глава 14

    Глава 13 http://www.proza.ru/2011/02/24/1722            

                Море, море, мир бездонный
                Пенный шелест волн прибрежных
                На меня нахлынут снова
                На меня нахлынут снова
                Нашей юностей надежды.*

               
                Так и было. На втором курсе нас  подпускали к детям. В секции появилось несколько первогодок и гонять их физрук Сергей Сергеевич, для нас уже просто Серёга, доверял Хануе. Что-то он многое ей доверял, даже ключи от собственной комнаты. Но это не обсуждалось, он молчал, она молчала, и меня житьё в общаге тоже научило кой чему.
                Хануя гостила у меня две недели. Родители на изнанку вывернулись, тщетно пытаясь не жалеть сироту, а Ирка благосклонно принимала дары любви. В конце обе стороны сделали свои выводы, - родители о том, что мне повезло и у меня такая подруга, а Хануя о том, что теперь знает, где и в каких условиях выращивают таких дур, как я.
                По дому я тосковала, но не так, как в начале. Я знала,  что  в моём доме ничего  не меняется, а жизнь в  совхозе течёт сама по себе, - Такеш ковыляет по  двору, Любка благополучно родила второго здорового мальчишку чёрт знает от кого. Тёть Оксана только вздыхает тяжело, - она заговаривает любую боль, к ней за помощью иногда и  врачиха прибегает, а вот заговорить Любку от случайной беременности не в силах. В клубе, как сорняки на грядке, прут нахальные малолетки и уже Валерка наглаживает свои клёши на танцы. Катька приезжала с дочкой, так у мамки потом  на трёх листах места не хватило обо всем расписать мне. Были и плохие новости, -  похоронили бабушку-апайку. Когда мне написала об этом мама, то я пожалела, что не сохранились те чётки. Захотелось, как в детстве, поговорить с Аллахом, рассказать ему все хорошие воспоминания о ней, даже признаться, что это мы с Такешем срезали несколько монеток, которыми была расшита её зеленая бархатная жилетка.

 
                Хануе, как воспитаннице детского дома, выделили комнату в квартире на два хозяина  и она ушла из общежития до окончания училища. Комендант, растрогавшись, пожертвовала ей старый матрас, одеяло и подушку. Посуды мы натырили в столовке, и, скинувшись общагой, купили  в подарок чайник электрический, - удобная вещь, хочешь чай вари, а хочешь суп заваривай. Вместе со своим нехитрым скрабом  Хануя перетащила в комнату и меня, как силовую мощь. А помощь нужна была, чтобы выкидывать из квартиры собутыльников соседки, что никогда не просыхала.   Так получилось, так наверно бывает, что ни Ирка в своей группе не нашла подруги, ни я в своей, может потому что я всё время была старостой - погонялой, а Хануя пофигистка по жизни и любимым её выражением было и есть, - « А хануя мне это надо?». Хотя первую группу трёхлеток, которых ей доверили по окончании училища, она не выпускала из вида ни на минуту и злилась, когда надо было оставить их на нянечку хоть на короткое время. После занятий я  часто забегала в садик и поражалась, как малыши заглядывают ей в рот. У меня так держать детей на практике не получалось.
                Хануя, смеясь, объяснила, что не слушаются они её, а боятся, потому что она при первом знакомстве загнула,
              - « Здравствуйте дети. Меня зовут Ирина Львовна. Мой папа настоящий лев. Если вы не будете меня слушать, то  я тоже могу озвереть и покусать больно. Давайте  все вместе громко повторим, как меня зовут?».
              А что ещё могли дети представить, глядя на обладательницу пристальных зелёных глаз и гривы густых рыжих волос?
              Такое только Хануя могла вытворить, и дети какое-то время эту информацию переваривали и смотрели на неё с опаской, а родители, те у которых с юмором  в порядке, шутя между собой прозвали её озверевшим воспитателем. Ну и всё-таки был у неё детдомовский осадок, хотелось ей всем детям мамкой быть. Как всегда бывает, на молодого специалиста, у которого пока нет никаких прав, а сплошные обязанности, свалили группу продлённого дня и Хануя пахала с семи утра до девяти вечера, а то и на ночь оставалась, когда в группе появлялся новенький и ей казалось, что он боится оставаться с чужой ночной няней. Этот график вымотал её до того, что ночью она вдруг вскакивала, обнимала мои ноги, и накрывая одеялом убаюкивала, как дитя.  Смешно? Но смеяться не хотелось, я тогда уже начинала понимать, какую неспокойную работёнку выбрала, - отвечать за жизнь тридцати детей просто страшно.
   
             Когда соседка по квартире заговорила об обмене, то я и решила, что мы дотюкали её так, что та рада сбежать хоть куда  от такой опеки. И совсем не ожидала увидеть новым соседом  Серёгу. Только тогда я и высказала своё мнение.
          - Ир, он же тебе в отцы годится, зачем ты так.
         –  Может, я всю жизнь мечтала о  таком отце, не бзди, комнату не броепу, а то ещё и вторую приберу к рукам,-
 в этом и была вся Хануя, и чёрт её поймет, где она шутит, а где нет.
            Оформлять свои отношения они не торопились, я вернулась в пятикоечные апартаменты, - тому, кто прожил два года с Хануей, не страшны и десять соседей по койке. Но Ирка, наверно давшая материнский обет оберегать меня до конца жизни, теребила Серёгу, и тот выговаривал мне на тренировке, что  кому сказать и что кому написать, чтобы остаться в городе и получить по окончании училища комнату на двоих. Мы  знали, что расселяют из общежития не равномерно, - кого переселяют в рабочее, которое не отличается от этого, а кого селят более комфортабельно по двое в жилые дома с соседями и попасть в списки таких везунчиков не просто. Меня в тот момент это не так волновало, как то, куда я попаду по распределению, в школу или  садик, останусь ли в городе или забросят куда в деревню? Ещё больше волновало, справлюсь ли, и даже не представляя кого мне доверят, уже перестала спокойно спать, то мучаясь от бессонницы, то просыпаясь в ужасе, что потеряла детей. Да не одна я так страдала, может, поэтому и превращаются обыкновенно весёлые и шумные девчонки в подтянутых и сдержанных быстрее положенного.


                На очередной тренировке Серёга посматривал на меня хмуро, как будто злился. Он далеко не весельчак и улыбался не часто, а тут разогнал всех раньше обычного и дождался меня из раздевалки. Шёл рядом и всё действовал на нервы, поглядывая, как бы оценивая, достойна ли я рядом с ним топать.
            –  С Иркой что ли поцапался? Помирить что ли?
 У Ирки была дурная привычка закрываться в своей комнате. Хотя жили они вместе и кружки и кастрюльки там общие, но она время от времени давала ему понять, что сама по себе девочка и может спокойно себя прокормить.
            –  Неа. Приходи завтра вечерком, день рождения у меня, посидим немного.
            –  Ого. Сколько стукнет?
             - Сорок три.
             - Ни фига себе, хорошо сохранился.
   Чего у нас не отнять, так любили мы его ковырнуть годами, пусть нос то не задирает да и не смотрит, как на детей.
              Одна проблема встала, не было у меня ни копеечки на тот момент, а с пустыми руками вроде неприлично являться.  Пошла в гладилку и отрезала по-тихому один целёхонький шнур, не думая. Так тоже со мной бывает, что в начале делаю, а думаю потом. Это уже в трамвае я задумалась о судьбе бедных утюгов. По началу их было три, один пропал совсем новеньким и как не шмонали по комнатам, он сгинул бесследно, второй временно стоит сейчас бесхвостый и беспомощный по моей вине, так что последнему придется сгореть на работе за всех.
             Я даже представила, как обрадуется Хануя  такому подарку,  ведь у её утюга, купленного на базаре у алкаша, провод до того доссоединяли, что Ирка душу с матами выкладывает, заматывая оплавленные закоротившие места. Как отреагирует на это Серёгино осознание, меня не волновало. Но они сами приготовили  такой сюрприз, что оно вроде и понятно сразу, но легче включить дуру на полную катушку, чем признать увиденное, - на стульчике напротив меня сидел наш учитель химии Александр Семёнович!
             Никто врать, что он случайно забежал,  не собирался, слишком напряжена была обстановка. И бутылка водки не спасла, пока Серёга не заговорил.
             –  Ладно, видно ничего вы так не вымолчите, я что, самый языкатый оказался? Давайте как-то начнём разговор по делу. Стешка, Александр Семёнович просит тебя выйти за него замуж. Да не дергайся, у него деловое предложение. Квартиру ты можешь отхватить, понимаешь, квартиру!
              Если бы рядом не сидел этот химик, то я бы высказалась, что прилагается к этой квартире и куда это можно засунуть. Так меня ещё никто не опускал. От унижения такого глаза не поднимались, и вся кровь с такой силой ударила в голову, что она отяжелела и распухла. Какое тут думать,  не думая и вскочила, схватив стул и собираясь запустить его в Ирку, это она, сводня детдомовская до такого могла додуматься. Серега оказался проворнее, усадил меня на место и я решила, что буду молчать, да пусть что хотят придумывают, меня это не касается, совсем не касается. Нашли дуру деревенскую, обрабатывают, да этому жениху лет шестьдесят при Сталине было. А я ещё его с отцом своим сравнивала, думала, что он чисто по-отечески ко мне, жалеючи. По голове меня гад гладил, успокаивал.
               Это всё бурлило в голове и что они там хором в меня втолковывали, я не слушала, я старательно про себя выводила привязавшееся, - « Мо-оре, море, мир бездонный, пенный шелест волн прибре-е-ежных…».
               Ирка  заткнулась, а Серёга  талдычил.
             -  Дура, ты такую квартиру лет через двадцать получишь, если ещё вообще получишь. Ты всю жизнь по соседям будешь таскаться, чужое дерьмо выгребать, а тут ничего делать не надо, - фиктивный брак. Да что же ты тупая такая, фиктивный, понимаешь. Да я Ирку бы заставил за него выйти, не будь она уже моей женой.
               Я что-то пропустила? Это когда она стала официально его женой?
           –  Да вас может ещё откажутся регистрировать, на нас то косо смотрели, а тут вообще труба, чего орать зря. Стеш, включай мозги, такое везение раз в жизни бывает и то не у всех.
               Теперь я не понимала, зачем химику это, если брак фиктивный. К нему я обращаться не собиралась, поэтому и спросила Серёгу
           -  А ему зачем это надо? Что-то я не врубаюсь.
            –  Нравишься ты ему, просто нравишься. Александр Семенович, давайте это уже сами объясняйте, может до неё дойдет. Ирка, пошли отсюда,  без нас оно будет лучше.
             –  Да не буду я с ним разговаривать наедине, я тоже уйду.
              Мне на него смотреть стыдно, не то, что разговаривать, но дверь захлопнулась, предупредительно щёлкнул замок, - Хануя знала, что вытворяет.
            Делать было нечего и всеми иголками ощетинившись, уже заранее все его объяснения приняв в штыки, глянула так на химика, чтобы  его точно  приступ свалил, сатанея громче, -  « Мо-оре , море…»
           А он улыбался, смотрел и улыбался, как улыбаются и радуются дети всему пушистому и яркому.
           –  Степанида Васильевна, я так же в молодости орал и возмущался, когда моя жена втолковывала бросить это учительство и найти настоящую работу. Куда там, я же институт окончил, я же интеллигент, а она меня на стройку, в простые рабочие. Я ж идиотом был, думал, таких как она полно, а я один такой выученный на сотню необразованных.  Я идиотом был, когда верил, что мне по закону дадут квартиру, ведь на очередь поставили.  Идиотом был, когда так и не дождавшись квартиры жену упустил. Рожать не захотела, говорит, - в клетке размножаться не собирается. Потом времени потерянного жалко стало, десять лет ждал, можно же ещё лет пять подождать, а потом еще годик, еще один, а потом инвалидность и на тебе, когда помирать собрался, выдали. Просто знают, что квартира скоро освободится и опять государству отойдет. Не отдам я им эту квартиру, всю жизнь на неё положил. И на вас, молодых, смотреть  больно. То же ведь думаете, что особенные, что  у вас будет всё и сразу, и любовь великая и детки здоровые и жильё отдельное. Если бы Вы знали, Стешенька Васильевна, что поймете меня лет через двадцать, сейчас Вы этого сделать никак не можете. Положитесь на опыт мой и Сергея Сергеевича, он хоть и молод, но уже всё понимает. Не отдам я им эту квартиру, заработал я её. А если буду знать, что для Вас заработал, то и помирать не обидно, порадовали Вы меня под конец жизни, от одной только мысли, что увижу, улыбался. И этого Вам ещё не понять, Вас пока любая мелочь радует, любая огорчает, и далеко  до такого состояния, когда перестаёшь это замечать . Сейчас Вам надо только прислушаться к умному совету и наплевать на других, ну задумайтесь о жизни, посмотрите трезво вокруг. Я понимаю, Вам противно, Вам хочется всё по-людски и честно, но так только в сказках бывает и мечтах. Я уважаю это в Вас, эту веру в хорошее, сам такой был, по этому и хочу помочь. Поймите, эту квартиру всё равно государство заберёт и выдаст Вам лет через тысячу, а она  Вам нужна сейчас, чтобы дети бегали, телевизор в углу стоял и муж на диване полёживал, я что, не прав?
               Он не смотрел на меня и ответа не ждал, он как будто с собой разговаривал.
               Да, озадачили, мозг то всё равно работает, предательски метры квадратные считает, если включится ещё и календарь, то тварь я последняя, на стариковское жильё позарившаяся. Но мозг протестовал, - он же не хотел зариться, даже ни одной похожей мыслишки не было, его заставили, его вынудили так думать.
               Главное обидно, - заставить думать о чём-то голову можно, а вот заставить не думать не получается. Вот на  этом я и зациклилась, и ещё понимала, что это насквозь видно, что это высвечивается на лбу. Невольно и закрыла лицо руками, а потом и голову, уже не стесняясь и мучая бедную строчку, - « Мо-оре, море.. мир.. шелест..»
              Так и сидела, тупо шелестя волнами, пока Александр Семёнович не ушёл.
              Ребята меня не трогали, постелили в маленькой Иркиной комнате. Поздно, общага  закрыта. Ночью тихо подлезла Хануя.
            - Ну что, отошла?  Как ты стулом-то! И ни разу не матюкнулась, когда же тебя прорвёт?
Это моё наказание, я не могу материться, нет, могу, но про себя. Так вихлиевато и со смыслом могу, но  выпустить не получается, заклятие какое-то. Ирка говорит, что я матерный импотент. С её приходом стало легче, это как будто судорогой сведённые мышцы расслабились, но в голове.   И то, что мы болтали не о деле, а по пустякам, успокоило ещё больше.
             Утром Сергей высказал, - "Если не можешь серьёзно это оценить, отнесись как к игре, - или это твой мяч, или ты его проворонила. Жаль подача не твоя, там бы вариантов не было. А у нас с Иркой будет ребёнок, - эй, отвлекись, бурёнка".

             Но всё изменилось. Неприятно, когда кто чужой залезет в твои мечты, обсмеёт, загадит, выставит на посмешище и главное, что ты понимаешь, что он прав и это детские наивные мечты. А как без них, если всю жизнь с ними?
         Одна у меня была большая детская и самая тайная тайна, - парень Ахыз. Тот, именно тот, из воды. Не похожий на него, а именно тот. Как эту глупость можно назвать умной мечтой. Сколько сейчас лет тому парню, где он? Как приятно в мечтах прятаться и как противно, когда в жизнь мордой окунают.
          Пошла в общагу прогуливать уроки, уж на третьем курсе староста группы может  себе позволить свободное посещение. Валялась на кровати  и страдала, - вот предстоит выбрать, или я как все и со всеми в одной упряжке, - размножаться в клетке, или стерва, дрянь и мне начнут плевать в спину, а именно так и будет.  А родители! О - о! Наивно думать, что такое замужество их обрадует. А с другой стороны и намёки Хануи, - типа, будет жильё и муж появится, так только она обидеть может, напрямую.
            Да, жаль,  подача не моя. Мяч. Мяч. Упругий, звонкий. Наша Стеша громко плачет, уронила в речку.... Ха! А почему не моя, самая что ни на есть моя, я решаю, куда послать этот мяч, это кто-то другой пусть в углу отсиживается, а мяч мой, попробуйте отбить! Всё по правилам, игра есть игра.

             Это хорошо, что всё решилось как раз во время, - время похавать в столовке, голова как раз освободилась для этого дела.
              Вечером, на тренировке, как только намекнула Серёге о своем решении, он тут же бросил ключи и заявил, -  пусть кто хочет и сколько хочет играет, а вообще пусть катятся все по домам.
           –  Ты чего так?
           -  А по фигу. Ухожу я. Заявление подал. Деньги пора зарабатывать.
           -  Хануя допекла?
           -  Нет, сам хочу, мужик должен больше бабы получать, это закон, да и ребёнок. Надо.
           – Мамка из неё сумасшедшая получится, берегись.
         - Откуда ты-то знаешь, сопля зелёная. Ты пока сама не знаешь, с какой стороны к ребёнку подойти и к мужику тоже. Может она и кастрюлю первый раз видит, но мозги у Ирки на пол жизни вперёд заглядывают, сам поражаюсь. Да и с тобой то что было бы, коза степная, если  не она. До сих пор бы в куклы игралась? Каракули под диктовку писала, не задумываясь? А тут, гляди, проблески ума заиграли!
           –  А что, хорошая учеба и старшинство в группе тоже её заслуга?
            - Ну вот, потухли.
           - Что?
           - Проблески потухли! Я тебе про жизнь, а ты про тетрадки в клеточку, дура совсем? У меня пятерка по истории, взвесьте мне пол кило колбасы, так получается? Стешка, учёба закончилась, жить пора.
           - Ой, умный, где ты то был в девятнадцать, титьку сосал?
           – Иркина школа, узнаю. В девятнадцать я на тренировках да на соревнованиях с утра до вечера до двадцати трех, а потом, когда надежда пропала, в институтах пять лет с великой мечтой. Никто в институте не учится на учителя физкультуры, понятно? Там сплошь мечтают о тренерской работе по высшему разряду, только мечты часто остаются мечтами. Даже тренируя вас, я ещё по привычке мечтал вывести команду на самый верх. Хорошо, Ирка подвернулась во время, теперь мечтать некогда, да  что я тебе вру, теперь я мечтаю о сыне, как его буду тренировать. Знаешь, какой здоровый и крепкий он у меня вырастет?
          - Не-а.
Трудно в восемнадцать разговаривать с сорокалетним мужиком за жизнь.
 

  Продолжение следует:http://www.proza.ru/2011/03/05/1427
               
 *Слова и музыка Юрия Антонова