Глава 03. Шестой Лесничий
А для группы «Алиса» это стал год поиска новых форм, нового языка, которым моно и необходимо было выражать себя и новые мысли, какие складывались в тот материал, который пришёл на смену «БлокАде» - «катехизису рок-революционера», так сказать. Если была, конечно, «рок-революция». Хотя, как раз, для Кинчева это были действительно революционные годы – потому что ему пришлось бороться за своё честное имя и сопротивляться тому, как за ним по пятам следовали клевета и оскорбления. Выматывавшие. Целый год Кинчеву не давали эти проблемы выплюнуть камень изо рта. Но об этом – потом.
Среда заедала, и происходившие события во многом определяли то, какие песни группа отбирала для своего следующего альбома. Практически все они были написаны в 1985-1987 годах, когда красно-чёрный фонтан бурлил и, полный пьяной вольницы, наводил ужас на закосневшую страну. Когда слушаешь этот альбом, от голоса Кинчева так и чувствуется боль и мука от разрывающих душу страстей.
Первая и явная страсть – жестокая, исполненная гнева ненависть к «бытию» вокруг. Первые песни альбома, выдержанные в форме циничного антисоветского памфлета, ровно этим страстям и соответствуют.
Пожалуй, самое неприятное в советской истории – то, с каким подтруниванием её провожали. Спору нет – сама заработала – и всё же. Кажется, при всей своей нелюбви к советской власти, Кинчев издевался одновременно над ней и над её критиками в издевательском «Новом методе», открывающем альбом. Ровно затем чтобы внезапно вновь перейти к серьёзному выражению лица в одной из центральных песен альбома – «Тоталитарном рэпе».
Трактовка обеих этих песен, с одной стороны, более чем проста. СССР разлагается на глазах, а Кинчев строит из себя его палача.
Не исключаю, что это изначально было так. Но в чём великая проблема толкования этих первых двух песен – мы рискуем впасть в процессе в дурную публицистику. А я лишь скажу, что Кинчев, как мне кажется, знает и чувствует больше, чем говорит прямо вне сцены. Не случайно «Тоталитарный рэп» звучит и поныне на концертах пугающе свежо.
2002 год. Лето, село Утёвка на Самарщине. Первое знакомство с «Нашим Радио», по тем временам – настоящая революция сознания. И среди «многообразия» тамошнего формата вдруг прорывается злющим гитарным рёвом вступление к «Шестому лесничему». Оно уже тогда воспринималось как некое откровение и некий прорыв тёмных сил из недр земных. Мрачный текст, «Лечь-встать!», прорывающееся сверх жуткой музыки, змеиные интонации вокала… Конечно, это была песня не о Горбачёве, а о власти вообще. Потом, когда Кинчева спрашивали, что же означают полусгнившие черепа в луже крови на обложке, он так и отвечал, что это они, Шестые Лесничие. Власть предержащие. От Ирода с Понтием Пилатом до неуместно восхваляемых Кинчевым в интервью нынешних властителей России. Оставлю за ним право иметь своё мнение о стране и властителях, но, как это часто бывает, в своём творчестве Кинчев куда глубже и адреснее, чем ему иногда кажется самому. Шуту положено много большее, чем другим. И правду он один вправе говорить безболезненно. И кто сказал, что шут не имеет своих страстей?
Театр – а рок и шутовство есть разновидности театра – одно из значительнейших и серьёзнейших изобретений человечества для осознания и осмысления собственных страстей. Вопрос только в том, дозрело ли человечество до собственного театра. Как мы помним, в России театр периодически любят придавливать и максимально усложнять жизнь тем, кто вкладывает в искусство большую душу и маленькие деньги. Театра в 1988 ещё нет – или, по крайней мере, «в театре теней сегодня темно». Это снижение темпа и обманчивое «облегчение» аранжировки после тоталитарных гимнов начала альбома вовсе не означает, что случился катарсис. Это лишь сгущает атмосферу альбома, который, кажется, был одним из самых значительных произведений отечественногоготик-рока образца как раз 80-х. Ни для кого не секрет, что для русского рока одним из самых главных источников вдохновения послужил актуальный британский рок 80-х. Причём, не в «тяжёлом», металлическом варианте, а в более мрачном и мистическом – «готическом», пост-панковом варианте. «Joy Division», «The Cure», «Bauhaus», «Sisters of Mercy»… И сейчас-то любой сноб-меломан будет облизываться от этих названий, а что уж говорить про «тогда».
Питерские рокеры – и полупитерец Кинчев в том числе – всегда вертелись в актуальной музыкальной информации, и её необходимо было осмыслять максимально эффективно. Если таковым могло стать «списывание» - отчего бы и нет? Как будто западные рокеры не грешили плагиатом и «воровством»…
Кинчев тогда старался быть в фарватере музыкальной моды. Поэтому и «Завтра может быть поздно» подозрительно напоминает «First and Last and Always» Эндрю Элдрича, и «Театр теней» звучит очень-очень похоже на «Kyoto Song» Роберта Смита. Я думаю, в этом был и определённый упрёк отечественной рок-музыке – мол, посмотрите, их «Театр теней» уже вовсю даёт представления, а мы, выражаясь словами Шевчука, «свистим дерьму в концертных залах». Вообще, на этой песне снова конфликт Настоящего с Фальшивым выбирается вперёд, чтобы оставаться главным до самого конца альбома. Конфликт и мука от того, как тяжело рождаются настоящие песни, в противовес всякой халтуре. Все мы помним, что за 1987-1989 годы вдруг неожиданно образуются «Ласковый май» и «Мираж», прорываются вперёд чудовища вроде Ромы Жукова, Андрея Державина. Как раз в это же время покатится к своему трагическому концу «Зоопарк», умрёт Башлачёв, развалятся «Наутилус Помпилиус», «Звуки Му» и «Аквариум», надолго перестанут внятно функционировать «Калинов Мост» и т.д. Настоящее, обессиленное годами борьбы под страшным ударом цеха фанерщиков сдавало позиции.
Чувствовал ли это Кинчев, когда в 1987 году писал «Театр теней»? Пожалуй, ещё не совсем, но стилистика диктовала свои законы. И мистический номер про готовый к жизни театр практически сразу с осанной нарождающейся свободе нёс в себе заряд жестокой трагедии. Наверное, ещё и поэтому он стоит самым последним на стороне А.
А сторона B начинается с бодрого и энергичного номера про «Аэробику». Кинчев ведёт бой, ведёт жестокий бой со всем, что пытается его растоптать. Как внутренним, так и внешним. И он не один, стоило ли заводить «дело Кинчева», чтобы дать по рогам одному, пусть и наглому, молодому человеку? Нет, смысл его был именно в том, чтобы тень знала своё место. Удалось ли это? Обратите внимание на слова «но только почти, только почти!» Так что великий бунтарский дух, который сочится из песни, не так уж и однозначен. Настоящее ещё молодо, агрессивно и уверенно в себе, но «только почти».
Не случайно ли следует сразу за залихватским боевиком трагический номер «Только этот день»? Всё та же вновь, «готическая» вещь, посвящённая погибшему от наркотиков другу. О сентябре, а Ваш покорный слуга про сентябрь вспоминает часто в контексте Андрея Матвеева и его слов «Сентябрь – месяц, когда хоронят». Очень, между прочим, рок-н-ролльных. Слов о том, как хорошо умирать в том сентябре, который оборачивается индейским или бабьим летом. Весна будет. Когда-нибудь. Завтра. Тем, кто умер от соответствующего зелья это, конечно, уже всё равно, но мы-то с вами живы, и нам в таком случае будет, о чём подумать. О пророческом ли даре Кинчева, который в течение всего альбома так и старался заглянуть куда-то за горизонт бушующей революции, чтобы увидеть её конец, далеко не всегда красивый и приятный. Для многих он будет состоять как раз из шприца с опиатом.
Конечно, бытие Кинчева сопротивляется этому. Сопротивляется и трагическому самоощущению его друзей, которые тоже что-то чувствуют. Посвящённая Башлачёву «Солнце за нас» была таким вот рывком, попыткой объяснить, что есть что-то свыше нас, что не является человеку врагом. Лучше, наверное, и не получилось бы сказать. Но вышло, как вышло. Солнце не смогло достучаться до него в тот момент.
Почему оно не смогло достучаться – ответ в следующей, венчающей альбом песне «Стерх». Там всё по полочкам разложено, зачем лишние трактовки-то навешивать?
Кинчев в этом альбоме полон ненависти и отчаяния. И первая часть альбома – это, безусловно, ненависть. Перерастающая в отчаяние. И в таком контексте «смазанная» середина («Театр теней» и «Аэробика») только кажется смазанной. На самом деле для того, чтобы подготовить людей к жестокому, отчаянному и, по-хорошему, безнадёжному финалу альбома, лучше, чтобы человек немного от этого отвлёкся. Такой цели и служат песни в середине альбома. А если осознать альбом как бросок от ненависти к отчаянию – то, может статься, что мы ждём чего-то страшного.
Свидетельство о публикации №211030501992