Баллада об Индийском камне

   Схлынула волна, вобралось привычным движением море и не вернулось больше до ночного прилива. И заняло пол мира ярчайшее небо, а остальную часть заняла склонённая к морю, поросшая с одного боку буйной зеленью, скала и тогда мгновенно иссушило раскалённое солнце солёные брызги вокруг и вместо привычного зеленоватого сумрака увидел я шхуну, стоящую недалеко и, видно, совсем недавно подошедшую к гоанскому побережью Индии, на котором, закованный в каменную оболочку, лежал я уже не одну сотню лет, постепенно из громадного подводного валуна превращаясь под действием шлифовавших неподвижное тело моё волн в небольшой тёмный камень продолговатой формы. Пришло время, когда очередной сильный шторм перевернул меня несколько раз, и оказался я лежащим на том участке взморья, которое освобождается от воды во время отлива. Тогда увидел я давно забытый свет солнца, прогревший грубую оболочку мою насквозь, до самой сокрытой внутри чистейшей капли души и зажёг её прежним алмазным блеском. Открылся мне изменившийся мир и стал я свидетелем многих событий, кровопролитных войн и мирных затиший. Со шхуны высаживался португалец Альбукерке, изгонял биджапурских правителей из  богатого города Гоа. Был выстроен форт Агуада, и красноватые зубчатые стены протянулись по скалистому побережью надо мной. Но большую часть времени, отмеряемого ровно дышащим морем, я дремал, прикрыв каменистое веко, усыплённый тактом прибоя голыш среди несчётного количества таких же, на первый взгляд, как и я, отличных лишь по форме и оттенку, безжизненных прибрежных камней.
       Наступали с севера ежегодные муссоны, закипало вспенивающееся море под струями непрекращающихся многие недели ливней, обрушивались и разбивали подножия скал шторма, налетали бури, ломая и вырывая из земли береговые пальмы, а я, уносимый в море бурлящими волнами и вновь выкидываемый штормом, так и оставался на этом крохотном, окружённом скалами, участке побережья громаднейшей богатейшей страны - центре всех дорог и водных путей мира - сказочной Индии, из-за сильнейшей любви к которой и был я давным-давно, много веков назад, закован в каменный панцирь и брошен на дно океана, чтобы не иметь возможности больше видеть и любить.
        И вот однажды, в один из несчётных дней заточения, вдруг понял я, что ждать осталось недолго, что очень скоро море и время закончат свою работу, волны сотрут без остатка моё неподвижное тело и вырвется на свободу невесомая частичка, вспыхнувшей искрой взметнётся моя душа ввысь и воспарит над родною землей, сольётся с яркими голубыми небесами, обретя наконец свободу, унесётся в вечность.
       Так думал я, но мир менялся, и на смену парусникам, палящим из пушек, пришли громадные лайнеры, которые, выстроившись на рейде, теперь постоянно взирали издали на необъятный массив материка, а по небу пролегли невидимые воздушные коридоры, и гудящие стальные птицы потянулись по ним в разных направлениях. И каким бы ни казалось уединённым и покинутым место, где провёл я такое долгое время, - почти незаметная бухточка и маленькая, выступающая из моря каменистая площадка под нависшей остроконечной скалой, за которой остались теперь лишь небольшие участки разрушенной стены старого форта, - настал день, когда осторожно цепляясь руками за выступы скалы, сюда спустился человек - чужестранец, белокожий, в странной одежде, и видно было, что он тронут красотой этого места и по душе ему удалённость от людных пляжей. И стал человек этот, скинув одежду, купаться в море, а после лежать в тени скалы и смотреть на переливающееся золотыми огнями бескрайнее море. Спустя время он оделся и ушёл, обогнув скалу и поднявшись  наверх по узкой расщелине за ней. А на следующий день вернулся снова. 
       Так, неожиданно появляясь ранним утром из-за скалы, купаясь во время дневного отлива, когда отступившее море оголяло несколько больших валунов,цепью уходящих один за другим от берега, с гревшимися на них крабами, стремительно соскальзывавшими в воду при его приближении, лёжа в утренние часы на камнях, которые ещё не успело накалить солнце и перебираясь к полудню в спасительную тень скалы, незнакомец провёл несколько дней,уходя лишь только когда солнце начинало двигаться сверху вниз, к горизонту. Несколько дней затем его не было видно, и я уже начал вновь погружаться в дремотное состояние, характерное для меня в эти тёплые тихие месяцы года, когда человек опять появился, наскоро выкупался в ещё не успевшем отступить утреннем море, и, стоя под скалой, скрестив на груди руки, принялся всматриваться в морскую даль. Так стоял он довольно долго,изредка оглядывая обступавшие с трёх сторон красноватые скалы,устремляя взор в безоблачную синеву неба и видно было, что человек прощается со всем этим, зная наверняка, что ему не вернуться сюда снова, на это затерянное крохотное пространство на неприступном берегу нереально далёкой страны.
      И среди многих мыслей, занимающих его разум, чаще  других читалась одна: "Я буду помнить тебя..."
      В своей далёкой холодной стране он будет помнить всегда это восхитительное путешествие своей жизни, - две недели на побережье Аравийского моря, будет помнить свои поездки по трём индийским штатам, громадный Мумбаи, к которому незнакомец прикоснулся лишь едва, но так, что разжёг в своей душе неизгладимый интерес и желание побывать вновь и узнать этот город получше; храмы старого Гоа и церкви Панаджи, бесконечность песчаных пляжей, окаймлённых  устремившимися в синеву неба веерами пальм, но чаще всего он будет вспоминать это уединённое место, этот каменистый клочок суши, на котором ему удалось полностью погрузиться в состояние покоя и слиться с природой, унестись мыслями в морские дали и забыть обо всём другом.
       Движение моря - это было всё, что только оставалось подвижным в этом мире, и человек сумел подчинить себя даже этому движению, проникнуться им настолько, что дыхание его слилось с дыханием моря, с размеренным поступлением волн. Человек опустил свой взгляд к ногам, к накатывающим ласково, шелестящим волнам. "Я буду помнить вас..." А потом наклонился и поднял продолговатый чёрный, с зеленоватым отливом, камень, ПОДНЯЛ МЕНЯ, и подержав его некоторое время на ладони, любуясь ладной формой и цветом морского подарка, положил камень к себе в карман.

       На следующий день "Боинг" доставил меня, лежащего в кармане дорожной сумки, в заснеженную Россию. Храня меня как Талисман, человек иногда доставал из-за стеклянной дверцы шкафа морской сувенир, найденный им на берегу далёкого Индийского океана, любовался и наслаждался отполированной поверхностью частицы того, что так отчётливо стояло перед глазами: море, камни, Скала...
       Долгое время лежал я на полке, затем опять был переложен в карман. Новый полёт и я на Урале, в заснеженном маленьком городке.
       Одним пасмурным днём человек, взяв с собой девятилетнего сына, пошёл прогуляться по длинной улице одноэтажных деревянных домов и в конце её, на краю большого снежного поля, достал из кармана и дал свой камень сыну с тем, чтобы тот просто полюбовался им, но мальчик из шалости забросил камень далеко в сугроб, - он ведь не знал, что найти его потом будет уже невозможно.
        В момент этого короткого полёта, колдовские силы, что держали меня в каменном теле сотни лет, мгновенно были сброшены и в тот миг, когда камень погружался в снежную пелену, меня уже в нём не было. Я увидел СВЕТ. Я поднимался всё выше. Но вместо снежного поля внизу был синий простор.


                2006г. Норильск