Когда я была маленькой...

                ***       

        Когда я была маленькой - я думала, что Ленин не какает...

Бог вложил в наши сердца понимание святости, а взрослые, сами жесточайшим образом обманутые, обманули  нас - детей. Таким образом, наше внутреннее, божественное понимание святости, соединилось с надуманным, ложным... И вот результат. Ну, не могла я никак поверить, что он "это" тоже делает...
       
Когда я выросла, папа сказал: "Великими мы называем их потому, что сами стоим на коленях... Человеку достаточно встать с колен, и все великие сразу исчезнут...".
С тех пор я вставала на колени лишь однажды - когда он умер, и я молилась Богу.


                ***

        Когда я была маленькой, я очень любила (и сейчас люблю) своего старшего брата.
Накануне его дня рождения я попросила у папы три рубля, чтобы купить ему подарок. Папа сказал: "Но ведь эти деньги заработал я... Если ты купишь ему на них подарок, получится, что это мой подарок, а не твой." "А что же делать?..", - расстроенно спросила я. "Нарисуй ему картину, напиши стих, сочини песню...".
Помню, как при свете луны я пол ночи волчком вертелась на своей кровати, в поисках прекрасной возвышенной рифмы. В то время мой брат учился в третьем классе и занимался в авиамодельном кружке. Вечером следующего дня вся наша семья собралась за праздничным столом. Родители вручили брату свой подарок - велосипед "Школьник", и папа сказал: "А теперь тебя поздравит Лора!", - и он ободряюще кивнул мне. Я встала, откашлялась и, высокопарно выставив руку вперёд, ну, прям как Ленин, дрожащим голосом начала:

Над облаками в вышине
                Летит наш планер!
Летит с орлами наравне
                Над облаками!
Летит с орлами наравне -
                Не ведая, не зная,
Что ждём его мы на земле,
                Как люди - урожая!!!
 
Просьба смеяться не очень громко. Папа просто тихо сполз со стула...
               
Вот, с тех пор пишу, пою, рисую и играю...


                ***

        Когда я быда маленькой, мне на голову упал... нет, не кирпич. Почти кирпич, но не он. Кусок асфальта. Но я всё равно всем говорю, что кирпич. Когда нужно оправдать свои неказистые поступки. Мы жили в маленьком закрытом почтовом городке, где почему-то постоянно дорогу сначала успешно асфальтировали, а потом, через очень короткое время, отбойным молотком этот асфальт так же успешно раздалбливали.
Так вот, мальчишки натаскали на крышу нашей пятиэтажки куски этого асфальта, а так же груду деревянных ящиков, спёртых ими из ближайшего овощного ларька "Ягодка",  и соорудили из них этакий городской вигвам "Нам сверху видно всё!".
Я - новоиспеченная второклассница (только вчера прозвенел для кого-то последний звонок, завтра - самолёт, и мы с братом у бабы), иду в магазин за молоком с алюминиевым бидончиком, который все называли просто "битончик", в ближайший магазин. Иду обратно. Проходя мимо второго (жили мы в третьем) подъезда, вдруг вижу летящую с крыши палку от ящика, которая лишь чудом не попала в голову ковыряющемуся в своём мопеде дяденьке. "А, если бы по голове...", - не успела подумать я, как на голову мне обрушился кусок асфальта, размером с торт "Прага". Ну, здесь нужно смотреть кино - распятое на свежезакатанном асфальте детское тельце в оранжевом с белым горошком платьице в луже бело-розового молока. Рядом - пустой бидончик и разлетевшийся на мелкие куски "торт".
Спасать меня кинулись другие два дяденьки, которые играли в домино за деревянным столиком на детской площадке. Я пыталась им прошелестеть про второй этаж, на котором жила, и ключ на шее, но у меня плохо получалось, да и они не слушали. Затащили меня (всё правильно, в мой подъезд) и стали судорожно звонить во все двери на первом этаже. Открыла им только одна толстая бабушка из квартиры, крайней слева. Увидев кровь, она, охнув, выпихнула нас за дверь, и скорую мы, и ещё пара-тройка зевак, дожидались в подъезде. Хорошо помню лицо испуганного мальчишки, на несколько секунд заглянувшего в подъезд. Я поняла, что "праздничный торт" - его работа, и мне стало его жалко, такие у него были глаза.

А вот за бабушку мне до сих пор стыдно. Вернее не за бабушку, а за себя. Через некоторое время, когда, кажется, у неё кто-то умер, и она раздавала детям конфеты, я не взяла конфет...

P.S. Вигвам засёк управдом и заставил мальчишек "очистить территорию". Вот они и очистили. А почему асфальт то катали, то долбили, я не знаю. Городок-то секретный  был...


                ***

        Когда я была маленькой, я очень любила петь. Особенно летом, когда мы с братом прилетали на каникулы к бабе. А это вам не халам-балам - сорок две сотки вишнёво-яблонево-урюкового сада, помидорно-картофельного огорода и целого кукурузного поля. Да, ещё забыла малинник с виноградником.
Так вот это самое кукурузное поле и было, так сказать, той самой благодатной почвой и нивой, на которой я была взращена в перерывах между прополкой, окучиванием, кормлением разнообразной скотины и птицы, а так же лазанием в колхозный сад за кислыми грушами. Всем поклонникам "Голубого огонька" Начала 70-х посвящается!
Улучшив минутку, а лучше часик-полтора, я опрометью бросалась в величавые заросли кукурузы. На тот момент она была выше меня по крайней мере в три раза, и я, изображая из себя знаменитую певицу Эдиту Пьеху, проходящую сквозь цветной серпантиновый дождь, манерно раздвигая кукурузные листья, голосом Палада Бюль-Бюль Оглы надрывно пела в маленький початок, служивший мне микрофоном: "Ты мне вчера сказа-а-ла, что позвонишь сего-о-дня...". Особенно хорошо у меня получалось:" Быть может ты забы-ы-ла, мой номер телефо-о-на...". Когда приходили соседи, родственники или просто детвора и справлялись обо мне, баба всегда говорила одно и то же: "Лёлька?.. Да где ж, ещё? Там, в кукурузе орёт...".

Это сейчас у меня есть настоящий микрофон и ученики.


                ***

        Когда я была маленькой, не только деревья были большими. Невероятно огромными были и коровы. О встрече с одной из них ( а наповерку даже и не с одной) сейчас я и расскажу.
   
Всё лето, как писалось и ранее, мы с братом проводили в деревне у бабушки. В этой же деревне у бабушки жил сын, а, следовательно, мой дядя, Толик. Так его все и звали – не Толя, не Анатолий, а именно Толик, хотя к тому времени, которое я описываю, ему было далеко за тридцать и у него было трое детей. Так вот, всякий раз, а это бывало довольно часто, бабушка отправляла меня «отнести гостинцев» Толику. Причем, всё то, что мне приходилось нести в авоське, у дяди изобиловало в преизбытке, а именно: огурцы, помидоры, яблоки, кабачки, кукуруза и т.д. Правда, иногда это действительно были гостинцы. Например, отрез ситца на занавески, или гусь, убиенный, выпотрошенный и опалённый (живых у него самого было целое стадо, именно стадо, а не стая и так до сих пор говорят в деревнях). Ну, значит, принято так было раньше у людей – угощать и радовать, хучь даже бы и тем, чего у того и самого навалом! И обратно от Толика я также никогда не возвращалась с пустыми руками. Так вот, однажды бабушка отправила меня к нему с хреном и помидорами – огонька накрутить. Приправа так острая называется, кто не знает. Хрену она накопала с десяток корней, а вот помидоров дала аж две полные сетки. «Ну, ба! У него же этих помидоров…». «Ступай, тебе говорят! Есть так есть, а таких, как у бабушки всё равно нет!». Ну, я, значит, и пошла.
    Иду себе и никого не только не трогаю, но и сторонюсь, можно сказать, так как была трусовата до всякой животины. И коней боялась, и коров, и собак больших.  Городская, одним словом. Все они мне казались такими огромными. Особенно после того, как однажды с алюминиевой кружкой до бабы, которая нашу корову Томку доила, подошла за парным молоком. Та, (Томка, и именно корова, а не бабушка, которую тоже так звали) не знаю почему – то ли муха её какая укусила, то ли ещё что, вдруг копытом своим так лягнула, что выбила у меня из рук полную кружку, та аж смялась вся. С тех пор я и стала опасаться. Да ещё Гришка, соседский пёс, когда увидел или услышал, как я сахаром кусковым хрумкаю, хвостом завилял, и я, по своей наивности, думая, что он ко мне ластится и подлизывается – сахару хочет, этот самый сахар протянула ему прямо в слюнявую пасть, а он возьми меня да, как тяпни…
    Короче, иду я себе пыльной деревенской улицей, по обе стороны дома с заборами, да штакетниками, в руках авоськи, полные красных помидоров. И вдруг в мою голову  вкрадывается пугливая мысль: «помидоры-то красные…, а вдруг сейчас навстречу бык?». Наслышана была про красную тряпку. Не успела, как говорится подумать, как слышу за спиной глухой приближающийся топот. В ужасе оборачиваюсь, смотрю – мчится прямо на меня огромный рогатый бычара, а улочка не очень, чтобы широкая, и заборы - это сейчас они для меня тьфу, а тогда... Короче, не перепрыгнуть. Что делать? Впереди, метрах в пятидесяти, вижу столб. Я с авоськами во весь дух к нему. Думаю, спрячусь за него, тот рогами за него зацепится и удастся выжить. Бегу. Глаза навыкате, одна ручка у авоськи выскальзывает из рук, помидоры градом на землю. Плевать, жизнь дороже. Бегу, спотыкаюсь. Топот всё ближе, но ближе и столб. Причём топот усиливается и уже такое впечатление, что бежит не один бык, а целое стадо. Оглядываться некогда, счёт на секунды. Почти бездыханно, уже практически чуя за своей спиной тяжёлое дыхание, вперемежку с надрывным мычанием, добегаю до заветной цели и, закрыв глаза, буквально вжимаюсь в обратную сторону столба. Авоськи с помидорами отшвыриваю куда подальше. Отвлекаю, значит. Не вижу, лишь слышу пронёсшийся мимо (о, слава тебе, Боже!) гулкий топот. Не открывая глаз, счастливо улыбаюсь. Но топот не прекращается. Наконец открываю глаза. И что я вижу? Мимо меня проносится стадо самых обыкновенных, гонимых пастухом коров. Бегут они себе бодренько и доилками своими в разные стороны раскачивают, домой спешат.
   
    «У страха глаза велики», - скажете вы и будете правы. Но буду права и я, когда скажу, что ребёнка окружают одни великаны. И страх у него великанский, и глаза у этого страха великанские. Так-то вот.


                ***

    Боже, как же было хорошо, когда я была маленькой! Не смотря ни на что!

    Когда мне было четыре года, папу перевели по работе в Казахстан, и мы жили в красивой горной местности в Чуйской долине. Природа там была - не передать словами! Когда наступала весна - это было просто чудо, а не жизнь! Каждые выходные мы с родителями обязательно выезжали куда-нибудь или в горы, или к берегу реки, а это тебе и рыбалка, и грибы, и кислица, и дикие, невероятной красоты, горные тюльпаны, уже не говоря про кашки, от которых просто невозможно было оторваться из-за их шоколадного запаха. Вот в один из таких прекрасных (сразу скажу - не для всех) дней и произошла история, которую я хочу здесь описать.
   
    В этот день было всё, как обычно - приятная суета, приподнятое настроение, корзины с провизией, шампура, погрузка нехитрого скарба в багажник машины и, наконец, сама поездка по извилистым предгорным дорогам.
Совместно выбрав чудесную поляну под большим раскидистым карагачом, мы принялись расстилать скатерть, доставать провизию и устраивать каждый себе лежаки. Пока мы копошились, папа устроился с газетой под деревом. Предусмотрительно взятая им фетровая шляпа цвета какао с молоком слетела у него с головы, когда он прислонился к стволу карагача спиной, и он великодушно протянул её мне:" Одень, а то голову напечет". Не знаю почему, но эту шляпу я просто обожала. Я любила брать её в руки, трогать её бархатистую поверхность руками и разглядывать замысловатую этикетку внутри. Она казалась мне чем-то сродни королевскому убранству. Поэтому я с радостью водрузила её себе на макушку, хоть она и сползала мне на глаза, меня это нисколько не смущало - я закидывала голову назад и, подняв брови, взирала на мир ясным, не ослеплённым солнечным светом взглядом.

    И вот наш завтрак на траве окончен, папа дремлет с газетой на лице под карагачом, мама разгадывает кроссворды, а мы с братом выдвинулись на поиски - он - кислицы (так мы называли ревень), я - кашек (цветочки такие сиреневые пушистые на высоких ножках, кто не знает!).      
    Трудно сказать, сколько времени мы с ним инспектировали окрестности, помню только, что солнце стало припекать более яро, и я уже хотела просить его вернуться к машине, чтобы попить. Он апеллировал тем, что у меня есть шляпа и поэтому я могу потерпеть, так как он нарвался на золотую жилу кислицы и предложил мне утолить жажду ей. Я погрызла несколько кисловатых черешков и действительно пить стало хотеться меньше. В руках моих благоухал огромный букет кашек, за которыми охотились шмели. Мне приходилось держать их на расстоянии вытянутой руки, и я была вдвойне рада шляпе, так как она спасала от них моё лицо.
    Вдруг мое внимание привлёк приближающийся шум мотора. Высоко задрав голову, чтобы хорошенько разглядеть из-под полей что это за шум, я повернула голову и к своему вящему удивлению увидела нашу машину, которая, и не думая сбавлять хода, окатив меня клубами пыли промчалась мимо.
    Ну, что я могу вам сказать?.. Как мне описать весь ужас, который я испытала в этот момент? Такая недолгая, пролетевшая вмиг перед глазами моя жизнь в этот момент обрушилась. "Почему?.. За что?.. Бросили!.. Не заметили?.."   
    Мой пронзительный крик оглушил ничего не подозревавшего брата, и моя паника цепной реакцией передалась и ему. Он откинул в сторону длинные черешки и с криком:"Мама!"бросился за мной, уже бегущей по пыльной дороге в сторону удаляющейся машины и беспрерывно орущей, зовущей и ревущей, но цепко держащей впереди себя на вытянутой руке букет кашек. Я никогда не забуду, как подпрыгивала у меня на голове шляпа. Это одно из самых ярких воспоминаний моего детства.

    Описывать здесь и тот дикий ужас, который испытали сами родители, когда мы изможденные и зареванные подбегали к ним, а они, в свою очередь, ринулись нам навстречу, думая не Бог весть что, я не буду. Помню только, как мама, узнав причину наших слёз, сама расплакалась и, обнимая нас, без конца причитала:" Да, как вы могли подумать, что мы можем вас бросить?.. Как вам такое могло прийти в голову?.. Мы просто решили переставить машину в более тенистое место..."


                ***

     Когда я была маленькой, была жива самая лучшая бабушка в мире - моя.
Жила она в маленькой, ничем не приметной деревушке, если не брать в расчет, что стояла эта деревушка на фоне Тянь-Шанских гор, до которых тяжело было добраться на велосипедах (мы пробовали), но вполне себе одолимо на тарахтящем грузовике. И если здесь описывать все богатства и красоты, виденные и вкушаемые нами с братом, когда нам всё же выпадала удача попасть туда с помощью нашего дяди, маминого брата, работающего механизатором в колхозе, то мой небольшой рассказ может превратиться в настоящую повесть.
 
    С самого детства в мою память глубоко врезалась бабушкина красная сатиновая юбка. А ещё большой эмалированный желтый таз, в котором другие люди обычно стирают, заполненный пирожками с капустой и картошкой, и размером с хорошую мужскую ладонь. Когда мы их ели, то приходилось держать двумя руками.

    Однажды зимой, когда я училась в первом классе, я заболела и слегла с температурой под сорок. Жили мы в маленьком, как я уже говорила ранее, закрытом городке на севере Казахстана. В горячке я звала бабулю и упоминала в бреду её красную юбку. Перепуганные родители отбили срочную телеграмму, и через день бабуля с неподъемным чемоданом, забитым до отказа банками с малиновым вареньем, мёдом, какими-то высушенными травами и прочей снедью, стояла на пороге нашей квартиры. Рядом, отдуваясь, стоял взмокший папа, который ездил её встречать. Я быстро пошла на поправку.

    Летом мы с братом, как обычно, отправились к ней в деревню.
Знакомая юбка, знакомый таз... Но, зайдя в дом, я так и ахнула - проём, в котором напрочь отсутствовала дверь, был завешен какими-то совершенно волшебными радужными шторками. Мои мысли тут же унеслись куда-то в заоблачные дали, в которых я представляла себя то ли радужной принцессой, то ли самой радугой. Короче целый день я в них куталась и громко восхищалась.
    И что бы вы думали... Проснувшись утром, я не обнаружила оных на месте.
Зато на старинном зелёном сундуке аккуратно был разложен великолепный радужный сарафан, сшитый ночью бабулей и старательно выглаженный ею уже под утро тяжелым чугунным утюгом.


                ***
   
        Когда я была маленькой и училась в первом классе, а мой брат в третьем, мама "насела" на папу, чтобы он бросил курить. Сделать ему это, видимо, было трудно ещё и потому, что он тяжело и много работал под землёй, добывая урановую руду, и в помощь ему мама всегда ставила на прикроватную тумбочку вазочку с сосательными конфетками, которые мы очень любили, но брать боялись.
    Однажды, придя домой и не обнаружив на обычном месте пресловутой вазочки, папа вызвал нас на "допрос". "Нет", - говорим, - не брали". "Ну, раз не брали, - говорит, - несите тогда ремень".
    Тараща друг на друга глаза, мы с братом долго выясняли за дверью, куда они могли запропаститься. "Ну, вспомни, - уговаривал меня брат, - может ты просто забыла...". "Да, ничего я не забыла, - вся кипела от обиды я, - это ты у нас сладкоежка..."
    После этого последовало длительное выяснение, какой кому ремешок достанется. "Ты в прошлый раз брала широкий, теперь моя очередь", - сказал брат. Его я любила, и ему действительно чаще доставалось, причём узким, а значит, более "болезненным" ремнём. Но, представив, как этот самый узкий ремешок жалит именно меня, я решилась на обман.  Решительно шагнув в сторону спальни, я, как Зоя Космодемьянская, победоносно вздёрнув голову, сказала обречённым шёпотом:"Ну, ладно, скажу, что я все съела". Брат облегченно вздохнул.
    "Пап, это я все конфеты съела", - сказала я с порога. Папа, не отрывая глаз от газеты,  согласно кивнул. Я постояла немного для приличия и чтобы окончательно убедиться в том, что гроза миновала, а затем бесшумно испарилась.
    Но не прошло и полчаса, как меня снова вызвали на ковёр. Зайдя в спальню, я, к своему ужасу, увидела как ни в чём не бывало стоящую на прикроватной тумбочке злосчастную вазочку. Конфеты нагло торчали из неё в разные стороны своими блестящими обёртками. Оторвав глаза от газеты, папа тихо произнёс:"Неси ремень"...

P.S. Конфеты он поставил под кровать, а кто-то из нас, когда пылесосил, задвинул их поглубже...