Здравствуй! Пьяный Путник рассказал

- Здравствуй, я вернулся.
На её милом, но грубоватом длинном личике играла палитра ярких удивлённо-ревностных эмоций. Она медленно выронила из руки пустую чашку, которая с глухим звуком упала на ковёр.
Моя девочка-орхидея приоткрыла рот и тут же закрыла, с каждой секундой всё шире распахивая глаза.
- Что значит «вернулся»? – тихо спросила она, - Что значит «вернулся», грёбаный убюдок?! – завопила она, моментально покраснев.
Я опасливо мял шляпу в руках.
- Ну… - начал я, из-под полуприкрытых век оглядывая её худую фигуру в потёртом домашнем свитере.
- Где тебя год носило?! – она подбежала ко мне, схватила за лацканы пиджака и, привстав на цыпочках, завопила ещё громче, - целый год!
Орхидея, задыхаясь, закрыла глаза. Её ноздри возмущённо раздувались, а яркий багрянец сполз на шею.
Я чувствовал, как её острые ноготки больших пальцев впились мне в ключицы. Почему-то это было единственным «реальным» ощущением сейчас.
- Сволочь! – прошипела она.
«Какая сцена!» - вдруг подумал я, глядя в её зелёные, подведённые смазавшимся карандашом, глаза.
В этот момент я заметил выходящего из её комнаты полуголого худощавого юношу. Он с удивлением смотрел на нас.
- Кто это? – хрипло спросил он, натягивая майку.
- Кто это? – спросил я, кивком указывая на юношу. Голос мой звучал холоднее, чем я сам ожидал.
Она медленно разжала пальцы и драматично, со взмахом руки, прислонилась к стене. Орхидея не выглядела уставшей, но что-то подсказывало мне, что этот цветок невероятно устал от всего этого.
А что было «всем этим» – ответить точно девочка-орхидея не могла. Зато мог я.
Всё это!
Жгучее чувство обиды полоснуло меня где-то внутри, замявшись чувством вины и ощущением собственной глупости.
«Дурак!» - кричал я себе, истошно надрывая воображаемую глотку, «дурак!». На что я рассчитывал? Я бы никогда не смог привязать её к себе. Сладости, сигареты, выпивка, тусовки, фотосессии, внимание – я бы мог дать ей всё это. Но не так, как хотела она.  Ей всегда было мало меня одного, как бы я не старался. Мои слова ей быстро надоедали, а просыпаясь по утрам – мы не могли видеть друг друга, по обоюдной минутной «утренней слабости».
- Тебя не было целый год, - прошептала она, выуживая меня из омута воспоминаний.
- Всё с тобой ясно, - тихо ответил я, прищурив глаза.
Я горько вздохнул. Я любил и не любил это действо. «Драмы захотелось, глупая девочка?» - насмешливо кричало у меня в голове. 
- Прощай, - бросил я, закрывая за собой дверь.
Не более.

***

- Здравствуй, милая.
Её большие миндалевидные глаза, которые я так любил, удивлённо распахнулись. Она тепло улыбнулась, протянув мне руки для объятия. Я крепко прижал её к себе. Моя милая девочка-клевер!
На её кухне, пропахшей сигаретами, на каждом стуле сидело по коту. Толстые, ленивые, холёные коты и кошки – вот мания моей клевер. Я скинул какого-то чёрно-белого кота и уселся на табуретку. Закуривая сигарету (о, боже, ведь это было единственное место, где я мог спокойно покурить!), я наблюдал за её ленивыми плавными движениями. В окна бились лучи солнца, чайник немелодично посвистывал, а она, из любопытства закуривая мои сигареты, спрашивала, спрашивала и спрашивала. А потом говорила, говорила, говорила… Мы могли разговаривать вечность, а потом смущённо замолкали, не зная, о чём говорить дальше. Помнится, идя сюда, я придумывал сотни тысяч тем для разговоров, а перешагнув порог её квартирки – всё вылетало напрочь, будто голову продуло извечным в её кухне сквозняком.   
Потом она бросает взгляд на часы. Это знак. Знак, который больно давит в тисках мою ранимую душонку. Конечно же, я не могу остаться здесь. Здесь парят благовония мурчат коты, но здесь не место для меня и моих сигарет.
Я точно знаю, что через пятнадцать-двадцать минут придут её мужчины. Это её маленький мир, зацикленный, самодостаточный. Конечно же.
Я ухожу.
Обнимаю её маленькое, кажущееся мне хрупким, тельце и прощаюсь.
- До скорого, родная.
И точно знаю, что рано или поздно вернусь к ней.
 ***
- Здравствуй, - говорю я, останавливаясь в дверях.
Она радостно бросается мне на шею, целует, прыгает как девчонка, не в силах сдержать эмоций.
А я думаю «боже, какая же она высокая, моя девочка-лилия».
Всякий раз, когда я её вижу – она становится красивей и красивей. И даже жаль, что я в своё время отказался от всего этого ради того, чтобы окончательно не сойти с ума.
Она проводит меня на кухню, отбирая куртку, забавно суетится, скользя голыми ногами по плиточному полу. А я всё думаю о том, что это так непривычно. Непривычно для меня видеть её такой. В моём воображение она всегда другая.
Наливает кофе, разбавляет сливками, из-за чего мутная жижа становится чуть тёплой. Но я пью, делая вид, что всё нормально. Это такой немой уговор, холодный кофе в обмен на приторный глинтвейн, что я однажды пытался для неё сварить.
И даже не спрашивает ничего толком, один её вид заставляет меня развязать язык и вывалить на неё всё, что только в голове умещалось. В секунды редких пауз моего потока я вижу её настоящую. Для меня, по крайней мере. Это задумчивое лицо, обращённые в никуда холодные глаза. Призрачный и в то же время родной образ.
Рано или поздно всё приходит в точку невозврата. Закон, истина. Каждый будет старательно делать вид, что ничего не было.
Вру, конечно, вру как сивый мерин. Это она делает вид. А я только пытаюсь и то - неохотно.
Честно говоря, я даже не знаю как себя вести. Я бы никогда не согласился здесь остаться, но я бы отдал всё, чтобы превратить подобные моменты с ней в вечность.
«Не выдержала душа поэта» - насмешливо кривляется альтэр-эго, когда я с тоскливым ожиданием жду утреннего автобуса. Она держит меня за руку. Мы прощаемся. И каждый чёртов раз я обещаю себе, что это прощание – последнее. Но каждый чёртов раз мои стопы ведут меня в сторону её дома.
«Какой же я дурак» - меланхолично думается мне.
- Увидимся, - хочу сглазить я, обнимая её «напоследок».
И всё надеюсь, что не вернусь.

***
- Я тебя ждала, - говорит моя ирис, приветливо улыбаясь.
Я гляжу на неё и не могу налюбоваться. Меня восхищает она! Её светлые глаза, ровные ресницы, красивые выточенные губы, всегда странная причёска. Её стремление к совершенству, её идеология, надежды, привычки, желания.
Я люблю её сущность, люблю всецелостно и полностью. И оттого боюсь её невозможно. Она видит меня глубже, чем я сам. И это восхитительно страшно.
Мы сидим в кафе, она рисует на салфетках формулы и фигуры, говорит мне что-то. Иногда я проваливаюсь в размышления, пропуская мимо ушей её речи. Слежу за её губами, смотрю в её глаза и думаю о том, что передо мной сидит не человек. Это целая сущность, это сила и мощь. Ирис, она восхищает меня.
Она приглашает меня к себе. Но я боюсь её логова. Ирис зачарует меня и поместит в формалин, вырежет мне сердце и покопается в душе. И всё это будет с искренним интересом, искренней любовью. Но у неё особая любовь. К людям. К «человекам».  Любовь исследователя к предмету, любовь бога к своим творениям. И я знаю, что я – очередной якорь для неё, чтобы касаться этой земной вселенной, в которой мы, черви, в чём-то властны больше, чем она.
И, о боже, как я порой жалею, что не могу быть тем объектом страсти для неё, который мог бы быть её достойным. Неземным и по-человечески глубоким. В моём представлении не существует более простой формы Ириса. Такова она для меня, для жалкого и глупого меня. И за это я никогда не отпущу её, не позволю покинуть меня, ибо она нужна мне, как подтверждение самого факта моего существования.
Мы расходимся, как и встречаемся – будто два столкнувшихся шара.
- До следующей встречи!
И первые минуты, когда я ещё чувствую спиной её присутствие, в моей, почти всегда полной мыслей голове, витает умиротворяющая пустота.