Юный дзержинец

     В бытность  школьную от моей гиперактивной деятельности на поприще комитета комсомола нашей школы многим было не до смеха. После того, как комитет комсомола принял моё предложение по церемониалу принятия в ряды комсомола, имя комсомола в нашей отдельно взятой школе было поднято на такую высоту, что попасть в коммунистический союз молодежи для многих стало практически невозможным. Образовалась длинная очередь  отверженных. План по приёму в члены ВЛКСМ грозил быть невыполненным.
      Моё имя стало известно в районом комитете комсомола, одновременно с именем моего отца, который был приглашён в районный комитет КПСС заведовать общим отделом. Это явно усугубляло ситуацию – мальчик явно из политически продвинутой семьи! На него не цыкнешь.
      Как преодолеть юношеский максимализм такого парня? Как совместить в его голове то, что, не смотря на декларируемую высокую планку коммунистического союза молодежи, её, эту планку, тем не менее, должны взять все?    
     Проблема разрешилась как-то сама собой. Во всех школах были созданы оперативные отряды «Юный дзержинец». Разумеется, выбор командира отряда в нашей школе прошёл на безальтернативной основе. И, поскольку, деятельность этого отряда была реально востребованной, и востребованной в масштабах города, то я с головой погрузился в эту работу, прекратив начала своих размышлений о формализме в комсомольской работе, появившиеся во мне, после беседы моей, с первым секретарем райкома комсомола Лилией Васильевной Храмцовой о прыжках в высоту будущих комсомольцев. Заниматься чем-либо формально – к этому мой организм, по-видимому, был неприспособлен от рождения. Наследственность – если одним словом.
    
     Работа оперотрядов, повторюсь, была востребованной. В то время и в малых городах, и в областных центрах Юга Украины  пронеслось в течение нескольких лет малоприятное поветрие. Молодежь разных районов города, группировалась вокруг тех, кто сейчас именуется «криминальными авторитетами» и редкий вечер заканчивался без кровавых побоищ. В ход шли камни, арматурные пруты, велосипедные цепи.
     Мне до сих пор малоинтересны причины этого явления, но до сих пор памятны его частные последствия.
 
     Пятиклассником я ехал за городом на велосипеде. Из придорожного рва вышло больше десятка парней разного возраста. Перегородили дорогу. Остановили. Кривляясь и неся всё то, что может нести только это отребье, они спустили воздух в  шинах у велосипеда. Меня несколько раз толкнули. А когда дали возможность идти, старший среди них, переполосовал меня двух миллиметровой толщины проволочным прутом. От  плеча до поясницы. Я не знаю, как называется то чувство, которое не позволило мне скрючиться, или как-либо ещё показать то, что мне больно?! И он переполосовал меня ещё раз. И я, глотая слёзы, всё равно шёл не сгибаясь. Я не мог согнуться перед теми, кто в моём понимании был мерзостью.
 
     Год путешествовал после этого из больницы в больницу с остеомиелитом правого плеча.

Сегодня, когда Судьба провела меня через столько кругов Ада, я иногда думаю, что она сделала это для того, чтобы я по первой травинке понимал, где начинается Рай.

     Вы знаете, что такое остеомиелит?
     Это – когда гниёт кость.
     Если она гниёт так,  что выходит наружу текущими гноем свищами – то это открытая форма остеомиелита.
     Если же гниение кости не столь бурно, то это форма закрытая, более легкая.  Мне повезло – у меня была закрытая форма. Радикальным средством лечения такой формы  в то время считалось промывание полости кости раствором пенициллина. Для этого под местной анестезией в районе локтя мне в кость  ввели иглу. Что такое ввести в кость иглу? Игла для этого берется особая – с толстыми стенками и довольно широким каналом. Чтобы проткнуть ею кость, мой лечащий врач – женщина довольно плотного телосложения – наваливалась на головку иглы всем телом, и игла – далеко не сразу – с хрустом металла, проходящего сквозь спичечный коробок, проваливалась в кость. Я не могу сказать, что это больно. Я писал: операция делается под местной анестезией. Но это очень страшно. Даже взрослому. А если тебе тринадцать?
     Врачи успокаивали: «Это один раз. Надо потерпеть . И потом игла будет стоять целый месяц. И через неё будут вводить пенициллин».
     Помните, я сказал, что вводить иглу в кость под анестезией очень страшно, но не больно? Так вот: вводить пенициллин больно. Очень больно. Нестерпимо больно. Настолько больно, что весь месяц, который я провёл в больнице, каждое утро я жил надеждой, что про меня забудут. Потому что такое, действительно, пару раз случилось.
     Но боль была такой нестерпимой, что уже на третий день я непроизвольно дернул рукой, в кость которой вводили пенициллин и сестра замерла в изумлении: игла, которая должна была стоять в моей кости весь месячный курс лечения, осталась в её руке.

     Итак, не больно, но очень страшно – повторилось во второй раз.
Вы думаете, это был последний раз? Увы. Поставленная игла, уже на следующий день перестала пропускать раствор пенициллина?! Лечащий врач всей массой тела своего наваливалась на поршень шприца, чтобы протолкнуть непонятную пробку в игле. А я холодел от ужаса, что это ей удастся. Ведь, если при обычном введении боль была нестерпимой, то что же произойдет, когда шприц фактически выстрелит в полость кости?! Слава небу, хотя бы уж в том, что мне поставили надёжно закупоренную иглу. И ввести пенициллин через неё не удалось. Иглу пришлось из кости удалить.
    
     Не больно, но очень страшно повторяется в третий раз.
 Успеваю заметить некую странность очередной иглы? У неё, помимо отверстия на конце иглы, отверстие второе овальное – на боковой стенке иглы. Заметил, как оказалось, не зря. Игла простояла практически весь курс лечения, но за три дня до его окончания забастовала. Пенициллин не поступал в полость кости, а весь вытекал наружу, сочась вдоль иглы. Врач очень легко догадалась, в чём дело и мне рассказала: пока ткани были свежие они плотно облегали иглу. И весь пенициллин уходил в полость кости. Но постепенно ткань вокруг иглы подгнила. И пенициллин стал уходить через боковое отверстие, не попадая в кость. «Удалять надо иглу» – был вердикт врача.
     А поскольку курс ещё не закончен, то не больно, но… Ну, в общем операционная сестра обняла мне голову, гладила меня по волосам, что-то ласково и успокаивающе шептала…

Муки тела.
Они преходящи.
Заживает рана. Заживает память о боли. Ты просто это – боль –  перестаешь помнить.

     Но вот муки нравственные? При виде тех, кто находится с тобой в одной палате? И чьи проблемы гораздо серьезнее твоих? Те, у которых эти проблемы меняют течение жизни? Те, у кого вообще возникает вопрос о возможности дальнейшей жизни?

     К нам в палату очень часто вбегала удивительно весёлая трёхлетняя девчушка. Она очень быстро носилась по палате на маленьких крепких ножках. У неё остеомиелит был на ручке. Её маленькая ручка зияла многочисленными гноящимися свищами. И была покорёжена ими так, что напоминала английскую букву «S»?!.
Я написал последнее предложение. Сижу – и реву…
А, ведь, столько лет прошло?
Врачи говорили, что девочка эта вряд ли выживет…

Один из первых кругов ада.

     Всего два удара проволокой по спине. Не прутом арматуры. Не велосипедной цепью. Только проволокой.
      
     Так что, повторюсь, меня тогда не интересовали причины этого явления. Мне было достаточно того, что я мог воспрепятствовать его следствиям. Не только не сгибаясь. А тараня эту мразь щитом закона. И я ушёл в эту деятельность с головой, не смотря на угрозы шпаны и  реальную опасность этих угроз.
       Тем более, что Александр Петрович Муравьев, старший уполномоченный уголовного отдела по работе с несовершеннолетними при районном отделении милиции, который возглавлял работу оперотрядов в масштабе всего района, вёл эту работу с поражавшей меня самоотдачей. Он не только катался с нами по полу, обучая приёмам рукопашного боя, но готов был принять и выслушать меня по первому же телефонному звонку. Благодаря этим встречам, я побывал в тех коридорах милиции, которые не каждому дано увидеть. Это тоже вносило свои краски в жизнь оперотряда. В одну из наших встреч в его служебном кабинете, Александр Петрович рассказал мне о свежем случае. Четверо подростков изнасиловали свою подружку:
– Один держал руки… – начал рассказ Александр Петрович.
–  Двое раздвигали ноги … – продолжил он и сделал долгую паузу, пристально глядя мне в глаза.
– А четвертый лег ей между ног… он посмотрел мне в глаза ещё пристальнее. Меня это начинало смущать. Дело в том, что его рассказ, вместо негодования по поводу насильников, вызывал у меня совсем другие чувства. И я понимал, что глаза меня могут в этом выдать. А Александр Петрович продолжал:
– … и стал ей засо…
"Точно проверяет!" – молниеносно мелькнуло у меня в голове. И я, найдя подобающе в таких случаях  слова, резко перевёл разговор на текущие дела своего оперотряда.

     Деятельность отряда затягивала меня реальной востребованностью своей. Она очень много мне дала, очень многому научила. С ней связано много и смешного и грустного.
       Но я уже слишком затянул эту новеллу. И потому давайте попрощаемся с её героями. Ненадолго. С некоторыми из них мы встретимся уже в следующей новелле.

Март 2005 - Март 2011

                ВПЕРЁД:
                НАЗАД:   http://www.proza.ru/2011/03/02/1692