Мы и они после перестройки. Глава 2 из романа

(Документально-художественный роман)
----------      

      Да... Так вот, те самые роковые, но слава Богу, не боевые июль-август. Обезьяний год с его ужимками и прыжками. До воинственного петушиного ещё далеко. Ах, какой солнечный выдался июль после дождливого июня в год Обезьяны! Живи да радуйся. Ан нет. Какая уж тут радость, если сверху вниз спускают Закон  № 122. Монетизация льгот.  Льготы отберут, деньги дадут. Конечно же, крохи. Те, кто наверху всегда обманывали тех, кто ниже, и тут обманут. Даже посчитали льготников неправильно, наверняка с умышленным занижением. Как всегда, реформы будут проводить за счёт самых бедных и  беззащитных. Такая вот вертикаль власти!

             Людской водоворот протестующих не втянул в себя только таких,   как миротворица Лиля. Во-первых, считала, что при нынешнем капитализме, как и при прошлом социализме, общая линия верна, а частности исправимы — нельзя же сразу всё учесть. Надо потерпеть. Да и далека она была от всего этого. Литературные герои были ей ближе и понятнее современников, которые менялись буквально на глазах, занятые только каждодневным, сиюминутным. А её интересовали вечные истины в книгах.
Лиля наслаждалась той долгой золотой осенью, похожей на благодатное бабье лето. Но осень резко перешла в зиму, за одну только ночь. И любимая берёза, вся в яркой желтизне,  наконец-то дотянувшаяся до шестного Лилиного этажа, сразу побурела, а к утру забросала балкон мёртвыми листьями. Оголённое ночным ураганом дерево зябко жалось ветками к дому, поближе к человеческому теплу. А когда темное небо раскололось, и в эту трещину обрушился снег, да такой, что  облепил берёзу — всю, от макушки до основания, застыла в безболевой анастезии. Погрузилась в сладостный сон, определённый природой. И Лиля позавидовала дереву. Вот бы тоже заснуть до весны! Чтобы не переживать за людей с их страстями, до кипения перегретыми реформами. Отключиться напрочь.

Ну о чём она?  У неё выходной. Можно понежиться с книжкой на тахте под пледом. Погрузиться в чью-то счастливую жизнь,  не похожую на сегодняшнюю. Имеет право хоть на это? Но только прилегла, как затрезвонил телефон. Пронзительный, словно сигнал бедствия,  телефонный призыв мигом поднял Лилю с тахты.
        - Лилок, это Ирэн! Мой вступил в компартию, представляешь? Повлияй на него! Их даже в Госдуму не пустили...
       Мой, конечно же, муж. Он позвонил следом за ней.
        - Лилок, это Олег! Моя вступли в Союз Правых Сил, представляешь? Повлияй на неё!
Их даже в Госдуму не пустили...
       
Моя, конечно же, жена.
Господи, как устала она от своих политически озабоченных друзей! Были нормальные люди, а стали...
Ведь до сих пор действуют синхронно. И слова почти одинаковые, а вот мысли уже разные. Доперестраивались! Неймется при таком-то их достатке.  Вот решили спасать Россию. Ну какие из них  народные защитники?

Лиля познакомилась с ними давно, до перестройки, на читательской конференции, куда принесла свои стихи. Олег тогда сборник стихов издал, Ирэн расхвалила их в журнальной статье. Взаимополезное семейное содружество было. А теперь что? Перестроечная волна подхватила обоих, понесла, однако прибила к разным берегам. И оба мечтают втянуть общую подругу в политику с этими летними митингами... Называют беспристрастной свидетельницей, неучастницей. Должна описывать, что происходит.  Ну почему она? Вот студент Антон бы уж описал. Правда, наверное, с пристрастием.
 
Обречённо вздохнув, Лиля отодвинула книжку о чье-то счастливой жизни и стала восстанавливать в памяти нашу несчастливую и не свою. Напишет для друзей одно и то же в двух экземплярах. Интересно, как они эти одинаковые записи будут использовать? В разных газетах противоположной направленности. Смешно до слёз... Ладно, она выполнит возложенный на неё долг, если уж такова плата за дружбу.

2 июля 2004 года. Полдень.   Митинг напротив Большого Театра. Митингуют, в основном, коммунисты.   Делегаты из других городов среднего возраста,  есть молодые. Свирепствует солнце, люди потеют. Не расходятся, хотя Зюганов со своей командой выступил здесь ещё утром и теперь заседает в Думе, где идёт голосование по отмене льгот.

Площадь забита милицейскими машинами, «неотложками» и автобусами с зашторенными окнами.
Тройное оцепление из солдат в черной форме. У них, таких юных, совсем мальчишек, растерянность в глазах, губы кривятся. Старики стыдят их, норовят достать кулаками, а солдаты терпят, огрызаться не решаются.  И отступать нельзя им, принявшим присягу.  Когда кто-то из них всё-таки отталкивает разъярённого старика, между ними и митингующими встают юнцы из Авангарда красной молодёжи.  Юнцов тут же хватают, заталкивают в автобус и куда-то увозят, чем еще больше возбуждают старших. Угрозы, проклятья. Того и гляди, кто-нибудь свалится от инфаркта. Но нет, как-то держатся -  на одной, видно, злобной обиде.  Потом будут лекарствами спасаться, если, конечно, выживут по дороге домой. А девчонка под красным знаменем уже сейчас не выдерживает. Падает в обморок.

Дальше -  явление Жириновского. С телохранителями и под зонтиком. Он вызывает новый приступ ярости у митингующих.
       - Предатель! Иуда!

  А Жириновский ведет себя как главный театральный герой перед зрителями.  Играет, где-то переигрывает. Кивает, смеется, чуть ли не воздушные поцелуи посылает. И кричит:
       - Мы не козлы! Я за вас голосовал, против отмены льгот!
 
Жириновский только что из Думы. И он не обманывает: действительно так проголосовал сам, но своих депутатов предварительно разделил пополам,  чтобы одни были «за», другие «против». С учетом разных пристрастий своих избирателей. Он в досаде на лимоновцев. Они как-то проникли в тщательно охраняемую Думу и забросали голосующих листовками,  где обозвали козлами. Вот он и тщится перекричать стариков:

    - Мы  не козлы!
Толпа наступает, телохранители его заслоняют,  отбиваются зонтиком. Кульки с ягодой митингующих, как снаряды, попадают в цель. Черничными пятнами метят его свиту и заставляют бежать под поднятыми  бело-голубыми знаменами.
 
Толпа ликует, солидаризируясь в хоре:
                Вставай, страна огромная,
                Вставай на смертный бой!
А издали ее благославляет женщина в черном, с иконой.

2 июля 2004. В тот же полдень. Мини-митинг на Тверской,  вблизи от  макси-митинга. Представляются отколовшимися от зюгановцев симигинцами.

Сплошные бабушки с какими-то одинаковыми безлично-смиренными лицами. Замученные жарой, на обидные реплики прохожих не откликаются. Руководит ими суетливый мужичок с мегафоном:
Раз, два! Долой Зюганова!

Бабушки послушно голосят.
                - Долой Зюганова!
                - Раз, два! Долой льготы!
      - Долой льготы!
Знамена у них красные, молоткасто-серпастые, плакаты разные, даже почему-то «За Единую Россию!».