Гл. 13. Кошка Сонька, пёс Малыш. Врачи и больные

Гл. 13 "Мелочи жизни"
. . .               
                Мы в ответе за тех, кого приручили. /С.Экзюпери/
               
«У животных нет интеллекта, - сказал знаменитый физиолог Иван Петрович Павлов, - у них цепь условных рефлексов». Учёный мир согласился с ним. Возражать никто не посмел, хотя у некоторых имелось иное мнение. Многие находили у животных признаки примитивного мышления.

 Далёкие от науки народные массы, над которыми не висел авторитет великого учёного, имели по этому поводу своё, независимое суждение.
-  Вот и скажи, что у кошки нет ума, - скажет вам любая домохозяйка, - сутки просидит у норки, а мышку подстережёт. Знает ведь, что той, рано или поздно, выйти потребуется - поесть там, или по нужде. А к холодильнику как она меня ведёт?! Понимает, где еда, хоть она её туда и не прятала.

   У каждого из нас найдется дюжина примеров подобного рода. Мы с удивлением отмечаем, что иногда четвероногие, в определённых ситуациях, оказываются умней нас, возомнивших себя верхом творения природы.
 Не относясь к этому серьёзно, приведу несколько примеров вполне разумного поведения наших хвостатых сородичей.

У соседей было две собаки: громадный и дурковатый кобель Буян, и Малыш – кривоногий и симпатичный малый, «помесь таксы с дворнягой». Днём Буяна держали на цепи, и хозяином положения был Малыш. Ночью власть менялась. Получавший свободу Буян «гнобил» Малыша и тот уходил в наш двор. У нас была калитка к соседям, которая закрывалась на ночь, но Малыш всегда находил лазейку. Потом Буян покусал работницу, хозяин завёз его куда-то в Каменоломни, а Малыш так и остался на два двора. Кот Аграфен, единоправный хозяин нашего бессобачного владения, терпел самозванца, хоть и смотрел на Малыша с нескрываемым презрением.

Малыш был «в возрасте», ночную охранную службу нёс исправно, а днём заслуженно отдыхал в тенёчке, вполглаза наблюдая  за подконтрольной территорией. Однажды он задремал на прогретой солнцем дорожке и не слышал моих шагов с улицы. Когда я загремел разбитой калиткой, он вскочил и залаял, не вполне проснувшись.
-  Э-эх, ты, - смеясь, пожурил я его, - стареешь? Спишь на посту! Хозяина не признал!
Малыш обиделся. Он опустил голову и ушёл в свой двор. Мне стало жаль его. Я подошёл к соседской калитке.
-  Малыш, не обижайся. Ну, пошутил я, Малышик!
Малыш лежал боком ко мне и ухом не вёл в мою сторону. Мне стало стыдно. Я взял из холодильника котлетку.
-  Малы-ы-ш…
Никакой реакции. Я положил котлету у его морды. Малыш не шелохнулся. Я погладил его по голове и ушёл в дом. Минут через пять я выглянул – котлета лежала нетронутой.
Портом я закрутился и до сих пор не знаю, съел ли Малыш котлету. Наверно съел, когда обида поутихла.

О кошках можно рассказывать бесконечно.

Сонька была трёхцветной кошкой неизвестной породы. Персиково-пепельной с белыми пятнами. Была она красива и по кошачьим и по человеческим меркам. Мягкая шерсть, грациозная осанка, дикий разрез больших и необычайно выразительных глаз. Она была кошкой с хорошими манерами. У неё было вполне развито чувство собственного достоинства. Она никогда не мяукала, требуя еды. Она пристально смотрела на хозяина, и от этого взгляда становилось неловко – тоже мне, кормилец, о себе-то, небось, не забыл!  Сонька была ласковой кошкой и, если прохожий изъявлял желание погладить её, она охотно подставляла спинку. Когда ко мне приходил гость, она вставала на диван рядом с ним и передними лапами обнимала его руку – погладь меня! Ночью, придя с улицы, она лезла ко мне целоваться – мокрым носом тыкалась в щеку и в губы. Я сонно мычал, вялой рукой гладил её и переворачивался на спину. Сонька некоторое время спала у меня на груди.

У нас она появилась следующим образом. Прежние хозяева Соньки жили наискосок. Когда у молодых родился ребенок, Соньку выселили во флигель. Одиночество Сонька переносила тяжело. Она дружила с нашим котом и, когда кот пропал, Соньке стало совсем плохо. Она приходила под наше окно и подолгу сидела у форточки, откуда к ней выходил наш красавец, усатый кавалер Масяня.

После исчезновения кота я решительно заявил: «Всё, никаких котов, никаких забот о его пропитании, никаких трёхразовых ночных кормлений, никаких грязных лап и шерсти на ковре. Хватит, натерпелись, кот это шесть тысяч в год, а нам ещё дитя учить!»
 
 Однажды летом Сонька зашла к нам на кухню. Я потихоньку подтолкнул её в женскую комнату.
-  Ой, кто к нам пришёл! – жена и дочь затормошили кошку, заласкали, наговорили кучу комплиментов, которые положены всякой домашней кошке и от которых, Сонька, в силу обстоятельств, совсем отвыкла.

В этот день Сонька задержалась у нас в гостях, назавтра ненавязчиво осталась ночевать. Так она и бегала меж двух хозяев - к прежним на обед, к нам на ужин с ночёвкой. К концу августа выяснилось, что у кошки пузцо сытенькое вовсе не оттого, что она хорошо кушает. Когда она стали скрестись в шифоньере, подыскивая место для родов, я решительно отправил её законным владельцам.

Неделю спустя Сонька притащила к нам, одного за другим, трёх, ещё слепых котят – одного серого и двух рыжих. Я в картонном коробке вернул их вместе с мамашей хозяину. Через пятнадцать минут котята снова были у нас. Одного она тащила через лужу и вывозила в грязи до половины. Я отмыл его в теплой воде, вытер-высушил и повторил возврат. Хозяин сделал какую-то загородку во флигеле, но через три дня Сонька объявила хозяину окончательный импичмент, а у нас не хватило твёрдости закрыть перед Сонькой дверь.

В этой многоходовой комбинации кошка проявила больше смекалки, мудрости и терпения, чем привыкшие оставлять за собой последнее слово люди.

Котят потом дочка со слезами отдавала «в хорошие руки» в кошачьем ряду на рынке.

Сонька живо навела порядок в нашем дворе. Соседские Машка и Кузя, украдкой проверявшие наши тарелки, забыли дорогу не только на кухню, но и к забору со своей стороны не приближались ближе, чем на метр. Сонька, когда у неё были котята, свирепо била всех окрестных собак, независимо от породы и размеров. Громадная овчарка попятилась от Соньки, пулей бросившейся к ней из-под ворот, заплелась ногами и неловко перевернулась через спину. Это создало Соньке славу забияки. Кума Раиса, прогуливая внука, становилась между ним и Сонькой:
-  Нельзя, Егорка! Эта кошка злая!

Никто не хотел верить, что Сонька добрейшей души существо. Против людей ни когти, ни зубы не применялись ни в каком случае. Однажды мы пунктировали Соньке абсцесс на шее, душивший её (в тюльке оказалось много колючих окуньков, с тех пор мы не даем кошке сырую рыбу). Кошка стала вырываться и обнажила зубы. «На, кусайся», - дочь сунула ей палец в рот. Сонька крепко, но не до боли, сжала палец зубами, дочь прижалась лбом к кошачьему лбу, Сонька затихла и только тихонько выла от боли. Абсцесс не сформировался, Соньке под новокаином вскрыли флегмону и дело пошло на поправку. Неделю Сонька болела. Она выходила во двор и ложилась в цветнике на прохладную землю. Всё это время она не переставала кормить своих шестерых (!) котят.

Сонька не скупилась на ласку и требовала от хозяев взаимности. Она не любила фамильярности  и не приветствовала бесцеремонности в обращении с ней.

Однажды мы с Сонькой поссорились. Она только закончила кормить и опекать свою четырехмесячную дочь, Варвару Любопытную и стала гнать её от себя, предоставляя  право, по непреложному закону природы, определяться в жизни самой. Все это время Сонька не гуляла и теперь пыталась устроить свою личную жизнь, шипела на Варьку, дичилась и стала раздражительной.

Сонька вскочила на кухонный сервант с множеством баночек и скляночек.
-  Там ничего интересного, – я ссадил кошку на пол.
Сонька вскочила опять и зазвенела посудой.
-  Говорят тебе! – я взял кошку под животик и посадил на стул.
В третий раз, думая, что кошка учуяла валерьянку, я пересадил кошку в кресло, подальше от серванта. Сонька сердито заворчала.
-  Вы посмотрите на неё! – я подбоченясь, навис над кошкой.
Сонька взлетела на сервант и оттуда сердито уставилась на меня.
-  Кэк смэтришь?! – я занес над кошкой растопыренную пятерню.
Сонька взвыла, несколько раз замахнулась на меня лапой и спрыгнула за сервант на подоконник. Там она была вне досягаемости. Я же рассмотрел в серванте кошачий корм в открытой банке и всё понял. Кошке приелась моя каша с килькой в томате, ей хотелось вкусовой новизны и она возмущалась моей недогадливостью.
Я окликнул Соньку – за сервантом демонстративное молчание. Я позвал вторично, никакой реакции. За сервантом никого нет, кошка умерла, кошка вышла, кошка уехала на БАМ по комсомольской путёвке!
Я потряс банкой и насыпал корм в блюдечко. Кошка сразу простила меня, сунула мордочку в посудинку  и позволила себя погладить.

Люди, учитесь прощать!

Нам, людям, всегда есть чему поучиться у животных.

Однако, проявления ума у животных, так же непринуждённо исчезают, как и появляются. Зимой я внёс в дом и поставил на кухне прогреваться полведра песка для кошачьего туалета. Я намеревался привить хорошие манеры месячному котенку. Сонька, к тому времени уже почтенная матрона с устоявшимися привычками, живо сообразила, что в такую слякотную погоду нечего морозить попу под соседским забором. Когда я вышел на кухню, Сонька с мечтательным видом сидела в ведре, из которого торчала только её голова с ушами. Управившись, она прибрала за собой – лапкой гребла по краю ведра, потом по стенке шкафа – в ведре было не повернуться. Может, она и понимала, что толку от такой уборки нет, но перечить инстинкту не посмела.
Не будем искать грань, за которой кончается рефлекс и начинается разум – это тема для работы целого института.

Одно можно сказать с уверенностью – животные не умеют расщеплять ядро и травить реки отходами большой химии и  поэтому они умнее нас.

Разговор о  кошках и собаках можно дополнить некоторыми подробностями и тогда он впишется в тему о соседях, которую мы затрагивали выше.  Дополним.
Буян домой не вернулся, хотя, судя по всему, хозяин завёз его недалеко. Валера, сын хозяйки, говорил, что видел Буяна у магазина «Динамо».
-  Он подбежал ко мне, понюхал штанину и убежал дальше.
Дом был почти рядом, однако Буян предпочёл свободу сытой жизни на цепи.

***
Хозяин, Пётр Григорьевич, тот самый труженик и любитель шашлыков, о котором я рассказывал ранее, в свои шестьдесят пять выглядел молодцом. Тронутая сединой шевелюра, отлично сидящий костюм, врождённое чувство собственного достоинства и  уважения к окружающим. На здоровье он не жаловался, а периодические кишечные кровотечения относил за счёт профессиональной болезни водителей - геморроя.
-  Как простужусь, чуть на холодном бетоне постоял, сразу кровь, геморрой обостряется.
Я не стал оспаривать связь простуды с геморроем и потащил соседа на рентген, где у него обнаружилась опухоль толстой кишки.

Кровотечения обострились около двух лет назад, примерно на столько же «выглядела» опухоль на рентгенснимках. Величиной в кулак, она муфтой охватывала нисходящую кишку, суживая просвет до размеров аптечной трубки.
-  В кишечнике почти все опухоли доброкачественные, - говорил я соседу.
-  Конечно, - подыгрывал он мне, - будь это рак, он давно бы сожрал меня!
-  А хоть бы и рак, - бодрился он, - сдохну, так сдохну! Хватит, пожил!
Подобная бравада присуща многим, однако, на проверку выходит, что человек цепляется за жизнь до последнего момента.

-  Так и бывает, - рассуждал хирург Валерий Чередниченко, - случается с человеком беда, он продаёт машину, снимает деньги с книжки, оставляет детей без наследства, покупает суперлекарства, платит суперспециалистам, а всё ради лишнего года жизни! И, что досадно, верит всяким шарлатанам!

Шарлатан не замедлил появиться и в нашем случае. Антонина Петровна, жена соседа, где-то раскопала ветеринара, который «лечил рак» каким-то «особенным» препаратом. Насколько я понял, речь шла о белковой фракции иммуноглобулина, неочищенной и весьма произвольно дозируемой в ветеринарной практике.
-  Он бесплатно, - успокоила меня Петровна, - он кандидат, он работает в Персиановском институте, он материал для научной работы собирает.

Кандидат оказался полнеющим мужчиной в плаще и шляпе, с заслуженным портфелем в руке. Я перехватил его в полутёмных сенях. Взгляд в одну точку и полусонное выражение лица выдавали в нем скрытую шизофрению.
-  Препарат, конечно, даёт нагрузку организму, надо чтобы печень здоровая была, - глядя на веник в углу, пояснил мне «кандидат».
-  У него метастазы в печени, величиной в грецкий орех, - сказал я, - ему уже сделали первый этап операции - «вывели кишку в бок».

Кандидат промолчал и бочком проскользнул мимо меня в комнаты. За порогом чужого дома мой медицинский авторитет и моя власть доброхота-советчика заканчивались.

После недели «лечения» состояние соседа резко ухудшилось. Он пребывал в состоянии постоянного раздражения и если я утром окликал его бодряческим тоном, он сердито бормотал себе под нос что-то об этой «проклятой жизни» и молча шёл открывать ставни.

-  Тоня, да я же помираю! – как-то воскликнул он в ответ на ничего не значащую реплику жены.  Он осознавал всю бессмысленность своего положения.

Потом ему захотелось пива.

Ему захотелось выпить первую кружку залпом, вторую врастяжечку, глубоко вдохнуть и ощутить, что мир прекрасен.

Сосед, Николай Тигранович, принёс пива, Петр Григорьевич выпил стакан и поскучнел. Пиво не принесло облегчения, чувство постоянного жжения внутри только усилилось. Печень уже не очищала кровь, даже мизерная доза алкоголя была ей не под силу.

Через три недели сосед умер. С момента обнаружения опухоли и первой операции прошло семь месяцев.
Трудно сказать, ускорило ли шарлатанское лечение конец соседа, но что оно отравило ему последние дни жизни – бесспорно.

Люди по разному относятся к своему заболеванию и к себе.
Старшая сестра рентгенотделения обнаружила у себя уплотнение в молочной железе. Цитоанализ показал злокачественное перерождение. Медсестру прооперировали (два десятилетия назад) и она жива и здорова до сих пор.

Другая сотрудница, обаятельная и тактичная р-лаборант  Людмила Индовская, спохватилась, когда увеличились подмышечные лимфоузлы.  Расширенная операция с удалением подмышечной клетчатки с последующей «химией» и лучевой терапией гарантировали бы ей ремиссию до двух-трёх лет. Людмила от операции отказалась. Она написала заявление на расчет и собиралась уехать на Алтай, на родину, где чистый воздух и целебные травы излечат её. Она была поклонницей известной тогда «бабки Здренчихи», лечившей все болезни ста травами. Я пытался переубедить её, избегая, однако, в разговоре мрачной темы болезни. Я вертелся вокруг да около, потом потерял терпение:
-  Не делай глупостей, - жёстко сказал я, - операция даст тебе лишних пять лет жизни, а это немало для твоего десятилетнего сына!

Всё было бесполезно.

У меня сложилось впечатление, что Людмила устала от жизни. Выйдя замуж, она поселилась на «вороньей слободке», где нездоровые отношении между жителями были нормой. Соседская бабушка бомжовской внешности, не спросясь, брала уголь из её кучи, соседи склочничали по поводу забора, сомнительные родственники оспаривали домовладение. Мужу шахтеру тяжело давались последние годы работы на пенсию, он едва успевал отлёживаться перед очередной сменой и ни во что не вмешивался. Людмилу, обладавшую врождённым благородством характера, угнетал подобный психологический климат.

Людмила ухала. Через год до нас дошел слух о её кончине. Она встретила конец своей жизни, как и хотела: на родине предков, среди родных и близких.

Ходили упорные слухи, что онколог Николай Михайлович Галайда, обнаружив у себя рак желудка, не стал ждать унизительной развязки и принял какие-то таблетки. Слухи сошли на нет, а добрая память о внимательном враче и хорошем человеке осталась.

  Женщины хотели лечиться у обаятельной Людмилы Дмитриевны Макаровой, бабушки стремились попасть в палаты Николая Михайловича, хотя все специалисты в онкологии были одинаково высокого уровня.
 
  В зимнюю скользоту Николай Михайлович сломал ногу и на обходах появлялся на костылях, с  высоким, до середины бедра, гипсом. К этому времени он уже был болен, но о его болезни никто не знал, кроме него самого и узкого круга посвящённых. Отсиживаться на больничном уже не было времени. Из-за тяжелого гипса он держался прямо, казалось, он смотрит на больных свысока. Приветливое выражение лица плохо давалось ему, получалась какая-то виноватая гримаса.

   Онкологические диагнозы подлежали обязательному подтверждению в области. Как-то из областного диспансера в адрес больницы поступил сигнал об ошибке в диагностике. Виновен был я. Случай разбирался на совместной с онкологами конференции. Мне вежливо кололи глаза, а Николай Михайлович (дело было задолго до его болезни), потыкав указкой в снимок, довершил мой разгром:
-  Да-а, здесь, несомненно, явная онкология!
Я подпрыгнул на стуле от возмущения. Я прекрасно помнил этот снимок лёгких с неясной пневмонической мазнёй. Я показывал тогда этот снимок ему, Николаю Михайловичу -  врачу-онкологу.
-  Нет, нет, это не наш больной, - уверенно ответил тогда Николай Михайлович.
И вот теперь!! 
После конференции я преградил Николаю Михайловичу путь:
-  Помните?.. - ехидно улыбаясь, сказал я ему.
Он, смеясь, легонько коснулся моего плеча. Это был извинительный жест.

Нехорошо?

А что вы хотите? Чтобы Николай Михайлович громко заявил, что мы прошляпили больного?!
В своё оправдание могу сказать, что диагноз стал ясен в процессе динамического наблюдения, когда через три недели пневмония не рассосалась и на первый план вышли признаки опухоли. Областные специалисты ставили диагноз по уже «созревшей» рентгенологической картине.

Может, следовало «перебдеть» в данном случае и выставить онкологию хотя бы под вопросом?

Били, однако, и за беспечность, и за излишнее усердие. В той же самой украинизированной Макеевке - где организационная дисциплина была много выше, а производственные отношения жёстче, чем в морально раскрепощённой России - дело обстояло следующим образом. Раз в месяц на общебольничной конференции появлялся городской патологоанатом по фамилии Песок, и хорошо поставленным голосом раздавал критические оплеухи направо и налево. Аудитория покорно внимала. В этот раз городской специалист особо любовно отстегал молодую и энергичную терапевта Долинскую, за то, что она поставила онкологию мужчине, которой у того не оказалось. Долинская взвилась:
-  Вы бы видели этого больного! У него был туморозный  габитус (тumor – опухоль, рак), в пятьдесят лет так не выглядят! А потом, что за прокурорский тон? В подобных вопросах уместна коллегиальность, а не бесцеремонность! Вам проще, над вами никто не стоит!
   Главный прозектор несколько умерил тон и даже пошёл на попятную:
-  Никакой признак не обладает правом последней инстанции, равно как и ваш «туморозный габитус». Двадцать лет назад я выставил молодому человеку саркому плеча. Выставил по бесспорным цитологическим данным. Молодой человек от ампутации отказался. Он здравствует и поныне, и у него целы обе руки. Все ошибаются, но сомневающийся ошибается реже.

***
  С кошкой Сонькой события развивались в совершенно непредсказуемую сторону. Упомянутая ссора, была вовсе не ссорой, а началом решительного демарша Соньки за свои кошачьи права, за право безукоризненно следовать воле своего высшего божества – природного инстинкта. Инстинкт диктовал ей следующее: вырастила детей, гони их осваивать новые территории, на данном пятачке мы не прокормимся. Вымрем.
 
  Несмотря на то, что кошки живут при человеке с незапамятных времён, они не спешат расставаться со способностью рассчитывать на самое себя. Человек для них важное, но не единственное условие существования. В любой момент кошка может оказаться в дикой среде. Не важно, джунгли это, или подворотня.

  Мы не позволили уйти Сонькиной дочери и Сонька сама ушла у прежним хозяевам. Закон природы о расселении был соблюдён.

Изредка Сонька забегала поесть, недовольно урчала, чувствуя присутствие в доме (уже чужой!) кошки и сразу уходила. Обычно кошки уживаются в доме целым «табором», но Сонька была кошкой с уникальным характером, на который не повлияли тысячи лет общения с людьми.
В любом случае Соньке было проще: у неё была «квартира» из двух домовладений и она переместилась в «комнату» прежних хозяев.
У нас она прожила год и два месяца, родив за это время девятнадцать котят.      

***                . . .
В советской медицине послевоенного периода существовали довольно жёсткие рекомендации по методикам лечения. Частично повреждённый ноготь подлежал удалению – обнажённое ногтевое ложе заживало через неделю, медленно сползающий остаток ногтя создавал неудобства человеку больше месяца. При повреждениях стопы ампутация производилась на уровне нижней трети голени.
-  После ампутации стопы на уровне свода, - наставлял меня мой куратор Валерий Самойлович Чирков, - вследствие нарушения связочного аппарата, формируется так называемая  «порочная культя», которая не годится ни для обуви, ни для протезирования.  Культя нижней трети голени хорошо протезируется и даже хромота у человека едва заметна.
-  Эх! – не соглашался с подобным положением вещей Сурен Бабаян, - это же такая психотравма для человека! Как ему, к примеру, на пляже раздеться? Ну почему бы, скажем, не сделать культю «по Пирогову»?
При «культе по Пирогову» срезанная пяточная кость приращивалась к голеностопному суставу. Длина конечности не страдала, при ходьбе человек опирался на пятку. Косметические достоинства такой культи срабатывали, однако, только на пляже. Неразрешимые проблемы с обувью и нарушение походки обеспечивали её обладателю моральный ущерб в обществе.
В 1972 году я принимал в травматологическое отделение ЦГБ г. Ростова молодого мужчину. Растерянного деревенского жителя из-под Бендер в Молдавии ростовская бесцеремонная толпа притиснула к трамваю – стопа попала под колесо.
На операцию «замылся» ординатор Георгий Квиртия
Я зашел в операционную. Геогрий «обложил» стопу для ампутации на уровне плюсневых костей и проводил внутрикостную блокаду.
-  Гия, вот здесь, - я указал ему на снимке нижнюю треть голени.
-  Да ну-у! – не согласился Гия.
И он, и я были ординаторами первого года обучения. Я, естественно, не был для него авторитетом.
-  Да, да, нижняя треть, - поддержал меня Николай Анатольевич Гончаров, ординатор «второго года».
-  Покажите Николаю Яковлевичу, - Гия прикрыл операционное поле салфеткой.
Николай Яковлевич Веселов, доцент кафедры, оперировал в плановой операционной. Я в двух словах объяснил ему суть дела.
-  Здесь, - Николай Яковлевич чиркнул зажимом по мокрому снимку, оставив белую полосу слезшей эмульсии.
Николай Яковлевич сбросил расстерилизованный зажим в лоток, я вернулся в неотложную операционную. Гия расширенными глазами долго смотрел на снимок – ему  жалко было из-за размочаленных плюсневых костей лишать человека ноги.
Через месяц в ординаторскую зашел молодой мужчина в хорошем костюме, с современной стрижкой. Я не сразу признал в нём нашего «нечёсаного» деревенского пациента. Я рефлекторно бросил взгляд на его ноги. Брюки со стрелкой, начищенные до блеска ботинки.
-  Ну-ка, пройдись! – сказал Квиртия.
Мужчина, улыбаясь, прошелся к окну и обратно. Он не хромал, протез не скрипел, только правый ботинок был чуть более туго натянут, чем левый и на нём было меньше складок.
Глаза Гии засветились гордостью и мне показалось, что он вздохнул с облегчением. Он наконец убедился, что выбранная методика была единственно правильной.

1973 г. - март 2011 г.

***

История с Сонькой имела продолжение. Ушла она в октябре 2010 года, зимой иногда приходила поесть, к себе не подпускала, шипела, урчала и замахивалась когтистой лапой. Поев, сразу уходила. Однажды я закрыл дверь – Сонька, свирепо урча, с треском вылетела в форточку  (открывала она её одним движением «на себя» - специально для этого я набил на форточку матерчатый валик).
В ненастье часто сидела за дверью под навесом на столике – очевидно с прежними хозяевами у неё у неё было «не очень».
В мае она наведывалась поесть уже будучи «сильно беременной» и ещё более раздражительной.  Потом на улице, за калиткой,  она сама подошла ко мне, с пустым отвисшим животом и позволила себя погладить.  Смотрела она с грустью, её котят потопили.
С середины лета, уже со следующей беременностью Сонька, похоже, стала  опять прибиваться к нашему дому. На свою дочь Варвару шипела и держалась на дистанции. Если Варька затевала игру с ней, Сонька с воем пускалась наутёк – она была на «чужой территории».
В августе Сонька родила у прежних хозяев, но в соседних гаражах и котят хозяин не нашёл.
Ещё через неделю Сонька тайно перенесла котят в нашу кладовку.
Наша Варвара была уже «на сносях» и жена, тяжко вздохнув, выделила Соньке место на кухне.
Варя явила живой интерес к переселенцам,  ворковала и облизывала их, а через три дня разродилась прямо в их логове.
Варькино семейство я отселил под письменный стол.
Когда котята спали, Варька наведывалась к Сонькиным детям – к своим сёстрам и братьям.
Однажды она перетащила своих в общую кучу и Сонька, вернувшись, облизала и детей, и внуков, и Варьку заодно.
Я восстановил статус кво – не поддержал идею детских яслей.
Варька неоднократно пыталась оттереть Соньку от  детей и, в конце концов, Сонька воспротивилась - Варька некоторое время ходила с поцарапанным носом.
Я поместил Варьку под тумбочку, рядом с  Сонькой. Варькино любопытство удовлетворилось и ситуация частично разрядилась. Варька кормила своих детишек и проявляла внимание к «родне».

Никому не нужны котята?
Вам от Соньки или от Варьки?!

Сентябрь 2011 г.

      Декабрь 2012 г. Сонька приходит посидеть на столике за дверью - тут затишно. Я положил на ледяную клеёнку обрезок доски, так теплее. В прошлую зиму Сонька отморозила правое ухо, кончик его стал округлым. Если я открываю дверь, Сонька смотрит на меня своими ясными глазами и тихо мяучит.
-  Сейчас, сейчас, Сонюшка, - говорю я и быстренько собираю ей поесть.
В дело идут крылышки из супа, кожурки от курицы, которые не едят ни моя дочь, ни Варька, остатки омлета, творожные оладьи.  В отдельное блюдечко насыпаю сухой корм. Сонька не такая привиреда, как Варька - она ест всё. Она знает цену "куску хлеба".
Если я пытаюсь погладить её, она сердито урчит. В дом категорически не заходит.
Она не простила мне предательства.
. . .


Сонька ещё несколько раз после родов жила у меня, но кота Барсика и дочь Варвару терпеть не стала и как только я определял котят, уходила снова.  В конце-концов она пристроилась у Димы напротив, который закончил постройку дома. Умерла она от старости в июне 2017 года. Ляна, жена Димы, вынесла ко мне Соньку "поздороваться". Сонька была уже слаба и с рук не сходила. Я погладил её - "Сонюшка...", - она как бы случайно отвернулась, потом ещё раз.
Так во мне и остался комплекс вины перед Сонькой.


Рецензии
Понравилась повесть.
Я кошатница со стажем.В квартире могу держать 3-ри кошки,а на улице до 25-ти .Каждый месяц я трачу на всё это животное хозяйство 5000 руб.
Домашние кошки тоже из подвалов ,спасённые от смерти.
Все котярки знаюи меня в лицо,а я их.Добрые люди тоже помогают с кормами. а дворе 21 век и животные тоже поумнели ,даже воробьи. Когда я прохожу под деревьями они начинают громко чирикать прося еду. Я им тоже кошачьей каши накладываю под балкон .Кто-то хлеб выносит...
А некоторых котярок мы стерилизуем вскладчину. Ветеринар берёт с нас только за работу 2000руб,а в ветклинике эта операция стоит около 4000руб.
С уважением к автору.
Надежда.

Надина 06   20.12.2017 12:08     Заявить о нарушении
Надо ветеринара приручить и кастрировать.

Ох, кошки, как же их жалко!

Евгений Нищенко   20.12.2017 12:20   Заявить о нарушении
умерла соседка напротив, пятеро её котов где-то пристроились, а шестая беспородная чёрная кошка тосковала, она подбегала ко мне и обнимала ногу передними лапами. Я приютил её, потом дочка к кому-то пристроила.

Евгений Нищенко   20.12.2017 12:24   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.