Автобиография

Родился я 11 ноября 1984 года в глухой деревушке Кузьмолово, ленинградской области. Жили мы тогда достаточно бедно, однако мало в чем нуждались, особенно после того, как мне исполнилось три года мы получили новую комфортную квартиру в Ленинграде. Не центр, но спальный район, тоже неплохо, школы, детские сады, что еще нужно растущему организму?
Рос я не по дням, а по часам. Первое воспоминание детства - это как я стою в дебильной шапке-ушанке и в пальтушке в детском садике и внезапно задумался, а что есть я? Почему именно я могу управлять моим телом, и где оно мое я начинается и заканчивается? Согласитесь ильная мысль для 5-летнего ребенка. Остальные воспоминания детского садика мутные и расплывчивые. Почему то хорошо помню манную кашу с комками, помню ее вкус, как то поклялся, что никогда больше не возьму ни кусочка этой каши в рот. Моя голодовка очень быстро кончилась, толстая воспитательница силой накормила меня.
Друзей у меня особо не было, так как я вел достаточно замкнутый образ жизни. Игры детей меня не интересовали, поэтому я сидел в сторонке и придумывал себе вооброжаемых друзей. В отличие от меня они были крутые, они разьезжали на крутом джипе, с крутым оружием и с крутыми рожами. И постоянно мочили плохих ребят. Почему они связались со мной, я так до сих пор и не понял.
Быстро научился читать, еще в садике и окунулся с головой в прекрасный мир чтения. Помню свою первую книжку - Буратино, Льва Толстого. Тогда я еще не знал, что это обычная калька с иностранного Пиннокио. Читал я много, в основном сказки, ибо до взрослой литературы меня не допускали. А мне всегда было интересно, о чем они там пишут?
В школе ничего не изменилось. Ну было у меня пара не вооброжаемых друзей, да где они сейчас? Даже вконтакте нет их. Чаще всего я сидел с книжкой где нибудь в углу и читал книги. В основном про компьютеры и Жюль Верна. Очень я тогда его фантастикой зачитывался. Учился я хорошо и за это во втором классе мне родители подогнали новехонький спектрум. И на протяжении пяти классов, пока у меня не появился персональный компьютер, я изучал бейсик и играл в простенькие, но не лишенные смысла, игры с кассеты, пока все мои одноклассники шпилили в простейшую денди. Я тогда смотрел на них свысока.
Нет смысла описывать мои злоключения в школе до 7 класса. Если только первую любовь - Лену. Отличници и красавица, я таскал ей портфели, ходил к ней домой, она помогала мне с уроками. Остальные только смеялись надо мной, а я опять же ставил их выше себя. Пока они сосались с березами, у меня (как я считал) была настоящая живая девушка. Потом у нас как то не сошлось, ну а проще меня как то вырвало из-за несвежей колбасы прямо на нее и она больше со мной не общалась. Сейчас уже замужем.
А после 7 класса у меня появился персональный компьютер. Даже тогда он не был вершиной компьютерного могущества, тогда уже появились вторые пеньтиумы, а у меня был первый. И оценки мои, до того безупречные полетели вниз. Я потерял интерес к учебе. Мать была не довольна, отец изредка лупил меня ремнем. Мне было все равно. Еще бы - тогда вышел первый халф-лайф и мне стопроцентно надо было его пройти. И не раз. Благодаря старому компьютеру я познал всю прелесть стареньких игрушек. А еще больше мне хотелось творить. Как только у меня дома появился интернет я скачал себе интерпретатор текстовой игры и таки доделал свою игру - назвал ее ReLife. Если интересно - поищите, до сих пор лежит где то на задворках сайтов со старыми играми.
Потом был этот дневник. Лучше конечно чем моя автобиография он опишет всю мою жизнь, но это слишком много буков. Ведь как никак я веду его уже восемь лет. Вторая неудачная любовь, третия. Потеря девственности, автостоп. Больница. Про нее я писал на одном известном сайте, но пожалуй напишу еще раз здесь.
Для начала, как туда меня занесло. В далеком 2005 я подсел на гашиш и травку, курил почти каждый день. Однажды накурился до такой степени, да еще и прицепил к этому делу ментос с ЛСД, что возомнил себя Иисусом Христом (лол), ходил два дня по улицам и читал проповеди. По возвращению домой меня ждали два санитара, но я уже отошел от трипа и нормально с ними поговорил. Они уехали, взяв с меня обещание посетить диспансер. Я бы на него забил, но родители настояли.
Приехав туда меня тут же повязали и отвезли в стационар, привязав к кровати. Я начал качать права, типо нормального человека за психа взяли, но это было зря. Прибежал санитар и вколол мне шприц с чем то мутным. Я тут же отрубился.
Очнулся я уже в больнице, два часа дороги до пригорода я был в отключке. Попытался осмотреться, но что то случилось с моим зрением. Я почти ослеп, поначалу мог отличать только свет и тьму, словно какой нибудь простейший организм. Около двух дней я валялся в постели. Почти не ел, вскоре меня начали кормить насильно. Вскоре зрение восстановилось частично, я не мог читать, но вполне сносно ориентировался в пространстве. Вот теперь можно было осмотреться. Я лежал в специальной распределительной палате, где лежат только поступившие душевнобольные и конченые дурики. Решетки на окнах (впрочем они были везде), постоянное наблюдение двух санитаров из коридора, отсутствие тумбочек, только железные кровати тремя рядами. Была ночь. Кто–то спал, кто–то постанывал, кто–то разговаривал сам с собой. В самом углу сидел не спящий человек, я встал и подошел к нему. Ему было около 50 лет на вид, он был лысый и всем своим видом походил на приблатненного уголовника. Он пригласил меня присесть рядом и дал мне выпить чифиря. Чифирь меня хорошенько взбодрил, до него я ходил полусонный, как зомби. Человека звали Костя, мы с ним проболтали всю ночь, он рассказал, что чифирь хорошо выводит лекарства, которыми нас пичкают, из организма. Также он вкратце пояснил основные правила в больнице, спросил, не совсем ли я долбанутый, я ответил, что нет. Костя сидел в наблюдательной комнате (мы ее потом называли Сектор Газа) за систематические нарушения режима, который, правда, мы и сейчас нарушали. Как он тут оказался он не рассказывал и меня не спрашивал, да мне не особо было и интересно.
На следующий день я познакомился со своим соседом Серегой, толстым и тупым мужиком. Говорил он нарочито медленно, иногда заикался. С другими я не мог поговорить, так как меня привязали к кровати за нарушение режима. Ежедневно мне вкалывали что–то и еще давали горсть таблеток, которые я складировал в трубе ножки кровати. Кормили нас три раза в день, обычная баланда, без мяса, предприимчивые санитары и сестры забирали мясо себе домой. Хлеб только был там вкусный, любил ухватить горбушку и растягивать ее на целый день.
Скоро меня перевели в нормальную палату, так как режим я больше не нарушал и вообще был пай–мальчиком (не считая горы не выпитых таблеток) Там уже были нормальные кровати, тумбочки, не пахло ссаниной, висели занавески, которые хоть как то скрывали решетки. Теперь я мог свободно передвигаться, мог сидеть в общей комнате и смотреть телевизор, играть в шашки и шахматы. Карты хоть и были официально под запретом, но все в них играли и санитары закрывали на это глаза. Я взял в библиотеке книжку с крупным шрифтом, так как другие не мог читать. Там была какая то фигня, про буквы, которые жили в стране Алфавития, разговаривали и читали стихи. Но хоть какая то пища для ума. Когда зрение мое восстановилось, я перечитал всего Уэллса, заказывал книжки из дома, в общем много читал.
Моя палата была тихой, там в основном лежали пенсионеры, был один забавный, который считал, что над нами ставят опыты, что люди отсюда не выходят, а тех кого якобы выписывают на самом деле расчленяют в подвале. Сам он еле передвигался и я часто доводил его до столовой. Очень скоро он скопытился. Был еще пациент, с которым я хорошо подружился. Художник Вова, устроил из половины палаты целую студию, в которой целыми днями рисовал. Сам он считал больницу за санаторий, в которой можно было отдохнуть, расслабиться. Да и режим у него был самый минимальный, он мог выходить днем из здания, не работал (как и я впрочем). Хоть он и был ПГМнутым на всю голову мы с ним хорошо общались и даже встречались после выхода на волю.
Но в соседней палате сидела в основном одна молодежь, там играли на гитаре, пили спирт, пели песни. Я там часто тусовался, учился играть на гитаре, слушал как играют другие. Вечерами я ходил туда сюда по длинному коридору, разговаривая с Вовой, или Костей. Вот про тюрьму писали, что там живут семьями. В дурке примерно тоже самое, у меня состоялся круг лиц из пяти–шести человек, с которыми я чаще всего общался, делился передачками из дома, куревом и с которыми мы перед сном пили чифирь.
Сигареты давали три раза в день, после завтрака, обеда и ужина соответственно, по три штуки на брата. Поначалу не хватало курева дико, но потом я просто брал по две пачки у родителей, когда они приносили их мне и прятал в носках. На выходе со встречи обыскивали, но не так сильно, как в тюрьмах. Тем более, что ко мне приезжали друзья, снабжающие меня куревом и ништяками. Один раз даже гаша передали, который я спрятал в носу (ну не в заднице же прятать, помыл же потом). Чайник выносили тоже три раза в день, после выдачи курева. Но у художника был свой, электрический, так что проблем с кипятком у нас не было. Когда наступило лето начали выпускать на улицу, можно было очень просто перепрыгнуть через деревянный заборчик загона, в котором нас пасли, а потом можно было спокойно пройти через проходную (в чем я потом сам убедился)
Расскажу про интересных личностей. На самом деле не такие уж они интересные, было много выебистых бывших детдомовцев, их часто за свою выебистось били и вообще не пускали в палату с гитарой. Один из них ходил с кулаком у рта, как будто микрофон и комментировал все происходящее вокруг, всех вокруг он называл по имени отчеству и требовал, чтобы его называли так же. Про меня яростно доказывал, что видел меня по телевизору, но я вроде бы не светился. Еще был курчатый, немного похожий на Пушкина, полукарлик, который пару раз в день садился за стол, стучал по нему башкой и яростно орал — ТАБЛЕТКИ!!!11 Игорь (псих из соседней палаты) рассказывал, что это бывший профессор математики, который свихнулся на почве бесконечных формул и вычислений. Сам Игорь тот еще дурик, постоянно воровал у меня футболку и одевал на себя, мазал себе лицо спермой (после этого я перестал с ним общаться), на прогулках бегал за тихими психами, крича, что снимет Брат–3.
Сам же я провел в больнице 3 месяца, лежал, слушал плеер, читал книги, играл в шашки, телевизор почти не смотрел, потому что сестры смотрели по нему только свои мыльные сериалы. Потом меня начали, как и художника выпускать на улицу в одиночку. Сначала я бегал за спиртом к одному мужику, живущего в деревне неподалеку. На проходной даже бровью не поводили, когда я проходил мимо них. Вообще система охраны там никакая, дети постоянно гуляли по территории больницы, один цыган приучился использовать их, посылая за бухлом и сигаретами, которые ему потом поднимали по веревке. Однажды он набухался и заблевал всю палату, его перевели в Сектор, а все окна забили гвоздями, это то в разгар лета в 30 градусную жару.
А однажды, когда меня в очередной раз пустили на улицу, я включил в плеере Наутилусов и спокойно вышел с территории больницы, прошел на остановку автобусов и доехал до дома. Лежать мне оставалось всего неделю, но мне было так уже тошно и противно, что я сбежал. Приехав домой, я позвонил в больницу и сказал, что со мной все в порядке. Врач конечно ужасно разозлился, но потом успокоился и сказал, чтобы я забрал вещи, а он оформит выписку. За вещами я послал родителей, я же не дурак, однако ничего плохого врач против меня не предпринимал, в принципе он хороший человек был.
Так я отлежал свою первую отлежку в психиатрической лечебнице. Была еще и вторая, если интересно я расскажу, но потом. В принципе не жалею, что лежал там, познакомился с хорошими людьми, прочитал много книг (дома я не часто читаю, времени нет) и действительно, как будто побывал в санатории. Диагноз я свой так и не узнал, сколько не спрашивал, так и не говорили, подозреваю, что маниакально–деппресивный психоз.
Как только я вышел из больницы меня потянуло на общение. Я познакомился с реальными друзьями и воображаемые мне стали не нужны. Я отпустил их, наше расставание было особенно трагичным.
Потом была вторая отлежка.
Вторая моя отлежка (забавно, в тюрьме сидят, в психушке лежат) произошла три года спустя, в 2008 году. Я тогда угорел по синьке (чмо). Бейлиз, пиво, теккила, абсент, даже медицинский спирт, чего я только не пил. Помню бегал за водкой в одной только футболке и штанах (стоял февраль) и подхватил грипп, потом отлеживался с температурой 39. Тогда я и увидел мои первые глюки – монстры в темных углах комнаты, перекошенные лица родственников, в общем белочка пошла. Я только мог стонать под одеялом и обливаться потом. Тогда я уже стоял на учете в псих диспансере и должен был как раз явится к ним на очередное обследование. Когда я не пришел – врач сам приехал ко мне. Увидев меня, грязного, потного (хотя температура тогда уже спала) и упоротого он тут же вызвал санитаров. Помню только, как отец одел мне тапочки на ноги, в которых я потом проходил всю отлежку. Меня скрутили в натуральную смирительную рубашку и повезли в уже знакомый мне диспансер. Там меня опять привязали к кровати, вспомнив прошлый фейл, я рыпаться и качать права не стал, лежал тихо и оглядывался. Рядом со мной вжался в кровать мальчуган лет 18. Он все дрожал и испуганно смотрел на меня. Я был тот еще Мерлин Менсон – всклоченные черные волосы, металлическая цепь на шее и футболка – I hate this fucking world. Я ему тихо так вкрадчиво прошептал:
— Не бойся.
Мальчуган же отпрянул как ошпаренный, сел на максимальном от меня удалении на кровати и заплакал.
Рыпайся, не рыпайся – результат один – пришел добрый доктор со шприцем и вкатил мне галоперидола по полной. Опять же я отключился на всю дорогу и очнулся только уже привязанный к кровати, но уже в психбольнице.
Меня это забесило по полной. Я решил стать злостным нарушителем режима. Я каким то чудом сумел отвязаться от вязок и побежал, опрокинув кресло с жирным санитаром к выходу. Естественно он оказался закрыт. Помню меня скрутили и били ногами. Целый месяц (!) я провалялся в Секторе Газа. Под тщательным контролем, на который срать я хотел. Я курил на кровати беломор, стоило только санитару отвернуться, пинал утки, один раз от****овал дурика, за то что он плохо отзывался о моей матери. Ежедневно меня привязывали, вкалывали галку, но это меня не останавливало.
Народ в Секторе меняется часто, но были там и постоянные посетители. Рядом со мной лежал дед, которого все называли Хомяком. Он и вправду был, как хомяк, так как тумбочек в Секторе не полагалось он носил все с собой, за щеками прятал чеснок, в рубашку складывал тетрадку, сало, продукты, упаковывался по полной. Когда он ходил, то вещи в нем смешно дребезжали. ****утый мудила. Возле санитаров, под полным контролем лежал Витенька. На вид ему не было не больше пяти лет, а вел он себя как годовалый ребенок – ничего не говорил, кроме БЛЯ! БЛЯ! (иногда дорастающего до ****И! – так ругался один из санитаров, которому я в рожу плюнул). Постоянно срался, ссался под себя, потом его часами отмывали в ванной. И орало это говно каждую минуту, начиная с пол пятого утра и до самого отбоя. Когда я узнал, что это чмо старше меня на пару лет – я охуел. Еще там был внешне очень умный мальчик, в очках, постоянно читал книжки по программированию, но потом что–то переклинило в его башке и он перестал жрать, только лежал скрывшись под одеялом. Когда врачи почуяли неладное, он уже отощал настолько, что не мог передвигаться, я помню его ноги спички. А еще был тихий мирный мальчик, тоже читал книжки, даже разговаривал, но была у него одна тема, за что я его от****юливал не раз. Очень любил он жрать нифеля, то есть чайные пакетики. Привезет ему мама чая пачку, так он эту пачку разрывал и заглатывал все это говно в себя. Врачи запретили его маме привозить чай, так он и не гнушался и в бачок заныривать. Бывало сидим в курилке, курим, бычки в бачок (бычки в бачок лол) бросаем, харкаем туда, нифеля от чифиря туда сваливаем, так заходит этот чухан и заныривает с мордой в этот чан. Раз пять точно оттаскивали. Ну а чувак, который оскорблял мою маму, тоже тот еще король чуханов, не мылся, жрал так гнусно, что обьедки от его рожи отлетали на пять метров, лет ему было около тридцати, а по развитию он не дальше шестилетнего продвинулся, помню читал на воле Даню Шеповалова, там была фраза “хорошо быть психом, мультики с закрытыми глазами смотреть можно”, так и он как ляжет, закроет глаза так и орет – мультики показывают!
Ладно о психах, про меня сказ продолжаю. Через полмесяца меня задолбало такое антисоциальное поведение и я стал исправляться. На кухне полы помою, таблетки даже глотал, анализы сдал и перевели меня наконец в общий режим. Палата моя была самая большая, рядом лежал Серега (о нем дальше) и дедок, воинственный до охуения. Бывало подойдет и давай кулаками своими худыми размахивать. Мне его удары, как слону горох, а я улыбаюсь, другую щеку подставляю (что–то во мне от Христа осталось лол) В углу палаты лежал Иван. Такого мудака я в жизни не видал. Лежал на пяти матрасах, захапал себе аж две тумбочки, радиоприемник у него был. Постоянно по ночам заточки точил, поэтому я его побаивался. Не хотелось не проснутся однажды с разрезанным горлом. Когда я узнал, что он еще и крысит – думал, разорву суку. Серега же был вообще странный парень. То нормально общается, разговаривает, то вдруг у него приступ агрессии и он начинает тапками кидаться, тумбочки опрокидывать. Да еще метко гад кидался, постоянно мне в лобешник прилетал.
Ежедневно я ждал субботы, когда приезжали родители и моя девушка, которая жила с ними. Единственная отрада посмотреть на них было. Сигарет привозили, жратвы нормальной, да и пообщаться со знакомыми людьми, да еще и дорогими тебе было лучше всего на свете. Жратву все равно половину отбирала братва из 3 палаты, а остальное я тупо проебывал.
Распорядок дня ничем не отличался от первой отлежки. Те же три раза в день чайник и сигареты. Но на этот раз сигарет действительно не хватало. Я даже обращался за помощью к Александру Сергеевичу, который менял одну хорошую сигарету с фильтром на три примы. Забыл написать, что раз я в первый раз сбежал, за мной был усиленный режим, и даже когда пришла весна, и нас отпускали на прогулку я сидел в душной камере и смотрел грустно за решетку.
Дни тянулись то быстро, то невыносимо медленно. Я уже вполне освоился и дальше стал забивать на режим, но уже с согласия санитаров, которым если честно было похуй. Ночами я не спал, а тусовался с Колей, семейником, он там лежал уже четвертый год, недавно отпраздновал возраст Христа. Бухали в меру, пиво нам приносили Колины подельники через форточку, смотрели двд, который Колян купил на свою пенсию (которая у него была охуенная), резались в карты, шашки, домино. Когда я переселился в третью палату к братве, я был уже в семье и братва не брала мои передачки. Помню обучал я их игре в техасский холдем, они сначала не врубились, типо – ни *** не надо делать, только карты смотри да ставки ставь. Потом просекли фишку и начали мухлевать, что ни флоп, так флеш рояль. Я с ними играть сразу перестал, а они еще много лошков взгрели в покере.
Освободился я уже нормально, без побега. В один прекрасный день (не внезапно, я за неделю знал, что откидываюсь) за мной приехали родители и я уехал домой.
С тех пор прошло шесть лет. Были и девушки и друзья, все было хорошо, но как то без особых событий. Так и живу. Моя биография продолжает писатся, и будет писаться еще долго. Всего вам хорошего. Всех благ.