соответственно 400, и, хотя официально их корпус именуется моторизованным, они, по общей привычке вермахта именуют его танковым. Ведь в моторизованных диви-зиях нет танков, ни одного, тогда как в танковых дивизиях обязательно имеется пехота, посаженная на колеса и именуемая в зависимости от названия дивизии панцергренадера-ми, если дивизия была гренадерской, панцерфузилерами, если фузилерская, или просто панцерзольдатами, если о моторизации дивизия была пехотной. Впрочем, все это ерунда. Главное было то, что все у них шло по плану. Генерал, сидя в своем кабриолете Хорьхе, морщил нос от пыли, вдыхая вонючие выхлопы своих многочисленных танков и автомо-билей. Но нос он морщил только от пыли! Хвала Богу, пока все шло исключительно по плану. Русские оказались столь беспечны, что даже не потрудились взорвать переправы через Неман, его саперам пришлось их лишь укрепить и проверить, чтобы они гарантиро-ванно выдержали многопудье немецких танков. Неужели и сегодня они все еще не встре-тят серьезного сопротивления? Прав фюрер и начальник Генерального штаба Гальдер, войска русских надо разгромить у госграницы, чтобы дальше не встречать их оголтелого сопротивления. Русские известны своим неистребимым упорством, его, помнится, даже Отто фон Бисмарк отмечал, говоря: «Русского солдата мало убить, его еще надо и пова-лить!» Или нет, кажется, это сказал Фридрих Великий, а Бисмарк предупреждал немцев от роковой ошибки – войны с русскими.
Однажды, в 1914 году, они уже не вняли этому предупреждению своего великого канцлера и поплатились за это позором Версаля . Он помнил ту войну, начиная ее коман-диром роты, а заканчивая командиром полка. Но, судя по тому, как легко и быстро они сломили Францию, даже и не вспотев по настоящему, и как легко началась эта война – по-зор Версаля преодолен, причем, кажется, навсегда! И чего же тогда стоят все эти преду-преждения великих мира сего?...
Саул Абрамович Эйтингтон через стереотрубу и Андрей Андреевич Щербаков в би-нокль, наблюдали за проходом авангарда и началом выдвижения моторизованных и пе-ших колонн немцев. они видели как бодро шагали в густой пыли немецкие солдаты, под-вернув рукава своих куцых мундиров принятого в Вермахте мышиного цвета. Молодые веселые, уже загорелые, несмотря на еще только начинающееся лето, они перешучива-лись, выскаливая белые зубы людей у которых нет больших проблем. Передовой отряд на семи легких танках Panzer.I и пяти (взвод) Panzer.II, ушли вперед, сопровождаемые пятью полугусеничными транспортерами с панцерфузилирами. Сейчас же по дороге в походной колонне выдвигались танки 57 моторизованного корпуса, его мотопехота перемещалась на грузовиках. А это был настоящий паноптикум немецкого автопрома, довоенного, доба-вил про себя Константинович. Основная масса машин определялась высокопроходимыми трехосками Daimler-Benz, Bussing и Magirus. Непривычного вида грузовики с далеко вы-дающимися вперед капотами, огромные и неповоротливые тяжело плыли, качаясь в их оптике. Их дополняли машины фирм Henschel и Krupp. Были среди них и французские бескапотные Renault, Citroen (большей частью маленькие двухтонные грузовики) и пика-пы Peugeot. Двигались среди них и 5-ти тонные Bussing-NAG Pritschenwagen с газогенера-торной установкой. Качались в пыли тяжелые чешские грузовики Tatra, удивляя своим слегка горбатым силуэтом. Тяжело перекачивались тяжелые 4.5 тонные топливозаправ-щики той же фирмы Tatra, имеющие передний ведущий мост. Всегда наиболее охраняемая и величайшая ценность Вермахта. Далеко выдвигали свои капоты со 125-сильными двига-телями 6-ти тонные грузовики Mercedes-Benz L6 500. Тянули свои пушки чаще 105 и 150 мм калибра мощные и квадратные видом грузовики Vomag L-900, их кабины чем-то на-поминали кабины наших полуторок , только намного более просторные – на три человека и по-немецки более аккуратные.
Вполне иноземными баранами плелись в этих колоннах штабные и медицинские ав-тобусы Opel Blitz. В их больших стеклах чинно восседали и важно перехаживали по авто-бусу немецкие штабные офицеры. Кто спал, а кто, несмотря на утро, изображал бурную деятельность. Один газогенераторный грузовик Tatra-95, 1939 года, свернув с дороги и, разгоняя пыливших по обочине пеших солдат Вермахта, выкатился на луговину. Дым из трубы этой печки на колесах не валил, а два солдата, прихватив с собой пилу, направились в сторону леса, где ждали сигнала к атаке их танки и мотопехота и были выстроены ряда-ми орудия 6-ти батарей, чьим залпом и планировалось начать атаку 6-го корпуса. Вот так иногда и срываются добротные планы, подумалось Андрею Андреевичу. Ведь с их край-него в этом лесном массиве восточного наблюдательного пункта ему только что сообщи-ли, что немецкие танки еще не пришли в соприкосновение с нашей обороной у станции Варена, что им осталось пройти еще не менее трех километров, хотя их разведка на мото-циклах вот-вот уже и будет обстреляна. Но эти двое немцев шли к лесу, искать сухостоину сосну вполне с ленцой, никуда не торопясь. И Щербаков решил, что они все успеют. Дви-жение по шоссе становилось все более насыщенным, когда с востока донеслись едва слышно через рев многих моторов стрельба, вначале винтовочная и пулеметная, а потом и заполошная, пушечная. Он передал по телефону всем приказ начинать после залпа артил-лерийских батарей. И неслышно скользнув вниз, уселся в командирское сидение своего танка. Боец подал ему туда его телефон. Командир артполка 4-й дивизии сообщил, что немцы уже занервничали. Наверное, там, впереди, уже развернулись для боя. Связался с НП , откуда в оптику просматривалась Варена. Оттуда сообщили, что оборона Варены уже началась, да и Хацкилевич начинал нервничать, считая, что ему уже следует атако-вать. И Щербаков решил – пора! Ждать можно, конечно. Но больше чем они уже влезли, немцы вряд ли влезут. Скоро начнется раскидывание сил по параллельным лесным доро-гам. Им это надо?
- Михаил Георгиевич, вы уже атакуете?
- Да, Андрей Андреевич, начинаю!
Донесло по телефонному пока проводу ответ комкора. В его голосе больше не чувст-вовалось никакой неуверенности. Генерал-майор приступал к действию, начиная воевать. Всю его неуверенность в себе стряхнуло с него, как стряхивает сон с человека утром. не-когда рефлексировать, действовать надо!
- Я тоже начинаю, Михаил Георгиевич! В добрый нам всем час! Теперь связь только по радио. До связи!
И по проводам донеслось прощальное:
- До связи!
А от Эйтингтона пожелание им обоим:
- Счастливо мужики! Ни пуха!
И почти совместное, разряжающее в смешок:
- К черту!
Щербаков сразу отдал телефон связисту, приказав ему, приподнявшись над башней, сделать энергичный вращающий жест правой рукой: «Заводи!» Глухо взревели множест-венные моторы в лесу, неслышимые пока на дороге, из за надсадного рева двигателей тя-желых машин, с солдатами, боеприпасами и боевой амуницией. А комбриг крикнул в трубку:
- Артиллеристам, огонь! Всем танкистам вперед! Атакуем как учились и договарива-лись ранее!
И уже связисту:
- Все! Спрыгивай!
И сам, теснее усевшись в сиденье и упершись ногами, ощутил всем телом как завиб-рировал от своего работающего дизеля его Т-34. Захлопнул люк над собой, провернув призматический перископический прибор для наблюдения – триплекс. В намедни прочи-щенном стекле снова увидал с увеличением в 1.5 раза всю картину по кругу. И одев плот-нее шлемофон, услышал грохот артиллерийского залпа, скомандовав и по ТПУ своему механику-водителю:
- Вперед!
А Васе Ёжикову, севшему на место стрелка-радиста довелось передать всему их тан-ковому стаду:
- Команда – вперед!
А в триплексах на дороге расцвели взрывы полусотни артиллерийских снарядов, следствие залпа их артиллерийского полка. Какая там отчаянная мешанина образовалась, какая образцово-показательная каша! Кто горит, кто взрывается, кто бежит сломя голову навстречу его танкам, а кто и летит вверх тормашками, уже убитый и даже расчлененный страшной силой детонировавшей взрывчатки. Еще до того как его мех тронулся, Щерба-ков, припав к прицелу и захватив в него штабной автобус, успел сделать первый выстрел осколочным снарядом. Звонко бамкнула по днищу боевой части враз опустевшая гильза. Ее подхватил заряжающий, выпроваживая через свой люк, наружу. Так учили – незачем гильзам под ногами кататься, особенно когда танк начал двигаться. А их «тридцатьчет-верка» начала, причем рывком. И сломав попутно несколько деревьев выкатилась на поле. нащупав новую цель приказал заряжающему зарядить бронебойный. Немецкая «четвер-ка» , разворачивая башню в сторону леса, влезла в его 4-х кратный прицел. Добротная цель, достойная бронебойного. Скомандовал меху:
- Короткая!
И когда тот резко стал на короткую остановку, довернув маховик горизонтальной наводки поставил перекрестье прицела на палец вперед от той «четверки». С упреждени-ем, мать их фашистскую за ногу! Рванул рычаг выстрела. Снова бамкнула по днищу бое-вой части вылетевшая из казенника пушки гильза,  и снова меху:
- Вперед!
А заряжающему пошел приказ:
- Бронебойный!
И вместо того, чтобы глядеть как тот пихает в открытый зев 76 мм пушки скользкий от покрывающего его тавота бронебойный снаряд и как с лязгом поднявшись становится в запор, в свои пазы, клиновой затвор пушки Грабина. На месте того автобуса по какому он ударил осколочным сразу, расцвела великолепная вспышка разрыва и полетели наружу транты немецких офицеров-штабистов. А у «четверки», его второй цели, снаряд, ударив в гусеницу, разворотил и ленивец вместе с ней. Танк, какое-то время двигаясь на одной гу-сенице, разворачивался, сбив прицел своему башнеру . Его выстрел прошел в отдалении от их «тридцатьчетверки», а снаряд понесся в лес, откуда они только что выехали. Слегка довернув башню, поправляя наводку, выставил прицел на дальность, скомандовав меху:
- Короткая, блин!
Дернувшись, танк замер на короткой остановке. Андрей Андреевич, лихорадочно ра-ботая маховиком горизонтальной наводки, поставил перекрестье прицела под башню уже неподвижного немца. Прицел он выставил немного высоковато. Снаряд ударил в самый верх башни, проникнув в нее. И спустя несколько тяжелых мгновений за какие прошли команды меху:
- Вперед!
И заряжающему:
- Бронебойный!
Щербаков пронаблюдал в триплекс взрыв «четверки» у которой слетела башня, а из замершего на дороге танка, пыхнуло ярое пламя с черным нефтяным дымом.
- Ага, сволочь нацистская! Не нравится!
Но особенно торжествовать было некогда – в прицел уже залезала следующая за «его» четверка, только что подбившая наш БТ-7, полыхнувший бензиновым пламенем так, что Андрей Андреевич даже и видеть не смог, выскочил ли из нее экипаж? Грубо наво-дясь, установил прицел на постоянный. И снова звучит повелительно и резко:
- Короткая!
И танк, клюнув стволом пушки вниз замирает. Подводит наводкой перекрестье при-цела в борт танку, все еще не успевшему убраться с шоссе и рвет рычаг выстрела. М-мать! Трасса снаряда втыкается в землю, сантиметрах в десяти, не долетев до цели.
- Вперед, мех! Заряжающий, бронебойный!
Снова ловит немца в прицел на грубую. Эх надо было уровень на деление поднять, был бы уже мой! – проносится в голове. А немец плюется по ним очередным выстрелом. Ударив будто кувалдой по башне, летит с леденящим душу воющим звуком вверх немец-кая 75 мм болванка. А в сдавленном и тесном, воняющем кислым пороховым дымом, объ-еме «тридцатьчетверки», все трясут головами. Зацепил по верху башни, сволочь. Хорошо, что броня толстая, а то было бы им всем сейчас «Со святыми упокой их, Господи!» Но уже звучит:
- Короткая!
И резко с оттяжкой бьет их семидесятишестимиллиметровка. На этот раз Андрей Андреевич сделал все как надо и снаряд привел свою трассу прямо в борт немца. Тот, вздрогнув, вывернул в противоположный кювет, едва не перевернувшись при этом, и со-дрогнулся от внутреннего взрыва. Эк его пробрало, на хрен! До самого до ливера их при-блудного! А их «тридцатьчетверка» пихнув перед собой словно игрушечную пушчонку, немецкий Рак.36 , подмяла ее под себя и обрушилась на остолбенелый расчет. Те так и застыли с раскрытыми пастями и вылупленными глазами. Изумленному этим видом не меньше тех немцев, остолбеневшим от страха, Щербакову, почудился мерзостный хряск ломаемых костей из-под днища танка. Хотя, что там, право, можно было услышать за та-ким-то грохотом? А вот ведь, чудится – слышал! Что нехристи? Всю Европу, небось, за-воевали, а такой вот красотищи вам, лопоухим, зреть не довелось, а? И таким вот ощуще-ниям, наваливаться на ваши костяки 29-ти тонной махиной краснозвездного танка, то же до сих пор не доводилось! Красотища, да? А по всей длине огромного просматриваемого участка шоссе Меркине – Варена, творилось невообразимое: горели и взрывались много-численные грузовики и автобусы, перевернутыми валялись машины немецких офицеров и среди них в поле зрения триплексов комбрига попал перевернутый и горящий генераль-ский Хорьх. И, конечно же, танки, танки, танки. Большей частью главная сила Вермахта, Panzer.III и Pfnzer.IV , так и не успев съехать на обочину, курились изо всех щелей бен-зиновым едким дымком, редко-редко, но все же попадались в зрительный охват ярко и ве-село полыхающих багровым с бензиновой синевой, пламенем, легкие Panzer.II . А вот изящных пулеметных Panzer.I  зрение комбрига на этом смертном для них поле, так и не отметило. Наверное не было их в составе этих батальонов, все ушли в разведку. Повора-чивая триплексы, назад видел он, что много и наших танков замерло, не доехав до дороги. Полыхали под ярким солнцем уже хорошенько занявшегося дня и наши Т-26, БТ-7. Даже с десяток – полтора Т-34 стояли прогорая. И попался в поле зрения один горящий КВ-2. наверное немцы, как вцепились каким-то хорошим калибром в это чудище, так и не отце-пились от него, пока не подбили. А вокруг дороги стояли, в темпе развернутые 88 мм не-мецкие зенитки, эффективную стрельбу из коих по танкам немцы наработали еще в Аф-рике, воюя против британского фельдмаршала Окинлека. По «тридцатьчетверкам» и КВ поработали явственно они, паскудные. А по всему скосу дороги и его кювету бесчислен-ными темно-зелеными с мышиным оттенком пятнами валялись трупы солдат Вермахта. И их противотанковые пушки разных калибров. Хороши вояки! Не испугались и не удари-лись в панику. А просто принялись разворачивать против умудрившегося внезапно их атаковать ворога, все что у них имелось противотанкового. И сами в темпе развернулись в боеспособную цепь, так и не поспев напялить своих глубоких касок, валявшихся рядыш-ком с трупами изготовившихся к бою солдат. Многих раздавленных и сплющенных гусе-ницами, а многих растерзанных осколками снарядов и мин, но не побежавших неведомо куда, даже и застигнутые совершенно неожиданной атакой, прекрасно понимавших на подсознательном уровне – от танка не убежишь, не скроешься! Он двигается всяко быст-рее, догонит и раздавит! Если побежишь, конечно! Вот они и не побежали, не посрамив ни себя самих, ни всего Вермахта, ни своей выучки. Так и остались здесь на обочине захо-лустного литовского шоссе, уткнувшись хрюльниками в землю, раздавленные, посечен-ные осколками и пулями, в своих мышиного оттенка кургузых мундирах, истрепанных напрочь нашей сталью и свинцом. И их противотанковые пушечки в основном 37 мм и 50 мм калибра, просто вмятые в землю, а где и подкинутые в воздух разрывом и упавшие от-того в раскоряку. Но все же и замешательство у них было солидным. Как-то за вчерашний день отпустило их напряжения. привыкли они, что воюют с русскими лишь их передовые части. Они же, те, кого оставили за их спинами, только перемещаются, входя в деревеньки и местечки. Кое-где даже и встречаемые хлебом-солью. Проклятая большевизия успела постараться, даже немчуру, хотя и ведали за ней уже всякого по прошлым войнам, приве-чали кое-где хлебом-солью. Многие и с умыслом, рассчитывая снова жить единоличным хозяйством: «Як за Польщ было!» . а многие просто в надежде, что не станет этих про-тивных колхозов.
Ну не улыбался никак крестьянину этот трижды клятый колхоз, с его издевательски-ми трудоднями и выдачам на них по итогам года. Хозяин он и есть всему хозяин. Как на-хозяйствовал, так и живет. Как потопаешь, так и полопаешь! А то какой-то лихоимец бри-гадир тебя поднимает на работу, какой-то недоучившийся придурок-агроном, часто не умеющий отличить рожь от пшеницы, приказывает, что где и когда сеять. Да часто даже и не они, а никогда и земли-то вне городского асфальта не видавший полудурок-секретарь партийный распоряжается когда тебе и что убирать. Вот и получается у них все по той частушке:
Ленин Сталина спросил, что в колхозе делают?
Картошку по снегу копают, да лён на лыжах дергают!
Все не вовремя и все не слава Богу! У какого хозяина тут сердце не заболит? Он же не как они, неизвестно откуда и пролупившийся, он – от земли! И соль этой земли и ее правда истинная!...
Да, вот немцы за день и обыклись к такому с ними обхождению. А тут на-кося! По ним на танках, да из засады и с такой неведомой ими доселе свирепостью. Вот и валялись они по всему пыльному полотну шоссе, оптом и в розницу, где разметанные свирепым ар-тиллерийским огнем по частям, а где и целыми тушами, как свиньи на убое. Из-под пере-вернутых офицерских машин торчали ноги в сверкающих офицерских сапогах, руки в перчатках, выкатившиеся фуражки с иноземными кокардами и высокими тульями. И кас-ки, каски, каски, по всей дороге, каски. И горящие остова машин, каковые сносились в кюветы страшными в гневе «тридцатьчетверками» и КВ. Еще оставшиеся в строю русской танковой лавы юркие бэтэшки и Т-26, предпочитали их объезжать. А новые танки, поль-зуясь и играясь своей мощью, рушили их в кювет с шоссе, давя многую немчуру, укрыв-шуюся там. И снова Андрей Андреевич отдал должное выучке немецких танкистов, как ранее отдавал должное подготовке их пехотинцев. Здесь важна была еще и тактическая выучка. Немцы не рванули нам навстречу через кювет, подставляя на выезде из него под наши пушки свои наиболее уязвимые части – днища танков.
Они, развернувшись, перевалили через кювет на противоположной стороне дороги. А там, развернувшись к атакующим советским танком лобовой подушкой брони, уходили в поле дальше, пятясь задом. Теперь уже они получали преимущество ведения огня по танкам, выбирающимся из кюветов. Наши машины, сползая в кювет вели по немцам злой и частый огонь из орудий. А из лесу их аккуратно заградительным огнем преследовал наш артиллерийский полк. Кое-кто из наших таки загорелся, выбираясь из кювета, но подав-ляющее большинство, преодолев его все-таки добила немцев, демонстрируя им свою на-много более высокую подвижность и маневренность. Преимущество своей брони и на-много большую пробивающую способность своего 76-ти мм снаряда, да еще выстрелен-ного куда более длинноствольной пушкой. Андрей Андреевич, немного дольше необхо-димого продержал танк на короткой остановке, достав только со второго снаряда немец-кую «тройку» , но так достав, что та сразу задымила изо всех щелей, а из открытого бо-кового люка  башни сунулся немецкий танкист, тут же срезанный Ёжиковым из пулеме-та. Молодец парень, не спит!
Немецкие танки спешили, пятясь задом к кустистому подлеску, до коего им остава-лось еще километров пять – шесть, по вспаханному полю, засеянному, кажется, овсом. Но они-то даже и ходом вперед уступали советским танкам. А что уж там говорить про их задний ход, по определению более медленный? Да еще когда их механики-водители не видят совсем, куда едут. В любом танке секторы обзора ограничены и для механика води-теля и для стрелков и для командира. Возможности же смотреть назад у них не преду-смотрено совсем. Те командиры немецких танков, кто попытался, высунувшись из люков, руководить своими механиками, движущими машины назад, уже свисали безжизненными телами с башен, срезанные снайперами мотострелков. Так тем было приказано перед боем и это делать их учили еще в ирное время. Более скоростные советские танки, быстро сбли-жаясь с немцами, продолжали их беспечальное уничтожение. Хотя, теряли, конечно и своих. Не тот немец воин, кого, даже прихватив со спущенными штанишками, можно от-хлестать по голой личности, никак от него не пострадав самому! Совсем не тот! Сдачу он в том, или ином виде, а все одно предусмотрит!
И все же Андрей Андреевич, не отвлекаясь более ни на что, расстрелял еще две «тройки», получив от них по броне один 46.5 мм снаряд, отраженный броней и счастливо ушедший в рикошеты. Чуть позже в прицел скользнула шустрая двойка, успевшая прото-рить свой путь почти до самого подлеска. Опыт стрельбы уже был наработан. Вцепив-шись в нее перекрестьем прицела, он потребовал от меха короткую остановку. И слегка довернув башню с пушкой «нанизал» чересчур шуструю «двойку» первым же снарядом. Она содрогнувшись остановилась уронив безвольную пушку на броню. Экипаж тут же стал выползать из танка. Недремлющий Константинович напомнил, и Андрей Андреевич скомандовал по радио мотострелкам особенно яро охотиться за немецкими танкистами. Надо лишать их подготовленных и опытных кадров. А саперам, используя, привезенную ими из Белостока, взрывчатку, старательно минировать и подрывать все танки на поле и свои и чужие, обращая их в лом. Помнил Константинович, что ТАМ, немцы, наступая, все свои подбитые танки вывозили аккуратнейшим образом в ремонт. Да и наши не совсем разваленные подбирали, не гнушаясь. Вот и не дремал он, наблюдая за боем, да и Андрею Андреевичу даже и в полглаза задремать не дал.
Перепахав поле своими гусеницами и «приговорив едва не на половину весь свой безапас, танки 4-й дивизии полностью истребили все то, что колонной двигалось по шоссе на Варену. То же радио сообщила, что Варена держится пока вполне уверенно, отбивая немецкие атаки, ставшие неуверенными из-за начавшейся чехарды у них в тылу, отзвуки каковой совсем не слышать они никак не могли. Долетело до него и печальное известие: командир 4-й танковой генерал-майор Потатурчев погиб, сгорев в своем танке «нанизан-ном» проклятой немецкой 88 мм зениткой. Жаль Андрея Герасимовича и как еще жаль! Но и все-таки, погиб воин в бою, погиб, уничтожая врага, как оно воину и достоит!
И сквозь треск и эфирную черезполосицу всех и всяческих помех прорвался радио-доклад старлея Земскова. Не зря на него Андрей Андреевич еще в Белостоке глаз поло-жил. Трудился парень от души и разведчикам своим спать не давал нисколько. Не увлекся боем и подборкой сбежавших со смертного для них поля немцев, но занимался исключи-тельно своим делом, тем, какое ему и было поручено перед сражением. Павел доложил, что от переправ у Меркине, вызванная истребляемыми на шоссе танками генерала танко-вых войск Адольфа Кунтцена, завершив переправу, направляются в сторону гремящего боя танки 19-й дивизии 57-го моторизованного корпуса. Почему узнали, что именно де-вятнадцатой – «языка» они взяли. А это доложу я вам ухитриться еще надо было! И тот, припеченный собственной зажигалкой приложенной в зажженном виде к его же генитали-ям, обливаясь горючими слезами, обо всем и доложил. Так что сомнений у разведчиков не было. Их пять Т-38 удирали, стараясь все более залихватски маневрировать именно от танков 19-й, генерал-лейтенанта фон Кноббельсдорфа, как доложил все тот же «язык», уже пристреленный разведчиками. Да и правда – не таскать же его придурка с подпален-ными невыразимыми на своей броне? А немцы, докладывал бравый старший лейтенант, двигаются предельным ходом, развернувшись в боевую лаву. Впрочем, многочисленные переговоры приближающейся немчуры, уже ловило и собственное радио танка комбрига. И Ёжиков, слегка знавший немецкий докладывал тоже, что немцы, судя по радиообмену, развернулись и поспешают им встречь. Вот у Андрея Андреевича и нашлось спешное де-ло, поворачивать свою поредевшую танковую лавину, фронтом к немцам. А это не так уж и просто, особенно, если учесть, что радиосвязь у нас была далеко не с каждым танком, а иногда даже и командиры взводов не имели на своих машинах радиопередатчиков. Раз-вернулись, разойдясь на предложенные дистанции, отметившись повсеместно командира-ми рот, вынырнувшими из люков своих машин, чтобы знаками флажков разъяснить под-чиненным, что им делать. Хорошо, что немцы были еще далеко, а то бы в этой неразбери-хе, что царила на поле в момент развертывания поредевшей 4-й танковой дивизии, они бы нам навтыкали, истребляя нас просто как тех глупых вальдшнепов на тяге. Но, Бог мило-вал, даже катастрофическая нехватка радио этим днем не поспешила высказаться против нас. И только Андрей Андреевич раз за разом открывал люк и высовывался с биноклем осмотреть горизонт. Уж очень он опасался немецких пикировщиков. Если налетят до того, как они столкнуться с танками 19-й немецкой, устроят нам, сволочи, кровавый и огнен-ный кошмар, примерно такой, какой мы устроили их 12-й танковой дивизии. Но немецкая авиация сегодня своим вниманием их пока не перегружала. Наверное, их командованием на этом этапе серьезного сопротивления на участке ответственности 3-й танковой группы не ожидалось. И вся авиация была придана соседям. Ее и у немцев тоже лишней этими днями не случалось! Значит, можно и нужно было воевать, даже спешить воевать!
Уверившегося за вчерашний день в полной неготовности русских воевать с ними на-стоящую войну, генерал танковых войск Адольф Кунтцен высокомерно дозволил себе роскошь не трястись сегодня по никуда не годной дороге в пыльном броневом гробу сво-его персонального танка. Зачем? Можно ведь преспокойно ехать на его генеральском Хорьхе, в центре танковой колонны 12-й танковой дивизии. Входившей в его 57-й мото-ризованный корпус. И ощущать себя при этом абсолютно защищенным и неуязвимым. Он был ужасно поражен, оказавшись под жестким, прямой наводкой и во фланг походной ко-лонне, огнем советского артиллерийского полка. Еще успев заметить начавшуюся танко-вую атаку русских, из того же леска, фронтом на его походную колонну, генерал приказал водителю остановиться – пора ему была пересаживаться в танк. Но не успел. Под велико-лепным, блестящим хромированием отделки и матовостью кожаного салона кабриолета, Хорьхом генерала танковых войск, расцвел огненно-пылевой цветок разрыва осколочно-фугасного 122 мм  гаубичного снаряда. И встал огромный куст поднятого вверх энергией взрыва, грунта. И его блестящее авто, разламываясь пополам, подлетело в воздухе, заго-раясь в полете. А Альфред Кунтцен, триумфально прошедший Австрию и Чехию, Польшу и Люксембург, Францию и Грецию, безвольно размахивая уже бесчувственно-мертвыми как у гуттаперчевой куклы руками и ногами, слегка полетав, шлепнулся на травянистую обваловку кювета. Да так и остался там валяться остывающим телом. А его документы и погоны, содрав их с генеральского мундира вместе с остатками ткани и портфель с доку-ментами, перекочевали к комбату советских мотострелков, отправившихся добивать на поле немцев, большей частью, конечно же, танкистов. Хотя навалом оказалось и пехотин-цев.
Впрочем, и генерал-майору Иоахиму Геррлейну, командовавшему 12-й танковой 57-го моторизованного корпуса 3-й танковой группы Вермахта, повезло ничуть не больше, хотя он и находился в танке. В «четверке», разумеется! Она получила артиллерийский снаряд из лесу в борт. Этот осколочно-фугасный 152 мм снаряд от русской гаубицы, стре-лявшей прямой наводкой, проломив своей инерцией 50 мм гомогенную броню, взорвался прямо внутри корпуса танка, вывернув его содержимое наружу, как хозяйки выворачива-ют при стирке карманы одежонок своих детишек, распылив на отдельные атомы и моле-кулы всех, кто там оказался. Даже и скребком их было не соскрести с покрытых сажею от разрыва вывернутых наружу броневых стен. Эк ему вмазали! Его танковой дивизией, ока-завшейся перехваченной на марше атакующими русскими танками командовать приня-лись все, кто не попадя. Может, потому она вся и изгинула, раскидав свои чадящие бензи-новым пожаром остовы по всему перепаханному заново овсяному, кажется, полю. Не со-бирать с него злосчастным литвякам того овса, что и посеяли они там, ибо гореть он за-нимался вполне не по детски. Да и саперы советские из 78-го легко-инженерного батальо-на капитана Бровченко, торопясь, бегали меж танков, сопровождаемые помогающими им мотострелками, сразу как только те подчистили поле от немцев, раскладывая заряды в двигатели, трансмиссии и боеукладки подбитых танков. И подрывая их одним единым махом, выводя из строя уже навсегда, непригодно ни для какого ремонта, даже и заво-дского.
Генерал-лейтенант Отто фон Кноббельсдорф вел свою 19-ю дивизию встречь рус-ским, уже ведая, что встретился он с танковой частью, скорее всего с танковой дивизией мехкорпуса русских. Но с чем именно ему приведет встретиться, он еще не знал. Плохо сработала его разведка, положившись на разведку воздушную, а та, привыкнув за про-шлый день, что здесь тихо, над этими полями и не летала вовсе. Заранее выстроив свою танковую лаву, он потребовал не спешить открывать огонь до его приказа. Сам же высу-нулся по пояс в верхний люк башни, пытаясь, наблюдая в бинокль рассмотреть проклятых русских, осмелившихся преградить путь танковому катку Вермахта. Кто там такие? Быст-рее бы их увидать! Тем более что слышал он той вой и визг, какой донесло радио от изби-ваемой на марше 12-й танковой дивизии. Этот надутый выскочка, Харпе только и мог так подставиться, прусская недоучка! Ничего, сейчас мы посмотрим, так ли сильны эти рус-ские, как он их расписал, брызжа слюной в микофон так, что она, кажется, преодолев эфир, брызгала фонтанами в его уши из наушников гарнитуры! Так и вышло, что в 17 -19 километрах от литовского местечка Меркине, сошлись в первой крупной танковой битве этой войны две примерно равные силы, 4-я танковая дивизии, дополненная танками 47-го танкового полка 29-й моторизованной дивизии 6-го механизированного корпуса и 19-я немецкая танковая дивизия. И если 12-я танковая генерала-майора Йозефа Харпе, была истреблена вместе с перемещавшейся по одной дороге с ней 18-й моторизованной дивизи-ей генерала-майора Геррлейна, то Отто фон Кноббельсдорф, вступив в командование 57-м моторизованным корпусом, и, зная, что ему предстоит танковое сражение, пехотную ди-визию 5-го армейского корпуса в бой с собой не повел, оставив ее на левом берегу Немана у переправы. Что делать пехоте в чисто танковом сражении? Увеличивать общее число жертв? Так их у них всех на сегодня и так предостаточно.
Генерал-лейтенант попробовал вызвать себе в помощь авиацию, хотя и плохо пред-ставлял, как той ориентироваться, где свой, а где чужой, когда они сойдутся с русскими в тесном танковом бою. Но ему ответили, что авиация сможет быть у них часа через два. Поддерживающие по общему разспределению их танковую группу самолеты трех эскадр с утра и весь день ходили бомбить русские тылы по приказу командующего 3-й группой генерала-оберста Германа Гота. Самолеты многих авиационных бомбардировочных и ис-требительных эскадр, еще не вернулись на свои аэродромы. А там их надо будет хотя бы бегло осмотреть, заправить и вооружить. И только потом они смогут вылететь на помощь своим наземным войскам. К тому же генерал Гот был сегодня в полной запарке. Главная сила его танковой группы оба его механизированных корпуса и их 57-й, уже утративший своего командира и 39-й, генерала танковых войск Рудольфа Шмидта, оказались под при-мерно одинаково мощными атаками русских танков и мотопехоты. И оба несли очень большие потери и в технике и в людях. Таких страшный и непоправимых потерь они не несли еще никогда. И вообще, до сегодняшнего дня они обоснованно сомневались, что такие потери возможны, хотя бы и в принципе.
Когда командир 19-й танковой дивизии увидел в просветленную оптику своего цей-совского бинокля русские танки, точно также, как и его дивизия, развернутые в атакую-щую лаву. Он уже осознал, что дело у них окажется равным. Но он еще не представлял, что такое советские Т-34 и КВ-1/2, особенно, конечно, КВ-1.
Артиллеристы 4-го гаубичного полка, успев поменять позиции, поставили по немцам плотный заградительный огонь. Конечно, по танкам он не столь эффективен, поскольку прямое попадание с закрытых огневых позиций в такую подвижную цель как танк не слишком вероятно. И все же два, или три немца остановились, обильно дымя, и оттуда побежали в тыл экипажи, к коим рванули немецкие бронелетучки, созданные на базе шас-си «единичек» и «двоек», подхватить обезлошадивших танкистов. И еще на глазах при-никшего к смотровой щели Отто фон Кноббельсдорфа тяжелый снаряд, скорее всего 152 мм из русской гаубицы, взорвался под днищем идущей чуть впереди «тройки». Изумлен-ный генерал-лейтенант видел, как в огромном кусте взрыва танк встал почти на попа. И все еще дергаясь двигающимися гусеницами, опрокинулся, встав на башню. Это впечат-ляло!
Но дальше наблюдать подобные картины маслом командиру дивизии было некогда. Он уже не мог оглядываться назад. Хватало душераздирающих зрелищ и впереди. На них устремлялась лавина танков, причем больше половины из них были неведомы им, самым лучшим и профессиональным танкистам Европы, а, скорее всего, и целого мира! Встре-ченные ими танки были прекрасны, приземисты и широки, они шевелили на ходу своими очень широкими гусеницами. Их пушки имели явно гораздо более солидный калибр, чем пушки немцев. разве, что у «четверок» что-то подобное. Но ствол у немецких пушек на-много короче, а это значит, что их баллистические характеристики намного хуже.
Русские открыли огонь с дистанции в добрый километр. И генерал, зная, что его сна-ряды вряд ли будут действенны по русским танкам, даже если у них броня только сравни-ма с броней «четверок», все же приказал открывать огонь. Он слишком хорошо знал, ка-ково это, не стреляя двигаться встречь стреляющим по тебе танкам. И русские и немцы, то и дело останавливаясь на короткие остановки, для стрельбы. Сделав выстрел, они резко срывались с места, продолжая движение навстречу друг другу.
Щербаков снова словно слился с прицелом, утратив интерес ко всему окружающему. Да, по делу, ни ему, ни Хацкилевичу сегодня в бою не участвовать, руководить им. Но что значит руководить? – когда радиосвязи с большинством машин просто нет и ве приходит-ся делать по принципу «Делай, как я!». Вот и сел он за командира танка, подумав, что в его лице немцы встретят опытного, повоевавшего уже, танкиста. Его первый снаряд во-ткнулся в землю, чуть-чуть не долетев до немецкой «четверки». Но уже второй вонзил трассу своего трассера под самую башню той «четверки», а спустя какие-то мгновения, она, все еще быстро катясь вперед, полыхнула яркой вспышкой поднявшей в воздух баш-ню с пушкой. И остановилась, густо задымив. Изнутри корпуса вырывались время от вре-мени жадные огоньки багрового пламени с синеватым бензиновыми язычками. Дым же стал не просто густым, он повалил из корпуса танка клубами. Из машины так никто и не выскочил.
Но и по их броне, поспешая, прошлись две дубинки, побольше и поменьше. Броня держала. Снаряды, попавшие в них, уходили один за другим в рикошеты. Он сам тоже вскоре рявкнул:
- Короткая!
И в очередной раз рванул рукоять выстрела, посылая снаряд по врагу. Эк, жаль! сна-ряд лишь скользнул по броне очередной «четверки» унеся свою трассу в рикошеты. А за-ряжающий, не дожидаясь команды, уже совал в черный зев казенника пушки очередной бронебойный. Немцы становились все ближе и ближе, но мы пока еще утратили лишь па-рочку БТ-7 и один Т-26. в авангарде нашей танковой лавы широко раскинулись Т-34 и КВ-1, два КВ-2 шли оттянувшись. У них и скорость поменьше и их гаубица, имея раз-дельное заряжание, не могла показать ту скорострельность, какую показывали более мел-кокалиберные пушки, использующие для ведения огня унитарный снаряд. Вот и не было нужды их выталкивать вперед. Зачем? Чтобы быстрее подбили? Андрей Андреевич еще до войны уяснил бесполезность этих машин в танковом бою, но была надежда, что они окажутся нужным в чем-то ином. А потому он с огромным изумлением наблюдал, слегка отвлекшись от боя, как подействовал тяжеленный 152 мм снаряд на немецкую «четверку». Ту, поначалу просто остановило ударом, поскольку инерция попавшего снаряда, скорее всего, сравнялась с инерцией движущегося танка. И даже, наверное, превзошла ее, по-скольку танк, показалось Щербакову, словно бы отшатнулся назад. А потом взорвался так, что его куски разлетелись по сторонам, осыпая атакующих немцев. Уж да, уж, моща! Но к действительности его вернул мощный удар по их собственной башне: БАМ-М-М!!!
Башню сильно качнуло и в ушах зазвенело, но запах дыма в ноздри не ворвался, а за-ряжающий, как раз в этот момент выбрасывавший стрелянную гильзу в свой люк, сооб-щил по ТПУ:
- Ну, братцы и гепнуло же нам! А в рикошеты болванка пошла прямо над моим лю-ком. Аж по руке дало ударной волной!
Комбриг, словив в прицел ближайшую «тройку», аккуратно ее выцелил, приведя пе-рекрестье прицела, на центр лобовой брони танка и рванул рычаг выстрела. «Тройку» за-волокло дымом, и из нее сыпанул сквозь все люки экипаж. Затрещал пулемет Ёжикова. Но танкисты, покинувшие подбитый гитлеровский танк, осели все как-то сразу. Не мог их так всех Ёжиков прищурить, хотя и пулеметчик он был отменный. Наверное, кто-то ему по-мог. Советские и нацистские танки ворочались во тьме смрадных топливных дымов, за-слонивших свет солнечного дня, азартно нанизывая друг друга на трассеры своих точных выстрелов. И все добавляли и добавляли дымных костров на это же поле. Андрей Андрее-вич, увидев краем глаза, как очередной снаряд скользнул в казенную часть пушки и как густо чавкнув смазкой стал по месту клиновой затвор, снова погнал башню маховиком горизонтальной наводки, наводя ее в совсем близко от них вынырнувший из дыма немец-кий Panzer.IV. Тот заметил врага, похоже еще позже, начав вращать свою башню с опо-зданием и стал на короткую, когда Щербаков, уже произведя выстрел скомандовал меху:
- Вперед и влево!
Расстояния уже были вполне пистолетные и трассер их снаряда ткнул немца в самую морду, а его собственная пушка, наверное, от сотрясения, плюнула свой выстрел в никуда. И уже краем глаза, Андрей Андреевич видел, как открывается боковой люк башни и отту-да скатывается, упав на перепаханную многими гусеницами землю, немецкий танкист. Но смотреть что будет дальше с ним, времени у комбрига не было. Надо было воевать и стре-лять, причем торопиться стрелять быстрее, чем стреляет твой противник. Когда они, прой-дя насквозь лавину немецких танков, и, оставив позади себя огромное множество дымя-щих костров, откуда уже гремели взрывы наших саперов, выскочили на чистое, можно стало, наконец, отвлечься.
- Сколько у нас снарядов?
Спросил Щербаков у заряжающего. И ТПУ  донесло четкий ответ:
- Три бронебойных и пять осколочно-фугасных, товарищ комбриг!
Что ж, повоевали, думал Андрей Андреевич, только вряд ли и у других наших танков снарядов осталось больше! Что им делать? Атаковать дальше, через позиции немецкой пехоты, защищавшей переправы через Неман у Меркине, рассчитывая легко их проло-мить. Ведь немцы не кутруждали себя чрезмерной инженерной подготовкой своих пози-ций, поскольку изначально не собирались здесь оставаться. И с какой стати им тогда стремиться  стараться укреплять подходы к переправам. Зачем? Эти глупые русские побе-гут, кто сможет, конечно, на восток. Кто тут примется их атаковать? Но, пока на правом берегу Немана и в отдалении от переправ, шла битва танков, командир 5-го армейского корпуса, собиравшийся переправить обе свои дивизии на правый берег Немана здесь же в Мерине, генерал пехоты Руофф, кое-что сообразив по ходу боя, распорядился заминиро-вать мосты и взорвать их при приближении русских танков. Даже лучше когда они на мосты взъедут! Из радиообмена с генерал-лейтенантом фон Кноббельсдорфом он уже по-нял, что нечто здорово им сегодня не задалось и вообще идет совсем не так, как ожида-лось бы. В том числе и с одной из дивизий его корпуса, переправившейся вместе с танки-стами и мотопехотой из 12-й танковой и 16-й моторизованной дивизий, и торопился обезопасить хотя бы вторую свою дивизию и весь штаб 57-го моторизованного корпуса от еще больших неприятностей. Начальник штаба корпуса оберстлейтенант  Фангор немед-ленно согласовал приказ Руоффа, хотя в этом уже и не было нужды – приказ был уже принят к исполнению. И солдаты пятого армейского корпуса начали подготовку оборони-тельных рубежей на своем, левом берегу Немана. Да и от Алитуса, где переправы наводил 39 моторизованный корпус генерала танковых войск Рудольф Шмидта, доносились такие же истерические новости. Там, похоже, происходило примерно такое же безумие, как и здесь у них. Вначале, более осторожный генерал Шмидт донес, что из засады во фланг, атакованы русской танково-артиллерийской группировкой войска его 7-я танковой и 14-й моторизованной дивизий. Убит генерал-майор барон фон Функ, а генерал-майор Фюрст тяжело ранен. Он сам, Рудольф Шмидт, уцелел только благодаря тому, что вместе со сво-им штабом, собирался ехать в порядках 20-й моторизованной дивизии. И находился в ли-товском Алитусе, еще только собираясь выезжать вслед своим продвигающимся вглубь русской территории дивизиям. Генерал Шмидт сумел грамотно и сразу организовать обо-рону переправы, выставив на прямую наводку оба зенитных дивизиона 88 мм зениток своего корпуса. И атака советских танков 7-й танковой дивизии закончилась плачевно. Эти проклятые зенитки пробивали их лобовую броню, начиная с 1000 м. Понеся огромные потери, дивизия вынужденно отошла. Но все это было поздно, потому что на истошные вопли немцев все же отреагировало люфтваффе, сумев бросить к Алитусу и его перепра-вам 5 девяток своих пикировщиков «штука» .
Их атаки сделали то, на что неспособны оказались танки немецких 7-й и 20-й танко-вых дивизий, фактически их истребив. Командир корпуса генерал-майор Хацкилевич и командир 7-й танковой дивизии генерал-майор танковых войск Борзилов погибли, сгорев под атаками с воздуха в своих танках. И вообще от 7-й дивизии осталось едва 12 танков, правда, 8 из них были Т-34 и один КВ-1. Комбриг Щербаков узнал об этом по радио. Но помочь Михаилу Георгиевичу и его танкистам, он ничем не мог, подумав про себя, что Хацкилевичу не повезло. Именно его первым атаковали с воздуха. А если бы мы затеяли штурмовать переправы при Меркине, вполне возможно, что первыми были бы атакованы именно мы. Они спешно возвращались «к себе», в лес, намереваясь уже там, укрывшись под сенью его дерев от штурмовой авиации немцев, все и вся для себя прояснить. Андрей Андреевич понимал, что вся ответственность за действия корпуса, сейчас лежит уже толь-ко на нем одном. Погибли Потатурчев, Хацкилевич и Борзилов. Из высшего руководства корпуса, остались лишь он, начштаба и замполит. Но и еще он знал, что то, что они сде-лать накануне войны собирались, они сделали. Исполнив свои предвоенные намерения, даже с некоторым превышением норм. Это обусловлено тем, что немцы, не ожидая по-добного приема, были слегка не собраны и удар пропустили. Оставшиеся под его руково-дством 4-я танковая дивизия и танковый полк 29-й моторизованной дивизии тоже понесла огромные потери. У него осталось вместе едва 80 Т-34, семь КВ-1 и один КВ-2, два с по-ловиной десятка БТ-7 и четыре Т-26. И те сохранились лишь потому, что они не полезли на переправы, понимая, что немцы, изготовившиеся к обороне, это уже далеко не немцы, захваченные атакой из засады врасплох. Полностью уцелели оба артполка, и 4-й танковой и 29-й моторизованной, хотя истратили половину от всех имевшихся у них вообще снаря-дов. А саму 29-ю дивизию после отчаянных боев с немецкой пехотой и мотопехотой все там же, на огромном овсяном поле, стало впору сводить в один полк и отдельный баталь-он. Правда, транспорта у них, в кои-то времена, было более чем достаточно. Связные мо-тоциклисты мотоциклетного полка были немедленно отряжены полковником Собакиным, для установления тесной локтевой связи с командованием 3-й армии. Добраться связными до штаба своей, 10-й армии Андрей Андреевич уж и не надеялся. Придя в «свой» лес он пронаблюдал за остаточными действиями саперов, трудолюбиво превращавших в желез-ный лом то, что совсем недавно, еще этим утром было танками, могло двигаться и стре-лять. Но больше они нигде и никогда, ни двигаться, ни стрелять не будут уж совершенно точно и определенно. Как и то самое овсяное поле, на коем они сошлись  своем первом бою с немцами, нескоро станет, скорее всего, родить овес. Весь вечер дня 23 июня и на-ступившую вслед ему ночь они на скорую руку ремонтировали уцелевшие танки, заправ-ляли их горючим, загружая боекомплектом. Но, поручив все это соответствующим служ-бам своего штаба и бригадному комиссару Эйтингтону, Андрей Андреевич старательно размышлял, что же им делать? Что касается его самого, он бы повел свои операции даль-ше на север, направляясь в мягкое подбрюшье тылов группы армий «Север» и создавая все новые и новые проблемы и нанося ей ни с чем не сравнимые потери. Хотя пути-дороги туда были очень и очень плохи, и дойти они не очень-то и рассчитывали. Боль-шинство переживших этот день командиров из их корпуса полагали, насколько понял Ан-дрей Андреевич, что им надо оказать посильную помощь своей родной 10-й армии, како-вой приходилось, судя по их радиопередачам все хуже и хуже. Но это было то направле-ние, какое меньше всего обещало им настоящего дела, но сулило более всего ненужных и тяжких потерь.

РЕЙД
До этого вечера Щербаков, надо отметить нисколько не задумывался над тем, что им делать после того, как они остановят 3-ю танковую группу генерала-оберста Германа Го-та. Казалось уже само то, что они его остановят, достаточно само по себе! Да и жить дальше он как-то ранее не загадывал, полагая, что непременно погибнет в этой отчаянной попытке вместе со всеми танками корпуса. Но остановить 3-ю танковую оказалось намно-го легче, чем он сам себе навооброжал до войны. Они ее и остановили. Сейчас, небось, во всех германских штабах шелестят бесчисленные карты и идут бесконечные прения, что будет с планом «Барбаросса», поскольку сегодня днем они нанесли по нему удар, прямо скажем, ужасающей силы! Выбив одну из четырех ключевых танковых групп Гитлера, 3-ю.
Да, удар они нанесли, но и свой корпус в этом ударе истратили едва не весь, вложив его в этот единственный контрудар. Свели его танковый состав до уровня бригады, при двух артиллерийских и двух моторизованных полках и при чертовой уйме служб и служ-бишек, каковые, будучи жизненно необходимы целому корпусу, почти совсем не нужны нынешней сводной бригаде. Они станут лишь обременять ее, снижая подвижность и ма-невренность. И первое решение Андрея Андреевича становится уже почти принятым. На-до отправить в тыл, через устоявшую и оставшуюся в наших руках, узловую станцию Ва-роне, практически все вспомогательные службы корпуса и один из его медсанбатов вместе со всеми сегодняшними ранеными. Придать им для охраны все легкие танки и приказать им всем двигаться только ночью. Причем на дневки им приказать останавливаться не в деревнях, местечках или городках, а в лесных массивах, маскируясь всемерно от авиации гитлеровцев. Направление им дать не на Минск с его штабом Западного фронта, куда, скорее всего, скоро ворвутся танки Гудериана. А направить их севернее, на Полоцк, Оршу и Смоленск. Там же уже, надо полагать, они и сами разберуться. И вопрос кого им пред-ложить в руководство, занимал его не очень. Поскольку бригадный комиссар Эйтингтон и далее «оставаться на хозяйстве не сильно намеревался, командовать перемещением ко-лонны обеспечения их механизированного корпуса, предложили заместителю командира корпуса по строевой, полковнику Кононовичу.
Командовать колонной частей обеспечения, собирать и сводить воедино всю нестро-евщину, но не командовать всей колонной вообще. Щербаков скомандовал нестроевым и тех, кого отсылал вкупе с ними, уходить к своим немедленно. Пока путь этот еще не пере-хвачен силами нашествия. В поход выправились: оба отдельных зенитно-артиллерийских дивизиона, оба понтонно-мостовых батальона и оба отдельных батальона связи 4-й и 7-й дивизий, вместе с их ремонтно-восстановительными, автотранспортными и 7-м медико-санитарным батальоном, принадлежавшим ранее 7-й танковой дивизии. К этой колонне присоединялись оба гаубичных артиллерийских полка обеих дивизий, оставив один свой дивизион с почти тройным боекомплектом их сводной бригаде. И вся 29-я моторизован-ная дивизия им. Финляндского пролетариата. Вот ее-то командир генерал-майор Бикжа-нов по приказу комбрига и возглавил этот отход в целом. Для того, чтобы облегчить их предстоящий поход, Андрею Андреевичу, пока собирались, довелось спроворить отдель-ный письменный приказ. Знал он по собственному опыту и по памяти Константиновича, насколько важным мог стать этот документ при разборке с деятелями из НКВД, каковая, по всей видимости, еще предстояла многим из отосланных ими сегодня в тыл. Надежда была лишь в том, что общая катастрофическая нехватка подобных служб и частей в рас-поряжении командования фронта, заставить его поумерить расследовательный пыл энка-ведешных заплечных дел мастеров. Еще с собой они уводил всю нестроевщину корпуса. А это были уже корпусные 185-й отдельный батальон связи, 41-й отдельный мотоинженер-ный батальон, 200-й полевой хлебозавод, банно-прачечные роты дивизий и корпусной ба-тальон, а также все прочие тыловые службы. Покидали этот лес, ставший для них всех знаковым 24-я рота регулирования движения, так сильно понадобившаяся накануне вой-ны, 139-я корпусная почтовая станция и, как же без них, 258-я полевая касса Госбанка, со всеми своими сейфами счетами, приходно-расходными ордерами, авизо и отношениями. Для подвижной фланговой охраны и связи отправлены вместе с ними были и 2 батальона 4-го мотоциклетного полка. С собой он оставлял и тоже для флангового охранения и свя-зи, только один батальон мотоциклистов. Уходили с ними по приказу и все оставшиеся при корпусе танки КВ-1 и, разумеется, единственный оставшийся у них КВ-2, поскольку, подозревал Андрей Андреевич, и с ним полностью соглашался Константинович, эти 43 и 52-тонные, соответственно, танки не смогут больше выдерживать те условия перемеще-ния, какие им придется предложить. Даже 26-тонные Т-34 с таким же двигателем, как и у КВ, и те, наверное, неизбежно будут иметь трудности в затеваемом им рейде. Уходить уходящих он поторопил, как только начала сгущаться тьма и ушли обе «рамы» . Эти на-доедливые немецкие «птички» повисли над полем вскоре после завершения сражения, время от времени постреливая по советским саперам, трудолюбиво превращавших подби-тые танки и наши и немецкие, в груды вполне бесформенного металлолома. Непригодного для ремонта и дальнейшего использования. Комбриг здраво рассудил, воздушную развед-ку ночью гитлеровцам вести нечем, да и что они увидят во тьме с воздусей своих? Отсве-ты фар и темные силуэты не пойми чего? Ну и на здоровье! А вот их наземная разведка этот лесной массив своим повышенным вниманием явственно почтит! Если бы он коман-довал немецкими войсками – так и неизбежно бы почтила! Как же без разведки, право? Слепым все время пребывать? Хватит и того, что с утра они доскональной разведки не провели, ограничившись перемещением головного дозора! Но и наземная разведка по но-чи узрит лишь темные расплывчатые силуэты машин, тракторов, орудий и немногих тан-ков. Прослушает, допцустим, со всем возсможным тщанием, рокот автомобильных танко-вых и тракторных моторов, стрекот многих мотоциклов. Ну, может еще отдельные ко-мандные вскрики расслышат? Вряд ли чего более. Может еще проводят их до Варены? И сделает неизбежный вывод – русские лес покинули и ушли на Варену.
То есть, объективно отвлечет внимание от них, дав им шанс снова исчезнуть, уводя за собой самую главную боевую силу, остававшуюся от корпуса. Все 90 уцелевших Т-34, 80 оставшихся в 4-й танковой и 10 уцелевших от 7-й, наскоро отремонтированных после дневной битвы. Все восемь плавающих Т-38 из 4-го разведбата 4-й танковой дивизии, все с тем же старшим лейтенантом Павлом Земсковым во главе, и с адъютантом батальона Костей Лавриновичем. И еще 4-й мотострелковый полк, принадлежавший прежде 4-й тан-ковой дивизии и не сильно пострадавший в дневном бою. Ну и батальон мотоциклистов 4-го мотоциклетного полка. Только строевики, те кому воевать и дальше и честь их и долг военнослужащих велели! И треть всех заполненных топливом автоцистерн, какая у них оставалась до боя, залив баки танков «под пробку» и загрузив их вперегруз боезапасом. Все остальные грузовики и легковушки, равно как и бронемашины с тягачами, были ими отправлены в уходящей колонне. Их механизированная группа уходила в полную неиз-вестность и обузы иметь с собой была не должна. И очень прекрасно, если им маршем всего своего вспомогательного состава на восток, удалось прикрыть и спрятать свое ожи-дающееся движение на север.
Почему Андрей Андреевич выбрал для продолжения боевой деятельности корпуса, сведенного в сводную танковую бригаду, север? Во-первых, намного ближе и надо намно-го меньше горючего. Возможно, даже просто хватит того, что уже в баках. Но примерно еще на одну полную заправку у них было с собой в их шести топливозаправщиках-цистернах на трехосных ЗИС-5. Раздумывая весь конец этого долгого дня, и получая док-лады со всех своих наблюдательных пунктов, Андрей Андреевич вместе с радистами ча-сами вслушивался в частые радиоперехваты, уточняя из них происходящее. Ведь их вме-шательство уже изменило течение войны на Западном фронте, хотелось надеяться, что в корне. Но радиоперехваты сообщений штабов их родной 10-й и соседней 3-й армии осо-бых оснований гордиться своими действиями пока не давали. Из штаба 10-й сообщали ко-дом в штаб фронта, что немцы превосходящими силами своих армейских корпусов теснят их стрелковые дивизии к Белостоку. Страшно свирепствовала весь день авиация. Особен-но ходила она по головам утром, отвлекшись к середине дня. Взятый «язык», с издевкой сказал, мол, не бойтесь, авиация отвлечена ненадолго. Просто продвинувшиеся далеко на восток колонны Гудериана запросили поддержки с воздуха. Штаб армии начинал гото-виться к отступлению. А штаб соседней 3-й пока оставался на месте, тем более когда по-сле контрудара по 3-й танковой группе генерала Гота, давление на них, особенно чувстви-тельное на северном, правом фланге, заметно снизилось. Хотя, Константинович, а, следо-вательно, и Андрей Андреевич, прекрасно понимали, что по мере продвижения Гудериана на восток и под давлением 5-го и 8-го армейских корпусов, поддержанных многочислен-ной авиацией и, наверное, кое-какими, собранными с бору да по сосенке, танками, насту-пление свое немцы поддержат и из Озер штабу армии придется переезжать восточнее. Но, по первому времени, предполагая, что соединение, нанесшее удар 3-й танковой группе, ушло в 3-ю армию, действовать они станут намного осторожнее, и не так авантюрно, как это было ТАМ, где они никого и ничего не опасаясь, творили, как им пришлось по душе и по уму. Мы же только судорожно пытались, хоть как-то парировать их удары.
Казавшийся возможным еще днем спуск опять на юг, все по той же разбитой рокад-ной системе дорог, по какой они перебазировались сюда накануне войны, был попросту отрезан, через Неман им не переправиться, а мосты наводить во-первых некому, во-вторых – некогда, а в третьих – незачем. Ибо в результате дальнейшего продвижения Гу-дериана, и это было элементарно понятно, нашим армиям, вытаскивая за собой все, что осталось от 4-й армии, расколоченной 2-й немецкой танковой группой в дребезги и попо-лам, надо отходить на восток, беря под охрану и защиту Минск. А потом и вовсе создавая рубежи по рекам, каких, к счастью здесь везде навалом. Вот только жаль, что благодаря действию Кориолисовой силы берега западные у всех здешних рек выше берегов восточ-ных. И защищать их от наступления с запада, тяжелее, нежели защищать от нашествия с востока.
И чем же они займутся, все-таки спустившись к югу? Скорее всего, примутся под постоянным и непрекращающимся давлением с воздуха атаковать упорную в обороне не-мецкую пехоту. В одну две атаки, погубив все оставшиеся танки, перестанут существо-вать как реальная боевая сила, способная хотя бы что-нибудь поменять. А дальше? Даль-ше все та же пехотная жизнь. Да они сделали главное. То что себе намечали еще в мирное время. Но сейчас, когда это уже сделано, у них еще остались силы и ресурсы, боеприпасы и горючее, еще на один удар. И нанести его надо туда, где обнаглевшие в край немцы его больше почувствуют. Вот тогда-то их долг будет уже и совершенно точно исполнен пол-ностью! Здесь этого уже, пожалуй, не сделаешь. На них навалиться царящая в воздухе не-мецкая авиация, и кончит их раньше, чем они дойдут до того места, где будет хотя бы кто-то, кому можно попытаться хотя бы навязать бой. Сам долго проработав на штабных должностях Андрей Андреевич прекрасно знал, как думает обычный офицер-штабист. Только в рамках полосы нарезанной его соединению или части. А все происходящее у со-седей, даже и у самых близких, воспринимает, как нечто очень и очень удаленное. И, счи-тает он, влияют эти события у соседей, на положение вверенной ему войсковой группы, соединения или части, лишь опосредованно, через что-нибудь, или кого-нибудь. Вот этим ему и захотелось воспользоваться. Просто-напросто презреть все разграничительные ли-нии, плюнуть на них слюной, направляя свой рейд не внутри какой-нибудь из зон ответст-венности, а поперек их, прорезая все, какие не встретятся, разграничительные линии. Так и родился замысел их будущего рейда-марша.
Ведь еще до войны, рекогносцируя местность в районе предполагаемых тогда, а ны-не уже состоявшихся боев, Андрей Андреевич, еще не ведая ничего о терзаниях вечера дня сегодняшнего, не поленился проехать намного севернее, почти до самого Вильнюса, рискуя попасть под обстрел отмороженных на всю голову «лесных братьев». Впрочем, это «отмороженных на всю голову», придя через Константиновича из других времен, пустило корни в этом, прижившись, по крайней мере, у них в корпусе. Правда, корпус все время перед войной, жил довольно таки изолированно от остального мира, а сейчас уже понес огромные потери, утратив более половины своего состава в одном единственном бою. Так что распространять эту удачную идиому дальше, наверное, станет вскоре некому. А, мо-жет, и явит она себя, приживаясь в речи повседневного общения. Как знать! Но в отличие от товарища Сталина, не был Щербаков склонен к языкознанью, оставляя его поэтам пи-сателям и филологам. Он – профессиональный военный! И вот тут-то уж, на своем родном поле никому не позволит оттаптывать себе мозоли!
Конечно, готовясь к этому своему походу в прошлое, Константинович в наибольшей мере изучал действия третьей танковой группы немцев. Тем более, что ее командующий, так и оставшийся навсегда генералом оберстом, не произведенный Гитлером в фельдмар-шалы, Герман Гот, оставил вполне приличные и точные воспоминания. Со многими схе-мами и с чисто немецкой педантичностью расписал все свои действия едва ли не по часам. А вот командующий 4-й танковой группы Эрих Гёпнер так ему помочь не сумел. Ибо был во время вскоре воспоследующей битвы за Москву отстранен от командования и отправ-лен в отставку. А в 1944 году он будет казнен за участие в заговоре 20 июля, когда пол-ковник Штауфенберг покусится на фюрера в его ставке. Но кое-какие позиционные точки он запомнил и по действиям 4-й танковой группы. Например, то, что 24 июня, то есть зав-тра 56-й моторизованный корпус Манштейна выйдет в район Укмерге. А уже послезавтра, 25-го, он будет в Утене, устремившись к Даугавпилсу. Надеясь там переправиться через Западную Двину, по местному Даугаву. Что ж Манштейна ему уже точно не догнать, он опережает его, как минимум на день. А интересно было бы залить топленого сала за во-ротник генеральского мундира этого отчаянного вояки, чье имя пройдет через всю исто-рию Великой Отечественной войны.
Но 41-й моторизованный корпус все той же 4-й танковой группы Гёппнера, сильно отставая, еще 25-го был у Расейняя , окружив там нашу 2-ю тд . А 39-й моторизован-ный корпус 3-й танковой группы, который ТАМ брал Вильнюс ими только вчера выбит из игры, как, впрочем, и 57-й. Хорош был их удар, неожиданный и достаточно жестокий, чтобы привести фрицев в чувство. Ну, так что? к Расейняю, потрепав по пути тылы кор-пуса Манштейна на шоссе Каунас – Ионава – Укмерге, он вполне должен был поспеть со своей сборной из остатков сил двух танковых и моторизованной дивизий 6-го мехкорпуса, сводной бригадой. Почему он рассчитывал, что у него получится задать трепку 41-му мо-торизованному корпусу генерала танковых войск Георга-Ханса Рейнгардта? Ведь теперь у него уже не было целой дивизии под рукой! Зато у него была абсолютно однородная бри-гада, состоящая лишь из новейших Т-34, уже получившая опыт танкового сражения с рав-ным противником и, самое главное – вкусившая сладости победы над сильным и наглым врагом. А это дорогого стоило! Как бы не компенсируя полностью утраты былой числен-ности! Особенно велики их шансы на успех, если их по пути не растреплет авиация, ведь двигаться, наверное, придется и днем. А если ему повезет напасть на Рейнгардта из заса-ды, как были его танкистами атакован 57-й моторизованный корпус, то и 41-му моторизо-ванному корпусу, надо быть, придется несладко. Да и часть сил Рейнгардта будут заняты боем с нашей 2-й танковой дивизией. Так что шансы у них были и шансы вполне прилич-ные. Поскольку догонять Гудериана или Манштейна представлялось сейчас делом не слишком реальным, Щербаков и решил сосредоточиться на вполне достижимом 41-ом мо-торизованном Георга-Ханса Рейнгардта. Какое это чудное состояние для военного чело-века, когда у него имеется право выбора. Доселе он никогда подобного не испытывал! За-то ж и решение приходиться выстраивать только самому, ни на кого не оглядываясь и ни на кого потом не кивая. Впрочем, кивать на кого бы ни было, всегда было не в его при-вычках. Обойдется, надо думать и на сей раз!
Что же касается авиации, то вряд ли она станет обращать внимание на танковую часть, перемещающуюся у них в тылу. Уж слишком пренебрежительно немецкие офицеры ставятся по отношению к танковым возможностям русских. Ну и чудненько! А вести о разгроме 57-го и 39-го моторизованных, надо полагать, еще не успеют настолько распро-страниться, чтобы стать общим достоянием во всем Вермахте. И в другой группе армий на него еще не поспеют надлежащим образом отреагировать. Опять же, возьмите в учет раз-граничительные линии, каковые станут шорами на глазах всех штабных офицеров! Да и немецких сигнальных полотнищ, красных, с паучьей, свастикой в белом кругу, показы-вающие самолетам Люфтваффе, свои, мол, они захватили в дневном бою вполне немало. Вот и будут ими пользоваться, прежде чем придет черед пустить их на портянки своим бойцам. Итак, решение было принято. Откладывать исполнение принятых решений у Щербакова обычая не было, тем более, что начало смеркаться. А потому он приказал вы-ступать всему своему вспомогательному воинству на Варену и выслал разведку на север, куда намеревался двигаться со своей группой. Единственным посвященным в размышле-ния и стратегические терзания Андрея Андреевича, оказался бригадный комиссар Эйтинг-тон. Положение при коем у военного человека появляется право выбора, было абсолютно внове и для него. И он полагал намного более правильным запросить кодом штаб фронта. Но Андрей Андреевич, коротко подумав, отмел это.
Понимаешь, сказал он, штаб фронта сейчас озабочен лишь одним – остановить Гуде-риана рвущегося уже к Барановичам. Ничего другого он не видит, и видеть не хочет. И я точно знаю, что будет приказано нам – лететь в темпе на восток, дабы перехватить гене-рала-оберста Гудериана! Хватай мешки – вокзал отходит! И что? Ради этих глупостей подставим нашу опытную и имеющую вкус к победе сводную бригаду под обмолот не-мецких «штук»? Минск, Саул Абрамович мне не менее дорог, чем тебе! Надеюсь, в этом ты не сомневаешься? А если учесть, что я там прожил всю свою самостоятельную жизнь, так и куда более, шепнул свое Константинович, не озвучивая этого, впрочем. И то, что Гудериан его возьмет мне тоже не менее твоего болит! Поверь, намного более! Вот просто поверь и амба! Но это, к сожалению, уже почти свершившийся факт – возьмет! А губить бригаду просто в безнадежной попытке поймать вчерашний день за позавчерашнюю зад-ницу, прости меня, но не стану! Смертей на войне, к моему великому сожалению, и так навалом! Так давай хотя бы станем избегать напрасных смертей, беря за каждого своего солдата, как минимум хотя бы одного немецкого! А лучше если и сразу нескольких полу-чится! Ты сочти, надолго ли их хватит, если менять примемся хотя бы один к одному?
После этой эмоциональной вспышки обычно холодноватого  и иронически выдер-жанного комбрига, Эйтингтон затих, о чем-то думая. Но подпись свою под приказом ты-ловой колонне выходить поставил без задержек, лишь немного отредактировав приказ на стадии его изготовления. И лишь когда Андрей Андреевич начал отдавать приказы на на-чало движения своей вновь образованной бригады, тронул его за рукав:
- Ты прав, Андрей Андреевич, и я это вижу сейчас абсолютно достоверно! Я с тобой в твоем решении!
И впервые за сегодняшний день, смягчив голос, ответил бригадному комиссару ком-бриг, сглотнув перед этим комок, стоявший в горле:
- Спасибо!
Даже и очень сильному человеку всегда нелегко оставаться одному. И снова заверте-лись, в ставшем им почти родном лесу, последние сборы в поход…
Сумрак еще не успел окутать эту землю, окутанную дымами многих пожаров и сра-жений, когда на запруженное горящей техникой и заваленное трупами солдат шоссе Мер-кине – Варена, все еще гудевшее, время от времени, взрывами горящих танков и огром-ных армейских грузовиков, выбралась, покидая окружающий лес сразу во многих местах, без дорог и троп и стремительно сформировалась огромная колонна авто- и бронетехники. Скупо подсвечивая себе затемненными по-военному фарами и тяжело переваливаясь че-рез кювет, выбирались на заваленное трупами грунтово-гравийное покрытие давно не ре-монтированного уже шоссе сотни и сотни тяжелых армейских грузовиков и полугусенич-ных тягачей с прицепленными к ним пушками. А свои места в голове и хвосте колоны, рыча и стреляя во все стороны бензиновыми и солярными выхлопами, занимали отправ-ленные прикрывать уходящие тыловые службы корпуса тяжелые и легкие танки, при-знанные комбригом Щербаковым слишком не надежными, для предстоящего остальной бронетехнике похода. И даже выбравшись на шоссе, машины, тягачи и танки, долго еще переваливались на уж слишком многочисленных и густо валяющихся, никем так и не уб-ранных трупах солдат Вермахта, служивших еще сегодня утром в его 18-й моторизован-ной дивизии, входившей в 57-й моторизованный корпус 3-й танковой группы. И в состав 5-й пехотной дивизии, одной из двух пехотных дивизий, 5-й и 35-й, 5-го армейского кор-пуса генерала пехоты Руоффа. И этот корпус также входил в 3-ю танковую группу гене-рал-полковника Германа Гота, подчиненной в свою очередь группе армий «Центр». Пер-вой по настоящему стратегической целью и настоящим призом для этой танковой группы должен был стать Вильнюс, на который сразу был нацелен 39-й моторизованный корпус. Но сражение двух моторизованных корпусов 57-го и 39-го с 6-м механизированным кор-пусом РККА, оставили 3-ю танковую группу всего лишь с двумя армейскими корпусами, 5-м и 6-м. то есть всего с четырьмя пехотными дивизиями, 5-й, 35-й, 6-й и 26-й, как раз и составлявшими эти корпуса. Неведомо, что там думал в это время генерал-оберст Герман Гот, коему еще предстояло отказаться от завлекательной мысли въехать в Вильнюс побе-дителем большевиков, но разведку сюда к дороге выслал генерал пехоты Руофф, приняв-ший на себя командование немецкими войсками после их вчерашнего поражения. Он дос-таточно быстро вышел из ступора, в какой всех немецких солдат и офицеров погрузила вчерашняя трагедия 39-го и 57-го моторизованных корпусов, главной силы и гордости их танковой группы. Шестеро солдат на двух тяжелых мотоциклах Zundapp с коляской, про-ехав лесной дорогой, сумели подобраться со стороны противоположной той, откуда нем-цы были атакованы русскими артиллеристами, танками и мотопехотой утром этого дня, к огромному овсяному полю, ставшему смертным для танкистов 12-й танковой дивизии 57-го моторизованного корпуса, солдат его 18-й моторизованной дивизии и 5-й пехотной ди-визии 5-го армейского корпуса. Двоих водителей мотоциклов и двоих пулеметчиков, оби-тателей колясок, они оставили у мотоциклов, в лесу, двое оставшихся, бывших по совмес-тительству и командирами экипажей и разведчиками, подобрались в только еще начи-нающихся сумерках к самому краю кустов подлеска. Их глазам, глазам первых немцев, узревших это, предстала картина поля боя на коем многими обгоревшими и разваленными взрывами тушами горбатились туши многих и многих танков, немецких и советских. Хо-тя, немецких, все-таки, было намного больше и этого невозможно было не заметить даже и невооруженным глазом. Повсюду валялись тела в черных комбинезонах германского армейского образца, специально предназначенных для танковых войск. Немалое число тел советских танкистов и мотострелков, тыловые службы 6-го механизированного корпуса, повинуясь свирепому понуканию бригадного комиссара Эйтингтона, собрали еще по све-ту, пока их 4-я дивизия сражалась чуть западнее с танкистами немецкой 19-й танковой ди-визии. Ох, и страшно же было этой нестроевщине писарям и шоферам шевелиться на этом страшном поле, когда чуть западнее, буквально рукой подать, гремела и лютовала свире-пая схватка танков! А куда денешься? Мало того, что бригадный комиссар и все политот-дельцы вкалывают вместе с ними, так еще ж и особый отдел, возглавленный лейтенантом госбезопасности Сёминым, тоже, потея во всю ивановскую, таскает тела убитых и ране-ных. Не знали этого всего немецкие разведчики, ибо застали они момент, когда последние саперы, подорвав последние танки, обращая их взрывами из боевых машин, пусть и под-битых, в презренный металлолом, ушли с этого поля в лес.
Долго довелось немцам рассматривать это страшное поле, рассматривая уже прого-ревшие и еще полыхающие тяжелые армейские грузовики, теснящиеся на шоссе и его обочинах и в кюветах. Поневоле подумалось им, сколько же их соотечественников позна-ли сегодня русскую боевую ярость на этом, бывшим до сегодняшнего дня совершенно мирном овсяном, поле? Много и даже очень много! Их трупы, раскиданные по полю, как вмятые в грунт, так и просто на нем валяющиеся, прекрасно просматривались из их укры-вища в великолепную оптику цейсовских биноклей. Им, прошедшим всю Европу от Польши и Чехии до западных атлантических берегов Франции с востока на запад и от аф-риканских пустынь до норвежских фьордов с юга на север, воевавшим везде и со всеми, такого числа трупья, а уж их родного, немецкого, так и подавно, видать никогда и нигде не доводилось. Как никогда они не видали и такого огромного количества сожженных танков. И снова же, прежде всего, своих, немецких. Потеряли ли они столько же суммар-но, за время всех своих операций в Европах? Да, подумалось старшему из них обергеф-райтеру Фрицу Шульцу. Судя по всему – это далеко не Европа! И ориентироваться на тех давешних девчонок в лентах и дурацких литовских национальных костюмах, встретивших их у ратуши Меркине, с угощением и приветствиями на немецком языке, явственно не стоит! Попользовались теми девчонками всем взводом и будет. Русские они всегда быва-ли не простым противником, упорным и страшным. Дураков-литовцев брать в расчет не стоит. Фюрер мудро играет с ними, обещая независимость. Обещать, пока они нужны, можно. Вот только, почему-то был Фриц абсолютно уверен, что обещанного этим при-шибленным литовцам не дождаться ни за что и никогда. А если русские примутся воевать так, как они воевали сегодня, то и все обещания, данные фюрером своим немцам, станут стоить чрезвычайно дешево и тоже вряд ли будут хотя бы когда-нибудь исполнены! Ведь сегодня днем русские танки, а немцы, допросив пленных, уже, разумеется, знали, что вое-вал с ними 6-механизированный корпус, а здесь против их 12-й танковой, 18-й моторизо-ванной и 5-й пехотной дивизий воевали его 4-я танковая и 29 мотострелковая дивизии. Немыслимо! Правда они сумели нанести свой первый удар из засады, атаковав немцев пе-ремещавшихся в походной колонне неожиданно и во фланг. Прихватили, можно сказать со спущенными штанишками. И им сильно помогала их артиллерия. И тем не менее! Фрицу Шульцу становилось по настоящему страшно! Может быть, впервые за все время, пока он служит в Вермахте. А Фриц был опытным солдатом, служа практически с начала 1938 года. И первым его походом, был поход в Судеты и Чехословакию. Имел почетные щиты за Вестерплятте в Польше, за норвежский Нарвик, заслуженно гордился медалью за Францию и Грецию. Не был он разве что в Африке. Но там из их корпуса, кажется, никто не был.
А то, что ими за сегодня утрачены два генерала танковых войск и пять генерал-майоров, это вам как? Ведь за все предыдущие операции у Вермахта погиб лишь один ге-нерал. Да и тот не столько в результате усилий противника, сколько в результате своей собственной фанаберии и хвастовства. Правда, слыхал он, взятый в плен раненый русский танкист показал, что и у них пал генерал-майор, командир их дивизии с ужасно тяжелей для немецкого слуха и языка, русской фамилией. Но командовал ими не он, а начальник штаба русского мехкорпуса, комбриг, с уже и вовсе непроизносимой фамилией. Странно, у русских, рассказывали им, произошла переаттестация, а этот так и остался комбригом, не переаттестованный. Воюет же он так, что просто завидно! Как же тогда станут с ними воевать переаттестованные?
Эти вялые думки так и не успели докрутиться в голове обергефрайтера, как противо-положный лес, заставив его испуганно вздрогнуть, снова взревел огромным числом мото-ров и на дорогу по всему фронту бывшего сражения начали вырываться машины тягачи и танки. В темноте их было трудно различать. И, конечно же, не удалось посчитать. Но бы-ло их очень и очень много. И силуэты нескольких танков обергефрайтер, вглядываясь в сгущающуюся тьму до рези в глазах, все-таки рассмотрел. Рассмотрел и его товарищ. Правда, им обоим показалось, что машин было больше, чем танков. Но это им могло и по-чудиться! Могло ведь? Конечно же, могло! Русская колона направилась в сторону Варе-ны, какую их части так и не сумели взять сегодня. Они с напарником немного подождали, убедившись вскоре, что колонна уходит все дальше и дальше, явственно не собираясь возвращаться, потом разом вскочили и побежали к своим мотоциклам. Они узнали все, что, наверное, могли узнать. Полагая свои сведения чрезвычайно важными, они спешили сообщить их своему руководству, рассчитывая после этого слегонца отдохнуть. Да и не зря, наверное! Сведения, какие они принесли генералу пехоты Руоффу, вскоре достигли и генерала танковых войск Шмидта, существенно улучшив его настроение. О предполагае-мом, отчетливо наблюдавшемся наземной разведкой, посланной Рихардом Руоффом, от-ходе русским из того леса, откуда они днем атаковали оба германских моторизованных корпуса, было доложено и в штаб 3-й танковой группы генералу-оберсту Герману Готу. А вот каково тому станет докладывать об этом фон Боку, а тому – Гальдеру, а, возможно, и самому фюреру?
Ведь все операции против русских по плану «Барбаросса» практически везде, кроме крайнего севера, Перемышля на далеком юге и участка 3-й танковой группы, развивались вполне успешно. Ну, дольше ожидаемого провозились со внезапно оказавшими упорное сопротивление русскими пограничниками. Ну, застряла 45-я дивизия земляков фюрера, австрийцев, под Брестом, увязнув в боях с гарнизоном устаревшей давно уже крепости. Ну, плохо идут вперед румыны и венгры, составляющие часть войск группы армий «Юг». Ну, совсем ничего не выходит у генерала пехоты Диттля, командующего группой «Норве-гия». Это же все частности, в принципе ни на что особенно не влияющие! Всего лишь не-большие ложки дегтя в огромной бочке имперского меда! Но то, что произошло здесь – уже не частность. Это вполне способно отразиться на проведении всей кампании, привес-ти к ее полному срыву. Сейчас, знал Гот, его помощники подскребают все резервы их группы, а после доклада в Генеральный штаб, к ним пойдут и резервы Главного командо-вания. Он, наверное, вскоре сможет двинуться вперед, если его не отрешат от командова-ния надолго, если не навсегда. А последнее, вообще говоря, вполне вероятно! И это по-слен стольких лет безупречной службы во славу Германии и ее Вермахта!
Несколько по иному выглядела ситуация с той стороны лесного массива северо-восточнее Меркине, откуда и нанес свой удар 6-й механизированный корпус героически погибшего генерал-майора Михаила Георгиевича Хацкилевича. Он выходил фронтом на проселочную дорогу Алитус – Шальчининкай, на какой и был атакован 39-й моторизо-ванный корпус 7-й танковой дивизией 6-го механизированного корпуса. Весь остаток дня восемь Т-38 4-го разведывательного батальона, носясь по всему полю, откуда уже ушли саперы и те, кто собирал погибших и раненых советских танкистов и мотострелков, гоня-ли оттуда маленькие группки немецких разведчиков.
Командовавший всеми германскими войсками у переправ Алитуса генерал танковых войск Рудольф Шмидт, командир разбитого днем 39-го моторизованного корпуса, разуме-ется, сразу же озаботился производством разведки, как только отбил атаку на переправу, выходя из которой и погиб под ударами немецкой штурмовой авиации генерал-майор Хацкилевич. Тот самый еврей, чье имя будут сейчас проклинать многие и многие немцы, имевшие несчастье оказаться причастными к делам 39-го моторизованного корпуса. Эх, увлекся комкор 6-го, очень увлекся! Да и как ему было не увлечься? Так они красиво при-ложили сей день немцев, разгромив сразу оба моторизованных корпуса его 3-й танковой группы. Он даже и выслушать не захотел осторожные уговаривания по радио со стороны комбрига Щербакова, де, не все там еще понятно. Переправы, наверное, прикрыты от уда-ров с воздуха и скорее всего зенитками. В том числе и 88 мм. А эти дуры нанизывают да-же и наши КВ, не говоря уже о Т-34 и прочей, гораздо хуже бронированной мелочи. Не лезьте туда Михаил Георгиевич, убеждал его комбриг как раз тогда, когда его танки, вы-равниваясь, и разворачиваясь лавой поперек своего прежнего направления атаки, спешили навстречу 10-й танковой дивизии генерал-лейтенанта Отто фон Кнобельсдорфа. И танки ваши пожгут, и мотострелковый полк 7-й танковой проредят до полной непотребности. Тем более не разведано ничего.
- Не узнаю вас Андрей Андреевич! Не вы ли совсем еще недавно ратовали за сме-лость действий и даже некоторую их наглость!
Донесло до него радио сквозь стоны и хрипы, взбудораженного огромным количест-вом человеческих эмоций и их эманаций, эфира. Щербаков тогда еще успел подумать, что кажется командира заносит:
- Ведь нам  нечего делать на том берегу, Михаил Георгиевич! Не собираетесь же вы, право, наступать на Варшаву, или Берлин!?
- А я и не собираюсь на тот берег, Андрей Андреевич! Я хочу просто разрушить эти переправы у Алитуса, заставив фашистов терять время на их будущее воссоздание!
- Так ведь для этого нет необходимости их захватывать! Вы их уже видите?
- Нет пока! Но скоро, надо полагать, увижу!
- Вот и переместите свой 7-й артполк и откорректируйте его огонь. И он разнесет своими снарядами эти переправы!
- Может быть, я так и сделаю, Андрей Андреевич!
Пообещал, прерывая связь, командир корпуса. Но почему-то не сдержал своего обе-щания. Ввязался в дурацкую атаку переправ со своими уставшими после двух последова-тельных боев танкистами, не подавив артиллерией целей в обороне переправ и даже не потрудившись разведать их. Весь день генерал-майор воевал лихо и грамотно, как оно и надлежит прекрасному и толковому танковому генералу, а напоследок возьми и выложи такой яркий образчик советской манеры командовать войсками, что невольно спрашива-ешь сам себя: не подменили ли его перед решающим боем? И танки свои потерял глупо и даже тех куцых целей, какие ставил перед этой атакой, он не достиг. Оставил лишь горечь от того, что чего то он, кажется, недоучел. Впрочем, не время сейчас для рефлексий и са-мобичеваний. Хацкилевича, слов нет, жаль! Но его нет и это данность. И все решения сей-час предстоит принимать ему и только ему. Бригадный комиссар Эйтингтон – прекрасный человек и великолепный помощник. Только помощник, к сожалению. Но он не командир. И, подавно – не танковый командир. С него не спросишь того, чего он не умеет. Остаться «на хозяйстве, бдительно и старательно проследить вместе с корпусным особистом, чтобы собрали всех раненых и погибших с поля боя, он сумел. Спасибо ему и особисту на этом. Разгрузили они его от лишних уже, на сегодня, пожалуй, забот. И раненых обиходили ушедшие уже медсанбаты, они себе оставили лишь двух хирургов, набор инструментов и одну операционную палатку. И отделение сеттер и санитаров. Мало, конечно, но больше-го они уже, пожалуй, и не потянут. Им ведь предстоит дальше обходиться без централизо-ванного снабжения. Только на оставленных в своем распоряжении запасах и на том, что возьмут по дороге, частью из своего же, брошенного другими, частью из того, что отберут у врага.
Всех наших погибших солдат бригадный комиссар похоронил в братских могилах, составив подробнейшие списки и толковые планы захоронений. Если бумаги доедут до архивов, после войны с ними можно будет разобраться. Ну а нет – тогда нет! И думать обо всем этом ему стало сразу же некогда. Надо было озаботиться судьбой живых и боеспо-собных, чтобы им не пропасть дуром. Тем более, что пришел Сёмин и вопросил, что ему делать с пленными. А их набралось до полутора сотен. И не брали их специально, а на те-бе – скопились:
- А вы что предлагаете?
- Вообще-то нам они больше не нужны…
- В расход?
Напрямую поинтересовался Щербаков.
- Не вижу, товарищ комбриг, что нам с ними можно сделать еще? Мариновать их что ли? Были бы у нас тылы – отослали бы в тыл! Пусть бы там с ними и разбирались!
- Тылов у нас нет, и в ближайшее время они не предвидятся!
Отрезал Щербаков.
- И что?
- Пускайте в расход!
- Прикажите дать мне взвод солдат, у меня всего три человека своих…
Щербаков распорядился. И скоро пленных провели по уже добротно увязающему в сумерках лесу, а потом с окраины послышались очереди из трофейных автоматов. Ком-бриг ведь приказал бойцам взять для ликвидации пленных именно МР-36/40 и орудовать только ими. Семин несколько улучшил исполнение приказа, сбросив все трупы немцев в старый каръер, находившийся на самом краю их лесного массива, где в мирное время бра-ли песок для РБУ  Варены.
Так вот, отбив атаку на переправы, командир только что разгромленного 39-го мото-ризованного корпуса показал всем и прежде всего русским, что он не зря был возведен в достоинство генерала танковых войск. Каким бы плохим не оказалось его самочувствие, после страшного последовательного разгрома трех из четырех дивизий его корпуса, 7-й и 20-й танковых, а также 14-й моторизованной, генерал не растерялся и не отпустил все течь по воли судеб. Целой, почти не тронутой у него осталась лишь 20-я моторизованная и подходящие к Алитусу дивизии 6-го армейского корпуса генерала инженерных войск От-то Фёрстера, также входившего в состав 3-й танковой группы. Этот корпус состоял из 6-й и 26-й пехотных дивизий. И, разумеется, не мог заменить собой, даже и в обороне, погиб-шие моторизованные корпуса. Только-только опамятовавшись после того ужасающего погрома, какой сегодня, на второй день войны, ему устроили русские, генерал танковых войск Шмидт немедленно выслал разведку, поручив ей проникнуть поближе к былому месту сражения и наблюдать за русскими. Оценив своего противника, он выслал не одну группу и даже не две, а целых пять. Каково же было его удивление, когда с наблюдающей за всем с высоты своего полета, «Рамы», доложили, что русские, используя свои малые, фиксируемые справочником бронетехники РККА, как плавающие, танки Т-38, принялись азартно и яростно гонять его разведгруппы по плюю былого сражения. И уничтожили их одну за другой. Связавшись с воздушным разведчиком по радио, он попросил их помочь своим разведгруппам. И те попытались сделать все возможное, сумев подбить и зажечь один русский плавающий танк. Но все его разведгруппы назад не вернулись, добавив свои трупы к тому натюрморту, какой имел место быть на проселке Алитус – Шальчининкай. И генерал остался гадать, чтобы это все означало. Но командир 5-го армейского корпуса, Рудольф Руофф, поделился с ним информацией от своих разведчиков. И уже когда немно-го стемнело, Шмидт узнал о том, что из того самого проклятого леса в сторону Варены, ушла огромная колонна из танков машин и артиллерийских частей, крупных, скорее всего, целых полков. Что бы это значило вкупе со столь свирепой расправой над разведкой по другую сторону от леса. И многомудрый немец, чересчур перенервничавший сегодня, ре-шил, что столкнулся с очередной хитростью русских. Они изобразили активность в на-правлениях на Шалчининкай, Жежмаряй и, возможно Лентеарис, а потом и Вильнюс, са-ми же попытались тишком ускользнуть на Варену, чтобы подготовить немцам еще один сюрприз, вроде того, какой они подготовили и преподнесли им сегодня днем, практически остановив на самом начале разбега 3-ю танковую группу. Примерную силу 6-го мехкор-пуса немцы знали еще до войны. А посчитать их сгоревшие в этих боях танки они тоже постарались, сделав логичный вывод, что русские увели с собой в Варену около 120, мо-жет быть, 130 танков. Это означало, что Варена становится очень опасным местом для ее атаки. А еще то, что оттуда может последовать сильная фланговая контратака на войска, атакующие Вильнюс. Кому теперь поручат его захватить, не знали ни генерал танковых войск Рудольф Шмидт, ни генерал-оберст Герман Гот, как не знали они, что будет с ними самими, но, профессиональные военные, они с немецкой педантичностью старались де-лать все как следует. И никто из них не мог даже представить, что русские, так изобидев-шие их на второй день войны, решительно рванут на север. Такого им и в кошмарном сне не являлось. Опять к тому же вступали в свою административную силу, влияющую на просветленность голов штабистов разграничительные линии. Здесь же была линия не только между двумя  соседними дивизиями, соединениям только оперативно-тактического уровня, но и разграничительная линия между корпусами, соединениями уже оперативного уровня, и, Боже ж ты мой! - разграничительная линия двух танковых групп, соединений армейского уровня, то есть уже оперативно-стратегического. И уж совсем немыслимо ка-залось любому штабисту столь нахально и безо всякого зазрения совести перемещаться поперек разграничительной линии двух соседних групп армий, «Центр» и «Север», пере-ходя на уровень стратегический! Каковой уже находился в компетенции разве что Гене-рального штаба. И, главное, какое соединение взялось это делать? Всего-то бригада, в ка-кую обратилась за день боев победоносная 4-я танковая дивизия, немного усиленная за счет 29-й моторизованной дивизии, куда влились остатки 7-й танковой дивизии, разгро-мившей наголову 39-й моторизованный корпус Вермахта, но с огромными потерями от-брошенной немцами от переправ под Алитусом. Самое низкое по своему уровню соеди-нение, всего лишь тактического значения. И переть через все уровни военно-штабного мышления? Как? Кто позволил? Почему? На каком основании?
Эти особенности штабного мышления Щербаков знал неплохо. И намеревался их использовать надлежащим образом, нарушая напропалую. Быстрое падение столичного Вильнюса под гусеницы моторизованных корпусов, скорее всего 39-го, 3-й танковой группы генерала-оберста Гота, они уже предотвратили. Хотя, в конечном счете, понимал он, немцы захватят и Минск и Вильнюс и всю Литву и Белоруссию. Просто потому, что низок оперативно-тактический уровень советского военного руководства и плохо обучены войска, слишком долго исповедовавшие дурацкую установку – «на чужой территории, мо-гучим ударом и малой кровью». И слишком часто вмешивается в чисто военные вопросы советское руководство политическое, еще не покрутившееся возле самых талантливых и выдающихся штабных военных и не прочитавшее гору соответствующей литературы, ог-раничившись лишь трудами Триандафилова . Они, безусловно, прекрасный источник военных знаний вообще, но, написанные в 20-е годы, уже не отражают всего, что проис-ходит на поле боя, в годах сороковых. А политические установки в РККА все еще расце-ниваются чрезвычайно высоко, зачастую перекрывая тактическую, оперативную, да даже и стратегическую целесообразность. Поэтому и будут немцы нам холку трепать, аж пока мы воевать не научимся по-настоящему! На самом высоком уровне, на уровне Верховного Главнокомандующего, то есть товарища Сталина, тамбовского бы волка ему в товарищи. Да в зимнем лесу и надолго! И никакого оружия, только свои голенькие ручонки!
Это все были вопросы не уровня Андрея Андреевича. И он, когда его новоявленная бригада, утробно урча моторами танков и самых исправных авто и лязгая железом своих гусениц, заставил себя усилием воли отвлечься от них, возвращаясь к их собственным ба-ранам. Решение он принял! Решение на оперативно-стратегическом уровне, не хухры-мухры! Ведь сильный удар по одному из моторизованных корпусов 4-й танковой группы, вслед за полным разгромом 3-й танковой группы, донельзя ослабят немецкий нажим на северо-западном направлении. Да уже одна лишь возможность избавить Ленинград от тех жутких потерь, какие ему принесет блокада, стоили их сегодняшнего риска и подавно стоили их жизней. А Андрей Андреевич понимал, что те 3 – 4 тысячи жизней, сегодня трепетавших в составе их быстро подминающей траками проселочную литовскую дорогу, разрезавшую собой очередной литовский лесной массив, этим его решением подвергают-ся прямой и непосредственной опасности быть уничтоженными именно сегодня. Но и своей жизнью он при этом рисковал вполне осознанно, как и Константинович. Неизвестно ведь достоверно и точно, успеешь ли ты даже и мысленно произнести трижды спаситель-ное слово «escape». Смерть в танке порой приходит очень быстро и в самом невнятном человеку облике. Это пока горишь, время будет, если в сознании останешься, конечно. А если в боевое отделение вломится пробившая броню болванка, и начнет, мечась по нему иссекать все вся в сечку, в жутко перемешанный органикой и не органикой, фарш? Тут уж никто и краткое «мама!» крикнуть не поспеет. Всем кирдык! И тем не менее, иначе посту-пать ему не мыслилось! Понимал он, что, нарушив все распоряжения директивы, еще на-ходясь на должности начштаба 6-го механизированного, не должен он к ним склоняться и сейчас.
Следует просто исходить из целесообразности действий и руководствоваться ею, ис-ключительно и только. И никаких эмоций! Радио, выведенное Ёжиковым на полную мощь доносило до него вопли немецкого руководства – следствие их дневного разгрома. Но все это шло в коде, и было ему невнятно в деталях. Зато он вполне и четко прослушал инфор-мацию берлинского радио и недавно созданного Совинформбюро ло результатах боев на советско-германском фронте. Врали одинаково беспринципно и те и другие. Москва за-метно преуменьшала уже достигнутые Гудерианом и Клейстом  успехи. Да и действия Гёппнера и фельдмаршала фон Лееба тоже заметно принижались. Это все Андрею Анд-реевичу сильно не понравилось. Их дневной контрудар, способный сильно украсить не больно-то веселую сводку в нее не попал совсем. Еще не достигли надобной оперативно-сти. Завтра, надо быть включат в утреннюю. Зато последовавшая вслед за сводкой песня его возволновала, сильно подъяв настроение. И он распорядился Ёжикову дать песню во всю мощь радиоприемника. Работает-то от генератора, в свою очередь труждающегося от танкового дизеля! Вот и нечего экономить неизвестно чего! Пусть мужики послушают!
И тревожно-взбадривающая музыка лилась в боевой отсек танка, поднимая духовные силы экипажа великими словами стихов, усиленными, к тому же, великой музыкой. Надо же! Какую песню умудрились написать и всего-то за день! И в их танке, несшемся в со-ставе колонны, исполнить свой долг, гремели великие слова:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
И великая тревожащая и поднимающая даже мертвых музыка Александрова рвалась из открытых люков, перемещающихся в клубах сплошной пыли машин. Полевыми и лес-ными дорогами, отмеченными, пожалуй лишь на военных картах, вздымая столбы пыли е едва просвечивая их своими затемненными сверху фарами, колонна из 10 танков и при-мерно такого же количества автомашин рвалась в эту ночь почти прямо на север, наце-лившись на Жежмаряй. Там они, выйдя на шоссе с твердым покрытием, направятся к Кау-насу, где по сведениям почерпнутым из радио уже поспешил заявить о «восстановлении» независимости республики Юозас Амбразявичюс, черт бы побрал всех этих придурков-литовцев с их заплетающими язык фамилиями! – вместе со своим «правительством». Надо же! Оккупированные заявляют о независимости, даже не потрудившись освободить свою землю! Изыск, ядрен батон! Оккупационная независимость. Что-то вроде оксюморона ти-па отвратительная прелесть! Потом их сменит «генерал» Пятрас Кубилюнач, это уже под-сказывал Константинович. Чего тот Пятрас генерал? Кто его возвел в генеральское досто-инство? Чем он командовал и где отличился? Неизвестно, да и неважно! Какое еще могут быть и правители и генералы в подобных, с позволения сказать, странах. Эх, жаль, им за-скочить в Каунас не выйдет никак. А то б они пристроили, пока суд да дело этих Юозасов и их «министров» на осветительные фонари, с тесными веревочными галстуками на ин-теллигентных шеюшках. Нет, не до этого. А вот сегодня уже, еще до рассвета остановить-ся при шоссе Вильнюс-Мемель немногим западнее Жежмаряя им очень и очень нужно. Весь день там, расставив плотную охрану, можно будет отдыхать. И в темпе, всю ночь ид-ти по шоссе все дальше на северо-запад. Если им все удастся, что задумано и не помеша-ют,  опомнившись, достичь намеченного в качестве исходного, лесистого района близ Ра-сейняя, Люфтваффе, они должны в ночь с 24 на 25, ближе к самому рассвету.
Мощная никогда невиданная в этих краях прежде колонна бронированных машин, рыча моторами, плюясь вонючими бензиновыми и солярочными выхлопами и гремя стальными траками, неслась по узенькой проселочной дороге. Хорошо, что сушь стоит уже с самого начала второй декады июня. Дороги сухие и проехать по ним можно без проблем. А то ведь увязли бы по самые ступицы колес в той грязи, садясь повсеместно прочно, на мосты, что задние, то и передние. А так – только пыль за ними вьется роскош-ным плотным столбом-хвостом, оседая на броню танков и в кузова машин, припорашивая плечи и колени сидящих в тех машинах мотострелков. Но пыль не грязь, она проходу тех-ники не помеха! А люди, что ж? людям придется потерпеть! Солдат он на то и солдат, чтобы безропотно терпеть все тяготы и лишения нелегкой армейской службы и быть гото-вым в любой момент выполнить поставленную перед ним задачу. Красноармейцы курили в кузовах, наигрывая на трофейных немецких губных гармониках, каких они во множест-ве собрали на дороге и овсяном поле еще днем. И надо же, не прошло и парочки часов как уже приспособили вновь обретенные музыкальные инструменты, отлично помещающиеся в карманы армейских шаровар, под исполнение наших песен, «Катюши», «Рябинушки», «Ой, гоп, гречаныки!» и прочей народной и авторской нетленки.
Так и рвались они на север к Жежмаряю, пугая спящие литовские деревушки, через какие пролег их ночной путь и будоража стоящие на отшибе хутора. Повсеместно, не вздувая огня, электричество придет в сей медвежий угол, если и придет когда, только по-сле войны, прижимались к грязным стеклам деревенских изб перепуганные литовцы, вгля-дываясь и гадая, немцы это, или кто еще? И не пора ли бежать встречать, если немцы? Но была ночь и литовцы бежать никуда не спешили, разумно откладывая это уже до утра. В одной деревне улица, по коей вилась дорога, оказалась слишком узка и не примерившиеся как след механики-водители положили под гусеницы пару – тройку заборов и плетней. В одной деревне разворотили не к месту выпершийся своей тыльной стороной к дороге, ку-рятник, взволновав совсем не ко времени спавших в покое, кур. А еще в одной, задели гу-сеницей танка угол дома, выворотив сходу всю стену. Ладно, починятся литвяки. Главное, что сами живы остались. Наверное. Была, конечно, вероятность, что кого-то и придавило той стеной.
Наибольший испуг испытали любящиеся по окраинам деревни парочки, вырванные из сладости объятий и поцелуев, ревом моторов, лязгом железных гусениц и вонью бензи-новых и солярных выхлопов. Им приходилось в темпе сваливать куда-то во тьму. И не факт еще, что только этим все для них и закончилось. А уж собаки заходились на своих привязях так и до полной истерики. Им – страшно! И лаять надо, показывать хозяину, что бдят! И убежать не могут – привязь не пускает, чтоб ее! Но все когда-то кончается. Про-носится огромная колонна через перепуганную деревню и шепотом спрашивают друг дру-га встревоженные до полной утраты пульса литвяки:
- Что это было? И кто это?
И одинаковым образом разводят руками. И те, кто спрашивает и те, у кого спраши-вают. А на все это мягким ковром оседает высоко поднятая танками и машинами пыль. Кто ж бы из них и знать-то мог, что это было? Утром, осматривая следы, оставленные в грунтовом покрытии мощными грунтозацепами траков и шинами машин на дорогах, сло-манные заборы и вывернутые столбы, снова продолжат гадать, любящие пространно по-рассуждать литовцы, что ж это на самом-то деле было такое? И куда это, страшное грохо-чущее, рычащее и гнусно воняющее сожженным двигателями топливом, чудовище пом-чалось. Колонна танков и автомашин их новоиспеченной сводной бригады достигла окре-стности Жежмаркяя до рассвета и, остановившись в лесном массиве у самой дороги, вы-слала вперед разведку. Дюжина Т-38 4-го разведывательного батальона, исполнявшие свои функции уже при бригаде быстро осмотрели лесной массив, не слишком большой, чтобы укрываться в нем долго, но достаточный, чтобы переждать в нем дневку. И еще до рассвета танки и грузовики бригады втянулись под сень леса, привольно распределяясь по нему. Их тут же, бегом, начали маскировать маскировочными сетями и свежесрубленным лапником. По всему периметру леса была выставлена надежная охрана. Ее постоянную текущую проверку взял на себя лейтенант госбезопасности Сёмин. Все танкисты в темпе занялись ремонтом танков, в то время, как шоферы досматривали свои машины. По мере хода времени к Щербакову стекались доклады, из коих следовало, что у них за сей пере-ход не сломался ни один танк и лишь два грузовика. Это искренне радовало, хотя, как до-ложил ему полковник Ветлицын, руководивший в штабе корпуса техническим отделом, некоторых механиков-водителей он заставил сменить порасшпатавшиеся тяги и еще про-вести кое-какую профилактику. Это было понятно и привычно. Завтракая спешно изго-товленным завтраком, они слышали над собой заунывный вой моторов фашистских бом-бардировщиков и могли зреть их силуэты на все еще темноватом небе, хотя рассвет уже забрезжил вовсю! И снова не единого нашего истребителя! Впрочем, к этому все они уже привыкли. За эти прошедшие целиком двое суток войны, они так и не видели ни одного своего истребителя, да и вообще хотя бы какого-нибудь советского самолета. И все бойцы с душевной болью гадали, куда они все могли подеваться? Неужели уничтожены фаши-стами в первые же часы войны? Все и сразу?
А еще и Эйтингтон, с марта месяца напрочь уже позабывший о классовой борьбе и внушавший бойцам при каждом удобном случае, что бороться им предстоит за Россию. Которую программа фюрера, изложенная в «Meine Kampf» , приговаривала стать для высшей расы – немцев – поставщиком жизненного пространства, лебенсраума, и рабов для исполнения тяжелых и грязных работ, исполнять кои представителям высшей расы ариев невместно. По настойчивой рекомендации Щербакова он забыл на время, наверное, про классовую сущность марксистской истории и готовил вместе с ним бойцов к борьбе со страной, возжелавшей пожрать их Родину. И с ужасом видел, какой это находило от-клик в душах бойцов. Ведь в составе корпуса почти не было западников, призванных из вновь приобретенных областей Украины, Белоруссии и Прибалтики. Этого, полагал он, можно было ожидать от тех – распропагандированных мелкобуржуазной пропагандой панской Польши и опереточных прибалтийских республик. Личный состав их корпуса представлял иной контингент. Все это были молодые парни, призванные на службу из глубинных районов страны, из-за школьной парты и от станка, родившиеся уже при со-ветской власти, по крайней мере, ею воспитывавшиеся. Но интуитивно отрицавшие ее ра-зухабистый интернационализм. Встречались, конечно, твердолобые «марксисты», но крайне редко. Жилось им нелегко, ибо служили они главным объектом для шуток и от-нюдь не всегда безобидных подколок бойцов. Научившиеся красно говорить, больше они ничего не умели, и, оттого, насмешек и даже издевательств становилось все больше и больше. Тем более, что и Щербаков повторял не по разу: высота духа – прекрасно! Но бить врага надо не духом, тут как не пнись, а всю Европу своим метеоризмом не проду-ешь, урагану страшному подобно! Не скопить им всем народом даже столько газов! И не обратить его в отравляющие газы для врагов советской власти. Врага надо бить оружием и своей мышечной силой. А овладение ими достигается тренировками и упражнением, но отнюдь не ритуальным сидением над наследием классиков марксизма-ленинизма. Порой Саул Абрамович решительно колебался, а коммунист ли Андрей Андреевич Щербаков? Или просто вступивший в партию приспособленец, партбилета и освещаемой оным карье-ры для? Но зрел он, как истово, портя отношения напропалую, со всеми, кто пытался ме-шать, готовил он корпус к боям. Нет, карьеристы так не работают и не горят. Да и не воюют они так, как воевал вчера Щербаков. Рискованно, на грани фола! Но и коммуни-стического духа в нем не было ни на гран, хотя, судя по некоторым оговоркам, изучению классиков коммунистического учения, он определенное время уделил. Однако, те же ого-ворки не позволяли бригадному комиссару понять, присоединился он к этому учению, или отверг его? Да и не до этого им было в эти месяцы до войны, все сплошь занятые напря-женной подготовкой техники и боевой учебой. А уж в эти военные дни, так и подавно! Но, видел бригадный комиссар, что воины их корпуса подготовлены воистину хорошо и воюют отменно. Решения же Щербакова логичны и мотивированы и ведут к нанесению врагу максимального ущерба. В данной ситуации коммуниста и бригадного комиссара Саула Абрамовича Эйтингтона это устраивало. Он помогал Щербакову, прикрывая его от политорганов в мирное время. Помогал и будет помогать дальше и на войне. А с настоя-щими убеждениями товарища Щербакова, разберемся позже, наверное уже только после войны
Бойцы в лесу, приняв пищу, успокоились и устроились спать, а самоназначенный командир этой импровизированной сводной бригады и ее никем не назначенный комис-сар, решили уделить несколько часов беседе. Слишком многое им надо было обсудить. Бригадный комиссар ведь тоже пользовался радио и не мог не знать, что и в Белоруссии и в Прибалтике и на Украине танковые группы немцев осуществили глубокие прорывы, все более углубляясь в глубинные районы страны Советов. Они сходили посмотреть на на-чавшееся с утра активное движение немцев по шоссе Вильнюс – Каунас – Клайпеда. На восток, вслед за прорвавшимся в самому Даугавпилсу Манштейном и его 56-м моторизо-ванным корпусом, катили по дороге и ее обочинам, бесчисленные колонны снабжения, везшие немцам бесконечные тонны боеприпасов, горючего и продовольствия. И подкреп-ления, подкрепления, подкрепления. И Андрей Андреевич честно сказал, что нисколько уже не рассчитывая догнать Манштейна и дать ему бой, он все же надеется сегодня же ночью устроить жуткий разгром все этим немецким колоннам, когда они, прервав движе-ние на ночь, притулятся в литовских городках и селищах по их пути к Расейняю. Мы бу-дем врываться туда, как Божье возмездие и уничтожать все, что увидим на пути!
- Но ведь немцы неизбежно узнают, что какая-то часть стремиться, скорее всего, к Расейняю, где идут бои! И изготовятся к сопротивлению!
- А они это все равно узнают, даже если мы будем ехать туда как паиньки, ниже тра-вы, тише воды! Саул Абрамович, неужели ты думаешь, что такую колонну техники, как наша, можно протащить по главному шоссе этой опереточной в прошлом страны, ныне советской республики и тоже опереточной, так, чтобы об этом никто не знал? Да если мы даже будем толкать наши танки вручную, немцы в наивысших штабах немедленно извес-тятся, что по шоссе Вильнюс – Каунас – Клайпеда какие-то придурки проталкивают на северо-запад сотенную колонну танков и машин! И что им, сирым, прикажешь думать? Что это Манштейн, позабыв их известить, толкает по шоссе свои подбитые танки в ре-монт? Полагаешь, поверят? Настолько глупы?
- Нет, конечно! Только кто их известит?
- А ты думаешь, Саул Абрамович, немцы в городках и селах, по крайней мере, боль-ших, где их колонны на ночь останавливаются, не додумались свои комендатуры утвер-дить и гарнизоны оставить. Пусть небольшие, набранные из солдат их охранных диви-зий , но настоящие немецкие гарнизоны, чтобы поддерживать тевтонский орднунг  на оккупированной территории. И они с немецкой педантичностью связаны между собой. Поэтому хотим мы, или не хотим, но доклады о нашем перемещении помчатся вместе с нами. И очень скоро немцы в штабах, а там у них, поверь, дураков пока что меньше, чем у нас…
- Это почему же?
Не вытерпев, перебил его вопросом Эйтингтон. Но ответ не задержался, Нина секун-ду:
- Давно воюют, Саул Абрамович! Успели разобраться и всех их сплавить! Кого на фронт, кого вот в такие вот коменданты! А мы не успели и еще не скоро поспеем!
Андрей Андреевич промолчал о том, что у немцев идеологические взвизги и партий-ные собрания были редкостью по сравнению с нами. И то, что для штабного офицера и его продвижения по службе определяющими были его деловые качества. А не то, когда и как он поступил в НСДАП ! Хотя, впрочем, напомнил Константинович, последнее у них тоже кое на что влияло. Не так как у нас, конечно, но влияло! Зачем задевать те струны комиссарской души, какие сейчас пока помалкивают. Работает мужик, не за страх, а на совесть пашет, так и чего ж бы его дергать? Просто позлить? Так для злости у них всех сейчас и без таких дерганий поводов есть и будет вполне предостаточно! А кому не хвата-ет можно просто порекомендовать, отыщи танк, где есть радио и послушай сводку. И не надо немецкую – нашу послушай. Если не дураком уродился – ты все поймешь, ты все ус-лышишь сам! Как бы ты ни был просоветски настроен, тебе не придется долго ждать, что-бы обозлиться вконец. Бригадный комиссар, видимо уже осознавший сказанное задал наиболее интересующий его вопрос:
- Думаешь, нас будут ждать под Расейняем?
- Думаю, будут! И что собираешься делать?
- Собираюсь бросить в лобовую атаку мотострелковый полк, усилив его ротой тан-ков, с остальными машинами, используя преимущество «тридцатьчетверок в маневре и возможности преодолевать тяжелые участки местности, сразу подамся в обход. И собью тех, кто будет преграждать нам путь!
- А ты что, уже знаешь, какими силами немцы это сделают?
- Не знаю, но предполагаю с большой долей вероятности!
- Поделись!
- Радио доносило, что немцы весь прошлый день атаковали 2-ю танковую дивизию, пытаясь ее окружить. Она, хоть и не слишком удачно, но вполне настойчиво контратако-вала немецкие силы вторжения позавчера и вчера. Понесла большие потери. Против нее, уверен, фрицы оставят свою танковую дивизию, причем 1-ю!
- Почему 1-ю?
- А она сильнее 6-й! В ее составе два танковых полка! Для немецких танковых диви-зий, это случай нечастый. Чаще всего в составе дивизии только один танковый полк двух-батальонного состава. А есть такие, где и вообще один батальон. Но и резерв им нужен! Значит один батальон танкового полка своей 6-й танковой, они оставят в резерве, а другой посадят в засаду, рассчитывая встретить нас из нее!
- Ты уверен, что точно просчитал, где будет эта засада, Андрей Андреевич?
- Уверен, Саул Абрамович! Но по своей уверенности я туда переться не намерен. Ту-да раньше всех сбегают разведчики Паши Земскова. Рискованно для них? Смертельно! Но лучше чтобы было рискованно только для них, чем для целой бригады! Так?
- Так! Но тебе же он нравится? Ты, наверное, глядя на него, думаешь, что хотел бы иметь такого сына!
- Да, очень мне нравится этот парень, Саул Абрамович! И он действительно лучший! Он и Костя Лавринович. Но и в разведку эту надо слать далеко не худшего! Лучший, он и задачу исполнит лучше! А я, к моему глубокому сожалению, командую бригадой, а не разведбатальоном. И думать должен именно о ней, а не о разведчиках и их безопасности. Надеюсь, парень найдет возможность уберечься сам и уберечь как можно больше своих людей, обладающих вполне неплохой подготовкой и сноровкой разведчиков. И, при этом, исполнит в полной мере, свою задачу в разведке.
Они говорили, а под боком у них ревело и шумело шоссе, гоня стада тяжелогруже-ных машин и повозок на восток к Даугавпилсу, к обосновавшемуся там Манштейну. Мно-го требует война, многое туда и везли. Вот это шоссе бы бомбить нашим самолетам! Но где эти самолеты? Кто их видел с начала войны? Особенно зачесались у Щербакова руки, когда по шоссе, отчаянно ревя моторами, прошло не больно и большое стадо из «Татр»-автоцистерн, везя топливо Манштейну. Шикарная цель! Но, долбать ее некому! Дошли до самого края леса, держась подальше от шоссе, дабы не дать немцам себя заметить и толь-ко пару – тройку раз близко подбирались к краю, поглядеть на пришельцев. С виду – люди и люди. Ничего особенного. И на губных гармошках пиликают сидя в кузовах, как и наши красноармейцы пиликали, развлекая себя и соседей, этой ночью. Только мелодии у них другие «Ах мой милый Августин..», «Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен!» и дру-гие тому подобные перлы. У наших же все больше были «Катюша», «Рябинушка», тема-тическая «Три танкиста» и так далее и тому подобное.
Молодые здоровые и веселые парни, преимущественно лет двадцати, с очень не-большим, реже двадцати пяти – тридцати. Сытые, довольные. Все у них пока получается. Потери? Да есть и порой немалые, больше, чем в Европах! Но – терпимые. Зато ж и ре-зультаты! Манштейн вон, говорят, уже на Даугаве! Захватил переправы через эту боль-шую реку. Будет ждать пока они здесь разберутся, или пойдет дальше? Но рассматривать немцев им было некогда. Надо было поспать, хотя бы немного отдохнуть. Исключительно для пользы дела…
А когда в четвертый раз за день над ними, надрывно воя моторами, прошла, на сей раз, возвращаясь с востока, волна немецких бомбовозов, по всему лесу затопились кухни, исключительно на сушняке готовя обед всему воинству. По всем машинам и подразделе-ниям роздали сухим пайком НЗ. Сухари, сало, рыбные и мясные консервы, сгущенное мо-локо, печенье. Все еще довоенное, со складов снабжения еще с тех, что под Белостоком. Пообедав, принялись ждать первых сумерек, чтобы обеспечить себя от авиации.
Солнце еще не село окончательно, все еще подсвечивая происходящее на земле своими закатными лучами, когда небольшой лесной массив, километрах в 5-ти – 7-ми вос-точнее Жежмаряя снова ожил, взревев многими моторами. Поначалу это не напугало про-должавшие идти по шоссе Вильнюс – Каунас – Мемель (бывшая Клайпеда литовцев) ко-лонны снабжения немцев. Шедшие в сторону Вильнюса, где уже гремели бои, они наме-ревались переночевать в Жежмаряе, где уже вторые сутки функционировала немецкая ко-мендатура. И как же были ошарашены те несчастные немцы, уже предвкушавшие ночной отдых под защитой комендантских патрулей, когда с обочины на шоссе полезли танки, много танков. Они таранили машины, выворачивая их в кювет, и прошивали и пулемет-ными очередями. А красноармейцы с кузовов своих машин с удовольствием и на выбор выкашивали из своих ручных пулеметов и СВТ немецких солдат из подкреплений и шо-ферню этой колонны. Развернувшись в этой сутолоке и заняв в два потока, по ширине, все шоссе, танки Щербакова в хорошем темпе пошли на Каунас. Столица литовской респуб-лики в прошлом, еще до возвращения Лифляндии и Эстляндии в состав СССР, город этот собирал в своем пространстве многие колонны снабжения и Андрей Андреевич дал себе слово обязательно его посетить. А Константину Лавриновичу, адъютанту 4-го разведыва-тельного батальона, было дано задание отловить кого-то в Каунасе, кто бы смог им пока-зать все его правительство. И первым делом, конечно же, Йозаса Амбразявичюса, коего уже было решено повесить на главной площади города, ратушной. За что? За шею, разу-меется! Не молоко же ему нацистскому подпевале за вредность давать. А саму городскую ратушу, не пожалев взрывчатки, взорвать, серьезно и основательно в фундамент. Как, впрочем, и помещение парламента республики, совместно с резиденцией правительства. От Жежмаряя до Каунаса, примерно столько же сколько и до Вильнюса. И шоссе в этом оживленном и густо населенном месте проходит через десяток другой немаленьких селе-ний, где немцы уже учредили комендатуры. И всюду в селениях, остановившись на ноч-лег, отдыхали колонны снабжения немцев. танки в две нити шедшие по шоссе также каж-дый на свою строну вскакивали на обочину дороги, где становились на ночь немецкие грузовики, набитые имуществом Вермахта и, кое-где, ночующими прямо в них шоферами и солдатами. Теми, кто, зная о предстоящем рано утром подъеме, не стали таскаться по квартирам, становясь на ночлег, а устроились на месте в своих грузовиках, обратившихся им гробами. В таких населенных пунктах не задерживаясь, проходили дальше, если воз-никали в них попытки пострелять в ответ, давили их буйством огня на уничтожение. Ут-ратили и один танк, наехавший на снаряд, повредивший своим подрывом гусеницу. По-добрав экипаж, оставили парочку саперов и Т-38 из арьергарда, принадлежавшего 4-му разведбату, надежно подорвать танк, ибо возиться его ремонтировать, времени уже не ос-тавалось. Вот так, веселясь, неслась их бригада к Каунасу, оставляя за собой сплошные пожары и взрыва. Особенно весело горели колонны «Татр»-топливозаправщиков, зажи-гавшиеся обязательно. Приятно делалось наблюдать, как выскакивают из них редкие шо-феры и солдаты, тут же падая под прицельными винтовочными выстрелами мотопехоты. И как разваливаются в море огненных разрывов эти топливозаправщики, жизнерадостно освещая и поджигая все вокруг, дома, сараи, хозяйственные постройки всей этой хмуро-неприглядной литовской нечисти.
Каунаса достигли слегка за полночь и вломились в него все в том же порядке, оста-вив арьергарду взрывчатки на подрыв шоссе в районе нескольких водоводов. Конечно, понимал Щербаков, надолго немцев это не задержит, но денек на ремонт всяко заберет. И так, все громя, влетели на ратушную площадь, захватив в ратуше сторожа, немедленно указавшего на списки и адреса членов правительства «независимой» оккупированной Литвы. Сторожа, быстро показавшего, кто и где живет, отпустили, немцев из комендант-ской команды, около роты постреляли, не дав тем придти в боевое состояние. А все «пра-вительство» «независимой республики» притащили на ратушную площадь, как ее там именуют, черт на нее!? И обоих дочерей Амбразявичюса, одетых в те национальные бала-хоны, в каких они встречали торжественно, входящих в город немцев. у них на глазах взо-рвали до полных руин ратушу и повесили рядышком коменданта Каунаса майора Шнитке и Йозаса Амбразявичюса, с табличками на груди и надписью по русски, немецки и литов-ски: «Собакам – собачья смерть!». А его дочек, всех членов правительства и захваченных немцев из комендантской команды расстреляли тут же из пулеметов. И, не тратя больше времени, покатили дальше, взорвав лишь мост через Нямунас, так эти чертовы литвяки обзывали на своей собачьей молви красавец-Неман. Взорвали основательно надолго. Анд-рей Андреевич ни от кого не скрывал, что им он больше точно не понадобиться! А о нем-цах и удобстве литвяков не им и беспокоиться. И все в том же порядке, руша по дороге все, что выдавалось из общего ряда строений, понеслись на северо-запад, к Расейняю. Вперед была выслана разведка во главе с Павлом Земсковым и замполитом батальона старшим политруком Богомоловым. Немцев они обнаружили ближе к утру, километрах в 25-ти от Расейняя, где уже начинали греметь бои. Как и ожидал Андрей Андреевич, те ор-ганизовали засаду силами одного танкового и одного пехотного батальона.

БОЙ У РАСЕЙНЯЯ
Как он и предсказывал ранее Эйтингтону, Щербаков приказал заместителю коман-дира по строевой 4-го мотострелкового полка 4-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса, май-ору Еремину, атаковать силами его мотострелков, подкрепленных ротой танков засаду немцев, действуя в лоб. Командир полка полковник Завадовский был еще в начале марта направлен на учебу в ВАММ , а назначение нового командира полка все еще не состоя-лось. Но майор Еремин и его начштаба майор Казаков, в прошлых боях показали себя не-плохо, и Андрей Андреевич не видел нужды что-нибудь менять. Ввязавшись в дистанци-онный бой с нашими Т-34, в коем они проигрывали по всем компонентам танкового боя, немцы, понявшие, что «тридцатьчетверок» мало, уже собирались, покинув засаду, их ата-ковать. И не смогли обнаружить сразу же состоявшийся обход, когда восемь десятков Т-34, обрушились на них сзади, открыв огонь практически в упор. Немцев расстреливали как мишени на полигоне, экономно тратя снаряды, простреливая их позицию практически с трех сторон. 75% процентов вооружения этого батальона составляли чешские танки LT vz.38. Эти трофеи чешского производства были совсем не плохими для своего класса ма-шинами. Но, обладая лобовой броней всего в 25 мм толщины, а бортовой и кормовой в 15 мм, они относились к легким танкам, да и вооружены были только легкой 37 мм пушкой А7 с длиной ствола в 50 калибров и двумя 7.92 мм пулеметами vz.37. Чистейшей воды легкий танк, весивший всего около 10 тонн. Снаряды в 76.2 мм с наших «тридцатьчетве-рок» нанизывали их на раз, даже и с самых дальних дистанций. В этой кадрили у злопо-лучных «чехов» своих коронных па никак не ожидалось. Повоевать с русскими танками могли лишь 15 «троек» и 10 «четверок». Они и повоевали, недолго, правда. Щербаков, ед-ва успел размяться, всадив в корму одной четверки трассер осколочно-фугасного снаряда. Их они набрали с запасом. А вот бронебойные могли вскоре стать дефицитом. Но и оско-лочно-фугасного немцу хватило. Если бы он прилетел в лоб, со взрывателем поставлен-ным на осколочное, или осколочно-фугасное действие, танк, вполне возможно и не погиб бы, хотя весь его экипаж оказался бы наверняка контужен ударной волной, образовавшей-ся от взрыва прямо на его броне. Но взрыватель снаряда стоял на фугасном указателе «Ф», а колпачок был навинчен. И его трасса пришла прямо в место соединения башни немца с корпусом. Снаряд пробив броню, разорвался внутри. И башню смахнула как шляпку му-хомора, сбитую ногой раздосадованного грибника – не брать же ему, в самом-то деле эта-кую гадость! Из обезглавленного без башни корпуса, вымахнуло пламя взрыва боеком-плекта, похоронив и сам танк и его экипаж и все, кто имел несчастье оказаться рядом с ним. По броне «тридцатьчетверки» скрежетнул, отдавшись легким звоном в ушах, снаряд полегче 75 мм снарядов «четверок», но потяжелее 37 мм «чехов» явно 46.5 мм с «тройки»! но где эта тройка, что по нему стреляла, разобраться ему не довелось. Уже вся танковая засада дружно дымила, словно собралась всем сообществом на перекур, а пехотинцы из приданного ей батальона пехотной дивизии, опробовав бесполезно на «тридцатьчетвер-ках» весь свой наличный запас противотанкового вооружения, попытались разбежаться, вызвав нездоровую суету на поле, когда наши танки в охотку давили, словно тараканов тапками, разбегающихся немцев, расстреливая наиболее прытких из них из пулеметов. Шесть «тридцатьчетверок» тоже были подбиты в этом бою. И ремонтировать их станет некому, да и негде. Быстренько перегрузив боезапас из них в целые и боеспособные тан-ки, а «обезлошадевших» танкистов отправили к мотострелкам. С приказом в бой их дуром не совать, кому нужны их напрасные смерти. Только ясно было, что бой это не весь, он только еще начинается. А наша 2-я танковая, судя по всему, сопротивлялась уже на по-следнем издыхании, прижатая немцами к ближайшему болоту. Оставалось только приду-мать как бы все-таки ей попробовать помочь?
Развернув и танки и мотострелков в боевые порядки, Щербаков начал продвижение на нарастающие звуки боя, постоянно ведя разведку всеми наличными силами 4-го разве-дывательного батальона. Наконец жизнерадостный голос Павла Земскова сообщил, что контакт с немцами установлен, едва сумели уйти от них. И дал их точное место и направ-ление движения на них. Надо было обогнуть рожок леса, подмяв под гусеницы своих тан-ков, пролесок. Немцы, извещенные по радио, в какую густую кашу с дерьмом, угодил их засадный батальон, похоже, направили последний батальон танкового полка 6-й танковой добивать нашу 2-ю танковую, а свою первую танковую, имеющую два танковых полка и почти три сотни танков, даже после всех их потерь первых дней войны, выправили встречь их бригаде. Четырьмя батальонными линиями, четко выдерживая дистанции меж-ду батальонами, они накатывали на единственную линию русских танков. Правда танки эти были намного мощнее и защищеннее самого мощного и защищенного немецкого – их обожаемой всем Вермахтом «четверки». Далее разведчикам пришлось улепетывать изо всех лопаток, не с их пулеметной плавающей жестянкой, всего лишь с противопулевым бронированием, тягаться с танками одной из лучших танковых дивизий Вермахта, если не лучшей вообще. Знаковая дивизия, гордая своими свершениями. И танков в ней целых че-тыре батальона. В его бригаде – три, но танков в них втрое меньше. А командуют баталь-онами бывшие командиры танковых полков 4-й и 7-й танковой дивизий их корпуса. Чет-вертый командир танкового полка, 8-го, подполковник Божко, погиб смертью героя еще 23 июня в танковом бою. Первым батальоном в его импровизированной бригаде, коман-довал бывший командир 7-го танкового полка, майор Панов. Вторым – майор Тяпкин, ко-мандовавший 13-м танковым полком, а третьим – бывший командир 14-го танкового пол-ка, подполковник Мирошников. Великоваты звания для батальонов, там бы и капитанов хватило. Бывшие командиры батальонов понизились статусом до командиров сводных рот, а многие командиры рот обратились командирами взводов, части имея во взводе все три танка, принадлежавшие до боя трем разным взводам. Не самый лучший вариант, ко-нечно, но и что делать, так получилось.
Вообще Андрей Андреевич подумал, что смешная штука, но судьба танкового ко-мандира, как и командира морского, не посылать в бой свои танки, или корабли, а вести их лично. Большая, знаете ли, разница, кто понимает, конечно. С другой стороны вот уже какой раз задавался Андрей Андреевич вопросом, а была ли нужда им, командованию корпуса лично принимать участие в сражении 23 июня и надо ли ему лезть в эту кашу лично. И приходил к выводу – да, надо! Ведь их танкисты, пусть и потрудились они, обу-чая их напропалую почти четыре месяца, сколько горючего сожгли и сколько боеприпасов извели на полигоне! – все равно обучены и тактически подготовлены гораздо хуже нем-цев. А, главное – не имеют такого обширного опыта боевого применения танков, какой есть у тех. И не слишком приспособлены взаимодействовать с иными родами войск. Пре-жде всего, с пехотой, артиллерией и, самое сложное, с авиацией. У тех это все уже закреп-лено на уровне рефлексов, что они и демонстрируют раз за разом. А еще, и это, пожалуй, хуже всего – очень плохо у нас со связью. Точнее, со связью-то как раз хорошо, а вот без нее – очень плохо. У него была связь со всеми командирами батальонов и третью коман-диров рот. Вот и надлежало им применять старый, как мир принцип: «Делай как я!» Ему бы и сейчас, если бы все по уму, находиться на КП мотострелкового полка, бок о бок с его командиром полковником Филиппом Федоровичем Кудюровым и командовать всем боем, поручив танки кому-нибудь из командиров полков. Оттуда можно было и огнем артилле-рии их взятого с собой дивизиона управлять и мотострелками руководить и танками тоже. Как руководить? Без связи? Нешто такое возможно? Вот и приходится управлять танко-вым боем по принципу «Делай, как я!», понимая, что немцы неизбежно навалятся и на мо-тострелков с приданным им дивизионом гаубиц.
Развидняло в принципе еще тогда, когда они разбирались с немаками в засаде, сей-час уже ярко светило солнце, зачинался полноценный летний день 24 июня 1941 года. По-ка длилось сближение Андрей Андреевич внимательно изучал небосвод в бинокль. не-мецких пикировщиков, по крайней мере, пока, не было видно. Земсков, укрывшись в лесу, продолжал наблюдения за немцами, докладывая, что те идут вперед батальонными лава-ми. Но вот его танки, обогнув уголок леса, практически наткнулись на переднюю немец-кую танковую лаву. Две легкие «двойки, катившие в авангарде всей танковой лавины 1-й танковой дивизии, генерала-лейтенанта Фридриха Кирхнера. Об этом генерале Констан-тинович помнил, что ему 56 лет, служить он начал еще до Первой мировой, поступив в 1906-том фанен-юнкером  в кавалерийский полк. Служил неспешно, став, однако, к 1915 году ротмистром , командуя эскадроном улан. Во время войны стал кавалером Желез-ных крестов обеих степеней и был награжден двумя другими орденами. Продолжил служ-бу в рейхсвере. До октября 1935 года служил на командных должностях в кавалерии (вплоть до командира полка), затем был переведён в пехоту. К началу Второй мировой войны — командир стрелковой бригады 1-й танковой дивизии, генерал-майор. За поль-скую кампанию награжден планками к Железным крестам (повторное награждение). А с 1939 года стал командиром 1-й танковой дивизии с производством в генерал-лейтенанты. В мае-июне 1940 года участвовал во Французской кампании. Награждён Рыцарским кре-стом (№ 29). Опытный, матерый вояка. И в дивизии своей уже лет семь. Сроднился, не-бось, с ней. Знает в ней всех и все. Впрочем, чего уже сейчас гадать, ныне воевать с ним надо. До передней лавы оставалось чуть больше километра. Впереди нее шли хорошим ходом две «двойки» и два «чеха». Стрелять по ним наши танки начали издали. Те, развер-нувшись, попытались уйти к своей танковой лавине, но, подбитые с восьми – девяти вы-стрелов, задымили посреди поля, исторгая из себя черный маслянистый дым и экипажи, покидающие, ставшие для них ловушками, танки. Немцы явно придерживали свою ско-рость, на что-то рассчитывая, скорее всего на авиацию. Но нам-то ее ждать не с руки, мы лучше прибавим. В ТПУ отдал приказ прибавить ходу своему меху, приказав Ёжикову пе-редать приказ об этом по всей танковой лавине. И в призму перископических триплексов наблюдал, как открыв командирские люки командиры батальонов и рот, у кого оказалось исправное радио на машине, высунувшись по чти по пояс из люков, отдают флажными сигналами его последнее распоряжение. Дикость, ядрен батон! Создать лучший в мире танк и не обеспечить все их поголовно рацией. Сколько терять приходится из-за дурацкой недоработки неповоротливых ведомств. Н немцы уже приходят в дистанцию эффективно-го боя, по крайней мере, для нас. Для их 46.5 мм пушек у «троек» еще чересчур далеко. Да и для короткоствольных 75 мм «четверок» тоже далековато:
- Мех, кор-роткую!
С раскатом на «р» крикнул в ТПУ комбриг. Зарядить бронебойный он озаботился еще на сближении. И когда танк, качнувшись на резком торможении вперед, откачнулся назад, принялся спеша подводить перекрестье прицела под башню избранного для начала танка-«четверки». Первый выстрел не подвел нисколько, воткнув мохнатую нить трассера под башню немцу. Куда целил, туда и прилетело:
- Вперед! Заряжающий, бронебойный!
А в триплексы видно как содрогнулась сглотнув снаряд «четверка», потом же аж подпрыгнула от внутреннего взрыва, наверное боекомплект сдетонировал. Экипаж из нее спасения не искал, хотя дымила она отчаянно. Наверное, всем им там карачун! Зато по башне им звякнуло и их «тридцатьчетверка вздрогнула. Ого! Уже достали, молодчики. Процент легких танков среди машин элитной 1-й дивизии был, по всей видимости ниже, чем в 6-й. уж слишком много было в колонне «троек» и «четверок». Вот очередная «трой-ка» и стала их мишенью. Но подбить ее довелось лишь с третьего снаряда, уж больно юр-ко она крутилась. Молодчики там и мех и командир, четко уворачивались от смертельных подарков, показав такую заждигательную джигу в поле. Первый снаряд разбил гусеницу, второй вошел в борт, взорвав двигатель. Но машина продолжала вести огонь из пушки. Пришлось приложить ей в башню и только тогда эта несчастная «тройка» утихла. Что сво-лочь? Достали, да? Ёжиков рыча, расстреливал из пулемета немецкие экипажи, разбегаю-щиеся от своих подбитых танков. По броне очень сильно ударило, это, пожалуй, 75 мм с «четверки» а вон и она, мать ее за ногу и через бедро с захватом! Та «четверка», что заса-дила по ним, тяжело переваливаясь на кочках, приближалась ближе, выжидая, когда и ее снаряд станет действенен для лобовой брони «тридцатьчетверок». Не дождалась она это-го, потому что не дожила. Короткая остановка и 76.2 мм снаряд «тридцатьчетверки» потя-нул свою трассу к немецкой «четверке». И воткнул его в маску пушки на башне. Та скисла очень быстро, безвольно обвалившись вниз. Но танк пока еще двигался и Андрею Анд-реевичу довелось его добить, вогнав ему снаряд в боковую броню, повернутую к нему. Содрогнувшись, машина замерла, а из переднего люка выпрыгнул только один танкист. Да и его скосил рыча, из своего пулемета его адъютант. Заряжающий, спровадив гильзу через свой люк наружу, посмотрел в полутьме боевого отделения на Щербакова, дожидась команды. И он ее дождался:
- Бронебойный!
Густо чавкнув обильной смазкой, встал на свое законное место, запирая зарядовую камору с заряженным снарядом в ней, клиновой затвор. Еще один  76.2 мм снаряд изгото-вился в полет. Но их танки уже пробили строй немецких, оставив большую часть из них, гореть позади. И уже добивали оставшихся, разворачивая башни назад, потому что и нем-цы занимались тем же самым. А в стрельбе с бортовых и кормовых углов и их снаряды становились эффективными. Все, кроме 37 и 20 мм пушек, принадлежащих соответствен-но «чехам» и «двойкам». Этим, чтобы сделаться эффективными следовало загонять сна-ряд в бензобак, или класть его в решетку радиатора. А по ней, обращенной к небу, ты по-ди еще и попади! Но наши танки уже направлялись ко второй лаве немцев, их второму ба-тальону. Правда и число «тридцатьчетверок» тоже убыло. Около 15 машин осталось поза-ди, подбитыми. Оставшиеся 65 по-прежнему рвались вперед.
Но немцы во втором батальоне, остановив поступательный бег своей лавины, приня-лись пятиться назад а Ёжиков из носовой части боевого отделения, крикнул:
- Земсков передает – пикировшики немцев в воздухе. Он насчитал 36 «штук». вы-страиваются в какую-то карусель.
И ответ Щербакова:
- Всем кто меня слышит – над нами пикировщики «штука»! выстраиваются для бом-бежки на пикировании с круга. Добавить хода до предельного! И передвигаться зигзагом! Постараться как можно быстрее сцепиться с танками второго батальона немцев. Тогда им станет не до бомбежки, своих можно побить! Вперед братцы! И только вперед! Назад нас уже никто не пустит. И не забывать двигаться зигзагом, затруднять пикировщикам прице-ливание. И снова в триплексе видны командиры взводов и рот, высунувшиеся по пояс, за-торопившиеся махать флажками, передавая сообщение. Наши звери-«тридцатьчетверки», прибавив ход до самого-самого полного, понеслись на вторую батальонную лаву дивизии генерал-лейтенанта Кирхнера. А над ними уже завывало авиационными моторами пога-ный рой немецких «штук», поочередно валящихся через крыло, выставив вперед неуби-рающиеся «лапти» своих шасси, в пикирование. Теперь ему работы привалило! Мало то-го, что надо бдительно смотреть за происходящим впереди. Все же они, пусть и не быст-ро, а приближались, к отступающей задом лавине танков второго батальона одного из полков 1-й танковой дивизии Вермахта. Открывать огонь было слишком рано, чересчур мало шансов попасть по цели. А еще Андрей Андреевич увидел, как две задние танковые лавы, свернувшись в колонны по две машины немедленно прибавив скорости, начали до-гонять противостоящую ему лавину немецких танков, целясь обойти ее с обоих флангов и охватить атакующую их бригаду «тридцатьчетверок. Коллега и генерал-лейтенант Фрид-рих Кирхнер, опытный и на редкость матерый танковый вояка, кажется, давал уроки бле-стящего маневрирования танками на поле боя, своему гораздо более молодому и мало-опытному русскому коллеге. Да, с этого поля нам не уйти! – подумалось Андрею Андрее-вичу, а Константинович, слегка взбзднув, подумал, не пора ли ему трижды орать про себя «escape», но одернув сам себя, решил: «Стыдно жить трусом!» – и  остался. Не его то бы-ли слова – князя Святослава Игоревича. И сказаны они были под Доростолом, вместе со ставшими историческими: «Мертвые бо сраму не имут!» А вот, смотри же, как пригоди-лись его далекому потомку через тьмы веков.
Тень пикировшика обогнала их танк, и Щербаков заорал механику-водителю:
- Короткая!
Резко дернувшись и клюнув вниз стволом пушки, их Т-34 встал. А впереди, выходя из пикирование немецкий Ю-87 снес яичко бомбы, поднявшей столб грунта и пыли, слег-ка подкрашенный огоньком метрах в 40-ка перед ними. И снова вопль Щербакова, почу-явшего что-то спинным нервом, задницей, возможно, простите:
- Вперед!
В темпе повернутый строго назад триплекс, позволил видеть, как другой пикиров-щик, выходя из пике, снес свое яичко, непосредственно позади них. И там тоже знатно рвануло. А они ринулись снова вперед. И комбриг, успев поймать в прицел, всадил снаряд в еще одну немецкую «четверку», прежде чем скомандовать меху метнуться в сторону, выходя из-под очередного пикирования на них. Теперь рвануло слева от них и с недоле-том, строго перед ними. А добрые три десятка их великолепных «тридцатьчетверок» го-рели, пораженные с воздуха, разбрызгивая жаркие солярочные брызги во все стороны и рвались своими боекомплектами.
 Оставшиеся 35 «тридцатьчетверок» на полном ходу врезались в лавину танков вто-рого батальона Кирхнера. Теперь уже «штуки» от них отстали. Началась кромешная ку-терьма танкового боя в окружения чужих танков. Тут уже стало не до коротких остановок и не до команд механику-водителю, он крутился, как мог и как чувствовал. А Щербаков, гоняя башню то влево, то вправо, а то и вообще по кругу загонял бронебойные снаряды в упор в немецкие танки, только успевая заполошно скалясь, кричать заряжающему:
- Бронебойный!
А тот весь в мыле собственного пота ухитрялся поспевать швырять густо смазанные тавотом снаряды в требовательно раскрытый все время зев казенника их 76 мм пушки. Впереди же на расплав ствола лупил из пулемета Ёжиков. Видел ли он куда палит? Кто ж его знает? Может, и видел! И палил, палил, палил. А их пушка рассылала снаряды по нем-цам, торопясь разложить по ним все, что у них было с собой. И те горели! Горели и взры-вались. Поскольку огонь велся в упор, и об установке прицела, можно было позабыть. Только успевай орудовать маховиком горизонтальной наводки, гоняя башню по кругу, и рвать рычаг выстрела. От порохового дыма в башне трудно было дышать, вентилятор с ней давно уже не справлялся. И все давно уже делалось наощупь, поскольку не могла тусклая лампочка освещения боевого отделения танка пробить такую дымовую завесу. А по броне их «тридцатьчетверки», как по барабану в джаз-банде молотили снаряды немец-ких танков, тоже пытавшихся выколупать русских из-за их непробиваемой брони. Узнали танкисты генерал-лейтенанта Фрица Кирхнера сегодня почем русские отпускают им фунт лиха! На своих подгорающих шкурах распознали они сию немудрящую истину! Но вот еще раз мощно ударило позади и двигатель их танка, заткнувшись, затих на полуобороте. По низу боевого отделения пронесло жаром и в кислый запах порохового дыма, запол-нявшего все боевое отделение, какие вентиляторы, право слово, справятся с этим? – вползла удушливая вонь горящей солярки. Все осознав Андрей Андреевич успел еще крикнуть:
- Нам кранты! Все вон! Ёжиков присмотри за заряжающим!
Это потому что тот, вскрикнув, рухнул на поднятый пол боевого отделения. Он брал из под ног снаряды. А сам, еще раз крутанув маховик горизонтальной наводки, вцепился перекрестьем прицела в борт проходящей рядом немецкой «четверки». И в темпе рванул рычаг спуска, успев увидеть, как снаряд, проломив броню, вломился к немцам в нутро их танка. Вот вам, гаврики, наш последний дар. Рядом с ним сопел Ёжиков, открывая люк заряжающего. Он успел крикнуть комбригу:
- Заряжающий погиб, товарищ комбриг, механик водитель уже выскочил!
И Щербаков, чувствуя жар снизу и уже подсвечиваемый пожаром в танке, наконец, откинул свой, командирский люк и высунув голову наружу схватил широко раскрытым ртом свежего воздуха, пусть и тоже всего в дыму. Обжигаясь, ухватился за закраины люка и вытащил на руках свое тело наружу, тут же свалившись с брони к гусеницам своего го-рящего танка. Болела голова, шумело в ушах, страшно болели обожженные о раскаленную броню руки. Но и маузер и ТТ были при нем, как, впрочем и его планшет с картой и запа-сом патронов к маузеру. А от травмы черепа его явственно спас шлем. Но башка все равно гудит, словно колокол в старой России на Святую Пасху. Огибая переднюю часть танка, низко пригибаясь, к нему кинулись механик-водитель, Игнат Веселых и бессменный его адъютант и стрелок радист Вася Ёжиков. Этот все еще держа в руках ППД и подсумок с двумя сменными круглыми магазинами к нему. Вот ведь дурь! Делал Василий Алексеевич Дегтярев все нормально и правильно, исходно создавая автомат с рожковым магазином. И производить проще и носить куда как удобнее и перезаряжать быстрее. Нет, ядрен батон, вмешалось это чмо усатое, товарищ Сталин! Не понимает же ни хера в этом деле! А туда же, говнюк, ценные указания раздавать! Мол, сделайте товарищ Дегтярев круглый мага-зин, как у финского автомата «Суоми» . Я круглый хочу! Он моему эстетскому видению нашего бойца соответствут! Баран горийский! И таскай теперь эту бандуру с круглым ма-газином! Ни два, ни полтора! Надо же, какая хрень не постучится в больную голову. Это еще счастье, что шлем уберег, но и так башка ныла и раскалывалась на дольки, как пере-спевшая тыква. Мех и адъютант быстро помогли устроиться, усадив с опорой на каток го-рящего танка, хотя он нормально двигался и сам. Но штанина его комбинезона слегонца дымилась, наверное, поэтому они и решили, что он ранен. И Вася поспешил затоптать тлеющий огонек на комбинезоне. А Андрей Андреевич задал ему вопрос, какой прежде всего его и волновал:
- Что сообщил по радио последним, Вася?
- Успел крикнуть в эфир, что подбиты. Спасаемся сами, по возможности!
- Ясно!
А вокруг них гремела уже завершающаяся танковая схватка. Буйно горели и взрыва-лись наши «тридцатьчетверки и немецкие «тройки» и «четверки» и крайне редкие в этих батальонах «двойки» и «чехи». Машины стремительно проскакивали вперед и разворачи-вались, выпечатывая грунт профилями своих гусениц и взрывали его своими мощными грунтозацепами. Плевались выхлопами и выстрелами. Заходились, словно в истерике, за-ливистыми пулеметными очередями. На этом фоне хлопков, громких выстрелов и взрывов еще улавливались несколько протяжные хлопки выстрелов наших танковых 76.2 милли-метровок. Значит, их бригада еще не вся закончилась, кто-то еще воевал, сражался за всех. А они уже из этой карусели выбыли. Но и околачиваться здесь, возле горящего танка, им тоже, словно бы и не по делу. Огонь уже скоро подберется к боеукладке. Они ее еще не всю подобрали. Тем более, что расходовали большей счастью бронебойные снаряды, зна-чит в ней теперь преобладают осколочно-фугасные. И долбанут они взрывом явственно на славу. Но и отойти от танка опасно! Все вокруг ревет и кружится в жутком хороводе схватки. Правда, продавливаемые немцами и их огромным численным перевесом немно-гие наши оставшиеся танки уступали и общий клубок схватки смещался, затихая, туда, откуда мы и пришли. Скоро можно станет двигаться, если снаряды в боеукладке не рванут до этого. Но внезапно, взгляд Щербакова наткнулся на подбитый им самим танк «четвер-ку», возле коей крутилось четверо немцев в черных комбинезонах и металлических шле-мах с кожаными наушниками. Ее башня валялась неподалеку, и оттуда торчали ноги в комбинезоне и сапогах. А откуда тогда их тут четверо? Впрочем, соображать стало неко-гда и маузер нырнул ему в руку из кобуры словно сам собой. Наш-то танк горел и горел сильно. Надо менять норку:
- Так ребята рвем туда! Под этим танком сейчас самое безопасное место!
Кивок головой на немецкий танк и возящихся вокруг немцев:
- Немаков в расход! А сами все под танк! Там сейчас безопаснее всего. Мой левый, твой крайний правый, а оба по центру, Вася, твои. Ты с ППД, не обессудь! Все понятно? Приготовились! Вперед!
И они, все трое, бросаются к немцу и его танкистам, открывая огонь метров с два-дцати, когда те их только-только заметили и потянулись за оружием. Достать оружие бы-ло последним, что успели немцы в этой жизни. Достать, но даже не взвести его! Гулкие выстрелы маузера, звонкие хлопки ТТ и раскатистая короткая очередь из ППД прозвучали единым хором. И все четверо немцев, как по команде, отброшенные мощными ударами пуль, отлетели на броню своего танка. На всякий случай, добавив одному их центральных, тех кого клал Ёжиков, и у кого была только одна дырка от 7.62 мм на груди, свои 9 мм в голову. Подхватили лежавшие рядом с двумя из них «Парабеллумы» и автоматы с под-сумками запасных магазинов, с плеч и поясов двух других. А Щербаков не поленился вы-колупать запасные магазины к автоматам из Сапогов немцев и обоймы для пистолетов из их кобур. Прихватили их сумку, стоявшую тут же и нырнули махом под танк, действи-тельно впервые почувствовав себя в безопасности. Вот сейчас можно было уже и осмот-реться! Сопротивляться немцам продолжали лишь 9 -10 «тридцатьчетверок, скорее всего принадлежавших батальону майора Панова, бывшего командира 4-го танкового полка. Но и эти последние танки 6-го мехкорпуса погибали, продолжая брать за себя достойную плату с немцев. все же они прошибли бы даже и 1-ю танковую дивизию немцев, не помо-ги им вовремя их авиация. Даже и этот танковый ас, генерал-лейтенант Кирхенер, пока еще ничего не смог отыскать против советских «тридцатьчетверок». Именно в это время взорвался их бывший танк, где они, покидая в темпе горящую машину, оставили труп башнера-заряжающего. Его башня, державшаяся на круговом погоне лишь под своею соб-ственной тяжестью, сорванная мощным взрывом фугасных снарядов изнутри, подлетела вверх, отлетев метров на тридцать – сорок. И воткнулась стволом своей пушки в землю. Из искореженого корпуса выплеснуло полотнице рыжего пламени с голубоватыми масля-нисто-солярочными огоньками. Оформился и встал над машиной столб черного масляни-стого дыма. На душе царапнулись кошки, все же в этом танке он успел дважды сразиться с достойным противником! Его броня несла на себе шрамы и вмятины, свидетельствовав-шие о серьезности борьбы. Особенно много их оставила, конечно же, новая схватка. Сколько попаданий выдержала броня танка, прежде чем кормовой лист корпуса, не выне-ся удара, пропустил в мотор 75 мм снаряд с какой-то «четверки», подкравшейся сзади. Впрочем, жаловаться не на что! в этом и есть умение танкового командира, чтобы выво-дить свои машины в борт и тыл врагу. Ему и самому это удавалось дважды, и оба раза он этим гордился. Но вот пушечные выстрелы на этом поле смолкли. Время от времени зву-чали только пулеметные очереди. Наверное, немцы охотились за нашими экипажами. И это, кстати, тоже нормально. И они сами так действовали, норовя уничтожить как можно больше квалифицированных бойцов стороны противника. Мелькнуло еще несколько фи-гур, перебегавших из гущи былой битвы, на ее периферию, где, рассчитывали, наверное, они, значительно безопаснее. Приглядевшись, Андрей Андреевич распознал наши комби-незоны и приказал меху высунуться из-под танка и звать их сюда, под эту обезбашенную в бою «четверку». Что-то врезалось в грудь, мешая ему лежать на животе и наблюдать между катками. Рука нащупала жесткую коробку бинокля. Он даже забыл, что та у него есть. Вытянул ее и положил перед собой, глядя, как подбегали к ним еще три наших тан-киста. Но по парням стали стрелять из-за подбитой немецкой «тройки», стоявшей метрах в 30 – 35. Стреляли из пистолета-пулемета МР-40. с их места видна была лишь мушка на конце его плюющегося огнем ствола. Со своим оружием помочь мужикам, кому пришлось спешно притулиться к еще одной подбитой «тройке», они могли мало чем, но Андрей Ан-дреевич, достав маузер, стал крепить его к кобуре. Ёжиков и механик-водитель, звали его, кстати, Игнатом Веселых, непонятливо уставились на командира. А тот начал прицелива-ние, аккуратно выцеливая эту самую автоматную мушку. Зря он что ли считался прекрас-ным стрелком? Прогремел выстрел и первая же пуля влепила в кольцо мушки, вырвав своей инерцией МР-40 из рук немца. Тот, не подумав, шагнул вослед своему оружию, и следующий выстрел маузера разнес ему голову. 9мм – есть 9 мм! Ох и брызнуло же! Поч-ти обезглавленный труп немца-танкиста упал, брошенный инерцией попавшей ему в го-лову пули вперед, куда он и лез изначально. А наши танкисты, не став дожидаться, рвану-ли к их танку. Все из-за той же тройки попробовали стрелять еще. Но делали это нервно, опасаясь расправы вроде той, какая только что случилась на их глазах. Потому-то и оче-реди их МР проносились слишком не прицельно, не заставив наших даже прервать бег. И вскоре те, все трое, тяжко пыхтя, забирались к ним под танк. А по его каткам брызнуло очередью из немецкого автомата. Кто там такой хитрый? Ага! Один Немчин, наверное, обиженный гибелью своего товарища забрался на танк и лупил по ним из МР-36/40. Ду-рашка! Не понял, разве, со стрелком какого класса свела его неверная военная судьба? А, может, настолько не привык встречать отпора. Снова гулко ударил маузер и с головы немца, словно сдуло его щегольский шлем, точно такой носил Бывалый в «Операции «Ы» и других приключениях Шурика», отметил в голове Щербакова недремлющий Констан-тинович. А из-под шлема снова очаровательно брызнуло! И немца мешком с гнилой чече-вицей снесло с забрызганной его мозгами и кровью брони. А вот и не хер было стрелять! Потерпел бы тихонько и остался бы цел и здоров, потому как специально его искать они бы точно уже не пошли. Некогда им, да и незачем! Своими шкурами и их целостностью хотелось бы озаботиться. Все трое из прибежавших имели ожоги, но от ранений Бог му-жиков миловал. Да и ожоги были из разряда тех, какие заживают стараниями своего орга-низма, даже и без помощи медикаментов. Хотя с ней, наверное, все-таки быстрее! Осмот-рев всех, никого ранее знакомого не заметил. Сказал:
- Ну что, бойцы, пришли к нам, значит, вы и начинаете представляться!
- Младший лейтенант Алексей Рогов, товарищ комбриг, командир танка, был в 4-м полку командиром взвода!
- Сержант Краюхин, механик-водитель.
- Ефрейтор Гришин, заряжающий.
- Ну, меня вы знаете! Это, мой адъютант и по совместительству стрелок-радист Ва-силий Ёжиков, тоже младший лейтенант. И старшина Игнат Веселых, наш механик-водитель.
Представил вновь прибывшим своих товарищей Андрей Андреевич. Формальности были исполнены, можно было приступать к основной программе:
- Какие-нибудь соображения, что нам делать, имеются?
И только сопение вновь прибывших и сдержанное молчание тех, что были с ним из-начально, в ответ:
- В точности по Пушкину – народ безмолвствует!
Но тут ожил заряжающий пришедшего экипажа, ефрейтор Гришин:
- Я, товарищ комбриг, думаю, надо бы нам переждать здесь какое-то время, а потом пробираться в лес. Это метров пятьсот по полю.
- Оно бы, наверное, и неплохо, ефрейтор, но, понимаешь ли, танки Кирхнера ушли и, слышишь, уже наткнулись на наш мотострелковый полк…
Там, куда ушли танки, действительно все гремело и стреляло танковыми пушечными выстрелами, гомоном дивизиона 45 мм противотанковых пушек, оставшихся с ними 125-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона, приданного некогда 29 меха-низированной дивизии им. Финляндского пролетариата, хрен бы ему в очи! И резкими хлопками 76 м зениток 304-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона. Надо всем этим царили мощные выстрелы и взрывы падающих снарядов оставшегося с ними в этом рейде дивизиона 4-го артиллерийско-гаубичного полка, некогда тоже входившего в 4-ю танковую дивизию. Смешным и нестрашным прослушивались сквозь этот шум хлесткие, сливающиеся воедино хлопки СВТ мотострелков и маузеровских винтовок немецкой мо-топехоты, заливистый треск их автоматов и басовитый бубнеж станковых и ручных пуле-метов. С частотой швейной машинки пресловутой фирмы «Зингер» вышивали немецкие единые пулеметы MG. Гулко рвались противотанковые мины, выставленные мотострел-ками, занимавшими позиции за спиной своих танкистов. Им, танкистам, если бы понадо-билось, оставлялись провешенные условными знаками проходы. но уходить в них было некому и вешки с проходов спешно убирались, надо быть. Нелегко сейчас приходилось стрелкам, попавшим под атаку взбешенных танкистов первой танковой дивизии, понес-шей тоже немалые потери в бою с его танками.
Потому Андрей Андреевич, отвечая на предложение ефрейтора Гришина, продол-жил:
- Только видишь ли, ефрейтор, прости, не знаю твоего имени, ты его не назвал, пред-ставляясь…
- Саша!
Поспешил восполнить свое упущение ефрейтор.
- Да, так вот видишь ли Саша, немцы, не сумев проломить сходу оборону нашего мо-тострелкового полка, призовут себе на помощь танковый батальон 6-й танковой дивизии и свою мотопехоту. А это у них 113-й полк. И, возможно, мотопехоту 6-й танковой дивизии своего 41-го моторизованного корпуса. А ее у генерала-майора Франца Ландграфа, ко-мандующего этой дивизией ведь тоже немного и немало, а целая 6-я мотопехотная брига-да, состоящая из 4-го мотопехотного полка и 6-го мотоциклетного батальона. И все это пойдет через это поле, оставив какое-то число мотопехоты обшарить его, собрав своих ра-неных и добив наших, взять в плен того, кто еще может перемещаться сам и двинуться по направлению к позициям нашего мотострелкового полка, коему предстоит вынести их нажим. Мы не сумели их пробить танками и наши надежды соединиться с войсками Севе-ро-западного фронта повалились. Следовательно, товарищи, надо нам отсюда выбираться, собрав вокруг себя всех, кто еще может двигаться и бороться и продвигаться к позициям нашего 4-го мотострелкового полка, пока он еще держится! Ну, что? согласны? Или у ко-го-нибудь есть еще возражения?
- Никак нет, товарищ комбриг!
Подытожил за всех младший лейтенант Рогов.
- Тогда, ребята, составляем пары! У меня есть привычная и сработанная – Вася Ёжи-ков. Вы, лейтенант с кем предпочли бы образовать пару?
- Пожалуй, с сержантом Краюхиным, товарищ комбриг!
- Все ясно! Тебе, Игнат, в пару остается ефрейтор Гришин. Вы пойдете первыми. до-бежите вон до того танка, видите? Вам лейтенант и сержант держать под обстрелом сек-тора от разбитого грузовика и до той одинокой березки. Все остальное наше с Василием. И запомнили ребята, когда Игнат с Сашей добежите до танка, тот сектор, какой накрыва-ют лейтенант с сержантом держать уже вам. А тебе Леша и тебе Саша, бежать со всех ног именно к тому танку. Заляжете и отдышитесь, осваивайте тот сектор, какой сейчас накры-ваем мы с Ёжиковым. А мы побежим. Пересапнем под тем танком и все сначала! Всем все понятно!
И, почти хоровое:
- Так точно, товарищ комбриг, понятно!
Из трех вновь прибежавших, лишь Сергей Краюхин был с ППД, у остальных двоих только пистолеты. Осведомившись у младшего лейтенанта, как он стреляет из пистолета, Щербаков с удовольствием узнал, что вполне прилично, на 50 м из 50 выбивает стабильно 35, на твердое «хорошо». Один добытый ими МР-36/40 они оставили Игнату Веселых, а другой, месте с запасными магазинами к нему, отдали Гришину. Наконец все были гото-вы, и комбриг резко скомандовал:
- Старшина и ефрейтор, выползайте из-под танка и вперед со всех ног, если только слышите стрельбу, сразу падаете. Осматриваться и искать, кто стреляет и откуда только лежа! Стрельба затихла – бежите дальше! Все, братцы! Пошли!
И двое ползком на пузе выбравшись из-под ставшего уже почти родным танка, и со всех ног бросились к намеченному в качестве следующего рубежа, подбитому танку. А Щербаков с Ёжиковым тщательно обшаривали прищуренными глазами свой сектор, в то время, как в своем, тем же самым занимались Рогов и Краюхин. Хлопки выстрелов из штатного ТТ раздались совершенно неожиданно для всех. Гришин и Веселых свалились, словно подкошенные и лишь после этого над ними пропела недлинная очередь из МР-36/40. Младший лейтенант Рогов показал себя внимательным наблюдателем и стреляю-щего, высунувшегося, чтобы прицелиться, из-под танка, заметил, дав по нему два выстре-ла из своего ТТ. Но не попал. Вместо него по супостату короткой очередью полоснул из ППД Краюхин. Немец, не выдержав своей обстрелянной позиции, сунулся за танк. Заме-тив это старшина вскакивая дернул за комбинезон ефрейтора и они еще быстрее припус-тили к намеченному танку. Немец попытался высунуться лишь когда они уже ныряли под танк. И стрелять по ним не смог, зато сам он снова вынужден был отшатнуться. Дав Игна-ту с Сашкой перевести дух и устроиться под «своим» танком, на открытое выбрались младший лейтенант и сержант. Видно было, что и ефрейтор и старшина вцепились своим оружием в именно того немца. А это все же два МР-36/40. Ох, зря они это! Ну, сосунки же, сосунки еще. Один должен был держать, а другой продолжать обзор всего сектора. Он предложил Ёжикову осматривать весь их сектор, сам взяв под опеку весь свой. На первой трети пути младшего лейтенанта и сержанта, раздались две раскатистые очереди из не-мецких автоматов и из-под танка, где обитал их супостат, вырвался громкий вопль. Уку-сила? Да, точно! Тот, непроизвольно подергавшись, затих. Пришлось сыграть свои такты этой боевой какофонии и Андрею Андреевичу. Просто он узрел, что из-за перевернутой бронемашины, за перебежкой наблюдает немецкий танкист в металлическом форменном шлеме с наушниками. Он еще даже не изготовил к стрельбе свой Вальтер, но комбриг сде-лать ему этого не дал. Снайперский выстрел из маузера остановил его потуги раз и навсе-гда. Уткнувшись лицом в землю, политую маслом, вытекшим из разбитого  поддона кар-тера двигателя танка, он затих уже навсегда. Как-то этому танку удачно прилетело, что его карбюраторный двигатель разбило в хлам, а танк даже м не загорелся сразу. Рогов и Краюхин, пробежав две трети своего пути, ничком ткнулись носами в перепаханную тан-ками луговину. Но, вскоре вскочив, понеслись к своей намеченной цели и скользнули под тот танк, куда немногим ранее скрылись Веселых и Рогов.
Дав им освоиться и занять подобающую позицию, комбриг и младший лейтенант, выбравшись из-под танка, рванулись вперед с низкого старта. Им уж оставалось пробе-жать всего ничего, как из-под танка-рубежа раздались очереди из ППД. Бросившись на землю, прежде чем что-нибудь они успели осознать, комбриг и его адъютант, вслушива-ясь в перестрелку, раздумывали, как им быть и осматривали местность. С немецкой сто-роны отвечал пулемет MG-34. Сумел таки вытащить из танка, сволочь. Комбриг уже на-чал приспосабливаться, как ему войти в перестрелку, когда снова себя оказал снайпер из леса. Хлестко ударил винтовочный выстрел и пулеметную очередь разом оборвало. А его ствол безвольно задрало вверх. Воспользовавшись мгновением, Андрей Андреевич ско-мандовал Ёжикову:
- Вперед!
И в пяток - другой широких и расчетливых прыжков, они добежали до намеченного танка, нырнув под него двумя рыбками в темно-синих танковых комбинезонах и черных матерчатых защитных шлемах. Под этим танком сильно шибало гарью. Кажется он на ко-ротке горел, но уже успел затухнуть. Отсюда видно было как еще несколько групп наших танкистов, пытаются вырваться с этого поля. Немцам было проще. Они, разыскав безо-пасные места, могли там дожидаться свою мотопехоту, как и наши танкисты во время боя 23 июня. И постреливать по нашим, пытающимся добраться до леса, не дожидаясь, пока им придется иметь дело с немецкой мотопехотой. На занятиях перед войной они отраба-тывали и такие ситуации, полагая, при этом, что танкистам требуется обязательно и все-непременно знать, что им делать при их наступлении, и уметь это делать, едва не на авто-мате! Вот сейчас эти тренировки и казали всем свою былую необходимость, спасая неко-торым жизнь. Ведь чем большее число действий ты делаешь на автомате, тем более спо-собен и свободен твой мозг для выработки нестандартных решений, по не штатным чи-туациям и их преодолению. Любое же поражение всегда и всюду чревато именно огром-ным числом не штатных ситуаций, ибо само по себе, является ситуацией не штатной. Ни-кто ведь, начиная атаку не рассчитывает, что она будет остановлена еще на самом первом этапе.
А еще важно в таких условиях, что мозг – структура инертная. Для принятия реше-ний ему нужно время и, подчас вполне достаточное, чтобы с тобой успели расправиться. Когда реагирование на нечто, мешающее исполнить задуманное, вбито на рефлекторном уровне, рефлекс, условный или безусловный, умудряется отработать свое намного рань-ше, чем мозг банально успевает разобраться в ситуации. На войне где сплошь и рядом на-до сначала занять наиболее безопасную позицию и только потом уже начинать разбирать-ся, что там, как и зачем безусловно важно иметь возможность реагировать на многие раз-дражающие факторы на рефлекторном, подсознательном уровне? И реагировать правиль-но, не ухудшая свое положение, а, наоборот, его улучшая. Вот на этом, перепаханном не-давним танковым сражением, до полной неузнаваемости, луговине, его танкисты как раз и затверждали в своих умах эти простейшие истины – самые базовые законы любой войны. Следующая перебежка у них обошлась совсем без стрельбы. То ли рядом не имелось со-всем хоть сколько-нибудь боеспособных немцев, то ли они сознательно решили не риско-вать своими жизнями, совсем не лишними, по всей видимости, Вермахту и не связываться с этими слаженно и правильно действующими русскими. Вообще же, по всему полю то там то тут, вспыхивали коротенькие схватки между танкистами, завершавшиеся раньше, чем кто-нибудь успевал разобраться в том что там и где происходит.
А за лесным углом, там куда ушли разодравшие их танковую лаву танки 1-й танко-вой дивизии 41-го моторизованного корпуса, продолжал грохотать бой. Но теперь уже не слышно было выстрелов пушек, не говоря уже о ружейной, автоматной и пулеметной стрельбе. Над позициями 4-го мотострелкового полка натужно выли немецкие пикиров-щики и тяжело гремели, ощутимо сотрясая землю даже и здесь, разрывы сбрасываемых ими бомб. Сделав еще две перебежки все тем же, надежно оправдавшим себя способом, комбриг, его экипаж и, присоединившийся к нему экипаж младшего лейтенанта Рогова, выскочил, пробежав через примятый немецкими танками, торопившимися объехать слева лавину своего второго батальона, встретившего лаву их сводной бригады в лоб, подлесок, они ворвались под сень доброго соснового леса. И снова залегли, осматриваясь. Кто-то ведь стрелял отсюда из винтовки, помогая им. Поэтому никто из них не удивился, услыхав близкое:
- Эй, там! Вы у нас на прицеле. Не двигайтесь и не пытайтесь прятаться, откроем огонь! Называйтесь, кто будете!
Беря на себя инициативу переговоров комбриг не сильно повысив голос ответил по направлению раздавшегося голоса. У них имелось право задавать вопросы, ибо они дер-жали группу комбрига на прицеле. И прежде чем пытаться действовать, стоило выяснить кто же там? Содержание вопросов и прекрасный русский, на коем они задавались, позво-ляли предполагать, что это свои. Да и стреляли отсюда всего лишь несколько раз и каж-дый раз по немцам. Нелепо было предполагать, что немцы разыгрывают подобный спек-такль просто, чтобы получить себе в плен их экипаж. Нелепо и чересчур уж самонадеян-но. Да и голос, задавший вопрос, показался комбригу знакомым:
- Здесь комбриг Щербаков, начштаба 6-го мехкорпуса со своими танкистами. Кто за-дает вопросы?
- Адъютант 4-го разведывательного батальона 4-й танковой дивизии вашего корпуса, старший лейтенант Лавринович.
И, раздвинув кусты лесного подлеска, на общее обозрение вышел старший лейтенант Лавринович. Точно, свои. Комбриг пружинисто встав, пошел навстречу Лариновичу все еще держа свой маузер в опущеной руке. Они сошлись, когда за спиной комбрига подня-лись его танкисты, а за спиной Лавриновича с дюжину его разведчиков. Один из них дер-жал наперевес снайперскую трехлинейку Мосина с оптическим прицелом.
- Здравия желаю, товарищ комбриг!
Поприветствовал Андрея Андреевича Лавпринович, когда они достаточно сблизи-лись, чтобы не кричать друг другу.
- Здравствуй Костя! Спасибо за помощь!
- Так это мы вам помогали, товарищ комбриг? То-то я смотрю, кто-то очень и очень грамотно выбирается с поля боя, прикрывая перебежки своих и контролируя практически все 360 градусов горизонта!
- Да, как видишь, пришлось! Не сумели мы прошибить немаков, силенок недостало! Да и опыта, конечно же, в немалой степени! И авиационного прикрытия!
- Оно ж и мудрено, Андрей Андреевич, немцев там было вчетверо против вашего! Ну если и не вчетверо, так втрое, это точно! А еще ж и авиация!
- Все это так, Костя, только и мы тут малька не додумали. Не предвидели, что немаки так быстро вызовут авиацию и начнут совершать охват…
- А разве можно все предвидеть, товарищ комбриг?
- Нельзя, конечно, Костя, но очень хочется! А любой начальник штаба так и вообще должен всемерно стараться в этом направлении. Ладно, об этом можно и потом? Где Зем-сков и сколько вас осталось, разведчики? Ты своим прикажи поддерживать наших уходя-щих с поля и дальше, потому что скоро, полагаю тут объявится немецкая мотопехота и мы им более помочь уже не сможем!
Лавринович отдал приказ своим бойцам и те прошли вперед, следуя к окраине леса, сам же он, присев рядом с комбригом на лесной шильник, поведал:
- Рота моторизованной разведки, товарищ комбриг, из 12 своих Т-38 по штату, утра-тила 9. В роте пешей разведки осталось 54 бойца, ее командир, лейтенант Халупов, от мо-тороты осталось 16 мотоциклистов, три исправных тяжелых мотоцикла с коляской и один легкий. Бензина только-только заправить мотоциклы. И то если слить все из баков танков и перемешать с маслом. Оружия в достатке. Имеем дополнительно еще 10 пулеметов, из тех, что успели снять с танков. И рации с них же.
- А радиосвязь с мотострелками у вас есть?
- Так точно, товарищ комбриг! Была, когда я уходил сюда!
- Ну, тогда командуй Костя своими людьми, а мне дай кого в провожатые к Земско-ву.
- А вот, товарищ комбриг! Полунин вас и проводит к нашим!
Младший сержант с единственным эмалированным треугольником в каждой петли-це, готовно придвинулся, а старший лейтенант, слегка пригнувшись поспешил к окраине леса, туда, где оставались его люди. Комбриг крикнул ему в спину:
- С немцами, Костя, воевать не спеши, разве что помогая нашим, кто имеет реальные шансы уйти к вам, понял?
Тот, обернувшись, кивнул. А танкисты, пришедшие в лес со Щербаковым, отправи-лись вглубь леса, следуя за младшим сержантом. Тот шел уверенно, но держался насторо-женно, держа немецкий МР36/40 наготове. Его палец, заметил Андрей Андреевич, нервно шарил по спусковой скобе, всегда, казалось готовый стремительно давануть на триггер.
- Что? Неспокойно в лесу, сержант?
Помня, что лес тишину любит, приглушенным голосом спросил у него Щербаков. Тот не оборачиваясь и внимательно глядя вперед, точно также тихо ответил:
- Так точно, товарищ комбриг. Семь – восемь немцев пытались проехать здесь на мо-тоциклах. Мы их побили. И еще какие-то гражданские ходят иногда с оружием. Вот и то-варища старшего лейтенанта один такой подстрелил!
- Так Земских ранен? А почему мне Лавринович ничего не сообщил?
- Да не то, чтобы ранен, товарищ комбриг, просто пуля прошла возле самой головы, сбросив фуражку и оцарапав ухо. Крови много, вреда – почти что и нет никакого.
Андрей Андреевич, помня в каком порядке за ним идут его люди, приказал, не обо-рачиваясь назад:
- Ёжиков внимательно смотрит направо от направления движения, до 2 часов по на-ручным часам, Веселых осматривает с 2-х до 4-х, Рогов с 4-х до 6-ти, Краюхин с 6-ти по 8 часов и Гришин с 8-ми по 10. А с 10-ти по 12 мои! Ловить любое движения. Поймав, ко-мандовать, не слишком повышая голос, «Ложись!» А дальше уже станем разбираться по ситуации!
Дальше шли молча, только младший сержант став просматривать лишь дорогу впе-ред и успокоившись по поводу наблюдения остальных секторов пошел увереннее. Первая команда «Ложись!» прозвучала минут через семь. И вся цепочка с похвальной быстротой пала наземь, направив свое оружие в сектор с 6-то часов по 8, поскольку команду подал Краюхин. В этом секторе и вправду кто-то шевелился. Но по более внимательному на-блюдению, они разобрались, что это, скорее всего собака. Наверное, сбежала из ближай-шей литовской деревни. Снова встали и пошли все в том же порядке, только Щербаков промолвил:
- Ничего, сержант, все правильно! Лучше сотню раз носом землю копать, падая долу по своей воле, из-за паршивого кабыздоха, чем один раз лететь, сшибленному пулей. Бла-годарю за внимательность!
А сзади донеслось столь же приглушенное краюхинское:
- Служу трудовому народу!
И дальше шли, внимательно наблюдая каждый свой сектор и не разговаривая нис-колько. А посему и какого-то штатского увидели одновременно с тем, как он увидел их. На сей раз, команда пришла от Гришина. Тихо, но тревожно:
- Ложись!
 Цепочка мгновенно залегла, а штатский, ничего не понимая, остался стоять, сорвав с плеча винтовку, отчаянно вертя головой и ничего не понимая. Так постояв, решил при-сесть, но Андрей Андреевич, уже приняв решение примерно определил, где находится ко-лено сидящего на корточках незнакомца в костюме и охотничьей шляпе с пером и выце-лил это место своим маузером. Некому в нынешних условиях было просто ходить охо-титься по лесу, да еще когда рядом идут бои. Грохот выстрела в лесу распугал всю жив-ность в ближайшей окрестности. Впрочем, сегодня она была и без того чересчур перепу-гана еще и до их выстрела. А издали прилетел вскрик боли на неведомой им молви. По своей энергетике вскрик сей напоминал ругательство. Фигура, взмахнув руками, упала. Еще приглушив голос, Андрей Андреевич скомандовал:
- Ёжиков, обойди говнюка и разоружи! Младший сержант, мы не сильно уклонимся с нашего курса, если поговорим с ним?
Нет, товарищ комбриг! Только ж он ничего не скажет. Они ж тут все такие гордые! Европейцы сраные, мать их сено ела!
- Как это ничего не скажет? Мне? Быть того не может, младший сержант! Не так я стану спрашивать, чтобы мне не отвечать. Да еще если он действительно европеец, а его почтенная матушка питается сеном. Даже не овсом…
И они, похихикивая в кулачки, дружно смотрели лежа на земле вслед быстро и бес-шумно подавшемуся в сторону незнакомца и Ёжикова. Тот почти сразу исчез с их глаз, сделав это так четко и быстро, что младший сержант только одобрительно поцокал язы-ком, завистливо и почти неслышно, но явно одобрительно пробурчал себе под нос:
- Однако!
Вскоре оттуда, где недавно просматривался штатский, раздался посвист, похожий на посвист какой-то местной птички и комбриг скомандовал:
- Идем туда! Порядок следования и секторов наблюдения прежний. Полунин, смот-ришь ёжиковские от 0-ля до 2-х. Вперед!
И цепочка быстрым но почти незвучным шагом, тронулась дальше. Ни под Полуни-ным, ни под Щербаковым даже ветка не треснула. У остальных опыта было намного меньше. Нет-нет, а чего-то трещало. Лес все-таки. Все сучки и веточки из-под ног не убе-решь. Они подошли к выворотню, на дне коего, скрючившись, держался за коленку рука-ми какой-то литовец в городском обтреханном костюме и сапогах. Его шляпа с пером ва-лялась тут же. Винтовка-трехлинейка, явно еще старой дореволюционной сборки, лежала в стороне с вынутым предусмотрительно затвором и без обоймы. Сидевший рядом Ёжи-ков, слегка оскалившись, заметил:
- Я тут накоротке глянул вокруг. Один он вроде был.
- Так, ладно! Вы все ребята наверх, залечь по всему периметру выворотня и органи-зовать круговое наблюдение. Полунин, проследи, у тебя есть опыт, я вижу! А мы, Вася, поспрошаем этого перца, чего он здесь бродит?
Короткое движение и пятеро, улегшись по краю выворотня, принялись бдить в раз-ные стороны. А Щербаков подступил к раненому с допросом:
- Ты кто и откуда?
Тот, делая вид, что не понимает, лишь матюкнулся по-местному в ответ. Он лежал на боку, подтянув правую ногу к животу и прикрывал раздробленную 9 мм пулей Щербаков-ского маузера коленку руками, через которые сочилась почти черная по виду, кровь. На перекошенной морде этого «европейца» читалось отчаянное страдание от причиненной ему боли. Тогда, бросив Ёжикову:
- Приглуши, чтоб не орал!
Щербаков повернулся к раненому колену. Подождав, пока Ёжиков надежно заткнет раненому его же шляпой пасть, комбриг легонько стукнул того по простреленному колену прикрытому рукой, каблуком сапога:
- Ну-ну, козёл! Кто ты и откуда здесь?
Переждав время Ёжиков отпустил рот незнакомца и тот брызгая слюной, захлебыва-ясь и торопясь, представился:
- Витаутас Брожас, местный житель с соседнего хутора!
- Что здесь делаешь?
Литовец снова сделал вид, что не слышит. На что он рассчитывал, придурок? ком-бриг ведь уже явственно показал ему, что все игры завершились и дальше все будет толь-ко по-взрослому:
- Приглуши!
Но раненный, не дожидаясь нового знакомства его раны с каблуком сапога Андрея Андреевича, жалобно и с натугой, прогнусавил:
- Не надо! Выслеживаю вас!
- Зачем?
- Чтобы сообщить немцам!
- Почему?
- Вы хотели раскулачить меня и раскулачили уже моего брата, собирались вывезти его в Сибирь!
- Мы?
- Советы!
- А мстишь, значит, именно нам? Один такой мститель или и еще кто-нибудь с тобой есть?
Сверкнув глазами, литовец в отчаянии сцепил зубы, явно не собираясь отвечать на сей вопрос. Только не тот человек его спрашивал, чтобы не отвечать на его вопросы. Они сегодня здесь слишком много своих жизней положили, чтобы сожалеть об этой одной ли-товской:
- Приглуши!
И, когда Ёжиков снова закрыл допрашиваемому пасть, намного сильнее чем в пер-вый раз ударил того по раненой коленке, откуда уже натекло немало крови. И переждав корчи раненого, переспросил опять, не являя миру никаких эмоций:
- Кто еще с тобой?
И тот, выпучив глаза, отвечает с ненавистью:
- Брат, Юозас!
- Где он?
И при первой же легкой задержке с ответом, небрежно кивнуд Ёжикову:
- Приглуши!
Но литовец, не дожидаясь снова мучительнейшей боли от удара по раздробленному 9 мм пулей колену, поспешил все выложить, поняв, что люди с ним повстречались абсо-лютно безжалостные и правду из него добудут всяко:
- Он там, где ваши солдаты обороняются, наблюдает за ними и стреляет по ним вре-мя от времени. С небольшой высотки, что позади их левого фланга.
- Все?
- Все!
- Приглуши!
Литовец не дождавшись, чтобы ему закрылми пасть выплюнул снова:
- Все! Правда все!
- Приглуши!
И удар по раненому колену уже значительной силы, так, что там что-то хрустнуло:
- Все?
Литовец, белея ликом, едва прошептал:
- Да!
- Ладно, закончим!
И достав охотничий нож из ножен на ремне, сорванном Ёжиковым с литовца, повер-нув тот, чтобы не ломать ребра, легко всадил допрашиваемому в грудь. Тот, дернувшись, вытянулся, как мог с подвернутой ногой, и, отпустив коленку, затих навсегда, скорчив-шись в луже собственной загустевающей уже крови. Поднявшись на ноги, Щербаков от-ряхнул супесный грунт с колен:
- Все ребята! Строим прежний порядок и идем дальше! Сектора наблюдения те же, что и раньше. Полунин ведешь и смотришь чисто вперед! Быстро!
И Ёжикову:
- Затвор от его винтовки выброси подальше. Нам она без нужды! А и ему тоже!
Тот, размахнувшись, запулил затвор подальше, в чащобу леса. Ищи – век не най-дешь! И вся их группа, снова выстроившись гуськом, направилась дальше. Земсков со своим батальоном действительно оседлал высоту. Продуманно организовал охрану, наме-реваясь, по-видимому, выступать к позициям мотострелкового полка, хотя стрельба там как раз уже утихла. Они еще не дождались Лавриновича с его людьми, как прибежала раз-ведка, отправленная еще Земсковым, доложив:
- Бой там закончился, товарищ комбриг! Немцы, оставив перед позициями полка почти два десятка подбитых и горящих танков, ходят по позициям и добивают наших ра-неных! Все там! Никого больше нет!
И правда, с той стороны доносились лишь редкие выстрелы и недлинные очереди немецких автоматов. А еще через полчаса пришли люди Лавриновича, приведя с собой человек пятнадцать в танкистских комбинезонах. Все немного обожженные и трое – чет-веро легкораненых. Рассказали, что и правда, вскоре по полю танкового сражения прошла немецкая мотопехота, численностью до полка. Оставленный ими батальон быстро обша-рил поле утреннего танкового сражения, добив немногих наших раненых, кто сам не мог идти, и собрав до полусотни человек пленными.
- И куда их погнали?
Поинтересовался Щербаков.
- Туда же, куда перед этим ушел полк! К позициям нашего мотострелкового полка.
Насчет их мотострелкового полка он уже знал от Павла Земскова, с кем они поддер-живали связи до самого конца. Радист на той стороне успел сказать, что немцы уже ворва-лись на позиции истребительно-противотанкового дивизиона, на позиции зенитчиков и в траншеи мотострелков. А их танки уже утюжат КП полка. И после этого замолчал. Навсе-гда. А вскоре и в той стороне перестало греметь. Лишь время от времени раздавались одиночные выстрелы и короткие очереди из МР-36/40. Так они оттуда и сейчас нет-нет, а и доносятся! Раненых сволочи добивают! – решил про себя Щербаков. Он вообще остаток дня просидел, молча и тяжко думая о чем-то своем. Уже к самому вечеру, подозвав к себе всех свободных от караулов и пикетов, сказал им:
- Товарищи! Свой шанс разгромить 1-ю танковую дивизию немцев мы, к сожалению, упустили. А потому и не можем прорваться на север, к нашим войскам, отходящим к мо-рю и на восток. Принимаю решение идти на юг и опять же на восток. Пойдем в пешем по-рядке. Оставшиеся танки и мотоциклы вырыв побольше капонир, зарыть здесь! С началом темноты выстраиваем колонну и направляемся к позициям, на которых погиб наш мото-стрелковый полк и артдивизион. Там, разведав, посмотрим, может, сможем для них что-нибудь сделать? Нет – тогда нет! Это война товарищи! А на войне не до сантиментов! Всем все ясно?
Ответное молчание показало, что вроде всем и все пока ясно.
ПЕШИМ ПОРЯДКОМ ПО ЗАНЯТОЙ НЕМЦАМИ ЛИТВЕ
Длинная цепочка бойцов с налаженным наблюдением и полным порядком в колоне расчетливо приближалась к окраине леса. Слышимый в последнее время рокот моторов, был ничем иным как рыком двигателей очень сильно исхудавшей за сегодняшний день колонной танков 1-й танковой дивизии и тяжелых грузовиков с мотопехотой, снова про-ходивших на север, откуда они и пришли, чтобы сразиться на этом поле с этими сума-сшедшими русскими. Генерал-лейтенант Фридрих Кирхенер, сидел на зашлифованной немецкими рабочими на заводе господина Порше и задницами многих танкистов, закраи-не верхнего люка командирской машины Panzer.IV. он вспоминал рассказ Гейнца Гуде-риана, над коим они достаточно посмеялись перед самым началом войны.
Генерал-оберст рассказывал, что где-то вскоре после победоносной французской кампании, фюрер приказал ему провести делегацию русских рабочих танкостроителей по их заводу Порше. И, ничего не скрывая, показать и сборку самых мощных танков Вермах-та. Гейнц долго водил русских по цехам завода Порше, действительно ничего от них не скрывая. И как же он был изумлен, когда во время прощальной фотографии на память, один из русских, простецкий такой парень с рыжией чуприной из-под кепки, по виду и точно рабочий, никак не агент НКВД, спросил генерала-оберста:
- А скажите, герр генерал, где в Германии собирают более мощные, чем эти, танки?
 Изумленный Гудериан снова принялся объяснять, что их Panzer.IV как раз и есть самые мощные танки в мире, мощнее просто не бывает! И по глазам русских он понимал – они ему не верят, убежденные – скрывает что-то самое главное генерал-оберст, прячет. И так велико было это изумление и недоверие, что Гудериан невольно проникся им, предпо-ложив, что русские имеют ввиду свои громоздкие и неповоротливые Т-28, двигатели ко-торых работали на чрезвычайно взрывоопасном авиационном бензине, их много было у 2-й танковой дивизии с коей они тут воевали почти два дня. Но сейчас, сидя на закраине люка, находящегося на самой вершине командирской башенки и открыв для проветрива-ния танка оба бортовых башенных люка, Кирхенер осматривал поле утреннего боя с рус-скими танками, где они чередовались с обожженными и развороченными коробками не-мецких «троек» и «четверок и крайнее редких «двоек». Эти, последние, русские и вовсе нанизывали шутя, как рыбешку на кукан, часто не трудясь даже заряжать бронебойный снаряд, «двойкам» с их тоненькой, как скорлупа куриного яйца, броней, хватало и оско-лочно-фугасного, желательно предварительно выставленного на фугасное действие. То-то они почти все так разворочены. Вывернуты буквально наизнанку. Именно «двойки», хотя есть такие и «тройки». Их броню на фугасной установке взрывателя русский 76 мм оско-лочно-фугасный снаряд тоже проламывал, взрываясь в ограниченном объеме танка. «Чет-верки» битые только бронебойными, выглядели подбитыми намного аккуратнее, если, ко-нечно, не детонировал их собственный боезапас. И, несмотря на его изысканный маневр, с охватом русских со всех сторон и своевременное вмешательство Люфтваффе, подбитых немцев на этом поле, было никак не меньше, чем подбитых русских. Даже, пожалуй, не-многим больше. И редкая немецкая машина выносила более одного попадания русского 76 мм снаряда.
А броня всех русских танков была испещрена огромным числом шрамов, покрыта вмятинами и выщербинами, явно пережив множество попаданий с немецкой стороны. Он послал офицера померить толщину брони. Калибр пушки они давно уже определили – 76.2 мм. И вот теперь, задним числом, он, наконец, понял, что имели ввиду русские в анекдоте, рассказанном Гудерианом. Именно эти Т-34. А во второй дивизии нашлось не-сколько КВ-1 и КВ-2. Один КВ, тот и вовсе на день остановил продвижение большой тан-ковой группы, атаковавшей 2-ю танковую дивизию русских, основную силу коей состав-ляли уже заметно устаревшие танки Т-28, Т-35, Т-26, БТ-2 и БТ-5. Даже БТ-7 и тех было немного. Если бы не летчики Люфтваффе 1-й танковой дивизии сегодня бы точно не ста-ло, он, Кирхенер, в этом отчет себе отдавал совершенно отчетливо. Здесь на поле танково-го боя стоит почти половина танков его дивизии, и еще с полторы десятка осталось там, перед позициями русских мотострелков. Хоть ты иди и кланяйся этому жирному борову Герману Герингу, рейхсмаршалу, шайзе! Нет, доннер-веттер, кланяться Герингу он не пойдет, это ему и не по чину. А вот поблагодарить командира эскадры люфтваффе, во-время приславшего им на выручку свои «штуки», стоит уж и совершенно точно. Озирая огромное поле, заставленное сгоревшими немецкими и русскими танками и забросанное трупами танкистов, командир 1-й танковой дивизии Вермахта думал, что треть подбитых в этом бою танков сумеют отремонтировать на заводах Рейха и Чехии, да и на польских заводах тоже. Они, наверное, еще вернуться в строй! А вот русские танки убыли из числа воюющих безвозвратно и навсегда. Не понимал немец, что делать новые и новые танки, конечно, слишком затратно материально, зато, поскольку дело поставлено на поток, вре-мени на это уходит намного меньше, чем на их ремонт. Русские могли себе позволить не-сти такие сырьевые затраты, имея в запасе огромное количество необходимого сырья, но их не мог позволить себе Рейх и экономика согнутой ими Европы. Нагнуть ее немцы на-гнули, попользоваться ею – попользовались в свое удовольствие. Ограбили, так и на счет раз! Но богаче они от этого не стали!
Щербаков же глядя из лесу, как уходят немецкие танки и мотопехота, взял бинокль, принявшись детально изучать бывшее поле боя. Разумеется, и танкисты и мотопехота не стали зарывать окопы и собирать трофеи. Когда им такой хренью заниматься? Разве что подхватят скорой рукой чего-нибудь очень ценного и компактного, и снова вперед! Этим займутся трофейщики, они, наверное, прибудут сюда завтра – послезавтра. А похоронщи-ки соберут трупы немецкой пехоты, мотопехоты и танкистов, валяющихся перед пози-циями полка в ассортименте, на любой вкус. Наших, сволочи, либо так и бросят непогре-бенными, либо, в лучшем случае бульдозерами сгребут в воронки и затрамбуют. Как это они делали в Польше и Греции. Он видел как много винтовок СВТ так и валяются на бру-стверах траншей, где сражались наши мотострелки. Расстрелянные и раздавленные пушки нашего истребительно-противотанкового дивизиона и отдельного зенитного дивизиона, тоже ставшего сегодня противотанковым. И огромные воронки от многих и многих бомб. Проклятые Люфтваффе. И здесь не обошлось без них! Немцев на поле не просматрива-лось. Лишь в самом углу позиций, на той стороне поля, у леса, там, где некогда стояли на противотанковых позициях зенитки 304 отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона, немцы расчистили небольшую площадку, и согнали туда наших пленных. Куда их им гнать на ночь глядя. Наверное, завтра должны придти немцы из охранной дивизии, взять их под охрану и отконвоировать куда-нибудь, отпустив оставленный тут усиленный взвод мотопехоты. По углам большой расчищенной площадки, где сгрудились в кучу сотни че-тыре наших пленных, стояли четыре мотоцикла с коляской и сидели немцы пулеметчики. Еще семь мотоциклов просто стояли со стороны леса. И немцы ускоренно ладили два прожектора, ток коим даст дизель-генератор, стоявший чуток поодаль в подлеске. Оправ-ляться пленные ходили туда же, в подлесок. Андрей Андреевич провел биноклям по ли-цам наших ребят, угодивших в плен. Сколько отчаяния и непонимания произошедшего отразилось на них. Сколько позора и тревоги! И вдруг его бинокль скользнул по уж че-ресчур знакомому лицу. Что? И Саул Абрамович в плену? И даже своей комиссарской гимнастерки с ромбами бригадного комиссара в петлицах и комиссарскими звездами на рукавах, не снял. Его ж неизбежно расстреляют, причем по двум показателям – комиссар и еврей! Два в одном, ехидно высунулся Константинович. Ну да! – ответил ему Андрей Андреевич!
А бригадный комиссар Саул Абрамович Эйтингтон действительно попал в плен. Как это произошло он и сам толком не понял. Полк отбил две атаки немецких танков и подо-шедшей пехоты. Потом подошла еще пехота и они, уже не без труда, отбили третью атаку. А после полудня над их головами заходили в своем дьявольском кругу немецкие пики-ровщики, Щербаков их, помнится, именовал «штука». С омерзительным воем, перевора-чиваясь через крыло, они по очереди срывались в отвесное пикирование, несясь к земле. И ты, ставший таким маленьким и жалким, можешь только плотнее и плотнее вжиматься в мягкую землю своей траншеи, надеясь стать таким маленьким и бесплотным, как та самая песчинка. И вместе с тем, настолько же неуязвимым для этих страшных авиабомб. И куда девался непреклонный большевистский характер и воля и понимание всей бренности жи-вого, но вечности истории. Не до истории ему стало, причем сразу и очень надолго. Он очнулся только тогда, когда его тряс за грудки командир мотострелкового полка, точнее назначенный вместо него, бывший заместитель по строевой, майор Александр Александ-рович Еремин и кричал:
- Товарищ бригадный комиссар, товарищ бригадный комиссар, очнитесь!
Он наконец очнулся:
- А? Что такое, майор?
- Очнитесь, товарищ бригадный комиссар, немцы атакуют! Подобрались во время бомбежки вплотную и ударили, как только она закончилась. Они сейчас уже на позициях истребительно противотанкового дивизиона и зенитчиков. Ворвались в наши траншеи. Я собрал тех, кто был при мне, бросил в помощь мотострелкам. Мой замполит, батальонный комиссар Мазуров погиб…
- Все ясно майор! Иду за Мазурова!
Он успел только выскочить из их блиндажа, на который только-только начал вспол-зать немецкий танк. Сзади все затрещало и он по инерции сделал несколько прыжков впе-ред, спасаясь от смерти. За спиной с отвратительным треском и страшным грохотом, рух-нул, раздавленный танком, блиндаж КП полка. А бригадный комиссар внезапно получил тычок прикладом винтовки в рожу и, залившись кровью из носа, свалился. Все? Нет, не все!
Что-то тепловатое липкое и соленое текло ему на лицо, стекая на гимнастерку. Он открыл глаза. Над ним стоял немец-оберефрейтор и, нахально смеясь, мочился ему на ли-цо:
- Jude!? Aufstehen! Aufstehen Schmarotzer!
Ну, уж до такой степени он немецкий знал, хотя и встать сразу не смог, его немед-ленно вырвало. Моча, знаете, это вам не водичка! Под веселые восклицания немцев:
- Посмотри Густав, как пархатый блюет!
- Моча, наверное, у Ханса невкусная! Соленая больно! Смотри!
- У пархатый, зеленое что-то из себя выблевывает, скотина!
Он проблевался начисто всей выпитой перед этим водой, попавшей и в самом деле в пищевод мочой и все еще ощущал во рту горьковатый привкус желчи, а чем еще ему, не евшему уже сутки, было блевать? Только желчью! Но, слава Богу, исчез солоноватый привкус мочи этого проклятого Ханса. Разъяренный издевательствами и физическими и словесными, Эйтингтон вспомнил о нагане в кобуре. И, ослепленный надеждой сунул ру-ку к ней. Конечно же, кобура была пуста! И это вызвало новый мощный взрыв насмешек:
- Смотрите, солдаты! Жидяра свой шпалер ищет!
- Он, наверное, о нем только сейчас и вспомнил! Когда бой шел, не доставал, вошь пархатая! Солдат Вермахта они, видишь ли, голыми руками рвут и поедают без термооб-работки!
И что самое обидное, они были совершенно правы. Он действительно не потрудился добыть из кобуры наган, даже когда решил пойти и занять место погибшего батальонного комиссара Артема Мазурова, замполита мотострелкового полка. Чем он собирался вое-вать, интересно? Словом? С кем? С этими хохочущими над ним немцами?
- Не это ли ищешь, пархатый?
Крикнул немецкий штаб-фельдфебель с двумя четырехугольными звездами на пого-не, окантованном по всему периметру алюминиевым сутажным шнуром , взвешивая в руке его наган:
- Его бы тебе в ж…у засунуть и выстрелить, пархатый!
И снова ернический обидный хохот. Потом его били ногами по ребрам и по лицу. Но били расчитанно и аккуратно – не убили. А, вздернув на ноги, повели и посадили в толпу красноармейцев. Ему, избитому, униженному, обос…ному было ужасающе стыдно. До-жился! Так помирать придется! Но его внезапно тронули сзади за плечо. Полноватый ко-мандир дивизиона 4-го гаубичного артполка капитан Валентин Зенделов, сочувственно протягивал ему платок, слегка смоченный водой:
- Утрите лицо Саул Абрамович! Противно же!
Поблагодарив капитана, Эйтингтон принялся старательно протирать лицо, уже ста-рательно прислушиваясь к происходящему. Он слышал все распоряжения командира не-мецкой 1-й танковой дивизии, долговязого немецкого генерала-лейтенанта с грубым воле-вым лицом. Охранять их оставляли взвод мотопехоты и одиннадцать тяжелых мотоциклов Zundap с пулеметами в коляске. Немецкому лейтенанту Юнгу, остававшемуся здесь – ох-ранять пленных, было сказано, что завтра к середине дня, но уж к вечеру, то и совсем точ-но, придет конвойная рота из Расейняя и отконвоирует туда пленных. Сейчас ему следует обустроить их на ночь. И завтра сдать по счету охранной роте. Их упрекают из штаба группы армий, что у 41-го моторизованного корпуса, куда входит организационно и 1-я танковая дивизия, очень мало пленных. Они ведут много боев и вроде бы даже продвига-ются вперед, хотя и слишком медленно, а вот пленных у них совсем мало! А когда лейте-нант Юнг сдаст этих пленных конвою под расписку, сдать бывшие позиции русских тро-фейщикам, проводить их на поле уставленное подбитыми танками, сдать и их под счет и отправляться догонять свою дивизию, для чего ему оставляли один грузовик. Впрочем, оговорился какой-то офицер, почти полная сотня русских грузовиков стоит в лесу, на той стороне, заправленные бензином, готовые к движению. Выбирайте, лейтенант! А генерал-лейтенант, отдав все распоряжения, отошел. Его сейчас по-видимому на полном серьезе беспокоили две вещи – его собственные потери и штабные показатели. Это было близко и понятно бригадному комиссару и роднило немца с ними, несчастными. У нас высшие штабы тоже только и знают, что требуют показателей! Как все это знакомо! Замполит мехкорпуса, правда, так и не сделал следующего шага, не додумавшись до схожести ре-жимов большевистского и нацистского, как и, собственно, их идеологий. Просто не был он готов к обобщениям такой высоты. Не был – и все! А схожестиь-то прослеживается и еще как!
И немцы, танкисты и мотопехота, никого более не дожидаясь, ушли. Ушел и мест-ный литовец с винтовкой-трехлинейкой на плече, все время крутившийся меж ними, что-то рассказывавший и подсказывавший. Эту поганую рожу, как и рожу того Ханса, что мо-чился на него, когда он был без памяти, бригадный комиссар не забудет, пока останется жив. А в плен, заметил Эйтингтон, они подбирали только целых и совсем-совсем легкора-неных, всех остальных просто добивали на месте. Оставшиеся немцы, наладив охрану со всех сторон, принялись коротать время, дожидаясь вечера. А что? другие поехали воевать, а им предложено отдохнуть. Почему нет? Они что, не заслужили отдыха? Сварили себе еду и эрзац-кофе. Поели, поплевывая в сторону пленных красноармейцев, продолжавших сидеть жалкой кучкой сбившихся тесно друг к другу людей, внезапно утративших воз-можность сражаться. Ни еды, ни питья людям не предлагали, а они, впав в ступор, просто тихо сидели, ничего не прося. Хорошо хоть до ветру ходить можно! Когда начали сгу-щаться сумерки, немцы зажгли оба своих прожектора и сводили шестерых пленных при-нести воды своим. Попив, пленные снова погрузились в ожидание, неведомо чего и непо-нятно зачем.
Наблюдая за пленными, Андрей Андреевич свое решение уже принял. Этот взвод немцев они истребят, своих освободят и снова вернут им смысл жизни и человеческий вид. Когда наступила ночь, поле сражения они переползли, хоронясь за трупами немецких солдат, погибших в бою и оказались в лесу близко подступавшему к площадке, где немцы разместили наших пленных. Дурацкому мнению Сталина, о том, что у нас нет пленных, а есть только изменники, Андрей Андреевич всегда противопоставлял житейскую логику. В бою не каждому и далеко не всегда выпадает делать то, что он полагает делать нужным. Там противодействуют две воли, твоя и вражья и результат рождается как конечный факт такого противодействия. Вот и Сталину, ни разу не побывав в реальном бою, помолчать бы, а он сучий потрох, разинул пасть свою усатую! Зацепив каждого хорошего стрелка разведбатальона, из названных ему Земсковым, за своего персонального немца, себе он взял лейтенанта, исходя из того, что его лучше бы допросить. Значит надо брать живым.
Он уже начал выбирать позиции для своих стрелков, распределяя цели, определив для пулеметчиков спящих немцев из подсмены охраняющих пленных. Потом, успокоив-шись, стал ждать своего часа.
Светать начало как обычно летом. Рассвет раздувался медленно, никуда не спеша. А куда ему торопиться? День велик, еще поспеет! Но немцы уже понемногу начинали про-дирать очи. Так, кажется время! Тут уж тянуть и точно некуда. Сигналом, как и услови-лись, станет его короткий и негромкий свист. Он свистнул, держа на прицеле «своего» немца-пулеметчика. Выстрел последовал немедленно и у немца тут же брызнуло из под каски. А Щербаков перенес прицел на лейтенанта. Его он тоже не распределял, оставляя себе. Тот, спавший на расстеленной плащ-палатке, вскочил. Напрасно это он! девятимил-лиметровая пуля Щербакова легко и четко разыскала его коленку, посылая офицера в транс. Упав как подкошенный, он обхватил коленку руками, страдая от боли всем своим молодым лицом недавно испеченного из оберфенрика  офицера. Все, дорогой, отдыхай пока. Потом допросим тебя, разузнав все, что нам надо. Пока же они увлеченно отстрели-вали все еще шевелившихся немцев. Наконец, все затихло и разведчики один за другим появились рядом с немцами. Кого-то аккуратно добили, кого-то оттащили в сторону. Мо-жет понадобиться для допроса. А Андрей Андреевич уже расстегивал кобуру лейтенанта, доставая оттуда 9 мм длинноствольный Вальтер, видом своим напоминавший «Парабел-лум». И легко перейдя на немецкий, задал первые ознакомительные вопросы. Чтобы лейт-нанту все стало ясно сразу предупредил, что при попытке того запираться, будет очень болезненно бить по раздробленной пулей коленке:
- А это очень и очень больно! Ты, надеюсь в курсе, фриц?
- Я Курт!
Ответил немец, словно рассчитывая, что это может хоть что-то изменить, что они ошиблись. Им нужен какой-то Фридрих, а он – Курт.
- Это неважно, дурашка! Для нас вы все – фрицы! Так мы вас всех и зароем, фрица-ми! Всех! Итак – мои вопросы!
Перепуганный и терроризируемый болью молодой офицерик оказался на редкость покладист, отвечая на все вопросы комбрига, без малейшего промедления, или попытки что-нибудь утаить. Он сообщил все, что ему было известно о приходе трофейщиков, кон-воиров для пленных, похоронной команды и ремонтников. Судя по его сведениям, войск достаточно боеспособных, чтобы раздавить батальон пехоты, образовавшийся у Щербако-ва при слиянии всех его сил. А еще он дал точные координаты аэродрома у Расейняя, того самого, откуда брали старт самолеты, обеспечившие гитлеровцам победу в боях с брига-дой Щербакова. Понимая, что плен не самое лучшее место для подъема духа его солдат, Щербаков решил, что этот аэродром им Бог посылает. Победа над тем, кто недавно сумел поразить тебя – самый лучший способ вернуть кураж и веру в себя. Но сначала следовало все закончить здесь.
Вначале комбриг решил исполнить два важных дела: подорвать, окончательно выво-дя из строя все танки, подбитые в танковом бою и накормить свое воинство. Им остались почти две с половиной тонн взрывчатки, из той, какую они вообще брали с собой. И все наличные люди, когда-нибудь работавшие со взрывчаткой, возглавленные страшим лей-тенантом Лавриновичем, на двух полуторках со взрывчаткой, поехали на подрыв танков. Двоих пленных поваров, придав им пятерых мотострелков, Андрей Андреевич отправил готовить пищу. Ведь охранная рота для конвоирования плененных мотострелков по дан-ным лейтенанта Юнга должна была, вместе с трофейщиками объявиться здесь только к обеду. Узнав, что рота эта принадлежит батальону, охраняющему аэродром, комбриг ре-шил, что судьба дает ему в руки неповторимый шанс. Они ведь знакомы с системой его охраны, более того, сами ее несут.
Мощные взрывы танков донеслись с севера, когда повара и их помощники еще толь-ко принялись готовить пищу для всего воинства. А за пару – тройку часов до обеда и под-рывники вернулись, израсходовав почти половину взрывчатки, да и пища была уже гото-ва. Людям, не евшим уже более суток, это надо отметить, было весьма кстати. Они поели под охраной своих постов.
И только Саул Абрамович свершил до этого праведный суд. Оберефрейтор Ханс, из-девавшийся над ним, волею судеб, пережил их утреннюю атаку, чтобы ответить перед бригадным комиссаром за свои изощренные издевательства. Саул Абрамович, разыскав свой наган, пристроился помочиться на лицо Хансу, приговаривая при этом:
- Что, истинный ариец? Вкусна моча жида пархатого, правда? А умреш ты, фашист и юдофоб от малопочтенного в Вермахте ранения в задницу!
Потом же, вставив ствол нагана ему, хныкающему и не способному стереть комис-сарскую мочу с лица, в анус, он, ничтоже сумняшеся, произвел выстрел. Здоровенного оберефрейтора панцерфузилира выгнуло страшной болью в дугу. Подергавшись что-то около получаса, он отошел в мир иной. Оставалось надеяться, что в аду его уже дожида-ются и все примочки тамошние для него подготовлены и припасены. Покормив воинство, Щербаков аккуратно устроил засаду у подъездной дороги, и стал дожидаться. Мощный рев моторов четырех шеститонных и трехосных длиннобазных грузовиков Vomag Type Pritschenwagen 1932-1937 г. раздался со стороны Расейняя примерно часа за полтора до полудня. Когда они стали сворачивать с шоссе, чтобы проехать к месту, засада с двух сто-рон открыла прицельный и яростный огонь по сидящим в кузовах солдатам охранной ро-ты, трофейщикам и ремонтникам танков. Последние должны были оценить, какие из них следует эвакуировать для ремонта, а какие грузить и везти в переплав.
Не пришлось никому из них делать своего дела. Солдаты они были аховые, чистая нестроевщина, пороху не нюхавшая, а тут, с двух сторон по ним повели прицельный огонь почти четыре сотен самозарядных винтовок, пистолетов-пулеметов и просто пулеметов. Частые взрывы гранат дополняли страшную картину уничтожения, царившего на съезде с дороги. Уже примерно через час все четыре грузовика, украшенные многими трупами немцев яростно пылали, заходясь в коптящем бензиновом дыму, а Щербаков пристраи-вался к третьему за последние два дня, допросу. Командир охранной роты, одуловатый и немолодой оберлейтенант, преднамеренно оставленный целым и взятый в плен, шмыгал носом и отчаянно косил глазами на Эйтингтона, пристроившегося рядом. Именно от него, явного еврея, с семитскими чертами лица, он и ждал наибольших бед и мучений лично себе, немца. Почему? Бог весть! Но, ждал. Отмывшись окончательно от мочи и крови и отомстив уже подохшему в жутких муках оберефрейтору Хансу, тот снова ощутил себя человеком и горел желанием приносить немцам вред. Любой, какой сумеет! Андрей Анд-реевич начал вкрадчиво:
- Знаете, оберлейтенант, я, вообще-то, человек не злой. Можете у кого угодно спро-сить! Но у меня есть такой метод допроса – прострелить опрашиваемому коленную ча-шечку и задавать ему интересующие меня вопросы! И время от времени поощрять говор-ливость пленного, ударяя по простреленному колену. Очень эффективно, уверяю вас, хотя и не совсем эффектно! Вы – человек военный. И, наверное, представляете, что делает с человеческой коленной чашечкой девятимиллиметровая пуля?
Оберлейтенанта сильно перекосило и пот оросил его лоб и щеки. Да, наверное, и вся спина взмокла.
- Правда ведь, представляете?
Еще раз вкрадчиво поинтересовался комбриг. Видя, что немца на самом деле пред-ставившего все последующее, пробрало до самого его тевтонского ливера, он продолжил уже более содержательно ему альтернативу:
- Я не стану вас убеждать, что мы оставим вас живым. Не оставим, это уж точно! Но, если вы поделитесь с нами нужной нам информацией, то, свято обещаю, убьем быстро, не мучая. Понимаете?
Бледный и весь пропотевший немец, передернув плечами под взмокшим мундиром едва выдавил из себя?
-Jawol!
- Тогда мой вам первый вопрос – как велика охрана аэродрома у Расейняя?
Немец без какого-нибудь промедления выдал:
- Два взвода солдат из нашей охранной дивизии!
Вот вам предварительно заготовленный план аэродрома, набросайте кто здесь и как стоит. Подал он немцу бумагу с наброском и химический карандаш. Среди пленных ока-зались и два десятка красноармейцев из 2-й танковой дивизии, кто несколько раз бывали на этом аэродроме и сумели довольно-таки толково набросать его план. Затравленно по-смотрев в глаза комбригу, оберлейтенант, отважившись, пролепетал:
- Но, герр генерал, моя присяга…
- Понимаю, оберлейтенант. Мой чин действительно генеральский, но в нашей армии звучит он просто – комбриг. Простенько и со вкусом, не так ли?
И дождавшись соглашающегося кивка оберлейтенанта, продолжил:
- Присяга – это, конечно здорово! А простреленная коленная чашечка? Посмотрите вон туда, оберлейтенант. Видите офицера, изнывающего от боли?
- Д-да!
Едва слышно пролепетал немец.
- Так вот, он упорствовал! Поймите, оберлейтенант, мы не звери и ваши муки нам радости не принесут! Но и знать то, что мы у вас спрашиваем нам надо твердо! Прежде всего, для дела! И мы все обязательно узнаем. Нет у нас никакого выбора, нет!
И потянул из кобуры свой маузер…
Но немец, не желая испытывать тех мук, какими, видел он, мучился несчастный лей-тенант Юнг, принялся набрасывать на схеме условные значки постов. А потом толково и подробно объяснил все комбригу. Тот, все уяснив, заметил:
- Ну, вот видите! И ничего страшного. Как предпочтете умереть, оберлейтенант? Внезапный выстрел, удар ножом в сердце, или, простите, удушение?
- Простите, герр комбриг! А можно?...
- Что? Остаться жить?
Немец затравленно кивнул.
- Вообще-то нельзя! Ну, да ладно! Где наша не пропадала! Оставим вам вашу жизнь! Но возьмем вас с собой и высадим на аэродроме, когда сделаем свое дело. Все ясно?
Немец, давясь слезами, кивнул головой. Но, когда они отошли, Эйтингтон спросил у Щербакова:
- Зачем ты это Андрей Андреевич? Неужели и правда, выпустишь?
- Да, Саул Абрамович, конечно. Я не фраер лохматый, свое слово рушить. Дал его, значит так и сделаю! Думаешь от него, сломанного, немцам хотя бы какой-нибудь толк будет?
- Вряд ли, конечно! А все ж таки убить его было бы, наверное, надежнее!
- Нет, Саул Абрамович! Вот теперь, имея его с собой, я поеду к аэродрому совер-шенно спокойно, уверенный, что знаю о нем все, что мне нужно. И знаю правильно! За это не жалко и одному сломанному фрицу жизнь его вонючую сохранить!
А примерно через пять часов они, похоронив своих погибших на позициях бойцов и оставив на березе табличку, выведенную на фанере химическим карандашом, следующего содержания:
«Здесь, погибнув с честью 26 июня 1941 года, в бою с немецко-фашистскими окку-пантами, лежат бойцы и командиры 4-го мотострелкового полка 4-й танковой дивизии 6-го механизированного корпуса РККА. Спите спокойно товарищи, за вас отомстят!»
На поле танкового сражения, снова, как и вчера горели подорванные саперами танки, наши и немецкие. Ближе к позициям и братской могиле красноармейцев из 4-го полка го-рел в бензиновом ярком пламени пять грузовиков вермахта, стоя посреди трупов своих солдат. А на другой стороне поля, выгнанные из леса, горели подожженные полуторки и ЗИСы, оставшиеся без работы. С них просто слили бензин в бензобаки тех, на коих раз-местились бойцы сводного батальона комбрига. Не оставлять же их немчуре. И колонна из 20-ти машин, вместив в себя все оставшееся у Щербакова воинство, перемещалась по дороге севернее в Расейняй. Впереди и позади ее шли два плавающих танка Т-38, так и не засыпанных ими в капонире вчера. И почти три десятка мотоциклистов на легких и тяже-лых мотоциклах, советских и немецких. На землю тихо опускались нерешительные летние сумерки. Только к тому времени к полям вчерашних сражений на Bussing Type 900 подъе-хали немецкие похоронщики. Не тропятся, работнички. Или работы у них, скотов много? Трогать их не стали, пожелав им мысленно: «Таскать вам, не перетаскать!»
Рыча моторами, колонна автомобилей катилась по шоссе к Расейняю. А в небе пока-зались девятки самолетов, возвращавшихся на аэродром. Это они ко времени. Без них там, наверное, скучно. Немцы не обратили никакого внимания на их колонну, приняв ее, на-верное, за свою. Не доезжая аэродрома, Щербаков высадил группы Павла Земскова и Кос-ти Лавриновича. Им поручалось разобраться с двумя охраняющими аэродром гнездами эрликонов. Сама же колонна направлялась внаглую к въезду на аэродром. Война была в самом начале, партизанское движение еще только нарождалось, немцев в тылу их насту-пающих групп армий с севера на юг: «Север», «Центр» и «Юг», никто еще по-настоящему не беспокоил. Еще не началась великая диверсионная война в их тылу. Серьезной охраны заводить было некому, да и не от кого. Группы отсеченных от своих частей красноармей-цев, когда пытались догнать фронт и соединиться со своими, а когда и банально сдавались в плен. Да и сами немцы еще не привыкли соизмерять здесь каждый свой шаг и все дер-жать под контролем. Они полагали, как это было во время войны на западе, все отсечен-ные от своих войск группы бойцов небоеспособными.
Но это был совсем иной мир, в корне своем отличный от запада, мир людей не при-выкших склонять выи свои под вражеское ярмо, склонных терпеть дурь свою, доморо-щенную, но твердо отрицавшие все привносимое им извне врагом. С благополучным, кротким, давно уже принявшим женоподобный облик западом, это было нисколько не схоже. Но все-таки, повторяю, это было всего лишь начало. И немцы, встречавшие колон-ну полуторок и трехосных ЗИСов, с красноармейцами в форме и знаках различия в них, спокойно проезжали, полагая, что именно так оно и нужно. Да и они сами, намереваясь покойно добраться до аэродрома и свершить свою месть, никого из встречных машин и подвод не трогали, спокойно свернув, где было надо, к аэродрому под Расейняем. И уве-ренно направились к его главному въезду. Практически подъехав вплотную к гнезду со спаренной установкой шведских мелкокалиберных зениток Oerlikon , они атаковали его гранатами, расстреляв всех, кто попытался им как-то препятствовать. И оба пулеметных плавающих танка, рыча и треща своими двигателями и пулеметами, ворвались на аэро-дром. А группы Павла Земскова и Кости Лавриновича, подобравшись поближе, забросали гранатами оба гнезда все тех же установок Oerlikon расположенных в самом конце ВПП . И расстреляли из пулеметов обе вышки, сооруженные для охраны аэродрома. А дальше началась форменная веселуха!
Оба танка устремились к самолетам, вместе с половиной грузовиков. И там началась страшная рубка. Самолеты таранили по их килям, ломая танками, подрывали подрывными зарядами, а потом атаковали хранилище ГСМ и авиационных боеприпасов. Другая поло-вина вновь созданного батальона трехротного состава, при усиленном взводе разведки, атаковала гостиницу для летного персонала и казарму техников немецкой авиационной эскадры, базировавшейся здесь же. Гроза всех и вся, те, кто, господствуя в воздухе, обес-печивал победы германского оружия, познал на своей шкуре месть наземных войск, пой-мавших их в пижамах и на земле. Летчиков расстреливали в здании гостиницы, уничтожая их, выпрыгивающих из окон. Уничтожили все управление эскадры, подводившей итоги дня. Сожгли казармы с техническим персоналом эскадры, расстреливая их, выбегающих неглиже из огня концентрированным пулеметным огнем. Пробушевав так примерно с полчаса, погрузились на свои полуторки и убрались подобру-поздорову в сторону Кауна-са. Делать здесь им более не было чего. На охваченном огнем аэродроме остались только мертвые, горящие самолеты и оберлейтенант-немец, плачущий и не ведающий, что ему делать и как он будет оправдываться перед своими? Но, отъехав километров на десять от Расейняя, вынуждены были бросить свои машины, потому, как заканчивался бензин. Ра-зобрав все заранее оговоренное, кто и что берет, имущество, машины и оба плавающих танка со всеми наличными мотоциклами подожгли, переходя на пеший способ перемеще-ния. Зачинался их марш по литовским лесам. Уже часам к четырем утра они добрались до раскидистого литовского хутора обозначенного на карте. Наблюдая за ним из лесу, стали на отдых. На хутор они, конечно, зайдут. Но сделают это ближе к вечеру, когда у них бу-дет вся ночь впереди, чтобы унести ноги от него подальше. Люди поели и отдыхали. Были они вооружены, снова почувствовали себя бойцами и победителями и немцев не боялись. А те активничали весь день, явно обеспокоенные вчерашним нападением на аэродром под Расейняем, уничтожением роты охранной дивизии с трофейщиками 41-го моторизованно-го корпуса 4-й танковой группы и исчезновением всех трофеев и военнопленных 1-й тан-ковой дивизии, захваченной ими в бою с русскими, шедшими на помощь своей 2-й танко-вой дивизии, откуда-то с юга. Из полосы ответственности группы армий «Центр», где они, скорее всего, натворили больших дел, практически лишив подвижных сил, 3-ю танковую группу генерала-оберста Германа Гота. На хутор трижды приезжали их моторизованные отряды, обыскивая все помещения, но не входя в леса вокруг него. Потом, наверное, ре-шив, что русские ушли дальше, на юго-восток, немцы убрались. Не любили и не хотели они воевать ночами на этом этапе войны, пока их не заставили это делать во благовреме-ние.
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
Кадровый военный, Андрей Андреевич, разумеется, понимал, что после аэродрома под Расейняем, немцы вцепятся в его сводный батальон и постараются больше уже его не отпускать. Очень тяжело водить по тылам врага почти пять сотен бойцов, обеспечивая их всем необходимым, прежде всего едой и боеприпасами. Снабжаться с хуторов? А какой из них сможет прокормить пять сотен человек? У кого хватит для этого мощи? Тот хутор Витаутаса Бражиса таки посетили той же ночью, наверное мог, но только пару – тройку дней. Когда Андрей Андреевич и Саул Абрамович вошли вслед за двумя бойцами в дом, там, в прихожей, почивали без опаски трое старших сыновей Витаутаса, их они наблюда-ли во дворе хутора целый день. Их винтовки стояли рядом, но добраться до них не успел никто. Оглушительно громко отгрохотали пять или шесть выстрелов и все потомство под-лой семейки Бражисов, успокоилось навсегда, затеяв истекать кровью на недавно вымы-тый хозяйкой пол.
Юозас Бражис, отдыхавший от трудов прошедшего дня и предшествовавшего оному, когда, как он хвастался, ему удалось застрелить троих красноармейцев-артиллеристов, бо-ровшихся с немецкими танками, в обеденной зале просторного хутора, бросился к своей винтовке с оптическим прицелом, прислоненной к стене у окна, выходившего на дорогу к хутору. Он только успел за нее ухватиться, как в его отвратную рожу лиходея, впечатался, праведный в своем гневе, приклад СВТ-40. Здоровенный литовец, сделавшись без чувств, с грохотом рухнул на пол. А хозяйка хутора, старая Марта, заорав что-то ругательное по-литовски, бросилась с подъятыми когтями, надеясь защитить своих уже убитых сыновей. Куда ты ведьма литовская? Воевать с бабами, дело малопочетное. Но и еще менее почетно носить на роже отпечатки их когтей. Маузер в руке Щербакова раскатисто громыхнул единожды и тяжелая 9 мм пуля отшвырнула отвратную косматую старуху, подняв ее в воздух, и грохнула о пол. Валяющемуся н полу бесчувственному литовцу вылили на голо-ву воду из помойного ведра, питьевой он явно не заслуживал:
- Он?
Оборотясь к Саулу Абрамовичу, спросил Андрей Андреевич.
- Он!
Уверенно и без каких-либо сантиментов ответил тот.
- Он!
Подтвердили вошедшие с ним в дом красноармейцы мотострелки.
- Ну тогда, сынки, берите его мерзавца и повели его вешать.
Под перекладиной богатых ворот на собственную хуторскую усадьбу, раскачивался труп повешенного Юозаса Бражиса с табличкой на груди. На табличке химическим ка-рандашом было написано по-русски и по-немецки «Привет собакам от 6-го мехкорпуса!» никто не захотел выслушать его последнего слова и организовать хотя бы какое-нибудь подобие суда. Сильные то были люди и скрываться под прикрытием закона не собира-лись. Закон – укрывище для слабых и вечное оправдание всех на свете слабаков! Эти пар-ни прекрасно знали, что они правы и творили справедливость своею недрогнувшей рукой. Все съестное, найденное на хуторе, пополнило их запасы. В том числе и обе хозяйские свиньи. Их разделали на мясо, распихивая по сидорам. Ведь днем, видели красноармейцы, немцы уже увезли двух. Вся мука из дому, добрая дюжина огромных караваев литовского домашнего хлеба. Сало, окорока, паляндвицу , ветчина и колбасы из запасов бывших хозяев хутора. Россыпью брали с собой картошку. Теленка и молодую корову забили на пищу в этот же день. Забили и сварили мясо в найденных в хозяйстве котлах, разведя на подворье несколько костров. Надо было все изготовить до утра. Как знать, а вдруг немцы заявятся снова на хутор. Судя по всему, мертвые уже братья Брожасы, и их приплод, рас-ценивались немцами как те, кто будет им помогать в этой части Литвы. Собрав к утру все им необходимое и, выпустив из сарая трех лошадей Брожасов и двух его старых коров, красноармейцы, отогнав тех от усадьбы, отправились в лес. Что они звери, что ли? А если на хутор и пару недель никто не придет? Что ж животным с голоду помирать? Или от то-го, что не доены? А так животные, будем думать, сами себе сыщут новый дом. Хозяева их сволочами. Всю жизнь свою их пошлые хозяева жили, сволочами и подохли, как тараканы запечные, так животные-то чем виноваты? Они себе хозяев не выбирали!
Путь к морю их группе был уверенно перекрыт вконец рассвирипевшими немцами, кому они хорошенько дались в знаки. Их охранной дивизией и отдельными частями, охо-тящимися именно за красноармейцами группы комбрига Щербакова. Немцы неплохо зна-ли состав его группы, умение бойцов и их командиров. Были осведомлены о вооружении группы. И, как им казалось, поняли намерения группы прорваться на соединение со свои-ми войсками на север. Но они так и не сумели себе вообразить, насколько гибок мозг ко-мандира этой группы, кто был способен, резко изменив направление, направиться в со-вершенно другую сторону. А ведь именно это Щербаков и собирался предпринять. Его смущало и еще одно обстоятельство. Он ведь прекрасно понимал, что перемещение такой крупной воинской части по глубоким тылам противника, не может быть скрытным. Радио же они слушали каждый день, осознавая, что немцы продвинулись уже очень и очень да-леко. Не прошло и недели войны, как немцы, кое-как оправившись от поражения, нане-сенного 3-й моторизованной группой 6-м мехкорпусом, сумели все таки организовать давление на Вильнюс, а 56-й моторизованный корпус Манштейна, захватил переправы через Даугаву в Даугавпилсе. Вторая танковая группа генерал-оберста Гудериана развива-ла свое наступление стремительно и неостановимо. И рвалась к Минску с западного и юго-западного направления. А Западный фронт генерала Павлова, хотя и не понес тех страшных потерь, какие запланировали ему немцы в самом начале войны, по-прежнему не мог организовать им эффективного сопротивления. Когда Саул Абрамович и многие офи-церы его группы спросили Андрея Андреевича на привале, почему так, он просто ответил:
- Растерялся генерал армии и его начштаба генерал-майор Климовских. Мечутся, не-бось, по частям, докуда способны доехать, все больше и больше запутываясь и теряя управление еще имеющимися у них войсками. Реагируют на все чисто симптоматически!
- Это как?
- Это когда реагируют на основные симптомы болезни, не стараясь понять и устра-нить, подавляя, ее причины. Заткнули какую-нибудь дырочку и радуются: «Ф-фу ты! За-ткнули!», даже и не понимая, что за это время изменивший направления удара Гудериан и фон Бок, наделали им сразу несколько иных! Понимаете?
Кивают головами офицеры, спрашивая своего командира:
- А вы, товарищ комбриг, что бы на его месте делали?
- Я бы, в первые же дни войны занял бы линию обороны по старой границы своими резервными и отходящими войсками. И принялся бы скрытно накапливать мобильные ре-зервы под ее защитой. Встретил бы на ней и Гудериана и фон Бока, отражая контратака-ми, все их намечающиеся отходы. И, перво-наперво остановил бы их. И все перемещения только ночью, скрытно. Раз уже умудрились подставить всю свою авиацию под уничто-жение, в первый же день войны, так и надо это хотя бы учитывать, не подставляя свои войска под бессмысленный расстрел с воздуха. И копил бы резервы для настоящего контрудара, решающего! Так товарищи и только так!
И офицеры, видевшие на пленере, как умеет реагировать на угрозы их комбриг, ки-вали головами, соглашаясь с ним вполне. Они, повоевавшие почти неделю войны, уже су-мели многое в ней понять и оценить, отдавая должное своему командованию, трезво и точно предвидевшему именно такое начало войны. Но им-то себя упрекнуть, слава Богу, было не в чем. Да, они не стали действовать по глупому плану прикрытия границы, какой отдавал немцам их корпус безо всякого труда с их стороны. Они предприняли нечто иное, что заметно осложнило обстановку для немцев, не дав им банально окружить наши три общевойсковые армии 4-ю, 10-ю и 3-ю в четырехугольнике Белостока, Бельска, Бреста и Гродно. Сильно потрепанные, но еще живые части этих армий отходили к Минску, ведя нелегкие оборонительные и арьергардные бои. Примерно то же самое происходило и в Прибалтике.
Их сводной группе, численностью в полтысячи человек, надо было чем-то питаться. А это такое количество людей на кого еды просто в подоле не натаскаешься. Не могли их прокормить ни хутора, ни маленькие деревеньки, даже если отдадут им все, сами остава-ясь помирать с голоду. Не было смысла даже и пытаться так снабжаться. Ведь это сразу обратит все население тебе во врага. Да и будешь заниматься только тем, что еще не по-грабленные тобой вески  искать. Ни для чего иного у тебя времени просто не станет. Все оставшееся у них еще от 6-го мехкорпуса они уже приели, как и то немногое, что унесли с хутора Бражисов. Но там, на хуторе, была еще и месть подонку, не терпевшая ни отлага-тельства, ни отмены. Вот и решено было, перебравшись через преграждавшую им дорогу реку Нярис по мосту возле Каунаса, по которому проходило шоссе Вильнюс – Каунас - Мемель, взорвав за собой этот мост. Но предварительно они намеревались отследить про-довольственный обоз 56-го моторизованного корпуса, направляющийся под Даугавпилс и взять его для собственных нужд. Продовольственные обозы на Даугавпилс шли ежеднев-но, поэтому долго поджидать такой возможности, думалось Щербакову, им не придется. Этот крупный город на Даугаве дался корпусу Манштейна очень легко, почти без боя. из-менить этого ни Щербаков, ни его люди не могли. Они могли только помешать его снаб-жению, путем нарушения главной коммуникации моторизованного корпуса. Один раз этот мост они уже разрушали. Не слишком основательно, правда и немцы, затратив меньше суток, снова ввели его в строй. Но охрана его, как показывало наблюдение и разведка, бы-ла незначительна. Мост находился в глубоком тылу Вермахта, стоя на оживленной дороге, к тому же, близ крупного города Литвы, Каунаса, от коего его отделяли какие-то 8 – 10 километров. Да и настоящей войны на их коммуникациях немцы еще не видели ни в Бе-лоруссии, ни на Украине, ни, тем более, в Прибалтике. Поэтому пока еще и не охраняли подобные объекты всерьез. Взрывчатки же у них, после разгрома аэродрома под Расейня-ем оставалось до 300 кг. Двух третей ее хватит, чтобы весьма основательно развалить тот мост. Щербаков понимал сам и объяснил остальным, что после подобной акции немцы, скорее всего, озверев, займутся ими не на шутку, пытаясь уничтожить их столь утомив-шую командование, группу. Это почему-то никого не напугало. Люди чувствовали себя победителями и были готовы продолжать борьбу без большой оглядки на опасность гро-зящую непосредственно им.
Наблюдение за шоссе началось с вечера того же дня. Наблюдающим удалось устано-вить, что вечерний продовольственный обоз 56-го моторизованного корпуса имеет обык-новение останавливаться возле моста, едва переехав его, и, повернув на Даугавпилс, или Дюнабург, как называли его немцы (D;naburg). Одна рота его сводного батальона, пере-правившись через Нярис, километрах в восьми ниже поворота шоссе на Даугавпилс, ата-кует намеченный ими обоз и захватит его. Еще одна рота, переправившись там же, скрыт-но поднимется вдоль шоссе к мосту и атакует его со стороны Каунаса. Оттуда немцы ата-ки уж и совсем не ждут. Тогда, как он сам, переодевшись оберстом, постарается, проехав весь мост, овладеть вместе с разведчиками и Ёжиковым командным пунктом охраны мос-та, а последняя третья рота и сводный взвод разведчиков атакуют мост со стороны Расей-няя. Вечером, незадолго до начала операции, когда обе назначенные действовать на том берегу роты, перебрались через Нярис, сосредоточившись на исходных позициях, Андрей Андреевич и его люди изобразили из себя небольшой подвижный пост немецкой фель-джандармении. Остановив одинокую машину с четырьмя офицерами в ней, они, быстро упокоив офицеров, постарались натянуть их мундиры. Старший из немцев оберст-лейтенант  к несчастью оказался довольно таки щуплым и его мундир полез только Бо-гомолову, в то время, как мундир мордастого оберлейтенанта пришелся почти впору и са-мому Щербакову, раздобрел он все же к своим пятидесяти двум годам, где его юношеская гибкость и стать. Но пришлось в темпе менять погоны на плечах. А то, что мундир на нем не штабофицерский и оберофицерский , немцы на мосту вряд ли рассмотрят так вот сра-зу. Тем более на офицере, сидящим в машине. А много времени им и не потребуется. Сме-нить погоны, закрепив их на живую нитку, было делом нескольких минут. И сделали все это, уже перемещаясь в машине к мосту. С последнего своего поста почти перед мостом, через какой они проезжали уже в начинающихся сумерках, отдали радиоприказ на атаку продуктового обоза и моста со стороны Шауляя. А сами проехали на мост. Въездной ка-раул из трех сролдат охранной дивизии, приветствуя штабофицера и других офицеров, взял под козырек и их «Фольксваген» безо всяких помех докатился до небольшой застек-ленной будки, где сидел начальник охраны моста, лейтенант Вермахта. В это время нача-лась атака моста от Каунаса и несколькими расчетливыми выстрелами и очередями пере-били охрану со стороны Расейняя, а от Каунаса показалась атакующая рота, открывшая с ходу огонь по охране моста на этой стороне. Поспешили и комбриг с Ёжиковым и Земцо-вым. Войдя в помещение для офицеров, они обнаружили там, кроме лейтенанта, унтеро-фицера и оберсолдата-радиста. Выстрелы в упор разнесли головы солдатам и свалили с ног лейтенанта. А атакующие роты, быстро покончив с охраной моста, ворвались на него. Два немца из охранных частей, пребывавших примерно на центре длинного моста, заме-тались, так и не успев сделать ни единого выстрела. Подумав, может им отдавался какой-нибудь приказ, Щербаков, уже снимая трещавший на нем по швам мундир, приказал тем немцам сложить оружие, поднять руки и идти к нему.
Как ни странно, немцев не охватил ступор. Они немедленно положили винтовки на асфальт и направились к Щербакову и тоже сбросившим уже поганые немецкие мундиры Ёжикову и Земскову. Они их затолкали в помещение, где валялись их убитые командиры и камерады подошедших к ним солдат и немедленно начали допрос. Оказалось, что до 5-ти утра движения по мосту не ожидалось совсем, и никаких иных приказаний не было. Щербаков кивнул и зашедшие немцам со спины Ёжиков и Земсков, всадили им немецкие же тесаки под левые лопатки. Каждому. После короткого хрипа и прощального дергания ногами, оба тела, обратившись в трупы, застыли на залитом кровью полу помещения. А бывшие «офицеры доблестного Вермахта», поспешили переодеваться, прислушиваясь к отзвукам боя у колонны с продовольствием. Внезапно, натужно ревя мотором, оттуда, из поворота на Даугавпилс, выскочил тяжелогруженый трехосный грузовик Magirus, направ-ляясь к мосту. Увидев в его кабине немца, Андрей Андреевич спокойно прицелился из своего маузера. Дважды грохотнул выстрел и грузовик, не доехав метров 120-ти до моста, свернул на обочину и ткнувшись бампером и мотором в кювет, еще немного порычав дви-гателем, смолк, угомонившись. Ну, все, наверное! Быстрый Земсков, запрыгнув в кузов и повозившись там, крикнул:
-  Дневные рационы Вермахта! Датские мясные консервы и консервированное моло-ко!
Павел Гаврилович никогда не позиционировал себя, как знаток немецкого, но и его невеликого знания языка оказалось достаточно, дабы разобраться в этикетках. Отрядив по полста человек в засады со стороны Каунаса и Расейняя, Щербаков приказал еще полу-сотне минировать опоры моста и само, недавно только чиненное полотно. Остальные же принялись спешно разгружать 6-ти тонный Magirus. Даже его одного им хватило бы на пару недель. Он же там был не один такой. Их была целая дюжина и еще какие-то грузо-вики. К середине ночи, заминировав мост и грузовик, они сняли прикрывающие засады и, спешно раздав рационы с консервами по рукам, приказали им строем перемещаться за по-ворот, откуда уже выползали остальные грузовики обоза снабжения. Снова сев в офицер-ский вездезход Volkswagen, они принялись дожидаться утра, зная, что там, в колонне, идет раздача продовольствия и амуниции.
Утро началось с того, что на мост стала восползать самая первая колонна снабжения, направлявшаяся, скорее всего все туда же к Даугавпилсу. Трупы немецких солдат к тому времени уже всю ночь полоскались в реке. Но это никого не обеспокоило. Немцы не обра-тили никакого внеимания на отсутствие охраны моста. И тяжелые грузовики, а также шесть тягачей с тяжелыми орудиями медленно и уверенно выползли на длинный мост. Потирая руки в ожидании богатого жертвоприношения богу войны, Щербаков крутнув магнето, повернул рукоятку взрывной машины. Саперная техника не подвела, внизу мощ-но рвануло, мины заложили поближе к основаниям опор. И более чем двух с половиной километровое полотно моста, начало медленно, но неудержимо оседать вниз, поднимая огромные столбы бетонной пыли. Было видно, как на той стороне реки, немедленно оста-новились колонны, а люди суетились у среза обрушенного моста, нечто крича и размахи-вая руками. Впрочем, за многими взрывами, доносящимися снизу от реки, это видно рва-лись боеприпасы, так и не доехавшие до 56-го моторизованного корпуса, этих криков ра-зобрать не было никакой возможности. Да и цели-то такой ни у кого как-то не было!
Volkswagen Щербакова развернулся, и направился к своим. Делать здесь им было нечего. Их ждал нахальный марш на грузовиках до самого Жежмаряя оставленного ими не так и давно. А потом и еще километров 30 – 40 по шоссе. Не доезжая Вильнюса, они спешатся и, уничтожив грузовики, отправятся в свой пеший путь по лесам. Комбриг по-нимал, что вряд ли немцы оставят безнаказанным подобный эпизод как подрыв моста че-рез Нярис, но, не зная их истинных возможностей, он не брался предположить во что им все это может вылиться?
Время расставаться с возможностью перемещения в автотранспорте, пришло уже к обеду. Загромоздив грузовиками шоссе и старательно их поджигая, его воинство быстро удалилось в леса у Вильнюса. Сделав за остаток дня и всю ночь более 35 километров, они остановились на дневку, только к рассвету. И вскоре обнаружили, что над лесами настоя-тельно кружит их старый знакомец «Рама», выискивая, куда успели спрятаться эти неуго-монные русские из все того же 6-го мехкорпуса, ставшего для немцев поистине роковым.
Сдача за успех пришла раньше, чем ожидали многие, но не Щербаков. Он-то пре-красно понимал, что на сей раз немцы окажутся даже чересчур оперативны и настойчивы. Части двух немецких охранных дивизий начали поиск его группы во всех лесах, юго-восточнее Вильнюса, правильно определив основное направление их движения. Да и не рассчитывал он на иное, правильно оценивая возможности Вермахта. Для его сводного батальона наступили сумасшедшие деньки. Хорошо еще, что немцы совсем не готовы бы-ли воевать ночью. Все, что им требовалось в этой войне, они успевали обычно за день. Ночью же мирно почивали, загородившись своими постами и караулами. Они же, наобо-рот, практически избегая маневрировать днем, из-за висящих у них над головами немец-ких разведчиков «Рам», свои основные переходы вершили по ночам. А большая часть бо-ев с немцами, начиналось либо утром, либо под вечер. Если утром – значит, была допу-щена ошибка при перемещении. Тогда непрерывный бой длился практически весь день. Причем немцы постоянно наращивали свои силы. Подтягивали артиллерию и даже, пару раз, вызывали авиацию. И в эти минуты авианалета познал Андрей Андреевич насколько же это страшно и как влияет на психику солдата. Нет, слышал он об этом не единожды, слыхал и от теоретиков воздушной войны, и от тех, кто под такими ударами побывал. Но вот чтобы так вот, самому вжиматься в матушку-землю, словно прося ее: «Защити!», что-бы ждать беззащитною удара горячего осколка, или падения тяжелой бомбы прямым по-паданием в твое тело. Когда нагретый за счет трения о холодный воздух, литой чугун, разрывает твою живую и трепещущую в страстном желании сохранить жизнь, плоть а по-том, страшная мощь детонирующей взрывчатки, разносит ее на молекулы и атомы, да что там молекулы и атомы, она дробит целые ядра на протоны и нейтроны, осуществляя их деления, правда, не навязывая природе цепную реакцию. И его организм, откуда-то это разузнав, вот и утверждай после этого, что нет у человека связи с Космосом, или, скажем, Астралом! – активно вжимается в землю, без участия в этом твоего собственного мозга, обуянный лишь единой целью – уцелеть! И помнит облегчение, пришедшее к ним сразу после того, как самолеты ушли, улетели. Хотелось петь и плясать, смеяться, кружиться в хороводе. А немцы, снова принявшиеся наступать, сразу показались какими-то совсем не страшными и неопасными, после только что пережитого ужаса. И только плотнее прики-пает к плечу приклад «дегтяря» или СВТ, четче и еще более хищно высматривает глаз свою цель через оптику четырехкратного прицела для снайперского варианта отечествен-ной трехлинейки. И не потели руки на рукоятках станкового «Максима» и немецких MG. Огонь их сводного батальона, сумевшего занять оборонительные позиции и приготовив-шегося встретить врага оттуда, бывал страшен. И спихнуть их с этих позиций, немцы, не-сколько раз попробовав, как-то не решались. Уж больно дорого им это обходилось каж-дый раз. И приходилось, либо дожидаться прибытия артиллерийского корректировщика и развертывания своей артиллерии, либо снова вызывать свою авиацию. А авиация, у кото-рой хватало целей и на фронте, была вечно нарасхват и заявки охранных войск исполняла в самую последнюю очередь. Причем, с весьма очевидной неохотой. Вот и получал их сводный батальон дорогое время, зачастую оказывавшееся достаточным, чтобы успеть убраться со ставшего для них чрезвычайно горячим места, унося свои головы от давно за-служенной ими кары со стороны гитлеровских вояк. К сожалению это у них не получа-лось совсем без потерь. Потери они несли тяжкие, особенно тогда, когда прижатые к бо-лоту, шоссе, или другому неудобному месту, вынуждены бывали переходить в атаку, про-рываться и уходить, имея на плечах своих озверевшего от собственной крови противника. Такой подвижный образ жизни изматывал их всех, особенно плачевно сказываясь на со-стоянии их раненых, мерших один за другим. Но их группа продолжала сражаться, нанося немцам урон гораздо более тяжелый, чем тот, что несли они сами. И каждый красноарме-ец их группы знал, что даже если немцам сейчас вдруг удастся неожиданно забрать его жизнь – она давно уже и сполна оплаченая их погаными жизнями, отдана окажется не на-прасно. Щербаков и сам действовал так и всех своих командиров, вплоть до командиров малых групп из двух – трех человек, всегда наставлял, что смысл в удержании какого ли-бо рубежа имеется или тогда, когда это требуется для выигрыша времени, необходимого другим, или пока им удается наносить врагу больший урон, чем они несут сами! Все ос-тальное – от лукавого! Так он и действовал сам. Не единожды раз во время их плотного преследования им доводилось оставлять небольшие числом арьергардные заслоны, своей доблестной стойкостью выигрывавших время для обеспечения отхода остальной группы. В этих заслонах оставались, как правило, их раненые, понимая, что им не перенести той жизни какую вела их группа, неотвязно преследуемая гитлеровцами. Тем более, что ока-зались они в прифронтовой зоне, где войск и без охранных частей было предостаточно. Ведь если ТАМ, помнил Константинович, немцы взяли Вильнюс к 24 июня, после корот-кого и не слишком упорного сопротивления наших войск, поскольку вырвались к нему танки 57 моторизованного корпуса из 3-й танковой группы генерала-оберста Германа Го-та, то ЗДЕСЬ, еще и 27 июня в городе шли бои. Солдаты их 6-го армейского корпуса, не слишком обильно поддержанные танками, с трудом выкуривали упорную русскую пехоту из их траншей, невзирая даже на свой огромный опыт, приобретенный в Польше, Фран-ции, Греции и Югославии. Нашла, знаете ли, коса на камень. И будь наше армейское ру-ководство инициативнее и смелее, продвигаться бы здесь немцам вряд ли бы довелось со-всем. Солдаты 5-го армейского корпуса, преодолевая упорное и неослабевающее сопро-тивление уже опомнившихся советских войск, давили на Ошмяны. И если бы не подав-ляющее господство немцев в воздухе и не дурацкие распоряжения окружного командова-ния, еще в мирное время умудрившегося стянуть почти всю артиллерию наших стрелко-вых соединений на полигоны, запланировав для них учебу и стрельбы, и этого продвиже-ния немцам было бы не видать.
Вообще-то учить артиллеристов стрелять время от времени следует, иначе стрелять они разучатся. Но и это следует делать с умом, не понижая боеспособность своих частей и соединений. А то ведь артиллерию собрали, выстроили, как на парад – летите гитлеров-ские коршуны, бомбите! А те не гордые! И прилетели и разбомбили, лишив нашу пехоту и этой поддержки, оставив ее, недовооруженную, перед лицом вооруженного до самых зу-бов, обученного, набравшегося опыта современной войны и поддержанного всем, чем только можно, противника. Вот они и отступали, уступая. Правда, Щербаков чувствовал несказанное моральное удовлетворение, когда из радиопередач немецких, советских и британских источников, осознавал, что наступление немцев на севере и в центре огромно-го германско-советского фронта, заметно замедлилось, что он не без достаточных основа-ний приписывал своей скромной деятельности на месте начальника штаба 6-го механизи-рованного корпуса. Как и то, что ТАМ Минск был взят танкистами Гота уже к 30 июня, ровно через неделю после начала войны, а Вильнюс – 24 июня, на третий день после на-чала войны, а ЗДЕСЬ, 30 июня они всего лишь дрались за постепенно разрушаемый в упорстве уничтожительной и разрушительной уличной борьбы Вильнюс. Там им проти-вились бойцы 3-й армии. Да, немцы, используя преимущества своей тактической и опера-тивно тактической подготовки пока рвались вперед, а наши отступали. Отступали да! Но не расступались же, сдаваясь в плен сотнями тысяч. Да и до Минска немцы не дошли еще добрую половину пути от госграницы, поскольку под Барановичами танковая группа Гу-дериана, встретив отчаянное сопротивление отступающей 10-й армии на подготовленных позициях, вынуждена была остановиться. И лишь найдя обход, сумела продолжить свой путь на Минск. А ведь ТАМ все три наши армии Западного фронта угодили в котел на-много западнее Минска и столица Белоруссии встретила гитлеровцев, будучи крайне сла-бо защищенной. А ведь там на Минск уже в самом конце первой недели войны, навалился, прорвавшись у Молодечно, Герман Гот со своими танкистами. ЗДЕСЬ ему явно оказалось не до Минска! И это уж точно заслуга Андрея Щербакова и его соратников, прежде всего, конечно, героически погибшего, Михаила Георгиевича Хацкилевича. Ведь иначе войскам 10-й и 3-й армии пришлось бы вслед за бойцами 4-й сдаваться в плен гитлеровцам, насе-ляя собой их спешно создаваемые лагеря для военнопленных. Он на своей шкуре убедил-ся в том, насколько же не правы дерьмократы ТАМ, валя всю и абсолютно все ответст-венность за сплошные и беспрерывные поражения начального периода войны на Сталина и его ближайшее окружение. Те повинны, слов нет, причем, так повинны, что просто рас-стрелять их было бы мало. За такие вины люди должны умирать в жутких муках, скажем, на колу, или вывариваемые живьем в масле. Да много чего в этом роде придумало для та-ких вот кадров за свою, отнюдь не гуманную историю, благодарное человечество. Нет, не только та верховная коммунистическо-большевистская накипь была повинна в этих жут-ких поражениях, поставивших великую страну на самую грань поражения и потребовав-ших нескончаемых кровавых жертв, для избавления от этого кошмара. Он сам и его со-ратники показали, что если бы командование даже не самого высшего, а армейского кор-пусного, дивизионного и полкового звена задалось целью как следует учить своих бойцов и всерьез думать головой, прежде, чем их использовать – расклад мог бы получиться принципиально иной. Конечно, для этого надо было позабыть про печальной памяти ре-прессии в армии тридцатых годов, устроенных камарильей Сталина и им самим. А это, уверяю вас, для выживших было совсем и совсем непросто. Ведь и выживали-то как раз те, кто нигде и никогда не высовывался, все делал от и до, полностью и беспрекословно повиновался политической линии партии, даже если она и представлялась ему дурацкой. Людишки, напрочь лишенные инициативы и честолюбия. Именно они всегда и всюду становятся вторым эшелоном для слишком инициативных, тех кто переполняет собой мя-сорубки, трудолюбиво вкалывающие по переработке эшелонов первых.
Однако не было у комбрига в эти дни свободного времени подумать глобально, со-всем не было. Ему следовало изощрять свой недюжинный мозг, придумывая все новые и новые приемы борьбы, дабы увести из лап кровожадных тевтонов вверившийся ему свод-ный батальон. Впрочем, не было уже давно никакого батальона! Истаял он давно в стре-мительных схватках на просеках, где их пытались подстеречь немцы и на многочислен-ных переходых и в отчаянных, вплоть до штыков, контратаках. Едва полноценные две ро-ты оставалось под началом комбрига. И те в давно уже поистрепавшемся, а поди ты его созхрани в целости при такой-то житухе! – обмундировании, в прохудившихся, просящих пожрать, сапогах. С истершимися знаками различия в петлицах и на рукавах. И если ку-бики, треугольники и ромбики в петлицах, с их эмалью, нанесенной на металлическую основу, еще просматривались с близкого расстояния, то все эти галунные шевроны и звез-ды политсостава на рукавах, уже не просматривались даже по невыцветшим отпечаткам. Солнце жарило на совесть и все не выцветшее, выцветало мигом, сравниваясь оттенком с остальным обмундированием. Бригадный комиссар Эйтингтон, полагая, что уж кому-кому, а политработникам свои звезды на рукавах следует вернуть, но после гибели одного младшего политрука нарвался на серьезный втык от комбрига и смирился. И не то, чтобы комбриг пылал какой-то особой любовью именно к политработникам! Вовсе нет! Просто в сложившейся обстановке был дорог каждый ствол и каждый штык, а им доводилось по-рой и штыковыми контратаками побаловать немчуру! И каждая пара рук обещала, вслед-ствие своего большого опыта, хотя бы один-единственный меткий выстрел по ни. А на самом деле делала совсем не один и вовсе не единственный. А более всего это казалось Андрею Андреевичу глупым по настоящему. Посудите сами, на такой огромной войне, где каждый день гибнут многие и многие, терять людей еще и просто из-за дури. Это уже не расточительство даже – преступное мотовство человеческих жизней. А ведь бригадный комиссар собирался требовать от своих политработников, чтобы они трудились подобрать оторвавшуюся звезду, или шеврон с рукава. Недолго, скажете? Соглашусь – и точно, не-долго! Вот только в боевой обстановке бывает, что и доля секунды промедления жизни стоит! А то так и не одной! Эйтингтон уже довольно побегал по лесам, ежедневно участ-вуя в стычках с немцами и отнюдь их не сторонясь. Давно он уже позабыл про свой смеш-ной наган, таская на поясном ремне кобуру с люггером. А на плече его стал привычным немецкий МР-36/40, словно он всегда с ним так и ходил, не снимая. Да и сам Щербаков уже не так часто смазывал свой маузер, поскольку редко его теперь употреблял. Он при-страстился к тому же к МР-36/40. И вообще весь его отряд был вооружен в основном ав-томатическим, или на крайний случай, полуавтоматическом, или как о нем еще говорят, самозарядным , оружием. Пистолеты, имевшиеся практически у каждого бойца, порой, так и в ассортименте, СВТ, пистолеты пулеметы, большей частью немецкие МР-36/40. Ибо искать 7.62 мм пистолетные патроны для советского ППД ни у кого не было ни вре-мени, ни возможности. Да и нужды, собственно, тоже. Проще было его выбросить, подоб-рав на убитом немце, его МР-36/40, да прихватить заодно и его запасные магазины. Были, правда, и у них дефекты, например, слишком слабая пружина в магазине, из-за чего слу-чались порой отказы. Неприятно разумеется, а порой – фатально! Только оказывали себя такие незадачи совсем нечасто, нарицательными не став. А профилактика против них бы-ла – запасные магазины не стоило хранить в снаряженном состоянии более двух суток. Потом их следовало разрядить и дать пружине распрямившись «отдохнуть». И тогда отка-зы более совсем не случались. Зато ж и набивать их магазины патронами была куда про-ще, чем даже наши рожковые, не говоря про круглые, дисковые. Очень много было в их группе пулеметов. Практически на каждые пять человек. Пулеметы у них тоже были в ос-новном немецкие MG-34. Безотказные, как швейная машинка «Зингер»! И с такой же ско-ростью стрелявшие.
Снабжение боеприпасами автоматического оружия их группы, пулеметов и пистоле-тов пулеметов, в обиходе автоматов , взял на себя Вермахт. Винтовочный маузеровский патрон, будучи калибром в 7.92 мм, против 7.62 у нас, для СВТ и трехлинеек не годился. Благо они изначально имели при себе недурной запасец таких патронов, оставляя немец-кие для их же и пулеметов, давно расставшись со своими «дегтярями. Ибо, стреляя отече-ственными патронами, они бы быстро пожрали все их запасы, а восстанавливать их могло оказаться делом непосильным. Тогда как даже самое лучшее оружие, оставшись без па-тронов, превращается в банальную дубину, не более того! Гранаты у них тоже давным-давно были только немецкие, свои они уже поизвели по тем самым немцам, кто и поде-лился с ними гранатами.
Правда, наших оборонительно-наступательных РГД -33 с их съемным дополнитель-ным осколочным кожухом, какими мотострелки и танкисты обучались действовать еще в мирное время, немецкие Stielhandgranate 15/24, на длинной деревянной рукоятке, заменить совсем и полностью не смогли. Красноармейцев не всегда устраивало то, что с ними до-водилось подолгу возиться, да и задержка подрыва была чересчур велика, аж 8 секунд. Несколько лучше были их цельнометаллические Handgranate-34 моментального ударного типа, простые в обращении и чрезвычайно компактные. Но эти гранаты наступательного действия и у самих немцев бывали редкостью. Приходилось привыкать орудовать тем, что имелось в наличии.
Немцы же из охранных частей, осатанев от сопротивлении и постоянного выскаль-зывания русских из их удушающих объятий, все стремились их прижать к своим боевым частям. И совместными усилиями покончить с этой занозой, ставшей им столь несносной. Но комбриг и его люди находили возможности выскользнуть из этих сжимающихся тис-ков и всякий раз уйти. При этом Щербаков вполне осознанно снова стремился ускольз-нуть из полосы группы армий «Север», где им слишком много уделяли внимания в полосу ответственности группы армий «Центр». Он и сам неплохой штабист, прекрасно понимал, что переход этой разграничительной линии снимет с них массу их постоянных хлопот и избавит от ставшего уже невыносимым преследования. Ведь немецкие офицеры, плани-рующие действия против них, как только они ускользнут из полосы ответственности груп-пы армий «Север» сменятся. И сменятся части их преследующие. Он совершенно отчет-ливо понимал, что, скорее всего, это даст им перерыв в боевой деятельности, позволив уже просто выжить.
Какое счастье, что, разгромив тот продовольственный обоз 56 моторизованного кор-пуса, они запасли по дюжине дневных рационом и большое количество мясных, рыбных и молочных консерв, с полуфабрикатами на каждого своего бойца. Им хотя бы не приходи-лось теперь заботиться о добывании продовольствия, что стало бы для их тающей в не-прерывных боях и переходах, группы комбрига, действительным и постоянно действую-щим кошмаром. Ведь и без того, их группа сократилась до полусотни с небольшим бой-цов, уже не представляя собой серьезной боевой силы. Взяв в начале июля Вильнюс, нем-цы сумели пройти вперед, что позволило их группе, скользнув южнее оторваться, нако-нец, от уничтожающего преследования. Скрытно перейдя через целую серию малых рек, притоков Немана и притоков притоков, они, наконец, сумели проскочить к Шальчинин-каю и вскоре оказались в Белоруссии, практически в тех местах, откуда и начинали всего-то полторы недели назад свой, казавшийся им столь далеким уже, поход. При этом их ждала очень нелегкая утрата. Последний раз, отрываясь от немцев они, как это бывало обычно оставили небольшой заслон на пути своего отхода. В заслоне остались двое ране-ных, не способных быстро передвигаться. Остались без приказа, своей волей. Но одним из них был их бессменный комиссар бригадный комиссар и замполит 6-го механизированно-го корпуса Саул Абрамович Эйтингтон, раненый пулеметной очередью сразу в обе ноги. И бойцы, и Андрей Андреевич отговаривали бригадного комиссара, рассчитывая унести его на руках, но Саул Абрамович оказался непреклонным, сказав:
- Товарищи, вспомните, сколько наших товарищей уже оставалось в таких заслонах. Я тогда, способный идти, молча принимал их жертву, уходя, чтобы сражаться немцами дальше и мстить им, в том числе, и за тех, кто остался в заслоне. Я понимал, что так надо, вы понимали и они все тоже понимали! Но сейчас уже я оказался в их положении, неспо-собным идти. Неужели вы думаете, что моя совесть позволила бы мне жить, зная, что не-обходимость нести меня сильно задерживает тех, кто еще может уйти? Нет, товарищи! Просто пришла пора мне самому приносить эту жертву и, как вы видите, руки у меня не дрожат. Оставьте лучше хотя бы одну гранату! И уходите быстрее! Уходите, мы слишком долго говорим!
И они ушли, слыша сзади как гремит очередями немецкий MG, временами переби-ваемый звонкими хлопками СВТ другого бойца заслона. Очереди становились все короче, а хлопки винтовочных выстрелов все реже. Наконец, последний взрыв гранаты и все. Больше никаких звуков оттуда не было. Заслон исполнил свою задачу, дав уйти тем, кто мог еще уйти. А цена? А что цена? Она ведь и всегда была такой же! Чьи-то жизни, един-ственные и неповторимые! Уникальные! В ту ночь Щербаков так и не смог заснуть…
 
ИГРЫ СО ВРЕМЕНЕМ

В ЛЕСАХ БЕЛОРУССИИ

БЛИЗ ПОЛОЦКА, июль – август 1941.
Комбриг Андрей Андреевич Щербаков, Василий Ёжиков, Павел Земсков и Костя Лавринович чинно сидели в глухой избушке лесника, попивая чай. Сахар к чаю поставля-ли гости, а вода в самоваре, мед в блюдцах, свежайшая румяная выпечка и сам чай, как оно и полагается, были хозяйскими. Любил так-то вот Андрей Андреевич, посидеть в ти-ши, прихлебывая сладенький чаек, закусывая свежей выпечкой, неспешно поговорить с мудрейшим человеком в мире, егерем Петровичем. А если учесть еще и то, что чаек пили, прикончив четверть егерского самогона, так тогда и вообще хорошо.
Еще после завершения в Освободительном походе 1939 года польских времен, Пет-рович, все осознав, забрался подальше в леса. Жил лесом и с леса, благо они в Белоруссии были немеряны и мало кем хорошо знаемы. И не высовывался и даже голос, бывало, ме-сяцами не подавал. А и зачем ему? Все, что нужно для жизни предоставлял лес. А то чего не изготовить самому, можно купить, оборотисто продав его дары. Немногие, собственно, и знали-то, что живет в пуще семья Петровича, он, баба его, Петровичиха, две дочки и два сына. Тоже все лесовики, хотя дети были на весь учебный год отсылаемы на Украину к родному брату Петровичихи, от имени коего они и учились. А на лето, сломя голову не-слись домой в пущу, где не каждый лось их найдет и не каждый волк даже по нюху сво-ему феноменальному сыщет. А вот, пришла война, и приспело время брату Петровичихи, угрюмому и неразговорчивому колхозному счетоводу, самому начать вести все больше лесную жизнь, как и Петровичу. И тому и тому война была без надобности! Кто там вою-ет, где, зачем? Им было бы и все равно, собственно. Вот только знали они, мужицким нут-ром своим чуя, что немец, сев на их земли, сам с них уже никогда не уйдет, и им жить на земле и кормиться с нее тоже не даст.
А потому, при всей отстраненности от войны, Петрович, встретив в чащах своей пу-щи, людей, прорвавшегося в белорусские леса Щербакова, в помощи им не отказал. Под-лечил их немногих раненых, большая их часть померла, не снеся долгого преследования. Помог найти места под базу группы и запасные ее хованки. Показал быстрые выходы на окружающие огромный массив пущи, коммуникации. Поверив принципу Щербакова, за-имствованного тем у волка: «Где живу – там не гажу!», приспособился продавать тем овощи и дары леса. Ну, и знахарствовал, конечно же, вовсю.
Первое время, только-только выскочив из той загоновой охоты и преследования, учиненного им немцами на юге Литвы, Щербаков дал людям хорошенько отдохнуть, неся лишь сторожевую функцию при их общем лагере и обустраивая себе жилье. Не времен-ное, а постоянное. Так и возникла в пуще деревня из полуземлянок с дощатым полом. до-сок напилили запустив, после капитального ремонта маленькую лесопилку на подворье Петровича. Было в той части пущи сухо, отрыли мужики колодец, найдя водяную жилу лозоходством , по старинке. Нашлись, как ни странно, и такие умельцы в его группе. Прикрыта их лесная весь, обходившаяся покамест без баб, несколькими стационарными постами и парой – тройкой постов подвижных.
Последние дни преследования задались для них особенно ужасными. И организмы людей потребовали отдыха, причем, практически все. Да и сориентироваться им требова-лось в обстановке, прежде чем предпринимать что-нибудь дальше. Понять, что твориться на фронте и вне его, по обе стороны от тонкой линии противоборства двух огромных сил. Радио у них было и батареи к нему тоже имелись пока в полном достатке. А вот связь со своими закончилась в последние дни июня, когда их родная 10-я армия поменяла все свои шифры и коды, как это и положено по всем штатным инструкциям особого отдела. Но они-то шифров этих исходно не имели! Как, впрочем, и особого отдела, с уполномочен-ным компетентными органами особистом. Был у них в корпусе и такой зверь, лейтенант госбезопасности Сёмин, при паре – тройке сержантов госбезопасности, да не сдюжил их долгого и тяжкого пути. Как-то тихо и незаметно исчез мужик, еще по пути к Белоруссии, словно в воду канул. А, может, и вправду канул? Переправ ведь у них во время преследо-вания было немеряно и люди, нет-нет, а и пропадали на них.
Все это, конечно так, но из связи со своими, пусть и не дававшей им ничего матери-ального, они оказались немедленно выброшенными. А так, ловить Совинформбюро, свод-ки Вермахта и британской ВВС проблем не было. Тем более что сам Андрей Андреевич вполне свободно ведал немецкий, а через переданную ему память Константиновича, и английский. Может, менее пристойно, но для общения и получения информации по радио вполне достаточно. На своей большой обзорной карте, постелив ею картографический стол в своей полуземлянке и штабе одновременно, Андрей Андреевич регулярно и после-довательно наносил ставшие ему известными изменения в оперативно-тактической и стратегической обстановке.
И приходил к выводу, что хотя их контрудар второго дня войны хоть и облегчил, причем, намного положение советских войск, кардинально обстановку на всем огромном советско-германском фронте он не изменил. Да и не мог он этого сделать в принципе! Что значит удар одного мехкорпуса, пусть и такого мощного, каким оказался их полностью укомплектованный техникой 6-й, в бесконечной огромности той величайшей битвы, в ка-кой сошлись две самые крупные силы старого континента коммунизм и нацизм. Тем бо-лее, что нацизм, наступив на больную мозоль русского народа, сумел возбудил его нена-висть к себе. И бессмысленным стал коммунизм и все его шаманствующие заклинания. Великий русский народ явственно начинал понимать, что дело идет о его жизни и смерти. И, поскольку великие народы умирать тихонько, как, например, народишки малые, худо-сочные и слабосильные, категорически не способны, поднялся во весь свой исполинский рост, собирая все силы для предстоящей борьбы. И если бы не тупость советского руково-дства, не его политическая заостренность и не полная военная некомпетентность оного, исход этой воистину титанической борьбы был бы, наверное, уже решен.
В чем эта глупость явила себя? А в маниакальной верности дурацкой идее войны «малой кровью, мощным ударом и на чужой территории». Ведь именно в попытке реани-мировать эту, уже, казалось бы, почившую в Бозе еще после Зимней войны , маниакаль-ную идею, и организовывался знаменитый контрудар под Бродами – Дубно - Луцком. Пять механизированных корпусов, пусть и не укомплектованных броне- и автотехникой, плохо снабженные горючим, часто без предварительного сосредоточения, по-раздельности, попытались атаковать 1-ю танковую группу генерала-оберста Клейста в ма-ло согласованных разных направлениях. Действовали, в общем, словно пьяный человек растопыренными пальцами, вместо того, чтобы бить кулаком. Все перемещения корпусов страдали полнейшей неорганизованностью, отсутствием предварительной разведки и хотя бы какой-то надежной информации о противнике. И, разумеется, не имели никакого при-крытия с воздуха.
Именно поэтому, а еще по причине совершенного отсутствия базовой подготовки у советских танкистов, германские танкисты из 1- танковой группы генерала-оберста Клей-ста, не потеряв и трех сотен танков, сумели перемолоть почти 2.5 тыс. наших танков, ос-тавив Юго-западный фронт генерала Кирпоноса практически совсем без этих полезных при наличии умения ими пользоваться, боевых машин. Да, немцы вынужденно сделали после того печальной памяти контрнаступления тактическую паузу. Вынужденные пере-группировать свои войска, пополнив их и дополнительно снабдив техникой и живой си-лой. Но идти завоевывать советские земли далее, вследствие этой битвы, им более уже никто не мешал. Нечем просто было, все мобильные силы юго-западного фронта пригово-рили именно там, у Луцка и Бродов. Они и шли, тесня войска юго-западного фронта к Днепру и Киеву. И только 5-я армия, генерала-майора Потапова, все еще удерживала свои позиции южнее припятьских болот, а у Черного моря румыны и немцы окружив Одессу, заставив снабжать ее всем необходимым только по морю, за нее и запнулись.
И в той же Белоруссии, ядрен батон! Исходные планы немцев окружить и уничто-жить основную массу войск трех наших армий ЗапОВО, 4-й, 10-й и 3-й, были разрушены блестящим ударом 6-го механизированного корпуса по подвижным соединениям 3-й тан-ковой группы. У наших войск, избежавших окружения и уничтожения в белостокском котле, появилась возможность отходить на новые рубежи организовывая там сопротивле-ние. Да и уцелевшая 2-я танковая группа Гудериана рвалась к Минску намного осмотри-тельнее, чем ТАМ, где белостокский котел имелся и определял собой обстановку первого периода войны, последовавшего сразу вслед за приграничнымс сражением. Однако, рас-терявшееся и дезориентированное, сплошь и рядом утратившее связь с войсками, коман-дование Западного фронта организовать им качественное и толковое сопротивление так и не сумело. Нужен был волевой переход к стратегической оброне, а на это у Павлова не хватало ни характера, ни знаний! Лишенный возможности действовать по прежним пла-нам, Гудериан рвался вперед, взяв Минск и продвинувшись вглубь Белоруссии, оккупируя уже ее восточную часть. Но, судя по всему, отсутствие белостокского котла позволило не-сколько притормозить наступление гитлеровского воинства, хотя остановить его совсем, сильно ослабленные советские армии не могли. Они отступали, постоянно сдерживая вра-га арьергардными сражениями, и несли огромные потери сами. Гудериан, лишенный воз-можности использовать любимый метод взятия противников клещи во фронтовом мас-штабе, регулярно применял их в менее солидных размерах, армейских и корпусных. И по-лучалось у него это чаще всего вполне удачно. Сказывалось то, что корпусами и дивизия-ми у нас чаще всего командовали люди еще не доросшие по возрасту своему для командо-вания батальоном. А с полками и батальонами едва ли не Ваньки-взводные управлялись.
И вовсе дело не в том, что расстреляны были все эти Тухачевские, Якиры, Егоровы, Блюхеры, Гамарники и прочая краснопузая сволочь, так и не понявшая азов военной нау-ки, хотя и нацепившая на свои френчи высшие знаки различия своей страны. Тьфу на них! Учитывая, как они воевали в Гражданскую войну, гоня целые полки и даже дивизии на убой, при прискорбной необходимости взять ротный оборонительный узел белых, дел бы в эту войну они натворили бы, надо полагать, немалых! Жаль тех многих комбригов, ком-дивов, комкоров и командармов, всего лишь с ромбами в петлицах, без великоначальст-венных маршальских звезд, в том числе и шейных . Вот они бы для этой войны, надо полагать, оказались бы совсем нелишними. Но не было их. Те, кто был еще жив, наполня-ли собой лагеря ГУЛАГА, большую же часть, опасаясь, расстреляли сразу, немедленно после ареста. Часто и без суда, лишь проведя через постыдную для любой власти, а уж тем более для той, каковая позиционировала себя, как народная, процедуру ОСо .
И некому поэтому оказалось, прокачав ситуацию, смоделировать телодвижения нем-цев, тем более что и ухватки-то их были вполне знакомы. Мало они, что ли, продемонст-рировали их всему миру в Европах!? Некому стало организовывать контрудары войско-вых соединений. Готовить их, сосредотачивая скрытно свои войска. Некому было гото-вить им танковые засады и артиллерийские ловушки. У Рокоссовского, говорите, получа-лось? Получалось! А сам Рокоссовский, откуда на фронт прибыл, не припомните? Как и Горбатов тот же. Этим повезло, их не расстреляли, дали сделать то, для чего онои были предназначены Богом. А скольких таких Рокоссовских и Горбатовых расстреляли, ставя на их место сущих мальчишек, еще и с полком-то, основой армии, не успевших разо-браться!? Затрудняетесь сказать? То-то же, что затрудняетесь! Вот и нечего было опасать-ся Гудериану. Взяв  уже к концу первой декады июля Минск, он продолжал успешно раз-вивать наступление на Оршу и Смоленск. Тогда как Герман Гот, лишенный возможности действовать стремительно и оперативно все-таки сумел к началу июля захватить юг Лит-вы и северо-запад Белоруссии с Полоцком, развивал сейчас наступление на Витебск.
ТАМ, подсказывал Константинович, к середине июля немцы уже взяли Смоленск, хотя бои в окрестностях города продолжались еще и в августе. ЗДЕСЬ они едва к концу июля вышли к Борисову, ввязавшись там в оборонительные бои. Их 18-я танковая дивизия не могла переупрямить 1-ю Московскую дивизию, брошенную именно на этот участок фронта, определенный Ставкой, по-видимому, как наиболее угрожаемый. Выдвижение к Борисову этого элитного соединения РККА, показалось Андрею Андреевичу, и ЗДЕСЬ и ТАМ было едва ли не последним распоряжением генерала армии Павлова на посту ко-мандующего Западным фронтом. Вот еще одна персона, какую, обладающую всего лишь кругозором заштатного комбрига испанской гражданской войны, судьба, в лице Отца На-родов и Вождя Всего Прогрессивного Человечества, вознесла на космическую высоту ко-мандующего особым военным округом. Понавтыкала ему звезд в петлицы, аж пять штук. Но ума-то и умения применяться к боевой обстановке на ему уж и совсем точно не доба-вила. Вот и метался молодой и полный дурных сил генерал армии по корпусам и дивизи-ям, куда еще мог доехать, не понимая, что происходит на фронте, не ведая, что твориться у него в тылу. И вытирая большим клетчатым платком, пахнущим новомодным «Ши-пром», обильно потеющую лысую, как бабская круглая коленка, голову, раздавал налево и направо приказания втыки и поучания. Да, да, поучения, хотя и сам он ни болта не рубил в той ситуации, в какой оказался весь его фронт. Он даже не осознавал ее. Но раздавал, как очень точно сказал незабвенный профессор Ф. Ф. Преораженский у Михаила Афа-насьевича Булгакова в «Собачьем сердце», по совершенно иному, хотя и очень похожему, поводу, распоряжения космического масштаба и космической же глупости!
Уже вечером все той же середины июля он был заменен наркомом и маршалом Ти-мошенко, присланным Сталиным тушить пожар, но тоже с ним не справившегося. И ото-зван в Москву. А там после короткого и очень неправого, хотя и справедливого, суда, был отрешен от командования, лишен всех наград и званий, обвинен в измене Родине и рас-стрелян, вместе со своим начальником штаба Климовских и некоторыми иными членами штаба и высшего командования фронта. Печальный конец двух людей, уж точно никак не повинных в измене, а просто сделанных Верховным Главнокомандованием козлами от-пущения за все грехи именно этого командования. Именно поэтому суд был очень непра-вым, хотя и справедливым. Неправым потому, что вместе с ними на скамью подсудимых должны были усесться и сам Сталин, вместе с Тимошенко и, возможно, Жуковым, на-чальником Генерального штаба. А справедливым потому, что гнусная позиция услужли-вой готовности услужить тем, кто выше и полная растерянность перед лицом врага, стои-ла нашим войскам многих сотен тысяч жизней и огромных потерь в боевой технике!
Ведь если бы Павлов и Климовских, как Хацкилевич и Щербаков стали бы, пусть и не афишируя всего официально, просто готовить свои войска к отражению реальной аг-рессии, прорабатывая наиболее вероятные планы наступления немцев в полосе их округа, позже – фронта, потери бы не были столь глобальны, ни в людях, ни в боевой технике, ни в территориях. А еще им следовало лучше готовить технику и запасать именно в войсках горючее и снаряды. Ведь знали они, не могли не знать о том, что в сопредельной Польше уже пылит война, разворачиваясь в нашу сторону. Но им показалось удобным, необреме-нительным и покойным, подобно попкам твердить, повторяя за Москвой: «Не поддаваться на провокации! Не поддаваться на провокации!» А когда война произошла и стало понят-ным, что провокаций и не затевалось даже, они не нашли в себе сил хотя бы теперь взять-ся за ум. Просто тупо метались по ближним частям, раздавая приказания, порой дикие и почти всегда невыполнимые.
А что они могли делать до войны, спросите вы? Как что? Учить свои войска, чтобы среди них не было не умелых и неспособных в нужный момент сделать то, что необходи-мо! И, главное, вовремя совершить их передислокацию, создавая плотные и эшелониро-ванные построения на наиболее вероятных путях перемещения противника. А они были ведь совершенно очевидны, даже при самом поверхностном взгляде на карту. И поднять вовремя по тревоге свою авиацию, не давая немцам того ужасающего для нас господства в воздухе, какое мы им подарили. Скажете, мол, Белорусский военный округ, пусть даже и особый еще совсем не весь фронт борьбы. Соглашусь – не весь. Всего лишь треть его! Но это ведь и сразу целая треть! Целая треть, задумайтесь над этим!
Да, конечно, виноваты были и другие военачальники и, особенно, высшие! Пример того же ВМФ показывает, когда нарком принял на себя всю доступную его положению ответственность, первые дни войны обошлись для флота практически без потерь. Тогда как армия только что не раком встала перед Вермахтом, словно бы наполняя новым со-держанием эту гнусненькую аббревиатуру РККА , какую так долго использовала для своего наименования.
На северо-западном направлении, где они и сами барахтались очень долго, успехи немцев можно было поименовать как скромные. Взять Псков к 9 июля, как это было ТАМ, немцы не сподобились, сделав это только 25 июля. Не за что стало и расстреливать ко-мандира нашего 118-й стрелковой дивизии, генерала-майора Н. М. Гловацкого и садить в лагеря на долгие 10 лет командира 41-го стрелкового корпуса генерала-майора И. С. Ко-буцкого. Что Андрей Андреевич целиком и полностью ставил в заслугу их собственным действиям и в составе 6-го механизированного корпуса, когда была фактически разгром-лена 3-я танковая группа и уже в составе сводной танковой бригады, изрядно потрепав-шей 41 моторизованный корпус немцев, особенно его 1-ю танковую дивизию, сильно ос-лабив, тем самым, и всю 4-ю танковую группу генерала-оберста Гёпнера. И даже Ман-штейн, при всех его неоспоримых достоинствах полководца и тактика и стратега, со своим 56-м моторизованным корпусом, оказался неспособен на те залихватские и наглые манев-ры, какие он демонстрировал ТАМ. Ведь он понимал, как тонко все вдруг у них повисло, лишив его надежды на своевременное пополнение или усиление. Или, хотя бы, на Надеж-ное прикрытие с тыла. Он продолжал идти вперед, только подталкиваемый фельдмарша-лом фон Леебом. А того в свою очередь усиленно подталкивал вперед начальник их Гене-рального штаба генерал-оберст Франц Гальдер и сам фюрер. Уж они-то точно отдавали себе отчет в том, что затяжная война с Советской Россией изначально гибельна для Гер-мании, так и не добившей к тому времени Великобританию. Надо полагать, что вряд ли Манштейн станет рваться дальше на восток, понимая насколько гибельным для него, мо-жет быть удар во фланг и тыл с юга. И зная, что силы, способные организовать такой удар у противника имеются, поскольку не уничтожены в Западной Белоруссии в первых, при-граничных еще боях и сражениях. А сумели отойти и перегруппироваться.
Но по-прежнему наступательный порыв группы армий «Центр» опережал наступа-тельный порыв группы «Юг» фельдмаршала фон Рунштедта. И снова накапливался и рос на стыке двух фронтов опасный уступ за счет вырывающейся вперед группы армий «Центр», создавая и ЗДЕСЬ, реализованную ТАМ угрозу мощного удара на юг во фланг обороняющимся советским войскам танковой группы Гудериана.
Вообще-то, угроза могла быть и взаимной, останься у наших войск достаточно под-вижных сил. И не будь они бессмысленно, я сказал бы, даже вредительски, утрачены и уничтожены еще в приграничных сражениях и контрударах. Тогда и мы вполне могли бы ударить через этот выступ отвесно на север и отрезать всю боевую группировку группы армий «Центр», окружив ее у смоленска Орши и Вязьмы. Не правда ли интересно? Но подвижные силы все полегли в бессмысленности приграничных контрударов, так и не сыграв своей роли. Не сумев обескровить 1-ю танковую группу, как это было под Бродами и Луцком. Не случилось и остановить намертво 4-ю танковую группу под Расейняем, хотя такая возможность у Северо-западного фронта и была. Ничего не сумели противопоста-вить нагло прущему вглубь наших территорий Гудериану. И лишь они, 6-й механизиро-ванный корпус, исполнили свое предназначение. Сумели уберечь свои танки и мотострел-ков от бессмысленного истребления с воздуха и от мотания по прифронтовым дорогам, десятки раз дергаясь то туда, то назад. Да, 6-й корпус был тоже сожжен в боях, но со-жженный и утерянный, он взял за себя надлежащую компенсацию. Если бы все и каждый на первой стадии этой войны брали за себя надлежащую компенсацию – война бы и за-кончилась на этой первой стадии. Германские вооруженные силы бы просто истаяли как дым, растворились бы, словно бы их и не бывало.
Они же, их 6-й мехкорпус, лишили маневренных сил 3-ю танковую группу, самую опасную изо всех четырех танковых групп Вермахта. Именно ее усилия обеспечивали безбедную и веселую жизнь на этом этапе войны двух других танковых групп, 2-й и 4-й. И предоставили командованию Юго-западного фронта неплохой шанс сильно ослабить 4-ю танковую группу по Расейняем. Но те тупо таращились на отчаянно прущий вперед 56 моторизованный корпус Манштейна, не понимая, что если его не подопрут сзади, он не-избежно остановится и попятится, изыскивая максимально пригодные для обороны пози-ции. Для обороны, слышите! Нет, отчаянный генерал пехоты Манштейн своей инициа-тивной бравадой, своими лихими действиями сковал всяческую инициативу у деятелей Северо-западного направления, куда Сталин вскоре перебросил Ворошилова, рассчитывая на его разрекламированные перед войной «способности».
Какие способности? У кого? У этого недоучившегося в церковно-приходской школе, обывателя? Окститесь, Иосиф  Виссарионович! Надо думать, не забыли еще как это дела-ется, со времен достославной горицкой духовной академии? А то вы не ведали истинную цену «способностям» вашего выдвиженца и собутыльника? Он ведь и был только тем хо-рош, что сам по себе не стоил ровным счетом ничего, а лишь отражая ваш «свет», мог ис-пользоваться как «светило» в пасмурное время. И именно этой своей отчаянной несамо-стоятельностью, он и был вам, хитроумному поклоннику великого Маккиавели, ценен
И повторения ЗДЕСЬ киевской катастрофы с ее жуткими потерями. Хотелось наде-яться, что немцы не поспеют до зимы, а зимой ситуация могла очень сильно поменяться. Но, видел, Щербаков, поспеют. Наши ведь так и не делают ничего, что могло бы их пре-дохранить от страшного погрома там. Впрочем некоторые говорят, мы выиграли время, заставив Гудериана с его 2-й танковой группой выступать на юг. Чтобы отсечь, окружить уничтожить и пленить 600 тыс. наших солдат и офицеров, при соответствующей технике и вооружении.
Вы подумайте только, неучи позорные, что вы говорите! Он потерял время, коего им потом и не хватило, чтобы по теплу взять Москву! А не мы там потеряли бойцов, на место коих вынуждены были, истощая свои и без того сильно перенапряженные ресурсы и ре-зервы, слать новых, чтобы хотя бы заткнуть образовавшуюся на Украине гигантскую ды-ру в нашем фронте. И, уже позже, допустили жуткое вяземское окружение, как результат недостаточной для отражения мощных атак танковых групп немцев, стратегической глу-бины нашей обороны. А почему она оказалась недостаточной? Не потому ли, что под Кие-вом легли те 600 тысяч. Вот так за одну и ту же стратегическую тупость мы проплатили дважды: под Киевом и под Вязьмой. В общей сложности более миллиона жизней!
Всем этим теперь Андрей Андреевич мог заняться, когда его группа, отдыхая, не ве-ла сверхтяжелых сражений и вообще в боевых действиях не участвовала. Вот и сегодня, они выбрались в баньку к Петровичу, хотя была у них в лагере и своя банька, не многим хуже, пожалуй, если хуже вообще. Но у Петровича можно было поговорить и выпить с близкими ему людьми егерского первача, совмещая это с приятным процессом помыва и парения. В баньке они по три  раза, как оно и водится, заходили в парилку. И забирались на самые верхние полки, сгибаясь под самым потолком в три погибели. А уж отпарились, так и за всю былую разлуку с горячим паром! Покачиваясь и держась за стенки, на враз ослабевших ногах, выбирались из насыщенного ядреным паром тесного объема парилки, где и друг друга не враз узришь. И, прикрываясь мочалами, трусцой кидались к проте-кающему рядом ручью. В ручье том Петрович вырыл и поддерживал в достойном виде немалую купальню, куда они со специальных мостков и рушились, снимая холодом воды, перегрев и получая недюжинную закалку термоциклированием . Выскакивая из импро-визированной купальни, снова прикрывая срам мочалками, бежали обратно в баньку. По-курить в охотку Петровичева самосаду, выпить квасу на хрене настоянного, или меду це-женого, до изготовления коих егерь и бортник от Бога,Петрович, был первеющим челове-ком во всей округе и вновь забраться в парилку. Раза по три повторив сей жизнерадост-ный путь, накурившись до полного непотребства самосаду-горлодера, старательно мы-лись, оттирая всю прикаревшую за время, прошедшее с начала войны, грязь, одевались и шли в хату к Петровичу.
Там, как водится, шкворчала на пательне  кабанятина, стояла только что снятая с плиты и слитая, вареная картошка, истекая своим благостным ароматным парком в атмо-сферу, лежал пучками с крупными каплями воды на перьях, зеленый лук, крупно порезан-ное лоснилось на дощечке соленое сало. Мясо вяленое и мясо копченое, свежее вареное и жареное, мясо лося и благородного оленя, кабана и косули. Богат белорусский лес, не ску-деют его дары, особенно коли берутся они человеком разумным, а не приученным жить на хапок. Я, мол, пожил, свое подъел, остальные же – как хотят! После нас – хоть потоп! Не из таких был Петрович, и когда мясо следует брать он ведал точно и с кого его брать надо, тоже ведал доподлинно. А из даров земли, кроме лука, как без него? – лежали огурцы, ре-диска, она у Петровича все лето нее переводилась, всеваемая его бабой в разные сроки, молодая репка, светлой зеленью отливал молодой салат. Нарезанный скибами  источал чудеснейший аромат хлеб новой выпечки мастерицы-Петровичихи. Пекла баба хлеб не-сравненно, никакой хлебозавод его так не выпечет. И пироги ее со всякой лесной начин-кой стояли на столе, остывая. А посреди всего этого великолепия, держал Петрович доб-ротный, дореволюционный еще штоф в четверть, толстостенного стекла тяжеленный, на-полненный мутноватой жидкостью – самогоном. Самогон этот Петрович гнал собствен-норучно, имея для такого дела свой аппарат, заводской выделки, заказанный еще «при Польщ» . Аппарат был хорош, продуктивен и не больно громоздок. А брагу под самогон Петрович заводил на березовом соке, добавляя туда для брожения дрожжей и меду. И гнал он такой самогон, что, испробовав его, без лишних слов выльешь на землю бутылку мо-нополевой , только чтобы освободить посуду, не станешь ее пить, обозвав гадостью. За-то от самогона Петровича, враз подобрев, склонен человек становится к доброй застоль-ной беседе, когда все люди за столом собравшиеся – уважения достойны, все умны и можно обсуждать любую проблему, как бы сложна она не показалась бы записным муд-рецам и витиям. Тут главное – меру помнить, как, бывало, в старину говаривали - плепор-цию! Тогда все и будет чудесно. И застольная беседа польется чин-чином. И умного мно-го будет сказано и рассказано. А потом, когда останется от четверти на самом донышке, подойдет черед песни петь. А чего ж и не спеть, коли лес велик, а и во всем лесу только наша власть и сила вокруг. Другой никакой, даже и на подух нету. А потому как – не надо ее нам! Мы помылись, попарились, выпили, закусили, вон – сидим и мирно песни поем! А что оружие наше лежит в порядочке на лаве, так и что ж с того? Мужи тут всё больше уважаемые. А как уважаемому мужу да без оружия жить? Невместно! Кто ж его тогда и уважать-то встанет?
А Петровичиха, вот золото, а не баба! – уже готовит самовар, накладывая в истопку шишки, кладет туда угольки из русской печи и готовит егерев сапог для дмания. Нет, се-годня не егерский. Спрошен сапог с ноги комбрига. Хромовый. Сильно поношенный и кое-где прохудившийся, но все еще добротный. Честь присутствующим велика! Время чая, нескоро, наверное, еще придет, но придет-то оно обязательно!
И выпивает народ, хрупая луком и огурцами, закусывает мясом, и говорит народ в доме и о том и о другом. А отчего ж им и не поговорить-то? Или все бегать да стрелять? Так оно ж и волк свирепый зубами щелкать всякий раз утомляется, а то ж не волки стол обсели – люди. И занюхав пахучей черной корочкой, очередные полстакана первача, об-ращается Петрович к Щербакову:
- А скажи ты нам, к примеру, товарищ комбриг, Андрей Андреевич! Как думаш, дол-го ли та война-то продлиться? Я ж не просто так из озорства, скажем, антиресуюсь! Мне парней своих выучить надыть, да и девок тож! Из под саперной-то лопатки не ту науку узришь и постигнешь, чем им потом заниматься-то? Всю свою жизнь войну воевать, что ли. Так мы и в этой навоюемся досыти!
- И рад бы тебе Петрович сказать, что война сия уже вскоре сдохнет! Но, виноват, думаю удовольствие сие нам еще надолго, как бы не на добрых три – четыре годка!
- Скока, скока, Андрей Андреевич?
- Ты чего, Петрович? Али глух заделался? Три – четыре, я сказал! Причем скорее че-тыре, чем три!
- Неужели так долго, товарищ комбриг?
Слишком по мальчишески как-то вскинулся самый молодой из них, Костик Лаври-ненко. Он даже руки поднял к вискам, каким-то трогательно-девичьим, беззащитным жес-том. Но Щербаков был суров и непреклонен в своем знании и понимании происходящего:
- Да, Костя, да! Война будет страшной! Долгой, кровавой и неимоверно тяжело! И если бы все наши бойцы, все РККА воевали так же как вы все, здесь присутствующие вое-вали, взяв в самом начале войны по два три десятка чужих жизней и не отдавших своих, она бы завершилась намного скорей. Вы ведь живы-здоровы! Значит, и еще будете брать жизни немцев! Вот и давайте поднимем тост, чтобы всем нам как можно дольше и как можно успешнее брать жизни солдат Вермахта, не заплатив за это своей!
Мужчины встали, с торжественными лицами чокнулись гранеными стаканами, в ка-ждом из коих плескалось до половины стакана мутного первача и проглотили разом само-гон, старательно и дружно занюхивая его хлебом, захрупывая огурцами и луком, макае-мыми в крупную соль, заедая мясом. И только самая младшая дочь Петровича, Татка, как и все его дети, слушавшая говорящих с полатей, не имея права голоса, встряла в разговор, выбрав момент, пока все работали челюстями, ничем, кроме громкого сопения, не нару-шая тишины:
- Как же так, Андрей Андреевич? Ведь среди тех немцев тоже чьи-то братья и люби-мые, отцы и мужья, их тоже ждут домой…
- Цыть, ворона!
Опомнившись, рявкнул Петрович, опасаясь, как бы не пострадала его честь мужчины и хозяина дома. Мало, де, что у него в доме баба слово имеет, к столу приглашена и Сидит за ним наравне с мужами боя и совета, так еще и дети в мужские разговоры лезут? Тут можно и греха не обобраться! И как еще можно-то! Но Андрею Андреевичу вопрос Татки показался интересным:
- Ладно, Петрович, свои мы, а серед своих обретаемся! И не такие еще отступления от обязательного, вообще-то, этикета, среди своих подчас терпимы! Отвечу я Татке. Все так, Татка, все правильно ты сказала! И они, немцы те, чьи-то братья, любимые, отцы и чьи-то дети. И приди бы они ко мне просто по делу, или в гости, встретил бы я их с рас-крытой душой! Хлебом-солью бы встретил! Тем более, что дельных, мастеровых и инже-нерных людей среди немцеывв тех – пропасть! Но они же приперлись отобрать все наше и, сделав нас рабами, поставить себе в услужение! А у нас за спиной тысячи лет истории и развития, невероятно богатая культура. И еще большие возможности нам открыты! И ты призываешь плюнуть на это все, стать рабами этих немцев, только ради того, чтобы не огорчать их близких, тех, кто их сюда провожал?
Татка сидела, потупившись в пол, уже совершенно жалея о том, что влезла, как дура, с этим вопросом, а Андрей Андреевич, разойдясь не на шутку, продолжал греметь своим командирским, всем слышным, голосом:
- Нет, нет и нет, милая Татка! Даже и допускать подобной мысли не смей! Убивать эту сволочь надобно всегда и везде, травить и морить, ровно тараканов, давить и плющить как вшей тифозных, выжигать, как заразу выжигают – каленым железом. И никаких их матерей, сестер и отцов! Чем больше будут рыдать и стенать они, тем меньше придется рыдать и стенать нашим бабам, старикам и детишкам. А вот за них я и действительно в ответе! И он! И он! И он! И батя твой!...
Комбриг поочередно тыкал пальцем в Ёжикова, Земскова, Лавриновича и, наконец, в Петровича:
- Ведь если мы их не передавим всех – вам уже их додавливать придется! Но все рав-но придется и, причем, всех и поголовно!
Но тут влез Лавринович, друживший, и весьма близко, с погибшим во время недоб-рой памяти преследования их по Южной Литве, замполитом 7-го разведбатальона, стар-шего политрука Фефеоловым. Вот и вспомнились парню ко времени, довоенные горячеч-ные бредни друга:
- А как же насчет классовой борьбы, Андрей Андреевич? Там же тоже есть и рабочие и крестьяне? Они же нам, вроде бы, как бы братья?
- Удивляюсь я на тебя, Костя! Вроде и рядом мы с тобой весь конец июня, июль и начало августа с тем немцем воевали, а? И что? много ты серед них рабочих и крестьян, обернувших свое оружие против иных немцев, узрел? Много?
- Ни одного, Андрей Андреевич!
Как-то с безмерным удивлением ответил на прямо поставленный вопрос честный па-рень, а Щербаков, не видя необходимости придерживать в этом обществе язык, продол-жил:
- Ты вспомни лучше, когда они вспоминают что они рабочие и крестьяне! Вспом-нил? Вижу, что не совсем! А когда они в плену и видят приготовления к пыткам и допро-сам…
- А вы и пленных пытаете?
Снова не сдержалась Татка, заткнув свой свежий ротик ладошкой.
- Нет, Татка, целуемся с ними! Они взяты в плен специально, только для того, чтобы получить из них информацию. Люди, бравшие их в плен, подчас, своими жизнями за их целостность, платят. А я его стану жалеть? Рассусоливать с ним, играясь в человеческое отношение? Ну уж нет, Татка! И даже если мне придется спускать с них для этого с жи-вых шкуру чулком, я всенепременно сделаю это! Но информацию, нужную мне, добуду! И брошу их подыхать, ну, может, добив из милости, если будет время! И совесть меня му-чить не станет! С чего бы это? Я содрал шкуру с врага! То, что он враг, доказывается его формой, тем оружием, что у него было в руках до пленения и его знаками различия. Вполне достаточно!
Андрей Андреевич прервался, чтобы, хлопнув вновь разлитый хозяином самогон, за-кусить жареной кабанятиной, прикусывая ее зеленым луком и хрустящим огурчиком. Снова свернул «козью ножку» огромных размеров и прикурил ее от уголька, любезно поднесенного Таткой от печи. Покупать спички людям стало негде, вот и приходилось их экономить. Попыхтев самокруткой, он продолжил отвечать на вопрос Лавриновича:
- Нет, Костя! Нет никакой классовой борьбы! Все это муть и вытребеньки ! Есть только борьба за власть, в которой частенько выгодно позиционировать себя представите-лями того, или иного класса. Войны же всегда воюют государства. Если это войны не гра-жданские! А если гражданская то ее воюют все, причем, со всеми сразу. И все в них про-игрывают. Всегда и непременно!
- Ну, как же, Андрей Андреевич! А наша Гражданская война? В ней ведь выиграли мы, красные!
Пробормотал задумчивый сегодня Земсков, как-то обратив внеимание, насколько не-добро при этом осклабился Ёжиков.
- Мы!?
Вскричал Щербаков, так, что все вздрогнули.
- А кто эти мы, Паша?
Он слишком по доброму относился к этим людям, чтобы оставить без ответа столь назревшие вопросы:
- Давай, Паша, переберем всех этих мы и выясним, кто из них выиграл. Начнем, как это всегда любят делать коммунисты, с рабочих, так? Они стали жить лучше? В лучших домах? Питаться стали лучше? Ездить им стало проще, в том числе и по свое стране, не говоря уже о загранице? Так нет же! Фигу и с маком! Потреблять им приходится в лице ограниченного числа людей, присосавшихся к партийной кормушке и связанной с ней благами! Стоило им класть головы в той Гражданской? Вот уж вряд ли! Кто следующий? Наливай, Петрович, переходим к крестьянству!
Петрович послушно налил и все сидящие за столом выпили, закусив потом в охотку, а Щербаков, уже войдя в раж, продолжил:
- Скажи, Петрович, я верно определил по твоему выговору, что не местный, скорее всего, из курян?
- Неужели, товарищ комбриг, так заметно?
- Очень заметно, Петрович, ну, просто очень заметно!
- Правду ты молвил, Андрей Андреевич, из курских я крестьян. А сбег оттедова, что-бы в колхозах не голодать и семью свою голодом не морить, не имея шансов выжить. Ко-гда вся моя родительская семья вымерла, собрался я потихоньку и пошел…
- Куда?
- А на заход солнца! Надеялся в Польшу уйти! Здесь я слыхал, колхозов не было.
- Ну, судя по тому, где мы тебя застали, ушел.
- Ушел… Хорошо в лесах с детства ориентировался и работать не дурак был, вот и ушел…
- А здесь что ж?...
- А здесь? Здесь пришлось в батраки наниматься! Работать на пана.
- И все одно легче, чем в колхозе?
- И легче и намного сытнее. Голодным я здесь спать ложился не часто, а там – сытым не часто!
- А что ж так?
Все вытаскивал его на откровенность Щербаков. И Петрович раскрывался поневоле:
- Так ты ж Андрей Андреевич помнишь, кто там в колхозах к власти приходил? Ком-бедовцы, вострый кол им их дупы! Самая расхристанная, самая беспробудная пьянь. Та пьянь, что раскулачила и выселила добрых хозяев, растащила вместе с энкаведешниками их бывшее майно, а сама все и пропила! И на всех уровнях все такая же пьянь. Вот и до-пились, сволочи до голода, когда люди в деревнях мерли, как мухи, прости Господи! ко-гда мать убивала младшего дитенка, чтобы прокормить старших, младшему, понимала, все равно не дожить. А эта треклятая власть этих голодающмих детей еще же и судила за колоски, из пыли из-под подвод, их хлеб увозящих, поднятых. И судила и к «стенке» оп-ределяла, орой!
Истово обмахнулся Петрович крестом и скупая прозрачная слезинка начала закипать в угнолке его левого глаза.
- Ну, Петрович! Это не допились, этого они специально и целенаправленно добива-лись, организуя этот голод в самых крестьянских регионах России. Ведь главный их упырь, Ленин, так и сказал: де, не надо нам столько народу, мы и с одной десятой его ча-стью решать свои проблемы запаримся! Вот и спроворили, сволочи, голодовку людям, смертную!
- Ты так думаешь, Андрей Андреевич?
- Знаю, Петрович, точно знаю! Разницу ощущаешь?
- Да уж!
- Ну а дальше, что было с тобой, Петрович?
- А что дальше, товарищ комбриг? Прижился я здесь, народ-то вокруг не плохой, нашенский, прямо скажем народец. Женился. Дети появились. Только стал я кое-как хо-зяйством обзаводиться, землицы прикупил, труждаясь и день и ночь, вот, думалось, стану хозяйствовать на своей земле, начнем жить лучше, детей выучу, в люди выведу…
- А тут и на тебе, 17-е сентября!
- Так точно, товарищ комбриг, догнала меня советская власть, как есть догнала! Вот и у нас начали народец в колхозы сгонять. Только я уже ученым был, столько переголо-дав, да насмотревшись на эту комбедовскую гнусь. На детей своих решения этой пробле-мы перекладывать не стал. Посовещались мы с Ганой…
Только сейчас все они узнали, что зовут жену Петровича Анной, Ганой по местному.
- И принялся искать место в лесничестве. Поглуше и подальше от советской власти. Сколь я им окороков переносил, сколь паляндвицы, сала снес, а нашел все же! И вся моя снесенная этим чинушам советским снедь, возвернулась ко мне сторицей!
- Так, Петрович, твоя судьба мне ясна и близка. Думаешь, один ты такой? А сколь вашего брата было вывезено на неудобицы в Сибирь да на Урал и оставлена там жить без кола и без двора посреди зимы. Да и сейчас живет там же, спецконтингентом именуемая. Этого нам знать не дано точно! Все документы по этим делам изничтожены, я думаю. А только вывезены туда миллионы народу, Петрович, миллионы! Хочешь верь, а не хочешь – не верь!
- Да и чего там не верить, Андрей Андреевич? Нешто не видел я, скольких тогда вы-возили и как их пристраивали? Видел и знал!
- Ну вот, молодые люди! Вот вам и судьба нашего крестьянства на личном примере! Человек готов черт те в какую глушь забиться, только бы не в колхоз! А почему не в кол-хоз, Петрович? Скажи ты им, молодым?
- А кому ж охота Андрей Андреевич за галочки да палочки трудодней работать? И голодать раз за разом. Да и сеять, что прикажут и где прикажут. Али я не крестьянин при-родный? А тот, кто приказывает, он кто? Он, небось, и ячмень от пашенички хрен отли-чит, вислоухий! А все туда же, коммунист, твою мать! У него партбилет в кармане!
- Ты, папаня, партбилет-то не тронь!
Раздался голос с полатей. Это очевидно самая мелкая особь Петровичева выводка высказала свои большевистские по молодости лет сугубой убеждения.
- Цыть, мелкота бесштанная, пока я за вожжи не взялся и не устроил вам сегодня день очищения ото всех грехов!
А Анна, не мудрствуя лукаво принялась развешивать там шлепки полотенцем, при-говаривая:
- Не встревайте, дурачье безмозглое, в разговоры взрослых. Лежите и радуйтесь, де не гонят вас!
А Щербаков все гнул свою линию:
- Ну, так что, мужики? Выиграло крестьянство от советской власти, или нет, а?
- Ну, положим, и крестьянство не выиграло…
- А это Петрович забыл добавить, что у крестьян в колхозе и документов-то нет ни-каких. И, выехав за пределы колхоза, он становится никем и ничем. Потому как без бу-мажки ты букашка, а с бумажкой – человек! Слыхали, я чай, такую премудрость?
- Слыхали!
Пробубнил недовольный Лавринович.
- Ну и кто у нас там остался? Интеллигенция что ли? Это те, кого стреляли все, кому не лень было, оптом и в розницу, высылали из страны, растасовывали по всем лагерям. Чьими детьми наполняли спецприемники и детские дома. Ссылали и высылали пачками! Так кто ж выиграл от такого исхода Гражданской войны? В нашей стране это махонькая кучка населения. Они себя именуют слугами народа. Только у слуг этих – весь народ по-головно в прислуге ходит!
- А отчего ж ты, Андрей Андреевич, воюешь за эту власть? И как еще воюешь, я слы-хал?
- Не за власть я, Петрович, воюю. Если бы нацисты проехали по нашей земле, ис-требляя только коммунистов, я бы не препятствовал, помогал бы им, чтобы побыстрее всю эту мразь несусветную истребили! Нет! Они за землею нашей пришли, рассчитывая нас рабами определить, намного сократив численность населения. Оно им, такое большое, как и тем коммунистам, напрочь не надобно! Небезопасно оно Петрович и слишком уж свободолюбиво! За Россию я воюю, Петрович, за Россию! А вот за нее я любому пасть по-рву, не затруднюсь. Да и своей жизни не пожалею! Зачем она мне без России, а?
- Да уж!
Снова пробурчал Петрович, наполняя стаканы остатками первача, а его Анна дово-дила до ума заварку к чаю. Травяному, лесному. Из многих трав и многих компонентов. Пахучего и отчаянно вкусного, со зверобоем  и чабрецом . Оторванным от централизо-ванного снабжения, им следовало привыкать к целебным силам народных средств. Воз-вращаться к своим корням, хотя Щербаков и рассчитывал в ближайших же операциях все-обязательно разжиться у немцев медикаментами. Взялись снабжать, так пусть и снабжают по полному списку, нефик увиливать! Но, выпив последний первач и приступив к чаю, мужики, кажется, решили для себя прояснить и еще одну тему.
Всех их, разумеется, волновало катастрофическое, иначе не скажешь, начало этой войны. И вопрос выплыл, как ни странно у молчаливого, вообще-то Васи Ёжикова. Вер-ный адъютант, наперсник во всех делах и бессменный сопровождающий комбрига, млад-ший лейтенант Ёжиков высоко ставил своего начальника и, в первую очередь, в военном деле. Вот и мучил мужика вопрос, как же мы, при таких командирах и обилии техники, какая у нас была перед войной, оказались в итоге в столь плачевном, полностью разо-бранном, как он это сформулировал, положении. Гитлеровцы лупят нас, почем зря на всех фронтах. Берут во множестве пленных, уничтожают целые армии и даже фронты со всей их техникой, своей и приданной в усиление. Оккупируют целые области и большие горо-да. Вон, Минск, Вильнюс, Смоленск и многие, многие другие уже подмял под себя. Поче-му?
Понимая, что это почему сидит в голове каждого его бойца и любого встречного, не ставящего на немцев, Андрей Андреевич увиливать от ответа на этот вопрос не намере-вался. Да и что им тут крутить? НКВД далеко, все парткомы удрали на восток, кто поспел, а кто нет – тех немцы, ничтоже сумняшеся, определили повисеть малек на фонарях. За что? Так за шею, конечно! Как еще им прикажете вешать-то? Ну, правда, были еще и те, кто, попавшись немцам не растерялся сугубо, немедленно уверовав в их победу и идеоло-гическую правоту, принялись им служить! Случались среди высокоморальной партийной публики и такие экземпляры. Немного, правда, ибо большинство из них, ведая о прибли-жении ворога, успевала улепетнуть на восток, но были. Люди, сидящие сегодня рядом с ним, его недоверия не заслуживали, ибо проверены они боями и кровью, своей и чужой. Да и что ему чей-то донос? Уже одно то, что сделали они накануне войны, вполне доста-точно, чтобы отправить его на расстрел, даже при самом мягком подходе. Шутка ли? пре-небрегли директивными указаниями и самого, что ни на есть верховного и непосредст-венного начальства, в лице командующего ЗапОВО, расстрелянного, правда, по обвине-нию в предательстве, но тогда-то о его предательстве ни Щербаков, ни те, кто были иже с ним, знать не могли никак. А если знали, то откуда? Поэтому и ответ на сей непростой во-прос он начал давать прямой и честный, без уклонений и экивоков:
- Самая первая и самая главная причина всех наших нынешних бед – дурацкая ди-рективная установка для всей Красной армии, что воевать будем мощными ударами, на-ступательно – на чужой территории и малой кровью. Все ее помните? Вижу, что все! А потому, воевать в обороне войска учили плохо и отчаянно мало, а это один из основных видов боя, необходимый в любой, даже самой наступательной из наступательных, опера-ций. Мы же решили – он нам не нужен! Обойдемся и без обороны вообще! А вот и не обошлись! И первое, что нам потребовалось в этой войне – именно умение толково и, главное, мобильно и гибко, обороняться. А мы и не умеем.
- Почему ж не умеем? Умеем!
Вклинился не выдержав Павел Земсков.
- Ну, да! Кое-чему мы вас с Михаилом Георгиевичем научили уже перед самой вой-ной! Но только кое-чему! Остальному, что вы сейчас умеете, вы выучились через бои и потери, сами. Выучится этому и остальная Красная армия, неизбежно выучится! И очень скоро! Но крови такая учеба потребует немеряно. Потоки и потоки! Вообще же главная вина за провальное начало войны, лежит, конечно, на высшем политическом и высшем военном руководстве. На политическом – за дурацкие установки и идиотскую веру, что все станется, как им хочется и никак иначе! Что воевать Гитлер в 41-ом не начнет, начнет только в 42-ом. А он возьми и начни в 41-ом! Вот и получилась вполне ожидаемая неожи-данность – война! Что, мы не понимали, как немцы станут ее вести? Хрень собачья, пони-мали, конечно! Я был приглашен на разбор штабной командной игры на картах, прово-дившейся в 40-м, вскоре после финской кампании. А ведь в ней Жуков с намного мень-шими силами, чем у Гитлера, разгромил Павлова, с его красными, примерно так же, как и нас понесла этим летом немчура! И что, Жуков откуда-то со стороны к нам подброшен? Нет, он начальник Генерального штаба, по крайней мере, пока. Трудно было разобраться с его опытом и понять, что это опыт современной войны? Как и то, что Павлов ее не пони-мает, к ней не готов и, в ближайшие 10 – 15 лет, готов к ней точно не будет. Он так и за-мер на уровне командира танковой бригады в республиканской Испании. Там, говорят, был на месте. Инициативен, смел, находчив, дерзок даже! Охотно верю! Но на округе ему делать было нечего еще лет 7 – 8, как минимум. А то так и все двадцать! А он занял место командующего особым округом, в коем имелось очень много чего.
Все смотрели на Щербакова, как греки на внезапно заговоривший человеческой мол-вью оракул. Спешили впитать, понимая, что никто больше им этого в ближайшее обозри-мое время не скажет и не откроет. Не потому, что нету больше людей это понявших. Есть, должно быть! Но где их искать? А этот – вон он, сидит, прихлебывая чаек с медом, смаку-ет вкуснющие пирожки хозяйки, нахваливает, причмокивая, и делится с ними таким со-кровенным знанием, каким в эти дни, пожалуй, никто более и не обладает:
- Но и не в нем одном дело! Дело во всем нашем высшем руководстве, прежде всего военном и политическом. Обос…сь, простите! Не ведаю просто, как мне это иначе ска-зать. Ведь, что надо было делать в преддверии этой войны, если вести себя грамотно и помнить, как именно гитлеровцы воевали в Польше, Франции, Греции и Югославии. Ну, в Норвегии война было несколько особенная – война десантных операций? В Дании войны не было вообще, была простецкая оккупация, чуть ли не аншлюс , как в Австрии. Так вот, что надо было делать, памятуя об опыте уже состоявшихся войн Вермахта, его побе-доносных блицкригах.
Надо было просто отвести свои войска из приграничных районов, где они подверг-лись быстрому разгрому, так ничего и не успев сделать на уровень старой госграницы, примерно сюда, где мы сегодня восседаем. Немногим западнее. Там была подготовлена и еще не окончательно демонтирована и разрушена линия обороны, «линия Сталина». Но одной жесткой обороной против блицкрига выстоять трудно, практически невозможно. Блицкриг это по своему определению война маневренная. Все районы за новой госграни-цей и до старой, надо было насытить малыми группами диверсантов, задача коих, исполь-зуя временно оккупированную врагом территорию, как предполье. Постоянно активни-чать на его коммуникациях, взрывая их, разрушая, постоянно терроризируя. А все наши мобильные соединения, наполнив их техникой и живой силой до штатов военного време-ни, держать в тылу своей оборонительной линии для парирования неизбежно возникших бы прорывов немцев. И копить силы и учить свои войска. А там, глядишь, пришло бы время и нам поактивничать, когда бы ощутили себя намного сильнее. Вот тогда бы и можно было немцев выселять, сворачивая все их присутствие здесь и в Польше. И добить их в Берлине. Хотя я так считаю, мы были бы сильно заинтересованы оставить Гитлера над Европой. Пускай бы правил. Нам он зачем? Пока бы они там возились, мы имели бы шансы разобраться со всеми нашими проблемами и заняться решением их проблем, пони-маете? Но Сталин, я уверен, на такой пассивный вариант не пошел бы ни за что и никогда. Но какой из вариантов развития событий там не прими, все они, по крайней мере, выгля-дит намного лучше и, по меньшей мере, намного презентабельнее нынешнего. И войну в каждом из них можно свернуть точно в год!
Снова прервавшись, Андрей Андреевич отдал должное хозяйскому чаю и выпечке. Снова свернул внушительную козью ножку, зарядив ее изрядной щепотью самосада из запасов Петровича. Затянувшись пару раз и еще приложившись к чаю, он продолжил ве-щать:
- Ладно, этого сделано не было! Но где двинутся гитлеровцы, когда начнут, ведь бы-ло ясно-понятно при первом же взгляде на крупномасштабную штабную карту. Что? Не было у нас таких? Да вот, у каждого завалящего секретаря обкома на стенах развешаны. Отчего же не глядели на них, не примерялись, кто, как и откуда ударит? Почему бы про-сто не выставить на этих направлениях войска специально обученные воевать в обороне и снабдить его всем необходимым для решительного и качественного ведения оборонитель-ных сражений, прежде всего противотанковой артиллерией. Нет же, наиболее боеспособ-ные части помещались вне наиболее вероятных путей перемещения противника, слов но мы не воевать собирались, а играть с фашистами в поддавки. Вот и наш родной 6-й мех-корпус, всем, и себе, и немцам доказавший свою отчаянную боеспособность! – тоже за-чем-то околачивался в Белостоке и рядом с ним. И что вы думаете, ему предлагалось де-лать в соответствии с планом прикрытия границы? Не поверите, потому что додуматься до такой глупости трудно. Атаковать немцев в направлении на Августов, вытесняя их за госграницу. Тьфу! Я когда прочел это, вспомнил весь мой наличный запас матерных слов. Весь и сразу! И даже, кажется, новые слова выдумал! Ну, хорошо, мы этим дурацким пла-ном просто подтерлись, а сколько было тех, кто его выполнил? Искренне, аккуратно, ста-рательно! И просто сам подставился под уничтожение. И других подставил, обнажив им фланги своим дурацким выдвижением к госгранице. Вот, мол, мы! Давай, фриц, лупи нас и в хвост и в гриву! Но даже и этого сделано не было! Мне подумалось, может, хотя бы войска были обучены, как следует? Нет, нет и нет! Вы сами все помните, мужики!
Обратился Щербаков к Земскову и Лавриновичу:
- Когда мы начали всерьез учиться Паша? В марте? Когда я приехал на штаб корпуса и составил новый напряженный план учебы взамен старого, более всего обращавшего внимание на строевую подготовку и отработку приемов штыкового боя. Последнее, во-обще говоря, не совсем бесполезно. И нам во время преследования нас немцами пару раз пригождалось вполне. Но куда более важным оказалось уметь перемещаться по полю боя, прикрывая и поддерживая друг друга огнем. Умение вести огонь в обороне, не психуя, и не торопясь. Быть обкатанными танками и знать, как прятаться от атак авиации. Уметь маневрировать и управлять огнем своего подразделения. И это только для пехоты. Танки-стов приходилось учить намного большему числу важных и нужных для них предметов. помните, наверное, сколько с ними возились все, пока довели хотя бы до какого-то ума. А в подавляющем большинстве частей они так и остались недоученными. Механики-водители за рычагами провели всего по пять ездовых часов, башнеры всего два – три  раза повторили процесс заряжания пушки и ни разу не стреляли из спаренного пулемета. А командир танка, он же, как правило, наводчик орудия, далеко не всюду выпустил из своей пушки хотя бы один штатный снаряд. Не имея отлаженной и надежной радиосвязи, ни ра-зу не учились действовать вместе. Вот этого, последнего, даже у нас в 6-ом корпусе пре-одолеть мы не сумели. Просто не успели, не хватило нам времени. Потому и ограничива-лись лишь простейшими видами атак, где нет нужды в сложном маневрировании частями твоей собственной танковой лавы. Что уж и говорить про взаимодействие танков и пехо-ты! Авиации и наземных войск!
И, снова отхлебнув чаю, прильнул к дымящейся в руке самокрутке с самосадом. На-слаждаясь, впустил сизый дым, явственно заканчивая:
- И, наконец, так подставить всю свою авиацию. Ведь крыло к крылу, так и стояли парадными шеренгами на полевых аэродромах близ госграницы. Их так и расстреливали, поливая в пикировании пушечно-пулеметным огнем, как овощи из садовых шлангов. А потом принимались за обстрел летчиков. Неудивительно, что Копец застрелился! А что ему оставалось делать, узнав, что за одно утро половина всей его авиации, причем, как на-зло, лучшая половина! – сожжена на земле. Большая часть запаса ГСМ в руках врага, вся инфраструктура авиационных частей накрылась целиком и полностью, связь утрачена и восстановлению не подлежит. И треть подготовленных пилотов погибла, расстрелянная с воздуха. А пока они растаскивали все эти завалы пылающих «дров»  со взлетно-посадочных полос, на аэродромы ворвались немецкие мотопехота и танки. Помните, не-бось, что тогда случается с летчиками самолетами и техническим персоналом? Должны бы помнить! Гуляли ведь и мы с вами так же под Расейняем!
- Как же, Андрей Андреевич, помним!
Хоть и в разнобой, но все, без исключений прогудели и Земсков, и Лавринович, и Ёжиков. Да, такое не враз и позабудешь! Не каждому советскому бойцу, воевавшему в первые дни войны, доводилось видеть, как выскакивали гордые и фанаберистые немецкие летчики в одном исподнем сигали, ломая конечности, из окон верхних этажей, спасаясь от преследовавшей их по коридорам гостиницы для летного и высшего технического персо-нала, советской мотопехоты, расстреливавшей всех, кого застали еще шевелящимся, вме-сте с подкладывавшимся под них литовскими проститутками. Да-а, повеселились мы там от души, ничего не скажешь! Потому-то, наверное, потом и их оголтелое преследование не сильно нас расстроило. Ведь и там мы брали их жизней больше, чем отдавали своих.
- Вот и получается, что вина за приграничную нашу катастрофу, а иначе то, что слу-чилось в приграничном сражении и не назовешь, лежит на всем руководстве государства и армии. Но, конечно, прежде всего – на высшем политическом руководстве. Ведь это его усилиями в конце тридцатых шло форменное уничтожение командного состава армии. Замечу при этом, я не скорблю по поводу расстрелянных маршалов, всех этих Егоровых, Якирах, Тухачевских, Блюхерах, Гамарниках. Да и о по-дурацки сгинувшем Котовском я тоже печалуюсь в самую последнюю очередь. Как и о Фрунзе, зарезанном на операцион-ном столе чутком раньше. Собакам – собачья и смерть! Они получили то, что заслужили. Жаль вот, Ворошилов, неуч, избежал подобной судьбы. Жаль тех командармов обоих ран-гов, комкоров, комдивов и комбригов, чьи места довелось заместить людям к этому не подготовленных ни возрастом, ни опытом, ни своим образованием, как правило весьма куцем. Война пошла всеобщая – русский народ, осознав, что ему грозит, не пожалеет ни врага, ни себя самого. И новые командующие в итоге, разумеется, выучатся. На своих собственных ошибках и неудачах, сплошь и рядом требующих неисчислимой крови на-ших солдат. Придет, никуда не денется, новый командир, кто научится воевать и побеж-дать станет не только за счет гор трупов своих бойцов, наваленных перед позициями вра-га. Умением станут побеждать, умением и командира и бойца, а героизму и стойкости на-шего солдата и так учить не приходится. Это ему присуще изначально, я бы сказал – гене-тически!
- Как, как?
Всхомянулся прикуривавший как раз Лавринович, не понявший нового, николи до-селое им не слышанного, слова.
- Генетически, Костя, это от роду. От рождения, от папы с мамой!
Пояснил попроще Андрей Андреевич, вспомнив, что науку генетику официальная советская наука не больно жаловала и слово это в курсе средней школы и офицерского училища явственно не употреблялось…
Говорено сей вечер, было о многом. И только самой малой части сказанного всем им хватило бы на долгие ночи допросов в НКВД и на бесконечные сроки лагерных измыва-тельств, что через судебное производство, то и через ОСо. Вот только к вящему удоволь-ствию всех здесь сидящих, никто из них знакомства с крапивным племенем энкаведешни-ков ранее не свел, да и ныне к ним не собирался. А единственный ненадежный элемент – дети Петровича, были отменно неразговорчивы, да и задачи жизнь перед ними ставила отменно иные. Намного позже, те из них, кто переживет войну, станут вспоминать тот разговор и отдавать должное комбригу Щербакову Андрею Андреевичу: умел, де, видеть истину мужик, точно зрил в корень!
Уже перед самым расставанием, пора гостям было и восвояси. Петрович отвел Щер-бакова в сторону и шепнул:
- Эт самое, Андрей Андреевич, давно тебе уже сказать хотел. Знаю, неподалеку, по соседству с моими владениями еще в конце тридцатых, сразу после Освободительного по-хода, построили склад имущества для Красной армии, ориентированный, как я тогда по-думал, на снабжение полоцкого УРа . А потом, когда границу перенесли на запад, там начали строить новые укрепрайоны, а про этот склад, думаю, просто забыли…
- Забыли?
Так же вполголоса переспросил комбриг.
- Ну!
Промычал в ответ Петрович и продолжил, высказывая свое, потаенное:
- Я бы и сам туда забрался бы! Только вот вскрыть мне те замки не подается. А шу-меть взрывчаткой – не дело! По тихому бы…
- Ладно, Петрович, есть у меня парочка умельцев по замкам! Можно и вскрыть. Склад-то хоть большой?
- Ба-альшой, Андрей Андреевич! Больше седмицы почитай туда добро возили трех-осными и полугусеничными ЗИСами, считай, что и без перерыва совсем, даже и на ночь. Ну, так что? Пойдем на склад?
- Конечно, пойдем, Петрович! Пообносились мы здорово! Да и твоей семье обновки оттуда не лишними встанут!
- Это ты в корень зришь, Андрей Андреевич! Ну, так тогда завтра я лошаденку за-прягаю, и по ночи начнем выдвигаться?
- А не чересчур ли спешишь, Петрович? Разведать бы надо!
- Так и разведай, Андреевич! Где он есть, склад тот, я тебе сейчас на карте покажу и обскажу как он замаскирован. Ну, хорошо, давай тогда послезатра, чтобы у тебя сутки полные были на разведку…

СКЛАД СНАБЖЕНИЯ РККА ПОД ПОЛОЦКОМ, август 1941 г.
Разведка посланная проверить склад и осмотреть его окрестности, установила, тща-тельно все изучив, что склад тот действительно велик и, судя по всему, назначался для снабжения ДОТов  и ДЗОТов  полоцкого Ура, расположенных несколько западнее тех мест. Но, всвязи с последующим оставлением Ура и демонтажом вооружения во многих огневых точках, был позабыт и позаброшен. Не дело, конечно, но случается такое в арми-ях всех стран мира сплошь и рядом.
Разведчики скрытно покрутились рядом, обнюхивая все следы, прошлые и нынеш-ние. И установили, что на складе том, года полтора – два как никого не бывало. Ничего туда не привозили и ничего не увозили. Как завезли много всего где-то весной – летом 40-го года, так и позабыли. Складские службы, наверное, получили иное назначение и убыли из этих мест, а склад под свою опеку, скорее всего, принял общевойсковой командир. Он не из складских, любовью к ведению учета не отягощен, про склад этот быстро позабыл, наверное. Хотя, опасаясь вездесущего НКВД с него ничем так и не попользовался. Тем более – война с финнами началась.
Выдернули мужика вместе с подразделением его, надо понимать. А там, как это все-гда случается на войне, сразу стало не до склада, да еще и оставленного где-то в снова ставшей тихой и покойной Белоруссии. А то еще и ранили мужика, или, избавь его Госпо-ди, убили! До склада ли там, на хрен!? Вот и остался последний неприкаянным. Местное население, отвыкнув шататься по охраняемой территории УРа, не сильно этим злоупот-ребляло и после ухода военных. Тем более, что не все свои минные поля те сняли. Опасно, порой, шататься случалось. Разве что вездесущие мальчишки шлялись. Но этих отпугива-ли замки. Они бы не слишком остановили Петровича, если бы не хотел он подстраховать-ся, де, не я склад громлю, красноармейцы товарища комбрига. Я так, сбочкю, лишь остат-ки за ними подчистил, дабы добро не пропадало!  В хозяйстве, сами понимаете, оно все сгодится!
И не собирался мужик, кстати сказать, ни перед кем оправдываться, а, гли-ко, солом-ку стелил заблаговременно. Мол, война – войной, а коли закончится она так, как повест-вует товарищ комбриг, так лучше бы, херней не маясь, оправдания надежные иметь по любому поводу. Оно ж и для здоровья куда пользительнее! Как бы судьба твоя не сложи-лась. И с овец вроде шкур не сдирали живьем и волки вкусненьким мясцом обожрались.
Пломбы последнего начкара и начальника склада никого не остановили. Да они по ветхой старости своей, уже висели на шнурках, не соприкасаясь ни с воротами ни со сте-ной склада. Уже потом, уходя, те пломбы даже присобачили назад, словно бы и висели всегда они, никуда не трогаясь. Стандартные армейские замки и запоры не сумели остано-вить умельцев из разведчиков Павла Земскова, задержав их и всего-то на полчаса – час. Тяжелые складские двери приоткрыли, не отгребая в сторону гору гнилых листьев, песка и пыли. Что они станут делать с этим складом, Андрей Андреевич еще не решил, ибо не ведал пока, что там есть в наличии. Но то, что ему следует озаботиться обмундированием своей группы, добычей медикаментов и, хорошо бы, кое-какой еды стандартного армей-ского образца, он понимал. А там, может, еще и прикроют склад. Пусть и еще постоит. Обходя длинное, освещаемое керосиновыми лампами помещение, он все больше и больше понимал, что навел его сопящий рядом Петрович не на склад, а на клад. Сильно обтре-павшееся обмундирование бойцов его группы, требовало подмены, а кое-где и просто за-мены. Назначив старшиной одного из наиболее немолодых и хозяйственных бойцов, Анд-рей Андреевич имел четкие сведения, сколько и чего ему требуется уже сейчас и люди, пришедшие с ним, уже начали отбирать и складывать комплекты униформы. Прихватили они и маскировочные комбинезоны для разных времен года на весь состав группы. И кас-ки, с пилотками под них поддеваемыми. И новенькие сидора. И сапоги, причем отбира-лись только сапоги добротной юфти. И портянки, теплые и демисезонные в огромных ко-личествах. И нижнее белье. Много чего надо человеку на войне!
Особенно долго Андрей Андреевич стоял перед казавшимися бесконечными полка-ми с куревом. Огромные кубы старательно уложенных «Казбеков», «Беломорканалов», «Севера» и намного меньшие кубики «Герцоговины Флор». А пачек махры – так ведь и не считано вроде…
Взяв пачку «Герцеговины Флор и коробку спичек, вышел комбриг в обложенный кирпичом предбанник складского помещения, сразу приказав в складе никому не курить! И никаких исключений. Лампы там устроены так, что возгорание весьма маловероятно, а вот с куревом можно беды наделать легко и непринужденно.
Это же ведь целый процесс: добыть папиросу из-под папиросной бумаги покрываю-щей их верхний слой, уложенных в аккуратную картонную коробку. Достать ее, слегка размяв в пальцах руки, часть, наполненную табаком, дунуть в мундштук, не сильно, но резко и постучать им по крышке коробки, чтобы табачинки, ссыпавшиеся в мундштук, выпали на коробку. И лихо со знанием дела единым движением обеих рук сплюснуть тон-кий картонный мундштук в двух, взаимно-перпендикулярных плоскостях. И, вставив в рот, прижечь длинную парпиросу на ей персонально предназначенной спичке, а чего их беречь? – вон их сколько лежит-то! Залежи истинные, а мужики и бабы в окрестных де-ревнях те спички на четыре части вдоль колют, рассчитывая использовать как четыре спички.
И затянуться первой длинной затяжкой, такой, что табачный дым достигнет самых удаленных закоулков легких. Потом же выпускать его через рот и обе ноздри, радуясь всем организмом чудесному аромату и легкому наркотическому действию чудесного та-бака. Это ли не сладость, люди? Это ли не счастье? Слегка закружилась голова уже после пятой – шестой затяжки, но головокружение тут же прошло. Подкатило приятное чувство курения – мечта курильщика. Боже, какая сладость. И как они столько времени обходи-лись без хорошего табака? Обходились, конечно! Только лучше все ж когда табак имеет-ся! С ним веселее. Накурившись вместе с точно также балдеющим Ёжиковым, сунул пус-той мундштук скуренной папиросы в большую пепельницу, стоявшую посреди курилки и кивнул Василию, мол, пойдем. На сей раз, перед ними раскинуло свои ряды оружие. Вин-товки СВТ стояли в ряд, в специальных стояках, как и  винтовки трехлинейки. В стояках пониже выстроились в ряд тускло сверкающие складской армейской смазкой пистолеты пулеметы Дегтярева, ППД и огромные штабеля цинков с патронами ко всему сему добру. И пистолеты и кобуры к ним. Не слишком и стараясь, сыскал Андрей Андреевич полез-ную для себя вещь. Брезентовый нагрудник, именовавшийся в армии «лифчик» а в нем гнезда под пистолет, финку и под запасные обоймы и к ним и к иному оружию. Слыхал он и раньше, что разработаны такие, но почему их до войны так и не дали в войска, ума при-ложить не мог. Загадка природы, мать ее! Его маузер, примеренный, влез в пистолетное гнездо, значит, и любой другой ствол влезет и нечего таскать громоздкую деревянную ко-буру, вечно стукающую по заднице. Как приклад она ему давно уже не нужна, он стрелял из своего маузера, как не всякий снайпер палит из своего винтаря.
Кстати насчет снайперов, тут же рядком, выложенные на полке в рядок лежали оп-тические прицелы и трехлинейки под них. И боевые ножи – знатная вещь, что рукой ору-довать, что броском метать.
Отдельная стойка содержала в себе ручные пулеметы Дегтярева.РПД. вот это им, пожалуй без надобности. Уж очень они приспособились к прекрасным немецким MG. Да и боеприпасы к ним добывать наловчились. А патроны здесь присутствуют всякие, и про-стые, и зажигательные, и трассирующие, и бронебойные. И хватить им этих патронов должно очень и очень надолго. А если не пользоваться нашими пулеметами, то, наверное, и навсегда. Обнаружились здесь и противотанковые ружья. И симоновские и дегтярев-ские. И патроны к ним в отдельных цинках. И гранаты. Прежде всего, оборонительно-наступательная РГД и рубчатые «лимонки», наша копия жутко удачной  французской F-1. Изобретенная еще во время Первой мировой войны, оказалась эта противопехотная грана-та чрезвычайно удачной и удобной в применении. И была растиражирована всеми страна-ми, в той войне участие принимавшими. Производили ее и во весь период Второй миро-вой, возможно где-то поменяв технологию и размеры. И, разумеется, запалы к ним. Без этих запалов граната становится самым обыкновенным камнем и ее применение теряет всякий смысл. В огромных ящиках стояли гранаты противотанковые, а на полках выложе-ны были запалы к ним. И мины: противопехотные, противотанковые и сигнальные. В от-дельном закутке, на специальных стеллажах, предохраненная от контактов с атмосферой, лежала взрывчатка, ТНТ. Глаза разбегались у военного до самых корней души, человека Андрея Андреевича при одном только взгляде на такое удивительное богатство. И длин-нющие мотки бикфордова шнура, скрученные в ровненькие бухты. Ну, чем не мерная, или пробирная палата? Всем ведь известно, что бикфордов шнур горит в любой среде с посто-янной скоростью, 1 см/сек. Тогда что же такое эталон метра? Это длина бикфордова шнур, сгорающая все-то за 100 секунд. И в любой, заметьте, среде! Каково постоянство, а?
Далее наступил черед верхней одежде. Пока еще лето и вопрос не стоит, хотя плащ-палатки и плащ-накидки им порой нужны были и летом. Сотни регланов и шинелей, ты-сячи ватников и летных кожанок и многие сотни желтоватых армейских коротких кожу-хов и валенок. Все это добро, обильно пересыпанное нафталином висело, лежало и стояло в своем отделе этого склада.
Скрученные в тугие круги-бухты лежали многочисленные кожаные командирские и брезентовые солдатские пояса и плечевые портупеи. И огромное число петлиц со знаками различия к ним, от сержантских и старшинских треугольничков, до генеральских звездо-чек и ромбов. И прочая, прочая, прочая знакоразличительная дребедень. По всем канонам и изыскам армии мирного времени, давно уже позабытая и отложенная, за ненадобностью, в сторону. Удобные кожаные подсумки для патронов и запасные магазины для СВТ, ставшие у них давно уже дефицитными, по случаю большого их расхода в прежних боях. Далеко ведь не всегда, а лучше сказать, совсем нечасто, случалось им подобрать стрелян-ные пустые магазины на былом месте боев.
Но едва не обомлел Андрей Андреевич, посетив ту часть склада, где хранилось пи-щевое довольствие. Да и как ему было не изумиться, когда продовольствие для своих бойцов стало для него давным-давно уже главной и каждодневной головной болью. Ведь именно из-за продовольствия, для того, чтобы его раздобыть доводилось им лезть порой к черту в зубы, проворачивая совершенно необеспеченные, донельзя рискованные боевые операции, теряя людей, разменивая их жизни на продовольствие для остальных. Вот и сейчас, лишь усилиями и мужицкой изворотливостью Петровича им не пришлось затевать операций по добыче продовольствия. А тут, буквально в пятнадцати верстах от их лагеря, полки прямо ломились от мясных и рыбных консервов огромные ящики полнились кон-центратом пшенным, перловым, гороховым, гречневым и ячневым. Другие ящики полни-лись яичным и молочным порошком, теснились в них банки сгущенного молока с саха-ром, а отдельно, в мешках стоял аккуратно пиленый сахар и рафинад. И давно уже поза-бытые за время войны, цибики кяхтинского, краснодарского, грузинского и абхазского чая. От этого они уже и совсем отвыкли. И пачки ароматного какао, нашелся здесь и мо-лотый кофе. Был, был, конечно, он в меню офицерских столовых РККА, а, значит, должен был иметься и на складах. Он и имелся! Стояли ровными рядами матерчатые упаковки армейских сухарей и галет. Масло и жиры, все здесь имелось. В общем, призрак голода и боевых операций, имеющих своей целью исключительно добычу продовольствия, ото-двинулся от них далеко-далеко и очень надолго. Ведь склад этот был то ли корпусного, то ли вообще армейского уровня. Судя по нескольким генеральским фуражкам, имевшимся на складе, скорее всего, армейского.
Добрую неделю, стараясь соблюдать все мыслимые меры предосторожности, страхуя вывоз со складов, как не всякую боевую операцию страховали, вывозил они со склада все им необходимое, стараясь тщательнейшим образом заметать свои следы. Ведь хотелось бы и многим позже продолжать снабжаться с этого склада, поскольку это самый безопас-ный для них способ получать пищевое и вещевое довольствие, оружие и боеприпасы.

Пришла пора им снова приступать к исполнению боевых акций. Андрей Андреевич снова засел за планирование. Сидели они в лесном массиве юго-восточнее Полоцка и се-веро-западнее Чашников, в районе, изобилующем озерами и болотами, укрывистом и ма-лодоступным. Если не лениться совершать длинные марши, они способны своими боевы-ми группами выходить на коммуникации врага. В первую очередь, конечно, на идущую почти отвесно с юга на север трассу Минск – Полоцк – Псков. Трасса Полоцк – Витебск была, конечно, намного ближе, но именно ее Андрей Андреевич трогать и не намеревался, собираясь между тем атаковать оживленную трассу Витебск – Смоленск. Где живу, там не гажу, знаете ли! Волчий, конечно, принцип, но и партизанствующим субъектам о нем за-бывать не след. А, кроме того, стратегическая в этой войне трасса Брест – Минск – Орша – Смоленск – Москва, по какой в наибольшей степени шло снабжение немецких войск, все еще сражающихся с частями РККА восточнее Смоленска. Сам город немцы к концу авгу-ста уже взяли, но в полной мере сломить сопротивление наших войск еще не смогли. Смо-ленск, как это уже часто бывало в нашей истории, встал грудью на защиту Москвы. И ос-тановил врага. Андрей Андреевич, анализируя ситуации, опасался, что все это очень вре-менно и с большой тревогой ждал рывка 2-й немецкой танковой группы генерал-полковника Гудериана от Смоленска на юг, с целью разгрома и окружения нашей киев-ской группировки. Память Константиновича четко свидетельствовала, что таковая воз-можность была ТАМ реализована, причем с огромными для нас потерями. Что измени-лось ЗДЕСЬ? Успехи немцев были несколько скромнее, и сражение за Смоленск еще только-только закончилось. На северо-западе они так и не прорвав Лужскую линию, оста-вили, кажется, попытки захватить Ленинград. Но это давало им возможность сосредото-чить больше сил на ставшем уже точно первоочередным и центральным, московском на-правлении. Все, что можно было сделать, не допуская этого, проявлять активность на се-веро-западе, не давая переместить мобильные силы с севера на юг. А что могли предпри-нять они – только организовать активную войну на коммуникациях, чтобы предельно за-труднить для немцев подвозку предметов снабжения для своей смоленской группировки,  выводя ее на уровень постоянной головной боли для немецкого командования, в том чис-ле и главного. Окруженцев в белорусских лесах ЗДЕСЬ было намного меньше, чем ТАМ. Просто потому, что огромные по своей численности силы 10-й и 3-й армий не испытали удушающего окружения у Белостока, хотя 4-я армия попала-таки под страшный удар 2-й танковой группы генерала-оберста Гудериана у самого Бреста. Она была отброшена на Кобрин. Затем, повергшись новым тяжелым ударам отошла еще восточнее. Вскоре ее ко-мандующий генерал-майор Коробков был отстранен от командования и арестован. Потом, представ перед венной коллегией  Верховного суда СССР, был лишен всех званий и на-град и в тот же день расстрелян. Константинович подсказывал, что после войны и смерти Сталина он будет реабилитирован посмертно и восстановлен во всех званиях и наградах. А Андрей Андреевич вспоминал свое личное общение с Александром Андреевичем. Тот показался ему не сильно образованным и откровенно мало-грамотным. И уже позже он узнал, что Коробков закончил в 1916 году школу прапорщиков. Это, конечно, не полно-ценное военное училище царского времени, где давали превосходное во всех отношениях, образование. Прапорщиков военного времени учили, разумеется, намного скромнее. Но и далеко не советское офицерское училище, значительно выше! А вот смотри ж ты, боязнь высунуться сыграла таки с мужиком дурную шутку, подвела под цугундер . И даже не на нары, а прислонила к стенке. Не лучше ли было бы с честью погибнуть, как оно и дос-тоит мужчины, в бою с супостатом? Вестимо лучше мог бы ответить Александр Андрее-вич, если бы жив остался, да кто же знал? А я ведь вам говорил, товарищ генерал-майор, честно докладывал! Но вы – не вняли. Вот и встали к стенке!

 НА НЕМЕЦКИХ КОММУНИКАЦИЯХ, октябрь 1941 года.
Первый выход своей группы на коммуникации врага, он спланировал следующим образом: пересекая грунтовое шоссе Лепель – Бешенковичи, километрах во 25 – 30-ти юго-западнее Бешенковичей, совершить скрытный марш по болотистому лесному массиву к востоку от Чашников и Новолукомля, выйти на участок шоссе Брест – Минск – Смо-ленск – Москва на локальном участке Крупки – Толочин. И осуществить там ряд диверсий на шоссе, базируясь на лесной массив юго-западнее Рясно. Выработав всю взятую с собой взрывчатку, снова отойти в свое обычное укрывище. Проводником там им должен был быть старинный друг Петровича, тоже егерь, всю свою жизнь проживавший, как и сам Петрович, в лесной глуши. Рейд планировался недели на две, может на три. В любом слу-чае, к середине сентября они намечали уже вернуться к себе в базу в лесном массиве в треугольнике Лепель – Полоцк - Бешенковичи.
Первым пунктом их боевой программы было форсирование по тихому варианту грунтового шоссе Лепель – Бешенковичи. К не очень оживленному даже по дневному времени, участку шоссе, они вышли уже ближе к сумеркам, посвятив еще один оставав-шийся у них светлый час наблюдению за шоссе. Неспешное и довольно таки редкое дви-жение не создавало видимости угрозы. За час наблюдения перед ними прошло две не-большие автоколонны на Бешенковичи и одна, с ранеными, по-видимому, в обратном на-правлении, на Лепель. А когда на землю стали опускаться сумерки, движение угасло со-всем. Немцы, как и в самом начале войны, ночами предпочитали отдыхать, по-видимому успевая сделать днем все, что они себе запланировали.
В первых сумерках, две пары разведчиков, совершив стремительный бросок через шоссе, занялись разведкой на той стороне. Условный сигнал – все чисто! – они подали уже через три четверти часа, когда темнеть принялось здорово. Но тут по дороге отчаянно рыча моторами, промчались два бронетранспортера Вермахта, купаясь в свете собствен-ных фар. Выждав еще с четверть часа, комбриг подал сигнал на форсирование дороги. На-чалось всеобщее выдвижение. Добравшись до кювета на той стороне и дождавшись ус-ловного свиста – все в порядке! – с обоих флангов своей группы, Андрей Андреевич вло-жил в губы свисток и его заливистая трель, казалось, разбудила весь лес. На северной обочине дороги внезапно материализовалось более полусотни темных фигур с оружием на перевес. И все они в едином порыве и на предельной скорости, понеслись через шоссе. Вломившись в лес и спеша усмирить дыхание, залегли. К комбригу подошли с докладом разведчики. Лес они проверили километров на семь в глубь и южнее этого места. Надежно убедились, что в нем все тихо. Да, не пуган здесь еще немец, совсем не пуган! Вот и не стережется он. И подлесок вдоль дороги еще не вырублен, предоставляя укрытие и лес не сведен, подступая кое-где вплотную к полотну дороги. Ну и чудненько! Нам же и лучше! Пусть немного полопоушат, недолго им и осталось! Выстроив обычный свой ордер для долгих перемещений не раз их спасавший во времена преследования их группы в Южной Литве, они устремились к югу. В голове основной колонны шел головной дозор, а в хвосте дозор арьергардный. По бокам колонны перемещались пары бойцов – боковое охранение. Группа и сама, ведя постоянное наблюдение по распределенным заранее секторам, готова была отразить любую опасность, или угрозу, с какой бы стороны они не воспоследовали. Таков был порядок перемещения группы, спасший ее во время памятного преследования и Щербаков не видел, покамест, нужды его отменять или кардинально трансформировать. На торный шлях Брест – Минск – Смоленск – Москва, какой они решили почтить своим вниманием, группа вышла к вечеру первых пяти дней своего похода. Двое первых суток, сменяя друг друга, они непрерывно наблюдали за дорогой, изучая темп и порядок пере-мещения по ней, охрану и сопровождение конвоев, порядок движения различных групп транспорта.
Порядок на главной магистрали, питающей эту войну, у немцев был. Порядок пере-мещения по дороге был идеально продуман. По двум центральным разнонаправленным полосам, сохранившим еще свое твердое, асфальтовое покрытие, перемещались грузовики с живой силой и автофургоны с ранеными, в обратном, разумеется, направлении. По вто-рым полосам обеих дорог вперед движется новая техника, танки, бронетранспортеры, гру-зовики с солдатами и тягачи с орудиями в прицепе. В обратном направлении двигается на буксирах битая техника в ремонт и на переплав. И, наконец по обочинам дороги двигают-ся многочисленные двуколки с грузом и длинные вереницы солдат из маршевого попол-нения. Этим достигалось и максимально эффективное использование этой битой-перебитой войной дороги и ее защита. Хотя нападение на магистрали еще не стало для немцев привычным явлением, но, похоже, уже случались. Потому как немчура все-таки береглась. Пусть и не сильно, но береглась.
Щербаков, понаблюдав за жизнью шоссе и изучив своими разведгруппами окрестно-сти, выработал план атаки шоссе. Ночью немцы полностью прерывали движение по доро-ге, останавливаясь в тех населенных пунктах, где имелись свои гарнизоны. То ли стоп-приказ на движение был обусловлен временем, то ли он отдавался ежедневно, скорее, по-дозревал, впрочем, Андрей Андреевич – первое. Значит надо заминировать дорогу ночью. Поскольку их мало интересовало нанести урон раненым, минировать надо было только правую ее сторону, если брать по направлению к Москве. Причем минировать не одним большим зарядом, а добрым десятком оных по каждой из полос. Минировать первую по-лосу, оставленную немцами для колесного автотранспорта было непросто. Мины и фуга-сы надо было заглубить под асфальт. Но не рассчитанные на бронетехнику, они могли иметь заряд и послабее. Вторую полосу, что минировалась под бронетехнику, заминиро-вали с некоторым смещением от первой, со сдвигом вперед. Обочину минировать не стали совсем. Минирование произвели в двух местах на шоссе, намечая разрубить колонну нем-цев на три части. Вся группа в полном составе перебралась на правую обочину, подгото-вив там огневые точки для пулеметчиков, бронебойщиков и гранатометчиков. И глубже в лесу изготовили отсечные позиции, а вдруг понадобиться отсечь возможное преследова-ние. Немцы, видели они, не пуганы, вполне могут и ринуться преследовать. Вот и стоило их порадовать боем на отсечных позициях. Уходить после совершения диверсии предпо-лагалось в глухие леса в сторону Белынич.
И вот все у них готово, бойцы заняли свои позиции. И Щербаков лежит со своим верным маузером в яме от давнего выворотня на небольшом пригорке. Стрелять сам он не намеревался, разве что случиться какая оказия. Потому как вообще-то дело командира в бою все видеть все понимать, принимать адекватные решения и командовать своими бой-цами. Возле него сопели носами в землю два связных, крепко сжимающие свои СВТ. Не понимали еще ребятки, что не это главное их оружие на сегодня. Главное для них – быст-рые ноги и умение перемещаться и быстро и скрытно одновременно. В связные и отбира-ли таких, кто показал эти качества на высочайшем уровне, в предыдущих боях.
Движение по шоссе немцы начали часов с шести утра, причем оно все время посте-пенно нарастало. Ближе к полудню, Андрей Андреевич решил, что движение стало доста-точно сильным и массовым. И дал резким свистом сигнал к началу диверсии.
И на дороге сразу возник вполне рукотворный кошмар. Отгремели взрыва мин и фу-гасов, загорелись первые машины и танки с бронетранспортерами. Гулко и громко, с от-тяжкой били все пять противотанковых ружей и все десять пулеметов MG-34 вышивали по подводам и идущей обочиной пехоте, свою крупную строчку. Хлестко и звонко стуча-ли прицельные выстрелы СВТ и снайперских трехлинеек. А на дороге творился формен-ный кошмар, особенно после того, как туда полетели еще и гранаты, подобравшихся по подлеску незамеченными, гранатометчиков. Снайперам было приказано строго-настрого бить прицельно офицеров и унтер-офицеров, особенно тех, кто пытается распоряжаться и командовать. Вот и царила у немцев на дороге неразбериха. Далеко не сразу осознали они, неплохие все-таки солдаты, как и где им укрываться от уничтожающего винтовочно-пулеметного огня. И начали отвечать, спрятавшись за колесами крузовиков, катками тан-ков и бронетранспортеров. Хорош все же немецкий солдат, опытен, смел и не подвержен излиха панике. Но, пойманный, со снятыми для известного процесса штанами, станови-лись мишенями и они. На дороге мало-помалу начинал устанавливаться кое-какой поря-док. Кто-то из выживших штабофицеров, кого весь этот кошмар застал именно здесь, на-верное, брал ситуацию в свои руки, заставляя солдат только что просто стремившихся со-хранить свои жизни, действовать осмысленно и с пользой для всего воинства, попавшего в западню на дороге. Наметились сразу две попытки обхода фронта засады, слева и справа. И побежал отдавать команду первый связной, приказывая покинув свои гнезда скрытно, не подставляясь под немецкий огонь отходить бронебойщиков и пулеметчиков. Эти должны прострелить бегом все пространство до намеченных отсечных позиций, заняв свои заготовленные лежки там, изготовиться к бою.
Привычное командирское ухо быстро уловило, что пулеметы и бронебойные ружья с нашей стороны выбыли из всеобщего концерта. Восторг на подорванном и загроможден-ном пылающей техникой и трупами людей, шоссе, понемногу уменьшался. А огонь нем-цев, почувствовавших ослабление огневого напора со стороны нападавших, усиливался, становясь все более организованным и продуманным. Дав пулеметчикам и бронебойщи-кам гарантрованно отойти на полкилометра – километр, комбриг скомандовал отходить и своим стрелкам. Отходить, как учили, тихо, скрытно и аккуратно. Поначалу, не прекращая сдерживающего огня. И сам начал отходить вместе с ними. Рванув в темпе первые три – четыре минуты, выиграли у немцев пару сотен метров форы, растворяясь меж дерев. И только минут через пять – семь после начала отхода, осознал, что немцы, от великого ума, наверное, принялись их преследовать. Скорее всего, долго они делать этого не станут, но и их отсечные позиции тут совсем недалеко. Километра с полтора всего. Его бойцы еще валились на свои лежки на отсечных позициях, старательно усмиряя дыхание и перезаря-жая свое оружие, как на небольшой пойменный лужок, рассечены надвое мелковатым ручьем, выскочили преследовавшие их немцы. Наши бойцы, все кадровые военные, при-ученные к дисциплине, лежали недвижимо выцеливая «своих» немцев, в соответствии, со ставшим уже рутинным, обычным распределением целей. Он же ждал, чтобы цепь пре-следователей выкатилась на лужок вполне, предоставив цели всем его стрелкам и пуле-метчикам.
Его свисток раздался, когда это произошло. И снова взревели пулеметы, хлестко ударили СВТ и снайперские техлинейки. Да и сам Андрей Андреевич не утерпел, завидев немецкого офицера, все еще полускрытого в лесу. Его погон, витой из алюминиевого су-тажного шнура, с одной четырехлучевой звездочкой, выдавал в нем через бинокль оберст-лейтенанта. Тот не суетился, тоже наблюдая в бинокль, распоряжался, судя по всему, ос-мысленно и твердо. Хорошая цель, важная. И, тщательно прицелившись, влил выстрел из своего маузера во всеобщую вакханалию боя. Немецкий штаб-офицер, ухватившись за грудь, вывалился вытолкнутый мощью 9 мм пули из своих елок и упал навзничь. Немцы же, по-видимому, лишенные руководства, больше переть из леса на смертный для них лу-жок у ручейка, нисколько не спешили и Андрей Андреевич, приказав своим сниматься с позиций, начал отход и сам.
Больше их не преследовали. То ли некому стало, что вряд ли, то ли, и это, второе, скорее всего, некому стало организовывать преследование, а сами солдаты отнюдь не спешили пошастать по лесу, столь открыто враждебному к ним. Их отход проходил спо-койно. Никем не преследуемые, они, собрав походную колонну с головным, арьергардным и боковыми дозорами, пошли к месту, ставшему для них базой этими днями. А на атако-ванном ими участке дороги долго еще продолжался грохот запоздавших взрывов и вне-запно вспыхивала безалаберная, в никуда, стрельба. Что ж, первый блин вышел у них не очень-то и комом! Вполне получился съедобным и даже вкусным. Тем более, что у них самих был только один убитый, но совсем не было тяжелораненых...
Выйдя ближе к ночи к своему лагерю, комбриг был извещен своей разведкой, что неподалеку от их места расположения обнаружена группа советских бойцов из 17 человек, пробирающаяся на восток. Возглавляли группу немолодой уже капитан и старший полит-рук. Не заходя в лагерь, комбриг с двумя разведчиками прошел к обнаруженным нашим бойцам. Капитан представился начальником штаба одного из полков 10-й армии. Послед-ние свои бои с немцами в составе своего полка, они вели возле Борисова, потом, он с пя-тью бойцами уходил от немцев, когда их полк оказался разгромлен и почти целиком ис-треблен. Собравшись воедино со встретившимся ему замполитом одного из батальонов их полка, старшим политруком и несколькими солдатами они пошли лесами, собирая вокруг себя солдат своего полка. Из «чужих» был с ними наш сбитый летчик, приземлившийся с парашютом на самом берегу Березины и прятавшийся там же в махонькой рощице, пока не увидел проходящих рядом советских солдат в форме, со знаками различия и оружием. Летчик с радостью присоединился к их команде. Им он тоже был полезен, поскольку только у него была подробная карта местности, по какой им предстояло теперь топать и топать…
Комбриг посмеялся над увлеченностью их общей идеей быстрее прорваться к своим, излучаемой капитаном-пехотинцем, старшим политруком и капитаном-летчиком. До сво-их отсюда трепать и трепать – сапоги истреплешь! Старший политрук, будучи постарше и заметно умнее обоих капитанов, высказывался в том смысле, что хотел бы выслушать, что предлагает товарищ комбриг. И тогда комбриг предложил им подвижную войну на ком-муникациях, где они будут заведомо полезны.
- Сегодняшний шум, немногим севернее этих мест, слыхали?
- Слышали, как же! Даже обрадовались, решив, дошли! А что это было?
- Это мы исполнили диверсию на шоссе Брест – Минск – Смоленск – Москва. рас-трепали немецкие пути снабжения. Потом же, уходя от преследования, дали им бой на от-сечных. Только и всего!
- Звучит неплохо!
Одобрил старший политрук, все больше и больше склоняясь к идее присоединиться к комбригу и его группе. Собственно Андрею Андреевичу не сильно и надо было наращи-вать численность группы. Человек 75 – 100 его явно устроят. Чтобы можно было покойно уходить из лагеря одной группой, оставляя там «на хозяйстве» другую, отдыхающую. И самозабвенно гадить немцам, на их безбожно растянутых коммуникациях до зимы. А вот зимой он намечал произвести попытку достигнуть фронта и перейти его, полагая, что так или иначе, но к зиме, фронт станет намного менее подвижен, чем летом и в осень. Можно будет попробовать пройти к своим, имея серьезные шансы на успех. Андрей Андреевич полагал, что сделать легче это будет либо на севере, под витебском, где по его мнению проходила линия соприкосновения немецких войск двух групп армий «Север» и «Центр», либо на юге, где южнее Могилева соприкасались «Центр» и «Юг». Тем более, что Кон-стантинович помнил о Витебских, или Суражских воротах, образованных именно там, в лесистом стыке двух групп армий, где и порядка намного меньше и партизан больше. Да и население там состоит из восточников, намного более надежных, чем западники или здешние жители – ни рыба, ни мясо. И хотя они местное население привлекать непосред-ственно к боевым действиям не намеревались, использовать их, как проводников, велико-лепно знающих местность, ему представлялось вполне разумным. Но, помня о возможно-сти немецких репрессий против местных жителей в отместку за их помощь партизанам, комбриг считал, что обращаться к нему за помощью нужно только в самых крайних слу-чаях, тем более, что вопросы питания и одежды его группа решила за счет того самого склада, сданного им Петровичем. Капитан и старший политрук, переглянувшись с летчи-ком, затосковали, и Андрей Андреевич понял, что им надо перетереть эту тему между со-бой. Он все-таки хотел их вытащить отсюда. И не для того даже, чтобы усилить свою группу, просто хотелось отдать именно этим бойцам именно из их бывшей 10-й армии, хотя бы часть своего долга перед ней. Ведь спровоцировав уход 6-го мехкорпуса севернее, в полосу ответственности 3-й армии они заметно ослабили боевые возможности своей 10-й армии и усложнили ее боевой путь. А с другой – намного его облегчили, не дав ее окру-жить в первые же дни войны и захватить в плен сразу, почти в полном своем составе. Ар-мия, конечно, отступала, но и сопротивлялась, сражаясь, тем более, что и ей та энергия, с  какой Щербаков и Хацкилевич учили 6-й мехкорпус, сослужили добрую службу – осталь-ные части армии тоже, под их влиянием, тоже занялись усиленным и ускоренным обуче-нием своего личного состава к предстоящим им, прежде всего, оборонительным боям, как на западе республики, так и в ее центре. Но перед этими бойцами, их командиром и по-литработником и этим летчиком, Андрей Андреевич почувствовал определенную ответст-венность.  Наверное, именно потому, что они тоже организационно были из 10-й армии, как и он сам. Их ему захотелось взять с собой, и посему он назначил им встречу примерно здесь же через три дня, предложил воинам подумать над его предложением.
Сами же они сей ночью намеревались выйти на железнодорожную колею Брест – Минск – Москва и совершить там еще одну диверсию. Едва дав своей группе пообедать, комбриг повел ее к железнодорожному мосту через Друть у самого Толочина. Он намере-вался, уничтожив этот мост создать немцам серьезные проблемы с основной линией их поставок предметов снабжения для своих армий. Правда река там была совсем еще не в той силе и не так широка, как близ слияния ее с Днепром, силу коего, она, впадая в по-следний, у самого Рогачева, просто-напросто удваивала. И тем не менее, мост у Толочина, каким он проезжал в начале марта, едучи на поезде Москва – Минск, произвел на Андрея Андреевича впечатление. Он понимал, что восстановить его станет гитлеровцам совсем не просто и не скоро. Значит, было из-за чего рисковать. Из взятой с собой в этот поход взрывчатки они потратили только четверть, на мост у Толочина ее хватит уж и наверное. Электродетонаторов было у них с запасом, поэтому подрыв с детонацией взрывчатки че-рез бикфордов шнур, был совершенно излишним. Подорвут электродетонаторами, надеж-но.
Перехватив быстро горячего в лагере и оставив там группу наблюдения за шоссе, возглавленную Павлом Земсковым, комбриг с остальными, а в этой диверсии, они, благо-даря осторожности и продуманности операции и, конечно же милости Божьей, потерь практически не понесли: один убитый, ни одного тяжелораненого, с пяток ранений и кон-тузий касательного характера, какие забываются бойцами уже на второй день. Он не стал делить оставшуюся у него группу бойцов на пару взводов, разделив ее на четыре отделе-ния и группу управления. И поставил во главе каждого отделения оставшихся при нем командиров: Земскова, Лавриновича и их бывшего замполита, хорошо показавшего себя на командной должности, старшего политрука Богомолова. Четвертым отделением ко-мандовал капитан Владимир Иванович Шкель, бывший командир батальона 4-го мото-стрелкового полка. Ёжиков, как и ранее, оставался всегда при нем, сопровождая его по-всюду, так и исполняя, как и раньше, обязанности его адъютанта. Вот с Ёжиковым, Бого-моловым, Шкелем и Лавриновичем, он и направился к мосту, наказав Павлу заняться глу-бокой разведкой шоссе, намереваясь уже уходя, порадовать эту коммуникацию еще одной диверсией. К вечеру они были у берега Друти, рассматривая мост в бинокль трехсотмет-ровый мост состоял из трех металлических пролетов на двух опорах стоящих в Друти. Движение по нему шло по одной колее попеременно. Первую ночь Андрей Андреевич от-водил на ознакомление с ночной системой охраны моста и составление плана его подры-ва. Вторую ночь надо было заминировать мост и лучше бы его подорвать. Потому что ми-нировать, не уничтожив его охрану, было бы весьма сложно, если даже возможно вообще. А при смене охраны, неизбежно поднялась бы суета и проверки моста саперами. Мост пришлось бы рвать слишком спешно, скорее всего, без эшелона на нем, что было, по мне-нию Андрея Андреевича, недопустимым, так как урон, наносимый ими врагу мог бы ока-заться и больше. На въезде на мост и с этой стороны и с той, на левом берегу Друти, стоя-ли одиночные посты, сменяемые каждые два часа. По всей длине моста перемещалисьт навстречу друг другу два парных патруля. Мост был советской постройки, не взорванный Красной армией при отступлении. Но станция, выстроенная в конце прошлого века по-одаль от Толочина, примерно в трех верстах, создавала, по мнению Андрея Андреевича, прекрасные возможности для реализации самого простецкого и грубого плана минирова-ния и подрыва моста. У него было в группе семеро снайперов, людей имевших опыт на-стоящей снайперской работы и еще довоенную подготовку снайпера на специальных кур-сах, армейского подчинения. Все на том же благословенном складе им достались ребри-стые цилиндры глушителей на трехлинейки, что позволяло стрелять из нее, не боясь быть услышанным даже и на мосту, не говоря уже о станции. А уж в городке, где немцы не могли не оставить гарнизон, если чего и услышат, так только подрыв моста. Андрей Анд-реевич распределил всех шестерых часовых между своими снайперами, приказав уничто-жить их всех по тихому свистку. Последний оставшийся без своей персональной мишени снайпер, был им назначен в чистильщики. Ему надлежало добить того часового, по кому, упаси Боже, промахнется его товарищ, или просто не положит его одним выстрелом. И все снайперы сосредоточенно занялись обследованием местности на предмет нахождения лучшей лежки для стрельбы. Андрей Андреевич приказал им не мешать. Пусть люди ра-ботаю! Они знают, что им надлежит делать и знают как – вот пусть они сами и приспосаб-ливаются как им удобнее, возможность ведь такая имеется! Он и дальше намеревался ос-тавить всех снайперов здесь, сторожа мост от случайных посещений. Дальнюю опору, ее минирование и подрыв, он поручил Косте Лавриновичу и его отделению, ближнюю опору – Богомолову и его отделению. Отделение же Шкеля занимало заградительную позицию, прикрывая мост с запада. Весь следующий день они, забившись в самую глушь ближай-шего лесного массива, отрабатывали минирование моста. Андрей Андреевич чертил на песке его примерный план, показывая как закладывать взрывчатку и, главное, куда. И в какой уже раз поняли его подчиненные, что обладает их командир даром предвидения, вспомнив, как, выходя, он велел взять с собой каждому подрывнику по нескольку кило-метров магистрального провода. Тащить на себе эту лишнюю, как им тогда казалось, тя-жесть, тем, вестимо не хотелось. Но и противиться приказу комбрига им было просто не-возможно, не давал он даже малейшего повода развиться подобной практике! А вот оно и пригодилось! К вечеру, пообедав, чем Бог послал, они засобирались. К мосту подходили в первых сумерках. Сейчас, по осени, стали они темнее и ухватистее, погружая землю в на-стоящий мрак. Они специально подгадывали и таки подгадали, подойти к мосту непосред-ственно к смене часовых, только бы только дать время снайперам занять свои позиции. А все три отделения вышли на исходные позиции, для осуществления того, что им было на-значено. Вот ничего не подозревающие немцы, не пуганы они еще! ой, не пуганы! – акку-ратно и четко сменяют караул. И уводят, отстоявшую свое, и пережившую сегодняшний день подсмену, на четыре часа отдыхать. Два часа, отведенные им на эту операцию пошли сразу! И по мосту, грохоча колесами на стыках рельс прокатился с востока на запад поезд, скорее всего с ранеными и с искореженной техникой. По короткому и приглушенному свистку, раздались шесть приглушенных хлопков, словно шестеро человек тихонько хлопнули в ладоши. Ближний часовой был припечатан утяжеленной винтовочной пулей в снайперском варианте к столбу, возле коего он и оказался, на этот печальный для него, миг. Другой часовой на входе на мост, тот, что стоял на левом берегу Друти, видно было в бинокль, получив пулю в левую часть груди, развернулся в сторону, в какую она его тол-кала, и, сделав парочку неверных шагов, кувыркнулся под высокую у берега реки насыпь. Но, едва досмотрев это представление, Андрей Андреевич перевел бинокль на мост. Са-мыми трудными для снайперов и более всего его волновали – эти четверо немцев в двух парных патрулях, шляющихся друг навстречу другу. Они наиболее тяжелы для снайперов, ибо в движении и мало ли что могут совершить в последний момент. Например, присесть и подобрать, что-либо. А пуля пролетит тогда мимо. Или просто повернуться к напарнику, отвечая на его последнюю реплику. Да мало ли чего? Но, Бог миловал, трое упали как один, схватив каждый свою пулю как положено – левой стороной груди. В бинокль было отчетливо видно, как порвались их шинели, образуя входное отверстие пули. И лишь чет-вертый, видел он, упал, скорчившись, получив почему-то пулю в живот. Пока ему еще и не болит-то по настоящему, но боль к нему придет, куда ей деваться? – и вот тогда он за-вопит по-настоящему, совсем не по-детски. Так завопит, что как бы в Берлине не расслы-шали, или, скажем, в Минске. Он уже хотел было резким свистком дать понять запасному снайперу, что пришел его выход. Но тот, кажется, и сам все осознал, он просто брал при-цел. Еще один хлопок, и вяло шевелящееся посреди полотна дороги, тело, замирает, ибо на его шинели появляется дырка примерно напротив сердца. Молодчинка запасной! Все в лучшем виде просек и изобразил недостающий для полноты картины штрих. А по снай-перским лежкам, пронеслась волна передергивания затворов, с металлическим клацаньем, загонявших в ствол очередные патроны из магазина. И загремели по мосту сапоги двух отделений, побежавших каждое к «своей» опоре. Как и полагалось по распределению ро-лей лавриновичские пробежали над двумя ближними к ним трупами, не касаясь их, а, до-бежав до двух дальних, схватили их по двое за руки и ноги и спровадили в воду. Ближних выбросили в Друть богомоловские. В темпе добежав до «своих» опор, каждая из групп в немедленно занялись минированием, а Щербаков готов был ногти грызть ожидая, когда ж они управятся. Бойцы капитана Шкеля, ступая мягко и стараясь не делать лишнего шума, отправились занимать свои позиции.
Прошел еще один поезд, на сей раз с запада на восток. А минеры все еще возились. Время от времени кто-то из них выскакивал на поверхность, чего-то делал наверху и сно-ва исчезал в железной решетчатой утробе моста. Наконец, лавриновичские выскочили все и сразу, и побежали на выход с моста. Сам Лавринович бежал последним, разматывая ма-гистральный провод для подрыва зарядов. Он укладывал его за боковыми фермами, чтобы магистральне была посечена проходящим поездом. Лавриновичские уже сбегали с моста, когда точно также как минутой назад они, выскочили на мост богомоловские и сам Бого-молов, разматывая свою магистраль. Правильно, это лучше делать самим, никому не пе-редоверяя. Все двадцать пять подбежали рассосались по своим местам, а Лавринович и Богомолов подбежали к комбригу, тут же финками зачищая концы проводов от изоляции. Кобриг аккуратно и с усилием намотал их на соответствующие клеммы взрывной машин-ки и зажал соответствующими винтами. Потом начал быстро вращать рукоятку магнето, нарабатывая в конденсатор достаточный для подрыва взрывчатки заряд. От Шкеля донес-ся легкий свисток. Мужики, прослушивая рельсы, установили, что с запада бежит поезд. Оч-чень хорошо! Подрывать бегущий с востока не хотелось бы – там, наверное, раненые и их покалеченная техника, какую они прут на ремонт и в переплав. Тоже не даром, но все же, тот, что с запада – намного, конечно, жирнее!
Немного сбросив ход перед мостом, пара магистральных паровозов, тянущие тяже-лый состав из десятка простых вагонов с солдатами, или с грузами, дюжины платформ с чем-то накрытым брезентом, очень похожим на танки, по два на каждую платформу и, на-конец из двух десятков топливных цистерн. Жирненький гусь, очень жирненький, поду-малось Щербакову. С таких вот и начинать им надо! Он подождав, пока переднему паро-возу останется всего с пяток метров до левого берега Друти, резко повернул рукоятку «ад-ской машинки» на подрыв. Оба взрыва на каждой из опор были прекрасны и пролеты, специально смещенные взрывом чуть южнее, начали рушиться в воду, едва подпрыгнув на огненных кустах разрывов. Передний паровоз уже, казалось, зацепившийся передними своими колесами за тот берег Друти, падал в реку, отъезжая назад, вместе с пролетом. А с этого берега последние цистерны еще догоняли поезд, скатываясь в реку, где уже горели предыдущие цистерны. И только добавляли нового огня. Андрей Андреевич даже залюбо-вался на эту картину, позабыв на секунду, про свисток и про свою обязанность свистать отход всем группам. Ёжиков уже собирался, было, напомнить комбригу, но тот, вспомнив сам, резко два раза свистнул, различимо даже через весь грохот ими же сотворенной ката-строфы. Все отделения начали отход, а замыкали его Щербаков и Ёжиков, поскольку им пришлось еще сматывать уцелевшую магистраль. Ее осталось до километра, но и это было никому не лишним!
Даже отходя по лесу, они, оглядываясь, видели огромное зарево от только что взо-рванного ими моста. А уж стрельба там была совсем отчаянная. Все небо над железнодо-рожной станцией было исполосовано трассирующими очередями эрликонов и единых пу-леметов . Неужели опытные немцы могли заподозрить атаку с воздуха? А, впрочем, у страха глаза велики! Они уходили домой, петляя, старательно путая свой след, как знать, а вдруг пойдут искать с собаками. К себе в лагерь, вернулись лишь поутру. Заслушав док-лад Земскова, Щербаков понял, что они натворили этой своей диверсией. Тот доложил, что через какие-то полчаса после взрывов и установления огромного зарева у Толочина, по шоссе Брест – Минск – Смоленск – Москва начали носиться летучие отряды немцев, состоящие, как правило, из легкого танка и пары – тройки бронетранспортеров, с мото-циклистами россыпью. Психуя, они то и дело молотили длинными пулеметными очере-дями по обступающему шоссе лесу, то и дело останавливались, похоже, прислушиваясь. А утром немецкая фельджандармерия выставила усиленные посты на бронетранспортерах по обочине дороги, там, где имеются съезды в лес. И все конвои имеют собственное охра-нение. Решено было на пару дней затаиться, прежде чем исполнить последнюю свою ди-версию в этом рейде.
Рация принесла им недобрые вести. Завершив к началу октября смоленскую опера-цию, или решив, что они ее завершили, немцы, взяв на Западном фронте оперативную паузу, развернули всю 2-ю танковую группу генерала-оберста Гейнца Гудериана и 2-ю полевую армию генерала-оберста Максимилиана фон Вейхса фронтом на юг, нанося удар нашему Юго-западному фронту генерала-полковника Кирпоноса. Как и предвидел Щер-баков, удар этот был страшен и привел к утрате Киева и форсированию Днепра на всем его протяжении, оставив в окружении более 630 тыс. человек. И вообще, наши потери в этой страшной для нас катастрофе составили в общей сложности до 700 тыс. человек, при большом числе оружия и боевой техники.
Малограмотный маршал Семен Михайлович Буденный, курировавший юго-западное направление, был отстранен ставкой именно потому, что требовал от нее незамедлитель-ного отвода войск на левый берег Днепра и оставления Киева. Не подвел старого вояку его стратегический нюх, выручавший в Гражданскую, не подвел. Назначенный вместо не-го Тимошенко начал с отвода войск, но было уже очень и очень поздно. Эта катастрофа сразу сделала положение на Юго-западном фронте для нас весьма ущербным, привела в итоге к сдаче Одессы, создала для немцев прекрасные условия для начала их крымской операции. Снова наше высшее военно-политическое руководство безнадежно запаздывало со своими реакциями на создавшуюся на фронте обстановку. Они напоминали дерганья гальванизируемого трупа и стоили РККА невообразимых жертв.
Услышав об этом, Щербаков сделал вывод, что этому коню, имеется ввиду советское руководство, никакой корм не впрок. Оставалось утешаться только тем, что их жертва 6-м механизированным корпусом в первые же дни войны, задержала развитие операций груп-пы армий «Центр», не позволив фельдмаршалу фон Леебу хоть в какой-то мере исполнить поставленную перед ним задачу. Его войска прочно встали на Лужско-Кингисеппской ли-нии обороны, их частные прорывы легко парировались резервными формированиями фронта. Однако, немцам удалось, взяв Новгород Великий и Подберезье, перерезать глав-ную железнодорожную ветвь снабжения города. Но Андрей Андреевич подозревал, что если фронт закрепиться на этих позициях, а все шло именно к этому, наше командование, проложив временную ветку между Валдаем и Чудово, восстановит нормальное снабжение города. А Константинович подсказывал ему, что это позволит избежать огромных, едва не миллионных жертв мирного населения и многих разрушений в исторической части горо-да. Давить и наступать дальше, нацеливаясь на Волхов и Тихвин, фон Лееб сильно опа-сался, поскольку совсем не был уверен за свой правый, он же южный, фланг. Да и Гитлер в последнее время не сильно нажимал на это направление. Он уже понял, что ему придет-ся забрать у фон Лееба 4-ю танковую группу Гёппнера, перебрасывая ее на московское направление. Ибо именно это направление и по его мнению и по мнению его генералов, решало сейчас все, становясь стратегически решающим. Немецкие источники хвастливо сообщали, что генерал, коему приписывался неуспех немецкого плана разгрома Лужско-Кенгисеппского оборонительного рубежа, Георгий Жуков, отозван Сталиным на Запад-ный фронт и явился уже туда, приняв командование. Понимая, что для завершения пере-броски войск Гёпнера и Гудериана с севера и юга соответственно, немцам потребуется время, Андрей Андреевич рассчитывал, что тому, жесткому и волевому, стратегически и оперативно-тактически одаренному и грамотному полководцу, хватит и времени и сил ор-ганизовать глубокоэшелонированную мобильную оборону, способную остановить немцев, отходя с рубежа на рубеж. Особенно, если удастся не допустить катастрофы вроде вязем-ской! Д и силы немцев ЗДЕСЬ, оказывались, как не крути,  а меньше, чем ТАМ. Отсутст-вовала почти в полном составе 3-я танковая группа Германа Гота. Этому генералу-оберсту так и не удалось восстановить свои силы, сильно пострадавшие в контрударе нашего 6-го корпуса, 2-го дня войны. По крайней мере, ТАМ Жуков с этим справился, почему бы ему не справиться с этим и ЗДЕСЬ? Тем более, что его силы ЗДЕСЬ заметно больше чем ТАМ, а немецкие ощутимо меньше.
Но и они не собирались отсиживаться в немецком тылу на покое. Так, например, Щербаков решил уводить свою группу на отдых, исполнив третью диверсию все там же на шоссе Брест – Минск – Смоленск – Москва. Движение по железной дороге приостано-вилось из-за подрыва моста через Друть и, наверное, запущено окажется нескоро. Мост для ж/д составов строить не кладку для полоскания белье в реке соорудить! Вот и следо-вало им дождаться на шоссе топливного конвоя, расстрелять который они были способны и без минирования шоссе. Заняться немецкими поставками топлива на фронт – это было логично и достойно! Посадить группу армий «Центр» на голодный топливный паек - дос-тойная цель для любой партизанской деятельности. Но не следовало забывать и о том, что немцы имели возможность снабжать свои войска топливом и иными предметами снабже-ния в объезд, южным путем, через Осиповичи и Могилев, или по северному маршруту че-рез Молодечно, Крулевщизну, Полоцк, Витебск и Оршу. На два подрыва моста взрывчат-ки у них оставалось уже слишком мало, но на один ее еще вполне хватало. Но до этого было решено устроить диверсию на шоссе Брест – Минск – Смоленск – Москва. С утра, заняв позиции в подлеске, на высокой стороне шоссе, там, где оно врезалось в тело при-горка, проходя через него, бойцы Щербакова, совместно с добавившимися к ним бойцами капитана Широких, того самого, кого они встретили здесь в лесах, бывшего начальника штаба одного из полков 10-й армии, ждали своего момента. Сколько привлекательных це-лей проехало ныне пред ними. Машины с боеприпасами, с мотопехотой, подводы с про-дуктами и экипировкой. Два – три десятка танка, новых и отремонтированных. Немцы словно пытаясь их спровоцировать, подставляли им самые разнообразные объекты под обстрел, но комбриг решил четко, только колонна топливозаправщиков ему интересна и только ее они будут обстреливать. Прошел перед ними артиллерийский полк 155 мм гау-биц на полугусеничных тягачах. И абсолютно нескончаемой чередой шла и шла по обочи-не дороги на восток, по обе ее стороны, немецкая маршевая пехота. Пополнять воюющие там, на востоке немецкие части. Казалось, ни конца им нет, ни начала. Но Щербаков ре-шения не изменил – брать они будут именно горючее, колонну топливных автозаправщи-ков, и сигнала к бою не давал. Начинать же без сигнала, никто не смел, ибо дисциплина в его группе была на высоте. Еще в те времена, когда им довелось уходить от преследова-ния в Южной Литве, один офицер посмел не исполнить приказ комбрига. И был немед-ленно расстрелян им собственноручно, перед строем своих бойцов. Мы часть Красной ар-мии, находящаяся в тылу врага и все вы носите ее униформу и ее знаки различия. Пра-вильно, снимите вы униформу, или знаки различия и вы станете дезертирам. Н пока вы их носите вы бойцы Красной армии, и ее дисциплина, равно как и субординация, для вас обя-зательны. Исключений из этого правила не будет, братцы! Вот и ждали…
Наконец наполняя окрестности заунывным воем своих моторов посреди шоссе пока-зались длинной вереницей чешские «Татры»-топливозаправщики. Вот же братья-славяне, чехи, в рот им потные и немытые с недельку ноги! И сами не защищались, когда Гитлер их под себя подмял и нам мешают, как только способны. Подождав пока передний топли-возаправщик почти выедет из сектора обстрела его правофлангового бронебойщика, Щер-баков резко свистнул в свисток. Словно откликнувшись, на его высокую дребезжащую трель, гулко и мощно ударили все пять бронебойных ружей Симонова. Их выбор опреде-лил пятизарядный магазин ружей, набитый пятью 14.5 мм патронами. Скорострельность до 15 выстр./мин., и прекрасная начальная скорость пули 1020 м/с. Да и прицельная даль-ность у ПТРС великолепна – аж 1500 м. Этим оно и выигрывало у однозарядного ПТРД , не позволявшим поддерживать такой темп огня. Да и условия прицеливания ПТРД обес-печивало несколько худшие. И сразу же на дороге перед ним воцарился ад. Взрывались, полыхая огнем топливозаправщики, заливая горящим горючим машины с продовольстви-ем и амуницией из второго ряда, встречный транспорт, большей частью санитарный и солдат-пехотинцев, шедших по обочинам дороги. Те принялись прятаться от огня совет-ских солдат, залегая в кюветах, но горящее топливо стекало и туда, выживая немцев на-ружу, под пули. А наши бронебойщики трудолюбиво били по огромным цистернам тяже-ло катящихся по шоссе машин. Подбитые передние машины заткнули путь вперед, а такие же задние не оставили немчуре пути навзад. Всем им была уготовлена огненная ловушка на этой торной дороге.
Пехота, собравшись спереди и сзади, попыталась атаковать русских, те ее отбили и, не дожидаясь второй атаки, отошли, предоставив немцам штурмовать пустую кручу. От-скочив от дороги на километр – полтора, группа выстроила свой обычный ордер, направ-ляясь к своему временному лагерю. Там готовилась пища на кострах, хранились запасы еды, взрывчатки и боеприпасов. На все задания они брали боеприпасов и взрывчатки ров-но столько, сколько им было необходимо. Зачем таскать на себе лишнее? Отходят-то от своего временного лагеря они недалеко. И долго, пока они шли по лесу, гремели у них за спиной взрывы, полыхал заревом огромный пожар, не Богом данный, а ими, смертными людьми сотворенный. Пошедший ближе к полудню сильный осенний дождь немногое ме-нял. Разве что давал надежду, что лес не загорится мощным пожаром, спровоцированным ими. На далекой отсюда дороге, поближе к коей, подбиралась только разведка, все также отчаянно полыхало. Они же, последний раз поев в своем временном лагере, сворачивали его, уходя на юг. Путь группы лежал не очень и далеко. К подрыву был намечен еще один железнодорожный мост, южного обходного пути, мост на перегоне Осиповичи – Могилев, и тоже через все ту же реку Друть. Правда здесь она уже вдвое мощнее и шире, а взрыв-чатки у них совсем-совсем в обрез, мост-то опять двухопорный. Зато идти к ней только по лесам, пересекая лишь проселочные местные дороги. Первой их серьезной закавыкой ока-залась шоссейная дорога Минск – Могилев. Оказывается, это она приняла на себя часть объездного потока, сошедшего с шоссе Брест – Минск – Смоленск – Москва, за невоз-можностью продолжать путь по нему, отсеченный все еще продолжавшим бушевать по-жаром. Солдат здесь у немцев было немало, а вот пожарные… Пожарные отсутствовали напрочь. Разрыв в автомобильном потоке наступил только к ночи. Они остерегались ез-дить ночью и по главному шоссе Белоруссии, останавливаясь в местечках и городах, где стояли немецкие гарнизоны, полицаям из местных, немцы сугубо не доверяли. Как же бы-ло им решиться ехать ночью по шоссе второстепенному, не имевшему твердого покрытия, да еще и под навязчивым и непрекращающимся осенним дождем. И вроде тихо еще было в Белоруссии, на солдат пока еще не нападали. Разве что такие вот группы, как та, какую водил Щербаков. А много ли их было таких, отставших от своих разгромленных, раздав-ленных танками Гудериана, частей? Пожалуй, и раз, два считать не выйдет, сразу обоч-тешься! Но Щербаков и его красноармейцы свирепствовать старались даже не за двоих, а за пятерых, а то, так и за всех десятерых. Шоссе Минск – Могилев на участке Березино – Белыничи, они пересекли, как только стемнело, сразу взяв курс на заштатные Чечевичи, притулившиеся на правом берегу, набравшей силы Друти. Скоро ей уже впадать в Днепр. И уже он понесет ее и свои воды к Черному морю. Эти полсотни километров они держа-лись реки Друть, обходя небольшие деревушки и редкие хутора на ее берегу. Зато ж и шли быстрее, ибо не было мороки с ориентированием, а малые притоки Друти, всегда оказы-вались неглубоки, открывая перемещающейся группе очередной брод, отмеченный, как правило, местной лесной дорогой, разъезженной многими возами и разбитой лошадиными копытами и людскими ногами. Несмотря на отдаленную вроде бы заброшенность мест, броды проходили без вольностей, высылая каждый раз разведку, исследуя и не задержи-ваясь в воде, где они, разумеется, были наиболее уязвимы. Никто не жаловался. Все по-нимали – надо! Уже перед самым рассветом, усталые и разбитые длинным переходом, вышли к Чечевичам, остановившись в распадочке, найденном разведкой. Те же, словно и не люди они, отдыха им будто не надо, снова шныряли вокруг, разнюхивая, что там и как. Именно они разыскали Щербакову НП на высотке под старым и уже наполовину разва-лившимся тригонометрическим знаком. Хорошее место – мост отсюда, как на ладони. Этот мост не то, что тот, под Толочином. К нему надо подбираться со стороны местечка Чечевичи, да и сам он длиннее. Но система охраны у него та же, что и там. Она, впрочем, у немцев уставная. Чему тут удивляться?

ЗАВЕРШЕНИЕ РЕЙДА, начало ноября 1941 года.
Однако близость узловой станции Чечевичи, пусть она и всего лишь второстепенный транспортный узел, определяло заведомо большую аккуратность наблюдения за объектом предполагаемой диверсии и подготовку к ней. Разбив временный бивак группы в лесу в трех – четырех километрах от станции, комбриг оставил для охраны и хозяйственной дея-тельности в нем капитана Шкеля и его отделение, вместе со вновь влившимся в его груп-пу отделением бойцов 10-й армии. Земскова с его отделением он отрядил проводить раз-ведку подходов к с танции, а Лавриновича с Богомоловым отправил обыскивать окрестно-сти и нести дальнюю охрану бивака. Все разведчики, наряженные в стандартные маскха-латы-лохмашки, нашлись и такие на складе, прекрасно сливаясь с окружающей средой, шныряли по всей окружающей местности, имея указание взять «языка» не из числа солдат гарнизона Чечевич. Но помимо этого изъятия, вступать с немцами в контакт любого рода, а более того, задирать их, разведчикам было категорически запрещено. Шестерых наибо-лее проверенных из них, умеющих вести наблюдения и внимательных ко всем мелочам, он взял с собой на НП. Биноклей, благодаря все тому же складу, у них было более, чем достаточно. И комбриг старательно распределял обязанности наблюдателей. Первому – бдить за мостом, выясняя очередность смен и порядок их производства и, главное, нет ли замаскированных постов, или огневых точек обороны моста, чье вмешательство способно разрушить приведение в действие самого изощренного плана. Еще один наблюдал за об-наруженном на въезде в село постом, из единого пулемета, установленного на зенитный станок и обложенного мешками с песком. Там постоянно дежурили трое пулеметчиков. Как положено обермашингевершутце , ожидавший, по всей видимости, производства в гефрайтеры, и два машингевершутце , второй и третий номера. У этих была своя оче-редность смен, да и служба у них была существенно иной, чем у охранявших мост. Во время утреннего построения на развод гарнизона Чечевич, Андрей Андреевич выяснил для себя, что немцев здесь полтора взвода охранной роты. Линейный взвод и пулеметный полувзвод. Еще два взвода той роты, по всей видимости, стояли гарнизонами где-то в ближайшей округе. Всего в Чечевичах квартировали 77 солдат Вермахта при одном офи-цере, не слишком молодом уже оберлейтенанте, служившем, наверное в унтерофицерах еще в прошлую мировую войну. Под казармы они забрали себе деревянное здание школы в центре Чечевич, на стадионе коей была организована стоянка для машин на ночь. Ведь немногим ниже Чечевич имелся и шоссейный мост для объездного движения автотранс-порта, ставший весьма востребованным, когда в результате их диверсии вспыхнул огром-ный пожар на главном шоссе, по которому осуществлялось снабжение группы армий «Центр» Брест – Минск – Смоленск – Москва. Всю школьную мебель немцы сразу же свели на дрова, порубив парты и школьные шкафы. Диверсия на этом мосту должна была по замыслу комбрига сочетаться с атакой и уничтожением гарнизона узловой станции и всех автоцистерн, поместившихся на школьном стадионе. То-то веселуха будет. Не сгоре-ла бы сама станция, ее жилой фонд, беспокоился Щербаков. Лишать наших баб и детишек мест проживания перед лицом приближающейся зимы, не входило отнюдь в его намере-ния. Но он успокоился, просчитав, что между горящими и взрывающимися грузовиками и жилыми домами останется еще довольно-таки значительное расстояние. Но выяснять сис-тему охраны школы-казармы, приказал, отнюдь не шутя. Он вообще терпеть ненавидел не надлежащего исполнения порученного ему дела хотя бы кем-нибудь из бойцов. И наказы-вал за это немилосердно. Впрочем, бойцы, убедившись в действительной содержательно-сти его требований и общей полезности их для дела, исполняли их с надлежащим тщани-ем. Ведь от этого напрямик зависела и их собственная жизнь. Собрав к вечеру необходи-мую информацию и, позволив наблюдателям отдохнуть часов пять – шесть, под охраной бойцов Шкеля, комбриг увел их в ночь, для продолжения ночного наблюдения. Весь сле-дующий день они отсыпались, имея на НП лишь двух наблюдателей, чьей задачей было только отмечать изменения обстановки, но не систематизировать ее. Самым существен-ным было, пожалуй то, что число «Татр»-бензовозов на площадке-стадионе существенно выросло. И что шоферов и солдат сопровождения бензовозов отвели на ночлег в школу. Сгоношив ужин и устроив вечернюю поверку, немцы, судя по всему, повалились почи-вать. Все посты функционировали в штатном режиме, а группа Щербакова, ведомая раз-ведчиками Земскова, подбиралась к местечку. Для снятия этого поста Щербаков отрядил старшего политрука Ивана Богомолова и двух его бойцов, вооруженных люггерами с глушителями. И они сделали свое дело чисто и простенько, но на оценку отлично. Про-бравшись огородами на соседнюю усадьбу, они подобрались к тыльной части пулеметно-го гнезда, и словно три чертика из табакерки вынырнули из-за мешков с песком тыльной части гнезда, доходивших им лишь до пояса. Изумленные восклицания немцев, нисколько не ожидавших ничего подобного и шлепки, укрощенных по звуку глушителями, выстре-лов 9 мм люггеров. И три трупа остались валяться в прекрасно обустроенном пулеметном гнезде при въезде на второстепенную белорусскую узловую станцию Чечевичи. А два снайпера, присев на колено вскинули свои трехлинейки с муфтами глушителями на кон-цах ствола. Их целью был патруль, ходивший от железнодорожного моста через Друть, до пулеметного гнезда на самой окраине Чечевич. Вот из тьмы ночи вынырнули два силуэта, один с винтовкой, или карабином, издали и не узришь, на плече, другой с автоматом на груди. Но раньше их самих об их приближении известил грохот их сапог по мостовой, доброму старому белорусско-польскому бруку. Выждав, пока немцы станут четко разли-чимы, на фоне уличного просвета, снайпера по команде шепотом, произвели выстрелы, спешно перезарядив свои трехлинейки. Одна каска, слетев с головы отчаянно задребезжа-ла по бруку. А комбригу представлялось, что катиться она, тяжелая, по его натянутым нервам. Но никакие звуки, кроме редкого собачьего лая на этот грохот не отозвались. Как и повсюду немцы почему-то истребляли дворовых собак. Чем им помешали несчастные шавки? Неведомо. Но что было, то было. И эта их дурацкая привычка заметно облегчала жизнь бойцам группы Щербакова. Темными тенями они ринулись внутрь поселка, четко зная по результатам пристального наблюдения, что там и где. Отделение Лавриновича уходило к мосту, взяв с собой пятерых из семерых снайперов. Их задача была, пропустив очередной эшелон уничтожить снайперскими выстрелами охрану моста и заминировать одну из его центральных опор, находившейся в реке. На минировании обеих опор взрыв-чатки у всей группы уже не доставало и мост решили разрушить лишь по одной опоре, частично. Да и мост это был куда более старый, чем тот, что в Толочине, и была основа-тельная надежда, что подрыв одной опоры, сбросит платформу и со второй разрушив, та-ким образом, весь мост.
Все четыре оставшихся отделения направлялись к школе, имея впереди группу из вооруженных люггерами Земскова и Богомолова, отличных стрелков и обоих оставшихся с ними снайперов. Все десять пулеметных групп, по два человека в расчете, изготовились к бою, как и все их бронебойщики. К казарме-школе они подбирались неторопливо, избе-гая любого шума и чутко прислушиваясь к шумам, доносящимся от моста и станции. Но и там было все тихо. Распределяя пулеметные точки вокруг школы, Андрей Андреевич при-казал Земскову с Богомоловым снять часовых ходящих по встречным окружностям вокруг школы. Два чередующихся шлепка и те, расходившиеся по разные стороны здания, после очередной встречи, упали ничком. Один, застонав, другой молча. А снайпера оба взяли на прицел часового обходящего автоцистерны на площадке, в какую превратилось футболь-ное поле перед школой. Еще два кашляющих шлепка и тот, несчастный, отброшенный утяжеленной винтовочной пулей, шлепнулся навзничь. А четверо ранее назначенных бой-цов с ведрами бросились к машинам, добывать горючего. Земсков и Богомолов, подбежав к расстрелянным немецким часовым, страхуясь сделали по контрольному выстрелу в го-лову. Комбриг учил их, что экономить боеприпасы нужно, но делать это следует с умом. Галопом возвращались те четверо, что с ведрами помчались к машинам, нацедив ведра бензина из бензобаков. Они принялись старательно обрызгивать углы здания школы, де-лая все так, чтобы быстро и споро ее поджечь. А комбриг продуманно и выверено, он с этим определился еще вчера, наблюдая за школой, расставлял пулеметные точки и ос-тальных бойцов. Больше всего его волновала их собственная безопасность. Прибежали четыре из пятерых снайперов, взятых с собой Лавриновичем. Костя все исполнил как по нотам. Снайпера расстреляли часовых, пользуясь муфтами глушителей и его отделение, собрав всю взрывчатку, бросилось минировать мост. Одного снайпера он оставил на вся-кий случай при себе. И сообщал, что подорвет мост уже на следующем эшелоне, движу-щимся с запада на восток. Что ж, это было правильно! По железнодорожным путям гре-мел, отходя на запад эшелон с востока. Через четверть час пойдет и «их» эшелон, тот, ко-му надлежит подорваться на мосту. Возле каждого угла прямоуголного, замершего в ноч-ной тишине здания школы, замерли по бойцу со свернутым шести – пяти сантиметровым куском бикфордова шнура. Поджигатели. Приложив головки парочки спичек, к косо сре-занным концам бикфордова шнура, они приготовились чиркнуть ими по серке коробков, поджигая. И бросить горящие шнуры на облитые бензином углы школы.
Именно тут и случилась как раз та неожиданность, какими богата любая, даже самая продуманная и тщательно подготовленная операция. Скрипнула школьная дверь. А из нее, накинув на плечи шинель, выбрался немец в нижнем белье, то ли направляясь по малой нужде к имевшимся во дворе школы удобствам, то ли намереваясь покурить и поболтать с часовыми, поскольку не спится ему, придурку, видишь ли! Но именно для такого случая и замерли, прижавшись к фасаду школы, Земсков и Богомолов, держа люггеры с заботливо привинченными к ним глушителями наготове. Немец успел и всего то сделать пару трой-ку шагов, когда два пистолета, поочередно кашлянув, выплюнули две пули ему в спину. Горячая 9 мм пуля жарко толкнула немца под лопатку, бросая его наземь. И пуля Земско-ва, нацеленная тоже в спину, угодила в голову. Та разлетелась, словно спелый арбуз на бахче под камнем сорванца. А мертвое уже тело ночного путешественника глухо шлепну-лось на тропинку возле школы, так и не осознав, наверное, что это было? Да и зачем бы ему было такое осознание-то?
Обожравшимся ленивцем перебиралось с ветки на ветку время той четверти часа, ка-ковая определяла промежутки между прохождением через мост встречных составов. Но порядок у немцев был железный. И вот, тютелька в тютельку, по определенному ими вре-мени с запада стучит колесами на стыках очередной эшелон снабжения, в пользу группы армий «Центр», приближаясь к смертному для себя мосту, над по-осеннему притихшей Друтью. Скоро, скоро ударят морозцы, потом морозы и с неба полетят белые мухи зимних снегов. И полноводная красавица Друть станет под ледостав. Но это когда еще и будет-то. А вот эшелон уже стучит, пересчитывая железом своих колесных пар стыки всех рельс, торопится к вожделенному мосту и, слегонца снизив скорость, восползает на него, на-правляясь от правого берега на западе к левому, на востоке. Поезд еще не весь въехал на мост, но паровозы, сцепленные парой, уже прошли заминированную дальнюю опору, ко-гда небо расколол страшный взрыв. И там, на мосту полыхнула мощная вспышка. А здесь задливистиый свист свистка комбрига, прорезал все звуки. Мигом дернулись поджигатели зажигая обрезки шнуров и бросая их к облитым бензином углам. Те вспыхнули сразу, не зря же их так обильно поливали бензином, не пожалев его и по периметру. Пламя мгно-венно обежало всю школу по периметру и метнулось снизу вверх. А бронебойщики, раз-вернувшись лицом к площадке бензовозов, принялись дырявить их зажигательными пу-лями в 14.5 мм калибром. Этакие нежинские огурчики летели по бензовозам, вытягивая вслед за собой в темени горящие шнуры алого трассера. А в ночи раздались первые мощ-ные взрывы горючего в автоцистернах. Они взрывались поочередно, охватывая всю пло-щадку, заполненную топливозаправщиками, торопясь пожрать всех их. А от моста доно-сился грохот вторичных разрывов и лязг рушащегося в воду моста. Дикий вой множества обезумевших людей, долетел оттуда. Кто бы это? Но и там взметнулось к небу высокое пламя мощных топливных взрывов.
А из окон и дверей школы, разобрав, наконец, что она горит, ринулись на улицу не-мецкие солдаты, торопясь спасти свою жизнь. Заливаясь огнем на длинных очередях в до-брую четверть ленты, ударили немецкие пулеметы MG-34, давно уже служившие верой и правдой совсем не тем, кто их создал. Хлестко били по окнам многочисленные СВТ стрел-ков и трехлинейки снайперов. Хлопотливо трещали многочисленные МП-36/40. укрыв-шиеся за естественными укрытиями стрелки не собирались давать немцем выскакивать из окон, приходя в себя. Немногие выстрелы из освещенных пожаром окон, стегая из ярко-сти огненного действия пожара, были вряд ли опасны для наших бойцов, просто напоми-ная – пасть открывать не стоит, врагу сильно проредили зубы, но в принципе – он кусуч! А пожар все сильнее охватывал здание школы, хотя стрельба возле нее  становилась все более и более избирательной. Все меньше и меньше немцев выпрыгивало из окон. Все больше и больше их лежало прогорая в здании и возле него. Охваченная пламенем крыша школы великолепно освещала всю картину трагедии гарнизона Чечевич. И даже падаю-щий с небес осенний промозглый дождь не мог умерить ярость гудящего пожара. Стрель-ба вокруг школы прекратилась, хотя в доме еще рвались патроны в магазинах тех немцев, кто не смог покинуть пожарного строения школы. Бойцы группы Щербакова в темпе со-бирали трофеи, оружие и боеприпасы, а Ёжиков доложил, что он наблюдал, как в стороне, примерно там, где располагалась станция, в воздух взлетела зеленая ракета. Это означало, что Лавринович, отходя от моста, перекрывал станцию. Мало ли кто там мог оказаться. Запросто можно было нарваться на теплую компанию немцев-егерей, загнанную на запас-ный путь, в ожидании формирования их эшелона. Уходить отсюда  боем, имея на плечах немчуру, из такой вот веселой компании, вряд ли входило в расчеты комбрига. И заплани-рованная предусмотрительность Лавриновича, отнюдь не показалась ему излишней, хотя шумов боя в той стороне и не прослушивалось, вроде. Зато старший лейтенант Земсков с еще одним бойцом из своих разведчиков, рысью подтащили к Андрею Андреевичу на ко-лесиках, немного маловатых, пожалуй для такого станка, несколько странную разновид-ность оружия Вермахта. Тот, порывшись в памяти, своей и Константиновича, и, вспомнив занятия по германской технике и вооружениям, сориентировался.
Ага! Собственной персоной 2,8 cm sPzB 41 ! Удивительное и очень редкое оружие, весом всего лишь в 229 кг и в походном и в боевом положении, считающееся когда артил-лерийским орудием, когда тяжелым противотанковым ружьем с отменной полуавтомати-кой заряжания. Орудие это калибр имело в 28 мм, или 2.8 см по классификации Вермахта, хрен, впрочем, редьки не слаще. Имело поразительную скорострельность, до 30 выстр./мин. Присутствовали в конструкции резиновые колеса и станок. Орудие могло транспортироваться по шоссе со скоростью до 40 км/час. Конический канал ствола позво-лял достичь высокой скорости снаряда на срезе ствола 1400 м/с. Затвор горизонтальный клиновой четверть-автоматический (открывается вручную, а закрывается автоматически при досылке следующего патрона). Тормоз отката гидравлический, накатник пружинный.  Ствол имел дульный тормоз. Прицел открытый, постоянный, был рассчитан на дальность стрельбы до 500 метров. Мог также использоваться и оптический прицел ZF 1;11 от про-тивотанковой пушки Pak 35/36 . Очень высокая скорость снаряда позволяла вести огонь по поперечно движущейся цели на дистанциях до 600 м, беря упреждение лишь по перед-нему срезу цели, то есть, фактически не заморачиваясь упреждением, не ломая над ним голову. Могло стрелять и с колес и с сошек. В последнем случае расчет занимал положе-ние лежа и становился значительно более укрыт от ответного воздействия противника.
При необходимости орудие легко и безо всякого специального инструмента разбира-лось на 5 частей (вес самой тяжёлой — 62 кг). И также легко собиралось обратно. Копать-ся пришлось недолго, принцип разборки стал ясен почти сразу и орудие раздали людям под переноску. В их положении наличие подобной собственной артиллерии могло ока-заться весьма и весьма приятным дополнением, тем более, что к подобному орудию име-лись и снаряды осколочно-фугасного действия. Четыре ящика со снарядами, Земсков уже роздал своим бойцам. В каждом из них – по 100 снарядов. Механизмы горизонтальной и вертикальной наводки отсутствовали совсем, поскольку оная легко производилась вруч-ную, с максимально доступной человеку скоростью.
Как в заштатный гарнизон Чечевич могла попасть эта пушка, изготавливаемая до сих пор только в опытных партиях? И предполагаемая к установке на бронетранспортеры, что позволило бы намного повысить их огневую мощь. Ведь она поступала в основном в элитные, горно-егерские, воздушно-десантные и эсэсовские дивизии. На начало июня сего года Вермахт располагал всего лишь парами сотен таких орудий, вспоминал уже Констан-тинович, тоже заинтересованный выдающейся находкой. Но пушка эта, как и иные орудия с конической формой ствола имела низкую живучесть этой своей части, до 500 выстрелов, снарядов у них, правда, было и того меньше, всего 400. Зато ее станок позволял вести кру-говой обстрел, что очень важно в условиях реального боя. Боеприпасы к ней были очень дороги в производстве, требуя для бронебойного снаряда редкого в те времена, тем более – в Германии, вольфрама. Но изготовляла их Германия, так что этот последний факт не слишком сильно заинтересовал Щербакова и его бойцов. Огромная начальная скорость снаряда, позволяла такому ружью, если это можно назвать ружьем, сражаться против всех имеющихся у немцев в наличии танков. Даже и против Panzer.IV.
Еще немного и Щербаков, увлекшись редким видом вооружения, позабыл бы обо всем, провалив прекрасно начатую операцию. Но властный комбриг легко взял в нем верх над любопытством военного теоретика и ученого (Константиновича), вернув их обоих в реальность, из коей они уже намеревались выпасть. Не время судари мои! Совсем не вре-мя! Дело делать надо, а не вермахтовскую игрушку разглядывать! Для этого вам достанет места и на отдыхе. Вообще уходили со школьного двора огрузившись подобранным воо-ружением и боекомплектом, тем более что воины из добавившейся группы, тоже спешили вооружиться немецкими МР-36/40. Эта атака стоила группе, а если точнее, присоединив-шемся к ним людям из 10-й армии двух убитых и одного раненого в ногу. Раненого уно-сили, намереваясь в лемму сделать ему носилки, а убитых оставили на месте боя.
Так решил комбриг, и ему никто не посмел возражать, хотя старший политрук и по-морщился на подобное решение. Снисходя к тому, что люди они в его группе новые, не все в группе им понятно, Андрей Андреевич разъяснил, что оставляет здесь своих погиб-ших товарищей, не просто так, а с целью. Немцы, увидав на павших бойцах форму и знаки различия РККА, будут считать, что здесь имела место диверсия диверсионной группы РККА, а не вылазка местных партизан, да еще и поддержанная местным населением. А, значит, и населению мстить не за что. надо банально искать диверсантов. Вот уже найдя их, можно и местью озаботиться!
Они уже выходили с двора школы, когда, прогорев, рухнула ее крыша, взметнув едва не до самых, плачущих осенним дождем небес, ворох ярких искр. А поодаль все также взрывались, продолжая полыхать немецкие бензозаправщики. И на месте недавно фнкционировавшего моста тоже что-то взрывалось и горело. Все, здесь им делать больше нечего, счастье, что их никто не преследует, и группа слитно, единым организмом, выста-вив все полагающееся ей на марше, охранение, уходила в сторону леса, откуда и явилась к месту диверсии.
Андрей Андреевич намеревался пройти за остаток ночи и световой день до 50 км, выйти к шоссе Брест – Минск – Смоленск – Москва, остановиться на его окраине для на-блюдения. Ночью же, форсировав шоссе, уходить «к себе», в лесной и озерный треуголь-ник Лепель – Полоцк – Бешенековичи. Там короткий отдых и продолжение диверсий на дорогах. Ближе к весне можно подумать и о переходе линии фронта, чтобы оказаться по-ближе к своим.
Переход и вправду выдался нелегким, да еще и под промозглым осенним дождем. Но все-таки реальный, посильный этим людям, он был исполнен примерно к назначенному времени. И вот снова они на шоссе Брест – Минск – Смоленск – Москва. И снова убежда-ются в огромности и непрерывности движения на этом шоссе, хотя по обочине, оттащен-ные в сторону всюду валяются обгоревшие обломки их прежних диверсий на шоссе. до-вольствоваться воинству довелось сухим пайком, хотя там дальше в лесу, решено было готовить полноценный обед. Покормить людей горячим, всяко следовало. Тем более, что немцы так и не начали ответных мер по блокированию районов леса и их прочесыванию, силами своих охранных дивизий. Не забывающий, несмотря на всю суету и тяжесть пере-ходов последних дней, регулярно слушать радио, Андрей Андреевич относил это к на-чавшемуся в общем и целом окончательному наступлению на Москву, к их операции «Тайфун». Щербаков радостно отметил, что не отвлеченный от западного фронта к Ле-нинграду, где ситуация, к счастью, так и не стала катастрофичной, Жуков, не проворонил того страшного удара 3-й и 4-й немецких танковых групп, сомкнувших ТАМ клинья своих танковых прорывов вокруг Вязьмы. Да и клин 3-й танковой группы ЗДЕСЬ был слишком слаб, за что Красной армии до сих пор следовало кланяться низко погибшему в реальных боях 6-му механизированному корпусу. Третья танковая группа, все еще ослабленная, не смогла исполнить задуманное. Наши войска не удержавшись, стдали свои обороняемые позиции западнее Вязьмы, но сумели отступить на заранее подготовленные москвичами новые рубежи обороны. Да и все действия немцев, против того, что было ТАМ, начина-лись с большим опозданием. По крайней мере, на полмесяца. Эх, если бы не проворонили ситуацию с Киевом, можно было бы реально рассчитывать на завершение продвижения Вермахта вглубь наших территорий уже сейчас. А там – и на изгнание немцев с нашей земли. Как по Щербакову, так этого бы нам и хватило, пусть бы умненькая Европа разби-ралась с коричневой немчурой сами. Ну, разве что, привлекая к этой своей радостной воз-не еще и розовощеких американцев. А нам бы в эту крутую кашу, замешанную на многой крови не лезть. Наши люди целее бы остались! За свои земли пусть европейские христо-продавцы свою кровь сами и льют! Наша им – не водица! Она еще и нам пригодится.
А по шоссе бесконечными колоннами ползли грузовики и подводы на восток, к фронту. А оттуда еще более нескончаемой вереницей шли санитарные машины и авто-прицепы – везли битую-перебитую технику Вермахта. Радио немцев истерически кричало луженой глоткой доктора Геббельса, что наступившая распутица, сводит, де, на нет все титанические усилия Вермахта, пытающегося организовать преследование отступающих частей РККА. Ясно, подумалось Щербакову, давно уже обученному читать и слышать меж строк. Все ясно! Наши разумно отходят на заранее заготовленные позиции, и встре-чают там немцев. Интересно вот только, а собирает ли уже Жуков достаточно силы на флангах для решительного конртрудара? Должен бы, не тот он мужик, чтобы не озабо-титься такой возможностью. А там, глядишь, и война начнет раскручиваться по иному.
Лежа в своей лежке и наблюдая за шоссе Андрей Андреевич удосужился, наконец, опросить и Костю Лавриненко о деталях подрыва эшелона. Раньше было просто некогда, хватало ему о чем подумать еще. Наблюдательный и смышленый от природы, старший лейтенант Лавриненко, и на сей раз не упустил ничего. Рассказал, что прямо перед подор-ванным на мосту эшелоном проходил большой на 51 вагон санитарный поезд, отвозя ра-неных в госпиталя Польши и Германии. Понятное дело, с легкоранеными так не возятся. Те оздоравливают на месте, не удостаиваясь даже отпуска за ранение, по крайней мере, за одно легкое ранение. Вот именно этот эшелон и задержался на запасном пути станции Че-чевичи, пропуская перед собой воинский эшелон с запада. Тот эшелон состоял, насколько рассмотрел старший лейтенант, из классного вагона, следовавшего сразу вслед за парово-зами, снова двумя сразу. Затем два десятка платформ и на каждой из них по две единицы бронетехники закрытой брезентом. В большем силуэте по очертаниям угадывалась не-мецкая «тройка», в меньшем, гораздо более приземистом, скорее всего самоходка, типа «Штуг». На каждой платформе, при машинах, он рассмотрел тент для их команд. Под эти-ми тентами с десяток человек, скорее всего не более. Платформы разрывались пятью ше-стью вагонами для солдат. И сразу вслед за ними с десяток солдатских вагонов. А в самом конце состава десяток цистерн с топливом. Топливо на фронте, судя по всему, первеющий по своей необходимости своей продукт. К каждому составу, идущему в сторону фронта, цепляют топливные цистерны. А с каждым обратным составом, даже и с санитарным, от-сылают в тыл порожняк для жидких грузов.
Когда они подорвали заряд на дальней опоре моста в Чечевичах, старый мост, как они и ожидали, не выдержав такого с собой обращения, принялся рушиться валя в воду и свои конструкции и бывшие на них, вагоны. И все это богатство низверглось с его высоты в холодную по осени Друть. Но вагоны сбегали по рельсам моста в реку неспешно. И немцы в солдатских вагонах, по-видимому, все успели сообразить. Но сделать то они уже ничего не успевали! Только орать! И они орали так, что кровь в жилах стыла! Да вы, на-верное и сами тот ор слышали, товарищ комбриг!?
- Слышал, конечно! Только не мог понять, кто это там так орет. Теперь ясно! Ну а потом?
Потом группа Лавриновича, обходя станцию, сумела ни с кем не зацепиться, спеша перекрыть выезд со станции. Мало ли кто там затаился, до поры, на путях. Нельзя было позволить немцам испортить нам бал.
Но на путях, похоже, никто не затаился, или никто не решился с них выползать и по-пробовать горяча ли и убойна ли русская пуля? Лавриновичу этого проверять было неко-гда, да и задачи перед ним такой не ставили. Проверено ведь уже очень и очень давно. И не раз. Из Чечевич они уходили последними, постоянно озираясь, не крадется ли за ними кто-нибудь злоумышленный. Впрочем, станция была подсвечена столь качественно и в двух места, от реки и от школы, что преследовать их скрытно никто бы не смог. В пуле-метном гнезде на краю станции они забрали, сняв его с зенитного станка, пулемет MG-34, с запасом патронов к нему. И ушли вслед за основной группой в леса, растворившись в предутренней тьме.
Сменившись с наблюдения, сдав его Васе Ёжикову, Андрей Андреевич прослушал радио на советских и немецких радиоволнах. Сводка с фронтов приносила вести о до-вольно-таки значительных и упорных боях на московском направлении. Вязьму немцам отдали, отведя свои войска на заранее подготовленные позиции. ТАМ, напоминал Кон-стантинович, эти позиции также были подготовлены, вырыты и оборудованы, вот только тех, кто бы мог их занять, отдали немцам в полон, для наполнения их лагерей для военно-пленных, еще под Вязьмой, проморгав совместный мощный удар Гёппнера и Гота. ЗДЕСЬ этого не случилось, что Андрей Андреевич приписывал  в заслугу Жукову, кто руководил Западным фронтом, обороняя Москву. И не дожидаясь пока немцы, давя изо всех сил, в очередной раз дожмут, прорвав наш фронт, Георгий Константинович отходил на десяток верст назад, занимая новые, подготовленные инженерно населением Москвы и Москов-ской области, до изнеможения вкалывавшего на земляных работах, позиции. И предостав-лял немцам начинать все сначала: биться лбом и боками о нашу оборону, терять свои тан-ки и своих солдат. Находить разрывы и стыки в позициях и ломиться в них. Искать обхо-ды. И снова натыкаться на то, что русские отошли немного восточнее, снова заняв подго-товленные рубежи. А ведь уже полной мерой наступила осенняя распутица. Доставлять все необходимое ко фронтовым частям, становилось все труднее и труднее. А скоро уже и первые морозы ударят, ляжет постоянным покровом снег. В этом году так и очень обиль-ный, глубокий. Вот тогда у немцев все и начнет идти в раскоряку. А мы прикопим резер-вов и ударим. Наверное.
И еще с одним соблазном сражался, отдыхая, Андрей Андреевич. Его так и подмы-вало собрать в темпе добытую в Чечевичах sPzB 41. развернуть ее у шоссе и ударить по немцам осколочно-фугасными снарядами. Понимал комбриг, сколько он этим шороху на-делает прямо здесь, великолепно понимал. Но и немцев из их возможного заблуждения выведет. Уходя от атакованной ими станции, они вначале сделали движение, оставив спе-циально для немцев следы, что уходят на юг, поближе к припятьским болотам. Да и вся логика их диверсий развивалась с севера (Толочин) на юг (шоссе Брест – Минск – Смо-ленск – Москва и, наконец, Чечевичи). Должны были немцы поверить, кажется, что, фор-сировав железную дорогу, его группа уйдет южнее. Вот пусть в том направлении и орга-низуют преследование. Они же на цыпочках прокрадутся к себе в лесистый озерный тре-угольник и там залягут на время. Конечно, узнав потом, где объявилась, отнятая у них в Чечевичах sPzB 41, немцы поймут, как же их провели с общим направлением отхода. Учет у них, надо полагать, поставлен. Но – будет поздно. Поэтому апробация боевых досто-инств sPzB 41, расхваленных немецкими конструкторами и пропагандистами, он решил отложить на будущее, когда они разыщут намного лучший способ ее транспортировать, нежели просто нести в разобранном виде. А что они такой способ найдут, он был совер-шенно уверен, заведомо предложив своим бойцам обращать внимание на брошенные по обочинам велосипеды, вернее, их колеса. Просто поставив ее на них, можно было рассчи-тывать кардинально разрешить проблему транспортировки этого оружия. А перед боем снимать ее, с мобильного лафета, ставя на сошки.
К вечеру движение по дороге начало стихать, сойдя на нет часам к 20-ти. Около 21-го часа над шоссе разнеслась заливистая трель свистка и более семи десятков человек в стремительном порыве бросились через шоссе, торопясь побыстрее скрыться в лесу с про-тивоположной стороны. На своих плечах эти люди несли одного раненого, какое-то ору-дие, свое и трофейное оружие и ящики с боеприпасами. Зато теперь им оставался лишь путь к своей базе.

В БАЗЕ, ноябрь – начало декабря 1941 года.
«Домой» они воротились уже примерно к 7-му ноября. Как раз в этот день передава-ли парад с Красной площади в Москве. Всем обществом прослушали речь Сталина. Но еще до их прихода «домой», на землю принялся падать обильный снег, а температуры держались такие низкие, что растаять ему явно не было суждено. Память Константинови-ча информировала комбрига, что зима будет очень и очень суровой, каких не случалось уже с самого начала ХХ столетия. Срочно занялись переобмундированием своего воинст-ва. Слава Богу, имея за спиной склад, это было просто и никому не накладно. Вскоре все его бойцы и он сам щеголяли в валенках, подшитых кожей и обутых в глубокую резину калош, в добротных армейских полушубках свежей овчины. Все имели просторные маск-халаты, теплые ушанки и прекрасные овчинные рукавицы с отставленным указательным пальцем. Смазку для оружия они тоже использовали только зимнюю, оказавшуюся в складских загашниках, не загустевающую на морозе.
До конца ноября группа исполнила еще один выход на коммуникации противника, взорвав железнодорожное полотно на главной трассе Белоруссии Брест – Минск – Смо-ленск – Москва и подорвав железнодорожный мост через Западную Двину у Полоцка, на-долго остановив движение по северной объездной ветке Минск – Крулевщизна – Полоцк – Витебск – Орша.  Иезуитская хитрость комбрига позволила им подойти к этой ветке с се-вера, со стороны Клястицы, что окончательно запутывало немцам преследование. А свою добытую в Чечевичах игрушку, они опробовали уже в следующем рейде, случившемся в начале декабря. Давно уже готовила группа свой налет на базу немецкой дальней авиации у Невеля, специализировавшуюся на бомбежках Ленинграда. Туда сходили с разведыва-тельными рейдами группы Павла Земскова и Константина  Лавриновича. Павел при этом взял там «языка», немецкого лейтенанта-техника, зазевавшегося на окраине Невеля. И Андрею Андреевичу довелось вспоминать свои навыки в экстренном потрошении плен-ных. Хорошенько припеченный, немец пел весьма словоохотливо и даже попытался про-сить о сохранении ему жизни, рассказывая сказки о том, что его Vater  когда-то был едва ли не спартаковцем-коммунистом, а Mutter  всегда сочувствовала движению Клары Цет-кин и Розы Люксембург. Но Константинович, а вслед за ним и Андрей Андреевич, к столь революционным порывам немца и его родителей отнеслись с прохладцей, не больно жа-луя равно как коммунистов, так и фашистов. После того, как тот «допел» свою «арию» до конца, нарисовав множество схем и диаграмм, офицерика этого отставили в сторону. Гра-мотный им попался немчик. И еще раз допросив его, выясняя подробности, упущенные за обилием информации в прошлых допросах, немцу аккуратненько перерезали горло. Поль-зы от него более не ожидалось, а кто там его родители, это было не их дело и никого не касалось. План налета на аэродром, вырисовывался перед Андреем Андреевичем воочию. Примерно в полдень, немцы начинали готовить налет на Ленинград, выкатывая свои са-молеты из укрытий и выстраивая их рядами в готовности ко взлету, заправленные топли-вом и бомбами. Это была наилучшая возможность нанести им максимальный ущерб, если обосновать огневую позицию своей sPzB 41на небольшом пригорке, на самой окраине ле-са, где немцы учредили свой прожекторный пост, для облегчения привода и посадки сво-их бомбардировщиков, буде доведется им по зимнему времени возвращаться в темноте. Эту высоту было проще других подходящих пунктов защитить от атак и домогательств охраны аэродрома, наверное постарающейся как-то помешать расстрелу своих самолетов. Открытые атаки, да еще днем, на боевые части немцев, случались здесь, в Белоруссии, по-ка не часто. Привычки и особого умения их отражать, немцы пока еще не приобрели. На это и рассчитывал комбриг, предпринимая этот рейд.

И СНОВА РЕЙД, декабрь 1941 года.
Разведка в белых маскировочных комбинезонах, выступила на лыжах впереди ос-новной группы, разросшейся за счет принимаемых к себе бойцов-окруженцев уже до 100 человек с лишним. Одно отделение они оставили в лагере, «на хозяйстве». Семь осталь-ных вышли в этот рейд. Шли на лыжах при трех упряжках саней-розвальней. На двоих из них везли взрывчатку, запас коей на их складе уже заметно подходил к концу. А на треть-их ехала, установленная на лыжи колесами лафета, sPzB 41. И ящик осколочно-фугасных снарядов (100 штук), на всякий случай Андрей Андреевич захватил еще две дюжины бро-небойных снарядов, ведь были сообщения, что при аэродроме имеется для охраны взвод легких танков Panzer.I. рейд они вели, большей частью по ночам, отдыхая днем в лесах. В лесной массив, каковой примыкал к аэродрому, они пришли ближе к утру субботы. По субботам немцы летали на Ленинград и его окрестности. Для их операции этот день в пол-ной мере годился. Разведчики Павла Земскова, вышедшие вперед, уже захватили прожек-торный пост, взяв на нем живым унтерфельдфебеля, командовавшего этим постом. В тем-пе допрошенный, тот подтвердил прежнюю информацию, заявив, что сегодня взлет наме-чается на час раньше обычного, чтобы вернуться назад еще засветло. С организацией сво-ей огневой точки следовало явственно поспешать. Сняв sPzB 41 с саней, бойцы легко за-катили ее на гору, установив на сошках. Сейчас из него следовало стрелять лежа. Бойцы шести взводов раскинули широкую сеть огневых точек вокруг подножия холма. Все снай-пера собрались возле комбрига. В первую голову он приказал им по его приказу присту-пить к умерщвлению солдат охраны аэродрома, обслуживавших огневые точки охране-ния. Всего их насчитали восемь, снайперов же было семь. Закончив свои приготовления, и приготовившись долго ждать, благо их экипировка им это делать помогала, комбриг был удивлен, увидав, что уже через час с небольшим, немцы начали выкатывать свои самоле-ты из ангаров. Что ж, их большой день, кажется, начинался! Немецкие бомбардировщики, выстроенные девятками, крыло к крылу, начали пробный запуск моторов ко взлету.
И свисток комбрига выдал сигнал начала боя. снайперы начали работать каждый по «своему» огневому гнезду, распределенному между ними заранее, а все бронебойщики и расчет sPzB 41 занялись завертевшими своими пропеллерами самолетами, выстроивши-мися ко взлету. Самолеты и их уязвимые места комбриг, основываясь на информации не-мецкого техника-лейтенанта и знаниях Константиновича, разобрал со всеми ими заранее. И, разумеется, провел распределения целей, выяснив у допрашиваемого техника-лейтенанта, как производится взлет всей этой бомбардировочной эскадры. Тот слишком часто наблюдал его с земли, чтобы не знать его последовательности. И не так его спраши-вали, чтобы он мог себе позволить не отвечать на вопросы допрашивающего. Точные, рассчитанные и доскональные.
Комбриг залюбовался, как, заглушаемые далеко разносящимся в морозном воздухе ревом авиационных моторов справно и хлестко зазвучали выстрелы снайперских трехли-неек. Он увидел в свой бинокль, как первым вывалился с вышки с прожектором и пулеме-том, дежуривший там на морозе немец, как отброшенные утяжеленными снайперскими пулями, гибли солдаты из расчетов пулеметов на въезде на летное поле. и прекрасно ви-дел в бинокль, как широко взмахнув руками, откинулся спиной на мешки своего брустве-ра унтерофицер из расчета одного из гнезд «Эрликонов», размещенного в начале ВПП . Другой немец там же застыл, роняя обойму с 20 мм снарядами из рук, на подгибающихся ногах, а на груди его шинели уже предательски расплывалось большое темное пятно. Но и уже разгоняющий по горизонту стволы своей установки наводчик, не успев ничего сде-лать, лишь широко распахнул свою пасть. А из-под каски у него щедро брызнуло на плечи и грудь его шинели смесью, алого, серого и почти черного. Да и сама каска, дернувшись, скатилась с расколотой пулей головы, беззвучно покатившись по станинам почти развер-нутого по цели «Эрликона». Толков был немецкий наводчик, все поняв первым, очень толков. Но это ему не помогло. Последний, из всего расчета, завидев гибель товарищей, опрометью вынырнул из гнезда. Ему бы, выпрыгнув, присесть. А он побежал по ВПП. Пуля все равно летает намного быстрее. Она его и догнала, больно ударив в спину, проби-ла навылет. Дистанция стрельбы для трехлинейки была чересчур далека от предельной. Пуля толкнула немца вперед, заставив пробежать, наклоняясь и падая, еще несколько ша-гов-прыжков, и, наконец, бросила на утоптанный снег, тщательно подготовленной ко взлету самолетов с полной бомбовой нагрузкой. Расправа с расчетом в другом гнезде «Эрликонов», находившемся на противоположном конце взлетного поля, произошла на-много быстрее и эффективнее. Немцы, похоже, устроились группкой выпить кофе из тер-моса, когда прилетело первому из них, подвязавшему под каску бабский пуховый платок. Он сунулся вперед, роняя металлический крышку-стаканчик, куда его товарищ наливал кофе. Тот, кажется, заорал на него. Но, так и не успев ничего понять, словил следующую пулю, прямо в лицо. Судя по тому, что они первыми наливали себе кофе, это были коман-дир и наводчик расчета. Двое других жадно уставившись на термос еще только ждали, ко-гда же станут наливать и им? Так и не стали! Просто пуля прилетела и еще одному из них, ударив его в грудь. Последний из расчета, все, наконец, поняв, метнулся к установке «Эр-ликонов». Обоймы со снарядами в приемнике, конечно же не было! Кто б ее туда и поло-жил, если он сам подносчик? А командир, наводчик и заражающий, уже убиты! Только что и на его глазах. Подносчик бросается к ящикам снарядов, верхний из коих раскрыт, лежащей тут же фомкой. И схватив в обе руки по обойме, бросается к «Эрликону». Вот-вот первая обойма упадет в приемник. Но пуля прилетела раньше, а выстрела за шумом, ревущих на разном газу, двигателей, никто так и не услышал. Немец, встретившись с утя-желенной снайперской пулей на противоходе, выпрямился в последний раз и ровным те-лом упал навзничь, только ноги в сапогах подпрыгнули, когда его голова в каске, косну-лась земли. Немцы умирали в пулеметных гнездах, не успев даже осознать, что же случи-лось. Все это еще продолжалось.
Но уже ударило гулко и мощно их sPzB 41, и застекленная кабина германского бом-бардировщика Ю-88, крайнего в строю, из-под обоих шасси которого, механик уже выта-щил стояночные колодки на длинных поводках, вспыхнула пусть и не самой большой, но разрушительной вспышкой взрыва. Да, даже всего лишь 28 мм осколочно-фугасный сна-ряд, все-таки осколочно-фугасный снаряд и его действие вполне соответствует названию. Кабина разлетелась, осыпаясь кусочками плексигласа на снег, плача горящими каплями бакелита , стекающего с приборной доски. Его пропеллеры все еще молотили воздух, но взлететь этот самолет был кардинально не готов. И уже разлеталась под выстрелом и взрывом снаряда, кабина машины рядом с ним. Стрелять с дистанции 600 метров из тако-го оружия просто и надежно. Огромная начальная скорость снаряда позволяет не замора-чиваться такими делами, как прицел и упреждение. Да и какое упреждение, самолеты-то всего только еще стояли, раскручивая двигатели на газах. А уже третий словил снаряд в кабину и четвертый. Пятый отпустив тормоза, рванулся вперед. Но расчет sPzB 41быстро довернул свое орудие, и снаряд мощно ударил по бомболюку. Ох же и грохнуло! Вы пред-ставьте, добрых пару тонн бомб детонировали в связи с близким взрывом фугасного сна-ряда. Все находившееся поблизости на ВПП сдуло как пылинки сдувает свежим порывом ветра. А весь первый ряд самолетов, все еще вертевших пропеллерами, частью уже подби-тых и лишившихся кабин, были разом поставлены ударной волной на хвосты и опрокину-ты на последующий ряд самолетов. Но и некоторые из них, заполненные бомбами, тоже взорвались, еще больше добавляя сутолоки во всю эту механизированную ревущую  мо-торами и взрывающуюся кашу. А бронебойщики и расчет sPzB 41 лишь ускоряли темп своего огня. Все это они везли Ленинграду, а довелось подрываться на этом всем самим. И как еще подрываться! Их многочисленные обломки доносило даже до высотки, занятой бойцами Щербакова. А ведь это, повторюсь, добрые 600 м. Рвалось так, что даже рев за-веденных авиационных моторов через этот страшный грохот не прослушивался. А два взвода пехоты на грузовиках с пятью танками Panzer.I во главе, далеко объезжая грохо-чущий и рвущийся в горячечных конвульсиях тротила клубок изуродованных взрывами крылатых машин, на взлетном поле. Сильна все-таки оказалась дисциплина у немцев. В таком аду, какой они им тут устроили, нашелся кто-то способный отдать приказ и добить-ся его исполнения. Посадить пехоту в грузовики и заставить танковые экипажи занять свои места в танках. Быстро сориентироваться и понять, откуда по ним ведется огонь? И броситься туда вместе с собранными ими войсками. Но пока они еще объезжали взры-вающийся и горящий клубок, sPzB 41 разворачивается против них. Первый бронебойный снаряд скользит по корпусу танка. Это старшина-наводчик еще не приспособился к сво-ему оружию, используя его против танков. Но уже второй снаряд втыкает вытянутую им мохнатую трассу в броню самому переднему танку. Тот, дернувшись, встал и задымил. Следующая машина танкового взвода охраны аэродрома, начав объезжать первый танк справа, подставила под убийственный выстрел свой борт. Туда и вогнал снаряд старшина-наводчик sPzB 41. Попав то ли в двигатель, то ли в бензобак, снаряд вызвал сильное воз-горание и танк, вспыхнув всей свое кормовой частью, сразу за башней, с двумя пулемета-ми MG, продвинулся еще на пару метров, остановившись. Его водитель попытался вы-браться со своего места в свой люк, сразу же угодив под пули залегших стрелков, упал на снег и остался валяться на нем недвижимо. Выскочил ли из танка его командир, никто не увидал. Чисто технически он мог выскочить в боковую дверцу башни, не просматривав-шуюся с нашей стороны. Если ранее того не загорелся в танке, потеряв способность сооб-ражать и делать что-нибудь осмысленное. Другой танк, ринувшийся объезжать головную машину слева, в несколько точных выстрелов, добили наши бронебойщики, добавив ло-мья на этом добротно уже загаженном горящей техникой летном поле.
Наблюдая за поведением немецких танкистов Щербаков еще раз убедился, что люди они в высшей степени храбрые и дисциплинированные. Они не развернулись отходить, а бросились обходить свои стоящие кучей и горящие танки, ведя по занятой красноармей-цами горушке плотный огонь из четырех своих наличных пулеметов. И они бы неизбежно доставили нам свою толику бед, поскольку одна из пуль уже укусила за плечо сжавшгося рядом Ёжикова, но только по касательной. Пока того начали перевязывать, расчет sPzB 41 подбил еще один танк. Последний тоже не успел выехать из-за своих уже горящих со-братьев, когда его броню пробило сразу несколько 14.5 мм пуль наших бронебойщиков. А sPzB 41 уже принялась обрабатывать машины с пехотой, следовавшие за танками. Впро-чем, солдаты Вермахта не стали дожидаться попаданий в машины, посыпавшись с них на-земь. Но и вести огня они не могли. Директории их стрельбы были перекрыты баррикадой из горящих немецких танков. Пришлось огонь немецкого тяжелого противотанкового ру-жья переносить дальше, на здание управления авиационной эскадрой, где наблюдалась какая-то суета и на их запасы топлива. Те, вскоре взорвались так, что надо всем аэродро-мом встал огромный пожар с великолепным полотнищем красного пламени, увенчанный черным столбом топливной гари. Произведя еще с десяток выстрелов по временным анга-рам и складам и добившись там своей череды пожаров и разрывов, Щербаков решил, что с них достаточно, надо отходить. Дожидаться помощи немцам из-под Невеля им не было никакой необходимости. Они явились сюда для диверсии и свою диверсию уже исполни-ли. А ввязываться в бои с немецкими охранными частями и дожидаться, пока они органи-зуют преследование, им положительно не было никакой нужды. Скоро на землю придут сумерки, а там – длинная зимняя ночь. Самое время начинать отход, имея достаточно времени для того, чтобы, забравшись поглубже в леса, предоставить немцам возможность достойно попсиховать.
Достойная тактика таких отходов была ими довольно-таки детально отработана во многих уже имевших место операциях. И они взяли путь на Опочку, надеясь еще и там провести диверсионную операцию на железной дороге. По этой дороге снабжалась группа армий «Север». Это, конечно не «Центр» и прямой помощи нашим войскам, борющимся за Москву, они таким путем не окажут, но ведь и то верно, что любой ущерб немца – по-мощь нашим войскам! А им это выгодно, ибо отвлечет преследование еще больше на се-вер, тогда как они намерены после диверсии у Опочки, развернуться на юг и уходить «к себе», в базу. Форсировав ночью шоссе Невель – Клястицы, они, втянувшись в лес, напра-вились к Опочке. Пути там предполагалось два полных дня, с одной холодной ночевкой в лесу.
Не самое это простое дело – зимний рейд. Да и делать его надобно скрытно, дорога-ми не воспользуешься. А ходить по лесам, пользуясь картой и компасом, привычку надо иметь. К счастью привычка такая имелась и далеко не у одного Щербакова. Практически любой командир его группы мог вполне профессионально ориентироваться в лесах и был способен точно и грамотно вести группу к цели. Трое раненых, один из коих - получив-ший касательное ранение в плечо Вася Ёжиков, движения их пока не затрудняли, по-скольку перемещались в санях. Из сотни взятых с собой снарядов к sPzB 41 они израсхо-довали 77 по счету. Зато ж и диверсию какую добротную провернули. И заплатили за нее, кроме трех раненых, еще и двумя жизнями своих бойцов, похоронив их в лесу. Пойдя на север, Щербаков был почти уверен, что немцы вряд ли станут преследовать их. Вот когда загрохочет в Опочке, тогда, наверное, можно будет ждать всякого. И лесов там таких уж дремучих и непроходимых нет. Там придется ухо держать востро – могут ведь и достать, сучьи дети! Ночевка в лесу напомнила былое, как ходили по Дальнему Востоку, становясь на холодные ночевки в тайге. Быстро наделали нодий . В этой глухомани немчуры мож-но было пока не опасаться, огонь разжигали свободно. Утром же, сгоношив поесть еще по темени, они продолжили свой путь. Морозы стояли трескучие, настоящие и немец, так и не дождавшийся от своего фюрера толковой одежонки, мерз отчаянно. Если он где и об-ретался, так только по-деревням, избегая лазать в леса. И это заметно облегчало жизнь его группе. Они вышли на лед реки Великая и там уже пошли споро. Как и передвигаться по Руси зимой, если не по льду ее рек. Великая и выведет их к месту их следующей дивер-сии, мосту через эту самую Великую, тому, что возле Опочки. Крепость эту, старые пско-вичи ставили именно в излучине Великой, перехватывая ею пути ко Пскову. Ж/д мост че-рез Великую, появился там намного позже, в ХIX веке во время бурного строительства железных дорог в России. Но сейчас, во время нового нашествия на Русь, было время не строить мосты – а их взрывать. Уж больно удобен был этот путь для снабжения всем не-обходимым группы армий «Север», так и не сумевшей не только что взять Ленинград, этого фон Лееб и его немцы не смогли и ТАМ, но даже и заблокировать его. Все на что их хватило, так это перерезать Николаевскую железную дорогу, выйдя на нее широким фронтом на рубеже Ополье – Подберезье – Окуловка – Вышний Волочек. Но дальше у немцев все застряло «ни тпру-у, ни но-о!» и не столько из-за великого уменья наших ко-мандующих, сколько из-за приличного недостатка сил, инспирированного приграничны-ми боями, забравшими у немцев намного больше, нежели они рассчитывали там оставить. И комбриг не без вящей гордости почитал это результатом действий их 6-го механизиро-ванного корпуса, сжегшего себя в этих боях сполна, но и компенсацию за себя взявшего весьма и весьма изрядную. Вот эта компенсация сейчас и ударила по исполнению герман-ских планов. А если бы к этому приложить хотя бы какое-то умение командования, немцы бы ни Новгорода Великого, ни Пскова, брать были бы не должны! Но кто бы на северо-западном направлении и мог явить такое высокое умение. Бездарный недоучка политпро-световский, Ворошилов? Отсиделся алкаш и болтун Клим в Гражданскую, за спиной у Семена Михайловича Буденного, комиссарствуя в 1-й конной и неукоснительно поддер-живая линию Сталина от начала и до конца. Сам Буденный тоже не шибко грамотный, учиться ему по молодости не больно-то и довелось. Но пару раз встречая и сопровождая его в поездках с инспекцией им войск на Дальнем Востоке, Андрей Андреевич смог убе-диться лично, что Семен Михайлович, очень много и вполне системно читая, умея расти над собой. Вот он и отличился тем, что, предвидя киевскую катастрофу, поставил вопрос ребром перед Ставкой о необходимости оставления Киева, был снят с направления неза-долго до того, как катастрофа произошла. Но под суд и на расправу своему обер-палачу Лаврентию Берия, Сталин его почему-то не отдал. Может быть, вспомнил тот случай в 30-х, пересказываемых из доверенных уст в надежные уши, по всей РККА.
О том, как НКВД, еще при Ежове, решив арестовать Буденного, вознамерилось сде-лать это на его даче. Мол, так оно потише будет, уж больно нрав у Семена Михайловича крут! А у того на даче было человек восемь – девять тех казаков, что всегда его сопрово-ждали. И жили всегда у него. Боевые казаки, повоевавшие, энкаведешников не больно жа-ловавшие. Да при двух «Льюисах»  при кавалерийских карабинах, не говоря уже о шаш-ках, кинжалах, маузерах и наганах. Они грамотно построили оборону дачи, накидав во-круг нее кучу чекистских трупов от той усиленной группы, что отправилась за прослав-ленным маршалом. В мирное время, в Подмосковье, в черте правительственных дач раз-горелся жаркий бой. Буденовский кортеж отбивал нападение бандитов-чекистов. Впро-чем, везде и всюду это было одно и то же!
А сам Семен Михайлович, не будь дурак, сунулся к телефону и по прямому проводу – Сталину. Те поганые чекисты даже его не удосужились перерезать. Поскребышев, пре-бывая не в курсе выдачи Сталиным санкции на арест маршала, а, может, просто желая на-гадить не больно почитаемому им Ежову, соединил его с Хозяином незамедлительно. И Буденный четко, по-военному, доложил, что атакован на даче группой людей, маскирую-щейся под честных чекистов, но пока держится. Просит помощи!
- Сколько продэржитэсь?
Спросил по все тому же преданию Сталин.
- С полчаса, товарищ Сталин, на большее боеприпасов не хватит!
Браво отрапортовал маршал, только что приказавший своим сильно патронов не эко-номить, есть у него и еще один подкожный запасец.
- Харашо, товарищ Буденный! Попробуем вам помочь!
Посланный Сталиным начальник его охраны, тогда еще полковник, Власик, разо-брался во всем быстренько и отменно круто, как только он это умел. Пристрелив пару – тройку поганцев-чекистов на месте, остальных он отправил в Москву, на Лубянку – док-ладывать о своих «успехах» своему «железному наркому», проржаветь бы ему насквозь! Поговаривали, что именно этот случай и стоил Николаю Ивановичу  поста наркома внутренних дел, как, собственно, и самое жизни. Его срочно перевели на речной транс-порт. От морского он, говорят, отказался, сказав, что ничего в этом деле не понимает, а моря с самого детства боится. Тогда-то в одночасье и состоялось назначение на транспорт речной, при этом Сталин, по слухам, сказал историческую фразу, отражавшую типично сталинский юмор во всей его полноте:
- Река, товарищ Ежов, нэ море! Берега видно.
Как будто это самому Ежову предстояло проталкивать баржи и пароходы по рекам и озерам СССР. Впрочем, на водном транспорте «железный нарком» даже и служебного ка-бинета обжить не успел. Оттуда его изъял в камеру внутренней тюрьмы на Лубянке, сме-нивший его в этом ведомстве Лаврентий Берия. Он же и прислонил Ежова «к стенке»! бу-дем ли его жалеть? Думаю, не стоит! Тем более, что и товарищ Сталин не велел!
Впрочем, все эти перипетия с наркомом внутренних дел Щербакова не занимали. Он просто отметил, что маршал очень тверд характером и рискован в своем поведении. Ре-шения принимает быстро и тверд в их исполнении. Ответственности не боится. К тому же Буденный был замечен в том, что пытался помочь кое-кому из арестованных НКВД воен-ных и некоторым из них, действительно помог. Да и трудно было ожидать излишнего по-корства от человека, кто, служа в драгунах Его императорского Величества, заработал за мировую войну, аж «полный георгиевский бант», был награжден всеми четырьмя степе-нями знаков отличия ордена Георгия Победоносца, коим награждались только нижние чины, до прапорщика, подпоручика и подхорунжего. Причем четвертой степенью, первым крестом, Семена Михайловича – небывалый случай в российской истории! – награждали дважды. Первый крест с него был снят по суду, за рукоприкладство к офицеру. Георгиев-ских кавалеров в российской армии, в отличие от РККА, не расстреливали. Но тот не унялся, геройствовал дальше, скопив, в итоге, «полный бант». Знающие людишки, баяли при случае, что и сейчас, порой, Семен Михайлович одевает дома казачью форму с этим полным бантом, гордясь им куда более, чем маршальскими звездами и полной пригорше-нью орденов Красного Знамени, привинченных на его маршальский мундир советской властью. Да и, право, маршала можно было по-настоящему понять! То было честно зара-ботано, борясь с врагами твоего народа, знаки, повествующие о мужестве и храбрости их обладателя и кавалера. А те, что на маршальском мундире уже в борьбе с ним самим, этим народом. Понимал ли это пышноусый маршал? По тому, как он вел себя в промежутке между Гражданской и Отечественной войнами, Андрей Андреевич сделал конечный вы-вод – понимал. И потом, уже при личной встрече убедился – точно понимал. Потому и провел так неярко всю свою жизнь после Гражданской войны, более интересуясь делами домашними, нежели служебными. Лошадками и скачками. И учился он, елико возможно, надеясь соответствовать грядущей войне. Надеясь там быть куда более полезным и своему народу и Родине, искупая то, что было в Гражданскую. И стратегическая жилка у старого конника имелась, что и доказывал случай с юго-западным фронтом. Жаль, не послуша-лись тогда старика. Да его ли одного? Вон и Жукова тоже. Того даже и с Генерального штаба погнали! Совсем бы другой разговор сейчас с немцами был! У тех ведь явственно проступает недостаток войск, растраченных для достижения тех «успехов», какие ими были получены в этой войне. И если бы мы еще не утратили так много, совсем другая бы война у нас с немчурой случилась бы дальше. Но Ворошилов на посту командующего фронтом явно не тянул. А менять его Сталину было пока не время – надо было разобрать-ся с наступлением немцев на Москву. Посему, организовав объездное снабжение Ленин-града через Волхов и Тихвин, светское командование вполне удовлетворилось отсутстви-ем активности немцев на Северо-западном фронте. Да и как бы ему там было активность свою являть, если все его мобильные силы, во главе с генералом-оберстом Гёппнером ока-зались переброшены к фон Боку, в группу армий «Центр», на московское направление. Только ведь и там им не довелось развернуться как след.
Вернулись старлеи Земсков и Лавринович и старший политрук Богомолов. Их бойцы организовали прослушивание немецких линий связи, были у них в отделениях знатоки этого дела. Да и все они сами хоть и не шибко, а знали немецкий, и сумели понять, что немцы собирали в окрестных узловых пунктах силы, для преследования и отлова их груп-пы. Из Опочки, Пустошки и Великих Лук выступили отряды немцев и полицейского сброда, намереваясь развить преследование его группы, направляясь на юг. Все они были убеждены, что оттуда она пришла, туда и уйдет. В Опочке остался только взвод солдат охранных частей Вермахта и с дюжину полицейских. В Пустошке примерно такая же си-туация. Это меняло дело в корне. И вместо операции по подрыву ж/д моста через Вели-кую, комбриг решил уничтожить оставшийся гарнизон в Опочке, вдумчиво разорить ее ж/д станцию и по-настоящему развалить мост. Дойдя по льду реки Великая, почти до са-мой Опочки, утром они затаились близ города. Наблюдая за ним, за его станцией и за мос-том. Пришлось делить наблюдателей, отдельно инструктируя каждую группу. Располо-женная практически на одном берегу реки Великой Опочка и Устав караульной службы Вермахта, практически и продиктовали методу охраны моста. Со стороны ближайшей к районному центру деревни Голощапы, откуда по мнению немцев единственно и стоило ждать нападения, мост прикрывался гнездом спаренной установки «Эрликон», обложен-ной по кругу мешками с песком. При ней имелся расчет из четырех солдат-номеров. На другой стороне, от города, у входа на мост имелся часовой. По мосту же постоянно дефи-лировали навстречу друг другу парные подвижные посты. Наиболее близкий им вход в город находился со стороны деревни Звягино и прикрывался пулеметным гнездом, со стандартным расчетом из трех человек. План атаки Опочки сложился из ее конфигурации. Дорога от Звягино приводила нападающих на центральную площадь Опочки. Там про-сматривалось каменное двухэтажное здание типовой постройки. Скорее всего, до войны это был горком партии. О чем свидетельствовал, взорванный немцами памятник Ленина на аллее, перед входом. А о том, что сейчас в здании находится комендатура, вполне красноречиво говорил фашистский флаг, красное полотнище с черной свастикой в белом кругу по центру, и часовой у входа. Ну и, разумеется, суета полицаев. Особенно внима-тельно старались выяснить, куда расходятся полицаи, потому что немцы, судя по всему, и квартировали в помещении райкома. План атаки Опочки сложился у Андрея Андреевича еще к вечеру. Сразу по вечерней смене постов, надо было, одновременно начав, убрать пулеметное гнездо со стороны Звягино и всю охрану моста, приступая к этому от деревни Голощапы. Назначенному туда Земскову с его отделением, предстояло по-тихому подоб-раться к гнезду «Эрликонов» перебить из люггеров с глушителями тамошних немцев и при посредстве пяти приданных ему снайперов озаботиться остальным охранением моста. Тем следовало надежно упокоить всю охрану моста, приступая к его непосредственному минированию. Для выполнения этого плана, Земскову, кроме его собственного отделения и пяти снайперов, придавалось еще одно отделение. Лавриновичу с приданными ему дву-мя снайперами, надлежало уничтожить люггерами с глушителями пулеметное гнездо на дороге со стороны Звягино и обеспечить всей оставшейся группе проникновение в город, расчищая им дорогу из своего оружия с глушителями. Пост возле бывшего райкома им тоже следовало снять. И войти в здание комендатуры очень и очень тихо. Там, распреде-лившись по местам у казармы единственного, оставшегося в охранении города взвода и комнаты, обращенной в квартиру немецкого коменданта города, ждать подрыва моста. Земсков, наиболее доверенный изо всех командиров, может быть, наравне с Лавринови-чем, подрыв моста должен был ориентировать не ранее чем через полчаса после начала операции, но и не позднее как через час с четвертью. Стартовала операция этой же ночью. Отсутствие немцев в Опочке следовало использовать. А проезд более чем роты немцев и взвода местной полиции на четырех грузовиках, предшествуемых офицерским Volks-wagen и парой мотоциклов Zundap с коляской по дороге Опочка – Невель, пронаблюдала разведка отделения вездесущего Павла Земскова. Да и целый день наблюдения за городом позволил выяснить, что немцев в городе не наберется больше полного взвода, до полусот-ни солдат. Да и полицаев осталось всего до дюжины, вместе с начальником полиции. По-этому, как только стемнело, приступили.
Любо-дорого было смотреть, как люди Кости Лавриновича подбираются к пулемет-ному гнезду, перекрывшему на ночь дорогу из Звягина. Их и увидеть то в их маскировоч-ных белых комбинезонах из парашютного шелка, можно только когда кто-то из бойцов, не скрываясь от тех, кто остался позади, оказывался для них на темном фоне. Вот обе кра-дущиеся фигуры, закончив свой путь, встают, распрямляясь, у гнезда из мешков с песком. Их правые руки с черными воронеными пистолетами в них, смотрят в гнездо и дергаются, выплевывая крохотные искорки огоньков из длинных и черных труб глушителей. Харак-терного, напоминающего легкий мокротный кашель звука выстрелов и шлепка пуль в жи-вые, пока еще тела, отсюда не слышно. Как и стонов раненых и уже умирающих. Что там творится, позволяет угадать только опыт и общее развитие операции. А одна из фигур уже машет рукой и четыре отделения малоприметными цепочками людей одетых в белое, на девственно белом, устремляются в сгущающейся тьме к пулеметному гнезду. В нем ос-тавляют двоих своих, так, на всякий случай. Во избежание всяческих непредусмотренных неожиданностей. Пятое их отделение, Земсков и снайперы, пятеро из семи, ушли на мост, шестое оставили при трех своих повозках, откуда Павел со своими людьми забрал боль-шую часть взрывчатки. Седьмое, большей частью раненые и больные, оставлены в их ла-гере, южнее Полоцка, «на хозяйстве». Стрелки споро и четко бегут по улице, но благодаря бахилам оказываются способны делать это почти бесшумно. Укатанный снег в черте го-рода почти не скрипит под ногами, хотя у отходящего от центральной площади патруля из двух полицаев в черных немецких шинелях идти бесшумно и не получается. Винтовки на плечах, цигарки в зубах, переговариваются громко, гонят, засранцы от себя свой собст-венный пачварный страх. Они уже достаточно отошли от центральной площади, чтобы там их не услыхали и по взмаху руки комбрига, оба оставшихся с ним снайперов, встав на колено выпускают в немецких холопов по пуле из своих трехлинеек с оптикой и глушите-лем. Дистанция далеко не предельная, видимость в свете луны изрядная и видно как у обоих фигур в черных шинелях одновременно с их дернувшихся голов слетают черные немецкие кепи и брызгает чем то темным в сумерках во все стороны. И только смачные шлепки пуль и хруст разламывающейся кости. И ни стона, ни писка. Два тела грохаются навзничь, на снег. А рядом с ними искорками летучими кувыркаются их выпущенные из пастей, цыгарки. И это избавляет их всех, от грохота оружейной стали винтовок по мосто-вой. А цепочки призраков в белых комбинезонах стремительно врываются в город даль-ше. И обтекая стандартный, в таких местах, палисадник, оказываются, наконец перед ме-стным двухэтажным зданием райкома партии, на коем обвис в безветрии лунной ночи, чернея в темноте, красный гитлеровский флаг с белым пятном и пауком извращенной об-ратной свастики по середине. Снайпера снова рядом и Андрей Андреевич тычет им паль-цем в обе фигуры часовых, только что протопавших перед фасадом и остановившиеся, чтобы прикурить сигареты с их дрянным эрзац табаком. Пробовали мы эту гадость, как же, когда у нас у самих курить было нечего, так, что у мужиков ухи пухли. Говно-говном! Расслабляет, однако, безпроблемная гарнизонная служба в тылу своих воюющих частей! Даже и великолепно дисциплинированных немцев расслабляет. Вон и покуривают уже, находясь на посту. А ведь это уставами категорически запрещено. Как и все военные, Ан-дрей Андреевич искренне полагал, что все уставы, а в особенности устав именно карауль-ной службы, написаны кровью. Вот оба немца, протопав для бодрости громко по цен-тральной площади, перед фасадом комендатуры и бывшего райкома, свернули за угол. Причем, вот же выучка, на хрен! – сделали это почти одновременно. Шепотом командует снайперам:
- Вали супостата, ребята!
И две винтовки с удлиняющими их ребристыми муфтами глушителей на конце, мок-ротно кашлянув, выплевывают маленькие сгустки пламени из глушителей. Одна пуля пробила каску, расколов череп. Другая, видимо, ударила под основание черепа. Только результат в обоих случаях похож, словно списан под копирку. Один немец падает ничком, утыкаясь тлеющей сигаретой в утоптанный проходами часовых снег на дорожке. Другого разворачивает в полоборота, у него подгибаются ноги, а бычок сигареты, вылетев изо рта, крошась искрами падает на землю, задолго до того, как рядышком с ним в позе эмбриона укладывается и сам бывший обладатель этого бычка. Ну, этим уже и совершенно точно хорошо. Теперь интересно, что там в здании. Вспомнив былое, Андрей Андреевич берет в руки финку и первым тянет на себя тяжелого дерева входную дверь в комендатуру. Он был прав. Прямо у стены, поблизости от входа, стоит стол с дневальным. Стандарт, как же им и быть-то иначе? И тот дневальный лишь успевает рот раскрыть, увидав перед собой советского комбрига в полной форме Красной армии, рассчитывая видимо заблажить во все мочь. Но не поспевает. Финка, брошенная многократно отрепетированным движени-ем, летит быстрее, четко вонзаясь немцу в горло. Он захрипев, ухватился за нее руками, словно надеясь вынуть этот заведомо посторонний предмет. Куда ему! И не такие, как он, не вынимали. Но, обгоняя комбрига, к немцу «на цырлах», чтоб не шуметь, метнулись Бо-гомолов и кто-то из его разведчиков. Чтобы не наделал грохота небарака, падая, подхва-тили под белы рученьки и аккуратно, словно только для этого и пришли сюда, усадили того на стул. А комбриг, став слегка в стороне, выдернул у немца с уже потухшими глаза-ми свою финку. Струя крови оросила и стол и пол перед столом. Осторожно обойдя обра-зовавшуюся красную лужу, зачем бы ему в ней пачкаться? – комбриг шепотом приказал:
- Быстро отыскать место, или места, где немцы дрыхнут. И, что очень важно, комен-дантскую квартиру!
Люди в белых маскировочных комбинезонах, неслышно из-за бахил разбежались по всем коридорам и вскоре прибежали с докладом, де, все солдаты спят в бывшем зале засе-даний партхозактива. Там у них казарма, вроде. А в соседней комнате, намного меньшей, почивают несколько унтеров. Вообще кроватей и в солдатской казарме и у унтеров, на-много больше, но заняты, кажется, далеко не все. Распорядившись капитану Шкелю и двум отделениям заняться казармой, как только загрохочет на мосту, а старшему политру-ку Богомолову и его отделению, озаботиться унтерами по все тому же сигналу, он сам с отделением Лавриновича и им самим, скрадывая все звуки, подходит к бывшему кабинету первого секретаря райкома. Там сейчас почивают господин комендант. И замирают у две-рей, обращаясь в слух. Все их приключения заняли едва полчаса. Что там у Земскова, с мостом? Готово? Вот это и воистину самое тяжкое в их деле – ждать! Но и ничего не по-делаешь, приходится…
Ожиданию воистину нет конца. Кажется, ночь пройдет раньше, чем грохнет долго-жданный взрыв. Но вот с юга накатывает перестук колесных пар поезда. Эта ветка не та магистраль Брест – Минск – Смоленск – Москва, это всего лишь местная ветка снабжения, но для немцев она тоже необычайно важна. Ведь Прибалтика со Псковщиной и Новгород-чиной никак не связана железнодорожными путями. Просто не успели за год. Вот и при-ходится таскать через Гродно – Крулевщизну – Полоцк – Витебск сюда на Невель – Опоч-ка – Остров –Псков,  дальше уже прокачивая на Новгород и Лугу. Так что подрыв моста в Опочке немедля отразиться на тактической карте группы армий «Север», в этом у него сомнений не было никаких. Как, впрочем, и разгром авиационной бомбардировочной эс-кадры под Невелем. Так что, пофорсив здесь, надо будет им срочно линять «к себе» в ба-зу, а то – загонят в лузу и навтыкают, как Бог свят! По самое пошлое «не хочу»! А на-польные часы в комендантском кабинете-спальне старательно отстукивают время и стрел-ки кажутся приклеенным. Почти ведь не сдвинулись, сволочи! Нам что? Спать здесь ло-житься?
Но вот со стороны моста, станции то в Опочке нет, гремит мощный взрыв! Паша Земсков, кажется, свое дело сделал чисто! Как всегда! Нам бы вот не подгадить. Костя Лавринович с двумя бойцами открыв дверь, спешно бросаются в темень квартиры комен-данта и комбриг следует за ними. А из темноты сонный голос интересуется:
- Was ist los? Was denn?
Но Костя, не удостаивая немца ответом, уже сориентировавшись, где тот лежит, в прыжке накрывает его, отбрасывая ногой стул с мундиром и офицерским поясом с кобу-рой. На мундире тускло блеснул в свете огромного пожара со стороны реки витым сутаж-ным шнуром, без каких либо четырехлучевых звезд, погон майора. Это уж и точно комен-дант! Кого ж им сюда еще и ставить? Оберста что ли? И в свете полыхающего на реке бензинового пожара, вот же везет? – неужели снова топливный эшелон? – спрашивает у сноровисто связанного Лавриновичем немецкого майора:
- Итак, герр майор! Поговорим?
- Кто вы?
Неверным голосом нашел в себе силы поинтересоваться майор. Ведь с первого этажа помещения все еще доносился, хотя уже и не столь сплошным фоном бодрый рык пулеме-тов, едва различимый на его фоне треск немецких автоматов, сиречь, пистолетов-пулеметов и звонкие шлепки мощных выстрелов наших СВТ. И уж совсем редко, чисто спорадически, прорывались сквозь них крики последних добиваемых спросонья немцев.
- А это так важно? Что ж, извольте! Комбриг танковых войск Красной армии Щерба-ков! Честь имею!
- Что вам угодно, герр комбриг?
- Мне, майор, угодно знать, где сейчас штаб группы армий «Север». Скажешь сам, или приказать калить железо?
- Не надо железа! Эта тайна невелика! Во Пскове!
- Так! А куда и насколько ты отправил большую часть своего воинства?
- Позвонил из Невеля его комендант гауптман Гофман, заявив, что группа русских, то ли бандиты, то ли диверсанты, атаковали и сумели уничтожить аэродром под Невелем. Попросил помощи. Я приказал командиру роты гауптману Курту Мозесу преследовать русских до зоны ответственности нашей группы армий. Потом же вернуться сюда.
- И что тебе сообщил гауптман Мозес?
- Русских они там не нашли и намереваются уже завтра в полдень отбыть сюда!
- Это правильно! А чего им, спрашивается, без дела таскаться?
Майор только сдавленно хрюкнул в ответ. Иронии в ответе было слишком много. А комбриг уже повел опрос о гарнизонах размещенных в ближайших населенных пунктах, их численности и офицерах ими командующих. О графиках движения поездов и автоко-лонн. Но его привлекло громкое восклицание Лавриновича. Тот стоял перед большой кар-той на стене кабинета, обыкновенной масштабной штабной картой, точному произведе-нию картографов. На этой карте все надписи были на немецком. Но ни комбригу, ни ос-тальным командирам его группы это не мешало. Зато состав гарнизонов с немецкой штаб-ной четкостью и их же штабными терминами, был прописан в каждом населенном пункте, где он имелся с точностью до отделения полицаев. Надобность в дальнейшем разговоре с немцем отпадала. Они просто сняли карту со стены, радуясь нежданной добыче. Откро-венно сказать, именно карты составляли одну из главных проблем командования воин-ской частью, находящейся в тылу врага. Вернее, не столько карты, сколько полное их от-сутствие. Даже и этот вот рейд Андрей Андреевич затевал по атласу карт, найденном в какой-то школе. А тут этакое богатство – крупномасштабная штабная карта! Ведь, начи-ная войну с немцами, заказал и получил комбриг листы карт на северо-запад Белоруссии, всю Литву и юго-восток Латвии. А воевать ему довелось и на севере Белоруссии, ее севе-ро-востоке и на северо-западе России. А Лавринович и его разведчики, обыскивая шкафы кабинета немецкого коменданта Опочки, наткнулись на объемистую стопку листов карт, судя по их литерам, поднимавшим Псковскую, Смоленскую, Витебскую и Минскую об-ласти. Карты были выпуска нашего картографического управления Генерального штаба, и Щербаков вопросительно посмотрел на тихо сидящего, нахохлившись, немца:
- Откуда этакое богатство, майор?
- Захватили под Лугой картографический отдел штаба фронта!
С вызовом, а что ему теперь и терять-то? – сказал майор. Много интересного сыска-лось в его кабинете. И графики движения транспорта и расписание звонков коменданту от руководства. Совсем не о чем стало его и расспрашивать. И внизу уже утихла полностью бойня, всех немецких солдат и унтеров извели стрелки их команды. Но там распоряжается капитан Шкель. А он слишком опытен, чтобы ошибаться. А и здесь они нашли все, о чем могли только лишь мечтать накануне. О чем еще им спрашивать этого немецкого офице-ра? Он просто штабофицер, но не офицер штаба группировки войск, способный детализи-ровать ее состояние. Пора было заканчивать:
- Одевайтесь, майор!
Немец, понимая, что пришел предел его жизни, вел себя достойно, не лебезил, о со-хранении своей жизни подобострастно и слезно, ползая на коленях, не просил. Вот и неза-чем его было позорить, застрелив в дезабилье. Подождав пока немец оденет фуражку и натянет перчатки, комбриг предложил тому сесть за стол и выстрелил ему в лоб из его же люггера. А люггер тот протянул одному из разведчиков. Теперь ему у немцев следовало найти глушитель. Но это потруднее станет, чем сыскать сам люггер. Собрав карты и гра-фики движения и упаковав их в большую клеенчатую сумку, найденную у хозяйственных немцев, они покинули кабинет коменданта Опочки. В остальных помещениях второго этажа бывшего райкома, чувствовалось хозяйничанье советских бойцов. Повсюду было полно бумаг с немецким грифом – размашистым орлом. Хотя бумаги эти бойцы кипами вытаскивали во двор, где горел костер, в коем жгли немецкую документацию. На первом этаже повсюду воняло пороховым дымом. Заглянули в бывший актовый зал. Там перевер-нутые панцирные койки, тумбочки и трупы солдат в нижнем белье, свернулись в какой-то сюрреалистический клубок и кровь обильна полила белое постельное белье и белое ис-поднее немцев. Около бывшей оружейной стойки валялось несколько винтовок маузера без затворов, со старательно сломанными прикладами. Правильно: «Що ни зьим, то пи-надкусаю!» Закрыв дверь, проследовали к соседней комнате. Там лежало в дезабилье три унтера, судя по их мундирам, висевшим здесь же на стене. Вернее унтерофицер, унтер-фельдфебель и оберфельдфебель. Причем оберфельдфебель со знаком фенрика . Не быть ему произведенным в чин, перерезало его автоматной очередью и свалило на пол, зали-ваемый его собственной кровью. На площади перед райкомом-комендатурой, распоря-жался капитан Шкель, а семеро бойцов быстро ладили коллективную виселицу, персон на 10 – 12.
- Кого-то поджидаете в гости на эту вешалку, Володя?
Поинтересовался у него комбриг:
- Мы еще стрельбы не завершили, добивали оставшихся живыми немцев, когда при-бежал мальчишка и заявил, что покажет, где живут все местные полицаи. Я дал ему деся-ток бойцов, приказав им привести тех сюда. Да вон, товарищ комбриг, уже ведут!...
И вправду на площадь входила странная группа людей, одиннадцать человек боси-ком и в дезабилье, в накинутых на плечи немецких черных шинелях, окруженные десят-ком стрелков.
- Кто-нибудь сопротивлялся?
Вопросил комбриг, ходивший старшим старшина в маскировочном комбинезоне, от-ветил:
- Вот эта шкура стреляла, да не попала! Остальные только убежать пытались…
- Ясно!
И комбриг первым подошел к тому, кто пытался стрелять:
- Кто таков?
Тот, сдуру дернув голову в гордую позицию, ответил:
- Бургомистр Опочки, Родион Буров!
- Местный?
- Местный!
- Отчего в бургомистры пошел?
- А советской власти мне не за что было благодарным быть. Она моего батюшку купца первой гильдии в ЧК сгноила!
- Так, понял! А народ?
- А что мне народ?! Они, быдло, власть эту поддержали! Они за нее все время и ко-рячатся!
- Идейный, значит?
- Да! Идейный!
Последние два слова Буров выкрикнул, словно швыряя их в лица красноармейцам. И Андрей Андреевич решил прекращать это представление с Буровым. Советскую власть он тоже любил весьма и весьма ограниченно, она и вправду, мнилась непривлекательной, унылой, чересчур зашоренной лозунгами и излишней навязчивостью своей глупой, без-дарной и безнадежной идеологии классовой борьбы. Но была еще и Россия, а это величи-на постоянная! Какая бы власть в ней не правила свой бал, другой России в мире нет! Нет и не будет! Но не станешь же ты объяснять это тут этому выжиге! И Андрей Андреевич коротко обращается ко всем остальным:
- Что, остальные тоже идейные? А?
Общее молчание нарушает лишь глухой ропот пары – тройки испитых физиономий в группке переминающихся с одной босой ноги на другую, на холодном снегу полицаев. Но тут выскочил вперед какой-то пацан, в рваном демисезонном пальтишке:
- Да, товарищ комбриг, чего вы их слушаете, предателей этих? Вот эта сволочь па-паньку моего с маманькой вешал в первый день как фашисты пришли!
Плюнул в сторону Бурова пацан. А тот, пряча глаза, пробурчал:
- А директорский выродок! Хотел я тебя самого тогда повесить рядом с твоими ро-дителями-учителями. Комендант-придурок не дал, сказал, что Вермахт с детьми не вою-ет!...
Но остальные полицаи явно не проявляли той твердости, какую явил в своей нена-висти ко всему советскому бургомистр Буров. И Андрей Андреевич устало кивнул:
- Повесить. Всех!
Полицаев толкая прикладами погнали к уже приготовленной виселице, а Андрей Ан-дреевич обратился уже к пацану:
- А тебя как зовут, и что ты теперь делать собираешься?
- Зовут меня Александр Блажко, товарищ комбриг. А делать мне здесь и точно уже нечего! Я отомстил!
- Да!
Подтвердил комбриг:
- Вот и собирайся с нами! Вместе с кем-нибудь из бойцов сходи на квартиру бурго-мистра и найди себе чего-нибудь теплого одеться. Временно, там, у себя, переоденем. Но не май месяц. До базы тебе еще не замерзнуть бы надо! Все! Исполнять!
И видя, как затанцевали в своих персональных петлях бургомистр и полицаи, прика-зал уже своим:
- Всем собраться! Уходим!
И спустя пару – тройку минут, также как и входили в город, двумя цепочками белых призраков, подались на выход отсюда, увешанные оружием и трофеями. Последними про-ходя ото все еще полыхавшего бензиновым костром моста, прошли полтора десятка чело-век отделения Павла Земскова. И вся Опочка, крестясь за занавесями, не могла понять, то ли сон они такой видели, то ли и вправду красноармейцы немцев и полицаев побили и ушли. Пришли как призраки, и ушли ровно также. А что будет, когда немцы, куда-то уе-хавшие позавчера, вернутся? Не примутся ли они в отместку за своих всех стрелять и ве-шать? Кто ж их знает, европейских выродков, какая моча им в голову стукнет разом?
А бойцы группы комбрига, вывалив все свои трофеи на сани и обув лыжи, уже про-дирались сквозь лес. Нападение на Опочку было прекрасно спланировано и профессио-нально проведено, не принеся комбригу ни одной новой жертвы, или хотя бы и раненого. Так и остались на санях только те, кто словил пулю еще под Невелем. И половина взятой в рейд взрывчатки, по-прежнему неиспользованная. Уходя, как и пришли, по реке Вели-кая, комбриг решил пока от диверсий воздержаться. Пока. По этой ветке, понимал он на неделю, а может и на дольше, напряженность перевозок заметно снизится. Надо ведь чи-нить мост и восстанавливать движение.
Его лыжники двумя цепочками, имея в центре колонны трое саней, с ранеными и взятым ими с собой пацаном, взрывчаткой и немецким опытно-экспериментальным про-тивотанковым ружьем, лихо бежали по прочному льду реки Великая, имея общее направ-ление на юг. Впереди шел головной дозор, по бокам – боковые. Замыкал движение арьер-гард  мерно цвиркали, вкалываясь в жесткий лед, острые наконечники деревянных лыж-ных палок. Мерно, с присвистом скользили по снегу лыжи почти сотни лыжников и пел снег под стальными полозьями саней. Глухо бухали по льду тяжелые подковы на лошади-ных копытах. Прежде ясные дни сменила обычная зимняя хмурь. Снег летел из низких туч, подхватываемый ветром, опушая своей белизной маскировочные белые комбинезоны бойцов. Но с них он, соскальзывая по белому парашютному шелку, осыпался вниз на снег, не задерживаясь на плечах и торсах мерно работающих палками и ногами людей. Этот же снег надежно прикрывал их следы, не оставляя врагу возможности преследовать их. Ком-бриг, имея ввиду оставить для немцев тайной месторасположение своего укрывища, на-мечал провести еще одну диверсию,  намного южнее, снова нарушив движение по магист-рали Брест – Минск – Орша – Смоленск – Москва. Свое обычное укрывище, отходя от Невеля, они обошли, прижимаясь к Витебску. Решено было пустить под откос войсковой эшелон восточнее Орши, взорвав при этом железнодорожное полотно на очень большом протяжении. И только после этой диверсии, комбриг намечал повернуть свои стопы об-ратно, под Полоцк, в их лесисто-озерный край.
Он полагал, что немцы, решив, что в Невеле их атаковала войсковая диверсионная группа, в руки коей случайно попало оружие, добытое другой диверсионной группой в Чечевичах. Не дураки ж и немцы те. Надо полагать, проверили гильзы от 28 мм снарядов оставшиеся на их огневой позиции у ВПП. Проверили и выяснили, что они из той серии, что пропала еще летом, в самом начале войны, под Чечевичами. И, надо сказать, пребыва-ли в полнейшем обалдении. Что русские умеют преподносить сюрпризы, они прекрасно знали, но не понимали, как им оценивать именно этот сюрприз. Ведь, когда после невель-ского аэродрома под атакой оказался мост в Опочке и сам немецкий гарнизон в этом го-роде, немцы, было, облегченно решили, что имеют дело с диверсионной группой, Северо-западного фронта, прошедшей к ним через линию фронта, с севера.
Намечая следующую свою диверсию на ж/д восточнее Орши, Андрей Андреевич имел ввиду привести немцев в намного большее недоумение по поводу того, кто же это им так хамит?
До Орши было очень не близко, и переход намечался огромный, едва не десятиднев-ный. Хорошо, что они не пренебрегали запасами продуктов, собирая их на немцах. Сено же они приспособились набирать на лугах, в поймах рек, где белорусские крестьяне ос-тавляли стога на зиму, дабы не забивать им целиком и полностью ограниченного про-странства своих пунь. Вряд ли крестьяне будут рады, узнав, что сеном их кто-то удоволь-ствовался. Правда и забирали его не все, понимая, что грабить крестьянина – дело для них беспримерно ненужное и вредное. Но и трех своих коней им кормить тоже надо было. Пе-редвигались по большей части ночью, днюя в самых чащобах лесных. На дневках ели и отсыпались, обихаживая своих раненых. Выжили два саниструктора и фельдшер из быв-шей 4-й танковой дивизии. Они и несли сей крест. А в помощь им взятый в Опочке маль-чонка, Сашка Блажко. Мальчишка оказался безропотен и работящ, крутился как белка в колесе, стараясь доказать всем и, прежде всего, конечно же, «товарищу комбригу», свою абсолютную необходимость и полную незаменимость.
Их странный смешанный отряд скользил по лесам северо-восточной Белоруссии но-чами, огибая все встречные деревни и выбирая в лесах только дороги местного значения, порой и совсем уже поросшие многолетним подлеском. И все равно, в любой момент был готов, рассыпавшись, мигом скрыться в окружающем лесу. Правда, понадобилось эта го-товность лишь единожды, когда головной дозор, передав сигнал тревоги спереди, сам скрылся в вечных зеленях елового подроста. Словно их и не было никогда, быстро отве-дены с дороги в лес кони с санями, а люди, затаившись в елях и вовсе слились с окру-жающей снежной белизной. четверо полицаев, или как их метко именовал уже Сашка Блажко, перехватив от опочкинских скобарей , «бобиков», ехали в добротных розваль-нях время от времени наливая в граненые стаканы из четверти мутного самогону. «Боби-ки» они и есть «бобики», служба собачья, но они даже преданности и верности собачьей сохранить не могут. А «бобиками», Сашка сказал, их уже кличут во всей округе и на Псковщине, и на Смоленщине, и в Брянщине, и в Белоруссии. Хотя ж и вопрос имелся – ну откуда парню, жившему милостями крайне бедных и не знающих чем станут кормить своих детей завтра, людей, знать это. А с иной стороны, парень таскался меж двор, полу-чая приют, когда на ночь, когда на пару – тройку ночей. Многих людей слышал и дейст-вительно многое знал.  А его рассказы о том, как живут в оккупации люди, звучавшие у бивачных костров на их регулярных дневках, не раз выдавливая скупую мужскую слезу у красноармейцев постарше. Ну, а более молодым, эти рассказы сводили челюсти спазмом ненависти, разводя в волчьем оскале, губы, сжимали рабочие ладони в убойные кулаки бойцов. Ненависть подымалась в их душах, не мутной, ослепляющей волной, толкающей порой на несусветные глупости, а прозрачной до полной ясности пеленой, отсекающей милосердие к ворогу. Эти глупостей делать не станут, драться будут, как их учили, вдум-чиво, расчетливо, с выдумкой. Умно и находчиво. С душой, короче. И у полоненного нем-ца, не кинутся сдуру выведывать Arbeiter он, или Bauer  и не будут орать дурацкое «Рот фронт!», поднимая над плечом сжатый кулак. Дурацкий знак полных идиотов. Эти уже все поняли. Они станут калить угольки, недобро поглядывая на немца. А не подействует на того, развязывая ему язык, то зажав рот приложат эти угольки к пяткам, засунут их в анус, прижмут к гениталиям. А когда немец проникнется ужасающей реальностью боли, они зададут ему свои немудрящие вопросы. Четко и по делу, без классовых соплей и идео-логических извращений. Только как проще взять его камерадов, побыстрее превращая их в трупы. И уже потом, выпотрошив «языка», глядя ему во все уже осознавшие глаза, лас-ковенько и неприметно так, перережут горло от уха и до уха, как барану. Милосердие, спросите вы? А где вы его видали на войне, причем ведущейся с таким ни с чем не срав-нимым доселе, ожесточением? Нельзя быть с ними милосердным, хотя пожалеть оно и можно бы, но только после того, как ты его убьешь! Пожалеть, пригорюнившись, де, та-кой молоденький, а вот, довелось убить. И тут же начать выцеливать другого, еще моложе первого. Ну, а уж полицаям-то ждать от них добра, или милосердия не приходилось уже и совсем.
Да, все они были людьми из этих времен и паскудную практику советской власти, особенно в русской деревне, изведали многие на своих собственных шкурах. Но вместе с тем были они и людьми откровенно русскими, неважно звали они себя так, или называли свою национальность как-то иначе. Это были дети народа, привыкшего смотреть на запад из под козырька дедовского боевого шлема, не ожидая оттуда ничего доброго, кроме по-пытки их ограбить. И привыкшие ломать спину любому нашествию извне, разбираясь со своею дурью самостоятельно. Вот и с комуняками погаными они разберутся самостоя-тельно, без вонючих помощничков, а уж с теми кто к этим вонючим помощничкам в асси-стенты метит, разберутся сразу и вполне. Без малейшей жалости. По принцыпу – сорную траву с поля вон!
Четверо «бобиков», враз протрезвев и мгновенно утомившись взорами, смотрели на многолюдье в маскировочных белых комбинезонах, с оружием в руках, окружившее их сани, все еще не смея понять, что это конец их пришел. А мутный самогон из последнего наполненного ими стакана вытекал на солому подстила розвальней. Дрожащая, вся в уз-лах жил и вен, с заскорузлой кожей крестьянина, рука старшего полицая, по-прежнему безнадежно сжимала горлышко огромного четвертного штофа с первачом . О чем их было спрашивать? О немцах, конечно! Так о них и спрошено. И что далее? А далее четыре веревки через нижние суки матерых сосен и четыре тела «бобиков» в своих поганых чер-ных шинелях шюц-полиции, украсили собой ели в глубине леса. Ничего, начало зимы на дворе. К февралю, веревки порвутся под весом раскачиваемых тел и они грохнутся на землю, став пищей для лесных плотоядных тварей. Не хоронить же эту сволочь, право!? А отряд, присоединив их розвальни к своим двинулся дальше, приближаясь к Орше с севера и снова беря под свою опеку магистральный путь Брест – Минск – Орша – Смоленск – Москва. Диверсия на этой магистрали комбригом была продумана досконально. Первые сутки, они, сделав себе лагерную стоянку в глуби лесов, выслали к путям разведчиков, для наблюдения за немцами на дороге. Важность ее, в связи со все матереющими боями на московском направлении, трудно было переоценить. Даже суточный перерыв в их работе мог стать поистине ужасающим бедствием для немецкой армии, ведущей бои на полное истощение под Москвой.
И снова немцы казали себя превосходными солдатами, стойко перенося все ужасы суровой русской зимы и даже сохраняя при этом боеспособность. Пусть не полную, хотя бы частичную. Днем трижды ходил по путям их технический поезд с охраной на плат-формах обложенных мешками с песком спереди и сзади. Солдаты Вермахта, не имевшие зимней одежды, мерзли отчаянно, утепляясь кто чем смог, женскими платками и шалями. Соломенными лаптями поверх промерзших насквозь и задубевших, словно фанера, сапог, делая себе жалкие намордники. Но постов своих не покидали, неся службу старательно, даже как-то истово! Л-ладно, посмотрим, у кого из нас терпелка терпеливей окажется! Ход поездов не прекращался, ни днем, ни ночью. Немцы даже не делают технических пе-рерывов.
Эшелоны следовали каждые пятнадцать минут в обе стороны, но они то собирались минировать только ту колею, по какой эшелоны текли на восток. Наблюдение позволило достоверно установить, что посреди ночи, немцы делали технический перерыв, прогоняя по путям две охранные платформы. Скажи на милость! Они именно здесь начале остере-гаться впервые? Наверное, потому, что доставка грузов именно для них, самой сильной и активной в это время группы армий, была делом первостепенной важности. А еще, кажет-ся, у немцев образовалась нехватка паровозов, хотя и сдали им их в первые дни войны, вместе с нашим же подвижным составом, чертову уйму. Просто эшелоны у них стали сверхтяжелыми. Эх, не истратить бы нам авиацию так по-глупому на аэродромах, в пер-вые же часы войны – сколько бы она бед и хлопот могла бы доставить ворогу прямо сей-час. А, впрочем, зачем жалеть о несбыточном. Лучше стоит текущую операцию проду-мать, тем более, что и погода им благоприятствует, благопрепятствуя немцам. Задул за-падный ветер,  принеся облегчение морозов но и злую снежную метель. Бойцы двух отде-лений, имея при себе взрывчатку на саночках, покрытых белами чехлами, МСЛ , финки и пистолеты для самообороны, на широком фронте в 300 – 350 м вышли к насыпи желез-ной дороги и подобрались к ней уже после прохода платформы с охраной. В разыграв-шейся метели шансы остаться незамеченными у них были бы, в общем-то, и при проходе эшелона охраны. Но куда ж ты скроешь их длинный след, образовавшийся, когда они ползли к полотну и от него. Конечно, метет и с неба сыпется снег, но прикроет ли он их огрехи? Выбор был минимален – надо было взрывать первый же эшелон и Андрей Анд-реевич вознес молитву горе, пошли нам эшелон побогаче. Готовясь к этой диверсии он развернул свою группу, дабы в полной мере использовать ее огневую мощь. Развернули и 2,8 cm sPzB 41. Щербаков решил, что оставшиеся у них 23 осколочно-фугасных и 3 бро-небойных снаряда вряд ли окажутся лишними на том празднике жизни, какой он собирал-ся немцам устроить здесь. Развернулись фронтом, основав позиции свои по окраине леса, и бронебойщики с пулеметчиками, снайпера и стрелки. Примерно через 40 – 45 минут по-сле прохода паровоза с прицепленными к нему спереди и сзади платформами, обложен-ными мешками с песком, комбриг заметил в бинокль, что его бойцы, по крайней мере, часть из них, приступили к минированию железнодорожной колеи. Непросто это – мини-ровать в такой холод железную дорогу. Скрежещет своей МСЛ боец, выгребая гравий и песок из под шпалы, отрывая ямку, куда бы ему положить заряд из пяти – семи двухсо-тграммовых толовых шашек. Активно гребет боец, скрежещет его лопатка, вышибая ис-кры при столкновениях с каменистым галечником. И с лева и справа слышит он такой же скрежет работы заостренных на совесть саперных лопаток. Но вот по рельсам до них до-носит грохот с востока. Идет обратный эшелон. Надо отползти немного и затаиться на на-сыпи, притворяясь бугорком наметенного снега. Вскоре уже слышно пыхтение паровоза и ритмичный перестук колес на стыках рельс. Пронесет над тобой по насыпи яркий свет курсового прожектора. Еще мелькнет в мозгу мысль: не заметили бы, гады, земли и гра-вия, уже вынутых из ямок под заряды. И вжимаясь в землю, словно в теплую вскормив-шую тебя грудь родной матери, слиться нею, замерев, пока не пронесет рядом это пыхтя-щее и грохочущее стальное скопище катящихся вагонов, платформ и цистерн. И грохочет над тобою, воняя маслами, углем, шлаком и креозотом шпал, а также прочими железнодо-рожными примочками огромное чудовище, во много-много тонн весом – поезд. Как толь-ко мелькает мимо последний вагон с фонарем и обязательным замерзшим часовым на его тормозной площадке, боец стремительно выползает снова на насыпь. И, ухватив лопатку снова корябает скребется ею под рельсом и шпалами. Пока не услышит грохота поезда с иной стороны. Тут надо и еще аккуратнее, потому что чужие глаза будут ближе. Слегка скатившись с насыпи, прежде чем принятся вжиматься в землю, сует под себя лопатке и связанные шнуром шашки тола. Все покроет его белый маскировочный комбинезон. И снова дрожит от быстрого бега монстра сверху, земля под бойцом и жжет он и ждет, про-несло бы быстрее тормозную площадку последнего вагона. А потом бросается вперед. И лишь подчищает теперь ямку на насыпи под рельсом и шпалою, аккуратно закладывая ту-да взрывчатку. А всего в пяти – семи метрах от него, и справа, и слева тоже самое делают другие бойцы. Рукавицы скинуты и пальцы отчаянно мерзнут, разыскивая в толовой шаш-ке на ощупь, продавленную накануне, ямку для электродетонатора. Наконец находят ци-линдрическое углубление миллиметров в 40 – 45. Другая рука, найдя ее с пятого – шесто-го толчка, сует туда детонатор, выводя проводки за внешнюю сторону рельса. И натянув перчатки, пусть греются пальцы, их чуткость еще понадобится загребает ямку землей с гравием и окружающим снегом, а проводок, съезжая на пузе с насыпи, он бережно тащит за собой, разматывая. И встретившись внизу с бойцом, собирающим все заложенные заря-ды в свою магистраль, с его помощью, снова коченея руками на пронизывающем ветру, ввязывает своей заряд в цепь, старательно изолируя потом соединение. И, освободившись, спешит в лес, где ждет его родная СВТ, или немецкий МР-36/40. и уже там, подыскивает себе лежку и плюхается в снег на живот маскхалата, благо его парашютный шелк защи-щает и о влаги также. перетащив на поясе поудобней подсумок с запасными обоймами, выкладывает рядом с собой 5 – 6 из них. И одна уже дослана. Наблюдает, как быстро при-бегают остальные минеры. И, наконец, прибежал боец с подрывной магистралью, переда-вая ее комбригу. И уже тот, спеша, привинчивает ее к своей подрывной машинке. Закре-пив накрепко клеммы и прозвонив их накоротке, комбриг вставляет рукоятку в гнездо, и вращает магнето, нарабатывая заряд в конденсаторах. На панели под толстым и мутным стеклом загорается зеленая лампочка, сообщая, что нужный заряд уже наработан. Теперь остается только ждать. Однако, стоит отдать немцам должное, долго ждать не пришлось. С запада все нарастал и нарастал мощный грохот, как нарастало он и с востока. Не так уж это и хорошо. С востока обычно ходят санитарные поезда. Они же с ранеными, как прави-ло, не воюют. Но и ничего ж ведь не поделаешь, расходиться поезда, кажется, станут именно на том участке, какой они только что заминировали. Нехорошо, конечно, а и что поделать? Не откладывать же из-за пары – тройки сотен раненых гитлеровцев подрыв во-инского эшелона. Колеблется комбриг, но все решает один аргумент: немцы, прорывая линию фронта, много раз выходили на наши полевые госпиталя. И ничтоже сумняшеся истребляли там всех встреченных ими раненых и медработников. И докторов, и сестер, и санитаров. Они же не станут бегать возле насыпи, достреливая раненых немцев, они про-сто не отменят подрыва воинского состава на том лишь основании, что он разминается с составом санитарным. А заряд в насыпь зарыт немалый. Он заведомо сметет с рельсов и воинский эшелон и встречный ему санитарный. Да и хрен с ними. Вот уже воинский про-носит мимо его и Андрей Андреевич, отмечаясь лишь по его переднему прожектору, до-жидается, пока тот достигнет места, где зарыли первый заряд. И, нажимая на ручку, пово-рачивает ее в теле взрывной машинки, замыкая контакты. Заряд, накопленный электроли-тическими конденсаторами, на своих обкладках, поступает в цепь и почти мгновенно про-скакивает по проводам, воспламеняя электродетонаторы в тончайших алюминиевых ста-канах коих запрятана небольшенькая масса гремучей ртути . Тоненькая вольфрамовая нить, толщиной в пару микрон, мгновенно накаляется, инициируя подрыв крайне неус-тойчивого к подобным воздействиям вещества гремучей ртути. Ударная волна от этого малого подрыва распространяется со скоростью до 7 км/с по прессованному телу тола, становясь волной детонационной. Звучат мощные взрывы, в коих химическая энергия не-устойчивых взрывчатых веществ, обращается в энергию динамическую и тепловую. Ини-циированная подрывом ударная волна легко, словно шутя, ломает и дерево и металл, низ-вергая пноготонное чудища обоих железнодорожных составов с рельс и насыпи. Хуже всего, конечно же эшелону под коим взорван весь путь. Он кувыркается под откос, разде-лившись по раздельности, когда вагоны налетают и накатываются друг на друга, взрыва-ясь и ломаясь горят в адском пламени бензина, уже выливающегося, полыхая из замы-кавших этот поезд семи – восьми цистерн. Приказано ведь было железнодорожникам, ис-пользуя любой недогруз в составах, цеплять к ним топливные цистерны с бензином. Вот они и цепляют!
Уж слишком много топлива нужно фронту, каковой все еще пробует наступать и да-вить на Москву, хотя уже более месяца это у него получается все хуже и хуже. Он не столько давит на русских, сколько расходует в борьбе с ними. И свои танки, и свою жи-вую силу, и боеприпасы и дефицитное в Рейхе горючее. Солдаты из вагонов и с платформ, ехавшие на фронт, пытаются выбраться наружу – скучно это и не так уж приятно – гореть в вагоне, или на перевернутой платформе. А по ним из леса несется свинцовый град. Мощно бьют противотанковые ружья, пулеметы и самозарядные винтовки. Охотятся снайпера и трещат автоматы. А немцы на фоне пылающего пожара видны неплохо, пото-му им больше и попадает. По той стороне насыпи, куда тоже скатились две цистерны, по-лыхают санитарные вагоны и жутким криком вопят раненые. их никто специально не уби-вает, но никто и не спасает. Да и помощь со стороны поспеет к ним нескоро. А много ли надо людям, ослабленным после операции, да еще и неспособным о себе самих позаботься должным образом. Совсем немного, уверяю вас авторитетно! Мечутся между ними как угорелые та врачи и сестры, кто сами не попали под раздачу. Кому повезло пережить эту катастрофу, обойдясь без переломов и очень значительных травм. Но страшный огонь, поедая снег под собой, все ближе и ближе подбирается к несчастным раненым, уже опаляя их своим жарким и жадным дыханием. Так и получилось, что по одну сторону насыпи, разгребая обломки санитарного состава, пытаются помочь раненым, а по другую и тоже разгребая обломки вагонов, стараются отстреливаться от бойцов комбрига, кто, устроив-шись в комфортных условиях, лупят на выбор из темноты на свет, изничтожая солдат сво-его супостата. Едва шевелящихся среди горящих обломков своего состава, где уже начали рваться оказавшиеся в огне, боеприпасы.
Но и бойцы комбрига не могут долго, как им бы хотелось, думается, упражняться в меткости. Понимает Щербаков, что из штаба 413-й охранной дивизии, расположенной в Орше, уже летят приказы охранным частям, блокировать весь район. Торопясь отскаки-вают его бойцы от места диверсии, давая на своих лыжах полный ход, на какой способны, и, забившись в лесной массив, севернее Орши, отказывают себе, даже в согревающем кос-терке. Никак нельзя, ибо гудят над головами моторы шныряющих над лесными массивами немецких разведчиков «рама». А по окрестным дорогам ревут тяжелые моторы машин с солдатами, торопящимися к месту событий.
И только следующим утром форсирует группа мало используемую немцами желез-нодорожную ветку Орша – Витебск. С хорошо знакомой музыкой, сопровождающей обычно любую осмысленную деятельность русского человека, матом, перетаскиваются на руках через насыпь и пути четверо саней. И перебираются через них лыжники, торопясь снова юркнуть в лес, зажатый между линиями Орша – Витебск и Толочин – Рясно – Ви-тебск, чтобы уже следующей ночью форсировать куда более используемую гитлеровцами шоссе Лепель – Бешенковичи – Витебск. А там, встав на лед Западной Двины, легко доб-раться уже и  до «своего» лесного массива и скользнуть в свой лагерь, затаившись до вре-мени и отдыхая. Немцы же намного западнее все никак не могли успокоиться, блокирова-ли и начисто прочесывали какие-то леса, перекрывали дороги и закрывали на въезд-выезд целые районы. И что? А и ничего! Ну, бывало, случались у них стычки с отрядами парти-зан, засевших в лесах, и с группами окруженцев, не сумевших по осени пристроиться под крыши изб, оставшихся без мужиков, оказавшихся вынужденными зиму бирюковать в ле-сах и болотах. Постреляли, не без этого!
Еще, бывало, набредали немцы на еврейские семейные отряды. Спасаясь от «Нового порядка» в котором жизнь евреям не предусматривалась даже и в качестве рабов, иудеи сбивались в относительно большие сообщества, норовя забрести жить поглубже в леса и в болота, благо, в сей стороне, было таких и во множестве. Чем они там питались? А кто чем. Кто выпрашивал чего-то шатаясь среди наших крестьян, но этим занимались только те, кто мог хоть какое-то время выдавать себя за славянина. И часто наши славянки рис-куя и собой и своими детьми, укрывали таких у себя, а то и вообще выдавали их за родню. У многих таких семей имелись коровы и куры. Другие – лишь побирались. Но не ворова-ли. Для евреев это немыслимо даже и в такие вот годины.
Помогая попавшим в беду собратьям по партизанскому способу существования, группа Щербакова, разделившись по отделениям, то и дело выходила на дороги окрест. И самозабвенно их рвала. А, случалось, наносила чувствительные удары в спину блокиро-вавшим партизан немцам. Но всегда делала это так, чтобы их собственный район дисло-кации оставался бы вне всяческих подозрений. Их собственная группа все время разраста-лась. Благодаря продуманности диверсий, свойственной их комбригу, потери группа несла не слишком значительные, а красноармейцев-окруженцев и местных жителей, ушедших в лес, встречала часто. В группе их было уже больше, чем тех бойцов, кто прошел со Щер-баковым огни и воды. Из них, вновь прибывших, он организовал две роты будущего отря-да. Сам же он по-прежнему намеревался, как он и собирался до этого, уйти за линию фронта. Но если раньше он планировал сделать это где-то на юге Белоруссии – севере Ук-раины, то сейчас он присматривался к северу Белоруссии. Там на границе Смоленской и Витебской областей, в результате разгромного для немцев декабрьско-январского контр-наступления РККА, на стыке групп армий «Север» и «Центр», создался болотисто-лесистый разрыв сплошности фронта, называемый Суражские ворота. Через эти ворота партизаны Белоруссии устанавливали стабильную связь с «Большой землей», проводили немалые обозы с оружием, эвакуировали на большую землю своих раненых и вывозили из-под немцев свои семьи. Через эти же ворота на оккупированную территорию внедря-лись диверсионные группы и разведывательные отряды РККА, часто становившиеся цен-трами для создания новых партизанских единиц. Озверевшие от начавшихся на фронте неудач немцы, прекращали свою политику умиротворения оккупированных территорий, переходя к их устрашению. Но не на тех они здесь попали. Это не поганая европейская гниль, это – славяне. И они ответили широким разливом партизанского движения. Не то-го, едва заметного, что был характерен для лета - осени – зимы 1941-го, когда партизаны были более озадачены необходимостью выживать в лесу, добывая пропитание, нежели конкретной боевой работой и нарушением коммуникаций врага. Именно тогда и сложился тот образ партизана, кто приходил в веску вскоре вслед за немцем и также, как и тот до него, кричал несчастным бабам, думавшим, как им прокормить детишек до новины;, да и будет ли та новина; вовсе: «Баба, сало давай, хлеб давай, молоко давай!». А где тем взять было те хлеб, сало и молоко, никто из таких партизан как-то не задумывался. Тут-то Анд-рей Андреевич и встретился со старым своим знакомым лейтенантом госбезопасности Сёминым. Он исчез из корпуса, когда тот уже свелся к бригаде, просто пропал с глаз и все тут. Подозревая нехорошее, Щербаков не имел ни времени, ни сил заняться еще и рассле-дованием его деятельности, или его поисками. Он просто делал свое дело. А тот, исполь-зуя местную явку НКВД, известную ему, сумел установить связь с «Большой землей» по секретным кодам НКВД. И вел наблюдение за дорогой Брест – Минск – Орша – Смоленск, докладывая его результаты по своему каналу связи. Дело, конечно, полезное. Но пропита-ние для своей группы он собирал именно способами грабежа местного населения и одна-жды попал на ребят Щербакова. Те изловили его штатных реквизиторов, так Сёмин име-новал тех, кто реквизировал у несчастных селян остатки пищи, то немногое, что им оста-лось, после полицаев и немцев. Призывы Сталина жечь все не оставляя немцам места, где им и от холода укрыться, здесь, в Белоруссии не получили серьезного воплощения в жизнь. Все понимали, что надо где-то жить и бабам с детишками. И чего-то есть им тоже надо. И не им тягаться с мужиками, пытаясь выжить в суровом и бескормном зимнем и осенне-весеннем лесу. Им надо просто выжить, переждать всю эту напасть, если, конечно, получиться. А такие, как Сёмин никогда и не пытались воевать ни с полицаями ни, упаси Бог, с самими немцами, зачем бы это ему? Он – разведчик, а диверсии устраивают дивер-санты, те, кто головой работать не хотят! А продовольствие? Его можно и у беззащитных селян отнять, оружия-то у них нет! А то, что тем самым они обретали их на смерть, это было Сёмину уже не важно. Приказал ведь товарищ Сталин ничего не оставлять, вот он и не оставляет! Вот его-то реквизиторы однажды и были застигнуты в очередной вёске  ребятами Щербакова, за своим совсем неблаговидным занятием. Их изловили и доставили к комбригу, естественно, разоружив и повязав. Тот допросил, как он это умел. И отведя их обратно в ту вёску, где взяли, повесил. Потом же, используя то, что узнал от повешенных еще при их жизни, живо набрел на опушку леса, где расположился сам Сёмин, со своими персональными телохранителями. Взята вся эта группка была отделениями Земскова и Лавриновича, без единого выстрела и вся живьем. А самого Сёмина оседлал, скручивая руки ему за спину, Вася Ёжиков. У мужика была вполне понятная «любовь» к этой кате-гории людей! Эти прославленные разведчики даже надежного охранения не сумели себе изладить, ёлупни. Сёмин, представ перед комбригом, божился и клялся, что тогда в пер-вые дни войны, его блокировали подонки-литовцы, заставив отстать от сводной бригады и Андрей Андреевич по доброте душевной, не принялся его допрашивать по-своему. Просто не такой уж покойный это был способ, чтобы пускать его в дело каждый раз. Да и помни-лось все же, что тот же Сёмин был на месте, воюя с подонками-бандитами из числа офи-церов Войска Польского под Белостоком. А зря не стал, ой, зря!
Много бы интересного разузнал, если бы не поленился, почем зря. Набив морду всем телохранителям лейтенанта госбезопасности, их, как и самого Сёмина, впрочем, отпусти-ли на все четыре стороны. Не убивать же их в самом-то деле! Какую-никакую, а пользу приносят и они, передавая в свой центр результаты наблюдений за магистральным шоссе. Что сталось с Сёминым потом, и куда девались его «разведчики», комбригу наблюдать было некогда, за недостатком времени от своей собственной боевой деятельностью, по «обслуживанию» немецких коммуникаций. Слишком часто среди «партизан» тех дней, находилось тех, кто был озабочен лишь наполнением собственного желудка и подгреба-нием под себя того, что плохо и даже не совсем плохо лежало. И было бы с его стороны слишком большим расточительством сил и средств еще и целенаправленно бороться про-тив них. Вот и наказывал комбриг всю эту публику, лишь между делом, походя, или тогда, когда они нарушали уже «его владения». Суровой и хлопотливой борьбой на коммуника-циях в первые дни войны занимались лишь такие вот группы красноармейцев, как его собственная, сбившиеся в приличный отряд окруженцы, если при них остался их коман-дир и засланные в тыл врага специальные группы с целью разведки и совершения дивер-сий на коммуникациях. Они, как правило, и становились ядром будущих партизанских отрядов, куда с охотой принимали местных. Ведь местный – это безупречное знание ок-ружающей местности и людей на ней проживающих. Это умение проникнуть незаметно в вёски и городки. Возможность искать знакомых людей и получать от них важные сведе-ния, пищу, наконец. И многое, многое другое. Однако, в поисках куска хлеба, многие ме-стные шли и в полицаи. И это уже затрудняло борьбу боевых формирований в тылу врага.
Проводя январские диверсии, Андрей Андреевич подспудно готовился к уходу из приютившего их логова на другую сторону фронта. Он сознавал все трудности, грозившие ему там, но еще менее желательно казалось ему оставаться здесь. Их запасы взрывчатки и электродетонаторов на складе, показали дно, грозя вскорости исчезнуть вообще. Запасы продовольствия не обещали им возможности даже и дожить до лета. Много было только сахару и соли, на них можно было выменивать продукты, не напрягая поборами окру-жающее население. Запас боеприпасов, очень активно расходуемый, тоже обещал пока-зать вскоре дно. И им предстояло большую часть своего времени обращать на добывание пропитания, взрывчатки и боеприпасов. Такая партизанская жизнь не прельщала Андрея Андреевича, и он дал понять в своем отряде, что до весны, к масленице, он уйдет. С ним собирались уходить до 80 человек, почти все из 6-го механизированного корпуса, те, кто не представлял себе, как им воевать без комбрига, для кого он успел сделаться не то что военачальником, командиром, но – отцом родным - батей! На месте намеревалось остать-ся до двух сотен бойцов, многие из которых прошли школу комбрига, почитая себя самих за его учеников. Андрей Андреевич помог им подобрать себе подходящего командира и натаскивал его в своих последних вылазках, преподавая на пленере непростые основы тактики действий диверсионных подразделений. Всех своих людей, комбриг снова пере-одел и переобул по первому сроку, проверил их маскировочные комбинезоны, все оружие. А каждый его боец кроме винтовки, автомата, или пулемета, обязательно имел пистолет, как правило, немецкий «Парабеллум», или Вальтер, десантный нож с ножнами, легко пре-вращающимися в кусачки. Пять – семь гранат, одна – две дымовые шашки, саперная ло-патка на спине. И запас боеприпасов, пятерной, а то и шестерной, по сравнению с обыч-ным. Надежные лыжи, хотя в группе два бойца, находившиеся в центре несли по сменной паре лыж, а еще двое по сменной паре лыжных палок. И все это в белых, парашютной ткани, чехлах. Сам комбриг, кроме ТТ в кобуре, имел при себе свой верный маузер, пару сотен патронов к нему, рассортированных по трем прорезиненным кисетам со склада и запиханных в мешок-сидор, десантный нож, все та же трофейная финка и восемь гранат-«лимонок». Все это распихано по соответствующим гнездам в лифчике-разгрузки, обши-том парашютной тканью. Все подогнано как следует, лыжи проверены и смазаны. Запас-ные бахилы и перчатки лежат в сидоре. Бахилы, бахилы, смешные мешки на обувь. Ерун-да, казалось бы! Ан, нет. И ногам теплее в бахилах и не промокают обувь бойца, прикры-тые ими от влаги тающего снега, и не повреждаются, контактируя напрямую с окружаю-щей реальностью. Ко Дню Красной армии, 23 февраля, его группа была готова выступать в поход. Шли налегке, только свои лыжники и Сашка Блажко, слезно умолявший не бро-сать его здесь одного. Да и он за эту зиму тоже стал своим, а еще каких-то полгода назад они знать не знали, и ведать не ведали друг друга, теперь же - объединены теплым словом «свои». Они уходили утром, став на лед Западной Двины, еще вполне крепкий и надеж-ный, имея в виду подойти к шоссейной насыпной дороге Лепель Бешенковичи – Витебск перед самым наступлением утра и форсировав ее затемно, суметь забраться подальше в лес, приготовить себе пищу и передохнуть. Ведь им предстоял, пожалуй, последний рей-довый рывок по чужой территории, к Суражу. А там уже, по всем данным комбрига – пар-тизанская зона и свои.

К СВОИМ, февраль – март 1942 года.
 Ранним утром Дня Красной армии восемь десятков лыжников, построив на льду За-падной Двины свой обычный рейдовый ордер, начали их рейд к городу Суражу, рассчи-тывая уйти с территории оккупированной Белоруссии, вернувшись в лоно родной им Красной армии. Впереди длинной сдвоенной вереницы лыжников, шел головной дозор из двух лыжников разведчиков, по бокам – парные боковые дозоры и арьергардный дозор, тоже парный, позади всей колонны. Шли уверенно и бойко, дыша в вязанные маски на лицах, одетые предохранения от мороза для. Цвиркали втыкаясь в лед калеными стальны-ми остриями лыжные палки, свистели по жестковатому уже февральскому насту, лыжи. Каждый час подменяли устающий тропить лыжню своим головной дозор. И потому по ровному льду замерзшей реки шлось ходко, быстро. В боковом дозоре мужики все время менялись между собой, не требуя к себе особого внимания. Широка Западная Двина, ро-вен, крепок и обильно присыпан снегом лед на реке. А, поскольку снизилось движение по реке, нет на ней промоин и прорубей. Бегут лыжники, толкаясь палками, радуясь тому, что хорошо идут, славно этак. Морозец невелик, до минус двадцати, а лыжи скользят славно и очень бойко. Блестят из прорезей масок под капюшонами маскировочных ком-бинезонов глаза бойцов, весело им представляется идти. Идут ведь к своим. Туда, где не надо будет прятаться ото всех и вся. Туда, где, напрягая все силы, борется со страшной иноземной напастью, огромная страна! Их родная страна, Россия, СССР. И лишь немно-гие из них, те, у кого в петлицах преобладали командирские кубики и шпалы, не говоря уже о ромбе самого комбрига, понимали, что не все так просто будет и там, у своих. Таких при комбриге осталось немного: старший лейтенант Павел Гаврилович Земсков, старший лейтенант Константин Казимирович Лавринович, капитан Владимир Иванович Шкель, младший лейтенант Василий Иванович Ёжиков и старший политрук Петр Петрович Бого-молов. Эти пятеро прекрасно понимали, что уже на второй день войны их комкор и на-чальник штаба, их сегодняшний бессменный командир, комбриг, совершили преступле-ние, немыслимое для военного человека. Вместо того, чтобы, как им повелевал приказ по плану прикрытия границы, бессмысленно губить жизни своих бойцов, бесцельно выдви-гаясь под атаками немецкой авиации днем к Августову, они самовольно совершили в по-следний срок, перед самой войной, потайной марш-бросок на север, оказавшись в том единственном месте, где они по-настоящему были нужны – на пути перемещения 3-й тан-ковой группы. Атаковали ее и, нанеся ей поражение, сорвали ее планы. Не имея поддерж-ки и потеряв комкора, генерал-майора Хацкилевича, они, отослав к своим все сопровож-дающее корпус, обслуживающее его, хозяйство, предприняли беспримерный ночной бро-сок на север, где сильно потрепали 41-й моторизованный корпус 4-й танковой группы. А потом, оказавшись на гране истребления, превратились в маневренную полупартизанскую наполовину армейскую группу, успешно совершавшую самые дерзновенные диверсии на коммуникациях Вермахта в Восточной Белоруссии  и Северо-западной России. Но и этого им тоже никто и никогда не приказывал! Они решили делать это исходя из собственного понимания обстановки и своего собственного долга, присягнувшего на верность Родине, командира и мужчины. Но совесть их была чиста – своему долгу они нигде не изменили, присяги не нарушили! А вот как посмотрят на это те, кто управляет жизнью за линией фронта, на той его стороне, какую мы зовем «нашей», Бог весть!? Никто из них, да и сам комбриг тоже, не мог ответить на этот вопрос. Это уже как и на кого тебя вынесет матуш-ка-судьба. Рядовым бойцам все понятно. Их снова пошлют служить, скорее всего, раски-дав по разным частям. Но теперь, обретя уменье и опыт почти девяти месяцев страшной борьбы, они знали и умели на войне все, ну, или почти все! Их не пугали ни близость немцев, ни их авиация, ни их артиллерия. Они научились жить на войне и воевать войну. Они твердо знали, на рефлекторном, мышечном уровне, что им делать, оказавшись по лю-бую сторону от мушки! О большей части его солдат мечтают разведвзвода и разведроты всех частей и соединений РККА, с гордостью думал про себя комбриг. А ведь до того, как повоевали со мной в одной упряжке, парни эти тоже были не Бог весть что. Это теперь они Солдаты, Воины с большой буквы «В», причем такие, что проб на них точно некуда ставить. Но и никто ему не скажет за них «спасибо», хотя совсем не за это призрачное «спасибо» он воевал и тратился. Командиров, кстати, скорее всего, тоже разбросают. И только наиболее изворотливый из них, Вася Ёжиков, давно и все абсолютно правильно понявший, имеет серьезный шанс свою жизнь устраивать самостоятельно и дальше. А вот с командиром этой группы людей, с самим комбригом, вопрос очень и очень не прост. Все пристально смотрели на Андрея Андреевича, пытаясь понять, о чем тот думает и что его заботит. Но их комбриг, сохраняя абсолютно спокойное, почти каменное выражение лица, не давал оснований подумать, что он нервничает, или чего-то опасается. Его взор был спокоен и ясен, комбриг, судя по всему, верил в свою судьбу и свою звезду. Все его мыс-ли были захвачены тем, чтобы все в этом рейде делать все по плану, не допустив, напос-ледок, бессмысленных жертв.
К шоссе они вышли, как и намечали, за час – час с четвертью до рассвета. Разведка из головного дозора оказалась на другой стороне шоссе на полчаса ранее, успев его хоро-шенько обнюхать и осмотреть. И подавала сигналы на форсирование шоссе сразу и сходу. Лыжи сняты и сложены вместе, лыжи и палки, так, чтобы брать их одной рукой. Бойцы лежат, подтянув под себя ноги и уперев руки в снег возле себя, в полной готовности не-медленно вскочить и бежать вперед. Огнестрельное оружие на спине, или на шее, это если у тебя автомат МР-36/40, ножи и финки на поясе, гранаты в «лифчиках».
Свисток комбрига рассыпал над притихшим шоссе и окружающим его лесом, прон-зительную трель. И восемь десятков человек, приняв старт из низкого положения, рвану-лись через дорогу во весь рост и во всю прыть. Огромными полуторасаженными скачками пересекли пространство бывшего подлеска, сведенного немцами для безопасности уже перед самой зимой, быстро скрываясь в зелени мощного хвойного леса. Все! Никого на дороге! Только следы, много следов. А и что с ними прикажете делать? Не боги, бурь вы-зывать не умеем. Быстро встав под прикрытием леса на лыжи, выстроили свой обычный ордер и побежали дальше. Только в самом центре лесного массива, снова разослав по всем сторонам разведку, стали на привал, принявшись готовить обед на кострах, топимых ис-ключительно сухим деревом. Поели и полегли отдыхать под охраной бессонных пикетов. А комбриг беседовал с возвращающейся разведкой, рассчитывая успеть выспаться и после тех бесед. Но лишь ночь смежила веки светлого дня, как вся группа, доев оставленное по котелкам с обеда, встала на лыжи, продолжив свой путь. Посреди ночи, на участке Ви-тебск – Рудня пересекли шоссе Витебск – Рудня – Архиповка – Смоленск. Все в том же порядке, как и ранее. И к началу следующего дня, прошли большую часть пути до Сура-жа. Здесь, по мнению Андрея Андреевича, им следовало заночевать, выслав двух развед-чиков в Сураж, представиться командиру 1-й партизанской бригады Минаю Филипповичу Шмыреву, поставив того в известность о приближении к городку их группы. Так они соб-ственно, и сделали, устроив себе дневку. Волнуясь перед ожидающей их встречей со своими, бойцы приводили в порядок свою форму и знаки различия, старательно чистили оружие. А Андрей Андреевич гадал, неужели их не засекли ранее и не предпринимают меры по окружению и блокированию их группы и рассылал во все стороны разведку. Вскоре он успокоился, ибо его разведчики принесли ему известие о том, что их окружает отряд примерно в две с половиной сотни человек, аккуратно и четко сжимая кольцо во-круг их группы. Дождавшись, пока те подобрались достаточно близко, Андрей Андреевич вышел за круг своих бойцов, изготовившихся к бою и остановился, отойдя от него петров на пять:
- Я комбриг Красной армии Щербаков, командую группой бойцов осуществлявшей диверсии на территории Восточной Белоруссии и Псковской области. С кем имеем честь свидеться?
Среди скрытно приближавшихся людей, намного хуже экипированных, поднялся че-ловек в желтоватом полушубке, громко представившись:
- Командир партизанского отряда Стрелков! Ваша группа находится в зоне ответст-венности моего отряда.
И они, не договариваясь предварительно, пошли друг навстречу другу, сделав одно-временно жестами знак своим не нагнетать напряженности. Сошлись посреди редкого ле-са, откозыряли друг другу. По тому, как козырял Стрелков, комбриг понял, что имеет дело не с кадровым офицером. Впрочем, партизанский способ действий этого и не предполага-ет. Пожали друг другу руки, и Стрелков выдал фразу, сразу же заинтересовавшую ком-брига донельзя:
- Так вы тот самый комбриг, о ком столько говорят в наших кругах?
- Простите товарищ Стрелков, не знаю, что говорят и о каком таком комбриге в ва-ших кругах!
С усмешкой парировал Щербаков, доставая портсигар с уложенными в нем двумя десятками папирос «Герцеговина Флор». Задымили, дружно наслаждаясь ароматным ды-мом.
- Я имею в виду группу комбрига, что рвала мосты в Толочине в Чечевичах в Опочке и еще кое-где. Тех, кто расстрелял аэродром в Невеле. Так это ваши все дела?
- Наши, товарищ Стрелков, наши! И эти, и многие иные, тоже наши!
- Меня Владимиром зовут, товарищ комбриг!
- Андрей Андреевич, Володя! С тобой здесь сколько бойцов?
- Две полные роты.
- А я своих двоих отправил к Минаю Филипповичу. Их не видали?
- Видали Андрей Андреевич, они правильно пошли. Уже, думаю, докладывают.
И правда, раздался топот копыт конных и на поляну вынесло двух всадников на доб-рых конях, в полушубках и с автоматами на груди. Пистолеты-пулеметы, похожие на ППД, но немного по иному крепился дисковый круглый магазин и кожух ствола с муш-койсмотрелся иначе. Один всадник, оставшись в седле, перенял поводья у другого, а тот, соскочив наземь обратился к Щербакову:
- Комбриг Щербаков, это вы?
- Так точно, я!
- Ваши посыльные известили батьку Миная о вашем подходе и Минай Филиппович выслал нас, чтобы не случилось глупостей, проводить бы вас к нему. Когда сможете про-следовать? Я в смысле, может вам отдохнуть надо, или еще чего?
- Ничего не надо, у нас все в порядке! Можем выступать прямо сейчас!
- Ну, тогда давайте и выступим! Или у тебя Володя, есть вопросы к товарищу ком-бригу?
- Вопросы, конечно же, есть! Но другого свойства, нежели то, что ты имеешь ввиду! С вами, Андрей Андреевич, я надеюсь, мы еще увидимся?
- Это, Володя, как повезет! Но я думаю – увидимся! Можем идти?
Обратился он к посыльным батьки Минная.
- Так точно, товарищ комбриг. Короткий свисток и вся группа, возложив лыжи на плечи, построилась в колонну по три и, следом за комбригом, печатая шаг, четким строем пошла в указываемом всадниками направлении. Вскоре они вышли на укатанную санями дорогу.
Миновав три или четыре полосы нешуточных укреплений, охраняемых разумно по-ставленными постами, они еще засветло подходили к небольшому городку, скорее, впро-чем, рабочему поселку, прятавшемуся посреди хмурых сосново-еловых лесов. В сам посе-лок входили четким шагом военных, подобравшись и четко держа равнение, словно ожи-далось прохождение перед высоким начальством. Прохождения не случилось, а конные подвели группу комбрига к помещению с табличкой суражского районного совета с по-лощущимся красным знаменем на фасаде. На крыльце стоял среднего роста крепко сби-тый мужчина, лет пятидесяти с очень небольшим, в кубанке с небольшими усами и воле-вым лицом производственного руководителя. Сразу поняв, кто перед ними, Андрей Андо-реевич скомандовал своим:
- Стой!
И подождав на два счета полного останова:
- Налево! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину!
Четко рубя шаг, словно на родном плацу, подошел к приосанившемуся мужчине, ли-цо коего, сразу построжело и, откозыряв, доложил:
- Товарищ командир первой партизанской бригады, маневренная группа комбрига Щербакова, для перехода Суражскими воротами за линию фронта прибыла!
И представился, перед тем как, сделав полоборота, отступить в сторону, дав Шмыре-ву, стражу Суражских ворот поприветствовать его бойцов:
- Комбриг Щербаков!
Батька Минай, ступив два шага вперед, несколько неумело взяв под козырек, попри-ветствовал бойцов:
- Здравствуйте товарищи щербаковцы!
А те, хотя и давно не тренировались, меж тем дружно, ответили на приветствие:
- Здрав!... Жлаем!... батька Минай!
Шмырев слегка улыбнувшись в усы отдал очередную команду:
- Вольно!
- Вольно! Разойдись!
Подхватил комбриг и строй мигом рассыпался. Отойдя с дороги, бойцы устраива-лись курить, а Щербаков подошел к батьке Минаю. Тот проявив похвальную осведомлен-ность, поинтересовался:
- Ну, что, Андрей Андреевич, сначала, я думаю, вы устройте ваших бойцов. А потом, полагаю, мы с вами поговорим, да?
- Согласен, Минай Филиппович, где и как прикажете устраиваться?
- На квартиры вас сейчас отведут мои порученцы, они же устроят пообедать. Ну, а потом, милости прошу вас ко мне! устраивает?
- Абсолютно!
Порядок у батьки Минная был и Андрей Андреевич подходил с Ёжиковым к зданию райсовета не далее, как через часа полтора. Увидав, что комбриг о чем-то договаривается со своим адъютантом, Минай Филиппович вышел на крыльцо, позвав:
- Андрей Андреевич, так вы давайте ко мне вместе со своим товарищем!
И вот они сидят за столом лицо к лицу с хозяином этих мест, уже сделавшимся ле-гендарным средь белорусских партизан, батькой Минаем, разговаривают, попивая кях-тинский чаек с сушенными в русской печи сухариками черного хлеба, но с самым на-стоящим сахаром. Сразу же и выяснилось, что не только батька Минай стал героическим персонажем партизанских легенд, но и комбриг Щербаков. Он, правда, без упоминания имени, только по званию всегда именуемый, но любой удачный подрыв моста, даже и ав-томобильного, не только железнодорожного и расстрел аэродрома, немедленно приписы-вали ему и его группе. Иначе партизан комбрига никто и не именовал – «группа» и «груп-па». И вообще народная молва принялась ему приписывать любую прекрасно подготов-ленную, обдуманную и всем обеспеченную операцию, особенно если по ее осуществле-нию противник понес большие потери, а партизаны отделались очень и очень малой кро-вью, а то и просто совсем никакой. Все такие акции народные витии адресовали «камбры-гу и яго людзям». И, порой, тому, кто сам сумел спланировать и провести подобную опе-рацию, было до самых что ни на есть детских слез обиды невозможно доказать, что сделал это именно он – не верили, посмеиваясь над «хвастуном»: -«Дзе табе!? Ци ж ты у зеркала сёння глядзеуся, небарака? Дык паглядзись тады!»  И оставляли такого, по прежнему ему не веря. И только, когда узнавали, что комбрига давно уже в Белоруссии нет, задумы-вались, а может и зря обидели хорошего человека недоверием? Вот, может быть, их обо-юдная легендарность и помогла им поговорить сегодня честно, спокойно, открыто.
А на столе в большой деревянной миске исходила жарким паром разваристая и аро-матная картошка, на деревянном денке лежало, порезанное крупными кусками розово-белое местное сало, и рядом две разрезанные на четвертинки луковицы. В глубокой мис-ке, политая постным маслом стояла квашенная с брусникой и мочеными яблоками капус-та. Порезанный толстыми большими скибами, на еще одной деревянной подложке, лежал ноздреватый домашний хлеб. И посреди всего этого натюрморта возвышался штоф на три четверти литра самогона и три граненые стакана к нему.
Отведав хозяйского угощения, гости и хозяин пустились в рассказы. Андрей андрее-вич не мог даже и сказать, почему ему вдруг захотелось выложить всю историю 6-го мех-корпуса этому совсем не военному человеку, по дошедшим до него слухам хозяйственни-ку и руководителю производства . Хотя, слышал он, что был и армейский этап в жизни Минная Филипповича. Но ему вдруг отчаянно захотелось все рассказать вот этому, имен-но этому, человеку со слегка аскетичным лицом и широкими, напоминающими черных мохнатых гусениц, бровями. Чьи серовато-голубые глаза так внимательно смотрели ему в лицуо, а широкая и крепкая рука так твердо сжимала граненый стакан с самогоном. И яс-но было, что так же твердо она станет сжимать и уже сжимала оружие и плуг с косой, бе-рясь за них жестким мужским хватом.
И он поведал Шмыреву об их колебаниях с Хацкилевичем, ведь предстояло им сде-лать то, что всегда поперек всего существа людям военным – нарушить приказ командо-вания, потому что он не соответствовал предложенным врагом условиям, оказался глупым и откровенно вредительским, подставлявшим наши войска под заведомо бессмысленное уничтожение. И как тяжело было бригадному комиссару Эйтингтону, все осознавшему, но, тем не менее, остававшемуся убежденным коммунистом, большевиком и, тем не ме-нее, вынужденным прикрывать Щербакова и Хацкилевича в их намерениях от своей пар-тии и ее карающих органов. Не потому ли Саул Абрамович, как показалось Андрею Анд-реевичу, даже обрадовался, поняв, что ранен он в ноги и что пришел его черед принять последний бой за пулеметом с продернутой в приемник патронов длинной лентой. А, зна-чит, отвечать перед высшими партийными руководителями будет сейчас уже не он, дру-гие… Да и Хацкилевич не потому ли так долго и настырно экспонировал свой Т-34 не-мецким 88 мм зениткам, расстреливая последние танки 39-го моторизованного корпуса и громя машины с солдатами его 18-й моторизованной дивизии. Может, он тоже решил за-крыть все свои счета и дела с жизнью, предоставив отвечать за все именно Щербакову, кто, собственно, и был инициатором всего этого процесса. А может, все это он только вы-думал, вспоминая не раз и не два те минуты и часы? Может быть! И даже очень и очень может быть!
И почему-то оказалось проще всего рассказать об этом именно Шмыреву, человеку никоим образом не причастным ко всем этим делам. Не при делах пребывающему, как станут говорить много позже. Наверное, просто потому, что тот, будучи проживая все это время здесь в медвежьем углу Витебской области, тем не менее, видел все, что происхо-дило со времени начала нашествия. И мог понять его своим не вовлеченным во все воен-ные дела мозгом. Он был, конечно, человеком партийным, как и сам Щербаков. Но на партийной работе ни дня не пребывал. То есть и с этой стороны зашорен он не был. А возраст имел уже тот, в каком мужику, как ни крути а надо больше полагаться на свой собственный мозг, чем на любые поучения и директивы. Их разговор заканчивался ближе к концу вечера, причем заканчивался тем, что батька Минай, подняв просветлевшие от услышанного и выпитого самогона, глаза, негромко сказал:
- Тяжкая судьба ждет тебя Андрей Андреевич на той стороне. Боюсь, что и смертная. И ты ведаешь это и без меня, грешного. Могу предложить тебе влиться со своими людьми в мою бригаду, назначив тебя по выбору, то ли начальником штаба бригады, то ли отве-чающим за все ее диверсионные операции. Уверен, что лучше тебя на любом этом месте никто не сдюжит, в этом вот – абсолютно уверен!
- И я в этом уверен, Минай Филиппович! И спасибо тебе большое за твое предложе-ние! Только слишком близко ты к линии фронта и слишком хорошо связан с ЦШПД . И в покое они тебя ни за что не оставят, если ты возьмешь меня к себе на любую должность, хотя бы и должность завхоза! Понимаешь? Нет, Минай Филиппович, мои с ними споры доспорить надо там, на их территории. А вот бойцам своим и командирам, я, если позво-лишь, такое твое предложение передам… Сам справлюсь донести до своих их документы и доложить, кто и где остался, чтобы не придумывали, что люди пропали без вести.
- Зря вы так, Андрей Андреевич! Один вы туда не пойдете! Не положено человеку в звании комбрига ходить одному. Я вам последую так и точно и, полагаю, не я один. Ду-маю, все, кто и сейчас с нами! Вы подумайте Андрей Андреевич, сколько раз эти люди могли уйти от нас куда-нибудь. Обученные выживать в любых условиях и прекрасно знающие, что им делать по любую сторону от мушки, где они в наше-то время, оказались бы лишними. Но – не ушли. И, думаю, не уйдут!
И Минай Филиппович, подняв палец, сказал свое мнение:
- Твоих людей Андрей Андреевич, я оставлю у себя в бригаде хоть всем гамузом, хоть и по одному. Оставлю и не ошибусь! Только, боюсь, прав твой адъютант, Василий Иванович, как есть прав! Все они последуют за тобой. Ну, может, почти все! А за тех, кто останется, не волнуйся комбриг – не пропадут.
Закурили снова и помолчали, куря, как молчать умеют только мужчины, думая каж-дый о своем, и друг о друге тоже. А Андрей Андреевич решился сказать Шмыреву то, что давно уже ему подсказывал Константинович, помнящий, как фашистские недоноски ТАМ, погубили четверых детей этого сильного человека:
- А ты бы, Минай Филиппович, прекратил бы Ваньку валять, вывез бы свою семью и прежде всего, детей на «Большую землю». Там-то они всяко целее будут! Не место война для детишек, тем более для самых малых…
- Да, да, прав ты Андрей Андреевич, вывезу, всенепременно вывезу! А сам ты когда пойдешь к нашим?
- А чего тянуть, Минай Филиппович, вот завтра заднюем здесь, приведем себя в бо-жеский порядок – и пойду!
- У меня к тебе и твоим бойцам просьба будет, Андрей Андреевич. Немцы послед-ним временем все чаще и чаще бомбят точно им ведомые участки ворот меж Усвятами и Вележом, но и бросают там в огромном количестве противопехотные мины. А у меня, как на грех, здесь имеется детдом с почти сотней огольцов, воспитательницей-соплюхой и престарелым завзхозом и всего с десяток бойцов для переправы на ту сторону. Возьмешь их всех с собой, на свою ответственность, комбриг, а?
- Возьму, конечно, как не взять! Дети все же! Не одних же их лесами пускать!
Весь следующий день группа чистилась скреблась и ходила по гостям. Суражским партизанам хотелось побольше узнать достоверного о группе комбрига, а Андрей  Анд-реевич приказал им ничего не скрывать. Переход на большую землю, начинался на сле-дующее утро. Почти 50 километровый переход по лесу на лыжах решено было разбить на две части. Только бойцы прошли бы это расстояние и за день, но с ними были дети и гра-жданские лица. У них и с выносливостью похуже и темп намного меньше, это понятно. выходили едва начинало виднеть. Малышей несли бойцы у кого другие бойцы забрали часть иного груза. Детишки постарше, поставленные на лыжи, шли между бойцами го-ловной арьергардный и боковые дозоры комбриг усилил вдвое против обычного, поручив ими заниматься Павлу Земскову и Богомолову.
Под добрые напутствия суражан выступили в путь. Весь первый день шли бойко и без проблем, остановившись на ночлег посреди леса, на большой полянке. Распределив детей по отделениям и поев, бойцы привычно завалились спать. Детишки лежали притих-нув, слушая мерное дыхание мужчин – своих защитников. И видели поодаль проход одно-го из подвижных патрулей. Наконец, утомленные дневным переходом и успокоенные безмятежностью бойцов, сморились, заснули.
Утренний подъем и зарядка оказали себя хоть и не слишком для мальков обыденным но вполне живым и веселым делом. помылись, дружно, но порознь, посетили туалет, по-ели и пошли дальше, все в том же порядке. День сей был ознаменован ходом по болоти-стому редколесью. А когда у них над головами с прерывистым «Бу-у-у Бу-у-у» ходили немецкие самолеты, интересуясь с высоты не видны ли цели на этом пространном ледя-ном плато, лишь кое-где прикрытом  елями со скупо раскиданными ветвями, приходилось спешно бросаться во снег, заботясь лишь об одном, не смотрело бы во вставшее таким не-безопасным небо, что-нибудь не совсем белое! Бог миловал, все бойцы сделали осторожно не демаскируя свои цепи. Но Андрей Андреевич понимал, когда по настоящему развидне-ет придут пикировщики Ю-87 «штука», работающие с гораздо меньших высот. Они-то и рассмотрят не самих людей, прикрытых белизной маскировочных комбинезонов не отли-чимых для человеческого глаза от белизны снега, так следы их перемещения на лыжах. И тогда уже все! Выбраться с этого смертного поля им не дадут – засыпят бомбами. И не дожидаясь подобного проявления заботы о себе, комбриг приказывает своим аккуратно и осторожно отступать под сень елового бора. Что они и исполнили, постепенно и очень ак-куратно. Там, снова встав на лыжи, отвел Андрей Андреевич свою группу с детьми, выво-димыми за линию фронта в шикарный сосновый лес и, учредив надлежащую охрану, на-значил там своему воинству дневку, положив себе миновать этот болотистый участок лы-сого редколесья ночью. А перед тем, по его мнению, следовало им за участком тем пона-блюдать. Они подошли к болотистому редколесью, засев поодаль, в густом и мрачном ельнике, как боровики ко второй половине лета. И отнаблюдали, как группа на лыжах и в маскхалатах, попыталась форсировать редколесье ползком. Правы они были, перемеще-ние ползком ни «рамы» ни ходящие достаточно высоко Ю-88 не замечали. Но пришли «мессера» и Ю-87. И началась охота за беззащитными от нападений с воздуха людьми на снегу, разудалая и разнузданная. Вспомнил он и тех, кто намеревался так вот пересечь это смертное поле – полковник Григорьев и его полк. И не мальчишкой самонадеянным пока-зался ему Григорьев в коротком личном разговоре с ним, но была в нем этакая вот заце-почка, любил мужик прихвастнуть, очень любил. Часто безобидно, но, порой и вполне вредоносно…
Вот и теперь григорьевцы, подтверждая свою славу упорных бойцов, ползли по по-лю под атаками немецкой авиации. А та, издеваясь, ходила над головами, вываливая на бойцов полковника тонны тротила в самых мелких своих осколочных бомбах, или ОФА-Бах . Тренировались сволочи. И так дотренировались, что из трех сотен человек, состав-лявших полк полковника Григорьева, до той стороны редколесья, где снова подымались, вытягиваясь горе добротные и веселые сосновые леса, доползла, глядя в бинокль, едва треть. А все страшное ледовое поле, оказалось покрыто большим числом ямок и лунок, наполненных коричневой, гадкой водой и многими многими красными пятнами, на том месте, де истек кровью еще один боец. Дурь это, товарищ полковник! Зачем положил ты треть твоего полка? Куда спешил и от кого бежал? Не потому ли не тебе Минай филиппо-вич Шмырев доверил перевести на «Большую землю» детей из брошенного удирающей от гитлеровцев советской властью, детдома. Это ж как удирать надо было, чтобы детей своих бросить? А они, детдомовские, именно этой власти и дети! А тут еще этот баран с полно-масштабной железной дорогой в петлицах , просто так, ради того, чтобы не отменять дурацкого приказа, положивший более сотни человек! А сколько их, таких баранов по всей этой долбанной РККА? Тех, кто из Ванек-взводных, не доучившись и не послужив свое, прыгнул не на роты даже – на батальоны, а кто так и вовсе на полки. Те, кто думали, что высокие чины еще и мозгов добавляют. И страшнее смерти корявой, боялись утратить свой авторитет, словно он у таких когда-нибудь бывает! Напоследок, немцы прошлись, сбрасывая на редколесье сотни коробочек. Присмотревшись к ним в бинокль, комбриг по-нял, что это вот и есть противопехотные мины. Но отступать им было некуда, своих бой-цов и всех, кто при них он послал связного звать к себе.
И связные и оставленный в лагере за старшего капитан Шкель свое дело знали туго. И вскоре вся группа вышла к тому проклятущему болотистому редколесью. Обойти бы его и вся недолга! Но по карте оно тянулось на добрые верст 60 на север и верст на 50 на восток. Вот такое вот им досталось веселое болотце. Его надо было форсировать, но фор-сировать именно сегодня ночью. Связной от Павла Земскова, чье отделение несло у них сейчас арьергардную службу донес, что появились немцы в маскировочном. Явно егеря. Воюют в рассыпных порядках, не больно нуждаясь в локтевом соприкосновении. Огневое есть – и ладно! Выслав на помощь Земскову Лавриновича, приказав тому оседлать отсеч-ные позиции и сбросить с хвоста у Павла тех егерей, Андрей Андреевич торопил все ос-тавшихся. Быстрее, быстрее, быстрее! Понимал комбриг, что с поля этого им надо уби-раться и порезвей. Но и по минам шлепать тоже не дело. А посему, все сколько-нибудь опытные в обращении с минами люди, отдав свой груз, пошли вперед, зачищая путь. Раз-минировать комбриг им не велел. Если можно мину без великого риска просто убрать с пути в сторону – тогда ее просто и убирать. Нельзя – разминировать. Не поддается разми-нированию – расстрелять с дистанции, безопасной по действию осколков. Подобрали на плащпалатки троих раненых из григорьевцев. Шпана, ядрен корень! Раненых своих по-бросали и счастливые, мы, де, выжили, дальше пошли налегке. Чужие это были люди, но и все свои, русские. Бросить их доходить на холоде – душа не дозволяла. Хватит того, что не смогли ничем помочь, когда их здесь немчура с воздуха расстреливала и бомбила по-чем зря. А сзади все яростнее и ощутимее был слышен бой. Это арьергард их сдерживал рвущихся вперед егерей. Там опытные и повоевавшие вдоволь Лавринович и Земсков. Еще с мирного времени привыкшие поддерживать друг друга, они и во время войны все-гда старались помочь друг другу а и сзади и впереди их группы, обремененной детьми, гремят разрывы многие. Большинство противопехотных мин приходится все же рвать, не-когда с ними возиться. Откуда-то, очень издалека, принялась кидать свои снаряды немец-кая артиллерия. Пока их, кажется, никто не корректирует, и снаряды падают довольно не прицельно. Добавив прыти, их группа, хрипя и отплевываясь уходит с этого смертного поля туда, откуда им машет руками старший политрук Богомолов, давно уже добравший-ся с бойцами авангарда до этих мест и все здесь разнюхавший. Вместе с Богомоловым, комбрига встречает моложавый подполковник-пограничник, наверное, из военных вы-движенцев. Заметив ромбы в петлицах Андрея Андреевича, подполковник, уважительно взяв под козырек, представляется:
- Подполковник Тарасов, командир полка прикрытия, держим отсечные позиции по окраине леса.
- Комбриг Щербаков, бывший начальник штаба 6-го механизированного корпуса!
Ответно представился Щербаков, заметив, как удивленно-уважитльно округлились глаза подполковник, когда он услышал, с каким динозавром имеет дело:
- Сейчас через редколесье пойдет мой арьергард, он задерживал немцев там, в лесу, давая нам с детьми спокойно достичь леса. Ты лучше знаешь свои позиции Тарасов. Где мне расположить своих людей, и какие им взять сектора обстрела?
Все уточнив и распорядившись начали ждать. Через чуть более, чем четверть часа, из густого ельника на той стороне болотистого редколесья, выскочили две группки людей в белых маскировочных комбинезонах. Повозившись, они обули лыжи и изо всей дури по-неслись по болоту к этой стороне. Что называется – дунули! По бегу и по манере идти, комбриг немедленно распознал людей Земскова и Лавриновича и шепнул подполковнику:
- Это мои!
На той стороне проявились еще несколько групп людей. И в одной из наших групп один из лыжников выпустил в небо красную ракету. Комбриг пояснил подполковнику:
- А вот те, что вылезли оттуда – явно чужие! Можешь их чем-то достать?
Подполковник сняв трубку распорядился, судя по всему, минометчикам. И правда, над полем провыли первые мины, подняв столбики разрывов близ немцев и заставив их залечь. Некоторое время так оно все и было: по немцам, спешно уползавшим к себе в лес, работали наши минометчики, а по нашим, без корректировки, по площадям, молотила из-далека, немецкая артиллерия. Две группы наших лыжников неслись на своем пределе, пы-таясь быстрее добраться до спасительного леса. Авиации им опасаться нет нужды при та-ком освещении и в такой облачности, да еще и ночью, авиация им не помеха. Артиллерия без корректировки тоже. Но и знал он этих ребят слишком хорошо, понимая, без крайней нужды ни Павел, ни Костя, так своих гнать не станет. И когда бойцы арьергарда въехали под сень леса, стало известно насколько прав Щербаков. Еще не отдышавшись, Земсков доложил, что это был всего лишь головной дозор немецкого батальона, который на лыжах пытается сорвать их переход. Надо полагать не позже, как через 5 – 7 минут, немцы будут здесь.
- И часто вас так немчура навещает? И в таком числе?
- В таком числе – впервые. А вообще переправам они мешают часто! Пытаются, по крайней мере. И с воздуха и по земле. А уж артиллерией своей, так и каждый день!
Немецкий батальон начал атаку чисто по егерьски, пытаясь малыми группами по-добраться к нашей линии обороны. Поначалу им препятствовал лишь минометный огонь, потом в бой вступили пулеметчики и отдельные стрелки. Упорствовать, разыгрывая дол-гий и сложный бой с занявшем оборонительные позиции стрелковым полком, немцы не стали, отступив назад. Понимали вислозадые – не их здесь сила, не им и праздник празд-новать…

У СВОИХ, март 1942 года.
Нельзя сказать, чтобы свои встретили их чересчур приветливо. Проще всего оказа-лось с детьми. Их попросту всех эвакуировали, вместе с воспитателями еще дальше,  при-казав Щербакову разоружить своих людей от немецкого оружия, советское им было ос-тавлено. Глупое это правило пришлось выполнить. Андрей Андреевич понимал ощущение бойцов, сжившихся со своим оружием, поверивших ему и вдруг, волею идиотов-начальников лишенных его, ставших беззащитными, хуже чем голыми. Он понимал, что от немецкого оружия избавиться придется все равно, снабжаться бойцы станут из совет-ского тыла, а он ни немецкого оружия, ни боеприпасов к нему не производит. Бойцов его группы, дав всего лишь полчаса на прощанье, отвезли куда-то тоже в тыл. Наверное, по-ближе к местам формирования новых частей. Только Ёжикова и позволили оставить при себе. Его самого пригласил к себе на беседу недавно заступивший место командующего 4-й ударной армии, в полосе коей и располагались Суражские ворота, генерал-майор Вла-димир Васильевич Курасов. Здесь, в относительно спокойной полосе Калининского фрон-та, у них было время побеседовать. Генерал-майор ничего не мог сказать по поводу их бу-дущего. Впрочем, полагал он, бойцов и оставшихся в живых командиров вольют в разные части. Учитывая их опыт и боевое умение, они не пропадут. Куда они не попадут, они не-медленно займут лидирующие позиции самых лучших бойцов и командиров, потому что прошли школу комбрига Щербакова. Причем, прошли ее не в мирное время, а на войне. Да еще и сражаясь с таким врагом, как Вермахт. Сильнее и не сыщешь, пожалуй!
А вот что и как будет лично с ним, с комбригом Щербаковым и оставшимся при нем Ёжиковым, он не знал и даже не догадывался. Уже когда немцам наложили под Москвой в армии стали почаще рассказывать про те дела, каких натворил их 6-й мехкорпус во время войны. Да и то как-то слишком скупо, через губу, как выразился командарм 4-й ударной. Да и было чего им, собственно, кукситься, ведь корпус сделал то, единственное, что сле-довало делать! Но чем все это закончится для комбрига, одного из главных инициаторов того контрудара, никто не знал и не ведал, хотя Курасов и вполне предполагал, что ничего уж чересчур плохого, лагерей, или, избави Господи, стенки, комбрига не ждет. Хотя и благодарности искренней, ждать ему не приходится сугубо. Ему, командарму 4-й ударной тоже далеко не все приказы Ставки, или комфронта нравятся, можно всегда, кажется, при-думать и чего поумнее! Но что это с армией станется, если командиры соединений станут не отданные приказы исполнять, а делать то, что почитают нужным, а? ответа на вопрос этот, бьющий его не в лоб, а в глаз у комбрига не было, хотя и ведал он, что поступили они в 6-ом механизированном корпусе правильно! Но ведь и неправильно одновремен-но?…
Арестовали его прямо на выходе от Курасова. В прихожей чудом сохранившейся крестьянской избы, ставшей приемной кабинета командарма 4-й ударной, подошли с раз-ных сторон сразу четверо, в одном из них он узнал своего старого знакомого Сёмина, уже не лейтенанта госбезопасности, но целого капитана оной . Думается, он и предварил коллег, что брать комбрига следует чрезвычайно аккуратно. Впрочем, его не совсем взяли. Не сорвали знаков различия и наград: Ордена Красного Знамени и Красной звезды, полу-ченных за Халхин Гол и за финскую. Оружие из кобуры, разумеется, забрали, хотя тща-тельно и не обыскали, даже не изьяв финки из кармана бриджей. Семин, паскуда, все до-пытывался, где его маузер, но ответ комбрига был прост – подарил. Кому? А разве это важно?
Но приведен он был и это очень важно, не в кутузку цугундера и не в особый отдел, а в отдельное помещение, где содержался весьма прилично, куда ему позволили взять да-же часть своих личных вещей, перемигнувшись с Ёжиковым. Это ему Андрей Андреевич поручил припрятать свой маузер до поры до времени. У того, кажется, все было в порядке. Ему руки за спину красноперая сволочь не крутила.
Через двое суток чрезвычайно тяжкого для комбрига ожидания, когда он уже в со-тый раз приступал к разработке очередного плана бегства из-под стражи, в его комнату вошел армейский комиссар 1-го ранга Щаденко Ефим Афанасьевич. И это был очень доб-рый знак, ибо Ефим Афанасьевич был начальником Управления по командному и началь-ствующему составу РККА. А это означало, что если Щербаков и арестант, то не такой, как все и с побегом ему, скорее всего, стоило повременить. Будут какие-то предложения, ско-рее всего. И, наверное, интересная игра. Распорядившись принести им кофе, армейской комиссар, плотный среднего роста мужчина, тяжело уселся на табурет, тот жалобно за-скрипел под его немалым весом, предложив присесть и вставшему при его появлении ком-бригу. Появление Щаденко дало ему понять, что дела его, если и плохи, то далеко не на-столько, чтобы приступать к исполнению слишком уж рисковых комбинаций и трюков. С ними можно было малек погодить. Щаденко, один из легендарных «героев» Гражданской войны и Первой Конной, четырехкратный кавалер Ордена Красного знамени, был близ-ким другом и Буденного, и Ворошилова. Сам не образованный, едва грамотный он, тем не менее, какое-то время был помощником начальника Военной академии им. М. В. Фрунзе по политчасти. Надо думать, прилежно воспитывал будущих старших командиров, то-то их всех вскорости и арестовали! Чрезвычайно старательно, подобострастно даже, выгре-бая в фарватер Ворошилову, был очень сильно причастен к репрессиям в армии и мало-уважаем в ней, если не сказать большего – совсем не уважаем. Но, понимал Андрей Анд-реевич, не настолько он, всего-навсего комбриг весомая и видная фигура в РККА, чтобы, просто решая его персональную судьбу, высылать для этого аж целого армейского комис-сара 1-го ранга, да еще и находящегося в должности начальника Управления по команд-ному и начальствующему составу РККА. Хватило бы для него за глаза и какого-нибудь заштатного корпусного комиссара, Гринберга, к примеру, или Немерзелли, а то так и ди-визионным кмиссаром, Мордухом Лейбовичем Хорошем, например, обошлись бы запро-сто. Зачли бы ему постановление Ставки ГКО, выписку из протокола заседания ОСо, в лору-носту занесли, фитанцу бы выдали и пожалте бриться, прямиком к стенке! Тут неда-леко, за угнлом направо! Нет, решено беседы разводить, и прибыл для них, пусть и мало-уважаемый, но очень высокопоставленный дядя, прыщ гнойный на ровном месте. Беседу беседовать? Да мы это с нашим, понимаете, удовольствием! Мы ему даже неуважения своего сугубого демонстрировать не станем. А одуловатый и тучный армейский комиссар, недовольно поглядывая на дверь, что ж там кофе-то не несут? - отхукавшись, наконец, приступил:
- Натворили вы Андрей Андреевич дел с Михаилом Георгиевичем покойным. А он, кстати, действительно покойный? Сам зрел?
- Не извольте беспокоиться Ефим Афанасьевич, сам видел его обожженное тело и сам салют из собственного пистолета, того самого маузера, о коем так печаловался капи-тан госбезопасности Сёмин, по нему давал!
- Ага! Ну, с этой стороны все ясно! Сёмин тоже говорит, что зрел. Будем полагать, доказано – погиб генерал-майор смертью героя на второй день войны. А Саул Эйтингтон? Этот где и как?
- На литовско-белорусской границе, южнее Вильнюса, раненый в обе ноги прикры-вал наш отход из пулемета.
- Тела никто не видел?
Тут же ухватился Щаденко, но Щербаков был готов к подобным кульбитам:
- Как, то есть, не видели? И видели и попрощались, похоронив!
- Кто?
- Живые, покамест: я, мой адъютант Ёжиков, старшие лейтенанты Земсков и Лаври-нович, старший политрук Богомолов. Его немцы мертвого повесили за ноги там же на границе. Они повесили, а мы вернулись и похоронили! Ночью, правда, украдкой, но что поделать – не наша в том воля – вражья!
- Тогда и с Саулом все ясно. И тоже смертью героя, да! А комдивы 4 и 7?
- Погибли и похоронены при свидетелях. И вообще, товарищ армейский комиссар, с нами сюда принесены последние документы 6-го мехкорпуса, списки погибших бойцов и командиров, как и пропавших без вести. Эти бумаги мы передали члену военного совета 4-й ударной, бригадному комиссару, Рудакову Михаилу Васильевичу.
Армейский комиссар согласно кивнул головой, хотя и поморщился. Он не слишком благоволил Рудакову, ибо тот всегда был себе на уме и мнение свое имел по каждому по-воду. Ну, да ладно. Не тот этот вопрос, чтобы из-за него ругаться! Надо было выяснить иные:
- Почему, не дожидаясь войны, начали передислокацию корпуса? И почему без ве-дома штаба округа?
- А если бы начали перебазирование с началом войны, товарищ армейский комиссар, некого бы стало передислоцировать и нечего! Так мы расценивали ситуацию на момент начала войны, и жизнь показала – не ошиблись!
- Вы-то не ошиблись! А штаб округа почему-то ошибся!
Судьба Павлова и Климовских была уже решена и исполнена, поэтому валить на них можно было все и всяко, мертвым срока не добавишь и на расстрел их вновь к стенке не прислонишь, отстояли они свое у всех стенок и на всех коврах:
- В штаб округа мы с Хацкилевичем и Эйтингтоном докладывали свое решение. Но они на него почему-то никак не реагировали. Мы решили – проблемы со связью. Они, как раз уже становились массовыми.
- Да, я слышал! А почему ни Павлов, ни Климовских на допросе о вас ничего не го-ворили? И вообще создалось впечатление, не знали о вас ничего!...
В это время дверь приоткрылась и в нее сунулась морда Сёмина:
- Разрешите?
Капитан госбезопасности втащил поднос с кофейником, от коего ароматнейше пахло добротным кофе. Великовато у него звание, наверное, кофе таскать! Да у них там все еди-но лакей на лакее и лакеем погоняет. Вот пусть и таскает, таскать ему не перетаскать! Но, по-видимому, у Щаденко были свои виды на Сёмина, и когда тот, четко повернувшись через левое плечо, намылился уходить из комнаты, тот придержал его:
- Постой, капитан! Сейчас тут и о тебе речь пойдет… Сядь вон там, у стены!
Семин, не совсем уверенно, подойдя к скамье у стены, сел на нее, пребывая в поло-жении крайнего ожидания, при полной готовности немедленно вскочить со скамьи. Не каждый божий день доводилось ему даже видеть начальника такого ранга. Сияет-то как! Замер. Щербаков, покосившись на капитана госбезопасности, отметил про себя такой не совсем ножиданный нюанс, приготовившись его отыграть при случае. А Щаденко радуш-но пригласил комбрига пить кофе и даже сам поспешил разлить его из медной турки в чашки. Закурили. Уходя из под Полоцка комбриг не забыл, разумеется, прихватить изряд-ный запасец папирос «Герцеговина Флор», но зачем ему курить свои, скажите на милость, если Щаденко так щедро открыл перед ними свою пачку таких же папирос, щедрым жес-том пригласив комбрига угощаться. Андрей Андреевич, не больно еще понимая какие та-кие игры с ним сейчас начинают разыгрывать, с достоинством поблагодарил армейского комиссара за угощение и папиросу взял. Проделав с ней все обычные для всякого куряще-го папиросы человека манипуляции, то есть, размяв гильзу из папиросной бумаги, напол-ненную табаком, дунул в слегка удлиненный мундштук, постучав им по крышке коробки. И с огромным удовольствием закурил, выдыхая ароматный дым. Прихлебывая кофе ма-ленькими глотками и с наслаждением куря, Щербаков отдался внимательному выслуши-ванию Щаденко:
- Понимаешь, комбриг, когда на Москве узнали, что ты пришел сюда через Сурож-ские ворота, там всерьез озаботились твоим будущим. Нет Андрей Андреевич, что ты ни говори, а правильность вашего с Хацкилевичем решения нанести удар по Готу, а не ис-полнять план прикрытия границы, во всех высоких московских кабинетах понимают креп-ко. Это было! Но и невыполнение приказа, прямого приказа, его ведь тоже с весов не сбросишь! Не было бы его – не было бы и вопроса! Следовало бы наградить вас, живых – в обычном порядке, мертвых – посмертно и продолжать воевать, пройдя переаттестацию, где тебе, надо полагать, очистилось бы звание генерал-лейтенанта. И все! Но вы, комбриг, и это медицинский факт – не выполнили приказ! А за это в армии не поощряют никого! Правда, невыполнение приказа дало результаты очень полезные для ситуации. Но и на-граждать за это, никак не годиться!
Армейский комиссар, сделав перерыв, прикурил сам. И с удовольствием отхлебнул, точнее отсербнул, кофе. Уж очень звучно и несмачно он это сделал. Кого там Сёмин за-пряг его варить – неведомо, но кофе был отчаянно хорош! Давненько уже комбриг не пи-вал такого. А уж кофе да с прекрасной папиросой «Герцеговиной», так это и вообще блеск и высший шик! Да и говорить ему пока ничего не надо было, надо было слушать, и он спокойно ждал продолжения, покуривая и прихлебывая кофе из большой чашки:
- И Хозяин, а твое дело решилось только на самом высоком уровне, гордись ком-бриг! – принял воистину Соломоново решение. Оцени!
Он глубоко затянулся папиросой и продолжил:
- Ты, Андрей Андреевич, в армии человек не новый и, конечно же слышал про штрафные батальоны и роты. Слышал?
Пожав плечами, еще не видя связи с объявленной соломоновостью решения, комбриг ответил вполне нейтрально:
- Слышал, конечно, товарищ армейский комиссар!
- Брось, комбриг! Приватно разговариваем. Зови меня по имени отчеству. Знаешь, или подсказать?
- Знаю, конечно, Ефим Афанасьевич!
Решил не обострять Щербаков. И Щаденко правильно понял его ответ:
- Так вот, не помню кто, и не слишком осознаю в какой связи, предлагал, еще перед контрнаступлением на Западном фронте, создать штрафную бригаду, готовя ее к исполне-нию особых приказов командования. Порядок погашения штрафа прежний: ранение, или отличие в боях. А для тебя самого – безусловное выполнение приказа командования! зва-ния и награды тебе оставят, так что формально – ты не штрафник. Но только формально. По сути же – штрафник! Бойцов в бригаду набирать будешь сам. Поедешь по лагерям и зонам, чтобы не напихали к тебе зоновские начальники всякой туфты уголовной и поли-тической. Но и отвечать за них ты будешь целиком и полностью. Вооружать бригаду бу-дут только на фронте. Как тебе такие условия?
Щербаков снова нейтрально пожал плечами:
- Условия, как условия!
- Согласен?
- Сколько я могу подумать?
- До завтра!
- Своего адъютанта с собой я могу взять?
- Можешь! Переводи его к себе хоть сегодня!
- Оружие мне и адъютанту, раз формально мы не штрафники, иметь при себе можно?
- Можно, конечно!
Армейский комиссар 1-го ранга исходил из того соображения, много ли способны натворить два человека, даже если у них есть оружие?
- И последний уточняющий вопрос, Ефим Афанасьевич. А при чем тут Сёмин?
И Семин, при упоминании своего имени едва не слетел со скамейки, так ему не тер-пелось знать, что ему вменят в обязанности. Щаденко не задержал с ответом, видно было, что решение это не спонтанное, а вполне продуманное, принятое давным-давно, согласо-ванное и всесторонне выверенное:
- А Семин при тебе в бригаде будет начальником Особого отдела. У него перед сво-им начальством тоже какие-никакие неисправления имеются. Не такие, за которые к стен-ке определят – давно бы уж землю парил, а есть! Так что та же песня, что и у тебя: фор-мально – он не штрафник, а на деле – тот же штрафник! И вернуть его в нормальное по-ложение может только исполнение приказа командования. Ну, так что? До завтра?
- До завтра, Ефим Афанасьевич! А вы капитан госбезопасности, попросите Ёжикова явится ко мне, с вещами. И прикажите внести сюда другую постель, с чистым постель-ным, разумеется!
Семин козырнул и поспешил выйти вслед за армейским комиссаром. А Андрей Анд-реевич, в ожидании прибытия Васи Ёжикова, задумался. Он, в принципе, давно уже по-нял, что за дело это он возьмется. Еще и потому понял, что прекрасно разобрал то, что не-договорил, лишь приобнажив между строк всего им сказанного, Щаденко. Если он на это дело не согласится, ждет его тогда трибунал и самый настоящий штрафбат. И в этом тоже он видел иезуитскую повадку Сталина. Тот решил подстрелить одним патроном сразу двух вальдшнепов. И наказать человека, военного профессионала, не исполнившего при-каз командования. И наградить человека, принесшего своим поведением пользу стране. И все это одновременно. Он ведь понимал, что комбриг Щербаков, с его богатейшим опы-том командованиия, в условиях современной войны, на этом посту, пожалуй что, будет и незаменим. В этом, по его мнению, как в капле воды, виделся и весь Сталин сразу. Одно-временно кровавый убийца и палач, знающий единственный метод держать власть в ог-ромной стране – всеобщий и всепроникающий страх! И в то же время действительный ли-дер, не лишенный чувства перспективы и стратегического чутья, умеющий точно и быст-ро оценивать ситуацию и примерять к ней свои реакции.
Явившемуся Ёжикову он описал ситуацию, спросив только:
- Решай Вася, ты со мной, или нет. Если нет – я не обижусь и выведу тебя из этого дела не обидно и, думаю, без потерь. Хотя мне ты здесь и нужен, даже очень нужен! Но люди есть люди. И у каждого имеется своя рубашка. Она же, как это достоверно известно, всегда оказывается ближе к телу. Так что решай Вася! Подумать я тебе могу дать только до завтра. Больше времени, извини, у меня и у самого нет!
- А тут и не над чем думать, Андрей Андреевич! Давно уже обо всем думано! Я с ва-ми! Маузер ваш сюда принести, или оставить где спрятал?
- И маузер Вася и патроны к нему, все сюда! А теперь, хочешь фокус? Эни-бене-гоп!
И быстро извлек из кармана бриджей финку, воткнув ее в стол. Глядя на изумленно-го Ёжикова, бросил:
- Не умеют Вася, эти фраера-особисты обыскивать, как Бог свят, не умеют! То ли де-ло вертухаи в зоне! Отшмонают так – приходи кума любоваться!
Изумленный таким выступлением Ёжиков, потянул:
- Андрей Андреевич, вы же в зоне вроде бы и не были!
- Не был, Вася, Бог миловал! Зато вот сейчас, я думаю, набывемся…

РАБОЧИЕ ЗОНЫ ГУЛАГА, апрель 1942 года.
Дду-дух – дду-дух
                Дду-дух – дду-дух
                Дду-дух – дду-дух
                Дду-дух – дду-дух
Ритмично и настойчиво стучат вагонные колеса по стыкам рельс. Ёжиков, Земсков, Лавринович и Щербаков сидят в своем купе, обсуждая начавшийся отбор бойцов для бу-дущей бригады. Земскова и Лавриновича еще не успели из командирского резерва опре-делить в действующую часть, когда их случайно увидел Ёжиков и рассказал о назначении комбрига. Вообще-то это было тайной, но, рассудил Василий, если начинать секретить от таких людей как Земсков и Лавринович, то с кем же тогда и воевать стать. Он предложил парням обратиться по команде с рапортом, прося направить их в часть, возглавляемую их комбригом. А сам кинулся к Щербакову. Щаденко, к их счастью, еще не уехал. И сильно изумившись, приказал прикомандировать этих двоих к комбригу, определив их в его ко-манду. Так что, похоже, только они трое: Ёжиков, Земсков и Лавринович и будут в этой только начавшей еще создаваться бригаде не штрафниками.
Плавает толстыми пластами дым от папирос. Накурились так, что слегка пощипыва-ет кончики языков. А и кофе налакались вдоволь, загоняв напрочь проводницу. Она даже пожаловалась – третий раз водой титан свой наполняет. Сделали перерыв, попив кяхтин-ского чаю, и кофе и чай, разумеется, из их запасов, откуда они у проводницы? – им сейчас ничего не дают, кроме воды и угольной крошки – топить вагоны. На станции Лавринович с Земсковым сделали финт ушами, сбегав к торгующим перед проходящими бабам. при-несли квашенной с морошкой капусты, кабанятины и маралятины, вареной картошки, си-бирских шанег и репчатого лука. А под конец Земсков достал из-под полы добрую чет-верть отменного сибирского самогона на кедровых орешках. Чистого, как слеза младенца и такого же беспорочного. Надо же было мужикам, наконец, снять напряжение. Сёмин, слава Богу, поехал вперед, не помешает. Выпивали, слушая печальные рассказы провод-ницы Фроси о житье-бытье в тылу.
Получалось, что и у тех, кто не на фронте, жизнь очень и очень далека от легкой. Сюда за Урал и на Урал эвакуировалось громадное число предприятий. На всех их надо было кому-то работать, ведь мужиков и парней, раз за разом выгребали из сибирских се-лищ в армию. В колхозах и совхозах сибирских тоже остались, как правило, лишь бабы, старики, да детишки малые. И все тягло подмели в армию, считай, подчистую. А сдачу зерна государству им хоть кто-нибудь уменьшил? А фигу с маслом не желаешь? Или дерьмеца свеженького, да на лопате? Только увеличили, причем, порой, в разы! Но люди не жаловались – работали до настоящего, слышного всем, треска ломотного в спине, до голодных обмороков и обмороков по слабости. Пацаны, коих еще и из-за станка было не видать, подставив ящики, становились к станку, подгоняя суппорт к деталям. И точили, кто снаряды, а кто и части для танков. Огромная страна, едва слезши с колес эвакуаций, впрягалась в нескончаемую работу. И делали те танки, самолеты, артиллерийские орудия и стрелковое оружие, что скоро сломит Гитлеру хребет, доведя его самого до самоубийст-ва. Вот и нечем, казалось, хвалиться им фронтовикам, здесь, в тылу. Они лишь краем глаза видели, как работают станки под открытым небом, когда в цеху еще не раскорчеваны пни, а лишь проложены рельсы для отвоза продукции и подвоза сырья и полуфабрикатов, да силовые кабеля для питания электричеством станков, ровно всамделишные змеи, змеятся меж ними. И спрашивали у людей как же так. А те на полном серьезе отвечали, что стены и крыши можно построить и попозже, а вот их продукция фронту нужна была еще вчера! И что им на это можно было ответить, коли все, что они говорили – правда! Одна чистая, голая, можно сказать, правда и ничего, кроме правды! Вот и помощники машинистов сплошь и рядом на паровозах подростки прыщавые и ужасающе худые, как, впрочем, и кочегары, только те еще моложе смотреться будут, война, понимаешь ли! А дети войны во все времена и всюду взрослеют чрезвычайно быстро. И никогда не страдают ожирением и, как следствие, излишним весом. Комбриг никак не мог отделаться от того ощущения, ка-кое посетило его, когда он, совсем еще недавно, проходя Суражскими воротами, нес через лес пятилетнего мальчишку. Когда тот, испугавшись недальнего разрыва бомбы, обнял его за шею, прижавшись к нему. Как пахнуло на него тогда забытым запахом маленького ребенка, такого беззащитного и такого всесильного! Давным-давно прошло то время, ко-гда носил он так вот своего собственного сына. Не стало у него ни сына, ни семьи. Не смог он их уберечь! Только и осталось ему теперь, что носить и защищать чужих. Но уж до этих чужих, хотя бы, никакая чужая рука, пока он жив, не дотянется. А до тянется, так мы ее вместе со всем плечевым суставом так из плеча и вывернем, чтобы больше тянуться нечем стало. А то и вовсе прибьем, чтобы даже и мыслям таким приходить некуда было! Так-то оно и совсем надежней выйдет! И ведь исполнили все, что обещали, никого из де-тишек тех не потеряв. Всех перенесли на «Большую землю», всех сберегли. Да и сами то-же, вроде в обиду не дались. У Земскова и Лавриновича тогда всего пятеро легко раненых на двоих оказалось. Так мужская ж шкура, она и есть тот пергамент, на коем пишет свои заметки чужая сталь, пока твоя собственная сталь разрисовывает чужой пергамент. Вот и соревнуйтесь взапуски, кто из вас художник не от слова «худо»!
Тут же Фрося-проводница рассказывала, как в колхозах бабы, да ветхие старики за плуг становятся, землю пахать. Как дети, в распаханную ими землю, зерно бросают свои-ми маленькими пригоршнями. И как подростки постарше на себе волокут по тому полю борозны, быстрее прикрыть бы зерно землицей от птиц жадных, не повыклевали бы. А почему на себе? А коням ведь тоже отдохнуть надоть? Вот и на себе! А потом все те же пацаны с литовками, из-за коих их самих из-за худобы ихней порой не видно, обкашивают луга и поляны, а соплюхи-девки, ухватив материнские грабли, бегут то сено ворошить. И никого погонять не нать, знают бо все, не сделают это сейчас – зимой лопать неча встанет. Война, она не мать родна, быстро младней в возраст ума настоящего, не обученного, вво-дит, очень быстро! И детство их прекращает!
И слушали битые и жизнью и этой уже войной мужики, с руками липкими от проли-той ими вражьей крови, немудрящий этот рассказ проводницы, видевшей то о чем она го-ворит своими собственными глазами. И видевшей и пережившей все это, прежде чем, ку-пив у председателя за единственного ягненка справку, пристроиться на свое нынешнее, сравнительно хлебное, и не слишком обременительное место. И сжимались их ладони в кулаки самопроизвольно. И думалось им всяко, что мало немецких поганых душ выгнали они из их не менее поганых тел, что даже если и все их выгнать, все что есть! – всего это-го уже не окупить! Тут не только немецкие выи надо сворачивать, но и до своих многих и многих добираться след. До тех, кто, прожрав и пропив, проспали и прос…ли эту войну, поставив страну в такие жуткие условия, заставив ее столько терять. Оно и конечно, надо бы! Да только прежде чем между собой склоку затевать, надо всю немчуру передавить по-головно. Что бы некому стало больше к нам соваться. Мало вам лебенсраума ? Ничего – хватит! Так уменьшим вас числом, что еще даже и того, что у вас сейчас имеется, замного окажется! Всем достанет и навсегда! И прав был тот поэт, кто сказал, или ЗДЕСЬ еще только скажет: убей немца! Сколь раз его увидишь, столь раз его и убей! Убей в любом виде и во всяком обличье. В мужском или женском, в детском, в старческом, в раненом, в искалеченом, в любом! Невинные? Так нет же среди них невинных! Виноваты они все! И именно нам виноваты! Именно нам с них за себя и за своих родных вину и виру за нее ис-прашивать! Нам и только нам! Больше некому братцы, больше просто некому! Богу? А помните ли вы кем это сказано – на Бога надейся, а и сам не плошай!? Вот нам сейчас и надо со светлой надеждой и верой в Бога, давить эту нечисть сущую, до тех пор, пока от нее на земле сей и следа мокрого не останется!
Немцы, безусловно, великая нация! Так вот, те жалкие остатки немцев, какие суме-ют, расползшись по всяким потайным норам, пережить это истребительное нашествие, должны зафиксировать на генетическом уровне простецкую истину:
Русские – великий народ! Иметь к ним претензии глупо и самоубийственно! Они от-ветят на них так, что от любого другого, пусть даже и тоже великого народа останутся только рожки, да ножки! Вот и не трогайте их, живите с ними в мире, тем более, что они и сами этого больше всего хотят! Радуйтесь этому и не спешите покончить свою жалкую жизнь самоубийством!
А поезд все поддавал и поддавал в своем непреходящем и неизменном стиле:
Дду-дух – дду-дух
                Дду-дух – дду-дух
                Дду-дух – дду-дух
                Дду-дух – дду-дух
И подымались стаканы, наполненные чистым, как слеза, сибирским самогоном на кедровых орешках. И наворачивалась на глаза слеза, не понять, чем и вызванная, только ли рассказами Фроси-проводницы, их собственными внутренними чувствами, или воспо-минаниями. Или это всего-навсего реакция организма на крепость самогона и на его доб-ротность. А ну-ка, закусить! Тем более, что в кои-то века, есть чем. Иногда помогает.
А Сибирь моталась на качках вагонов, представая в окнах то заснеженной ровной тайгой, то лесистыми заснеженными, несмотря на апрельское время, сопками, то серыми, унылыми полустанками и бабами в ярко-красных жилетах с поднятыми флажками сема-фора в руках. Встречь им, грохоча колесами по стыкам рельс, неслись зеленой неостано-вимой волной эшелоны с танками, самолетами, пушками. Великая страна и великий народ напрягали все свои недюжинные силы, снабжая фронт всем жизненно ему необходимым. И не раз, не два стоял их скорый пассажирский на тех же полустанках, на запасном пути, наблюдая, как даже не снижая скорости грохочет через полустанок очередной состав со все той же продукцией сибирских заводов, заводов, выросших словно грибы, начиная с середины лета прошлого года и уже вовсю гнавших свою продукцию на фронт. Города, где выросли эти заводы и городами-то стали только после их прибытия и оседания на этой земле, но архитектурой своего жилья по-прежнему являли собой образцы сельского дере-вянного зодчества прошлого, а то и позапрошлого века. Эх, Сибирь-матушка! Велика ты и необъятна, богата и привольна, вольна и своевольна!
Первой их остановкой был лагерь в Канске. Здесь комбриг сводил знакомство с мас-сой репрессированных офицеров, выясняя, кто из них годен еще для того дела, какое ему поручено. В то, насколько они советски, или антисоветски настроены, комбриг не всмат-ривался, не его это дело, но тех, кого он отобрал для своей будущей бригады, штаты коей ему уже были доведены, предупреждал:
- Так, мужики, лагерная жизнь для вас заканчивается. Завтра у вас будет баня, безо всей этой уголовной мрази. Помойтесь, как след, переоденьтесь в чистое. Вам вместо этой лагерной лопоти дадут армейское, правда, без знаков различия и звезд на пилотках. И на-до будет уже сразу приступать, отбирать личный состав. Контингент вы знаете лучше, чем мы, приезжие, вам и карты в руки! Валяйте ваш пасьянс!
А его спрашивали:
- А нас и правда отбирают в какую-то особую бригаду?
- Правда! В штрафную отдельную бригаду! ШОБ.
- Почему же штрафную? Вы и ваши офицеры вон все в форме при знаках различия и наградах…
А надо сказать, что под их готовность воевать в ОШОБе, Щаденко, расщедрившись, присвоил Земскову и Лавриновичу капитанские звания, заменив в их петлицах многочис-ленные «кубари» на одинокие «шпалы», а Ёжикову, кинул еще по «кубарю» в петлицы, произведя его в лейтенанты. На это, вечно ироничный и не в меру циничный Ёжиков, по-смеивался, красуясь своими «кубарями» перед зеркалом:
- Итить вашу мать, товарищ армейский комиссар самого что ни на есть первеющего ранга! Чудо чудное я есть! Еще и сорок не стукнуло, а я уже целый лейтенант! Что ж бу-дет, когда мне шестьдесят стукнет?
И вместо него самого, ему подсказывал комбриг:
- Тогда, наверное, старшего дадут!
И оба весело хохотали над такой великой щедростью советской власти в лице ее уполномоченного, армейского комиссара Ефима Щаденко. Хотя комбриг уразумел симво-личность этого знака, разъяснив ее и никогда над подобными нюансами не задумывавше-муся Ёжикову:
- Видишь ли, Вася. Произведя вас в столь высокие звания, советская власть вам ка-жет, что вас она простила и виновными не числит. Что касаемо меня, то мне указано еще и еще раз, что я здесь тоже на положении щтрафника. Несколько иного, чем наши рядовые бойцы-штрафники, но, тем не менее – всего лишь штрафника…
Вот он и отвечал тем своим новонабранным штрафникам, кого отбирал, присматри-вая, на командные должности:
- Два капитана и лейтенант, что со мное – не штрафники. Сюда пришли, не желая меня оставить одного! По своему собственному желанию. А войны они уже хлебнули по самую завязку! Но они – не штрафники! А вот я – штрафник! Правда, для снятия штрафа мне недостаточно просто-напросто пролить кровь в атаке. Я должен обеспечить, чтобы вся пролитая вами кровь оказалась не напрасной! Тогда, может быть и снимут с меня штраф! А, может, и нет! Это уж как им захочется!
Отбор бойцов с помощью уже отобранных командиров, пошел быстрее, и вскоре им довелось перебираться в другой лагерь. За все это время у Щербакова случился единст-венный разговор с Сёминым, когда тот предложил взять в их часть несколько кажущихся ему надежными уголовников:
- Нет, Сёмин, часть поручено сформировать мне, я этим и займусь. И уголовников буду набирать, но только тех, кто мне самому глянутся, а не тех, кого ты насоветуешь! Ты, кстати, куда тогда из Белоруссии подевался?
- А мы уже на второй день сменили место своей дислокации, прячась от вас, хотя и продолжили наблюдение за шоссе, еще пару – тройку месяцев. Но немцы нас вычислили, как когда-то вы сами и начали к нам подбираться, накрыв парочку наших временных ла-герей. Вот я и дал знать на «Большую землю», что вынужден прекратить наблюдение и уходить. Суражских ворот тогда еще не было – пришлось идти через линию фронта, были потери. Но основная масса дошла до наших. И вот я здесь, товарищ комбриг!
- Ты у нас, Сёмин, тоже штрафник. Так что обращайся ко мне как положено гражда-нин комбриг!
Смешно ему было заставить и капитана госбезопасности обращаться к нему, словно заправский штрафник. А тому куда деваться? Штрафник он и есть. Ему это и товарищ ар-мейский комиссар 1-го ранга сказали! Ой, простите, гражданин армейский комиссар, ко-нечно! А как лихо и на полную ширь разинули свои рты штрафныен, когда довелось им прослушать обращение их особиста, волка позорного, к командиру. Все и сразу стало им понятно, детишек малых к себе комбриг не набирал – невместно!
На том их разговор с особистом тогда и закончился, а набор личного состава в бри-гаду продолжился. Нет-нет, но капитан госбезопасности вмешивался в набор желающих, кого-то бракуя. И, надо сказать, Андрей Андреевич к нему прислушивался в этом плане. Ибо тот доказал, что действительно порой знает то, что может помешать человеку честно воевать даже и в качестве штрафника… Закончив набор в системе лагерей под Канском, Андрей Андреевич перебрался на Магадан. Здесь ему предстояло набрать артиллерийский противотанковый дивизион своей бригады. Прежде всего, он нашел командира ля этого дивизиона, полковника-троцкиста Мирошниченко. И уже вместе с ним, а полковник, от-сидев в лагере добрую пятилетку, неплохо знал его состав, они подбирали будущих ко-мандиров батарей 57 мм противотанковых пушек, потом, командиров взводов и только вместе с ними расчеты. Так и получилось, что в их дивизионе орудиями, порой, командо-вали старшие лейтенанты, бывшие, разумеется, взводами – капитаны и майоры, а уж бата-реями, так подполковники и полковник. На батальоне минометов оказался полковник, а всеми четырьмя пехотными батальонами полковники и подполковники. Павел Земсков возглавил роту разведки. А Константин Лавринович принял первый батальон. Ёжиков, как и обычно, остался при комбриге в адъютантах.
К концу мая – началу июня, когда весь мир облетели сообщения о нашем провале под Харьковом, бригада, завершив свое формирование, полностью вовлеклась в режим боевого обучения. Ёжикову, Земскову, Лавриновичу и Сёмину, пережившим вместе с ком-бригом весну 1941 года, вдруг показалось, что вернулись те самые времена. Довоенные, почти бескровные, расслабленные. И что все они где-то под Белостоком, спешно готовят-ся к войне, в начало коей, одни верят, другие не верят, но железная воля комбрига застав-ляет усиленно готовиться к ней и тех, и других. Каждая сводка Совинформбюро, каждая газетная статья о положении на фронте, подтверждала высказанное Щербаковым еще в апреле предположение, что наши руководители, чересчур уверовав в свою силу, предпри-мут широкие боевые действия на Западном и на Юго –западном фронтах. И предпримут наступление с решительными целями где-то на Украине, скорее всего под Харьковом. Предсказывая общую неготовность РККА к исполнению полномасштабных стратегиче-ских наступательных операций и еще очень и очень ощутимую мощь и силу Вермахта, Щербаков предвидел неудачное завершение для нас подобных операций и новое летнее наступление на юге немцев. Тем более, что Константинович точно знал: именно такой об-раз действий и был реализован ТАМ, в гораздо более тяжкой общей ситуации, при намно-го более высоком уровне потерь первого года войны. Понимая, что о них скоро вспомнят, Щербаков учил свою бригаду словно бешенный, не обращая внимания на замечания иных деятелей, что штрафники разменный материал и их незачем так учить. Они потому и раз-менный, что бросают их в бой, ничему не научив. В его бригаде немцы слабаков и неумех не обнаружат, сколько бы им их не искать. Обыщутся, нелюди! А генерал-оберст Паулюс пер и пер вперед. И когда бои загремели уже на Дону, Андрей Андреевич сказал своим командирам батальонов и дивизиона:
- Все, ребята! Поверьте моему шестому чувству, не сегодня, завтра, нам пропоет тру-ба сбор! Готовы?
- Как пионеры, Андрей Андреевич, всегда готовы!
Засмеялся полковник Головань, коего Андрей Андреевич пригласил к себе на долж-ность начальника штаба. Был полковник посажен еще до широких посадок в армии, во время суда над Промпартией . Один из самых молодых выпускников Академии Гене-рального Штаба царской армии, полковник Головань оказался привлеченным к этому делу в числе статистов, какими всегда обрастали большие репрессионнные дела. Посажен он был не просто надолго, ему дали понять – навсегда! И воспринял предложение Андрея Андреевича, как уникальный для себя шанс покинуть лагеря, пусть даже и только для то-го, чтобы честно пасть в бою. Иван Исидорович рассматривал такую перспективу для себя как прекрасную, по сравнению с тем жалким гниением заживо, какое сулили ему лагеря ГУЛАГа, при дальнейшем его в них пребывании.
Да что там Головань! В его бригаде три четверти было именно таких! Когда потре-бовалось подкормить штрафников, поскольку многие из них уже просматривали впереди короткую и тупиковую дорожку лагерного доходяги, завсегдатая помоек и кандидата спрятаться под крест, Андрей Андреевич натолкнулся на сильное сопротивление лагерно-го руководства:
- Шта!?
Орали те:
- Штрафникам на откорм дополнительный паек? И без него нормалек будут! Сдох-нут за Родину и за товарища Сталина, бухти ты комбриг, или не бухти! Не дам и точка!!!
Но управа на эту шушеру у Щербакова сейчас была. Он отсюда же, из кабинета гула-говского начальства, позвонил в Москву, назвав на коммутаторе телефон, данный ему Щаденко, де, обращайся, когда прижмет. Пока не прижимало. Армейский комиссар, вы-слушав аргументы Андрея Андреевича предложил тому передать трубку гулаговцу, и то-му приказал коротко:
- Дать ему все, чего потребует! Иначе сам окажешься на месте тех доходяг, да и се-мья твоя, нежно любимая!
- Так товарищ армейский комиссар 1-го ранга, для них нкет ни норм, ни приказов на такой доппаек! Меня ж потом первая же инвентаризация за яйца подвесит!
- Дать, я сказал!
Рявкал начальственно в трубку Щаденко так, что несчастный гулаговец, отиравший свою потную жирную морду платком, величиной своей напоминавшем парашют дивер-санта, ронял платок, вскакивая из своего покойного кресла:
- Так точно, товарищ армейский комиссар 1-го ранга! Слушаюсь!
И давал безо всяких задержек, все и сразу осознав, начальственный гулаговец, мор-щась всякий раз, когда видел подходящего к его крыльцу комбрига. Другое ведомство ему приказало, но знал он, задницей своей настороженной, чувствовал, что это ведомство по-казательно быстро договориться с его родным НКВД и очистительной жертвой в этом случае, станет именно он. допускать такого оборота дела ему не хотелось и комбриг обрел для себя добротный выход на нужную ему амуницию и питание.
Подавляющую часть его воинства составляли, конечно же, осужденные по 58-й дур-нопамятной статье. Все те, кто понимал уже – из лагерей им не выбраться, они здлесь прописаны навсегда. И вдруг им выпало счастье, получив оружие, повоевать с врагом сво-ей Родины. Они ведь отдавали себе отчет, что посажены сюда Сталиным и партией, по-средством созданного ими аппарата принуждения НУВД. Потому и почитали за счастье выйти из лагеря с оружием в руках и погибнуть в борьбе за Родину. Не жалким лагерным доходягой, с голоду и на помойке, а бойцом, убивающим противников, с оружием в руках, на боевых позициях. разница ощутима, как полагаете? И только в разведроте Земскова, где оказалось довольно большая прослойка молодых уголовников и относительно моло-дых репрессированных командиров Красной армии, ко всему этому ставились несколько по-иному. Не любит молодость думать о смерти, да и правильно это, успеется еще, когда молодость пройдет! Да еще и сам Андрей Андреевич полагал, что ситуация она конечно, такова, но что оно там получится с ними на самом деле – только бой и покажет!
Но относительно трубы, он был целиком и полностью прав, назавтра им пришел приказ грузиться в поданные на соседнюю станцию эшелоны и двигаться к фронту.
На платформы, поданные под орудия их противотанкового дивизиона, комбриг безо-говорочно приказал грузить сухой лес. Сколько влезет. И вообще брать его повсюду, куда только смогут впихнуть. Усомняться в необходимости исполнения приказов своего ком-брига у его штрафников не было привычки, да и повода. Вот и везли бревна, привязанные даже на крыши теплушек. И внутри их самих. А когда попытался возразить начальник станции, на территории коей и были собраны все эти высохшие до музыкального звона хлысты, ему комбриг, не пускаясь в пространные объяснения, просто вмазал кулаком по соплям. Неплохо вмазал, потому что толстенький и потливый начальник станции, все время протиравший потеющую от волнения, наверное, погоды в конце октября стояли здесь преотвратные и холодные! – лысину, молча улегся на лиственничные плахи таежно-го перрона и замолчал. Не навсегда, правда, к вечеру он стал очень тихо, пугливо озира-ясь, разговаривать. Но достаточно надолго, чтобы без излишних помех закончить погруз-ку. Не спасли его от подобного унижения ни его подчиненность НКВД, ни звание сержан-та госбезопасности , отмеченное двумя «кубарями» в его петлицах. Кулак комбрига бил не по ним, он бил по морде. А это оказалось чересчур больно и памятно. Лес догрузили на эшелоны бригады, забившие на этой невзрачной станции все пути, в нужном количестве. И, заправив паровозы водой и углем, во благовремении покинули станцию.
Сидя на деревянной полке штабного вагона, Андрей Андреевич, отходя от напряже-ния последних дней боевой учебы и особенно лихорадки сборов, напевал про себя песню Владимира Высоцкого, какую тот напишет еще лет через тридцать. Но ее прекрасно пом-нил Константинович, любитель и почитатель поэзии Владимира Семеновича:
- Считает враг – морально мы слабы!
- За ним и лес, и города сожжены.
- Вы лучше лес рубите на гробы!
- В прорыв идут штрафные батальоны!
Но более всего ему там нравилось:
- Ты бей штыком, а лучше бей рукой!
- Оно надежней, да к тому ж и тише.
- А ежели останешься живой –
- Гуляй, рванина, от рубля и выше!
И еще:
- За этот час не пишем ни строки.
- Молись богам войны – артиллеристам!
- Ведь мы ж не просто так – мы штрафники!
- Нам не писать «считайте коммунистом»!
Впрочем, его партбилет с не заплаченными с июля начиная взносам, так и парился в нагрудном кармане кителя, вместе со всеми иными документами:
- Надо же!
Хмыкнул едва слышно комбриг и презрительно процедил, как цедил, бывало, с нена-вистью его отец, раскулаченный крестьянин Щербаков:
- Партейный, блин!
Короче, как там у Владимира Семеновича:
- Перед атакой водку?
- Вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку!
- Поэтому, мы не кричим «Ура!»
- Со смертью мы играемся в молчанку!
А ведь Высоцкий не был штрафником! Да он и в армии-то толком не служил, ни дня! Насколько же дано человеку свыше было все это понять и осознать! Вот именно это пред-видение в настоящих поэтах и любил Андрей Андреевич, но при этом, любя поэзию, он отказывал в праве называться поэтом Маяковскому. Пролетарским поэтом – пожалуйста, но упаси нас Господи – только не русским! Русская поэзия – она иная, богата прозрениями и нежданными находками. Даже когда это всего лишь сюсюкающая лирика.
Сидевший рядом начштаба Головань, почувствовав настроение командира встрял:
- Что вздыхаешь, Андрей Андреевич?
Видно мужику и самому было сильно стремно:
- Да,  вот гадаю, Иван Исидорович, куда нас пихнут?
- И чего у тебя выходит, командир?
- А выходит так, что путь наш лежит к Сталинграду. А там сейчас главное бои за Мамаев курган и за заводы «Баррикады» и «Красный Октябрь». А это полоса 62-й армии. Командует ею сейчас генерал-лейтенант Чуйков Василий Иванович.
Головань уже и не спрашивал у Щербакова, откуда он это знает, ну, не та это была информация, какую обсуждали на всех углах. Привык начштаба уже довольно-таки давно – если командир говорит – значит, знает! Откуда, да как – не суть важно! Да и не скажет он ни за что. Знает и все тут!
Генерал-лейтенанта Василия Ивановича Чуйкова, коему исполнилось в сем году 42 года, Андрей Андреевич знал еще с финской войны, не слишком удачной для Чуйкова. Там он, командуя 9-й армией, потерпел унизительное поражение под Суомоссалми. Всего три финских полка сумели там окружить и разгромить две стрелковые дивизии его армии. Пошло это битие на пользу Василию Ивановичу, или нет, Щербаков не знал. Зато он знал, что тот, будучи начальником отдела штаба Особой Краснознамённой Дальневосточной армии у В. К Блюхера, должен был сильно протереться с НКВД, когда маршала поволокли на цугундер, а попозже и к стенке прислонили. Но, служа там в свою очередь, он мерзких отзывов о Василии Ивановиче в глубине служилого народа, не слыхал. И даже то, что тот, вскоре после утилизации Блюхера стал начальником Центральных курсов усовершенство-вания начсостава по разведке, не заставило штабных, хорошо его знавших, подозревать своего товарища в слишком тесных связях с НКВД. Потом была служба военным атташе в Китае. С 1942 года командовал вначале 1-й резервной армией, потом оперативной груп-пой 64-й армии. И, наконец, с сентября принял 62-ю армию.
Зная своего будущего командарма, понимал Андрей Андреевич и как, скорее всего, тот станет использовать его бригаду. Ведь немцы снова захватили Мамаев курган. И ме-шают оттуда переправам через Волгу, корректируя огонь артиллерии, вызывая и наводя свои пикировщики. Вот он и был почти уверен, что будет ему предложено взять обратно Мамаев курган и защищать его, покуда хватит сил. Надо полагать, это и будет его задачей. Понимая это Андрей Андреевич, разучивал во время их боевой учебы, как они станут брать эту злосчастную высоту 102, 0 со своими штрафниками долго и упорно. Всем на-доесть вполне успела такая учеба. Те, кто из уголовников и бытовиков уже даже бурчать принимались. Успокоил. Одного так и вовсе упокоил, приложив кулачком по шеюшке. А что ж он думал? Армия – место для митингов? Шутить изволишь, гражданин? Вот и упо-коился, дабы не понимал о себе лишнего.
Зато ж и заботился о своих комбриг не показно отнюдь. И паек их усиленный не да-вал чекистским снабженцам воровать, расстреляв без суда и следствия троих из них. При-езжала к нему комиссия, пробовала расследовать, да так ни с чем и уехала. Похоже, на Москве решили терпеть до поры балаганные выходки строптивого комбрига. Зато ж он, в ожидании посылки в позднеосенний Сталинград, одел своих бойцов по-зимнему, в ватни-ки и теплые штаны. Там, напоминал Константинович, начиная с октября месяца, снег ле-жит твердо и зима будет ярая. Волга встанет уже в ноябре. И вот еще, лесу загрузил, гото-вясь загодя к переправе через Волгу.
А такие мелочи, как пошивка разгрузок  всем бойцам своего батальона и перенос МСЛ  с поясного ремня сзади на левую сторону разгрузки, он не забыл и исполнил их для всего своего воинства. Так, чтобы полотно МСЛ прикрывало сердце бойца. Пистолет-ную полю, она не пропустит по-любому, хотя прямая винтовочная, или пулеметная, по-нятное дело, пробьет. Но под лопатой есть еще в разгрузке запасные магазины. Авось, все вместе они и винтовочную пулю застопорят. Это будет дело!
Учил он своих бойцов на совесть, предполагая, что, скорее всего, окажутся они именно в Сталинграде. Рукопашному и ножевому бою учил не только разведчиков Зем-скова, но и все свое войско. И старательно обучал бойцов драться отточенными саперны-ми лопатками, все теми же МСЛ. Если сейчас пройтись по всем эшелонам бригады, уве-рен был комбриг, в каждой теплушке и на каждой платформе бойцы точат лопатки, пре-вращая их в смертоносное оружие. А в самом начале учебы, когда они с Павлом Земско-вым начали учить разведчиков ножевому бою, урка Шип, полагавший, что он мастерски владеет ножом, ворчал на занятиях, мол, ученого учить – портить только. И комбриг вы-звал его на ножевой бой. Урка и действительно кое-что умел. По-своему, по-уркагански, но умел. И все же после короткой стычки, сопровождаемой скрежетом ножей, сопением и выкриками поединщиков, был свинье подобно распласчтан, только что на ремни не поре-зан. Повезло дурашке Шипу, врач оказался неподалеку, словно рояль в кустах, заранее притащенный Андреем Андреевичем за собой, хорошо понимавшим с кем он дело имеет и по какому поводу. Шипа заштопали, наложив 32 шва. Кровищи он потерял уйму. Но здо-ров оказался мерзавец и памятлив. Вернувшись в строй, учиться принялся, как бешенный.
Не жалея морд и конечностей подчиненных свирепо учили их рукопашному бою, помня, что в городских теснинах, рукопашная схватка не такая уж и редкость. И тихонько ползать учили всерьез, иногда даже в городе, это искусство жизненно важно. А уж не прилипать к одному месту, умело и быстро намечая себе новые позиции для ведения огня, и умению скрытно и шустро их занимать, учили особенно тщательно. И умению прикры-вать огнем друг друга, организуя противнику огневые мешки. Скоро, скоро уже они узна-ют, как им удалось обучить своих штрафников. Впрочем, сомнений особых у них не было. Люди в подавляющем своем большинстве у них были военные, нужду в подобных вещах понимали прекрасно и без их стараний, учились истово. Ведь представился им шанс не только честь свою спасти, но и жизнь сохранить. Но и потрудиться для этого надо было немерянно! Однако ж оно этого стоило! Все штрафники, взятые некогда ночью из дома, чьи семьи так долго жили на правах прокаженных, представляли, как треугольники их пи-сем с номером полевой почты в обратном адресе, прочтут их близкие. И как они станут гордо пояснять соседям, что отец, брат, сын и муж, не сидит за проволокой в вонючей и стылой зоне, а воюет. Да, в штрафбате, но воюет! Вот и полевая почта его имеется, можно, наконец, списаться. И это после такой долгой и глухой разлуки, когда ни ты никому не писал, ни тебе никто. Да даже если и похоронка придет, так вслед ей припожалует и от-ношение о снятии судимости. Семье должно всяко встать проще!
Ради такого счастья и действительно стоило не жалея себя учиться и еще более сви-репо потом воевать.
- А как вы думаете, мы через Волгу переправляться будем? Побатальонно?
Не успокаивался Головань, проясняя для себя ситуацию.
- Не хотелось бы, Иван Исидорович. Только сие, к сожалению, не от нас едино и за-висит.
Отвечал Щербаков. Он слишком хорошо понимал озабоченность своего начштаба. И кое-что предпринял по поводу предстоящей переправы заранее. В том числе и те же сухие бревна, за какие пострадал тот незадачливый сержант госбезопасности, он же начальник станции. Никак ему не сохранить покойных отношений с НКВД. А, впрочем, хрена ли ему в сих отношениях? Он для этой красноперой публики всяко-разно раздражитель изряд-ный, причем, постоянный, никак не исчезающий. Под поганым мокрым снегом и низкой, едва не задевающей головы, серой облачностью, их эшелоны пришли на конечную стан-цию Средняя Ахтуба. Отсюда всего 30 км до левого, нашего, берега Волги. И бойцы, спешно разгрузившись, принялись готовиться к маршу на запад, к Сталинграду. В плохой погоде есть и своя прелесть, немецкая авиация в ней не летала наотрез. И комбриг пора-довался отсутствию нужды сразу переходить в контры с армейским и фронтовым началь-ством, добиваясь права выступить на Сталинград ночью. Плохая погода разрешала им ид-ти и днем. Разгрузив все свое имущество, они грузили бревна в каждую телегу, привязы-вали их по два к каждой своей пушке. И все равно им довелось, сменяясь, нести бревна всю эту дистанцию и на своих плечах. Но уже все поняли, что бревна эти нужны для пе-реправы через Волгу и бурчания успокаивать не пришлось, его попросту не было. Стран-ным смотрелось это шествие штрафной бригады, когда бойцы с полной выправкой, без оружия, но с бревнами на плечах маршировали под низким серым небом все 30 км от Средней Ахтубы к Сталинграду. А здесь их уже дожидался представитель 62-й армии, ох-рипший и промокший под мокрым снегом, чередующимся с дождем с небес, подпол  из штаба армии. Переправа намечалась ночью. Для нее имелось три речных буксира и три большие лодки. Подпол предполагал, что за две ходки всех переправят. Погоды стоят от-вратительные, значит, даст Бог, переправятся не испытывая на себе всех прелестей бом-бежки на открытой воде могучей реки и артобстрела. Разве что по второй ходке, не поспе-вающей до утра, немцы потренируются в меткости огня своих артиллеристов, корректи-руемых с Мамаева кургана. Но подпол был воистину осчастливлен, узнав, что бригада приволокла с собой достаточно дерева, чтобы обеспечить себе возможность переправы за одну ходку. К приготовлению плотов приступили немедленно по прибытию к берегу реки, даже не начав еще готовить пищу. Еще до темна сборка плотов была завершена. Орудия противотанкового артдивизиона вкачены на них, снарядные ящики внесены. Пришла пора получать вооружение бойцам его бригады. Смешно было видеть, с какой опаской раздают его энкаведешники. И еще было приятно видеть, как люди, считавшие своим уделом путь доходяги на лагерном мусорнике, где даже крыс и тех не было, так мало там было съест-ного, ласково брали в руки промасленные трехлинейки. Как любовно открывали затворы, с уже забытыми ощущениями всматриваясь в четкую работу нехитрой и великолепной механики этой прекрасной винтовки, созданной еще в прошлом веке, капитаном гвардей-ской артиллерии Сергеем Ивановичем Мосиным и его братом Александром. Эти два офи-цера сумели создать тогда, пожалуй, лучшую в мире магазинную винтовку. Она прослу-жила русской армии более 60 лет. А их потомки сейчас, ласкали своими ладонями создан-ное давным-давно оружие, заново привыкая к его солидной и надежной тяжести. Уже ведь и не чаяли вовсе! Всех командиров взводов рот и батальонов вооружили ППШ. Патронов все бойцы брали сколько могли унести на себе. На плоты восходили в полном молчании, загружаясь на них до тех пор, пока можно было стоять. Буксиры быоли заведены еще со светла. И все четыре буксира, загруженные бойцами, выбрав слабину буксиров, потянули за собой плоты. Андрей Андреевич отказался занять место на буксире и стоял вместе с бойцами на плоту, следя лишь за тем, чтобы бойцы не вздумали курить. Погода была от-вратительной, выдать их немцам мог только дурацкий огонек. Многократно разъяснив все это бойцам, комбриг и все назначенные командиры, следили за соблюдением отказа от курения при переправе, как не следили ни за чем и никогда.
Свинцовая колером и жутко холодная на ощупь, волжская вода перекатывалась по плотам, смачивая стоящим плотными группами в центре плотов людям из ноги в сапогах. Когда над рекой вспыхивала очередная немецкая ракета, все даже самые приглушенные переговоры умолкали, словно по мановению руки и люди, не отводя глаза, смотрели на эти дурацкие комки сияющего бледно-химического пламени. Но туман их надежно при-крывал от нескромных взглядов немцев-наблюдателей. И напряженно молчали. Словно хоть кто-нибудь смог бы на той стороне расслышать любой крик с реки. На той стороне все время где-то и что-то стреляло, грохотали разрывы, просматривались отблески вспы-шек от взрывов и пожаров. Насмерть борющийся город не спал, даже ночью продолжая свою борьбу. Но немцы и видеть то их, выбегающих на недлинных буксирах из-за острова Голодный, никак не могли. Слишком пасмурно было. Безлунно и мрачно. А с неба сыпал какой-то странный полудождь-полуснег, мокрый и противный, мешая видимости. Харак-терного завывания моторов немецких самолетов слышно не было, а вот через реку, на за-пад, тарахтя слабосильным мотором, полетел, проходя низко-низко, но все же цепляя нижнюю кромку облаков, «рус-фанер», деревянно-полотняный ночной бомбардировщик У-2. Пилотируемый чаще всего девушками-пилотами, имел он у немцев еще одно про-звище – «ночная ведьма». Видимо, совсем не безобиден он был для солдат Вермахта, не давая тем отдохнуть даже и ночью. Этому такие вот погодные условия вполне благопри-ятствуют. Зато уж точно не подберется с хвоста немец-ночник и не всадит в хрупкий кор-пус ночного бомбардировщика жизнерадостный залп изо всего своего курсового воору-жения. Но, как ни медлителен У-2, он всяко быстрее стареньких буксиров, одышливо пых-тящих своими многократно перебранными машинами. Израненными по нескольку раз ос-колками и разрывами бомб, но снова и снова собранных работающими под огнем обстре-лов рабочими. И давно уже пошел к берегу, а они еще и на середину реки едва выбрались. С шипением гнетя прессуемый ими воздух прилетела парочка снарядов с немецких артил-лерийских батарей и на реке встало два высоких, подсвеченных изнутри столба. Потом еще два снаряда и еще два. Это проснулись, по своему графику живущие, немецкие ар-тиллеристы и отпустили прописанное – шесть снарядов беспокоящего огня по Волге, этой артерии снабжения русских войск. Но они сегодня, как и все другие, перемещаются при-мерно в полуверсте от обычной трассы перемещения речных конвоев с грузами и подкре-плением. Вот и разрывы эти встали далеко в стороне, так и не обеспокоив никого. Потом пришли волны от тех разрывов, качнув их плоты. Плещется тихонько вода, много воды под ногами, так много, что всех азиатских и африканских слонов можно ею напоить, а ре-ка и не заметит подобного водопоя. Так она обильна и могуча. А во рту пересохло, пить хочется. И что ты будешь делать? нагнешься и станешь пить? Нужно с тобой потом ди-зентерийным кому-то станет возиться! Отстегивает комбриг фляжку от пояса, делая один-единственный глоток. Но прежде чем его глотать, долго полоскает он рот водою. Волну-ется комбриг, явно волнуется! Да и как ему не волноваться. Судьба и жизнь почти четы-рех тысяч человек стоит на кону этой ночью. Качается посреди Волги на утлых этих пло-тах. Плывут…
Далеко за полночь буксиры врезаются носами в песок прибрежной ласковой отмели, на какой так весело и славно было купаться летом в мирное время. Где так заманчиво бе-гали женщины в купальниках, а мужики в плавках гоняли в волейбол и футбол. Озабочен-ные отцы семейств в широкополых соломенных шляпах и панамах, пробирались мимо, держа в руках гроздья бутылок с освежающими напитками, поспешая к своим чадам и вальяжно разлегшимся на постеленном покрывале супругам. И веселые крики, писк, смех, гулкие удары мяча. Теперь же даже днем только сожженные остовы, неизвестно за какой надобностью заехавших в воду машин, тюки и мешки, железный лом и непременные в та-ком случае трупы. Много трупов. Ведь наши же трупы, откуда тут и быть то немецким? Почему, спрашивается, никто не убрал? Для пущего героического антуража? Вот уж чего здесь предостаточно и без таких вот картин, так это героического антуража!
И только тихий плеск воды речной под сапогами и скрип песка под плотами, послед-ние движения коих уже управляются прихваченными с собой длинными шестами-слегами. И бормотистый, вполголоса, матерок, оступившегося под тяжестью ящика со снарядами бойца и пыхтение расчетов, выкатывающих из воды свои 57-ми миллиметров-ки, это из противотанкового дивизиона и длинноствольные сорокопятки, а это из баталь-онных противотанковых батарей.
Бойцы выбираются на берег, разбираясь куда идти. Этим всем заправляет моложа-вый капитан из штаба 62-й армии. Андрей Андреевич с Голованем, следуют за еще одним штабным, за лейтенантом в сторону передового края. А Чуйков-то и вправду выперся со своим КП прямо на передовую. То и дело залетающие в здание пули цвиркают по стенам. Комбриг вытянулся, приблизившись к генерал-лейтенанту, и доложил:
- Товарищ генерал-лейтенант, 1-я штрафная отдельная бригада прибыла в ваше рас-поряжение! Командир бригады, комбриг Щербаков!
И, кивнув головой в сторону начштаба:
- Начальник штаба, бывший полковник Головань!
Генерал-лейтенант с удовольствием потер руки:
- Та-акс! А сколько вас, комбриг? Кстати, почему комбриг? Эти ведь звания уже год как отменены!
- Нас четыре с половиной тысячи, товарищ генерал-лейтенант и противотанковый артиллерийский дивизион. А комбриг потому, что с Дальнего Востока, где должен был проходить переаттестацию в новые звания, был отозван и назначен в ЗапОВО. А там пе-реаттестация давным-давно уже прошла. Не станут же ради меня одного комиссию назна-чать!
- Ага, так ты тот самый Щербаков, кто был назначен начальником штаба в 6-й меха-низированный к Хацкилевичу! Так что ли?
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
- Ну, а имя отчество у тебя есть?
- Андрей Андреевич, товарищ командующий!
-  А у начштаба твоего?
- Иван Исидорович!
- Ну и ладненько, я, как вы, наверное, уже слыхали, Василий Иванович, полный тезка Чапаева. У нас принято при отсутствии официоза при подчиненных именовать друг друга по имени и отчеству. Надеюсь, это не противоречит вашим принципам?
- Нисколько, Василий Иванович!
- Ну, Андрей Андреевич, за то, что там у вас было в Белоруссии и Литве, ты мне, на-деюсь, завтра расскажешь, когда мы с тобой и твоими бойцами ночи ждать будем. Пока же по делу. Как думаешь, что будет вашим заданием?
- Думается мне Василий Иванович, спите вы и видите взять назад Мамаев курган! Тем более, что есть у вас подозрение на то, что силы у немцев не те, что были в сентябре – октябре, да и прыти у них поуменьшилось. И авиации не так густо над головами, как было когда-то. Да и погоды все больше нелетные, а тут еще и зима на носу! Так вот мне дума-лось, Василий Иванович!
- И правильно тебе думалось, Андрей Андреевич! Именно это и в почти тех же вы-ражениях, какие ты употребил, я и имел тебе сказать, определяя цель своей бригады. Ну и что? Давно об этом думал? И чего придумал?
- Думал Василий Иванович, скажем так, изрядно. А придумалось вот что! завтра в начале ночи, подбираться к фрицам в атакующих порядках ползком в режиме «ни гу-гу». Подобравшись вплотную по свистку атаковать их без артподготовки и воплей «Уря! Уря!». Тем более, что мои, атакуя, чаще матерятся, а «Уря, уря!» орать отказываются. Явочным порядком зачистить всю их линию обороны, довооружаясь уже за их счет – пу-леметов у меня откровенно маловато для такой вот пьянки!
Не счел за грех пожаловаться Щербаков, продолжая меж тем:
- А тем временем запустить артподготовку по второй линии на западных склонах вы-соты 102,0. Под этот шум и неразбериху у немцев, подвести своих вплотную к обстрели-ваемым артиллерией траншеям. Артиллерии зеленую ракету – приказ замолчать. А сами накоротке, свирепо и рьяно, припожаловать к ним в окопы. И там по новой затевать схватку на уничтожение всего живого…
- Ну а потом?
- Потом? А что потом? Восстановить оборону, прежде всего западных склонов, до-оборудовать ее и ждать.
- Чего?
- Гостей с поздравлениями! Как бы не ослаб немец, а такую диверсию он ни в жизнь без ответа не оставит. Не попустит. И, тем самым ослабит нажим на «Баррикады» и на «Красный Октябрь».
- Четко мыслишь, комбриг. Тут и добавить то почти нечего!
- Ну, Василий Иванович, добавить оно всегда и всюду найдется что! Вы ж человек опытный, всеми битами битый!
- Ладно! Там мой адъютант чай спроворил, идем мужики, за чаем продолжим. Чай пьем здесь не часто, потому он и угощением стал. Обычным временем воды напьешься и тихо счастлив – дай Бог здоровья. А сегодня вам повезло – тихо. И вас на переправе не растрепали и мы в покое чаи гоняем, блаженствуем, можно сказать.
И когда сели за чай, все же не сдержался:
- А все ж таки расскажи, Андрей Андреевич, что вы там с Михаилом Георгиевичем на второй день войны учинили! Слухами, понимаешь ли земля полниться!
И комбриг приступил к своему рассказу…

СТАЛИНГРАД, конец октября 1942 года.
Приятный во всех отношениях процесс чаепития с Чуйковым не мог затянуться. Уж больно много дел было и у генерал-лейтенанта, и у комбрига. Выпив по средней величины алюминиевой кружке заваренного до смоляной черноты доброго кяхтинского чая, Чуйков спросил:
- Чем имеешь заняться сейчас Андрей Андреевич?
- Хотел бы у вас, Василий Иванович, просить выделить нам сопровождающих из разведывательного батальона 62-й армии. Надо бы провести ночную рекогносцировку. Ведь и наступать нам завтра в ночь! Днем мы, конечно, пристально все просмотрим, что там и как, но и ночью тоже не мешало бы присмотреться, как все это выглядит на пленере, чтобы потом в темноте поменьше гадать, а побольше ведать.
- Это ты правильно решил, Андрей Андреевич!
Одобрил бравый командарм, тут же отсылая офицера штаба к разведчикам. А нач-штаба бригады штрафников, отойдя, вернулся с маскхалатами и всеми командирами ба-тальонов. Командиру дивизиона наступать во тьме не доведется, а чтобы протащить свои пушки на курган, у него, скорее всего, будут провожатые, покажут как перемещаться. И артналет по передовому краю фрицев, прикрывающий его передислокацию, чтобы у тех меньше было желания пострелять нашим артиллеристам во фланг на перемещении.
Здесь же на КП Чуйкова они и переоделись в маскировочные комбинезоны, дожида-ясь обещанных проводников-разведчиков и своих комбатов и ротных, тоже всех переоде-тых в маскировочные комбинезоны. Этого добра комбриг нашил в достатке еще там, в Сибири, пользуясь возможностями расположенной неподалеку женской зоны, как раз и специализировавшейся на пошиве всякой всячины по военным спецзаказам, от шинелей, до плащ-палаток. Поверх комбеза он разместил ставший давно уже привычным «лифчик» с маузером, запасными обоймами к нему и боевым ножом. Распихал по глубоким карма-нам «лимонки». Надевать полную разгрузку, частью коей являлся «лифчик», нужды не было. Никто не собирался в длинный рейд, и не было нужды тащить на себе запасы еды, боеприпасов и амуниции. Распределили между группами командиров прикрепленных к ним Чуйковым разведчиков…
Ох, и гадостно же ползать на собственном брюхе в конце октября-месяца. Андрей Андреевич готов был посочувствовать всем ужам средней полосы и даже змеям, хотя и относился к ним весьма брезгливо. Потом же вспомнил, что гады нашей средней полосы к этим порам благополучно впав в спячку, дрыхнут себе, ни о чем не задумываясь и не со-жалея. Это они, находящиеся на самой вершине пищевой пирамиды, вынуждены елозить на пузе, загребая застывшими руками липкую октябрьскую грязь, где вода уже наполови-ну снег, а сама грязь по консистенции своей схожа, скорее, с оконной замазкой. Только холодной и похрустывающей ледком. Но и что делать. Должен ведь был он, исходя из ин-тересов дела, привыкнуть сам и приучить своих командиров к тем пейзажам, в каких им предстоит уже безошибочно ориентировать не далее, как завтра. Ибо за каждую ошибку в ориентации немцы спросят свою плату, причем, в единой валюте, принимаемой на войне – кровью. Уже подрагивающими от холода, непослушными губами, комбриг по-прежнему шепотом досконально интервьюировал приданного им разведчика, вбивая в свою зри-тельную память, увиденные им образы. За ночь они сумели оползти все восточное, обра-щенное к Волге, подножие Мамаева кургана, от всплошную вырубленной снарядами ро-щи на западных склонах кургана, до оврагов, прикрывавших его северные склоны. И всю-ду всматривались, вслушивались внюхивались. Сопровождавший их капитан, командир армейского батальона разведки, вымок, вымазался и промерз ничем не хуже самого ком-брига и его спутников. Но посматривал на дотошного командира штрафников явно одоб-рительно. Понимал его желание узнать все, что только можно и как можно более допод-линно. И, преодолевая все сильнее и сильнее наваливавшуюся усталость, старательно вы-уживал из своей памяти все новые и новые малоизвестные детали. И сам себе дивился: когда и при каких условиях, запали они ему в память? На обратном пути им почудился какой-то звяк. Совсем рядом с ними ползли, причем, двое. И чего-то или кого-то волокли волоком. Устали мужики, почище ихнего и пыхтели словно паровозы. Попробуйте-ка са-ми, полночи отползав по мерзкой и холодной октябрьской грязи, тащить потом, цепляясь непослушными промерзшими насквозь руками, тяжелый груз весом в среднего хотя бы человека, на шинели, или плащ накидке. И это все ни на минуту не расставаясь с оружием. Дивиться ли, что за своим сапом те двое прохлопали капитана-разведчика и комбрига. Те же, переглянувшись и кивнув друг другу, словно старые, много раз одной группой ходив-шие разведчики, мол, твой левый, мой правый, совершенно беззвучно, сразу проявилась вся их прежняя выучка, скользнули вперед, разделяясь и забирая к ползущим с флангов, один с лева, другой – справа. Комбриг услышал бросок капитана и его возню с немцем, хрипение последнего. И ничуть на запоздав со своим броском, накрыл «своего» немца, когда тот только еще собирался помочь камераду слева, пока еще не понимая где тот, ко-му ему следует помочь, а где его супостат. Немец был отменно здоров но и на прием его взяли на коронный: удушение подбородочным ремнем от каски. И вскоре он все дергав-шийся под комбригом, захрипел. И тот, враз дав немаку заглотнуть малую толику свежего воздуха, принялся торопливо вязать тому ручонки, куском веревки, предусмотрительно помещенной в карман комбеза перед самой рекогносцировкой. Тогда сработал стандарт-ный инстинкт: одел комбез, да хоть до ветру идти собираясь, веревочку в карман клади – мало ли что, а не будет ее там ко времени вдруг – нагорюешься! Она и пригодилась. А обочь его, похоже, тем же самым занимался капитан-разведчик. Кто-то из их спутников уже успел осмотреть то, что тащили немцы. И, опознав в нем по форме нашего младшего лейтенанта, даже успел уже его развязать. Назад ползли с грузом, волоча за собой связан-ных по рукам и ногам немцев. Чуйков их встретил характерной фразой:
- Ни хрена, комбриг, у тебя рекогносцировочка! На добрые полночи, да с захватом свободно ползающих по передовой «языков». И с освобождением разяпистых остолопов, способных проспать и свою свободу и всех солдат им вверенных!
Это уже насчет освобожденного ими младшего лейтенанта, обиженно хлюпающего носом ткут же на КП. Немцев уже развязали и отправив одного, старшего солдата к себе в тыл, попробовали допрашивать того, кого скрутил комбриг, обергефрайтера. На все во-просы офицера допрашивавшего его немец глумливо кричал «Хайль Гитлер!», или «Зиг хайль!», а то еще изгалялся над допрашивающими «Сталин капут!». Сталин Андрея Анд-реевича нисколько не волновал. Кпут, так капут! Туда ему и дорога упырю желтоглазому! Он ему ни сват ни брат, ни от горшка ухват! Но и дозволять немцу глумиться над офице-ром штаба, очевидно не понимавшему, что ему делать, явственно не стоило. И он обер-нулся к тому, кто единственный был хозяином всего и вся на этом КП, к Чуйкову:
- Позвольте, Василий Иванович, я его по-быстрому выпотрошу?
И когда тот кивнул, вразвалочку направился к немцу, вытаскивая из чехла на «лиф-чике» всю перемазанную в поганой грязи саперную лопатку. Хищно блеснули ее бритвен-но заточенные, наведенные, края. Подошел к немцу и задал по-немецки первый вопрос:
- Имя, звание, номер части?
- Сталин капут!
Лопатка с тупым хряском разрубила кость коленной чашечки, а немец зашелся в ис-тошном визге от боли, таком громком, что вскоре по-соседству загрохотала огнем вся пе-редовая, Чуйков и правда имел свой КП прямо на передовой, не врали о нем армейские витии, и даже не прибавляли. Но Щербаков внимательно осмотрев ранение, повторил во-прос:
- Name? Dienstgrad? Truppentail nummer? 
И немец, захлебываясь слезами соплями и словами, начал торопливо излагать тре-буемое от него. И на все дальнейшие вопросы отвечал быстро и без запинки, а их к нему оказалось немало. Стоило ему пару раз подзадержаться с ответами, как страшная саперная лопатка ныряла в рану, и, шевелясь там понемногу, вызывала страшную боль и очередной приступ словоохотливости у немца. Когда вопросы у окружающих иссякли, слышно стало прерывистое со всхлипом, дыхание немца и реакция капитана разведчика, сказавшего ко-му-то из своих:
- Понял, как надо? Быстро и до самого до донышка! Это вот и точно уже совсем по-нашему!
И когда Василий Иванович, поняв, что допрос завершен, промолвил:
- Все что ли? Тогда вытащите это дерьмо из дома и добейте! Не звери же мы! Только не выстрелом а все также, саперной лопаткой!
И двое бойцов ухватив немца, поволокли его орущего от боли вон. Снаружи послы-шался хряск от удара саперной лопаты по башке гитлеровца и вопли оборвались раз и на-всегда. Зато стрельба на короткое время сделалась еще заполошней.
Зазевавшимся лейтенантом, угодившим в лапы немецкой разведки, оказался молодой офицер из свежеиспеченных. Только вчера переброшенный в часть из командирского ре-зерва фронта, но из-за отсутствия командиров, уже принявший роту в 62-й армии. И даже успевший побывать в плену. Моргая коровьими глахзами, этот сопляк просмотрел весь допрос, и только когда кто-то из командиров, присутствовавших на КП, сказал ему:
- Не нарвись немцы на рекогносцировку штрафников, примерно так же допрашиваа-ли бы уже тебя!
Рысью ринулся из помещения – блевать. И следом ему крик одного из офицеров штаба красноармейцам из штабной роты:
- Присмотрите за лейтенантом! Пусть проблюется в укрытии, а то ж его, салагу зеле-ного, под пули потянет!
Явился Ёжиков и вместе с остальными своими командирами, Щербаков пошел к своим штрафникам. Надолго оставлять их на своих взводных пока еще не рекомендова-лось. А комбригу и всем командирам, проводившим рекогносцировку, надо было обяза-тельно поспать, исключительно для пользы дела, хотя бы часа по четыре – четыре с поло-виной.
Снова на КП 62-й армии они прибыли лишь после обеда. Следовало согласовать с Чуйковым последние детали и посмотреть на немцев, занимавших оборону по юго-восточному склону этого кургана, при свете дня. Разобрать имеющуюся у них здесь сис-тему огня. Ведь утрата этого кургана, неизбежно вела к ослаблению нажима немцев на поселок Баррикады и на разрушенный уже едва не целиком, завод «Красный Октябрь». Выпросив у Чуйкова с полтора десятка стволов трофейных МР -36/40, Щербаков, нако-нец, успокоился, отбыв «к себе», готовиться к предстоящей его бригаде операции. А часам к шести вечера, когда осенняя хмурь, пав на землю, вместе с надоедливым дождем, уменьшила видимость вплоть до самого минимума, первый батальон его штрафников на-чал выдвигаться на исходные. Прикрываясь насыпью железной дороги, шедшей вокруг высоты 102,0, по восточному подножию Мамаева Кургана, бойцы первого батальона, все поголовно одетые в маскировочные комбинезоны, лежали и ждали. Промокнув и про-мерзнув дрожали люди, до судорог в руках сжимая оружие, дожидаясь, пока их второй батальон займет свое место им в затылок. Наконец прибыл связной от комбата-2, сооб-щив, что второй батальон на исходных. Сосредоточения третьего батальона дожидаться нужды не было, ни по смыслу операции, ни по ее плану. Выжидая свои мгновения между осветительными ракетами, и нашими и немецкими, бойцы первого батальона перевалива-ли через почти срытую артиллерией бывшую насыпь, где только кое где из земли, связан-ные взрывчаткой в жуткие сюрреалистические узлы выскакивали скрюченные рельсы. А земля была сплошь перемешана со щепой, оставшейся от множества шпал.
Впереди первого батальона поползли к уже близким немецким позициям, разведчики из разведроты Павла Земскова. Их дело – убрать по-тихому боевое охранение. Комбриг нетерпеливо вслушивался, выжидая вороньего каркания. Эта птица, привычная для Ста-линграда тех времен, не должна была насторожить немцев, хотя любой человек, не брез-говавший узнать чего-то о живой природе, ведал, что эти птицы, как и все остальные, ко-ме филинов и сов, специализировавшихся на ночной охоте, с наступлением сумерек, ле-тать избегают, делая это лишь по крайней необходимости. Например, если их вспугнут и поднимут на крыло внезапно.
Щербаков представлял, как ползут, вжимаясь в стылую октябрьскую грязь, развед-чики, подбираясь к выявленным постам боевого охранения фрицев. И как падают им на голову в наступающей темени, ломая шеи и доставая хорошо поставленными ударами ножей сердца этих стражей. И снова ползут, не просто вглядываясь во тьму, но и вслуши-ваясь в нее и даже внюхиваясь, пытаясь пронзить мрак любым из доступных органов чувств.
Так долго и нетерпеливо ожидавшееся карканье, раздалось лишь примерно к 21-30. И тогда стартовал процесс тихого восползания первого батальона по склону Мамаева Кур-гана, приближаясь к первой немецкой траншее. Распределяясь по широкому фронту, бой-цы батальона старательно замирали, когда из немецких окопов взлетала осветительная ра-кета, позволявшая наблюдателям-немцам, осмотреть пространство перед собой. Второй батальон занял стартовую позицию за ж/д насыпью, дожидаясь своей очереди. Если все пойдет, так как нужно, до второй линии обороны немцев они доберутся бегом, когда в первой уже будет идти бой. И сразу же начнут зачищать ее.
А бойцы первого батальона уже добирались постепенно к намеченным заранее и по-казанным всем, рубежам. Еще полчаса на подход приотставших. Ну, вроде бы все! Огля-нувшись на замершего рядом с ним Василия Ёжикова, Щербаков взялся за свой заветный свисток. Его пронзительная и резкая трель противоестественная в мерзостной ночной ти-ши гнилой осени, ударила и по ушам и по нервам всех ее услыхавших подобно гигантско-му кнуту. Метрах в десяти – пятнадцати, от первой траншеи, внезапно, словно из под зем-ли выросли, поднявшись во весь рост около семисот темных и непонятных силуэтов с ору-жием. И сразу же, дождавшись, наконец, согревающего действия, рванулись вперед. Из немецкой траншеи им навстречу прозвучало лишь несколько выстрелов и одна автоматная очередь. Бойцы, впрыгивая в траншею, быстренько разобрались с наблюдателями, заняв-шись блиндажами и укрытиями, понастроенными немцами за уже почти месячный период их обладания высотой 102,0. Разрывы гранат гремели по всем закоулкам траншеи. А над второй линией только лишь начали торопливо взлетать осветительные ракеты. Но уже ви-села в небе зеленая сигнальная ракета, запущенная комбригом. А на КП Чуйкова, увидев ее, требовали по телефонному проводу заградительного огня по вершине и западному склону высоты. К тому времени, когда комбриг, забросив «лимонку за очередной поворот траншеи, едва дождавшись ее взрыва, вскочил в траншею, расстреливая из маузера все, что шевелилось, штрафники из второго батальона его бригады все так же молча, несясь саженными прыжками, уже достигли линии первой траншеи. И не задерживаясь здесь, просто перепрыгивали ее, охваченную массовыми противоборствами, продолжая свой путь ко второй траншее. Все правильно, туда им надо успеть еще до того, как немцы при-дут в себя. На пару с комбригом шел Вася Ёжиков, страхуя командира из своего ППШ. Немцы, лихорадочно суетившиеся у станкового пулемета, установленного на зенитном станке, были ими банально расстреляны, прекратив свою суету. Но тут из хода, ведшего в бункер в траншею, спешно сунулся немец. По всей видимости, офицер. Пуля из маузера Щербакова отшвырнула его дальше по траншее. А «лимонка Ёжикова точно угодила в тот ход, по которому он выбрался в траншею, перегородив его разрывом. В следующее мгно-вение комбриг проскочил место входа, услышав как провизжали пули у него за спиной, слава Богу, не задев его. В проходе только-только выбравшиеся из бункера немцы, пыта-лись понять, что же такое здесь происходит. Но уже Вася Ёжиков из-за угла траншею, словно из лейки поливает их из своего автомата. И оставшиеся в живых немцы бросаются назад в бункер. Ёжиков остается на своем месте, а комбриг выскакивает из траншеи, по-спешая к жестяной трубе, выглядывающей из бункера. По пути он видит, что бойцы вто-рого батальона уже почти добежали до второй траншеи. организованного и управляемого огня по ним фрицы не ведут, по всей видимости пока лишь торопятся занять свои пози-ции. А над головами их всех шипят снаряды нашей артиллерии, молотящей из-за Волги. Некоторые из них начинают рваться на самой вершине кургана, но намного большая часть адресована западным склонам, где у немцев могут быть запасены резервы. И выставляет заградительный огонь у самого западного подножия холма. Но вот широкая и не слишком добротно сляпанная дымовая труба бункера. Впрочем, то, что она широкая, как раз и хо-рошо! В нее отправляется одна из двух его противотанковых гранат. Сам комбриг падает на живот, дожидаясь пока земля под ним крупно содрогнется от взрыва противотанковой гранаты. И, быстро скользнув ползком к краю насыпи бункера, бросает в распахнутую внутренним взрывом дверь бункера «лимонку». Второй взрыв гремит в бункере, где кто-то, сжимая руками голову, бродит кругами, а кто-то, ничего не понимая спросонок, просто сидит на полу. Сразу после разрыва «лимонки» в бункер врывается Ёжиков, расстреливая из ППШ все его углы и ниши. Ну, здесь, кажется, все!
По всей протяженности немецкой первой траншеи слышна такая же музыка, это пер-вый батальон ее очищает. А и второй творит то же самое во второй траншее, пока третий батальон все также, скачками поспешает чистить вершину высоты и ее обратные склоны, обрабатываемые пока нашей артиллерией из-за Волги. Щербаков запихнув в ракетницу красную ракету выжидает, прикидывая, когда ему остановить огонь и выгадывая сколько времени потребуется, чтобы наши артиллеристы прекратили долбать по вершине.
Все же, кажется, он самую малость поспешил, потому как на вершине бухают вин-товки, отчаянно трещат автоматы и рвутся гранаты. Третий батальон тоже в деле. А пер-вый, потеряв до полусотни бойцов, собирается вокруг своего комбата. И бегом бегут в сторону вершины, где бой уже затихает. Не успели все же немцы собраться, не оказали они настоящего сопротивления и здесь. Пробегая с первым батальоном мимо второй траншеи, Андрей Андреевич скомандовал его командиру, полковнику Мирошниченко:
- Вадим Федорович, заканчивай здесь быстрее, оставляй отделение на сбор трофеев и давай вперед. Высоту надо брать всю, пока берется, потом ее нам, пожалуй не дадут так вот запросто!
- Понял, Андрей Андреевич, уже закончили здесь. Выступаем за вами!
Когда первый батальон добрался до вершины высоты 102,0, там уже все было под-чищено, а по западному склону высоты яростно трудилась советская артиллерия. Ком-бриг, прикинув обстановку, бросил в воздух оранжево-желтую ракету – знак перенести огонь артиллерии к подножию кургана, поставив там непреодолимую для пехоты завесу НЗО . Примерно через минуту – полторы огонь по западному склону высоты прекратил-ся и бойцы первого и третьего батальонов, ринулись, уставив штыки перед собою, сверху- вниз. Старые, еще наши траншеи, разрушенные немецкой артиллерией во времена штурма Мамаева Кургана фашистами, плоховато укрывали немцев от огня советской артиллерии. Очень много их погибло под снарядами, поскольку этот артналет был для них полной не-ожиданностью. А атака штрафников, да еще и сверху-вниз оказалась из разряда тех сюр-призов от коих стараются откреститься любым путем. Но не тут-то было! Местами круто вскипали рукопашные схватки. И на комбрига с Ёжиковым наскочили двое немцев. Одно-го, автоматчика, вовремя прищурил Вася, срезав его средней длины очередью, а второй попытался своим ножевым штыком посмотреть, какого цвета внутренности у комбрига. Вот, дурашка! Спросил бы, я бы и ответил, что, как и  у всех людей – сизые. А вот штык, наравленный ему в живот, комбриг ловко отбил влево своей отточенной МСЛ и перехва-тил винтовку за ствол левой рукой. Лопаткой же с правой руки он врезал немцу под каску. И истошный визг немчина, сразу выронившего винтовку, показал, что острие лопатки пришлось немцу не по душе. Бухнувшись на колени, он обеими ладонями прикрыл об-ласть глаз, а из-под его рук обильно вытекали отворенная кровь. Проскочив по инерции вперед, комбриг четко всадил острие лопатки под основание черепа фрица, увидев, что тот падает вперед, уже не вопя и не пытаясь хоть что-то сделать. Даже и удар рукой под основание черепа убивает, чего уж там говорить об отточенном лезвии малой саперной лопатки. Но тут же воткнув свое оружие в землю, комбриг привстал на колено, перезаря-жая магазин в своем маузере. А потом, так вот, с колена, одного за другим застрелил пяте-рых – шестерых немцев, большей частью пытавшихся уже бежать. Куда, вот что интерес-но? Там ведь завеса НЗО! Неужели рассчитывали его форсировать? Это здорово, клянусь чем угодно! Бойцы его бригады, кто с колена, кто лежа, вели скупой и очень прицельный огонь в спины, непонятно куда спешащим гитлеровцам. Те же, вскоре поняв всю безна-дежность их положения, попытались развернуться лицом к врагу. Поздно ребятушки, поздно! Уже притащили, поставив на позиции три станковых пулемета, пристроились тут же пять шесть расчетов с ручными пулеметами. И уничтожение оставшихся в живых фри-цев стало на поток. Уцелело их лишь два – три десятка. И то, только те, кто догадался, подняв руки, избавиться от оружия. Их быстренько сопроводили в тылы, сами немедленно приступили к рытью траншей и укрытий от артиллерийского огня. Пока немецкая артил-лерия, боясь накрыть своих, молчала. Но они разберутся в обстановке, успокоятся. И пой-мут, что своих здесь у них не осталось нисколько, ну, и, конечно же, предпримут обстрел кургана и его атаки пехотой и танками. К тому же все южные склоны Мамаева Кургана, хорошо просматриваются и простреливаются из зданий примыкающего к этому склону административно-жилого массива. Так что зарываться в землю, следовало со всей воз-можной скоростью, кротам слепошарым уподобясь. Уже рылся ход на вершину кургана, где тоже отрывались укрепленные позиции. Но пока еще комбриг прибежал сюда, ни от кого не скрываясь. Еще какое-то время это будет возможно, потом станем передвигаться только ползком, или по ходам сообщения. Инженерной подготовкой обороны кургана за-нимался самый настоящий, дипломированный военный инженер, подполковник-инженер Сумароков, севший когда-то за одно лишь глупое высказывание относительно Сталина.
 Считая себя счастливчиком, поскольку дожил до того времени, когда можно погиб-нуть в бою, а не подохнуть, исходя сухотным кашлем, на вонючей лагерной шконке, под-полковник разработал план инженерного обеспечения обороны Мамаева Кургана, еще в поезде, по пути к Сталинграду. Сразу после того, как Андрей Андреевич сказал ему в чем, по его мнению, окажется их задача. Щербаков его одобрил. И сейчас не жалея сил, под-полковник Сумароков воплощал его в жизнь. торопился сам и неумеренно торопил дру-гих, следя за тем, чтобы глубины укрытий от артогня и бомбежек были заданные им, не меньше ничуть. А стены траншей делались бы, как он задумал. А из глубины наших пози-ций, хотя какая ж там к черту, глубина! Приткнулись к берегу Волги и рады! Так вот из глубины наших позиций спешили пушки первой батареи их артдивизиона. Две другие ба-тареи Андрей Андреевич пока решил попридержать. Все люди бежавшие за ними, даже связисты, волокли на разгрузках груз боеприпасов, поскольку понятно было, что к утру, опомнившись, немцы ринуться менять ситуацию. И тогда им станет уже больше ни до че-го – лишь бы удержаться, вцепившись в этот курган.
Люди вкалывали так, что любая стройка любой, даже самой ударной пятилетки, за-видуя, отдыхала бы в сторонке, нервно покуривая на корточках. Земля, выброшенная ло-патами, перемешанная осколками нынешними и прежних боев, то и дело звякала метал-лом о металл. На предутреннем морозце от гимнастерок бешено работающих штрафников обильно курился не парок вовсе, а добротный пар. Артиллеристы с той же бешенной то-ропливостью готовили огневые позиции под свои орудия. И все с надеждой поглядывали в небо. А оно, о Господи, наконец-то, в кои-то века не обманывало своих детей, зарываю-щихся в родную землю и готовящих свой металл ко встрече супостата. По нему скользило такое серо-черное мутно заверченное варево, что перехода ночи в день никак не можно было ощутить. И ползло это варево так низко, что, казалось, вот-вот зацепит за головы людей все еще ходящих во весь рост по этой самой высоте 102,0, Мамаеву Кургану, как звали ее издавна.
Комбриг был на склоне кургана, каковой некогда покрывала своим крылом рощица, вырубленная под корень артиллерией и танками. Насыпь железной дороги, огибавшей курган, просекала эту рощицу восточнее и севернее. Но и она вся была срыта снарядами, перепахана и почти сравнена с уровнем почвы, а деревья вокруг нее  были иссечены так мелко, что местами напоминали своей трухой работу ополоумевшего семейства гигант-ских бобров. Бойцы, матерясь и шипя от злости на многочисленные древесные корни, про-низывающие этот склон кургана, завершали работой ход сообщения на вершину кургана. И в это время, прессуя воздух могущественной инерцией своего движения, вращаясь и шипя своими, сорванными на выходе из канала ствола, направляющими поясками, благо-даря наличию коих он и начинал вращаться в канале ствола при выстреле, заметно снижа-ясь, над ними прошел первый снаряд. Видно на немецкой батарее привыкли уже обстре-ливать Волгу, корректируемые отсюда же, с Мамаева Кургана, поскольку выставили по привычке, слишком большой прицел у своего основного орудия. Снаряд разорвался на берегу Волги, подняв к небу высокий фонтан октябрьской грязи. Грязновато пристрелива-лись немцы, грязновато! Но шелест их очередного снаряда они слышали совсем накорот-ке, ты ведь слышать можешь только те снаряды, что летят мимо и с перелетом. Те что ле-тят в тебя, или мимо, но с недолетом, слышать тебе не дано. Снаряд всяко прилетит рань-ше. Наш слух и наш мозг, его анализирующий, инертны, а звуку то еще и до ушей наших добраться время требуется. Вот так и второй снаряд, едва прошипев над ними, рванул на восточном склоне холма, разбросав оставшиеся с ночи трупы немчуры. Ну, не успели их выволочь, не успели и зарыть эту падаль тоже не поспели!
Мало что ли забот у них было? И раненых своих вывести отсюда, и артиллеристов сюда перебазировать, окопав их как след, и боеприпасы принести, и продовольствие! И своих погибших всех обиходить, пусть и по единому коллективному, но по акту. А им по-том по тому акту, если его согласуют и утвердят, еще ж и похоронки рассылать, стандарт-ные, армейские. Мол, смертью храбрых, в бою за нашу социалистическую, мать ее! – Ро-дину! И, одновременно, представления на снятие судимостей. Дескать, вину свою имярек искупил не то, что только кровью своей, пролитай в боях за ее свободу, но и всей собст-венной жизнью. Виноватить мертвых советская власть уже, собственно, умела, но делать это избегала – непродуктивно. А еще ж и раздражает! А ведь еще и на всех раненых ну-жен оформленный протокол на снятие судимостей, возвращение всех званий и наград, дескать, коли и было в прошлом чего, все смыто кровью, все быльем покрыто… А чего там было в прошлом? Донос завистливого сослуживца? Соседа по квартирной площадке?  Просто арест, плана выполнения для? И за все за это – кровью и только кровью, омывая ею безоблачное будущее детей, многие из коих поспешили уже от тебя отказаться – враг народа не отец мне, дескать! Кому позволено шутить с такими категориями? У кого на это совести хватит?
Да и вся канцелярия капитана госбезопасности Сёмина, как, впрочем, и его заградот-ряд – с полсотни до предела раскормленных наглых рыл – поневоле переправившись че-рез Волгу, остались у КП Чуйкова. Будем надеяться крутой и оборотистый командарм 62-й найдет им применение в трудную минуту, заставив стрелять по немцам, а не по своим. А еще лучше, если догадается прислать их сюда, к штрафникам. Вот уж тогда порадуются сердца тех из них, кто еще будет к тому времени жив.
Третий снаряд той немецкой батареи, что старалась их взять в вилку, недолетный, он, как это и положено в теории, не услышал на подлете. Тот рявкнул взрывом у подно-жия кургана подняв к небу грязный фонтан раскисшей под непрекращающимся дождем земли. Все, «вилка»! Сейчас дадут на поражение! И заорал во всю мочь своих еще не ох-рипших от постоянного ора, связок:
- Артналет! Всем в укрытия!
И сам, подобно мышке из детской сказки постарался поаккуратнее юркнуть в норку, вырытую им на двоих все тем же никем незаменимым Ёжиковым. Так они и пали в об-нимку двое на песчаное дно той щели. В обнимку и дождались первой очереди снарядов, пришедшей с немецких батарей. Ох и весело же прыгала земля под их спинами, методич-но раскачиваемая тяжелыми снарядами артиллерийских полков, пехотных и танковых ди-визий Вермахта. А сверху, на тела бойцов в щелях-укрытиях, обсыпалась вынутая ими при рытье этих укрывищ, осенняя земля и поливал все тот же надоевший хуже горькой редьки дождем. В разрывах между очередями снарядов, имея минуту – другую времени, подскакивал и комбриг и Ёжиков в щели, видя впереди каски других бойцов-наблюдателей, всматривались в подступы к кургану, торопясь засечь там любое движение – подползают, гады! И успокоено ныряли вниз при первом же снарядном разрыве на склоне, впереди, или позади них, понимая, что это идет следующая очередь и надо ее пе-режидать в надежности своей щели. И снова лежали там, боками своими ощущая, как бес-нуется в пароксизме артобстрела, подпрыгивая и сжимаясь под ними земля. А наверху все ухало и стонало, летали в воздухе россыпью и в грудах тонны земли, мелкая и крупная щепа от пней деревьев той рощи, что покрывала некогда западный склон кургана. Каза-лось некто ужасающе зловредный, взяв всю землю в охапку, наслаждается тем, что трясет ее, словно пытаясь вытрясти всех людей-букашек из их жалких земляных щелей-укрытий. И балдеет при этом, пуская долгую тягучую слюну. И гыгыкает, ухая и стеная.
За всем этим развлечением не слыхали они, как заворочался там, за Волгой, глухо ворча, еще один страшный зверь – советская артиллерия РГК . Предназначенная для прорывов и наступлений, артиллерия эта, сведенная в дивизии прорыва, придавалась обычно тем фронтам и армиям, где ожидалось скорое наступление. И афишировать ее присутствие здесь, под Сталинградом, советское командование нисколько не стремилось. Но и Мамаев курган ему был нужен позарез. С этой ночи о его захвате успели уже сооб-щить и во фронт и в Москву, самому Верховному. Так что отступать им стало как бы и некуда. Надо было курган удерживать. Тем более, что близился ноябрь, а, вместе с ним и ноябрьские праздники – главные праздники всей краснопузой большевизии. Вот и распо-рядился комфронта, генерал-полковник Еременко, полкам РГК включиться в контрбата-рейную борьбу. Те же, имея орудия намного большей мощности, чем полевые пушки и гаубицы немецких дивизионных и корпусных артполков, имели и намного большую даль-ность своего огня. А в качестве корректировщиков использовали самолеты У-2 и По-2. Там, укачиваемый с непривычки, корректировщик-артиллерист, время от времени сбле-вывая за борт, старательно корректировал огонь своих батарей, а пилот все время крутил головой, надеясь вовремя заметить черный силуэт подкрадывающегося к ним истребите-ля. Но не было в воздухе немецких истребителей. Не имели они привычки слать своих пи-лотов в полеты при абсолютно нелетной погоде. А наших на тех же По-2 высылали. Толь-ко самых опытных и тертых, конечно, но посылали. И это не говорило ничего об небре-жении нашего командования жизнями своих людей, хотя и таковое, конечно же, порой имело место, как не говорило и б излишнем человеколюбии немцев. Были бы человеко-любивы – не начали бы эту войну вовсе!
Просто По-2, как и У-2, летая на предельной скорости в 100 – 130 км/ч, имели поса-дочную скорость в 50 – 60 км/ч. И позволяли пилоту, вынырнув из абсолютного невиде-ния октябрьской облачности, еще успеть отреагировать на быстро приближающуюся зем-лю. И нормально сесть. А еще бипланная схема этих самолетов позволяла им легко и не-принужденно выныривать из низкой 100 – 150 м облачности, корректируя огонь нашей артиллерии. И если внизу не окажется зениток, или изготовленных к бою с воздушным противником пулеметных расчетов, могли корректировать огонь артиллеристов вполне безнаказанно, наказывая уже немцев за их лучшую техническую обеспеченность и слош-ком ранний отказ от устаревших моделей самолетов. Не всегда новейшее и технически более совершенное, оказывается лучшим на практике. Порой и очень, очень устаревшее, может дать ему изрядную и весьма обидную фору!
И летели снаряды мощных орудий РГК по несколько более высоким траекториям, чем снаряды немецких орудий, громивших своим сосредоточенным огнем, в который уже раз за эту осень! – Мамаев Курган. И на снижении, не пересекаясь с траекториями тех снарядов, отыскивали таки огневые позиции ведущих огонь по Мамаеву Кургану батарей. И обрушивали на их позиции в свою уже очередь тонны и тонны горячего металла и от-борной взрывчатки. Игра вокруг Мамаева Кургана завязывалась совсем нешуточная. Ведь его утрата привела к тому, что тылы и фланги частей 6-й плевой армии, оперировавших в районе завода и поселка Баррикады, а также на территории завода «Красный Октябрь», оказались совершенно беззащитными перед ударами Красной армии. И вообще весь еди-ный до этого момента фронт 6-й армии внезапно оказался разорванным надвое. И это как раз перед намеченным генералом-оберстом Паулюсом наступлением на большевиков. Их последним наступлением в Сталинграде, как он предполагал. Решающим! Сейчас же си-лы, назначенные и сбереженные по крохам для наступления, приходилось бросать против этого проклятого Мамаева Кургана, где снова обосновались, вышибленные уже, казалось бы, оттуда насовсем, русские. И если курган не получиться захватить очень быстро и с минимальными потерями, все его наступление, намеченное на ноябрь, грозит обернуться сущей катастрофой. Могли ли в таком случае немцы ждать со своими атаками на Мамаев Курган. Нет, конечно же, не могли! Они и не стали! И 25 октября, в воскресенье, продол-жающиеся напряженные и ожесточенные бои в заводских районах Сталинграда, дополни-лись боями за Мамаев Курган. Не получив счастливой возможности расстреливать высоту 102,0 полевой артиллерией, из-за все нарастающего противодействия дальнобойной рус-ской артиллерии, чье появление на том берегу Волги, немцы отметили уже более месяца тому назад, генерал-полковник Паулюс приказал атаковать Мамаев Курган. Приказ он от-дал командиру 14-го танкового корпуса генералу-оберсту Хансу Хубе, тот же перепору-чил столь высокую честь командиру 16-й танковой дивизии генералу-лейтенанту Гюнтеру Ангерну. И Ангерн бросил против штрафников свой единственный оставшийся к этому времени танковый батальон, все 70 его танков в три эшелона. Густо поддержанные пехот-ным полком дивизии, немцы рьяно полезли на отроги Мамаева Кургана, атакуя подготов-ленные за ночь бешенного труда, позиции штрафников.
На кургане воцарился сущий ад! Металл летал на ним во всех своих обличиях. И ос-колки и пули и детали вооружения, характерного обеим сторонам. А и отбивались штраф-ники, успев переправить на курган две батареи своих противотанковых пушек в 57 мм и все три батареи 45 мм пушек и хорошенько зарыть их в землю, ровно сами взбесились. Благо огонь артналетов не принес им великого ущерба, разбив по одной 57 мм и 45 мм пушке и убив до полусотни бойцов. Первый эшелон немецких танков так и ворочался меж расщепленных корневищ былой рощицы на западном склоне высоты. А мощные 57 мм орудия, незаслуженно долго не принимавшиеся на вооружение в РККА, своими высоко-скоростными бронебойными снарядами, наносили немцам ужасающее опустошения, под-бивая их танки. По приказу комбрига они занимались только Panzer.III и Panzer.IV, чья броня нуждалась в их заботах. Более тонкой броне Panzer.II вполне доставало и 45 мм снарядов, как, впрочем, и «чехам». Их легкие Pz.Kpfw.38(t)) и Pz.Kpfw.35(t)), вполне сравнимые с немецкими «двойками», а кое в чем их и превосходившие, не слишком хо-рошо относились и к 14.5 мм пулям наших противотанковых ружей. Ведь толщина их ло-бовой брони не превосходила 25 мм, тогда, как бортовая была лишь до 15 мм. Комбриг не суетясь, спокойно, управлял огнем, как добротный дирижер, бывает, дирижирует сыгран-ным оркестром. Он не порывался сам стрелять, не бегал, уподобляясь связному по тран-шеям, объясняя, что и кому надлежит делать. Всему этому его штрафники были научены заранее, еще в Сибири, когда многократно репетировали с деревянными макетами винто-вок и оборонительные и наступательные бои. Просто его связные бегали от него к коман-дирам батальонов и батарей, передавая им очередные распоряжения комбрига. А уж они доводили его распоряжения до своих командиров рот и взводов. Его снайпера настойчиво охотились за офицерами наступающих немецких частей и за спасающимися экипажами уже подбитых танков.
А другая их часть противодействовала немецким снайперам из административно-жилого района, примыкающего непосредственно к южным склонам Мамаева Кургана, от-куда неплохо простреливалась вся глубина их обороны. И не зря Андрей Андреевич при-казал еще ночью отрыть на вершине кургана сразу три КП, предвидя надоедливое внима-ние снайперов к своей персоне, мешающее управлению боем. Сейчас он раз за разом ме-нял КП, маневрируя в них по ходам сообщения. Как только пули снайперов начинали все чаще и чаще залетать под углом в амбразуры КП, его окружение, связные и штабные, сво-рачивая свои стереотрубы и телефоны, перебирались вослед за комбригом на другой ко-мандный пункт. Уже через полчаса, немцы, осознав где сейчас расположен нервный центр обороны этого ставшего для них проклятым кургана, переносили на него внимание подав-ляющей части своих снайперов. А еще через четверть часа, комбриг еще раз менял свой КП, не желая руководить боем из-под саперной лопатки, каждый момент кланяясь визжа-щим на рикошетах, пулям. Впрочем, работа его бригадных снайперов свое дело делала – немцев-снайперов из жилого сектора по ним стреляло все меньше и меньше.
К началу сумерек немцы не преуспели в своих атаках, оставив перед позициями штрафников до полутора десятков своих чадно горящих танков и сотни две с половиной трупов в мышиного колеру шинелях. Их автоматчики просачивались на флангах, исполь-зуя тамошние овраги, по коим скатывалась в Волгу по весне, талая вешняя вода. Но по этим автоматчикам вполне эффективно и зло действовали разведчика Павла Земскова, ве-дя на них постоянную охоту. К ночи немцы пытались убраться и из оврагов. Так и не при-выкли они до сих пор воевать ночью. Для его же штрафников ночь была временем обес-печения и снабжения их всем необходимым. С кургана отправлялись в тыл, для захороне-ния погибшие, а в особый отдел протоколы на снятие с них судимостей с погибших и ра-неных. Да и раненые отправлялись в госпиталя тем же путем и в то же время. Живые, за-дачи своей еще не исполнив, оставались воевать за курган. А им подносили боеприпасы, продукты, восстанавливали потрепанную за весь боевой день связь. Договариваясь о под-держивающем огне артиллерии и об отвлекающих действиях частей и соединений 62-й армии в жилых массивах к югу и северу от Мамаева Кургана, Андрей Андреевич связы-вался с Василием Ивановичем раз 7 – 8 за день. Чуйков, надо сказать, уже в который раз отмечал про себя толковость и несу;етность командира штрафной бригады, делающей для его армии невероятно важное дело. Разговаривали они без матерного лая и без истерик с обеих сторон, чем эти переговоры сильно рознились для командарма от переговоров со штабом своей армии. Командарм привык к тому, что комбриг штрафников никогда не требует лишнего, излагая свои просьбы и предложения начальству без лишнего трепета, весьма мотивировано и крайне убедительно. Но второго дня на кургане, понедельника 26-го октября, оба они ожидали с трепетом. Опытные военачальники, они уже по самым пер-вым сегодняшним действиям немцев поняли, что те нацелились именно вышибать эту за-нозу, воткнутую самым дерзким способом в отменно для них неудобьсказуемое место. Тут хочешь – не хочешь, а – зачешешься!
Дивизия Гюнтера Ангерна и на следующий день яростно атакует русских, снова оседлавших Мамаев Курган. А генерал-оберст Хубе вспоминает генерала пехоты фон Густава фон Витерсгейма. Это он до него командовал 14-ым танковым корпусом. И имен-но он первый добился успеха на этом участке – захватил Мамаев Курган самый первый раз, и вышел к Волге. Но при этом допустил нелестное высказывание в адрес слишком высокой стоимости своих побед. И Паулюс снимает его с командования, отсылая в резерв, и ставит на его место, командовавшего в этом же корпусе 60-й моторизованной дивизией генерала пехоты Хубе. Вовремя, кажется, Густав сострил относительно стоимости наших побед. Они и вправду оказались пирровыми.
И снова немецкие танки устремляются к кургану с единственно удобного для них направления, не изрезанного оврагами непроходимой глубины и крутизны стен, с северо-запада и с запада. Они начали свой подход к подножию кургана, когда по нему еще весело молотили все три артполка корпуса, принадлежавшие 3-й и 60-й моторизованным и 16-й танковой, дивизиям. Немцы могли позволить себе использование такого сложного приема, поскольку взаимодействие родов войск у них было великолепно наработанным и действо-вало как добротные швейцарские часы в тик и так. Но буйство артиллерийского огня по спорной высоте 102,0 продолжалось отнюдь не долго. Снова тарахтит в сером небе рус-ский корректировщик По-2 и подобно медведю из отдаленной берлоги, рычит великолеп-ная артиллерия РГК русских. А над позициями их артполков встают огромные кусты раз-рывов, разносящие вдребезги орудия и выкашивающих осколками и ударными волнами их расчеты. И немцы вынужденно замолкают, пряча свои расчеты по укрытиям. Ибо из-редка мелькающий в серых лохмотьях туч русский корректировщик держится чуть по-одаль, не входя в зону огня батареи Oerlikon, стянутых к позициям артиллеристов именно для того, чтобы мешать корректировке огня русскими. Но те и сегодня остаются при сво-их, не дав артиллерии хорошенько обработать курган.
А не раздавленные всей тяжестью артогня русские, снова обрушивают на идущие вперед танки и мотопехоту 16-й танковой дивизии море огня своих прекрасных противо-танковых пушек и ружей и всего стрелкового вооружения бригады. Немецкие танки, пе-ревалющиеся на многочисленных воронках и корневищах былой рощи, покрывавшей эти скаты холма, вынуждены двигаться медленнее, уж очень перерыт воронками и выворот-нями весь этот скат высоты, единственно доступный для танков, чем они могли бы, под-ставляя русским свои наиболее уязвимые места. Пехота, раз за разом вынужденная залечь, отсекаемая великолепно управляемым огнем русских, не может им существенно помочь. Да и подброска пехотных контингентов из 60-й моторизованной дивизии предельно за-труднена русским НЗО. Он легко преодолим для танков, уж очень маловероятно прямое попадание тяжелого снаряда, выпущенного с закрытой огневой позиции, в такую, относи-тельно небольшую и подвижную цель, но совершенно непроницаем для беззащитной от него пехоты. И все же немцы сумели ворваться в самые первые русские траншеи, где за-кипели свирепые рукопашные схватки. Теперь уже артиллерии обеих сторон приходится лишь выставлять НЗО, не вмешиваясь непосредственно в дикое сражение за Мамаев кур-ган. И все же немцы рассчитывали закрепиться в самых первых траншеях русских. Но к вечеру их танки обращены в отступление, а пехота выбита свирепым контрударом рус-ских. Это комбриг, поняв, что третьему батальону, дерущемуся с немцами вплотную, своими силами уже не восстановить «статус кво», сам поднимает и ведет в атаку первый батальон капитана Лавриновича. Штрафники этого батальона, быстро преодолев разде-ляющее их и первые траншеи пространство, берут немцев «на штык». Вспоминая моло-дость, комбриг и сам участвует в рукопашном бою, артистично и азартно орудуя малой саперной лопаткой и своим маузером, и лично убивает пятерых немцев. А еще Ёжиков постоянно прикрывающий спину своему комбригу, уничтожает троих, каждый раз оказы-ваясь очень вовремя со своим ППШ. Контрудар удается и немцев, ворвавшихся в первую траншею, к ночи уничтожают целиком и полностью. Просачивание автоматчиков по флангам, из оврагов, снова остановлено разведротой Павла Земскова. Но, когда комбриг возвращается усталый и потный на свое КП, его ждет неприятный разговор с генерал-лейтенантом Чуйковым:
- Ты что, Андрей Андреевич, ротой командуешь, батальоном, или целой бригадой?
- От моей бригады, Василий Иванович уже едва половина осталась!
- Вот и не хрен тебе самому, комбриг, словно молодому лейтенанту бегать в контр-атаки. Для этого и без тебя найдется кому контратаковать! Что, больше делать нечего?
- Некогда было искать, кто бы возглавил контратаку и правильно ее провел, Василий Иванович, все были при деле, не оторвать, вот и довелось самому свой анус рвать! А за-одно и немцам!
- Хорошо еще немцам ты его удачно порвал! Но, Андрей Андреевич, завтрашний день, хочешь, не хочешь, он весь твой. Доживи там до вечера, прошу тебя! Комфронта обещает бригаду морской пехоты Тихоокеанского флота. Они тебя и сменят, надеюсь. Очень душевно тебя прошу, додержись. И всех твоих штрафников будем считать оправ-давшими доверие, и тех, кто доживет и тех, кто погибнет! Понял?
- Так точно, Василий Иванович, понял! Мы постараемся!
И всю ночь они пополняли свой боекомплект, сумели притащить еще одну противо-танковую пушку, поскольку у них оставалось только две свои. И четыре расчета броне-бойщиков. Все штрафники получили противотанковые гранаты и бутылки с зажигатель-ной смесью. Всю недавно еще полнокровную бригаду, можно было запросто свести в один полноценный батальон. Правда, при дюжине пулеметов. У каждого бойца имелся набор оружия: винтовка, автомат, гранаты, бутылки ЗС . Все понимали – завтрашний день – день решающий. Немцы тоже выдыхаются. Их танковая дивизия, бросившая свой второй танковый батальон к Баррикадам, тоже находится на издыхании. И только осень все свирипела и свирипела, начав покрывать боевые художества людей своим первым мокрым снегом. Он, конечно, еще сойдет, рановато ему еще ложиться, но бои завтра бу-дут до крайности свирепыми и управлять огнем нужды особой не будет. Все, кто еще жив и боеспособен, не хуже его осознают, что им следует делать, поняв это за два сумасшед-ших дня оголтелой борьбы за Мамаев курган. И комбриг населяет КП артиллерийским корректором, сам выбираясь к последнему оставшемуся 57 мм орудию, у коего нету на-водчика. Это ведь его первая боевая специальность на службе в РККА. Конечно, прицелы с тех пор сильно поменялись, но он, надо полагать, разберется в них лучше, чем свежий человек, никогда не служивший в артиллерии. Серый рассвет застал комбрига за погну-тым щитом 57 мм пушки ЗИС-2  отсюда и без стереотрубы обычное развертывание сил 16-й танковой дивизии, виделись иначе, чем с самой вершины кургана. И грознее и страш-нее. И вот снова, как вчера и позавчера, танки, переваливаясь на неровностях, а где тут сейчас сыщешь ровности? – пытаются восползти на ставший для них настоящей крепо-стью, курган. Дистанция доступна и убойна. Пора открывать огонь. Танк в 4-х кратном прицеле виден детально, до заклепок. Немецкая «четверка» ползет переваливаясь на кор-невищах и рытвинах, как утка, медленно, но неумолимо. Стрелка прицела со всеми вы-бранными упреждениями приведена на левую сторону корпуса. И, слегка отстраняясь от наглазника прицела, комбриг рвет рукоятку выстрела. Оглушительно рявкает, и подпры-гивает на своем подрессоривании, пушка, лязгнув, погружается вниз, утопая в казеннике, клиновый затвор, замирая в этом положении и, окутанная пороховым дымом, стремитель-но отлетает назад гильза унитарного 57 мм снаряда. А комбриг сова клещом приникает к резиновому наглазнику прицела, впиваясь в него. Трасса снаряда, скользнув куда ей было назначено, ныряет под днище танка, входя в землю. Ч-черт! Уровень больше 0-01, сам се-бе командует комбриг, всего на один щелчок перемещая маховичок уровня прицела. А подскочивший заряжающий со звоном вонзает в голодно разинутую пасть казенника но-вый снаряд, досылая его как положено, «до звона». Смачно хлюпнув смазкой и лязгнув сталью по стали, становится на место затвор, надежно запирая зарядовую камору. И ком-бриг, позабыв обо всем на свете, снова прилипает к прицелу. И плевать ему, что по щиту раз за разом лепят осколки и пули, что, вскрикнув, рядом выгибается, убитый снайпером из жилого сектора красноармеец-артиллерист. Ему не до этого! У него один только враг – танк, ползущий на курган по останкам былой рощицы. Сейчас ему важно только одно – подбить тот танк. А танк, обнаружив своего врага, наводит на него свою 76 м пушку. Вы-держав характер, никуда не торопясь, даже мурлыкнув под нос первые такты какой-то пе-сенки, Щербаков подвел стрелку прицела прямой наводки под урез башни и, резко дернув за ручку спуска, еще видел, как выбросил пламя и дым короткий ствол немецкой «четвер-ки». Он, ничего не понимая, влетел спиной в щель, вырытую у этого орудия. Взрыв раз-дался рядом и над щелью что –то пронесло над его укрытием, обрушив туда пуды и пуды песка и грязи. В голове послышался колокольный звон. И комбриг замедленно с большим трудом встает в щели, откуда торчит лишь его голова и верхняя часть торса. Трясет баш-кой, полной похоронного звона и медленно, даже слишком медленно, приходит в себя. Орудия впереди, там, где оно было совсем еще недавно, нет. Просто нет и все! Там курит-ся небольшая воронка. И тело заряжающего, не успевшего прыгнуть в свою щель, на дру-гой стороне их орудийной позиции. Укороченное без ног, оно выглядит донельзя странно! А перед позицией их орудия виден именно тот танк, по какому он и брал прицел. Его башня раскрытыми боковыми дверцами напоминала уши какого-то немецкого чебурашки, приземистого и непонятного. А из этих распахнутых дверок и всех открытых люков уже валил густой черный дым. Уже полностью приходя в себя, комбриг оглянулся, увидав по-зади какую-то зеленоватую стальную массу, завязанную словно бы в узел, жалкую и ды-мящуюся. Из соседней щели, по другую сторону от пушки так же удивленно-неосознанно смотрел на него еще один штрафник. Тот, кто готовил снаряды к бою, доставая их из уку-порки. И это окончательно вернуло комбрига в действительность идущего боя. Звон в ушах словно сделался фоном. подумаешь, влепили немцы в пушку! Первый раз, что ли? Но и сами же угробились. Напружинив руки, комбриг выпрыгивает из щели, крикнув бойцу:
- Вооружайся! Чего лупишься?
И тот тоже выпрыгнул из своей щели. Похоже их осталось от всего расчета только двое. А бой грохотал и продолжался. Подхватив валяющуюся рядом противотанковую гранату и убедившись, что в верхнюю часть ее корпуса ввинчен запал, Андрей Андреевич выхватывает маузер из «лифчика» и по ходу сообщения бросается к вершине кургана. бо-ец, слышит он, топочет позади. Их отвлекает натужный рев двигателя на повышенных оборотах слева. Зрение уже полностью вернуло себе способность фокусироваться, хотя звон в ушах все еще стоял вполне пасхальный.
Там, поторапливаясь, прямо на них двигалась немецкая «двойка», плюясь огоньком из своего спаренного башенного пулемета. Пули его, посвистывая рядом, проходили над головой. Взять прицел ниже немец не мог. Но в гору он полз еле-еле. От него не отставали шестеро пехотинцев, сгорбатившихся под своими ранцами. В первой нашей траншее не видно было никакого движения. Что? там уже все? Л-ладно! И кричит бойцу:
- Огнем отсекаем пехоту, а танк пропустим над собой! И я его порадую гранатой!
Бросившись грудью на бруствер хода сообщения, он поднимает свой маузер и нажи-мает на спуск. Рядом гулко стреляет винтовка бойца. И два немца, словно кегли в немец-ком кегельбане, отлетают назад, сшибленные с ног великолепной инерцией винтовочной и пистолетной пуль, соответственно. Слыша щелканье затвором винтаря рядом, комбриг выцеливает второго немца и жмет на триггер. Того свернуло болью в роль-мопс. Весело ему, мерзавцу, надо полагать! А выстрел бойца никого не вышиб. Но эти трое немцев ждать пока их перебьют, как вальдшнепов на тяге, не стали, быстренько бросившись на землю, залегли. Грамотно, что и говорить. Только ж и они сделали, что должны были: от-секли пехотинцев от танка, который в окружении синевато-сизых выхлопных паров, над-садно завывая двигателем, стремительно приближался к ним. Комбриг еще успел рявк-нуть уже срывающимся в хрип голосом:
- Ложись!
Сам немедленно плюхнувшись на дно хода сообщения. А над ними, смрадно воняя тяжко переваливался, шевеля своими гусеницами и засыпая лежащих пудами земли, не-мецкий танк, устремившийся к нашей третьей траншее, за которой – только КП. Счастье, что немец не стал крутиться на их окопе, засыпал бы напрочь! Боится, мерзавец! Пока он крутиться вполне можно словить и 14,5 мм пулю от бронебойщиков в борт. Те обучены тоже на совесть, не зазеваются, поди, если остался в живых хотя бы кто-нибудь из них. Впрочем, им и так казалось, танк тащится над ними целую вечность. Но вот, свет вернулся в их ход сообщения и комбриг не обращая внимания на истошный стон всего своего пере-пуганного событиями организма, казалось бы, в голос вопившего:
- Лежи!!!
Вскакивает, разворачиваясь в сторону уже уходящего вперед танка и словно на уче-ниях четко, от стороны бросает ему на решетку жалюзи двигателя противотанковую гра-нату. Взрыв ее был хорош и воистину достоен такой цели. Из двигателя танка вырывается столб огня и дыма. А сам он, словно споткнувшись, остановился и даже покатился назад, скрежеща чем-то внутри, на своем очень медленном ходу. Отскочив в строну, комбриг увидел тех трех немцев, что залегли немного ранее, тех, кого они отсекли своим огнем. В темпе выхватив маузер, он сразу прищучил первого из них. Морда фрица под каской пре-вратилась в сплошную кровавую рану, а сам он, отброшенный пулей, уже падал навзничь. Двое остальных вскинули свои автоматы, но один сразу же кувыркнулся на бок сшиблен-ный пулей артиллериста, вставшего в траншее и стрелявшего рядышком со Щербаковым. Но второй, став на колени, открыл огонь из автомата, заставив и комбрига и того штраф-ника снова нырнуть на дно хода сообщения. Сунув маузер в «лифчик», комбриг на четве-реньках пробежал шагов пять – семь, снова выскочив из хода сообщения, послал в темпе две пули в пехотинца-немца, секущего короткими очередями по тем местам, где они пре-жде высовывались с бойцом-артиллеристом. Того повалило на спину, а остаток патронов из своего рожка, немец выпустил уже отвесно в небо. Взорванный им танк, безвольно пя-тившийся назад, не доехав до хода сообщения, остановился, наехав одной гусеницей на большой камень. И, словно дожидаясь этого, открылся боковой башенный люк с его сто-роны. Оттуда, один за другим, вывалились двое танкистов в дымящихся черных комбине-зонах, тут же попытавшихся встать на ноги. Не довелось бедолагам. Такая стрельба для него была привычно-тренировочной. Снова громыхнул дважды его маузер. И один немец, заорав схватился за простреленную грудь. Другой же умер молча, отброшенный инерцией пули на свою, уже полыхающую в бензиновом пламени, машину. Его боец, развернув-шись к замершему танку, в кого-то выстрелил и побежал к комбригу по ходу сообщения, на ходу передергивая затвор своей трехлинейки.
- В кого стрелял?
Спросил, когда он подбежал близко, комбриг.
- В  механика-водителя должно, товарищ комбриг.
Андрей Андреевич не стал спрашивать, попал боец или не попал. Он набирал в бри-гаду людей воевать и стрелять обученных. Чтобы ему самому не пришлось учить их са-мым элементарным навыкам бойца. Оно бы и не сложно, да времени не было им на это отпущено. Так что не попасть с такого расстояния он и не целясь, никак не мог:
- Добро! Немцы первую траншею, кажется, взяли. А до второй еще не добрались. Бежим туда! А уже оттуда будем посмотреть!
- Есть!
Отозвался боец и немедленно с готовностью последовал за Щербаковым. Свои их окликнули уже скоро. Здесь же оказался и комбат Мирошниченко, отбившийся от немцев на второй траншее.
- Так это вы, товарищ комбриг, подбили гранатой тот танк?
Кивнул он головой в сторону горящей «двойки».
- Я, а что?
- Там, на КП, полагаю, вас уже давно Чуйков домогается на провод! Наверное, аж кипятком писает генерал-лейтенант!
- Ничего! Иной раз оно и полезно. Но мне пора туда! Надо наших артиллеристов со-риентировать на нашу первую траншею. Наших живых там быть уже не может. Мертвым же даже и артогонь не помеха!
И оставив бойца-артиллериста во второй траншее, воевать за пехотинца, побежал по ходу сообщения к КП. Внезапно что-то болезненно ударило его в плечо, заставив опереть-ся спиной на стенку хода сообщения. Мелковатый здесь, он таки подставил его снайперу. Тому, правда, сложно считать свой выстрел удачным, пуля лишь скользнула по плечу, прорезав кожу, но руки не обездвижила и небоеспособным комбрига не сделала. Когда он прибежал на КП, зажимая ладонью плечо, кровь обильно сочилась сквозь пальцы, смочив всю гимнастерку. На КП были телефонист и начштаба Головань. Тот сразу потянул из кармана бриджей индивидуальный пакет:
- Разрешите, Андрей Андреевич, перевяжу?
- Давай, Иван Исидорович! Как здесь?
- Все нормально! Пока отбились! Но, думаю, немцы попробуют еще раз.
- Должны бы? Орудия остались?
- Одна «сорокапятка». И двое бронебойщиков с ружьями. Зато пулемтчиков аж де-сять. И четыре сотни боеспособных бойцов.
- Ясно! Должны бы отбиться! Как думаешь, Иван Исидорович?
- Сегодня, думаю, отобьемся! Но бригады уже, почитай, нет!
- Да, тут ты прав! Съел Мамаев курган бригаду! За четверо суток съел!
- Вас тут Чуйков домогался раза три. Требовал, как только вернетесь на КП, связать-ся с ним!
- Свяжись немедля!
Кивнул комбриг связисту. Генерал-лейтенант начал их разговор по проводу с упрека:
- А я так полагал, комбриг, мы с тобой вчера договорились!
- Так точно, товарищ генерал-лейтенант, договорились!
Точно также официально отвечал Щербаков.
- Так что ж ты, мать твою, сегодня опять в окопы поперся!?
Не выдержав тона, вскричал на том конце провода немного эмоциональный коман-дарм.
- Виноват, товарищ генерал-лейтенант!
Повинился комбриг, по опыту зная, что это наилучший способ усмирения командир-ского гнева.
- То-то, что виноват!
Уже устало и без напора прогудела ему в ухо, сквозь хрипы полевой связи, ожившая, казалось бы трубка. И Андрей Андреевич понял, что это и есть время объяснять почему он, нарушив их договоренность, снова ушел вперед, в окопы:
- Понимаете, товарищ генерал-лейтенант, некого оказалось послать за наводчика к единственной оставшейся 57 мм пушке. А сам я служить наводчиком в артиллерии начи-нал. Вот и стал на раз к прицелу. Одну «четверку» приговорил и мухой назад!
- Мухой, мухой! А боем кто командовать станет?
- На месте оставался начштаба бригады, опытный командир! Да и осталось у меня всего здесь до ужаса мало, бойцы все битые-перебитые. Сами всем распоряжаются по уму! Привыкли потому что!
- Привыкли, ядрен батон! Ладно, Андрей Андреевич, проехали! А в дальнейшем, рассчитываю все же на твой здравый смысл!
- Вас понял, Василий Иванович. Медаль «За отвагу», мне не по чину и не по возрас-ту! Так что зарабатывать ее специально я не стану!…
- Надеюсь!
С известной долей иронии, хмыкнул в трубку командарм:
- Ладно! Как дальше станут развиваться события, есть предположения?
- Есть уверенность, товарищ комадующий!
- Ну!
- Думаю, немцы, сев в моей первой траншее, постараются еще до ночи взять и вто-рую. Полезут нехристи и еще раз!
- Думаешь?
- Почти уверен!
- Что собираешься предпринимать?
- Отбиваться, что же еще, Василий Иванович! А если вы поможете, то и возвращать себе первую траншею взад!
- Какая от меня помощь потребуется?
Голос заинтересованного в таком развитии дел командарма, сразу стал деловито-собранным и целеустремленным. Хзорош Чуйков, при всей его эмоциональности именно тем, что умеет вот так мигом собираться, отрешившись от всего остального. Это важно! И комбриг заспешил, опасаясь, что случайный разрыв прервет связь и он не выскажет всего:
- Плотный НЗО по рубежу довоенного западного края рощи, что росла по западному склону Мамаева кургана. Если атаковать будут только теми силами, что у них сейчас в наличии, я надеюсь не только отбиться, но и опрокинуть их, на их плечах ворвавшись в первую свою траншею, отбить ее назад. Только огонь надо будет поддерживать до темна!
- Это сделаю! Сигнал прежний?
- Так точно, по зеленой ракете!
- Добро! Делай, как решил! Отбой!
 Голос командующего армией исчез из трубки. И комбриг снова остался со своими проблемами сам на сам.

КРАЙНИЙ БОЙ, октябрь 1942 года
Комбриг деятельно принялся готовить свою страшно поредевшую бригаду к бою. Крайнему, в его понимании, слово «последний», как это принято у летчиков и подводни-ков, Щербаков употреблять не хотел. Не из суеверия собственно, а, большей частью, из кастовой солидарности. Прежде всего, он переместил свою единственную оставшуюся «сорокопятку» к себе, выбрав для нее позицию, рядом с КП. Обзор и обстрел отсюда был наилучший, наводчик же среди своих, он остался один-единственный. Как ни договари-вайся с командармом, а стрелять из пушки доведется именно ему. Больше просто некому! Да и нет у них на кургане безопасных мест, просто нет. Заряжающим немедленно стал бессменный Ёжиков. Вася и так не мог себе простить то, что у прицела 57 мм пушки Анд-рей Андреевич оказался без него. Эту должность у него никто и не пытался оспаривать. Просто отрыли спешно круговую позицию для их «сорокопятки» рядом с КП. Пулемет-ные гнезда, заметно уплотнив их на наиболее вероятных направлениях перемещения пе-хоты, комбриг велел дополнительно замаскировать. А своих бронебойщиков разместил в таком порядке, чтобы они в любом случае могли поджидать верного выстрела в бортовую броню немецкого танка. Всем стрелкам было еще раз доходчиво разъяснено, что главная их задача – защита пулеметчиков, бронебойщиков и артиллеристов и только по выполне-нии этой функции - уничтожение атакующих гитлеровцев. И отсекать пехоту от танков, не давая им действовать совместно.
Наконец, видел он через стереотрубу, немцы перегруппировали свои атакующие си-лы и приготовились начать. Быстро запихав в рот весь бутерброд с тушенкой «Второй фронт», сделанный ему вездесущим Ёжиковым, Щербаков принялся распоряжаться. Что-бы вовсе не испытывать на себе воздействие немецкой артиллерии, хватит, на игрались с ней в кошки-мышки за эти дни, он вызвал контрбатарейный огонь заранее. И этот прием, как ни странно, оказался на редкость эффективным. Немцам следовало атаковать его по-зиции совсем без артподготовки, сразу после перегруппировки войск. Иначе, они риско-вали оказаться под огнем нашей дальнобойной артиллерии фактически в чистом поле, где даже щели для укрытия от снарядов и бомб не отрыты. Среди немецких командиров дура-ки, по всей видимости, отсутствовали, решение они приняли чрезвычайно быстро, начав накатываться на курган всего четырьмя оставшимися у них танкам, подняв в сопровожде-ние танков всю лежавшую в поле перед первой нашей траншеей и засевшую в ней самой, мотопехоту. Против утреннего и дневного напора немцев было жидковато, едва вдвое против его штрафников, и Андрей Андреевич выпустив зеленую ракету, заказывая НЗО за их спинами, вызвал командарма 62-й по телефону. Тот ответил почти сразу, сообщив:
- Артогонь в НЗО заказан, сейчас дадут! Немцы пошли?
- Так точно, Василий Иванович, пошли! Все ж грамотный они в военном деле народ, черт бы их всех прибрал!
- Они, Андрей Андреевич, мать их в перетреск со шрапнелью! – и в других делах грамотны! Отбивайся, дорогой! Помочь тебе до ночи ничем не смогу, кроме, разве что, артогня! Моряки из бригады тихоокеансколго флота, уже переправляются и скоро будут все здесь. Так что смена тебе, считай, уже пришла! Удачи! И ни пуха!...
- К черту, Василий Иванович! Думаю, сдюжим!
И передав аппарат связисту, нахлобучивая на ходу каску, «лифчик» с перезаряжен-ным свежей обоймой, маузером, всегда был на нем, выскочил из открытой двери блинда-жа КП и большими прыжками проскочил ход сообщения, ведший к «сорокопятке» в спе-циально для нее отрытой недавно позиции. Вслед за ним туда же впрыгнул Ёжиков, сразу подхватив бронебойный снаряд. А Щербаков, не спеша, выставил уровень, проверил люф-ты маховиков наводки и принялся за обзор поля боя. Две самые опасные машины, «трой-ки», ползли в гору посередине, оставив фланги двойке и «чеху». В оптику прицела впол-зала лобовая броня одной из «троек». Еще раз подправив наводку, комбриг, отстраняясь от наглазника прицела, рванул рычаг выстрела. Пушка, упруго подпрыгнув на своих ста-нинах и колесах лафета, звонко выстрелила, выплюнув со среза ствола огненный сноп ог-ня. Гильза, вылетев из нормально открывшегося затвора, одиноко кувыркнулась меж ста-нин. А Ёжиков, не дожидаясь никаких команд, поспешил сунуть еще один бронебойный снаряд в казенник, стрелять снарядами другого качества, осколочно-фугасными например, никак и не предполагалось. Комбриг, снова приникнув к прицелу зрел, как трасса снаряда, ударив в самую верхнюю часть лобовой брони, унеслась вверх, к стылому и серому осен-нему небу, в рикошеты. А оба немца, обнаружив противника, начали наводиться по нему. Едва сумев слегка подправить наводку, Щербаков сделал еще один выстрел, а Ёжиков по-спешил засадить в жадно раскрытый зев казенника, еще один снаряд, когда, отпрыгивая, комбриг успел ему крикнуть:
- Ныряй!
И они почти синхронно прыгнули в персональные щели наводчика и заряжающего, отрытые рядом с орудием. Вовремя. Потому что грязь и комья земли застали их еще не долетевшими до дна своих щелей. Раз. А потом и еще раз. Куда прошел его второй снаряд, комбриг не видел, но чувствовал каким-то то ли шестым, то ли шестидесятым чувством – мимо! Едва дождавшись грохота второго разрыва, он вынырнул из своей щели и, подтя-нувшись на руках, снова бросился к орудию. Краем глаза он зрел фигуру Ёжикова, снова метнувшуюся к ящикам со снарядами. Пустыми, в основном. Полным оставался только один. А в нем пять унитарных бронебойных снарядов и пару ящиков фугасных. Тройка подошла уже очень близко, и выстрел его был безупречным. Трасса 45 мм снаряда во-ткнулась в прямую, без наклона, лобовую броню танка и тот, дернувшись, остановился, поводя своей пушкой. Но Ёжиков успел раньше немца, воткнув снаряд в казенник. А ком-бриг, наведя орудие под самый срез башни, лишь крикнул ему уже пестовавшему еще один снаряд на руках:
- Укройся!
И, дернув рычаг спуска, нырнул в щель и сам. Он знал, что опередил немца и что за-садил ему снаряд куда надо, просто чувствовал. А еще он чувствовал, что вторая «тройка» на какую они не обращали внимания вот-вот выстрелит. Она и выстрелила, когда они с Ёжиковым уже обрушились в свои щели. Разрыв накрыл капонир, а осколки провизжали  над их укрытиями. Выскочив опять, комбриг увидел, что Ёжиков уже зарядил «сороко-пятку» и сразу сунулся к прицелу, переводя наводку влево, на вторую «тройку» она от-влеченная бронебойщиками, не пробившими, впрочем, лобовую броню немца, палила по ним из пулемета. Спасибо ребята! За то время, что вы нам дали! На войне часто так случа-ется, кто-то, не сумев достать врага, отвлек его на себя, порой – ценой своей собственной жизни. А карачун врагу устроят те, от кого его только что отвлекли, выиграв для них мгновения боя. А в бою, каждое мгновение – целая жизнь! Пушка не была повреждена и подчинялась маховикам наводки прилежно. Немец, только что выстреливший по броне-бойщикам и из пушки, разворачивал свою башню снова в сторону их орудия. Да, развора-чивал, но – не успел. Их снаряд ударив в двигатель, по-видимому, прошел через бензобак. Потому что немец вспыхнул, что твоя неисправная шутиха. И из него посыпались члены экипажа, поражаемые злым огнем пехотинцев-штрафников. А чего ж им бегать туда-сюда. Приперлись на самую почти вершину кургана – здесь и лежите, мать вашу! Отдыхайте, на фик! Немец горел как факел, тогда как его первый танк едва дымил, опустив ствол 46.5 мм орудия долу. Его башенный люк был поднят и правая боковая дверца башни отрыта. Но весь экипаж назойливо украшал своими трупами в черных комбинезонах и металлических шлемах с наушниками, окружающий пейзаж. Уж слишком близко этот танк подошел к нашей траншее, чтобы наши пешцы дали хотя бы кому-нибудь из немцев его экипажа вы-жить. Немецкая пехота, хотя и приотстала от танков, неся огромные потери, ужасающе настырно лезла вперед. Оно и понятно – там, позади, откуда они недавно пришли сюда, вздымалась земля в частом и, абсолютно непроходимом для пехоты, заслоне НЗО. Лево-фланговая «двойка», стояла, вяло дымя, подбитая бронебойщиками. А правый легкий танк, миновав траншею на полном ходу несся к КП, полагая, по-видимому, что, уничто-жив этот оплот обороны, он обеспечит захват Мамаева кургана. Мотор «чеха» выл на пре-дельных оборотах.
Снаряд был заряжен, затвор, лязгнув, встал на место и Андрей Андреевич снова при-пал к прицелу. А «чех» наехав на отдельный окоп, вырытый себе энкаведешниками, коих командарм турнул к ним накануне вечером, нечего, мол, за спинами штрафников отсвечи-вать! Бегом на курган, деритесь с реальным врагом, а не с воображаемым. Те явились, с двумя пулеметами «Максим», тремя ППШ и двенадцатью СВТ, все, паразиты, либо с ав-томатическим оружием, либо с самозарядным. А его бойцам как раз его-то и не достает. Командовал ими лейтенант госбезопасности Серов. Вот их окоп немецкий танк сейчас и утюжил, крутясь на нем. ах ты, бисова душа! На-ка тебе, попробуй! Но снаряд скользнул по провалившейся на пару сантиметров вниз из-за неровности почвы под гусеницами, броне, ее не пробил, уносясь в рикошеты. Немцы в танке, придя, по-видимому, в себя, прекратили давить окоп энкаведешников, дали полный ход, поспешая к их капониру. 37 мм снаряд, взорвавшийся впереди орудия, осыпал его щит мелкими осколкам и грудами земли. Ни его, ни Ёжикова они, к счастью, не задели, но наводку их пушки сбили, нехри-сти, и снаряд, выпущенный Щербаковым, попросту пошел «в молоко». Ёжиков сунул в казенник последний бронебойный. А Щербакову так и не довелось наводить орудие, по-скольку последний выстрел этой пушки произошел в упор. Они с Ёжиковым, уже при-вычно пластаясь в прыжке, нырнули в свои щели, услыхав позади ужасающий скрежет, продолжавшийся довольно-таки долго. Выглянул из щели комбриг лишь после того, как скрежет прекратился. Немецкий танк чешского производства, задрав свою переднюю часть вверх, подмяв под себя, изуродованную его тяжестью и инерцией, «сорокопятку», стоял посреди капонира неподвижно, начиная легонько дымить из смотровых щелей. Маузер, словно живой, прыгнул комбригу в руку и был немедленно взведен. Вовремя! Лязгнув, откинулась боковая дверца башни, и оттуда показался немчин в металлической каске с кожаными наушниками. И с МР -36/40 в правой руке. Гулко бабахнул выстрел маузера. Не те здесь были дистанции и не тот был стрелок комбриг Щербаков, чтобы ма-зать. Свой путь к земле, фриц, а может и Ганс, кто ж бы его спрашивал? – продолжил уже остывающим безвольным телом. И подобно мешку с дерьмом грохнулся на нее.
А над передней частью танка показалась еще одна башка в шлеме. Механик-водитель пожаловал? Но выстрелить по ней комбриг не успел. Очередь из ППШ прота-рахтела раньше и голова разлетелась на отдельные шматки-фрагменты. Ёжиков? А боль-ше кому там стрелять? Н третий член экипажа их своим выходом баловать не поспешил, выбросив вперед гранату. Уж слишком долго у нее горит замедлитель. Щербаков мог раза три нырнуть в щель и встать за это время. Но понадобилось лишь раз. Дождавшись взрыва и воя осколков над щелью, комбриг снова встав в щели, имел возможность поприветство-вать третьего выползающего из танка танкиста выстрелом прямо в лицо. Так и не успев покинуть своей машины, от снова втолкнутый туда пулей, свалился внутрь, допекаться, наверное. Плохо запекся, понимаешь ли, бродяга! А из-за танка с ППШ наперевес выско-чил Ёжиков. Комбриг уже успел обозреть поле боя и видел, что немцы-пехотинцы, не-удержимо накатив на вторую траншею, свалились в нее, сцепившись со штрафниками в рукопашную. Комбриг заорал, собирая всех с КП и бросаясь в контратаку на немцев. за ним с Ёжиковым бежало всего-то девять человек. Потому так мало, что больше там спо-собных передвигаться и не было вовсе. Но ворвавшись в траншею они одним своим появ-лением, сразу решили исход рукопашной в нашу пользу. Комбриг успел застрелить одно-го немца и одного зарубил своею саперной лопаткой. Ёжиков тоже одного застрелил и од-ному проломил голову прикладом. Одного связиста зарезал здоровый немец со штурмо-вым ножом. Но ему в спину со всего маха всадил свой багинет другой связист. Штык вы-шел у немца снаружи, окрашенный в красное и немец смотрел на него ужасающе удив-ленными глазами, уже практически мертвыми. Надо же! Меня? Убили? Крутилось, навер-ное в голове у немца. Но никому это не было хоть сколько-нибудь интересно. Что они тут на ,Мамаевом кургане дохлой немчуры прежде не видали, что ли? Случился полный пере-лом. И менее трех десятков уцелевших еще штрафников, гнусно матерясь и щедро разда-вая смерть во все стороны, погнали немцев прямо перед собой, догоняя их и убивая самы-ми чудовищными способами, кто во что горазд. Куда бежали эти немцы и на что надея-лись? Ведь прямо перед ними по всей окраине бывшей рощицы наша артиллерия по-прежнему держала завесу НЗО, пусть и не такую частую, как прежде, но достаточно гус-тую, чтобы их не пропустить. Но, оказалось, немцы стремились к первой траншее, где сейчас никого не было. Они-то, кажется, надеялись, что там хоть кто-то да остался! Нет, все пошли вперед в самом начале этой атаки. Немцы спрыгивали в траншею, а им на пле-чи и на спину прыгали наши штрафники, прикладами, малыми саперными лопатками и ножами продолжая то, что начали недавно еще в нашей второй траншее. Комбриг выстре-лив прямо в распахнутиые навстречу пуле глаза молодого немца, почти мальчика, спрыг-нул в траншею, с хеканьем ударив острием лопатки по лицу другого немца. Тот схватился руками за лицо. И между пальцами у него немедленно показалась кровь. Но второй тычок лопатки, уже не сгоряча, нацеленный в кадык, прекратили его страдания. А рядом немец, навалившись, намеревался зарезать штрафника ножом. Тот, натужившись изо всех сил, пытался остановить его нож, но он все приближался к его горлу и приближался. Драма-тизм этой схватки был решен лопаткой комбрига, которая с отвратительным хрустом, прорубая позвоночник немца, рубанула его по спине. И наш боец вскочил, отбросив нем-ца едва не остатним своим усилием:
- Добей! Чего ему мучаться?
Кивнул ему на «его» немца комбриг. И уже по всей траншее, додавливая сопротив-ление, расходились его штрафники.
- Иди, тащи связь сюда!
Кивнул он единственному оставшемуся в живых связисту. День уже окончательно померк и напряжение боевого дня уходило в прошлое, вертясь перед глазами багровыми кругами и неяркими вспышками. Наша артиллерия прекратила ставить НЗО. Просто в нем уже не было нужды! День, отгорев, канул в лету. Пришли, просочившись в наступившей первой вечерней тьме моряки. Командир бригады, моложавый каперанг , с командиром первого батальона, кап-лейтом . По всему кургану разбегались вездесущие моряки-разведчики бригады. Ожидался их первый батальон.
Пока суд да дело комбриг водил каперанга по холму, описывал ему особенности обо-роны. Тот с интересом рассматривал подбитые штрафниками немецкие танки. Завтра уже ему предстояло геройствовать здесь со своими полосатиками. Пока же они исполняли еще одну работу, составляли протокол на погибших штрафников. Сегодня они намеревались сделать это быстро, поскольку по Мамаеву кургану с этой целью бродили сразу две ко-миссии, поделив всю его территорию, вместо обычной одной. В комиссии должно было быть три командира не штрафника. А в бригаде Щербакова таких выжило всего четверо: он сам, капитан Земсков, капитан Лавринович и лейтенант Ёжиков. С двумя прибывшими сюда командирами-моряками их как раз и хватило на две комиссии. Дела пошли намного быстрее. Раненых давно уже стащили на КП, оказывая им посильную помощь. Теперь стаскивали убитых. Здесь же поместились и бойцы-энкаведешники, похороненные в сво-ем окопе немецким танком. Совесть комбрига была чиста. Он не выставлял их под унич-тожение, поместив как и всех своих бойцов на пути немцев. и то, что они погибли, вместе со своим лейтенантом – дело случая и военной фортуны. Она ж, как известно, дама зело капризная и не простая. Те, в принципе, ничем не отличились, но и не опозорились, побе-жав, или спрятавшись. Стреляли по немца до последнего края, как все на кургане. навер-ное, впервые им, мерзавцам, и довелось-то пострелять по немцам. До этого, небось, все по своим, да по своим. И неважно, что те свои прошли до фронта лагеря, а эти нет. Повер-нись судьба чуть иначе и все было бы наоборот. Но вот сей день, комбриг с подачи ко-мандарма 62-й, пригнавшего эту шушеру к ним на курган, смог предоставить им возмож-ность отличиться, стреляя по немцам. И, должен сказать, что если бы они общими уси-лиями сумели подбить тот танк, что их и похоронил, то на медаль «За отвагу» вполне бы им того и хватило. На одну на всех. А так и эту медаль им с Ёжиковым надо получать. А что? они ведь подбили тот танк, что зарыл энкаведешников в их собственном окопе.
Позорный, в общем-то, они народ, но к мертвым ненависть не просыпалась. Смерть равняет всех! И правых и не правых. Подошли людишки собранные по всей армии офице-рами Чуйкова. Они должны были вынести отсюда убитых и раненых штрафников. Кроме тех, кого так и не откопали, и кто сгорел под горящими танками. Мертвых зарыли, как это принято было в армии у Чуйкова на самом берегу Волги, рассчитывая перезахоронить со временем. У всех в сознании уже как-то утвердилось, что Сталинграда немцу не сдадут. Пусть и осталась в наших руках тонкая полоска берега, а городом немцу не володеть. И непонятно еще подавляющему большинству людей было, чем все это кончится, а вот воз-никло такое ощущения, что все, больше им ничего уже не взять! Ночью, с обратным транспортом, маленькая группка уцелевших штрафников, в усиленную роту числом, во главе с комбригом, на очередном транспорте с ранеными, покидали Сталинград, с тоской и гордостью глядя на его берег. С тоской потому как оставили там слишком много своих друзей-товарищей, а с гордостью, потому что устояли. И Мамаев курган нам вернули  и три дня его продержали, заставляя немцев постоянно и безнадежно тратить силы, собран-ные ими для окончательного захвата города, на то, чтобы сбить штрафников с Мамаева кургана. По уму, понимал комбриг, его бы штрафникам не уходить из Сталинграда, а ос-таться там, в распоряжении Чуйкова, в качестве его последнего, подкожного резерва, ко-гда и пара сотен усталых, но все знающих и все умеющих бойцов – больша-ая помощь! Но и комбриг понимал, да и Чуйков даже не заикнулся об этом – штрафникам обязательно надо было оказаться на том берегу и посетить канцелярию, развернутую особым отделом. Им надо было получить нормальные красноармейские документы, самим увидать справки о снятии всех судимостей, отсылаемых своим самым родным людям. Понять, что они больше не штрафники, а воины Красной армии. И перестать быть зеками не только де-факто, но и де-юре!
Прибыв после выгрузки в Красную Слободу - левобережный пригород Сталинграда, они с трудом разыскали там помещение снятое особым отделом их бригады. Вот хрень какая! – бригады уже не было, погибла бригада, за исключением тех пяти сотен, кого за эти три дня приняли госпиталя, и немногим более тех двух сотен человек, умудрившихся так и не получить серьезных ранений, излечение коих требует госпитализации, даже лег-ких, а особый отдел был. Словно бы он самый нужный изо всех имевших место в штабе! Погиб начальник штаба бригады бывший полковник Иван Исидорович Головань, пал, от-биваясь саперной лопаткой в рукопашном бою, уходив перед этим двух немаков, погиб командир батальона полковник Мирошниченко Вадим Федорович, его разорвало на мел-кие шматки снарядом. Добрая смерть для военного, хорошо, что произошла она на глазах у многих, среди коих оказались и выжившие. Не станет его смерть проклятием всем его родным, не пропал он без вести – честно погиб, сражаясь за Родину так, как всей той и этой красноперой мрази, отправившей его в зону и не снилось вовек! Погибли их собст-венные заградотрядовцы, заживо похороненные в своем окопе немецким танком, спля-савшем на нем Тантареллу, а канцелярия особого отдела, как ни в чем ни бывало, приня-лась штамповать справки о снятии судимостей и готовить похоронки для рассылки их по адресам родственников погибших. И здесь Андрей Андреевич сцепился с особистами, Сёминым и начальником особого отдела 62-й армии, поскольку те вдруг начали доказы-вать, что тем штрафникам, кто ни разу не был задет на кургане чужой сталью, либо свин-цом, снимать судимости не за что. Крови, де, они не пролили – вот и не смыли своей ви-ны! Надо их снова упаковать в штрафную роту, или батальон и посылать на фронт. Но тут уж нашла коса на камень. Комбриг отнюдь не склонен был уступать этой поганой шуше-ре, отсидевшейся в затишье за огромной и широкой рекой, когда его люди, клали головы там, на Мамаевом кургане. Но особисты уперлись, упирая на формальные признаки соот-ветствующих приказов. И продолжаться бы этому спору долго и неизвестно чем завер-шиться, если бы не вмешательство члена военного совета 62-й армии, дивизионного ко-миссара Гурова. Кузьма Акимович, человек с очень больным сердцем, перенесшим уже два инфаркта. Знал он, что третий – будет для него последним. И, тем не менее, все при-нимал близко к сердцу, вмешиваясь во все спорные дела своей армии. Не прошел он и мимо этого случая. Зная, что искать поддержки у члена военного совета Сталинградского фронта, тоже дивизионного комиссара Хрущева, дело безнадежное, слишком тот труслив и глуп, Кузьма Акимович обратился сразу к командующему фронтом Еременко. Он сумел донести до чересчур занятого в эти дни мозга командующего фронтом, что такое униже-ние штрафников, отбивших и удержавших на глазах у всех защитников Сталинграда, стратегически бесценный Мамаев курган, не пройдет даром для всего его фронта, сильно уронив авторитет командования в глазах бойцов. Еременко задумался и внял члену воен-ного совета 62-й армии. И вопрос решился в пользу штрафников. В какой уже раз особи-стская сволочь была посрамлена! А то, что Сёмин и его дружки-особисты затаили на него огромный зуб, да и не зуб даже – целую челюсть, Щербакова беспокоило как-то не слиш-ком. Уж очень отвязанной и самодовлеющей личностью он был!
Почти весь ноябрь Андрей Андреевич занимался делами своих штрафников, выправ-ляя и подписывая горы документов похоронок, справок-уведомлений и судебных реше-ний, большей частью относительно снятия судимостей. Уже разъехались Земсков и Лав-ринович, получившие повышение в звании, майоров огребли мужики, так и идя по войне и службе не только плечом к плечу, но и чин в чин, звание в звание! – и направленные в офицерский резерв армии. Еще бы Чуйков отдал их, так ему понравившихся. Помнил ва-силий Иванович отзывы комбрига об этих молодых и невероятно способных офицерах-разведчиках, ему такие в армии тоже на вес золота. Как же, отдаст он их во фронтоворй резерв! Ждите! При комбриге остался, как обычно, только неизменный Ёжиков, тоже по-лучивший третий кубик в петлицы, Чуйков постарался! – а комбриг все ждал вызова на аттестационную комиссию, тут Чуйков помочь был бессилен, и завершал, наконец, оформление документов, с представлением Земскова, Ёжикова и Лавриновича к званию Героя Советского Союза. На него, знал он, ушло такое же представление из штаба 62-й армии, подписанное Василием Ивановичем Чуйковым, в тот день, когда бригада штраф-ников, сгоревшая в горниле войны, передала Мамаев курган свеженькой бригаде морской пехоты. В душе генерал-лейтенант рассчитывал, что, пройдя переаттестацию, комбриг Щербаков вернется в резерв Сталинградского фронта и тут уж он выпросит его у Еремен-ко, чтобы назначить на одну из своих дивизий. Да и сам комбриг был совершенно готов к такому обороту дела, считая его для себя удачным. И уже представлял себя генералом-майором, с двумя звездами в каждой петлице, да еще и с золотой звездой героя на груди. Здорово! Но, как это часто бывает в жизни, в ситуацию вмешался случай. Есть такое пра-вило у жизни, коли люди загоняют в каком-нибудь вопросе ситуацию в тупик, она ее раз-решает с привычной скупостью жеста, посылая этим суетливым людишкам нечто, назы-ваемое им «случай». На самом деле – никакой это не случай, ибо все случайности в жизни – просто не познанные нами закономерности – это перст самой Судьбы!
Капитан госбезопасности Сёмин был вызван в особый отдел Сталинградского фрон-та к его начальнику, старшему майору госбезопасности  Селивановскому. Там, помари-новав какое-то, достойное, как ему показалось, время, сослуживца в приемной, смилости-вился, наконец, пригласив капитана госбезопасности зайти. Не так уж и велика была меж ними разница в звании, один носил в петлице «железную дорогу» на три шпалы, другой – рубиновый ромб, всего то две ступеньки! Зато разница в их положении была просто охре-нительная! Простите, иначе и не скажешь. Потому-то в кабинет такого высокого, куда уж выше! – начальства, попритихший в последнее время, пообтершийся среди ненавидящих его вооруженных штрафников, Сёмин, входил на полусогнутых, в любой момент готовый изобразить подобострастную позу полового в дореволюционном трактире «Чего изволи-те?». И как бы еще выгнулся, отклячив зад и выставив вперед руку, уснащенную чистей-шим полотенцем, так бы и ел господина сановного глазами, млея от благоговения. Да, уж. Лакейскую сущность ее из себя только сам человек и выдавить может, ее никакими зва-ниями и должностями не проймешь:
- Здравия желаю, товарищ старший майор!
Вытянулся перед недосягаемым для него начальством, почти продекламировав на манер стихов, Сёмин. Тот же только еще вальяжнее откинулся на высокую спинку пре-красной, явственно царской еще работы стула, сделав очень значительное лицо много по-нимающего о себе начальника и небожителя. И небрежно махнул рукой, де, полноте, ка-питан, какие, мол, меж нами, своими, чины и политес. Иногда и такие вот Сёмины для дел нужных сгодятся:
- Здравствуй и ты, капитан. Садись!
Сёмин с опаской присел на краешек одинокого расшатанного, будто нарочно, стула, стоящего перед столом старшего майора. О Николае Ивановиче Селивановском ходили слухи, что способен он безо всякого мыла проникнуть глубоко в анус своего ближайшего начальника и произвести там радикальную расчистку застоявшихся каловых масс, беспо-коящих оного и угрожающих ему преждевременным геморроем. Но с подчиненными бы-вал он вальяжно-грубоват, нередко надменен и никогда не готов и не предрасположен был обращать внимание на их предложения. Его всегда интересовали лишь его собственные персональные задумки:
- Известно ли тебе, капитан, чьим сыном был погибший на Мамаевом кургане лейте-нант госбезопасности Серов?
- Неужели, самого?...
- Да, капитан, самого Ивана Александровича Серова!
Капитану даже в голову не могло придти, что сын самого всесильного и всемогущего заместителя комиссара внутренних дел СССР , мог оказаться на фронте, в звании лейте-нанта госбезопасности, да еще и попасть под его начало. А тут еще и он не досмотрел, не уберег мальчика. И этот невежа и сукин кот, командарм 52-й Чуйков и его начштаба Лас-кин , погнали мальчика с бойцами заградотряда НКВД на Мамаев курган, а там комбриг Щербаков. Этот, понимал Сёмин, беречь сына комиссара госбезопасности не станет. Не-вместно ему, гордецу, видишь ли, безопасностью сановного мальчика озаботиться! Вот он его и подставил, а Сёмин узнал об этом лишь вечером следующего дня, когда его уже и захоронили где-то вместе со всеми. Что же делать!? Против смерти средств нету даже и у всесильного среди живых НКВД. И капитан обратил вопрошающие глаза на старшего майора. А у того решение, похоже, уже состоялось:
- О гибели сына, как ты и сам понимаешь, товарищу комиссару уже доложено. И фа-милии наши, и твоя, и моя, им, я думаю, уже взяты на учет! Понимаешь, капитан, что все это значит? Ты хотя бы пытался подумать, а как бы мы могли спасти ситуацию?
- А как?
Выдавил жалкий хрип из пересохшего рта капитан госбезопасности.
- Насколько я знаю, комбриг Щербаков пишет сейчас наградные листы на тех, кого по завершению эпопеи Мамаева кургана, представят к наградам. Так?
- Так точно, товарищ старший майор!
- Ну, так вот и скажи ему вставить имя нашего подопечного в список на представле-ние к званию героя Советского Союза. За беспримерный героизм и небывалое мужество! Именно в таких вот и выражениях! Ну, в общем пусть сам там подсуетиться! Он пусть только исходное представление напишет и подпишет, проведет через свой штаб, дальше уже наша забота. Понял? Заодно, скажи ему, и все остальные представления пройдут за этим как вагоны за паровозом. Как по маслу пройдут, махом! Понял?
- Понял!
Подскочил Сёмин и по первому разрешающему кивку начальника кабинета, трусцой побежал вон, чтобы побыстрее передать комбригу приказ и высочайшую волю своего на-чальства. Вот только снова не подумал Сёмин, что для комбрига это начальство – не на-чальство! Взяв на бегу след, рыскал Сёмин по поселку Красная Слобода, изыскивая ком-брига и низовым своим собачьим чутьем и верховым. Нашел он комбрига в офицерской столовой Военного совета фронта, обедающим и, дождавшись, пока тот завершит обед, помнил, как не любит Щербаков, когда ему поесть мешают, отозвал того в сторонку. Но уже тут, глотая слова и целые фразы, изложил ему приказ своего начальника. Однако, вы-сокий ранг того не произвел, по-видимому, на Щербакова никакого впечатления. Он тихо и почти без выражения сказал:
- Пошел вон, скотина!
Сёмин просто задохнулся от такого афронта, так и не найдясь, что ему ответить ком-бригу. А тот, повернувшись, отправился на выход из столовой, курить. Сёмин немедленно связался с Селивановским, осведомив того о поведении опального комбрига, тот приказал ему срочно зайти. И вот капитан снова стоит навытяжку перед столом старшего майора, истекая потом из-под фуражки, а тот, гневно на него поглядывая, начальственно и по-учающе бухтит:
- Ничего тебе нельзя поручить капитан – все ты проваливаешь! Вот и этого зарвав-шегося солдафона, как его там, Щербакова, что ли? – обломать не смог! Да, какое там, об-ломать! Судя по тому, что он выделывал еще в 6-м механизированном корпусе, а потом и в Белоруссии, это он тебя обломал, а не ты его!
Но настроение от найденного им, Селивановским, способа позолотить всесильному комиссару госбезопасности грькую пилюлю, у старшего майора было вполне хорошим и дрожащему от назойливого испуга капитану Сёмину ничто, вообще-то, не грозило. Но он то, перепуганный до самой крайней истерики, этого не знал! В виде заключающего жеста Селивановский спросил:
- Где живет этот Щербаков, знаешь?
- Т-так точно!
Заикнувшись от пережитого им ужаса, поспешил капитан. А Селивановский про-должил:
- Придешь сюда часам к девяти вечера, понял?
- Т-так точно!
- Тогда иди!
И дверь закрылась за перетрусившим не на шутку Сёминым. А старший майор вы-звал к себе на девять вечера двух автоматчиков и двух сержантов госбезопасности для производства обыска. Не самому же ему рыть тамносом и искать вещественные доказа-тельства измены Родине со стороны злонамеренного комбрига. А что Щербакову придет-ся стать изменником Родине, Селивановский про себя уже решил. Хотя и была тут опре-деленная неприятность.
Ведь только-только, бригада штрафников сколоченная, обученная и возглавленная этим самым Щербаковым, отбила и удержала, оставив его за нами, Мамаев курган. И на самого комбрига, как и на его самых любимых и близких офицеров, тех, кто не из штраф-ников, пошли представления на звание героев Советского Союза. Да там кого не возьми – достоен. Но – штрафники – нельзя! Их даже медалью «За отвагу» наградить нельзя! Даже звезду на могилу водрузить и ту НКВД не позволит. Надо же! В рай их берут без запро-сов, как воинов, жизни своей не пожалевших за Родину, за други своя. А вот звезду над братской могилой – нельзя. Невместно! Так что ж это за символ-то такой? Может он и вправду бесовской, от врага рода человеческого, того, кто терзает самых отъявленных грешников-людей в самом нижнем, девятом, кругу Дантова ада, там, в ледяном озере?
Хотя, впрочем, что за дело старшему майору Селивановскому до каких-то там не-стыковок? Его подопечные даже не перед нарсудом предстают, только перед военным трибуналом и ОСо. А у тех и вопросов таких не возникнет, проверено! Все подпишут и проштампуют. И пойдет строптивый комбриг к стенке, не Бог он, пойдет! А сам Селива-новский и это чмо никчемное, Сёмин, снова примутся изыскивать как и через кого им можно состряпать это награждение, каковое должно подсластить пилюлю их руководству. Может через штаб 62-й, там, правда, тоже не слишком удобный для подобных дел, гене-рал-лейтенант Ласкин. Нет, ШОБ не принадлежал 62-й армии и не проходила через их штаб. Она подчинялась фронту, а 62-й армии была придана лишь на операцию с Мамае-вым курганом. И что? И даже строптивый дивизионный комиссар Гуров, член военного совета 62-й армии, не сумеет ни во что вмешаться. Просто потому, чьто знать ничего не будет, хрен гнилой! Хрущев? А что Хрущев? Никита Сергеевич, он из центрального аппа-рата, все эти игры давно уже изучил и понял до самых тонких тонкостей аппаратных. Этот уж и точно мешать не станет – не тот человек! Все подпишет и протолкнет, лишь бы ему самому с глупостями не светиться. Понимает, чмо лысое, что не простил ему еще Хозяин Харькова и не скоро еще, наверное, простит. Если простит когда-нибудь вообще.
Свои ведь ошибки прощать другим гораздо сложнее, чем чужие. А Хрущев от начала и до самого конца был единой и сплошной ошибкой Сталина. И когда он работал в Моск-ве, активно участвуя в репрессиях, и когда он раскручивал их маховик на Украине. В 41-ом именно он вопил и орал, брызгая слюной на генералов и офицеров, мизинец каждого из коих был в несчетное число раз умнее этого лысого недоумка, по настоящему изучив-шего лишь одну науку, но – по иронии судьбы, самую нужную в СССР тех лет – науку аппаратной партийной интриги. Как же ему не поддержать иных интриганов, старающих-ся в пользу такой величины как первый зам наркома внутренних дел Серов. Хрущев все-гда ненавидел и одновременно боялся Берия, и всегда старался ему угодить. Нет, не ста-нет он им мешать, думалось Селивановскому, поможет вряд ли, но и мешать уж точно не станет. Еременко? Нет, генерал-полковник будет рад избавиться от ответственности еще и за какого-то опального комбрига, тем более по штабным углам шушукались, что операция по атаке 3-й танковой группы Германа Гота, там, у границы, сильно поразила генерала полковника. Он чрезвычайно ревновал комбрига к его боевым свершениям, тем более, что они шли не благодаря власти, а вопреки ее политическим поползновениям. Еременко не был трусом и сам, но сильно завидовал смелости Щербакова. Не той смелости, с какой он водил в атаки и контратаки людей, эта смелость – нечто само собой разумеющееся для любого командира, от самого мелкого и до самого высокого, а смелости, с какой тот при-нимал свои боевые решения, не слишком оглядываясь на политические заморочки высше-го руководства. Вот такой смелости Господь Бог генералу-полковнику явно не додал!
В девять, как и договаривались, все были на месте и, ведомые Сёминым, поспешили на квартиру комбрига. Тот ни сном, ни духом, не ведая ни о чем, дописывал последние листы для отпусков своим раненым бывшим штрафникам. Эти листы и все сопроводи-тельные документы тоже принесли ему на подпись, уже подписанные главным врачом фронта. Оказалась там и пара – тройка запасных бланков. Мало ли доведется какой испор-тить. Так чтобы не шляться лишнего и не отнимать времени у занятых сверх всякой меры людей. Грубый стук в дверь был не ожидаем ни самим комбригом, ни помогавшим ему с оформлением бумаг и жившим здесь же Ёжиковым:
- Посмотри, Вася, кого там нелегкая к нам принесла!
Привычно распорядился комбриг, заполнив последний корешок. Завтра Вася отнесет в канцелярию и проштампует. И можно отсылать в госпиталь. Закончат мужики лечение и получат отпуск по ранению. Смогут хоть навестить своих. Повидаются. Потом, понятное дело, снова на фронт. Но уже в новом же качестве. На большую часть своих штрафников он уже выправил документы о возвращении им званий и наград, тем, кому, конечно, было что возвращать. Вломившиеся в комнату четверо офицеров особого отдела, и один солдат-энкаведешник были и для него полнейшей неожиданностью. Вот только за последние полгода Андрей Андреевич, встретил и переговорил более чем с 10 – 12 тыс. людей про-шедших сквозь жернова НКВД. И впятеро, а то и всемеро больше прочел личных дел та-ких вот арестантов. А ведь еще с тысячами из них он вместе воевал, а с десятками и сот-нями сблизился и часто беседовал по душам. И вынес для себя из этих бесед – даваться в руки этим душегубам живым, нельзя, немыслимо, смертельно опасно! Их надо и можно убивать, словно бешенных собак, не заморачиваясь тем, свои, там, не свои… Это все только хрень и исходит исключительно от лукавого! Существенно то, что с советской вла-стью и ее карательными органами, даже не членами, блин, органами! – лучше разговари-вать, наблюдая их через прицел чего-нибудь стреляющего, желательно, автоматически и, очень желательно, имеющего практически бесконечный запас боеприпасов. Позволить же себя арестовать, вынес для себя комбриг из этого общения – смерти подобно! Большей глупости свершить нельзя, не дано это просто человеку! И Константинович, знакомый с сочинениями А. И. Солженицына и многих иных бывших сидельцев, доживших до тех дней, когда правду о советской власти и коммунистах сказать уже было можно и даже нужно, всей душой подтверждал этот вывод Щербакова. И комбриг, увидев ворвавшихся к нему в избу энкаведешников, не дрогнул ни на секунду. Он все же был военным челове-ком до самых кончиков своих ногтей. И по роду своей деятельности обязан был уметь встречать неожиданности без растерянности и душевной, прежде всего, паники. Так он их и встретил, сразу собравшись внутренне и изготовившись к действию. Каждая мышца его тела расслабилась, изготовившись отдать человеку всю свою энергию и силу в нужный момент. Его зрение превратилось в видоискатель прицела многофункционального боевого устройства, изготовившегося убивать.
Но вся штука в том, что чекисты ведь этого не знали. Они, как всегда уверенные, ведь лишь очень немногие сопротивлялись при аресте и так никто и не попытался отбить-ся от них напрочь и уйти от преследования. И эта сволочь уверовала, что так оно и будет всегда  и везде. Особисты даже не почувствовали, переступив порог, что перешли свой Рубикон и все, что было в прошлом, их покинуло, став недостижимым, просто потому, что встал вопрос об их жизни и смерти.
А старший майор, потрясая только что состряпанным, и им же самим подписанным ордером, оружия он своего, как и все прочие, его сопровождавшие,даже не потрудился достать из новенькой скрипучей коричневой кобуры, задал вопрос:
- Комбриг Щербаков, если я не ошибаюсь?
И внимательно, в прищуре, посмотрел на комбрига, чуть-чуть склонив свою донель-зяч довольную мордочку к плечу. Он игрался, сукин сын, забавлялся. Все они играются с жизнями людей, арестовывая и бросая их в лагеря. Л-ладно, ребятки, поиграем!
- Да!
Не дрогнув ни одной мышцей и даже без хрипотцы в голосе, спокойно ответил анд-рей Андреевич. Он уже даже не волновался, как и всегда перед боем. Был собран, споко-ен, выверен в движения. Един душой и телом. Он был готов по той высшей степени го-товности, каковая всегда способна разродиться взрывом немедленного действия, а все ос-тальное – мелочи.
- Вы арестованы!
Этот возглас мог бы напугать Щербакова еще лет 10 назад, 5 лет назад он бы, навер-ное, еще не стал сопротивляться тем, кто пришел его арестовывать, но уже год назад га-рантированно стал бы, общение с Константиновичем не прошло для впечатлительного комбрига даром. Что уже было говорить про сейчас, когда он пообщался с тысячами си-дельцев и своими собственными глазами наблюдал, как осуществляется их сидение в зо-нах. Весь этот заход с арестом был, безусловно, одной сплошной неожиданностью, но комбрига с его опытом и боевой всегдашней ухваткой было трудно застать врасплох, он предпочитал быть готовым всегда, как тот пионер. Да и Константинович, уже все и сполна осознав, немедленно отбросил свое сонное существование, продолжавшееся все то время, пока шла эта бесконечная, казалось, бумажная работа, по документальному оформлению результатов деятельности бригады. Когда он разве что иногда, в наиболее интересных, или особо спорных случаях, подсказывал правильное, на его взгляд, решение:
- Не позволите ознакомиться?
Предельно вежливо спросил он, протянув руку к ордеру. Подкупленный его вежли-востью, Селивановский решил, что неплохо бы и ему блеснуть воспитанием и уверенным обхождением. Все ж таки – старший майор, в недалеком прошлом – столичная штучка! А Андрею Андреевичу мгновения, пока тот решал, что ему делать, хватило, чтобы увидеть веселое одобрение в глазах Ёжикова. Эти придурки даже не обратили внимания на то, что Ёжиков, пропустив их в избу, остался у них за спиной! Ну и шельпеть, ядрен батон, шу-шера всенепременная! Придя арестовывать комбрига, оставить его адъютанта у себя за спиной без контроля и даже не обшмонав, да над ними любой лагерный вертухай, при-ученный жизнью никогда не поворачиваться спиной к «зэка» станет смеяться до полней-шего, простите, усёру. Уж очень Вася «любил» эту категорию совслужащих, людьми то их назвать трудно! – не приходилось и сомневаться, что он поддержит любые активные действия комбрига и внесет свою посильную лепту. Да и одобряющий поведения комбри-га взгляд лучше любых слов свидетельствовал об этом. Тогда, надо думать, обойдутся и без стрельбы, по тихому, как во фронтовой разведке, только на ножах. Уж слишком хоро-шо знал он своего комбрига и слишком прозрачны были для него все его маневры, именно поэтому так и строившиеся. Вася все делал правильно. Он закрыл дверь в сени, отсекая оставленного пришедшими снаружи бойца-автоматчика, ото всех оставшихся внутри дома и даже ото всех производимых ими звуков. Стрельба, случись она в избе, конечно же дошла бы до бойца на крыльце даже и через отсекающее воздушное пространство сеней. Но стрельбы-то они как раз и собирались избежать целиком и полностью. Даже и громких криков как-то не хотелось бы! А другой боец, тоже автоматчик, вошедший в дом вместе со всеми, оказался повернут к Ёжикову спиной. Как бы отдан на его попечение. Комбриг взял протянутую ему бумагу и словно бы принялся ее читать. Но первой целью комбрига уже стал Сёмин. Тот и вообразить себе никак не мог, что жертва станет сопротивляться. Ну никак не помещалось это в его свинцовую энкаведешную голову. Ведь советский же человек! Безусловно советский! – кто, кто, а Семин знал это давно и доподлинно! И со-противляться НКВД? Этого он даже и вообразить себе не мог, даже и в худшем своем ночном кошмаре! А их жертва ведь деятельно и аккуратно готовилась к сопротивлению, пользуясь безграмотностью и расслабленностью явившейся к нему группы захвата, выве-ряя свою позу и предстоявший ей доворот корпуса. Готовилась очень спокойно и совсем не шутя!
- Возьму очки, позволите? Вблизи не вижу.
Все так же спокойно и даже буднично как-то обратился комбриг к старшему майору. Причем в столь буднично-вежливом, разоружающем тоне, что у того не возникло даже и тени подозрения о предстоящем поведении жертвы. Так завораживают некоторых плав-ные извивы тела змею, уже приготовившейся атаковать, стремительно и смертельно!  Тот механически кивнул, действительно завороженный и на все согласный. И Щербаков, по-вернувшись в талии, сгреб со стола финку, лежавшую там без ножен для прижима нуж-ных бумаг. И уже в следующий момент, она, брошенная сильным, многократно выверен-ным в прошлом, броском, дополненным поворотом тела в талии и разворотом всего пле-чевого пояса, полетела к успевшему лишь побледнеть Сёмину. Он-то знал замашки ком-брига Андрея Андреевича Щербакова, и догадаться за эти мгновенья успел о многом. До-гадаться то он успел, а вот начать действовать сам – нет! И совсем уже не мог он вообра-зить, что означенный комбриг выберет активный способ защиты, пренебрежет удостове-ренным многими до него и после него кодексом поведения жертвы перед лицом своих па-лачей, и станет оказывать сопротивление советским карающим органам. И не просто ока-зывать сопротивление, но убивать их полномочных сотрудников, самым настоящим смертным боем. И только он успел открыть рот, чтобы предупредить уважаемого товари-ща старшего майора, как ему уже прилетело. И прямо в глаз. Не пискнув и не застонав, только со стоном, сквозь зубы, вздохнув, он откинулся на руки бойца энкаведешника, ав-томатически подхватившего офицера. И выключил из действия еще и его, с его даже не взведенным автоматом. А проворный Ёжиков, не зевая, ухватил того за темя шапки-ушанки и подбородок, резко, рывком, поворачивая его голову до отказа влево. С хряском крушащихся позвонков сломалась шея и боец, так ничего и не успев, превратился в без-жизненную крупную тряпичную куклу в тулупе. А комбриг еще только разгонял свое смертоносное движение, четко и очень резко нанося прямой все сокрушающий удар в пе-реносицу старшего майора. Многократно проверенный, этот удар не мог его подвести. Осколки носового хряща, ударно сдвинутые со своего природного места, вошли тому в мозг, если он, конечно, у этой особи еще имелся вообще. Глаза начальника особого отдела фронта, став оловянными, немедленно остановились. И еще одно тело, подогнув ноги в коленях, начало тихохонько оседать на пол, став покойником еще до того, как ему упасть, а Щербаков, словно в танце, сделал шаг в сторону и оказался напротив первого из сержан-тов госбезопасности. Его пальцы еще только скребли по кобуре, нащупывая клапан, за ко-торый следовало потянуть, чтобы открыть ее. А ведь ему, даже и открыв кобуру, следова-ло еще нащупав, ухватиться за рукоять своего нагана, а именно ими по традиции воору-жали чекистов, прежде чем вытащить его и изготовиться, наконец, к стрельбе. Нет, все прекрасно успевал комбриг, все он успевал!
Страшный удар раскрытой ладонью в лоб отбросил того на своего товарища, кто, в свою очередь уже ощутил печенью боевой нож Ёжикова. Привычку таскать его всегда с собой, привил тому сам комбриг, говоря, что в тяжкой ситуации верный нож – не послед-няя вещь! Его этому в свою очередь казаки научили. Давно, еще в самом начале его воин-ской службы, когда служил он во взводе конной разведки. Вот он и пригодился, оправдал возлагавшиеся на него надежды. Оттащив все трупы в сторону, чтобы не мешали, Ёжиков и комбриг переглянулись. Надо было убирать и того бойца, что на улице. И Ёжиков скользнув в сени осторожно, двигаясь, словно в очень сложном танце, приоткрыл дверь. Боец, оставшийся на крыльце, обернувшись, успел только с отменным любопытством за-глянуть внутрь сеней, как ему в лицо вонзился боевой нож. Удар был так силен, что про-бил череп. И боец без звука замолотил по крыльцу ногами в прекрасной юфти сапогах, в последних судорогах своего отходняка. Подскочивший комбриг помог Ёжикову втащить энкаведешника-автоматчика в дом, прибавив его к остальным.
И стольких хороших людей положила эта мразь, что ни у Щербакова, ни у Ёжикова не возникло даже и капли сожаления об их оборванных жизнях. Поделом вору и му;ка! Андрей Андреевич немедленно сел за стол – писать самому себе и Ёжикову документы на отпуск в тылу, выбрав за место назначения город Бийск, в Алтайском крае. Бывал он там как-то до войны еще. Там их уж и совершенно точно искать не станут, а они, выждав ка-кой-то срок и устроившись, например, к вольным старателям, смогут попозже перейти к нормальной жизни, не особо и скрываясь. Рука была набита, сколько таких бумаг им на-писано за последние дни, подписанные бланки всех нужных документов имелись в нали-чии, взятые и проштампованные печатями в соответствующих канцеляриях с запасом. Все необходимые штампы на них стояли. Он не забыл даже выписать себе и Ёжикову продо-вольственный аттестат, с возможностью выбрать его содержание на два месяца вперед. И денежный аттестат тоже. Потом они приступили к дотошному и аккуратному обыску че-кистов, добыв себе пару удостоверений особого отдела, с красными буквами «СМЕРШ» по диагонали. Щербаков неплохо походил на старшего майора, особенно в полном зимнем обмундировании. Правда, Ёжикову довелось пользоваться в качестве запасного удостове-рением одного из сержантов госбезопасности, слишком молодого с морды. Их оружие, наганы, ни Ёжикову, ни Щербакову были не нужны. У первого имелся люггер с глушите-лем, у второго – заслуженный маузер и тоже под патрон к люггеру. И сотен пять патронов к ним в вещмешках. Ничего более, кроме денег, взять им с особистов не случилось. Хотя, подумав, Щербаков все же вытащил из кобуры Селивановского прекрасный немецкий Вальтер под 9 мм патрон и из отдельного кармашка глушитель к нему. Тут никогда не угадаешь, что и где тебе пригодиться. Свое обмундирование было у них ничуть не хуже, ото вшей они, надо полагать, отмылись в бане, случившейся сразу после ухода с Мамаева кургана и передачи его морякам-тихоокеанцам. Часы сняли со всех, часы – это ценность. Их можно продать, зачем тогда их уничтожать? Пригодятся! С паршивых овец хоть шер-сти клок!
Покончив с выписыванием документов, они, как ни в чем не бывало, завалились спать. Присутствие в избе трупов недругов нисколько их обоих не беспокоило и не сму-щало. Эка невидаль – шесть жмуриков рядом привалились! Вон, на кургане, там сотни во-круг валялись. Да и до этого они не капусту шинковали! Если бы им психовать по всякому поводу, так и не спать бы вовсе! Оба они успели уже и пожить и повоевать и точно знали, что мертвого бояться не надо, да и вообще никого мужчине бояться не следует. А вот опа-саться подчас стоит живой человеческой особи. Она-то как раз и предаст и продаст. Мерт-вый же что? Лежит себе тихонечко, отдыхает и молчит в тряпочку! А на следующее утро был запланирован поход за продовольствием и деньгами. Придется, кажется, аттестаци-онной комиссии подождать к себе комбрига Щербакова совсем неопределенный срок. Впрочем, все свои экзамены он уже сдал войне. И она ему оценку, надо полагать, выста-вила. Какую ему еще аттестационную комиссию? Ну, что поделаешь – не написано ему на роду стать генералом – вот он и не стал, хотя, вроде бы и дослужился уже. Ведь со звания комбриг чаще всего переаттестовывали в генерал-майоры. Оно кому и обидно бы было. Ему же – нет. Генералов вон вокруг, как дерьма в нужнике – в ассортименте. А комбриг он один такой, одним, пожалуй, уже и останется! А вот звезды героя Советского Союза, ее и точно жаль. Она бы ему, скорее всего, пригодилась и к лицу бы была. Да и Ёжикову, думается, не оказалась бы лишней. Оно ж ласковое слово и кошке приятно! Люди же – не кошки. Им похвала даже и жизненно необходима!

АЛТАЙ, ноябрь 1942 года.
Утром следующего дня, они, как ни в чем не бывало, спокойно и, нисколько не суе-тясь, вышли со своего обычного жилища. Ёжиков с утреца, разминки ради, расчистил двор от нападавшего за ночь снега. Заодно и все следы посещения дома чекистами фанер-ной лопатой подобрал начисто, упаковав их в сугробы снега. Сейчас им стоило туго заду-маться о том, как спалить этот дом. А чего? Время военное, никто в головешках копаться, искать сгоревших не станет. А если, паче всех ожиданий, и станет, то, нарвавшись на фрагменты сгоревших трупов, не удивится. Хорошо, что особисты решили брать комбри-га в тайне, тишком. Они и пришли пешком, тут до их осиного гнезда и было-то с полки-лометра всего. Да и вооруженные люди на улице поселка, ни у кого вопросов не вызыва-ли. Мало ли их за месяцы боев под Сталинградом ходило по этим улицам Красной Слобо-ды? И строем и в россыпь, по-разному! Так что на шестерых военных, двое из коих были автоматчики, никто и внимания-то должного не обратил. Комендантский-то час не насту-пил еще. Вот и ходят людишки по своим надобностям. Щербаков и Ёжиков явились в зда-ние штаба 62-й армии, где размещались все ее тыловые службы и занялись получением всего им причитавшегося, по имевшимся на руках вещевому, продовольственному и де-нежному аттестатам. По продовольственному аттестату они выторговали себе возмож-ность получения продовольствия сухим пайком на два с половиной месяца вперед. Мол, где я там, в отпуске, получу чего? В полуголодном то тылу? Это практиковалось и подоз-рений у складских служильцев не вызвало. По вещевому получили новенькое, по первому сроку, зимнее обмундирование. И такое же новенькое теплое зимнее белье. Желтовато-белые полушубки были теплы и надежны. Подшитые толстой кожей валенки, обещали теплоту ногам. Кожаные, шерстью внутрь рукавицы, с отставленными большим и указа-тельным пальцем, надежно предохраняли руки от холода. Получили и каракулевую папа-ху комбригу, и новенькую шапку-ушанку Ёжикову. И объемистые сидора, набитые про-дуктами и боеприпасами. По два на брата. А под полушубком на груди привычный «лиф-чик». В нем все оружие. Запасные обоймы, свободный запас патронов россыпью, распи-хан по сидорам, гранаты «лимонки», разобщенные, разумеется, со своими запалами, там же. Трофейную финку, комбриг, по своему обычаю, сунул в ее кожаных ножнах в карман своих новых теплых бриджей, Ёжиков в нагрудный карман шинели сунул свой, проверен-ный этой ночью, боевой нож в ножнах. Жизнь учила, что такие вещи всегда должны пре-бывать под рукой. Нема дурных с ними разлучаться просто так, за здорово живешь! Свои старые носильные вещи и образовавшиеся у них смены белья, они тоже сунули в сидора. Запас, он, как известно, анус не развальцовывает и лишним случается редко. А ведь никто из них даже и предсказать не брался, куда засунет их теперь судьба. Им стало только ясно, что их боевая служба Родине, та, где они могли бы принести еще очень и очень много пользы, для них, кажется, завершилась. Не по их вине, из-за происков особистов, но – за-вершилась, судя по всему, навсегда и безвозвратно. Хотя как знать, как знать! Но сама жизнь, тем не менее, продолжалась…
Всерьез рассматривались два плана:
1. податься на запад и, перейдя линию фронта, поселиться жить с Петровичем. Он на глаза власти не лезет, и мы также станем. Но туда, рано, или поздно, выдавливая немцев, вернется НКВД и все может начаться с начала.
2. восточный вариант. Податься в тот же Бийск, скажем. Там даже железная до-рога заканчивается, только Чуйский тракт, да река Бия, на коей стоит город – вот и все транспортные артерии. Забраться там, к примеру, на Катунь, стара-тельствовать вольной артелью, намывая золотишко. Старателей, говорят, не-смотря на все призывы в армию и сейчас не трогают. Золотишко, оно стране нужнее нужного. Презренный, конечно же, металл. Но и без него никак! Ни американам по ленд-лизу плату без него не внести, ни англичанам. Наши рубли-рублики, хоть наличные, хоть безналичные, им до фонаря. А вот золо-то они любят. Брусковое, снабженное пробой, надежное. Оно им отнюдь не безразлично.
Выбор их был недолог. Остановились на восточном варианте. Но нужно было как-то прикрыть свои кренделя и тут, в прифронтовой Красной Слободе. Для этого лучше всего, конечно, сжечь тот домишко, где они квартировали. Кто тут по военному времени станет всерьез расследовать, отчего он сгорел, да почему. Сгорел и сгорел. Может потом, копаясь на пожарище, местные найдут обгоревшие кости, детали военной экипировки. Так мало ли в этих краях таких мест-то окажется? Весь город, пожалуй! Когда тут, неподалеку, сот-ни тысяч и даже миллионы погибали! Еще один опасный момент, ладно капитан госбезо-пасности Сёмин, бывший начальник особого отдела погибшей в боях штрафной бригады, кто и бумаги-то нужные все уже подписал. Сам поспешал, помня, что и он сам – тоже штрафник, вместе с комбригом Щербаковым. Этого кренделя никто разыскивать не ста-нет, разве что как дезертира. А вот старшего майора, начальника особого отдела 62-й ар-мии Селивановского точно хватяться! И фигура он покрупнее, и на виду все время терся. Не могут его не хватиться! Но, думается, не сразу. Все же имела эта особистская шушера обыкновение исчезать куда-то таинственно и пропадать где-то не слишком озаботившись доложить командованию, куда они, нехристи, подались и зачем. Была, была у них такая повадка! Вот она-то им с Ёжиковым и в помощь будет! Ведь если сжечь тот домишко, где они квартировали этот месяц с небольшим, что прошел после гибели бригады на Мамае-вом кургане, особистов найдут нескоро. А, скорее всего и вообще никогда не найдут. Причем, если их и возьмутся искать, все, скорее всего, начнется с тех двух сержантов гос-безопасности и конвойных бойцов, взятых Селивановским из конкретных частей при шта-бе 62-й армии. Этих хватятся уже на сегодняшней же вечерней поверке. Но, вспомнив, кто их затребовал к себе, сразу искать точно не бросятся: себе дороже! А потом вот их-то точ-но станут искать. Их командиры, прежде всего. Для приведения всех отчетных докумен-тов в порядок. И записи в их регистрационных документах приведут тех к кабинету Сели-вановского. Вспомнят, что его давно уже никто не видал и не слыхал по телефону, хотя до этого это чмо проявлялось ежеден.
Начнут искать и его самого. Сначала вяло и не активно. Потом все настырнее и ак-тивнее. И, нигде не найдя, не на шутку встревожатся. Не кто-нибудь пропал – особист! А эта тварь – носитель всевозможных секретов и секреток, лакомая добыча для разведки противника. Что она попадает и сюда, за Волгу, знали, конечно все! Не только ведь наши разведчики героически шарят по гитлеровским тылам. Их разведка не менее нашей умела и героична! Так и выстроится основная веорсия исчезновения Селивановского, а Сёмина, вспомнив, что старший майор вызывал его несколько раз накануне, запросто пристегнут к армейскому особисту, как и сержантов госбезопасности и солдат конвойной службы. Вот тут и наступал самый, возможно, неприятный момент. Ведь былит же свидетели, видев-шие как те вшестером шли куда-то, направляясь в сторону исчезнувшего, кстати, комбри-га. Но, оставалось надеятся, что умудренные дурным опытом прежних времен, свидетели, не желая оказаться в орбите влияния спецслужб, промолчат. Не заявятся просто как сви-детели и всех делов. Хотя время когда те покинули штаб, надо быть установят точно. А что там устанавливать? Опроси дежурного по штабу, когда был сдан ключ от кабинета начальника особого отдела и проверь соответствующие записи в надлежащем журнале.
Но, уверен был Щербаков, до получения первых результатов обыска и допросов комбрига и его адъютанта, старший майор, паскуда осторожная и битая, никаких бумаг на них не заводил. С какого бы такого перепугу? Вот появятся какие-то результаты, ясно станет, что подследственным шить надо, тогда и бумаги свести воедино никогда не позд-но. Оно ж, когда задним числом, так и всегда все надежнее и глаже выходит. Нет, безус-ловно, не стал Селивановский разводить свою поганую бухгалтерию заранее. И доклады-вать он явно тоже никуда не стал. Нечего, потому как! Одни сплошь подозрения. А ну по результатам допросов и обыска выясниться, что проще все дело гнуть в другую сторону, а ты уже доложил свои предварительные соображения! Конфуз выйдет. А им в их гадском деле и в их вонючей конторе любой их конфуз тоже как лыко в строку суют. Местечко-то у них теплое, от передовой далекое, зато к орденам да медалям близкое – на их место тоже враз желающие из их же брата чекиста сыщутся! Так что не стал Селивановский вести за-писи по ему и Ёжикову. Как Бог свят, не стал! И Сёмину не велел! Значит, время скрыть следы произошедшего, у них точно было. Пусть и немного, день – два, но было! Из Крас-ной слободы они выехали на машине снабжения, уж больно нелегко это было – таскать по два до упора затаренных добром сидора. Машина боеснабжения, колыхаясь и пробуксо-вывая по абсолютно разбитой фронтовой дороге, едва ползла. Снегопад увял и комбриг вместе с Ёжиковым на пару осматривали небо, не прозевать бы немцев-охотников. По-следние недели облака слегка приподнялись, авиауция сова принялась за дело. Они сейчас порой пошаливали дневным временем над прифронтовыми дорогами. Правда год шел не 41-й, заканчивался 42-й и свободную охоту немцев на наших дорогах все чаще и чаще прерывали увеличившиеся числом и заметно выросшие в своем умении, советские истре-бители. Но все-таки далекор не везде и опять же не всегда!
И при подъезде к мосту через реку Ахтуба, напротив станции Средняя Ахтуба, они получили свой бонус за бдительность. Намного более зоркий и более молодой Ёжиков, первым узрел две черные черточки в небе на фоне белизны кучевых облаков. И ничего никому не объясняя, забарабанил кулаками по крыше «полуторки» ГАЗ – АА, в кузове коей они ехали, заорав в отрытое окно на стороне водителя:
- Воздух!!! Всем из машины!
А надо сказать, что к концу лета 41-го года у всех шоферов и их постоянных спутни-ков на наших дорогах выработался безусловный рефлекс: услышал предостерегающий крик «Воздух!», думать и искать в небе глазами чужой самолет будешь потом, если выжи-вешь! – теперь же, немедленно, выпрыгивай из кабины или кузова. И ныряй в ближайший кювет, борозду, да вообще в любую щель, отрытую в земле. Не важно кем и чем, может и теми же бомбами, главное, что вырыто! Все остальное – потом, вначале просто следует озаботиться, чтобы это «потом» у тебя элементарно было. Те, кто такого рефлекса не по-лучил, чаще всего до этого времени уже не дожили. Это как на фронте. Услыхал резкий звук, пусть даже тебе совсем не понятный – падай, ищи укрытие. Разбираться с тем, что это было? – будет тот, кто этот момент переживет. А оставшись стоять столбиком мало шансов дожить до следующего случая. К такой постановке вопроса привыкали быстро. Хочешь жить – привыкнешь! Не привыкнешь – тебе не жить! Tercio non datur!  Машина еще не успела остановиться, как Ёжиков и Щербаков уже выпрыгнули из кузова, быстро бросаясь в кювет. Два «мессершмидта» Bf.109 с ревом и тарахтением своих пушек и пу-леметов, прошлись над дорогой, уносясь к Ахтубе.
У переправы мощно захлопали зенитки, ПВО на мосту имелась. Ни комбриг, ни его спутник  не торопились вставать и выбираться к дороге. Люди опытные и битые, они зна-ли, что делали. Запас горючего у «мессеров» не позволит им долго болтаться над гнпщти-ми лдорогами. Скоро назад полетят. Спустя десяток минут оба истребителя снова проре-вели своими моторами над ними, летя уже гораздо выше, чем по пути на восток. Вот те-перь можно было и подниматься, занимать свои места в «полуторке» и ехать дальше. Тем более, что за одним немцем курчавился белесый след. Кажется, ему продырявили бензо-бак. Но паразиту повезло – взрыва и пожара не последовало. Ёжиков и Щербаков прошли вперед. Их шофер морщился от боли, а плечо ему бинтовал индивидуальным пакетом его спутник, сержант-артиллерист. Комбриг подошел ближе:
- Вести машину можешь:
-Никак нет!
Морщась и кривясь ответил водитель.
- А ты?
Обратился Андрей Андреевич к его спутнику.
- Не обучен, товарищ комбриг! Не смогу!
Бойко отчеканил тот, продолжая бинтовать шофера.
- Тогда давай со старшим лейтенантом в кузов, а раненого в кабину, на место пасса-жира.
И сам полез на место шофера. Ёжиков подскочил к капоту и рьяно крутанул рукоять «кривого стартера», торчавшую из него. Мотор «полуторки сразу же затарахтел на холо-стых оборотах. Все быстро разобрались по местам, а комбриг, включив со страшным скрежетом в раздолбанной коробке передач, вторую скорость, тронул пустую машину с места. Так они и въехали в Среднюю Ахтубу, где скоро нашли госпиталь, чтобы сдать ту-да «своего» водителя, потом на склад боепитания, где и оставили машину и сержанта-артиллериста, а сами, забрав свои вещи, пошли почему-то не к станции, а к окраине по-селка. Там, в совхозной конюшне, договорившись с кем надо, Ёжиков взял лошадь, пока комбриг раздобыл две канистры с бензином. И приторочив канистры к передней луке сед-ла, поехал в обратный путь. А Андрей Андреевич зашел в условленный с Василием дом, попросившись у хозяйки, женщины средних лет отдохнуть, часа три – четыре, в ожидании их эшелона. Просьба была обычной, а военный выглядел солидно, не шантрапа какая, только-только призванная, повоевал человек, видно, можно было разузнать и что-то новое о войне, где воевали муж и сын, женщина легко согласилась. Пробавляться только радио-сводками Информбюро, далеко не всегда правдивыми у нас в тылу отвыкли уже давным-давно.
Василий Ёжиков, снова переправившись через Ахтубу, поскакал прямиком к Крас-ной слободе. Места эти были ему хорошо знакомы, именно здесь протекала его действи-тельная служба красного кавалериста. Давно это было, а места запомнились, вьевшись в молодую память. Через многочисленные старицы Волги, он перебирался вброд и сорок километров отделявшие его от Красной слободы, не слишком утомляя коня, прошел часа за три, подъезжая к их бывшему домику на отшибе уже в сумерках, со стороны леса. При-вязав коня в саду, к раскидистой яблоне, он, нагрузившись обеими канистрами с бензи-ном, шашками тола и электродетонаторами, какой от них груз? – переложил люггер с глушителем в нагрудный карман, быстро направился к их с комбригом бывшему домику. Заботиться о своих следах у мужика не было никакой нужды. Внешний осмотр дома, про-изведенный им из сада, показал, что сюда никто не приходил, замок на месте и все при-чиндалы на крыльце остались в том же порядке, какой придали им, уходя, они с комбри-гом. Только что снегу насыпало на них, заметая. Следов вокруг дома и сарая во дворе, то-же не было. Забравшись в дом, Ёжиков старательно облил бензином все изнутри. Разбил окно выходящее в сад и выставил наружу подрывную машинку и провода подрывной ма-гистрали. А две шашки тола он пристроил прямо в центр кучи тел энкаведешников, ва-лявшихся в углу избы, тоже старательно политых бензином и керосином из их линейной лампы. Саму лампу утвердил на мертвой груди Селивановского. Потом, выйдя наружу, аккуратно запер дом на замок. И обошел весь дом, обильно и старательно поливая его бен-зином. Опустевшую канистру прислонил к стене с тыльной стороны дома. Пусть выгорит, как следует, до полной неузнаваемости. А сам, разматывая магистраль и бросив горящий листок бумаги на стену дома, сразу занявшуюся бегущим бензиновым огоньком отпра-вился к коню. Подбежав к нему, он трижды накрутил магнето взрывной машинки рукоят-кой и торопливо повернул ключ подрыва. Двухсотграммовые шашки тола, рванула внутри дома глуховато, осветив его, уже подсвеченный наружным пожаром, изнутри. И слегка разворотив тот угол, возле коего они оставили мертвые тела чекистов. Внутри дома яро-стно полыхнуло, взревев, бензиновое пламя. Тягу-то ему Вася устроил выбив стекла во всех окнах, весьма серьезную. Когда Вася Ёжиков вскочил в седло, направляясь к Средней Ахтубе, домик весело полыхал. Но стоял он на отшибе, остальным зданиям поселка огонь не грозил, а пожары от немецких зажигалок и фугасных бомб, случались в поселке весьма нередко и ничьего внимания особенно не привлекали, разве что если угрожали поджогом соседних домов. Этот – гарантированно не угрожал! Вот и явятся к нему, наверное, когда он уже догорит. Когда его конь разбирал обратную дорогу, Вася еще несколько раз огля-нувшись, видел, что горит там отменно. Нужды возвращаться и что-то подправлять не было никакой, и он как мог быстрее уходил к Средней Ахтубе. Места эти входили в поло-су Сталинградского фронта и все заградительные посты и комендатуры начинались на-много дальше, за рекой Ахтубой. Бороться Васе доводилось только с дорогой. Впрочем, по ночи и это не самое простое занятие. Тем более, что число бродов и объездов ничуть не уменьшилось по сравнением с путем туда. Назад он приехал часам к трем утра. Промок-ший и промерзший как дворовой пес в дырявой будке. Сдав коня на конюшню и рассчи-тавшись с колхозниками по уговору, Вася отправился к тому дому, где остановился ком-бриг. Комбриг, отоспавшийся днем, спроворил картошки с тушенкой и они, пригласив хо-зяйку и ее детей, поели. А еще он заставил Ёжикова переодеться во все сухое, развесив его промокшие транты вокруг протопленной к ночи печки.
Проблем с отправкой на восток не вышло никаких. Документы их были в полном порядке, ни в каких «черных» списках они не числились. А обратных эшелонов на восток этими днями, когда готовилось наступление под Сталинградом, и к развалинам города по-током текли войска и боеприпасы, было никак не меньше, чем с востока. Железнодорож-ники убирали порожняк, торопясь подать его на Урал, отвозили раненых и ломаную тех-нику на восток. Что на починку, а большей частью, по-видимому, все же на переплав. Так они и доехали до Нижнего Тагила, вполне удобно расположившись в пустом вагоне-теплушке с действующей «буржуйкой». Главной их заботой было добывать дровишки на всех полустанках и присматривать за «буржуйкой», не сотворить бы по пути пожара Ну, и, разумеется, добывали себе пропитание, где за деньги, где в обмен. Свои запасы, галеты, сухари, американскую тушеную свинину «Второй фронт», свиное сало, сырокопченую колбасу, сахар и сгущенное молоко, они определили в долговременные припасы, решив их без особой надобности не расходовать. Денег по своим денежным аттестатам они по-лучили немало, там ведь они еще с прошлого года оставались, покупать еду им было за что. От Нижнего Тагила до Новосибирска поезда шли, но дальше Щербакову с Ёжиковым пришлось добираться местными маршрутами, на все эшелоны заступала охрана из стрел-ков НКПС . До Бийска они едва добрались к католическому рождеству. Город над Бией встретил путешественников отменным морозом. Более недели, оформившись временно, мужики присматривались, выискивая нужного им военкоматского деятеля. И таки сыска-ли такового. Гнусный прыщавый парнище, имея по шпале в каждой петлице, лет 35-ти от роду, как раз призывных статей и кондиций, сидел на их командирском ВУСе , добыв себе это «блатное» место по доброму знакомству. Учредив за ним слежку, добыли мужики нужные сведение об этом гниляке, разузнав, что приженился тот к дочери городского во-енкома, страшной и гнилой, в смысле обилия разных заболеваний, жабоподобной девице лет за тридцать. И все у него сладилось! Военком, счастливый, что смог, наконец, сбыть с рук свое «сокровище», устроил зятю, по требованию жены и дочери «броню», как незаме-нимому военкомовскому деятелю и определил его на работу в один из райвоенкоматов. Друзья подстерегли ловкача и лихо взяли его «на понт», воспользовавшись «корочками» старшего майора и сержанта госбезопасности. Дрожащий и утробно икающий капитан был доведен ими до нужной кондиции страха и даже не задумался, а что делать старшему майору, тем более из особого отдела героической 62-й армии, в Бийске, за 5 тыс. верст от войны и от размещения своей армии? Да он, сказать по правде и не прочитал этого из удо-стоверения, страх лишил его и ума и зрения. Он даже не удивился требованию выдать «белые билеты» на два совершенно незнакомых ему имени и провести их учетом, как ко-миссованных со службы по медицинским показаниям, на основании выдуманного им до-кумента. И был счастлив снова пойти к своей любезной жабе-жене. Вот только анрея анд-реевича и Василия такой расклад не совсем устраивал. Свидетель ходил на свободе и по-тихоньку отходил от страха, ключевой свидетель, кстати. Дело надо было решать оконча-тельно и бесповоротно и они не имели никаких сдерживающих факторов, чтобы отказать-ся от такого решения. 
А и, правда, что им, людям, всерьез повоевавшим за свою страну, жизнь какого-то слизняка, пристроившегося на непыльную службу в райвоенкомате. Его корявую жизнь прервать им было совсем не жалко, ведь на их глазах отдавали свои жизни за страну такие люди, каким этот, с позволения сказать, «капитан», и в подметки не годился. Да и сами они участвуя в десятках боев и стычек с немцами, десятки и сотни раз рисковали быть убитыми и ранеными и право судить подобную шваль своим судом фронтовиков, заслу-жили всяко!
Они и встретили его, возвращавшегося с работы поздним январским вечером. Очень неприятно было, видите ли, этому деятелю военкомата сидеть дома, возле своей чудо-женушки. Вот и старался он оставаться на работе подольше, «горел», можно сказать, на ней! Горел и сгорел! Бедняга «капитан» даже и думать забыл о пистолете в кобуре сзади, когда рядом с ним, неторопливо идущим домой по берегу плотно скованной льдами, Бии, неслышно и непонятно как, возникли две фигуры во всем белом. Не зря мужики разори-лись на две б/у простыни на рынке и скроили из них маскировочные халаты-балахоны. Вот и взяли «капитана» под белы рученьки два таких привидения, а Ёжиков ласково ему, обалдевшему сего числа, отработанным движением, взяв за темечко, сбросив шапку и подбородок, свернул шейные позвонки. Убедившись, что «клиент готов» и обшмонав его карманы, они спустили тело труженика военного комиссариата, завернутое в еще одну простыню, к заранее пробитой и расчищенной ими в Бие лунке. Комбриг, ловко орудуя топором, освободил ее от уже схватившегося нетолстого льда, морозы стояли крепкие, и вдвоем они затолкали тело «капитана» под лед. Бия, река быстрая, потащит его не на мет-ры на километры. К утру будет уже и не сыскать, тем более, что крови и кровавого следа они не оставили. А к весне его речные жители так обработают, что будет его костяк ле-жать на песчаном или илистом дне, просвечивая сразу всеми ребрами. Мужики, присыпав лунку снегом, чтобы он, мокрый, лучше схватывался на морозе, прошли обратный путь, подчищая за собой огрехи, каковых, впрочем, оказалось совсем немного. Не фраера уша-стые орудовали, но специалисты дел подобных, спроворивших уже не один десяток вражьих смертей, причем в куда менее комфортных условиях. Тело незадачливого деятеля бийского военного комиссариата, начало свой подледный путь навстречу морским водам. Хватятся его достаточно быстро, это понятно, жена вопиет. А вот когда найдут и найдут ли вовсе, надо будет посмотреть. Впрочем, чем Щербакову с Ёиковым было еще и зани-маться, как не смотреть?
Нет, конечно. Два здоровых и трудоспособных мужика, не ленивых от природы к тому же, устроились и в Бийске. Тем более, что мужской работы за два прошедших года огромной войны, собиравшей мужское население по великой стране, лучше всякого сверхмощного пылесоса, накопилось вполне преизрядно. И руки двух справных мужиков, многое умеющих и еще больше знающих, нужны были в каждом дворе. Тем более зимой, когда регулярно следует топить печи, добывая для этого дрова. Когда надо те дрова пи-лить, колоть, складывать. Надо приводить в порядок подрастроившийся без мудрой муж-ской руки инструмент. Надо навесить ворота, поправить покосившиеся двери, позабивать внезапно образовавшиеся щели. Почистить трубу, засоренную вороньем, наконец. Да ма-ло ли мужской работы на дому и в подворьях. А если людей ее делающих можно всерьез порасспросить о войне и услыхать вдумчивый, достойный ответ, так и особенно.
А еще присматривались мужики к ссыльным поселенцам, коих в Бийске и, особенно в его окрестностях, было совсем немало. Их не интересовали уголовниками, тех брать в старательские артели дело зряшное, даже вредное. Живя «в блате», обязаны они ему и ра-деть, подворовывая для общака, где только можно и чего случиться. А где ж еще и воро-вать, как не у старателей-то? Им это надо? Вот и рассматривалась только 58-я недоброй памяти статья, со всеми ее пунктами и подпунктами. Примерно так набирал омбриг себе бригаду в Сталинград и не ошибся. Так же он подходил к подбору и своей старательской бригады. К весне два десятка, более, или менее, здоровых мужиков, были готовы выйти в тайгу, при одной бабе-кашеваре. Надо было лишь официально зарегистрировать артель, получить на нее план, добыть продукты, инструмент, охотничье оружие. С последним бы-ло особенно тяжело, на 58-ю статью оружие давать даже и в золотодобычу отнюдь не спешили. Но комбриг и Ёжиков знали методы и для таких случаев, формирование своей бригады дало прекрасный опыт общения и с «работниками» ГУЛАГа, если подобную мразь позволено так именовать.
Все устроилось у Андрея Андреевича Щербакова и Васи Ёжикова, как нельзя лучше. Уже весной 1943 года, они вышли в тайгу с артелью старателей, где преобладали, разуме-ется,  ссыльнопоселенцы, отсидевшие немалые сроки, большей частью по 58-й статье. Еще не избегали комбриг и его адъютант бытовиков. Ни воры, ни суки, жившие по своему закону были им не интересны. Им предстояло ближайшие месяцы жизни жить в тайге, а там есть один закон – «тайга», в прокуроры к этому закону реально годится медведь, ну, может росомаха. Посему ни люди живущие по воровскому закону и суки, их антиподы, здесь никому не были нужны. И снова Щербакову довелось отправлять обязанности ком-брига. Вот только руководил он не корпусом и не бригадой, даже не партизанской груп-пой – артелью старателей. Начинался новый этап в жизни беспокойного комбрига, доста-вившего столько хлопот и гитлеровским генералам, и своему родному начальству. Этап, связанный с работой в тайге. С добычей золота летом и заготовкой пушнины зимой. Си-бирь земля богатая. В окрестных алтайских деревнях никогда не переводился хлеб и мо-локо. Мясо, орехи, съедобные коренья и грибы поставляла тайга. Рыбой и икрой в абсо-лютном изобилии снабжали реки. Жилье и все им необходимые сооружения артельные делали собственными руками, сожалея только о том, что не достать им драги. Но их бугор об этом не жалел. Никак не картело ему портить прекрасные малые сибирские реки, про-низывающие своими жилками всю тайгу перетряхивая драгой весь грунт наносимый бес-покойной водой. Всех денег, знал он, не заработаешь, а потому – поспешал медленно. Именно по весне, когда артель, осев на путном, вроде, месте, устроилась и собрался Кон-стантинович назад. Пора было оставлять комбрига, избавляя его от своего навязчивого сотрудничества. Мужик он битый и опытный разберется теперь во всем и сам, тем более, что все содержимое своей памяти он скопировал в соответствующие разделы памяти ком-брига. Он прошел вместе сор Щербаковым первые бригадные разборки и наезд ворья из соседней артели, когда комбриг с Ёжиковым объяснили тем, что задевать их артель не на-до бы. Правла понять этого в конце концов осталось некому. Все воры из их тематической старательской артели, оказались бездыханными телами раскиданы по окружающей тайге, предоставляя корм росомахам, волкам и медведям.
Сейчас можно было и оставить комбрига. Не стыдно. Положение устойчивое, ста-ционарное. Наконец, пришел день Константиновичу сказать:
 - Escape! Escape! Escape!

ВОЗВРАЩЕНИЕ В НАШЕ ВРЕМЯ
В своем теле себя Константинович ощутил внезапно. Он словно прогнал электриче-ские импульсы по всем нервным узлам и конечностям, убеждаясь, что они функциониру-ют. Была ночь, но вечно светящийся и уже ставший ему непривычным, так долго не видал ничего подобного! – экран монитора компьютера, управлявшего машиной времени, сооб-щал, что исполнена операция извлечения матрицы из рецепиента, предусмотренная про-граммой возврата по императивной команде «Escape! Escape! Escape!». Пиночета в поме-щении не было, а он сам в трусах и майке лежал на спине, на диване, предназначенном для отдыха работающего на машине времени. Константинович проверил правую руку, она легко поднялась, готовая исполнить любое повеление хозяина. Но как же он был изумлен, когда и его левая рука повела себя также. Десять лет пареза отразились только в жуткой слабости и ненаработанности мышц левой руки, но подчинялась она всем движениям без проблем. А ему ведь до путешествия во времени, уже и сны не снились о том, что пареза нет. Первые месяцы после инсульта – снились, потом же – нет. Ему вообще редко снились сны. Обычно он засыпал, словно в черную яму првраливался и так вплоть до пробужде-ния. Но проверку и контроль функций организма следовало продолжить, похоже, в его состоянии таки случились, наконец, некоторые изменения. Константинович сразу же про-верил ноги. Обе слушались его безупречно, а отек на левой, огромный в прошлом, исчез практически целиком и полностью, наверное, от многого лежания на диване. Сев на по-стели, Константинович сильно покачнулся, поняв сразу, что, очевидно, в отсутствие души на месте, его тело большей частью лежало, и мозжечок отвык от работы. Это, конечно, надо учитывать при каждом возвращении и постепенно, никуда не торопясь, приучать те-ло к вертикальному положению постепенно. Сейчас надо сидя научиться говорить и вла-деть своей восстановившейся рукой и ногой, как, впрочем, и всей мускулатурой своего тела.
И в это время в дверном проеме нарисовался Пиночет, с видимым интересом разгля-дывая Константиновича, после первого стремительного взгляда на монитор с его кон-трольной надписью. Его тоже заинтересовали ощущения клиента после возврата. Ведь все его прежние походы были ужасающе кратковременны, тут же сразу и такой длительный поход. Кто-то мог бы сказать – нерационально и сам Пиночет предлагал Константиновичу сходить на гораздо более короткий срок. Но тот настоял, что начав дело, его надо доделы-вать до конца. И поход получился не кророткий. По счету времени в прошлом – полные два года, да и еще месяца с полтора, но Константинович уже целиком и полностью вос-становил ориентацию и был целиком и полностью готов к общению:
- Привет, дядюшка Пино!
- Константинович! Ты вернулся?
И Пиночет бросился к экрану монитора, поворачивая его в свою сторону:
- Точно, вернулся! И сколько же времени ты там был?
- С марта 1941-го по май 1943-го. Два полных года и полтора месяца! А сколько про-шло здесь?
- Едва полгода! Но если честно я упахался за твоим телом подносить палку для ходь-бы!
- А я тебе, Пино, говорил, что это будет. Но сейчас могу порадовать, безмерно раду-ясь сам. Похоже, при моем возвращении произошла перезагрузка главного процессора – моего мозга. Посему – пареза я к своему безмерному счастью лишился. И с завтрашнего дня, под твоим мудрым руководством, дражайший дядюшка Пино, приступаю к трени-ровкам. Обидно, понимаешь, быть слабым. Те сорок два года, какие я жил активно, я сла-бым не был никогда! Всегда мог постоять за себя и за своего товарища, если это оказыва-лось актуальным. Не буду и теперь. У тебя гантели, или гири есть, Пиночет?
- Найдем, Константинович, и то и другое!
- А турник?
- Ты можешь себе представить меня без турника?
- А бегать мы здесь найдем где?
- Ну уж чего-чего, а лесных тропинок здесь предостаточно!
И со следующего утра очень немногие жители этой забытой Богом деревеньки могли наблюдать, как двое великовозрастных мужиков, оба за пятьдесят, усиленно занимались своей физической формой и кондициями. Постоянно окруженные сопливыми пацанами, они бегали, кувыркались, таскали гантели и гири, крутили все, что только возможно на турниках. Беззубые бабки, присматриваясь к ним из-под прищура, глубокомысленно кру-тили пальцами у виска, шепча порой, пришепетыванием:
- Тихо шифером шурша, крыша едет, не спеша!
И, отвечая на неизменное вежливое «Здравствуйте!», пробегающих мимо странных, да не больны ли они, бедненькие? – мужиков, добавляли:
- Надо же и не штарые еще шовшем уж, вроде, а туда же – швихнулишь!
Впрочем, и Пиночету и Константиновичу их пришепетывания были абсолютно фио-летовыми. Константинович, так долго не владевший из-за пареза всем своим телом, про-сто наслаждался его возможностями и мощью, стараясь их елико только возможно, нарас-тить и развить. А Пиночет, всегда предрасположенный к такому роду занятиям, наконец-то обрел в них надежного товарища. На длительных перекурах, они, заядло и вкусно дымя сигаретами, обсуждали похождения комбрига Щербакова и Константиновича вместе с ним  и то, какие изменения, вследствие всего этого случились в текущей истории. В пер-вые же дни по возвращению Константиновича, они буквально с лупой проползали в бли-жайшей библиотеке все книги по истории ВОВ , какие только нашли. И к своему вели-кому удивлению установили, что все они содержат несколько иное описание самого на-чального периода войны и первых дней ее протекания в Белоруссии, и Прибалтике, чем то, что было ведомо им до их эксперимента.
Оказалось, что действия 3-й танковой группы немцев на начальном периоде войны были буквально сведены на нет действиями 6-го механизированного корпуса. Вся, ну, или почти вся честь этих действий, отдавалась командиру корпуса Михаилу Георгиевичу Хац-килевичу. Комбриг Щербаков упоминался лишь вскользь, наибольшим образом в связи с продолжением боев корпуса, уже против 41-го механизированного корпуса 4-й танковой группы и ее 1-й танковой дивизии. Никто даже не попытался отметить стратегического характера замысла Андрея Андреевича Щербакова, намеревавшегося просто свести на нет все усилия группы армий «Север». Замполит корпуса, бригадный комиссар Эйтингтон упоминался вообще вскользь. Его усилия, позволившие нейтрализовать воздействие пар-тийных органов на действия корпуса, внимания к себе не увидали. Обидно, конечно, но ладно! Важно было другое. Эти же самые книги признавали, что воздействие 6-го механи-зированного корпуса, существенно облегчили положение нашего Северо-западного фрон-та и во много позволили Западному фронту отступать более постепенно, а не убегать, бро-сая вооружения и склады боепитания, терпя катастрофу за катастрофой. И забывали по-вестить о том, как вся эта поганая большевизия умудрилась не воспользоваться тем по-дарком, какой дал ей героический подвиг 6-го корпуса, предпринятый вопреки всем пар-тийным установкам того периода.
И войну они точно также довели до Сталинградского тонкого баланса. Там снова упоминался комбриг Андрей Андреевич Щербаков и его бригада, отбившие в середине октября 1942-го года Мамаев курган и удерживавшие его целых трое суток. Упоминалось, что на кургане их сменила тихоокеанская бригада морской пехоты. Но о том, что бригада комбрига была штрафной, книги те и учебники – ни гу-гу. Да и сам комбриг Щербаков сразу после Сталинградской своей эпопеи куда-то исчез. Словно, скажи ты, в воду канул! И нигде не было никаких предположений куда исчез человек, чем он занимался позже, где? Так перед войной исчезали люди и, прежде всего, те же военные, что в немалой сте-пени и спровоцировало эту страшную войну. Здесь Пиночет и Константинович оказыва-лись в намного более комфортном положении, нежели авторы всех тех умных книг. Они точно знали, что произошло с комбригом в ноябре в поселке Красная слобода, близ Ста-линграда, находившемся в полосе Сталинградского фронта и были абсолютно точно осве-домлены, куда потом девался комбриг?
И Константинович объяснил Пиночету, почему, по его мнению, течение войны не изменилось в целом? Просто потому, что воздействие одной, пусть даже и большой воо-руженной группы всегда ничтожно мало, когда в противоборстве сходятся не просто це-лые народы, а целые системы. Ведь против СССР и его народа, пусть и поддержанных США и Великобританией, боролась, и боролась отчаянно, не только Германия, но и Ита-лия, Венгрия, Румыния, Словакия, Финляндия, Австрия. Были у немцев и целые соедине-ния, состоявшие из французских, датских, польских, голландских и бельгийских фаши-стов. Воевали на их стороне и испанцы из презренно-знаменитой испанской голубой ди-визии. А также их летчики, прошедшие практику во времена испанской войны, участвуя в боевых действиях Гражданской войны в Испании в составе авиационного соединения «Кондор». А еще на Рейх работала вся индустрия подмятой им под себя Европы: француз-ская, чешская, австрийская, бельгийская, голландская, датская, польская промышленно-сти. И работали они не за страх – за совесть. Смешно сказать, но промышленность окку-пированной Чехии так и не совершила ни единого акта саботажа, направленного против оккупантов. Оч-чень похоже на ужасно «свободолюбивых» чехов. А еще ж и незакончен-ность нашей собственной Гражданской войны, каковая выразилась в огромном числе из-менников, воспринявших нападение Германии, как простое и непосредственное продол-жение Гражданской войны.
Изменить коренным образом течение такой войны можно было, только начав энер-гичную и отнюдь не дешевую подготовку к ней во всей Красной армии сразу после Зим-ней войны, показавшей, что она, эта армия, благополучно разучилась делать в течение пе-риода репрессий и то немногое, что умела ранее. Что ее надо обучать наново, готовя к раз-личным видам боевых операций. Но для осуществления таких поворотов в политике стра-ны тех пор, надо было стать на место самого Сталина. В их случае это означало бы быть ему родственником по крови. Возможно, отдаленным, но родственником. Таким родством ни Пиночет, ни Константинович, разумеется, не располагали. Да и смог ли бы даже сам Сталин в одиночку перевернуть всю давно уже раскатившуюся махину советской военной машины, катившуюся под уклон. Возможно, и смог бы, уж очень сильный это был чело-век, как, впрочем, не менее того и кровавый. Да и вряд ли бы он долго оставался один. Очень многие военные, кто осознавал и предчувствовал приближение катастрофы, поняв как низко пала наша армия по результатам Зимней войны, скорее всего, присоединились бы к нему в этом благородном деле.
В этом случае все могло бы действительно измениться, позволив бы СССР и его Красной армии, встретить врага во всеоружии, подготовленной и отмобилизованной. И, как знать, не закончилась ли бы тогда война уже в том же 1941,  или, по крайней мере, в 1942-ом году. Ведь предвоенное преимущество СССР во всех видах вооружения поража-ет. Преимущество было на самом деле подавляющим – в разы. В танках, в артиллерии, в авиации. И нельзя сказать, что достигалось оно везде за счет устаревшей техники, хотя, разумеется, многобашенные монстры Т-28 и Т-35, не говоря уже об СМК , безусловно уже ко времени войны устарели и физически и морально. Стар и немощен стал наиболее часто встречающийся легкий танк Т-26, как, впрочем, и БТ-2 и БТ-5. Плавающие танки, находившиеся на вооружении разведывательных и охранительных частей, погоды никогда не делали. Зато БТ-7 с его броней, соответствующей бронированию немецких танков, вплоть до Panzer.III и пушкой все той же немецкой «тройки», был способен побороться со всеми «двойками», не вспоминая уже о «единичках», отброшенных к началу войны в по-шлый ряд танкеток, и всякими там «чехами», легкими танками чешского производства, верой и правдой служившей Вермахту. А уж таких мощных и тяжело бронированных, из-начально противоснарядно, заметьте, единиц как Т-34, КВ-1 и КВ-2 у немцев не было и в помине, тем более с дизельным двигателем, что заметно снижало пожароопасность этих великолепных советских танков. Самый тяжелый немецкий танк начала ВОВ, «четверка» калибр орудия действительно имел тот же, что и легендарная наша «тридцатьчетверка», один – полтора миллиметра разницы (75 мм у немцев и 76.2 мм у нас) погоды в калибре артиллерийского снаряда не делают, но броня у него была тоньше, пусть и ненамного. А, самое главное – броня у «тридцатьчетверки» была наклонной, что сильно снижает броне-пробивающее действие снарядов, облегчая им уход в рикошеты. Да и длинноствольная в 55 калибров длиной, танковая 76,2 мм пушка Грабина имела намного лучшие характери-стики, чем короткоствольное, в 22,5 калибров длиной, 75 мм орудие Panzer.IV, от каково-го немцы и поспешили избавиться уже по прошествию первого же года войны, заменив его на длинноствольное орудие все того же калибра с дульным тормозом на конце ствола. То же самое касается и КВ-1 с его и вовсе уж ничем, кроме 88 мм зениток, непробиваемой для немцев наклонной броней. То-то КВ в одиночку и отличались, останавливая целые танковые группы немцев, как, например, под Расейняем, бывшими радзивилловскими Россиенами, изуродованными почти до неузнаваемости этой пошлой литовской молвью. Нет, не в качестве и количестве танков надо нам искать причины страшных поражений первого периода войны, а в полном отсутствии знаний по тактике их использования на поле боя, когда немцам выставлялись только отдельные экземпляры новейших Т-34 и КВ-1. Про КВ-2 говорить не станем. Этот сверхтяжелый монстр даже снарядов для своей ба-шенной гаубицы не получил, как не обнаружил он и мостов, способных выдержать его особенный вес.
А еще, кроме отсутствия знаний и практики по тактике применения танков, надо от-метить никуда не годную подготовку экипажей. Почти 90% командиров новейших танков, как, впрочем, и танков БТ-7, никогда не стреляли «родным» штатным снарядом, а час-тенько даже не стреляли и из спаренного башенного пулемета. А их механики-водители не добирали до 5 часов нахождения за фрикционами своих танков, либо за рулем, как на БТ-7, при его безгусеничном перемещения по хорошей дороге. А их заряжающие с трудом понимали, что им предстоит делать. А вы подите-ка, попробуйте в тускло освещенном боевом отделении танка, отыщите требуемый снаряд, притараньте его к казеннику и без промаха «со звоном», как прописано в инструкции, дошлите его в зев ствола. А каково это сделать на полном ходу, плохо держась, у вас же в руках снаряд, не забыли? Когда под-прыгивающий на ухабах и рытвинах пол, так и норовит выскочить из-под ног, приняв на себя вашу «пятую точку». А каждая стена боевого отделения, так и норовит оттолкнуть вас прочь от себя. И все это в вони и копоти своих собственных артиллерийских и пуле-метных выстрелов. Представили? Вот то-то же! Да такому цирковому балансу следовало учиться и учиться, как надо было учиться механику водителю водить танк, делать корот-кие остановки для прицельной стрельбы и срываться с них, отстрелявшись, как ошпарен-ному.
И командиру танка надо было учиться пользоваться командирскими триплексами кругового обзора, а также всерьез осваивать пушечный прицел, вполне, кстати удачный, так и оставшийся с самыми незначительными переделками на танках до конца войны.
Но экономили снаряды и солярку, экономили даже патроны для пулеметов, отказы-вая экипажам своих танков в надлежащей практике перед огромной и всепожирающей войной. Это же варварство, построив дорогущий танк и призвав на службу четырех чело-век – его экипаж, содержание коих тоже стоит денег, и вполне немалых, экономить копей-ки на горючем, снарядах и патронах, не позволяя им потренироваться и примериться! Ис-тинное варварство! И вот этим варварством отличалась РККА и советская власть ее со-державшая!
Зачем, казалось бы тогда строить танк? Зачем отрывать людей от производительной работы, обувать их, одевать и кормить, если не учить их тому, что скоро более всех уме-ний потребется твоей стране, ее народу?
А радиосвязь? У немцев она была на каждой машине. Да, это правда, на многих «единичках» и некоторых «двойках», стояли только радиоприемники, а приемопередатчи-ки «телефункен» – только на командирских танках, начиная с командира взвода. Но у нас ведь далеко не все даже командирские машины были оснащены радиосвязью. Считалось, что командир, высунувшись по пояс из люка, флажками должен будет отдавать сигнал! Тьфу, ядрен батон! – даже создав воистину лучший танк всей второй мировой войны, умудриться так обос…ся и на таких мелочах! Это воистину по нашему! По пацански! Мордой и в говно!
Но если на танках, хотя бы и только на командирских радиосвязь все таки была, то на наших самолетах-истребителях И-16 и И-15бис, составлявших 80% парка истребитель-ных авиаполков предвоенного времени, ее вообще не предусматривалось.
А если еще вспомнить какова была практика использования танков, когда их перего-няли, во время первых контрударов Великой Отечественной войны, в дневное время с места на место, наматывая сотни миль по нашим известного качества дорогам. И это все при абсолютном господстве немцев в воздухе, когда ползущую по степи, или даже по лес-ной дороге танковую колонну, терзали с воздуха никем не атакуемые гитлеровские стер-вятники. Терзали садистски, расстреливая из пулеметов даже отдельных танкистов, не спеша, вдумчиво, никого не опасаясь. Удивляться ли нам, что потери на перемещении в советских механизированных корпусах в десятки, а то и сотни раз превосходили боевые потери? Так мы и загубили безо всякой, кстати, реальной пользы, наши довоенные броне-танковые силы, совсем, отметим еще раз, не малые, в разы превосходившие силы вермах-ты. И вынуждены были потом бросаться под танки со связками гранат и жечь их пошлы-ми бутылками с «коктейлем Молотова» . И отсекать от них пехоту сосредоточенным ог-нем, пытаясь бороться хотя бы с ней уже после того, как по нашим траншеям прогуляются нацистские танки. И отдадим должное нашим дедам – они оказались крепки сердцем и не слабы в коленках, выдержав и это.
Теперь, что касается авиации. Ее у нас тоже было в разы больше. Да, большинство самолетов у нас были действительно устаревшими, истребители И-16 «ишаки» и И-15бис «чайки», заметно уступавшие гитлеровским «мессершмидтам» Bf.109 и даже Bf.110. Но-вые ЛаГГ-3 еще только осваивались в армии, получив там, кстати говоря, нелицеприятное наименование по аббревиатуре названия – летающий авиационный гарантированный гроб. Характерно, не правда ли? А еще и судьба командующего ВВС страны Павла Васильевича Рычагова оказалась связана именно с ними. Еще до катастрофического для всего авиаци-онного начальства перелета транспортного Ю.53  до Москвы, Павел Васильевич, отве-чая на претензию Сталина, почему наши летчики так часто бьются в учебных полетах, сделал это весьма резко: посмотрите, товарищ Сталин, на каких «гробах» престарелых они летают! Это и решило окончательно судьбу авиационного генерала, отдав его в руки «специалистов» Берия. А новейшие ЯКи-1, уже поступавшие в войска, подпадали под гриф «секретности», летчикам запрещалось тренироваться на них, летая. Опять же – эко-номился бензин! Стоило несколько лет учить летчика и строить ему самолет, чтобы «сэ-кономить» на его обучении и отказать ему в возможности летать, повышая свое боевое мастерство. А тогда ведь тренажеров и компьюторных симуляторов и в помине не было! Даже такой путь к полетам был недоступен нашим летунам! Я, правда, сильно полагаю, что если бы они даже и имелись в те поры, наше начальство нашло бы что экономить и в этом случае, например, электричество и ресурс компьютеров, приводя, в то же время, сво-их собственных отпрысков поиграться на этих игрушках для взрослых дядей. Не правда ли?
А ведь пусть даже устаревших истребителей, тех же «ишков» и «чаек» у нас было втрое, втрое, заметьте себе! – против немцев. То есть создавая численное превосходство в воздухе, мы могли с ними бороться! Да, один на один – «ишак» против «мессера» боец аховый, так бороться могли лишь единицы пилотов, самых талантливых и отчаянных, вроде того же североморца Бориса Софронова, или Александра Покрышкина на Юго-западном фронте и еще некоторых, но наваливаясь по двое – трое на одного – двух, бо-роться смогли бы уже очень и очень многие, почти все! Однако для этого высылать их на задания надо было не одиночками и звеньями, а эскадрильями и полками. И, главное – не выстраивать крыло к крыло непосредственно перед самой войной, в ровнющих парадных шеренгах, на приграничных грунтовых аэродромах, приходи кума любоваться! Она и при-перлась полюбоваться, но вот же сука! – приперлась с пушками, пулеметами и бомбами. И располовинила всю нашу авиацию западных округов на сырой земле, проходясь в пикиро-вании над ровными рядами и прошивая их зажигательными от края и до края! Поливая огнем хрупкие фюзеляжи самолетов с неба, как кусты из садовой лейки. Без нужды в при-целивании и прочих заморочках. И бился потом об эту самую сырую землю «обезлоша-дивший» пилот, если оставался жив. Или взлетал с почти сухими баками и без единого патрона в коробках боезапаса. За это кто бы ответил, мать-перемать!
А еще бы сыскать кого-нибудь для ответа за то, что пехота дивизий, выдвигавшихся к границе из глубины наших территорий не располагала патронами для винтовок и снаря-дами даже для своих полковых пушек, не говоря уже об артполках. Что ее противотанко-вые средства так и не позволили взять с собой. Ответил бы кто за то, что оказались так и не занятыми артпульбатами , предназначенные для них, отлично вписанные в местность, и прекрасно ее простреливающие изо своих амбразур, долговременные огневые точки. Те самые ДОТы , какие прекрасно сохранились в Белоруссии и на Украине и до наших пор. ДЗОТы так долго не живут, у них жизненная философия и боевая роль совсем иная – при-крыть ДОТы фланкирующим огнем, будучи не очень дорогими в изготовлении. Их, ко-нечно, давно уже поглотили земля и время! Сыскать бы тех, кто не додумался зарыть по самые башни устаревшие Т-26 на пути танков Гудериана, Гота, Гёпнера и Клейста. С мес-та, да еще и из засады, они могли дорого взять за себя. По всем раскладам, один танк в за-саде, да еще и зарытый по башню, стоит трех – четырех. Оно понятно, их бы раскатали с воздуха, или банально бы обошли. Но все это время. А время тех пор стоило крови повсе-местно! И лучше было платить за него своими закопанными в землю устаревшими танка-ми, чем своей в клочки растерзанной грунтозацепами танковых гусениц, многострадаль-ной пехотой!
А кто, позвольте вас вопросить, господа большевички! – не знал, как воюют сейчас немцы? Это на третий-то год Второй мировой войны, когда под могучими клиньями гер-манских блестящих блицкригов пали Польша и Франция, Греция и Югославия. Когда тан-ки Роммеля как паршивых котов гоняли по египетским пустыням британцев Окинлека. И кто из них не понимал, в чем сила блицкрига, описанного, понятное дело немцами, тем же Гудерианом в его «Ahtung, Panzer!» . Но реализован-то этот знаменитый блицкриг был впервые нами, все тем же незабываемым Георгием Константиновичем Жуковым, во время конфликта на Халхин Голе. Да, не совсем канонический блицкриг, столь скрупулезно и подробно разобранный Гудерианом. Да, танковую бригаду полковника Яковлева, Жуков бросил в атаку без пехотной поддержки, считай, «голой»! Да, она понесла жесточайшие потери, это правда! Почти все ее танки в итоге сгорели. Но ситуацию-то спасла и кон-фликт этот разрешила кардинально, заставив японцев искать врагов попроще и менее злых на них, например – американцев. Тренироваться, ребята, надо на кошечках! Да так заставила, что они так и не решились на нас напасть, хотя и держали в полной готовности в Маньчжурии, у самой нашей границе в тесчении всей войны с Германией Гитлера, мил-лионную Квантунскую армию.
А еще ж, господа, была и та памятная, зимы 1940 – 1941 гг., стратегическая штабная игра на картах, где все тот же генерал армии Жуков, играя за «синих», против генерала же армии Павлова, чьи войска занимали те же, примерно, позиции, что и в самом начале вой-ны, игравшего «красными», разгромил его «красных» в пух и прах, очень наглядно явив всем, как это сделают немцы. И использовал при этом примерно те же направления глав-ных ударов, какими воспользовались и немцы в несчастном для нас 41-ом. Что и это ни в чем не убедило? Ну, тогда разве что ногой в лоб! Иное, полагаю, недоступно! Просто не пробьет ту сплошную кость, каковыми оказались головы наших большевиков. И как их чекисты из своих наганов простреливали, бедолаги? Вот трудяги, мать-перемать!
И эти поиски классовых союзников в армии противника, рабочих и крестьян. А дерь-ма на лопате!? Эти классово-близкие, как и уголовники в ГУЛАГе, были все и всегда себе на уме. Да, попав в плен, они повсеместно становились «арбайтерами»  и «бауэрами» , как им, кстати, и рекомендовала соответствующая памятка Вермахта. А чего ж, если ста-нут лучше относиться? Их власть, кстати, в отличие от нашей, понимала, что на войне многое, что случается и не всегда человек оказывается волен в том, как ему поступить. Ведь все, ну, или почти все их начальники прошли через службу в армии в солдатских чи-нах или самыми малыми офицерскими званиями. И Гитлер, и Геринг! Не говоря уже обо всех командирах в звании выше подполковника. Тогда как наши, армейской лямки не по-тянув, почитали себя величайшими стратегами, всех сразу стран и всех народов! Досчита-лись, ядрена вошь!
А эта бездарнейшая и глупейшая по сути своей идея войны «на чужой территории и малой кровью», вылившаяся в соответствующую доктрину? Именно в угоду этой самой лживой изо всех возможных военных доктрин, бросались в необеспеченные, неподготов-ленные и непродуманные атаки наши механизированные и стрелковые корпуса. Бросались порой без предварительного сосредоточения, частями и с марша. Что в условиях слабой обученности личного состава было одним из самых эффективных способов уничтожить свою собственную армию, не нанеся серьезных потерь армии вторжения. Она, эта армия была, как раз, прекрасно обучена, да и опыт ее всеевропейских баталий, тоже со счета ни-куда не спишешь. И взаимодействие между разными родами войск у Вермахта стояло на небывалой, никем и никогда не достигнутой до них, высоте.
А кто командовал войсками, сопротивлявшимися вторжению? За редчайшим исклю-чением люди, не имевшие даже базового военного образования – полномасштабного во-енного училища. Приведу лишь один пример. Он взят мною из Константина Симонова . Там беседуют два генерала. Один – фронтовик Серпилин, только что приехавший в моск-ву из-под Сталинграда – хоронить жену, другой московский, изрядно информированный, Иван Алексеевич? – помниться. И москвич, отвечая на вопрос фронтовика, как так могло случиться, что воюют они на Волге, а не, скажем, на Одере, ну, на крайний случай, на Эльбе, или на Висле, приводит ему только один факт. На сборах 225 командиров полков до войны (считай половина армии мирного времени) ни у одного командира полка не бы-ло базового военного образования, не говоря уже об Академии. В лучшем случае краткие окружные курсы младших командиров. А то так и просто доморощенный командир, с до-революционной ЦПШ  за плечами в качестве образовательной основы. И это еще пре-красно, если хотя бы ЦПШ, может и ее не оказаться – только курсы ликбеза, или рабфак! – за спиной. А ведь рабфаки рабфакам рознь! Были среди них и невероятно сильные, те, где занятия вели преподаватели университетов и дореволюционных институтов, а были и такие, перед коими любая ЦПШ выступит воистину храмом народного просвещения и об-разования. И последних, сильно подозреваю, было не в пример больше, чем первых, уни-верситетских.
Вот и делайте отсюда выводы! Могли ли вчерашние Ваньки взводные, вынесенные небывалой убылью командных кадров, в мирное-то время, на непривычные для них долж-ности командиров рот, батальонов и даже полков, быстро изобрести что-то неожиданное, способное остановить прекраснейшую, только что, шутя и походя, сделавшую под орех всю Европу, армию. Нет, они, конечно же, напряглись, выучились в боях и, в конце-то концов – смогли! И остановили и разгромили и даже красное знамя водрузили над купо-лом рейхстага в Берлине. Но сколько крови наших людей и тех же самых Ванек-взводных все это стоило, как многие из них должны были погибнуть, чтобы остальные научились-таки воевать. Постигнув в боях и крови совсем невынужденных, по большому гамбург-скому счету, потерь то, что немцы-офицеры постигали в своих училищах, загоняя эти на-выки на рефлекторный, не требующий включения мозгов, уровень. И за все это мы долж-ны благодарить нашу коммунистическую партию и ее высшее руководство!
И ведь речь не идет обо всех тех Тухачевских, Якирах, Уборевичах, Егоровых, Блюхерах и прочих Штернах, первых краснеых маршалах и командармам, в рот им дыш-ло, будь они все неладны! Впрочем, они таки и были таковы! Останься они живы, я не ду-маю, что дела бы пошли у нас лучше. Судя по всему – вряд ли! Ведь эта публика так ни-чему и не научилась в Гражданскую, кроме как батальонами заставлять отступать бнлые взвода, полками – роты, дивизиями иногда побеждать батальоны, ну а корпусами застав-лять отступать уже и целые полки белых. Много было у нас таких героев, рубак несрав-ненных, если упражняться на лозе, или, скажем, целым эскадроном  налететь на потре-панный казачий взвод. А вот довелось им, как, скажем, тому же Ворошилову, столкнуться с серьезным врагом и все у него прогнулось.
Думается мне, право, и у остальных это же получилось бы ничуть не лучше. Мало Россия видала от тех людишек хорошего, нечего ей о них и сожалеть. Волна пришедших им на смену, возможно, была ничем не лучше, как люди, так и по крайней мере. Но с про-фессиональной точки зрения, они, изначально имея дело с роскошнейшими военными профессионалами тогдашнего мира, его военной элитой – генералами Вермахта, сумели вырасти сами в добротных профессионалов. А куда им было деваться, скажите мне на ми-лость? И били тех хваленых гитлеровских экспертов и в хвост и в гриву. Можно, конечно, заметить, что делали они это с помощью лучшего в мире русского солдата. Да, это, конеч-но, истинная и несомненная правда! Но должен вам заметить, что и солдат немецкий, не просто не подарок, а я бы сказал, очень и очень большой не подарок! И в наступлении и в обороне. Не зря же старина Черчилль писал по поводу очередных неудач своих войск в Египте телеграмму примерно такого содержания: «Могут что-нибудь сделать 27 тыс. но-возеландских солдат британской армии с тремя сотнями. Даже если эти три сотни – нем-цы!» Они бы и делали с ними что-то, надо полагать, оставшись вдруг без нас. Как бы не до сих пор!...
Второй главной заботой Константиновича стал обзвон друзей. Переписи населения показывали, что демографические потоки, образовавшиеся в результате несколько менее затратной для нас Великой Отечественной войны, сильно смещены от тех, что они имели до похода Константиновича в прошлое. А все его друзья родились только после войны. Если вдруг не обнаружится хотя бы кого-нибудь из его друзей, именно в результате этого похода, Константинович себе этого простить бы не смог. Но, к счастью, они все были на месте и очень обрадовались его возвращению из какого-то дальнего, как объяснил им Пи-ночет, путешествия, предпринятого, вроде, с целью излечения. А, поскольку само излече-ние присутствовало, ему следовало выходить из подполья и объясняться со своими друзь-ями. Но только Владимировичу он собирался сказать всю правду и, возможно, предло-жить ему участие в их с Пиночетом, эксперименте. Уж больно близко совпадали матрицы Владимировича и Константиновича, и у него был шанс рассчитывать на полное понима-ние со стороны того.
Сейчас же, осмысляя увиденное им в бытность его комбригом на войне и до нее, вместе с Сашкой Провалинским, пришли они к выводу, что вина за провальное начало Великой Отечественной войны целиком и полностью лежит на высшем руководстве ВКП(б) и страны, что, в общем-то, в те годы совпадало вполне, и на всей этой партии в целом. Ведь именно ВКП(б) проводило в жизнь полутрезвые откровения Ворошилова от-носительно «на чужой территории, мощным ударом и малой кровью»! А все остальное руководство и ВКП(б) и СССР, с «вождем всего прогрессивного человечества» Сталиным во главе, благословляли эти бредни, вздымая хвалебные тосты и развешивая ордена кому не попадя. Это сейчас они пытаются состроить рожу, де, мы за горячечные бредни алкаша Ворошилова не в ответе! Парня «белочка»  посетила, а мы отвечай! – не так ли Геннадий Андреевич? Именно такой версии придерживались защитники КПСС на  достопамятном процессе, состоявшемся вскоре после путча. Додумались дерьмократы – судить мастеров внесудебной расправы ординарным судом! Это же какими пустоголовыми дерьмоедами надо пребывать, дабы впасть в этакий маразм!? Вы скажете – вон, сколько стариков под-держивают идею коммунизма, даже и внукам своим в уши ее вложили. Да вложили. Вы поймите этих стариков, тех кто пережил и войну и все последующее и второе пришествие Гайдара, не Кашки, но Гошки. Ведь для них конец двадцатых – начало тридцатых – время детства, юности и молодости. Самое безоблачное и беззаботное. Какие репрессии? Не бы-ло их! Мы куличики в песочницах лепили! Так, понимаете ли, увлекательно. А пишут че-го некоторые? Так врут они! А и те, что позже натерпелись, они этого тоже не осознают. Ведь это было время их молодости, отсутствия хронических заболеваний, коими сейчас они обвешаны как Барбоски блохами. Поймите меня правильно, я безмерно уважаю этих людей, проживших невероятно тяжелую жизнь, но и спорить с ними почитаю делом на-прасным. Вопросы веры в спорах не обсуждаются. Веру или принимают, или же нет. Они были воспитаны смолоду: советское – значит лучшее! Им так говорили от самого их рож-дения и они верили, потому что их несчастные родители боялись сказать им правду, в колнтраверсии советской власти. Ага! Скажи правду, а пацан или пацанка и распахнет пасть настежь на улицне, так что все 32 зуба будут видны. И кто-нибудь злонамеренный услышит, и донесет. И что из-за этой подлюки малой идти в этап. Оно э и так жизнь – не сахар, но и с этапом не сравнишь. А с лесоповалом так и подавно. Так чячто я лучше язык за зубами придержу, помолчу. Цнелее буду. Может и не так думали наши деды в те поры, да только проверить этого шансы сейчас невысоки. А по заграницам тогда ездить не пус-кали. Сравнить было совсем не с чем…

Октябрь – ноябрь 2010 г.
г. Минск